Анна подняла Кэтрин на руки и внесла в келью.
– Дитя мое, как ты меня напугала!
Она стащила с нее платье и растерла ледяные ступни. – Мне было так страшно, мама! Я проснулась, а все смотрят в окно. Сестра Геновева молится, и тебя нет. Я боялась, что гром убьет тебя.
Анна укутала девочку в одеяло и стала баюкать. В дверях показалась перепуганная сестра Агата.
– Святой Мартин! Кэтрин здесь?
– Да, матушка. Она сегодня останется со мной. Когда монахиня ушла, они вдвоем устроились на лежанке. Прижимая к себе дочь, Анна вновь почувствовала себя сильной и решительной. Иначе и быть не могло, если с нею ее девочка. Кэтрин сонно пробормотала:
– Только что мне приснился отец. Он что-то говорил мне, но из-за грома я не разобрала слов. А потом проснулась, и мне стало страшно за тебя.
У Анны гулко забилось сердце. Не это ли тот знак, которого она просила?
– Кэт, постарайся припомнить, что говорил отец? В темноте Кэтрин сосредоточенно сопела. Потом Анна почувствовала, что девочка недоуменно пожимает плечами.
– Он говорил о тебе. Мне так кажется. Ведь недаром я побежала сюда. Я испугалась, что гром убьет тебя и ты уйдешь туда, куда ушел папа. Что тогда мне делать? Ведь без тебя я совсем одна, если не считать его светлости, конечно…
Последние слова дочери поразили Анну.
– Почему ты считаешь, что что-то значишь для герцога Глостера?
Голос у Анны сел, и слова она произносила через силу. Вот оно – выпавшее звено в цепи ее рассуждений. Все это время она принуждала себя не помышлять о привязанности Кэтрин к Ричарду.
«Ваша дочь станет принцессой», – сказал он. Кэтрин завозилась и уткнулась головой в скулу Анны. Она невольно охнула. Ричард, однако, довольно чувствительно ее ударил. Анна вдруг вспылила. Как он смел! Он повел себя, как обычный мужлан, сбросивший маску куртуазной воспитанности. Только Филип был другим.
– Матушка, вы станете супругой Ричарда Глостера? Что же сказал Филип дочери такого, что она во тьме кинулась к матери?
– Матушка, станете ли вы женой доброго герцога Ричарда?
«Я просила, чтобы мне был дан знак. И вот – пришла Кэтрин».
– Матушка, почему вы молчите?
– Тебе хочется этого, дитя мое?
– Да! О да! Я так давно мечтала, чтобы это произошло!
– Разве ты уже забыла отца, Кэтрин, что хочешь назваться дочерью герцога?
– Матушка! Что вы такое говорите? Кэтрин едва не вскочила от возмущения.
– Мой отец был самым сильным и прекрасным рыцарем во всем христианском мире, и я каждое утро и вечер поминаю его в своих молитвах, так же, как и братца Дэвида. Да покоятся они с миром. Но, матушка, вы не должны дурно думать обо мне. Ведь даже мать Евлалия говорила, что если вы не примете здесь постриг, то самое лучшее для вас – стать супругой милорда герцога.
«Все это очень странно. Настоятельница знает, что я хочу стать монахиней, и должна быть заинтересована в этом, ибо понимает, что вместе со мной монастырь получит хороший вклад. Почему же теперь она думает иначе?»
– Спи, дитя мое.
– Но вы не ответили мне!
Анна вздохнула.
«Вы знаете, как мы с девочкой привязались друг к другу, – вспомнила она слова Ричарда. – Я бы и к собственной дочери не испытывал большей нежности».
– Да, дитя мое. Возможно, так и будет. Она почувствовала, как Кэт поймала в темноте ее руку и поцеловала.
– Благослови вас Господь, мама?
Анна ощутила невыносимую горечь. Но вместе с тем, приняв решение, внезапно испытала облегчение.
«Все будет так, как решили вы с Кэтрин», – мысленно произнесла она в темноту. Она почти не слушала лепет дочери о том, как будет хорошо, когда герцог Глостер заберет их обеих в Понтефракт. Анна наперечет знала все ее мечты: белый пони, обезьянка, которая умеет танцевать павану, ларчик для одежды, который начинает наигрывать музыку, едва откроешь крышку; и даже огромная чудная рыба дельфин, которую держат в бассейне и которая умеет стоять на хвосте.
Кэтрин вскоре умолкла, прижалась к матери, и по ее ровному дыханию Анна поняла, что девочка уснула.
Гром прогрохотал где-то вдалеке и рассыпался, затихая. Анна тихонько коснулась губами щеки дочери.
«Она нуждается в человеке, который заменил бы ей отца, и она сама выбрала для этого герцога Ричарда».
Стараясь не разбудить дочь. она высвободилась из сонных детских объятий и, укрыв ее, вышла из кельи на галерею. Было тихо, лишь шелестел дождь, да порой позвякивал цепью под навесом Пендрагон. Анна принялась бесцельно прохаживаться из конца в конец галереи. В бледном свете зарниц видны были косые струи дождя да пузырящиеся лужи у статуи святого Мартина.
«Еще не поздно все изменить. Это ведь не окончательное решение».
Однако она знала, что не лгала Кэтрин, говоря, что согласна стать супругой Ричарда Глостера.
«Поистине брак не имеет ничего общего с любовью, – размышляла Анна, невольно ломая руки. – И Ричард прав. когда говорит о нем, как о сделке. Супружество всего лишь одна из сторон жизни, любовь – другая. И если однажды я соединилась перед алтарем с тем, кого любила, то я должна лишь благодарить Бога и всех святых за счастливые дни, что были мне дарованы, и не ропща нести далее свой крест».
Она вновь и вновь убеждала себя в своей правоте, но вместе с тем чувствовала себя смертельно усталой и разбитой.
Дождь внезапно кончился, лишь из водостоков с журчанием бежала вода. Анна различила приближающийся топот копыт на каменистой тропе, что вела из долины к монастырю. Ее это не удивило. К Ричарду часто являлись гонцы, и порой он даже среди ночи покидал Сент-Мартин. Сейчас она подумала лишь о том, что гонцу довелось совершить не самое приятное путешествие. Впрочем, верховые Ричарда – люди чаще всего грубые и выносливые. Им нипочем любое ненастье, у них хорошие кони, которых они меняют на всех постоялых дворах. Теперь они чаще всего пускаются в путь в одиночку. Наместник Севера извел под корень несколько разбойничьих отрядов, и дороги стали куда спокойнее. Сейчас гонцов не подстерегают опасности наподобие тех, с которыми пришлось столкнуться на пути в Англию рыцарю Майсгрейву и его людям.
Анна услышала, как стук копыт затих у ворот Сент-Мартина, потом раздались громкие удары дверного молота. Анна как раз стояла у того конца галереи, откуда через черепичное на вершине стены был виден внешний двор, фасад странноприимного дома, узкие оконца церкви и тяжелые внешние ворота, за которыми все еще находился одинокий путник. Из темноты выступали лишь едва различимые контуры строений, слабо озаренные висящим под аркой ворот бронзовым фонарем, в котором мерцал огонек свечи.
Бог знает, почему Анна задержалась здесь. Ее мысли были заняты совсем другим, тем не менее какое-то безотчетное чувство удержало ее здесь. Она видела, как из сторожки проковылял согнутый ревматизмом старик привратник и завозился у ворот, вглядываясь в зарешеченное оконце калитки. Наконец скрипнули петли и появился силуэт гонца, ведшего в поводу лошадь. Старик, принял поводья, что-то сказал, и гонец легкой, пружинящей походкой направился в сторону странноприимного дома. Анна видела его лишь несколько секунд, пока он не растворился во мраке, сопровождаемый скрипом деревянных ступеней, но так и застыла, вглядываясь во. тьму. Сердце билось так, что, казалось, грудь сейчас разорвется.
– Не может быть…
Она заставила себя опомниться.
«Нет-нет, это уж слишком! Что за ночь? Разум отказывается служить мне».
Она порывалась уйти, но вместо этого лишь вцепилась в шершавый край стены. В ладони врезались острые изломы старой черепицы. Это немного привело ее в чувство, но сердце по-прежнему билось, как испуганная птица.
Анна смотрела туда, где у ворот мерцал неровный круг света.
Пришелец был высок, у него знакомый мощный разворот плеч. На голову накинут капюшон, лица не видно, но дорожная, до колен, пелерина распахнута, и она успела заметить обшитую бляхами куртку, длинные сильные ноги в высоких сапогах. И походка – странно видеть такую легкость у высокого, атлетически сложенного мужчины. Анна знала лишь одного человека, в котором несокрушимая мощь сочеталась с мягкой грацией. Этим человеком был Филип Майсгрейв. Но этого не может быть.
Она постаралась урезонить себя, заставила вспомнить восковое лицо Филипа на смертном одре, неестественную твердость руки, которую она судорожно сжимала, не желая расставаться с ним, холод неподвижных губ.
Она не могла оторвать глаз от светлого пятна, где только что возник ее возлюбленный. Это, конечно, наваждение.
Но в следующий миг она уже бежала со всех ног, чтобы удостовериться самой…
Она не заметила, как миновала один за другим дворы, как оказалась в темных сенях странноприимного дома. И лишь когда едва не наскочила на Джона Дайтона, немного пришла в себя.
– Пропустите меня, Джон!
Он смотрел на нее с удивлением, но, казалось, и не собирался подчиниться. Анна схватила его за ремни, скрещенные на груди, и встряхнула с неожиданной силой.
– Где мой супруг? Где Филип Майсгрейв? Я только что видела его!
Челюсть Дайтона медленно и тяжело отвисла. Потом он глубоко задышал и стал мелко креститься. Однако, когда Анна снова попыталась обойти его, удержал ее.
– Прошу простить меня. У герцога гонец из Лондона.
– Разрази вас гром, Джон Дайтон! Я должна его видеть. Убирайтесь!
И, как когда-то в детстве, почти не сознавая, что делает, сорвала каску с его головы и отшвырнула далеко в сторону; когда же Дайтон невольно обернулся на грохот, проскочила за его спиной и толкнула тяжелую дверь.
Перед ней была знакомая комната Ричарда с выбеленными стенами и темными дубовыми консолями, поддерживающими потолок. На стенах шевелились тени от огня, блики пламени отражались от оловянных кубков, стоявших на столе. За столом вполоборота к двери сидел Ричард. Беседуя, он наливал из кувшина вино, но так и застыл на полуслове, устремив взгляд на Анну. Она же, словно не заметив его, во все глаза смотрела на человека у камина. Он сбросил пелерину, от которой поднимался пар, и развешивал ее для просушки на сплетенном из ивовых прутьев экране перед огнем. На звук открываемой двери он оглянулся.
Анна едва сдержала возглас разочарования.
Немыслимо было спутать этого человека с Филипом. Он был высок и строен, но на этом сходство и заканчивалось.
– Дорогая моя, чему обязан чести видеть вас в столь позднее время?
Кажется, это проговорил Глостер. Анна перевела взгляд и, не отвечая, вновь посмотрела на незнакомца.
«О небо! Как я могла так ошибиться?»
Резко высеченное лицо, тяжелый, несколько выдающийся вперед подбородок, короткий прямой нос, выступающие над впалыми щеками скулы. Коротко остриженные темные волосы подчеркивали правильную форму головы и обнажали массивную, как столб, шею.
«Он безобразен! Как я могла сравнить их…»
Она даже не подозревала, какое безграничное разочарование написано на ее лице.
Незнакомец смотрел на нее. Его глубоко сидящие под темными бровями глаза цвета патоки казались печальными. Но стоявшую перед ним женщину он разглядывал с интересом и некоторым удивлением. Постепенно Анна пришла в себя. Она поняла, что уже целую минуту неотрывно смотрит на этого человека. С трудом подавив вздох, она перевела взгляд на языки пламени в камине.
«Оттуда никто не возвращался. Как все это глупо…»
Она боялась, что сейчас разрыдается, но усилием воли взяла себя в руки.
– Милорд Ричард…
Она не знала, что скажет сейчас. Герцог глядел на нее озадаченно.
– Ваша милость!..
Только сейчас Анна заметила возникшего рядом Джона Дайтона.
– Ваша милость, я не хотел ее пускать. Но леди была словно… одержимая…
– Помолчите, Дайтон! И выбирайте выражения, говоря о графине.
Он шагнул к Анне.
– Что с вами, моя дорогая? Успокойтесь. Прошу вас, присядьте. Выпейте немного вина. Дозвольте вам представить моего поверенного в Лондоне сэра Джеймса Тирелла. Кажется, он вас заинтересовал?
– Нет, – отвечала Анна.
Только теперь она поняла, сколь нелепо себя повела, ворвавшись среди ночи в покои Ричарда Глостера. Эти трое мужчин ожидали разъяснений, и ей следовало как-то оправдаться. Однако теперь, когда она разглядела поверенного герцога, она скорее бы язык себе откусила, чем созналась, что приняла его за Филипа Майсгрейва.
– Леди что-то говорила о своем муже, – неожиданно произнес Дайтон. – Якобы она видела его.
– Что?!
Анна увидела, как рука Ричарда потянулась к нагрудному кресту.
– Творец всемогущий! Что это означает, Анна?
– Ничего. Ровным счетом ничего.
Она поставила на стол бокал, который машинально вертела в руках.
Сейчас, после пережитого всплеска чувств и разочарования ей было все равно, что ее ждет. Если Фила не вернуть, не все ли теперь равно, кто станет ее супругом.
– Я пришла сказать, Ричард, что согласна быть вашей женой.
Она не смотрела на него. Лишь на огонь, на пляшущие языки пламени и шевелящиеся тени вокруг.
Ричард приблизился, взял ее руку, припал к ней долгим поцелуем.
– Мне остается лишь возблагодарить Господа и Пресвятую Деву за счастье, на которое не смел и надеяться.
«Почему? Почему не смел? Ведь он знал, что я соглашусь».
Анна не могла объяснить, почему так в этом уверена.
Но ее охватила полнейшая апатия. Она слышала, как Ричард приказал Дайтону будить священника и мать-настоятельницу, чтобы подготовить все к венчанию.
«Неужели прямо сейчас? Но не все ли равно, сейчас или позже. Я дала согласие, а дальнейшее – в руках Господних!» Она вновь поймала на себе взгляд Джеймса Тирелла, и ей показалось, что он полон сострадания. Но нет, лицо его оставалось неподвижным, как маска. Тирелл предложил ей руку. Значит, именно он намерен вести ее к алтарю? Кто он ей? Однако она покорно вложила свои пальцы в его ладонь. В отличие от глаз, его рука была теплой.
И вновь она оказалась в церкви Сент-Мартина. Но теперь она уже не пряталась за колонной от глаз Ричарда. Она стояла рядом с ним, и ей казалось, что с тех пор прошла целая вечность. Еще недавно не желавшая и слышать об атом браке, она безропотно согласилась соединить свою судьбу с герцогом Глостером. Жестоким горбуном, которого когда-то ненавидела и боялась до дрожи. Почему она это сделала?
Сейчас, после грозы, в церкви стало пронзительно холодно. Ночь, мрак, стужа – ведь на дворе еще февраль. С губ Анны слетал пар, и на ее плечи накинули плащ с меховой опушкой. Она оглянулась и увидела Джеймса Тирелла, который молча ей поклонился и отступил в тень, туда, где на мужской половине находился еще и Дайтон. По другую сторону нефа стояла мать Евлалия, улыбаясь ей своей раздвоенной губой.
Священник возжег лампаду над алтарем, затем спросил у Анны и, когда она ответила, торопливо принял ее исповедь и так же поспешно отпустил грехи. Затем наступил черед Ричарда Глостера.
В церкви царил полумрак. О торжественности момента говорили лишь извлеченные из хранилища настоятельницей богатые церковные сосуды.
«Ричард всегда тяготел к пышным, внушительным церемониям, – подумала Анна. – Отчего же сейчас он так спешит? Ведь если я дала слово, ему нечего опасаться, что я изменю решение».
В следующую минуту она спросила его об этом.
Ричард круто повернулся к ней.
– Это выглядит странным и в высшей степени неразумным, когда невеста у самого алтаря вдруг начинает колебаться.
Его скулы напряглись, перекатывая желваки. Однако, увидев растерянное лицо Анны, герцог пояснил, смягчив тон:
– Вам незачем унижать меня недоверием, Анна. Вы, как никто другой, знаете, сколь долго и томительно я ждал этого момента. И я более не намерен откладывать наше венчание.
Словно сквозь мутную пелену смысл его слов достиг сознания Анны. Лицо ее застыло, но она вся дрожала, когда пришлось положить руку на сжатый кулак Ричарда и последовать к алтарю, где оба они опустились на колени.
Словно со стороны, она наблюдала, как совершается обряд. Ее мысли находились страшно далеко отсюда.
«А ведь все это уже было со мной», – подумалось ей.
Маленькая церковь, одинокая свеча, священник, произносящий слова обряда… Это все уже было с нею. Тогда она вся сияла, не сводя глаз с Филипа. Отец Гудвин обвенчал их в церкви святого Катберта – древнейшего святого Пограничного края. В прошлый раз, как и сейчас, она не могла сосредоточиться на обряде. Филип порой взглядывал на нее, нежно, но вместе с тем и строго, как на ребенка. И она старалась сделать все, что в ее силах, чтобы вызвать в душе торжественное и гордое чувство. Одинокая свеча сияла, как Вифлеемская звезда, и Анне от переполнявшей ее радости хотелось рассмеяться, броситься на шею Филипу или заговорщически подмигнуть маленькому священнику с серебряным, наподобие нимба, венчиком волос вокруг тонзуры, который навсегда соединил ее с тем, кого она любила больше жизни…
…Чья-то тень закрыла от нее мерцающую звезду. Она очнулась, вновь ощутила промозглый холод старой церкви, услышала сухо дребезжащий голос отца Беренгара.
Сейчас закричать бы от тоски, но вместо этого она стала покорно произносить положенные ей по обряду слова. Она чувствовала, что Ричард не сводит с нее глаз. «Он спас меня сегодня», – напомнила себе Анна, и ее голос, который от захлестнувшего ее отчаяния превратился почти в шепот, вновь окреп.
– …В болезни и в здравии, в горе и радости, отныне и навсегда, покуда нас не разлучит… смерть.
Она не смогла удержать протяжного вздоха перед последним словом.
После этого ей стало окончательно безразлично, что с нею происходит, и, лишь когда священник подал кольца на подносе, испытала легкое недоумение, не понимая, как Ричард в такой глуши и так скоро сумел отыскать обручальные кольца.
– Соедините ваши руки, – раздался голос священника.
Анна стояла покорная и печальная, в тяжелом меховом плаще поверх платья послушницы, с распущенными волосами, ниспадающими вдоль бледных щек. Ричард глядел на нее, и глаза его казались черными провалами.
– Во имя Отца, – медленно произнес Ричард, коснувшись перстнем ее большого пальца. Потом он проделал то же с ее указательным и средним пальцами. – Во имя Сына и Святого Духа…
Кольцо скользнуло на ее безымянный палец.
– Аминь!
Присутствующие стали креститься.
Внезапно Анна взглянула в сторону нефа на мужской стороне.
«Это невыносимо! Один раз я уже обманулась. Он не вернется, чтобы не отдать меня Ричарду Глостеру».
И тем не менее она не могла отделаться от ощущения, что Филип Майсгрейв присутствует здесь, и это ощущение было столь сильным, что на протяжении всей мессы она невольно оглядывалась, словно все еще не теряя надежды, что из тьмы возникнет силуэт высокого голубоглазого воина.
После мессы новобрачные и свидетели направились в ризницу, чтобы расписаться в церковной книге. Анна по-прежнему пребывала как бы во сне. Она хотела было поставить родовое имя своего второго мужа, но Ричард шепнул ей на ухо: «Невиль, Невиль», – и она машинально вычертила фамилию отца. Затем подошли расписаться остальные присутствующие. Последним поставил свой крест Джон Дайтон. При этом Анне показалось, что он взглянул в ее сторону с мстительной улыбкой.
Мать Евлалия устремилась поздравить Анну, но у той был столь отрешенный вид, что она запнулась и, смутившись, отошла. Джеймс Тирелл молча опустился на колено и поднес к губам край ее плаща. Так же поступил и Дайтон.
Анна услышала, что он обращается к ней:
– Моя госпожа…
«Странно, почему на нем золоченый пояс и шпоры? Он ведь наемник, и я не припоминаю, чтобы его когда-либо посвящали в рыцари».
Но через миг она забыла об этом, завидев неверно колеблющийся силуэт мужа.
Как и перед венчанием, он протянул ей сжатую в кулак руку. Герцог глядел на нее немного снизу, но выражение его лица было столь жестким, что Анна почувствовала себя растерянной и беспомощной. Ричард вдруг словно бы исчез, смешавшись с мраком, и она видела лишь его огромную, достигающую арок церковного нефа тень.
– Вашу руку, герцогиня!
Она опустила свою ладонь на его сжатый кулак. С протяжным скрипом за ними закрылись врата церкви святого Мартина. Герцог и герцогиня Глостер отправились в странноприимный дом старого монастыря, где им предстояло провести первую брачную ночь.
– Дитя мое, как ты меня напугала!
Она стащила с нее платье и растерла ледяные ступни. – Мне было так страшно, мама! Я проснулась, а все смотрят в окно. Сестра Геновева молится, и тебя нет. Я боялась, что гром убьет тебя.
Анна укутала девочку в одеяло и стала баюкать. В дверях показалась перепуганная сестра Агата.
– Святой Мартин! Кэтрин здесь?
– Да, матушка. Она сегодня останется со мной. Когда монахиня ушла, они вдвоем устроились на лежанке. Прижимая к себе дочь, Анна вновь почувствовала себя сильной и решительной. Иначе и быть не могло, если с нею ее девочка. Кэтрин сонно пробормотала:
– Только что мне приснился отец. Он что-то говорил мне, но из-за грома я не разобрала слов. А потом проснулась, и мне стало страшно за тебя.
У Анны гулко забилось сердце. Не это ли тот знак, которого она просила?
– Кэт, постарайся припомнить, что говорил отец? В темноте Кэтрин сосредоточенно сопела. Потом Анна почувствовала, что девочка недоуменно пожимает плечами.
– Он говорил о тебе. Мне так кажется. Ведь недаром я побежала сюда. Я испугалась, что гром убьет тебя и ты уйдешь туда, куда ушел папа. Что тогда мне делать? Ведь без тебя я совсем одна, если не считать его светлости, конечно…
Последние слова дочери поразили Анну.
– Почему ты считаешь, что что-то значишь для герцога Глостера?
Голос у Анны сел, и слова она произносила через силу. Вот оно – выпавшее звено в цепи ее рассуждений. Все это время она принуждала себя не помышлять о привязанности Кэтрин к Ричарду.
«Ваша дочь станет принцессой», – сказал он. Кэтрин завозилась и уткнулась головой в скулу Анны. Она невольно охнула. Ричард, однако, довольно чувствительно ее ударил. Анна вдруг вспылила. Как он смел! Он повел себя, как обычный мужлан, сбросивший маску куртуазной воспитанности. Только Филип был другим.
– Матушка, вы станете супругой Ричарда Глостера? Что же сказал Филип дочери такого, что она во тьме кинулась к матери?
– Матушка, станете ли вы женой доброго герцога Ричарда?
«Я просила, чтобы мне был дан знак. И вот – пришла Кэтрин».
– Матушка, почему вы молчите?
– Тебе хочется этого, дитя мое?
– Да! О да! Я так давно мечтала, чтобы это произошло!
– Разве ты уже забыла отца, Кэтрин, что хочешь назваться дочерью герцога?
– Матушка! Что вы такое говорите? Кэтрин едва не вскочила от возмущения.
– Мой отец был самым сильным и прекрасным рыцарем во всем христианском мире, и я каждое утро и вечер поминаю его в своих молитвах, так же, как и братца Дэвида. Да покоятся они с миром. Но, матушка, вы не должны дурно думать обо мне. Ведь даже мать Евлалия говорила, что если вы не примете здесь постриг, то самое лучшее для вас – стать супругой милорда герцога.
«Все это очень странно. Настоятельница знает, что я хочу стать монахиней, и должна быть заинтересована в этом, ибо понимает, что вместе со мной монастырь получит хороший вклад. Почему же теперь она думает иначе?»
– Спи, дитя мое.
– Но вы не ответили мне!
Анна вздохнула.
«Вы знаете, как мы с девочкой привязались друг к другу, – вспомнила она слова Ричарда. – Я бы и к собственной дочери не испытывал большей нежности».
– Да, дитя мое. Возможно, так и будет. Она почувствовала, как Кэт поймала в темноте ее руку и поцеловала.
– Благослови вас Господь, мама?
Анна ощутила невыносимую горечь. Но вместе с тем, приняв решение, внезапно испытала облегчение.
«Все будет так, как решили вы с Кэтрин», – мысленно произнесла она в темноту. Она почти не слушала лепет дочери о том, как будет хорошо, когда герцог Глостер заберет их обеих в Понтефракт. Анна наперечет знала все ее мечты: белый пони, обезьянка, которая умеет танцевать павану, ларчик для одежды, который начинает наигрывать музыку, едва откроешь крышку; и даже огромная чудная рыба дельфин, которую держат в бассейне и которая умеет стоять на хвосте.
Кэтрин вскоре умолкла, прижалась к матери, и по ее ровному дыханию Анна поняла, что девочка уснула.
Гром прогрохотал где-то вдалеке и рассыпался, затихая. Анна тихонько коснулась губами щеки дочери.
«Она нуждается в человеке, который заменил бы ей отца, и она сама выбрала для этого герцога Ричарда».
Стараясь не разбудить дочь. она высвободилась из сонных детских объятий и, укрыв ее, вышла из кельи на галерею. Было тихо, лишь шелестел дождь, да порой позвякивал цепью под навесом Пендрагон. Анна принялась бесцельно прохаживаться из конца в конец галереи. В бледном свете зарниц видны были косые струи дождя да пузырящиеся лужи у статуи святого Мартина.
«Еще не поздно все изменить. Это ведь не окончательное решение».
Однако она знала, что не лгала Кэтрин, говоря, что согласна стать супругой Ричарда Глостера.
«Поистине брак не имеет ничего общего с любовью, – размышляла Анна, невольно ломая руки. – И Ричард прав. когда говорит о нем, как о сделке. Супружество всего лишь одна из сторон жизни, любовь – другая. И если однажды я соединилась перед алтарем с тем, кого любила, то я должна лишь благодарить Бога и всех святых за счастливые дни, что были мне дарованы, и не ропща нести далее свой крест».
Она вновь и вновь убеждала себя в своей правоте, но вместе с тем чувствовала себя смертельно усталой и разбитой.
Дождь внезапно кончился, лишь из водостоков с журчанием бежала вода. Анна различила приближающийся топот копыт на каменистой тропе, что вела из долины к монастырю. Ее это не удивило. К Ричарду часто являлись гонцы, и порой он даже среди ночи покидал Сент-Мартин. Сейчас она подумала лишь о том, что гонцу довелось совершить не самое приятное путешествие. Впрочем, верховые Ричарда – люди чаще всего грубые и выносливые. Им нипочем любое ненастье, у них хорошие кони, которых они меняют на всех постоялых дворах. Теперь они чаще всего пускаются в путь в одиночку. Наместник Севера извел под корень несколько разбойничьих отрядов, и дороги стали куда спокойнее. Сейчас гонцов не подстерегают опасности наподобие тех, с которыми пришлось столкнуться на пути в Англию рыцарю Майсгрейву и его людям.
Анна услышала, как стук копыт затих у ворот Сент-Мартина, потом раздались громкие удары дверного молота. Анна как раз стояла у того конца галереи, откуда через черепичное на вершине стены был виден внешний двор, фасад странноприимного дома, узкие оконца церкви и тяжелые внешние ворота, за которыми все еще находился одинокий путник. Из темноты выступали лишь едва различимые контуры строений, слабо озаренные висящим под аркой ворот бронзовым фонарем, в котором мерцал огонек свечи.
Бог знает, почему Анна задержалась здесь. Ее мысли были заняты совсем другим, тем не менее какое-то безотчетное чувство удержало ее здесь. Она видела, как из сторожки проковылял согнутый ревматизмом старик привратник и завозился у ворот, вглядываясь в зарешеченное оконце калитки. Наконец скрипнули петли и появился силуэт гонца, ведшего в поводу лошадь. Старик, принял поводья, что-то сказал, и гонец легкой, пружинящей походкой направился в сторону странноприимного дома. Анна видела его лишь несколько секунд, пока он не растворился во мраке, сопровождаемый скрипом деревянных ступеней, но так и застыла, вглядываясь во. тьму. Сердце билось так, что, казалось, грудь сейчас разорвется.
– Не может быть…
Она заставила себя опомниться.
«Нет-нет, это уж слишком! Что за ночь? Разум отказывается служить мне».
Она порывалась уйти, но вместо этого лишь вцепилась в шершавый край стены. В ладони врезались острые изломы старой черепицы. Это немного привело ее в чувство, но сердце по-прежнему билось, как испуганная птица.
Анна смотрела туда, где у ворот мерцал неровный круг света.
Пришелец был высок, у него знакомый мощный разворот плеч. На голову накинут капюшон, лица не видно, но дорожная, до колен, пелерина распахнута, и она успела заметить обшитую бляхами куртку, длинные сильные ноги в высоких сапогах. И походка – странно видеть такую легкость у высокого, атлетически сложенного мужчины. Анна знала лишь одного человека, в котором несокрушимая мощь сочеталась с мягкой грацией. Этим человеком был Филип Майсгрейв. Но этого не может быть.
Она постаралась урезонить себя, заставила вспомнить восковое лицо Филипа на смертном одре, неестественную твердость руки, которую она судорожно сжимала, не желая расставаться с ним, холод неподвижных губ.
Она не могла оторвать глаз от светлого пятна, где только что возник ее возлюбленный. Это, конечно, наваждение.
Но в следующий миг она уже бежала со всех ног, чтобы удостовериться самой…
Она не заметила, как миновала один за другим дворы, как оказалась в темных сенях странноприимного дома. И лишь когда едва не наскочила на Джона Дайтона, немного пришла в себя.
– Пропустите меня, Джон!
Он смотрел на нее с удивлением, но, казалось, и не собирался подчиниться. Анна схватила его за ремни, скрещенные на груди, и встряхнула с неожиданной силой.
– Где мой супруг? Где Филип Майсгрейв? Я только что видела его!
Челюсть Дайтона медленно и тяжело отвисла. Потом он глубоко задышал и стал мелко креститься. Однако, когда Анна снова попыталась обойти его, удержал ее.
– Прошу простить меня. У герцога гонец из Лондона.
– Разрази вас гром, Джон Дайтон! Я должна его видеть. Убирайтесь!
И, как когда-то в детстве, почти не сознавая, что делает, сорвала каску с его головы и отшвырнула далеко в сторону; когда же Дайтон невольно обернулся на грохот, проскочила за его спиной и толкнула тяжелую дверь.
Перед ней была знакомая комната Ричарда с выбеленными стенами и темными дубовыми консолями, поддерживающими потолок. На стенах шевелились тени от огня, блики пламени отражались от оловянных кубков, стоявших на столе. За столом вполоборота к двери сидел Ричард. Беседуя, он наливал из кувшина вино, но так и застыл на полуслове, устремив взгляд на Анну. Она же, словно не заметив его, во все глаза смотрела на человека у камина. Он сбросил пелерину, от которой поднимался пар, и развешивал ее для просушки на сплетенном из ивовых прутьев экране перед огнем. На звук открываемой двери он оглянулся.
Анна едва сдержала возглас разочарования.
Немыслимо было спутать этого человека с Филипом. Он был высок и строен, но на этом сходство и заканчивалось.
– Дорогая моя, чему обязан чести видеть вас в столь позднее время?
Кажется, это проговорил Глостер. Анна перевела взгляд и, не отвечая, вновь посмотрела на незнакомца.
«О небо! Как я могла так ошибиться?»
Резко высеченное лицо, тяжелый, несколько выдающийся вперед подбородок, короткий прямой нос, выступающие над впалыми щеками скулы. Коротко остриженные темные волосы подчеркивали правильную форму головы и обнажали массивную, как столб, шею.
«Он безобразен! Как я могла сравнить их…»
Она даже не подозревала, какое безграничное разочарование написано на ее лице.
Незнакомец смотрел на нее. Его глубоко сидящие под темными бровями глаза цвета патоки казались печальными. Но стоявшую перед ним женщину он разглядывал с интересом и некоторым удивлением. Постепенно Анна пришла в себя. Она поняла, что уже целую минуту неотрывно смотрит на этого человека. С трудом подавив вздох, она перевела взгляд на языки пламени в камине.
«Оттуда никто не возвращался. Как все это глупо…»
Она боялась, что сейчас разрыдается, но усилием воли взяла себя в руки.
– Милорд Ричард…
Она не знала, что скажет сейчас. Герцог глядел на нее озадаченно.
– Ваша милость!..
Только сейчас Анна заметила возникшего рядом Джона Дайтона.
– Ваша милость, я не хотел ее пускать. Но леди была словно… одержимая…
– Помолчите, Дайтон! И выбирайте выражения, говоря о графине.
Он шагнул к Анне.
– Что с вами, моя дорогая? Успокойтесь. Прошу вас, присядьте. Выпейте немного вина. Дозвольте вам представить моего поверенного в Лондоне сэра Джеймса Тирелла. Кажется, он вас заинтересовал?
– Нет, – отвечала Анна.
Только теперь она поняла, сколь нелепо себя повела, ворвавшись среди ночи в покои Ричарда Глостера. Эти трое мужчин ожидали разъяснений, и ей следовало как-то оправдаться. Однако теперь, когда она разглядела поверенного герцога, она скорее бы язык себе откусила, чем созналась, что приняла его за Филипа Майсгрейва.
– Леди что-то говорила о своем муже, – неожиданно произнес Дайтон. – Якобы она видела его.
– Что?!
Анна увидела, как рука Ричарда потянулась к нагрудному кресту.
– Творец всемогущий! Что это означает, Анна?
– Ничего. Ровным счетом ничего.
Она поставила на стол бокал, который машинально вертела в руках.
Сейчас, после пережитого всплеска чувств и разочарования ей было все равно, что ее ждет. Если Фила не вернуть, не все ли теперь равно, кто станет ее супругом.
– Я пришла сказать, Ричард, что согласна быть вашей женой.
Она не смотрела на него. Лишь на огонь, на пляшущие языки пламени и шевелящиеся тени вокруг.
Ричард приблизился, взял ее руку, припал к ней долгим поцелуем.
– Мне остается лишь возблагодарить Господа и Пресвятую Деву за счастье, на которое не смел и надеяться.
«Почему? Почему не смел? Ведь он знал, что я соглашусь».
Анна не могла объяснить, почему так в этом уверена.
Но ее охватила полнейшая апатия. Она слышала, как Ричард приказал Дайтону будить священника и мать-настоятельницу, чтобы подготовить все к венчанию.
«Неужели прямо сейчас? Но не все ли равно, сейчас или позже. Я дала согласие, а дальнейшее – в руках Господних!» Она вновь поймала на себе взгляд Джеймса Тирелла, и ей показалось, что он полон сострадания. Но нет, лицо его оставалось неподвижным, как маска. Тирелл предложил ей руку. Значит, именно он намерен вести ее к алтарю? Кто он ей? Однако она покорно вложила свои пальцы в его ладонь. В отличие от глаз, его рука была теплой.
И вновь она оказалась в церкви Сент-Мартина. Но теперь она уже не пряталась за колонной от глаз Ричарда. Она стояла рядом с ним, и ей казалось, что с тех пор прошла целая вечность. Еще недавно не желавшая и слышать об атом браке, она безропотно согласилась соединить свою судьбу с герцогом Глостером. Жестоким горбуном, которого когда-то ненавидела и боялась до дрожи. Почему она это сделала?
Сейчас, после грозы, в церкви стало пронзительно холодно. Ночь, мрак, стужа – ведь на дворе еще февраль. С губ Анны слетал пар, и на ее плечи накинули плащ с меховой опушкой. Она оглянулась и увидела Джеймса Тирелла, который молча ей поклонился и отступил в тень, туда, где на мужской половине находился еще и Дайтон. По другую сторону нефа стояла мать Евлалия, улыбаясь ей своей раздвоенной губой.
Священник возжег лампаду над алтарем, затем спросил у Анны и, когда она ответила, торопливо принял ее исповедь и так же поспешно отпустил грехи. Затем наступил черед Ричарда Глостера.
В церкви царил полумрак. О торжественности момента говорили лишь извлеченные из хранилища настоятельницей богатые церковные сосуды.
«Ричард всегда тяготел к пышным, внушительным церемониям, – подумала Анна. – Отчего же сейчас он так спешит? Ведь если я дала слово, ему нечего опасаться, что я изменю решение».
В следующую минуту она спросила его об этом.
Ричард круто повернулся к ней.
– Это выглядит странным и в высшей степени неразумным, когда невеста у самого алтаря вдруг начинает колебаться.
Его скулы напряглись, перекатывая желваки. Однако, увидев растерянное лицо Анны, герцог пояснил, смягчив тон:
– Вам незачем унижать меня недоверием, Анна. Вы, как никто другой, знаете, сколь долго и томительно я ждал этого момента. И я более не намерен откладывать наше венчание.
Словно сквозь мутную пелену смысл его слов достиг сознания Анны. Лицо ее застыло, но она вся дрожала, когда пришлось положить руку на сжатый кулак Ричарда и последовать к алтарю, где оба они опустились на колени.
Словно со стороны, она наблюдала, как совершается обряд. Ее мысли находились страшно далеко отсюда.
«А ведь все это уже было со мной», – подумалось ей.
Маленькая церковь, одинокая свеча, священник, произносящий слова обряда… Это все уже было с нею. Тогда она вся сияла, не сводя глаз с Филипа. Отец Гудвин обвенчал их в церкви святого Катберта – древнейшего святого Пограничного края. В прошлый раз, как и сейчас, она не могла сосредоточиться на обряде. Филип порой взглядывал на нее, нежно, но вместе с тем и строго, как на ребенка. И она старалась сделать все, что в ее силах, чтобы вызвать в душе торжественное и гордое чувство. Одинокая свеча сияла, как Вифлеемская звезда, и Анне от переполнявшей ее радости хотелось рассмеяться, броситься на шею Филипу или заговорщически подмигнуть маленькому священнику с серебряным, наподобие нимба, венчиком волос вокруг тонзуры, который навсегда соединил ее с тем, кого она любила больше жизни…
…Чья-то тень закрыла от нее мерцающую звезду. Она очнулась, вновь ощутила промозглый холод старой церкви, услышала сухо дребезжащий голос отца Беренгара.
Сейчас закричать бы от тоски, но вместо этого она стала покорно произносить положенные ей по обряду слова. Она чувствовала, что Ричард не сводит с нее глаз. «Он спас меня сегодня», – напомнила себе Анна, и ее голос, который от захлестнувшего ее отчаяния превратился почти в шепот, вновь окреп.
– …В болезни и в здравии, в горе и радости, отныне и навсегда, покуда нас не разлучит… смерть.
Она не смогла удержать протяжного вздоха перед последним словом.
После этого ей стало окончательно безразлично, что с нею происходит, и, лишь когда священник подал кольца на подносе, испытала легкое недоумение, не понимая, как Ричард в такой глуши и так скоро сумел отыскать обручальные кольца.
– Соедините ваши руки, – раздался голос священника.
Анна стояла покорная и печальная, в тяжелом меховом плаще поверх платья послушницы, с распущенными волосами, ниспадающими вдоль бледных щек. Ричард глядел на нее, и глаза его казались черными провалами.
– Во имя Отца, – медленно произнес Ричард, коснувшись перстнем ее большого пальца. Потом он проделал то же с ее указательным и средним пальцами. – Во имя Сына и Святого Духа…
Кольцо скользнуло на ее безымянный палец.
– Аминь!
Присутствующие стали креститься.
Внезапно Анна взглянула в сторону нефа на мужской стороне.
«Это невыносимо! Один раз я уже обманулась. Он не вернется, чтобы не отдать меня Ричарду Глостеру».
И тем не менее она не могла отделаться от ощущения, что Филип Майсгрейв присутствует здесь, и это ощущение было столь сильным, что на протяжении всей мессы она невольно оглядывалась, словно все еще не теряя надежды, что из тьмы возникнет силуэт высокого голубоглазого воина.
После мессы новобрачные и свидетели направились в ризницу, чтобы расписаться в церковной книге. Анна по-прежнему пребывала как бы во сне. Она хотела было поставить родовое имя своего второго мужа, но Ричард шепнул ей на ухо: «Невиль, Невиль», – и она машинально вычертила фамилию отца. Затем подошли расписаться остальные присутствующие. Последним поставил свой крест Джон Дайтон. При этом Анне показалось, что он взглянул в ее сторону с мстительной улыбкой.
Мать Евлалия устремилась поздравить Анну, но у той был столь отрешенный вид, что она запнулась и, смутившись, отошла. Джеймс Тирелл молча опустился на колено и поднес к губам край ее плаща. Так же поступил и Дайтон.
Анна услышала, что он обращается к ней:
– Моя госпожа…
«Странно, почему на нем золоченый пояс и шпоры? Он ведь наемник, и я не припоминаю, чтобы его когда-либо посвящали в рыцари».
Но через миг она забыла об этом, завидев неверно колеблющийся силуэт мужа.
Как и перед венчанием, он протянул ей сжатую в кулак руку. Герцог глядел на нее немного снизу, но выражение его лица было столь жестким, что Анна почувствовала себя растерянной и беспомощной. Ричард вдруг словно бы исчез, смешавшись с мраком, и она видела лишь его огромную, достигающую арок церковного нефа тень.
– Вашу руку, герцогиня!
Она опустила свою ладонь на его сжатый кулак. С протяжным скрипом за ними закрылись врата церкви святого Мартина. Герцог и герцогиня Глостер отправились в странноприимный дом старого монастыря, где им предстояло провести первую брачную ночь.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента