Страница:
Геринг этим же вечером позвонил Гитлеру и передал ему эту новость. Тот поручил сообщить Бломбергу, что, если он будет готов немедленно расторгнуть этот брак, они найдут способ избегнуть публичного скандала; вовлеченные полицейские власти по приказу Геринга сохранили бы все в тайне. Бломберг не захотел расторгнуть брак, как посоветовал ему Геринг по указу фюрера. Позднее он оправдывал передо мной свою позицию, утверждая, что он глубоко любит свою жену, и утверждал, что способен твердо отстаивать «принятую им позицию» в этом деле. Ни Гитлер, ни Геринг не поверили утверждениям Бломберга, что он невинно вовлечен в эту авантюру; они были вне себя от ярости из-за того, что им пришлось быть свидетелями на этой свадьбе. Оба они были уверены, как я позже узнал от них, что Бломберг хотел заставить их таким способом замолчать и подавить любые слухи и последствия, которые могли последовать в связи с его шагом.
Я не разговаривал с Бломбергом до того дня, когда он вернулся со встречи с Герингом, а затем с фюрером. Он повторил фюреру свое нежелание расторгнуть этот брак, и их долгий разговор закончился его отставкой.
Позднее Бломберг сказал мне по секрету, что он возлагает ответственность только на Геринга; если бы Геринг не питал надежду стать его преемником, то можно было бы очень легко закрыть все это дело покровом искренней любви. Все это время он знал, что его жена в прошлом вела распущенный образ жизни, но это, по мнению Бломберга, не было поводом, чтобы навсегда отвергнуть женщину; в любом случае сейчас она уже некоторое время работает в рейскомиссии по куриным яйцам, ее мать была всего лишь гладильщицей.
Фюрер также обсудил с ним вопрос, кто должен стать его преемником. В любом случае [генерал-полковник] фон Фрич [главнокомандующий сухопутными силами] также был близок к отставке, поскольку против него было возбуждено серьезное судебное разбирательство, которым нельзя было пренебречь; я все это также услышал и от Гитлера. Бломберг в качестве своего преемника предложил Браухича. Расстался он с Гитлером в хороших отношениях, и последний сказал ему, что если придет тот час, когда ему придется вести войну, то он хотел бы снова видеть его на своей стороне.
Мне сразу же показалось, что Бломберг очень сильно цеплялся за эти слова и видел в них наилучший выход из положения. Как фельдмаршал, добавил он, все еще, по старой прусской традиции, будет оставаться «в состоянии готовности» и продолжит получать полное жалованье, даже если он на некоторое время будет принужден к бездействию. Я пытался убедить его обдумать еще раз, не лучше ли будет в итоге все же развестись с женой, и упрекнул его за то, что он не посоветовался со мной, прежде чем сделать этот шаг; я был не намного моложе его, но я, по крайней мере, мог бы заранее разузнать все об этой женщине. Он отвел мои увещевания в сторону, поясняя, что он никогда не сделал бы этого даже ради наших детей, и я должен понять это. Он с негодованием отвергал мысль о разводе, так как это был брак по обоюдной любви, и он «скорее пошлет пулю в голову, чем сделает это». Сказав мне: «Я должен явиться с докладом к фюреру в гражданской одежде сегодня в час», он оставил меня стоящим в центре его кабинета и выбежал из комнаты с глазами полными слез.
Я был так изумлен этой ситуацией, что не мог покинуть его кабинет без того, чтобы не посидеть некоторое время. И вот случилось еще одно несчастье с Фричем; что еще могло случиться? Я все еще был в растерянности, когда ушел домой на обед и переоделся в штатскую одежду. Я не смог достаточно успокоиться, чтобы рассказать что-нибудь моей жене. Вскоре после этого мне позвонил лично Геринг и попросил меня как можно скорее встретиться с ним; я согласился и поехал к нему.
Он хотел узнать, что Бломберг сказал мне после его встречи с фюрером и кто будет его преемником. «Единственная возможная кандидатура – это ваша, – сказал я ему, – поскольку вы вряд ли хотите получать приказы от еще одного армейского генерала». Это он тотчас же подтвердил, сказав, что нет сомнений в его выдвижении. Мне внезапно подумалось о деле Фрича и захотелось узнать, кто мог стоять за этим. Геринг сказал мне, что он давно знал о планах Бломберга относительно женитьбы; эта дама хотела выйти замуж за другого человека, но по просьбе Бломберга он уговорил этого человека отвергнуть ее, предложив ему в качестве взятки хорошо оплачиваемую работу за границей; все вышло идеально, и соперник был уже за границей. Тем временем Геринг выяснил все детали прошлой жизни этой дамы. Он мне рассказал все, но я предпочитаю умолчать об этих деталях даже сейчас, даже если г-н Гисевиус и разболтал о них на свидетельских показаниях в Нюрнберге; нет сомнений, что об этом ему рассказал граф фон Хельдорф.
В пять часов вечера [26 января 1938 г.] я прибыл с докладом в рейхсканцелярию, и меня тотчас же провели в рабочий кабинет Гитлера. Раньше я только один раз разговаривал с ним, во время введения наших войск в демилитаризованную зону, вместе с Нейратом и Фричем; в других обстоятельствах я встречался с Гитлером, только сопровождая Бломберга, один раз во время заседания кабинета министров по реформе уголовного кодекса вместе с другими государственными секретарями, и еще раз во время встречи с Шахтом, президентом Рейхсбанка, по поводу финансирования нашей программы перевооружения. Оба этих события произошли в 1936 г. Я не был вовлечен в дискуссию, я просто сидел позади Бломберга, делая заметки. Гитлер знал мое имя только из отчетов и в связи с учениями в 1935 г., где я командовал пехотной дивизией.
Полковник Хоссбах, адъютант фюрера, всячески препятствовал моей встрече с фюрером, вероятно, для того, чтобы предупредить ситуацию, которая возникла с Рейхенау, который просто объявлял о своем собственном прибытии или незвано приходил к обеденному столу фюрера, как обычно поступали министры и старые партийные руководители. Позднее я также посещал эти приемы, но только когда был специально приглашен на них самим Гитлером.
По моему первому впечатлению, Гитлер был глубоко потрясен делом Бломберга, но благодаря Гисевиусу он не испытал «нервного срыва». Он говорил об огромном восхищении Бломбергом и о своем долге перед ним, но не пытался скрывать, что положение свидетеля на его свадьбе глубоко оскорбило его. Он спросил меня, может ли офицерский корпус смириться и принять брак, обстоятельства которого невозможно надолго сохранить в тайне. Я был вынужден согласиться, что нет; я знал, что в любом случае он уже не может потерять какой-либо любви, по крайней мере в армии, и никаких слез не будет пролито из-за его отставки, но я промолчал. Гитлер сказал мне, что он в качестве свадебного подарка подарил Бломбергу кругосветное путешествие, и выразил надежду, что они не вернутся в Германию в течение года. Бломберг принял это предложение. Гитлер хотел, сказал он, обсудить вопрос преемника со мной, и кого я мог бы предложить?
Моей первой кандидатурой был Геринг, и я прямо высказал ему причины, почему я предложил его. Гитлер тотчас же отверг его кандидатуру, сказав, что он дал Герингу четырехлетний план и он также должен продолжать заниматься воздушными силами, так как никто лучше него не подходит для этого; во всяком случае, Геринг должен был набрать опыт в государственных делах, поскольку являлся назначенным преемником фюрера. Следующим я предложил Фрича. Он подошел к своему письменному столу и протянул мне подписанный лично Гюртнером, министром юстиции, акт, обвиняющий Фрича по статье 175 уголовного кодекса. Он сообщил мне, что это обвинение находится у него уже некоторое время, но он умалчивал об этом до сих пор, поскольку не верил в это обвинение. Но сейчас, в связи с неожиданным и непредвиденным вопросом о преемственности, пришло время выяснить этот вопрос, и при случившихся обстоятельствах он не может больше оставлять все так, как есть. Кроме Гюртнера, об этом деле знал еще Геринг.
Я был потрясен этим обвинением: с одной стороны, я не мог поверить, что Гюртнер мог выдвинуть такое обвинение, не имея на это веских причин, а с другой стороны, я не мог поверить, что обвинение Фрича – правда. Я сказал, что здесь, должно быть, какое-то недоразумение или же это полнейшая клевета, поскольку я слишком хорошо знал Фрича, чтобы допустить, что такое заявление могло быть обоснованным. Гитлер велел мне никому не говорить об этом; он хочет завтра переговорить наедине с Фричем, без предупреждения прямо спросить его об этом и увидеть по его реакции, насколько правдиво это обвинение. Тогда мы будем знать, как действовать дальше.
Он спросил меня, кого я могу предложить в качестве преемника Фрича, и я прежде всего предложил фон Рундштедта. Он ответил, что он очень высоко ценит его и готов принять без дальнейших возражений, даже несмотря на его враждебное отношение к идеологии национал-социализма. Никакие подобные соображения не были бы препятствием, сказал Гитлер, но он слишком стар для этой работы; очень жаль, что он не на пять или десять лет моложе, тогда выбор бы автоматически пал на него. Поэтому далее я предложил имя Браухича.
Фюрер с минуту помолчал, затем внезапно спросил: «А почему не фон Рейхенау?» Я тут же сказал ему, что было моими мотивами: не вполне цельный, нетрудолюбивый, назойливый, довольно поверхностный, его мало любят, и это солдат, который ищет удовлетворения своего честолюбия больше в политике, чем в чисто военной сфере. Гитлер признал, что, хотя я и прав, оценки мои слишком жестокие. В противопоставление я рекомендовал Браухича как стопроцентного солдата, способного организатора, воспитателя и лидера, высоко ценимого армией. Гитлер сказал мне, что он сам поговорит с Браухичем и что пока наш разговор должен остаться в полной тайне; он поговорит с Фричем на следующий день. Мне было приказано снова прибыть на следующий день. Пока решенной была только отставка Бломберга.
Когда я позвонил на следующий день Гитлеру, он был крайне возбужден. Фрич побывал у него перед этим и конечно же отрицал чудовищные обвинения, выдвинутые против него; но он оставил впечатление пораженного и взволнованного человека. Кроме того, из тюрьмы доставили свидетеля, который свидетельствовал против него, и поставили его у входа в здание рейхсканцелярии так, чтобы он хорошо мог разглядеть Фрича. Затем этот человек подтвердил, что это был тот самый офицер; другими словами, он заявил, что опознал его вновь. Фрич, таким образом, сказал Гитлер, попадал под сильное подозрение, и теперь ему нельзя больше оставаться главнокомандующим сухопутными силами; его на некоторое время посадят под домашний арест. Тогда возмущение Гитлера обрушилось на Хоссбаха; этот офицер, его личный адъютант, бесстыдно действовал за его спиной и, несмотря на его запрет, предупредил Фрича о готовящемся. Хоссбах лишился доверия, и он больше не желает его видеть; я должен был объяснить это Хоссбаху и немедленно предложить кого-нибудь на его место. Поскольку мне уже было поручено Бломбергом несколько месяцев назад подобрать в Генеральном штабе майора, способного заменить Хоссбаха, если бы тот, как предполагалось, был назначен на передовую, я, после довольно трудных размышлений, в конечном счете выбрал майора Шмундта, которого я хорошо знал со времени моей работы в отделе Т-2, кроме того, он был моим полковым адъютантом в Потсдаме. Я предложил его кандидатуру Гитлеру, и он согласился. Он принял должность несколько дней спустя, без какого-либо введения в курс дела, и сразу же навестил меня. Оставалось еще неприятное для меня обязательство – проинформировать Хоссбаха, что он уволен без какого-либо официального прощания.
Когда я вновь попытался убедить Гитлера назначить Геринга приемником Бломберга Верховным главнокомандующим вооруженными силами – я не видел другого выхода, – он ответил, что он уже решил сам стать Верховным главнокомандующим, а я должен остаться в качестве его начальника штаба; я не должен и не имею права оставить его в такой час, как этот. Если он в конце концов обнаружит, что я не подхожу для этой должности, тогда он назначит меня главнокомандующим сухопутными силами, но до тех пор я должен оставаться на своей должности. Я без колебаний согласился с этим.
Этим вечером я навестил Фрича, чтобы предоставить себя в его распоряжение, если бы ему это было нужно. Я увидел, что внешне он очень спокоен, но, очевидно, сильно разозлен бесчестной клеветой на него. Он показал мне написанное заявление об отставке, лежащее на его столе; оно содержало официальное требование провести расследование военным судом. Я мог только согласиться с ним по этому поводу: для него не было другого выхода смыть с себя этот позор, отсутствие судейского вердикта может быть равносильно молчаливому признанию виновности. Гитлер вначале выразил несогласие, но затем сказал, что я был прав, и распорядился провести суд, как я и советовал. Главнокомандующие всех трех родов вооруженных сил были назначены в этом деле судьями, а Геринг – их председателем, еще два высокопоставленных профессиональных судьи должны были помогать им; Гитлер не принимал пока окончательного решения об отставке Фрича, хотя было очевидно, что у него не было больше намерений оставлять его на прежней должности; обвинений было достаточно, чтобы его не приняли в рассмотрение как преемника Бломберга. Обвинение министра Гюртнера, которое, вероятно, возникло в высших кругах тайной полиции [гестапо], оказалось идеальным для такого случая: его вытащили для сомнительного использования после того, как долгое время хранили в холодильнике.
В последующие дни фюрер вызывал генералов Бека, фон Рундштедта и вице-адмирала Редера для обсуждения вопроса о преемнике Фрича с этими высшими офицерами. В дополнение я проводил с ним несколько часов в день. Я увидел, что он все еще не отказался от мысли назначить преемником Рейхенау; но я оставался верен моей железной убежденности, и наконец мое мнение победило: фон Браухич уже два дня ждал в своем отеле, когда я вызвал его наконец на встречу с фюрером. Я лично привез его из Лейпцига, где он командовал 4-й группой армий; мой поступок привел к сильной ссоре с генералом Беком, который рассчитывал сам стать помощником главнокомандующего сухопутными силами и запретил мне совершать такие «недозволенные» действия вновь. Фон Рундштедт смягчил недовольство Бека. Теперь начался ряд бесконечных трехсторонних дебатов: Браухич обстоятельно излагал свои взгляды на национал-социализм, церковь, расширение и пополнение офицерского состава и так далее[8].
Наконец, после третьей нашей встречи утром 4 февраля 1938 г. Гитлер поднялся, неожиданно протянул фон Браухичу свою руку и назначил его главнокомандующим сухопутными силами; таким образом он сделал выбор в пользу полной отставки Фрича, хотя сам я высказывался за то, чтобы только найти ему временную замену.
Тем временем, как я мог понять из его нескольких телефонных звонков ко мне, д-р Ламмерс, глава рейхсканцелярии, пытался разработать приказ о вновь созданной должности начальника ОКБ. Наконец нас вместе вызвали к Гитлеру, который подписал этот приказ незадолго до вечерней встречи кабинета министров, сделав в тексте небольшие изменения. В короткой речи Гитлер представил Браухича и меня членам кабинета и изложил произошедшие другие изменения в самом кабинете (фон Нейрат и т. д.), а Ламмерс зачитал приказ об учреждении тайного совета кабинета. Последующих дискуссий в кабинете министров не последовало.
Вскоре после этого Гитлер отправился к Берхтесгаден и Бергхоф. Он ни слова не сказал ни Браухичу, ни кабинету министров, ни мне о его ближайших планах и политическом курсе. Единственная вещь, которую он сказал двоим из нас, было, что он использует нынешнее плохое впечатление, которое, особенно за границей, произвели отставки Бломберга и Фрича, чтобы сделать кардинальные перестановки в кабинете: он определил фон Нейрата на должность главы тайного совета кабинета, чтобы не создать впечатления о какой-либо перемене курса в нашей внешней политике.
После того ужасного дня, когда Бломберг подал в отставку, я поговорил с ним еще раз на следующий день [28 января 1938 г.].
Он вручил мне ключ от своего сейфа и два больших запечатанных конверта. Один содержал секретный приказ о наследнике Гитлера, а другой – меморандум Фрича по командованию вооруженными силами, который он выносил на обсуждение весной 1937 г., после тех учений. Он стал тогда причиной важных дебатов между ними, и Бломберг угрожал подать в отставку, если Фрич будет настаивать на передаче этих записей фюреру, но оба они согласились изменить мнение. Уходя, он не оставил мне ничего, кроме этого, ни в письменном виде, ни на словах.
Он сообщил мне, что он отправляется в путешествие по Индийскому океану вместе с женой, но прежде он задержится на несколько недель в Италии; и даже таким образом он не мог бы путешествовать целый год. Он планировал написать мне в подходящий момент, чтобы спросить разрешения у Гитлера разместиться в своем коттедже в Бад-Висзее. Он вложил половину денежной суммы в свадьбу Дорочки, поскольку было бы неправильно откладывать свадьбу на неопределенный срок.
Я потратил некоторые усилия, составляя такой подробный отчет об этом деле, чтобы по крайней мере одна правдивая версия была передана на бумаге: версия Гисевиуса и другие слухи и сплетни, ходившие в кругу генералов и партийных руководителей, необоснованны и лживы. Предположение, что тайная полиция приложила руку к делу Бломберга, явно ошибочно. Что касается Фрича, я и сегодня все еще считаю, что обвинение против него было сфабриковано для того, чтобы его дальнейшее пребывание на этой должности стало невозможным: я не знаю, кто стоял за этим, скорее всего, либо Гиммлер, либо Гейдрих, его злой гений, ведь в СС и вооруженных силах было хорошо известно, что Фрич был непримиримым противником военных устремлений СС, когда штурмовые подразделения утратили свое влияние.
Всю первую неделю после 4 февраля я пребывал в изумлении в связи с моим назначением на должность начальника ОКБ – Верховного командования вооруженными силами, и, естественно, я никогда не предполагал, что принятый мною меч был обоюдоострым. Это становится ясно из записей, занесенных Йодлем в его дневник, что я тогда мог дать ему только краткое изложение событий.
Возможно, речь, произнесенная Гитлером перед его берлинскими генералами накануне встречи кабинета министров, заслуживает, чтобы немного упомянуть о ней: он тактично объявил, что произошло и каковы результаты этого и что он принял на себя должность Верховного главнокомандующего вооруженными силами, в то время как было учреждено верховное командование во главе со мной. Только генерал фон Манштейн спросил, будет ли также назначен начальник Генерального штаба вооруженных сил, на что Гитлер ответил, что должность вакантна до тех пор, пока не появится подходящий человек.
Тогда я полностью осознавал, что я, как послушник, стоял перед лицом огромных трудностей и что я вступил в новый мир, но с другой стороны, я обнадеживал себя мыслью, что я смогу найти поддержку среди моего хорошо знакомого старого вермахта моего управления вооруженных сил, чтобы надлежащим образом выполнить задачу, возложенную на меня; но что она будет фактически неразрешимой и что я стану жертвой необузданной диктатуры Гитлера – такие вещи невозможно было предугадать. Для выполнения его планов, которые нам были неизвестны, ему нужны были безвольные инструменты, не способные препятствовать ему, люди, которые были бы покорны и верны ему в истинно солдатских традициях. Как легко осуждать это тем, кто не стоял под ядрами и пулями и кто день ото дня не сталкивался с таким дьяволом, каким был этот человек! Я не отрицаю, что я тоже ошибался, возможно, я упустил возможность заставить его по крайней мере сколько-нибудь сдерживать себя; но в военное время, когда на карту было поставлено все, это было вдвойне тяжело. Теперь я свято убежден, что это было бы в равной степени невозможно и любому другому генералу, даже если бы он был упрямее, решительнее и умнее меня, – остановить наше падение в бездну.
Почему Браухичу не удалось сделать этого? Почему генералы, которые так охотно называли меня услужливым и некомпетентным подхалимом, не смогли добиться моего устранения? Разве это все было так трудно? Нет, не было: правда была в том, что никто не был готов заменить меня, потому что каждый из них знал, что он потерпит такую же катастрофу, что и я.
Принимая во внимание искренность в моих отношениях с Браухичем, ему было совсем не трудно настроить Гитлера против меня или пробудить в нем недоверие ко мне, в этом отношении Гитлер был весьма чувствителен и всегда шел до конца. Я узнал у самого Браухича, что в 1939 г. [генерал] Мильх, министр авиации, был предложен на мое место. Безусловно, и со стороны вооруженных сил были бы попытки устранить меня, если бы они нашли хоть одного человека, готового принять мою тяжелую должность. Но им было удобнее изводить меня и перекладывать всю ответственность на мои плечи; и никто не стремился хоть как-нибудь помочь мне и встать на мою сторону. Я сам три раза предлагал Гитлеру заменить меня фон Манштейном: первый раз это было осенью 1939 г., перед началом нашей кампании на западе; второй раз в декабре 1941 г., когда ушел Браухич; и третий раз в сентябре 1942 г., когда у него вспыхнула большая ссора с Йодлем и мной. Но, несмотря на его часто высказываемое восхищение выдающимися талантами Манштейна, Гитлер явно боялся совершить такой шаг и все время отклонял мое предложение; была ли это праздная леность с его стороны из-за какого-то другого невысказанного его недовольства им? У меня нет никаких представлений. Никто не может знать, каким несчастным я чувствовал себя на моей новой должности; возможно, только до определенной степени Йодль. Мое признание в конце заключительной речи на процессе сказало все, что необходимо было сказать; оно показало, что по крайней мере в конце я стал мудрее, кем я тогда был.
Ради меня и моей семьи как я хочу, чтобы мне позволили умереть честной достойной солдатской смертью; почему судьба не дала мне ее тогда, 20 июля 1944 г., во время покушения на Гитлера?
Глава 3
Я не разговаривал с Бломбергом до того дня, когда он вернулся со встречи с Герингом, а затем с фюрером. Он повторил фюреру свое нежелание расторгнуть этот брак, и их долгий разговор закончился его отставкой.
Позднее Бломберг сказал мне по секрету, что он возлагает ответственность только на Геринга; если бы Геринг не питал надежду стать его преемником, то можно было бы очень легко закрыть все это дело покровом искренней любви. Все это время он знал, что его жена в прошлом вела распущенный образ жизни, но это, по мнению Бломберга, не было поводом, чтобы навсегда отвергнуть женщину; в любом случае сейчас она уже некоторое время работает в рейскомиссии по куриным яйцам, ее мать была всего лишь гладильщицей.
Фюрер также обсудил с ним вопрос, кто должен стать его преемником. В любом случае [генерал-полковник] фон Фрич [главнокомандующий сухопутными силами] также был близок к отставке, поскольку против него было возбуждено серьезное судебное разбирательство, которым нельзя было пренебречь; я все это также услышал и от Гитлера. Бломберг в качестве своего преемника предложил Браухича. Расстался он с Гитлером в хороших отношениях, и последний сказал ему, что если придет тот час, когда ему придется вести войну, то он хотел бы снова видеть его на своей стороне.
Мне сразу же показалось, что Бломберг очень сильно цеплялся за эти слова и видел в них наилучший выход из положения. Как фельдмаршал, добавил он, все еще, по старой прусской традиции, будет оставаться «в состоянии готовности» и продолжит получать полное жалованье, даже если он на некоторое время будет принужден к бездействию. Я пытался убедить его обдумать еще раз, не лучше ли будет в итоге все же развестись с женой, и упрекнул его за то, что он не посоветовался со мной, прежде чем сделать этот шаг; я был не намного моложе его, но я, по крайней мере, мог бы заранее разузнать все об этой женщине. Он отвел мои увещевания в сторону, поясняя, что он никогда не сделал бы этого даже ради наших детей, и я должен понять это. Он с негодованием отвергал мысль о разводе, так как это был брак по обоюдной любви, и он «скорее пошлет пулю в голову, чем сделает это». Сказав мне: «Я должен явиться с докладом к фюреру в гражданской одежде сегодня в час», он оставил меня стоящим в центре его кабинета и выбежал из комнаты с глазами полными слез.
Я был так изумлен этой ситуацией, что не мог покинуть его кабинет без того, чтобы не посидеть некоторое время. И вот случилось еще одно несчастье с Фричем; что еще могло случиться? Я все еще был в растерянности, когда ушел домой на обед и переоделся в штатскую одежду. Я не смог достаточно успокоиться, чтобы рассказать что-нибудь моей жене. Вскоре после этого мне позвонил лично Геринг и попросил меня как можно скорее встретиться с ним; я согласился и поехал к нему.
Он хотел узнать, что Бломберг сказал мне после его встречи с фюрером и кто будет его преемником. «Единственная возможная кандидатура – это ваша, – сказал я ему, – поскольку вы вряд ли хотите получать приказы от еще одного армейского генерала». Это он тотчас же подтвердил, сказав, что нет сомнений в его выдвижении. Мне внезапно подумалось о деле Фрича и захотелось узнать, кто мог стоять за этим. Геринг сказал мне, что он давно знал о планах Бломберга относительно женитьбы; эта дама хотела выйти замуж за другого человека, но по просьбе Бломберга он уговорил этого человека отвергнуть ее, предложив ему в качестве взятки хорошо оплачиваемую работу за границей; все вышло идеально, и соперник был уже за границей. Тем временем Геринг выяснил все детали прошлой жизни этой дамы. Он мне рассказал все, но я предпочитаю умолчать об этих деталях даже сейчас, даже если г-н Гисевиус и разболтал о них на свидетельских показаниях в Нюрнберге; нет сомнений, что об этом ему рассказал граф фон Хельдорф.
В пять часов вечера [26 января 1938 г.] я прибыл с докладом в рейхсканцелярию, и меня тотчас же провели в рабочий кабинет Гитлера. Раньше я только один раз разговаривал с ним, во время введения наших войск в демилитаризованную зону, вместе с Нейратом и Фричем; в других обстоятельствах я встречался с Гитлером, только сопровождая Бломберга, один раз во время заседания кабинета министров по реформе уголовного кодекса вместе с другими государственными секретарями, и еще раз во время встречи с Шахтом, президентом Рейхсбанка, по поводу финансирования нашей программы перевооружения. Оба этих события произошли в 1936 г. Я не был вовлечен в дискуссию, я просто сидел позади Бломберга, делая заметки. Гитлер знал мое имя только из отчетов и в связи с учениями в 1935 г., где я командовал пехотной дивизией.
Полковник Хоссбах, адъютант фюрера, всячески препятствовал моей встрече с фюрером, вероятно, для того, чтобы предупредить ситуацию, которая возникла с Рейхенау, который просто объявлял о своем собственном прибытии или незвано приходил к обеденному столу фюрера, как обычно поступали министры и старые партийные руководители. Позднее я также посещал эти приемы, но только когда был специально приглашен на них самим Гитлером.
По моему первому впечатлению, Гитлер был глубоко потрясен делом Бломберга, но благодаря Гисевиусу он не испытал «нервного срыва». Он говорил об огромном восхищении Бломбергом и о своем долге перед ним, но не пытался скрывать, что положение свидетеля на его свадьбе глубоко оскорбило его. Он спросил меня, может ли офицерский корпус смириться и принять брак, обстоятельства которого невозможно надолго сохранить в тайне. Я был вынужден согласиться, что нет; я знал, что в любом случае он уже не может потерять какой-либо любви, по крайней мере в армии, и никаких слез не будет пролито из-за его отставки, но я промолчал. Гитлер сказал мне, что он в качестве свадебного подарка подарил Бломбергу кругосветное путешествие, и выразил надежду, что они не вернутся в Германию в течение года. Бломберг принял это предложение. Гитлер хотел, сказал он, обсудить вопрос преемника со мной, и кого я мог бы предложить?
Моей первой кандидатурой был Геринг, и я прямо высказал ему причины, почему я предложил его. Гитлер тотчас же отверг его кандидатуру, сказав, что он дал Герингу четырехлетний план и он также должен продолжать заниматься воздушными силами, так как никто лучше него не подходит для этого; во всяком случае, Геринг должен был набрать опыт в государственных делах, поскольку являлся назначенным преемником фюрера. Следующим я предложил Фрича. Он подошел к своему письменному столу и протянул мне подписанный лично Гюртнером, министром юстиции, акт, обвиняющий Фрича по статье 175 уголовного кодекса. Он сообщил мне, что это обвинение находится у него уже некоторое время, но он умалчивал об этом до сих пор, поскольку не верил в это обвинение. Но сейчас, в связи с неожиданным и непредвиденным вопросом о преемственности, пришло время выяснить этот вопрос, и при случившихся обстоятельствах он не может больше оставлять все так, как есть. Кроме Гюртнера, об этом деле знал еще Геринг.
Я был потрясен этим обвинением: с одной стороны, я не мог поверить, что Гюртнер мог выдвинуть такое обвинение, не имея на это веских причин, а с другой стороны, я не мог поверить, что обвинение Фрича – правда. Я сказал, что здесь, должно быть, какое-то недоразумение или же это полнейшая клевета, поскольку я слишком хорошо знал Фрича, чтобы допустить, что такое заявление могло быть обоснованным. Гитлер велел мне никому не говорить об этом; он хочет завтра переговорить наедине с Фричем, без предупреждения прямо спросить его об этом и увидеть по его реакции, насколько правдиво это обвинение. Тогда мы будем знать, как действовать дальше.
Он спросил меня, кого я могу предложить в качестве преемника Фрича, и я прежде всего предложил фон Рундштедта. Он ответил, что он очень высоко ценит его и готов принять без дальнейших возражений, даже несмотря на его враждебное отношение к идеологии национал-социализма. Никакие подобные соображения не были бы препятствием, сказал Гитлер, но он слишком стар для этой работы; очень жаль, что он не на пять или десять лет моложе, тогда выбор бы автоматически пал на него. Поэтому далее я предложил имя Браухича.
Фюрер с минуту помолчал, затем внезапно спросил: «А почему не фон Рейхенау?» Я тут же сказал ему, что было моими мотивами: не вполне цельный, нетрудолюбивый, назойливый, довольно поверхностный, его мало любят, и это солдат, который ищет удовлетворения своего честолюбия больше в политике, чем в чисто военной сфере. Гитлер признал, что, хотя я и прав, оценки мои слишком жестокие. В противопоставление я рекомендовал Браухича как стопроцентного солдата, способного организатора, воспитателя и лидера, высоко ценимого армией. Гитлер сказал мне, что он сам поговорит с Браухичем и что пока наш разговор должен остаться в полной тайне; он поговорит с Фричем на следующий день. Мне было приказано снова прибыть на следующий день. Пока решенной была только отставка Бломберга.
Когда я позвонил на следующий день Гитлеру, он был крайне возбужден. Фрич побывал у него перед этим и конечно же отрицал чудовищные обвинения, выдвинутые против него; но он оставил впечатление пораженного и взволнованного человека. Кроме того, из тюрьмы доставили свидетеля, который свидетельствовал против него, и поставили его у входа в здание рейхсканцелярии так, чтобы он хорошо мог разглядеть Фрича. Затем этот человек подтвердил, что это был тот самый офицер; другими словами, он заявил, что опознал его вновь. Фрич, таким образом, сказал Гитлер, попадал под сильное подозрение, и теперь ему нельзя больше оставаться главнокомандующим сухопутными силами; его на некоторое время посадят под домашний арест. Тогда возмущение Гитлера обрушилось на Хоссбаха; этот офицер, его личный адъютант, бесстыдно действовал за его спиной и, несмотря на его запрет, предупредил Фрича о готовящемся. Хоссбах лишился доверия, и он больше не желает его видеть; я должен был объяснить это Хоссбаху и немедленно предложить кого-нибудь на его место. Поскольку мне уже было поручено Бломбергом несколько месяцев назад подобрать в Генеральном штабе майора, способного заменить Хоссбаха, если бы тот, как предполагалось, был назначен на передовую, я, после довольно трудных размышлений, в конечном счете выбрал майора Шмундта, которого я хорошо знал со времени моей работы в отделе Т-2, кроме того, он был моим полковым адъютантом в Потсдаме. Я предложил его кандидатуру Гитлеру, и он согласился. Он принял должность несколько дней спустя, без какого-либо введения в курс дела, и сразу же навестил меня. Оставалось еще неприятное для меня обязательство – проинформировать Хоссбаха, что он уволен без какого-либо официального прощания.
Когда я вновь попытался убедить Гитлера назначить Геринга приемником Бломберга Верховным главнокомандующим вооруженными силами – я не видел другого выхода, – он ответил, что он уже решил сам стать Верховным главнокомандующим, а я должен остаться в качестве его начальника штаба; я не должен и не имею права оставить его в такой час, как этот. Если он в конце концов обнаружит, что я не подхожу для этой должности, тогда он назначит меня главнокомандующим сухопутными силами, но до тех пор я должен оставаться на своей должности. Я без колебаний согласился с этим.
Этим вечером я навестил Фрича, чтобы предоставить себя в его распоряжение, если бы ему это было нужно. Я увидел, что внешне он очень спокоен, но, очевидно, сильно разозлен бесчестной клеветой на него. Он показал мне написанное заявление об отставке, лежащее на его столе; оно содержало официальное требование провести расследование военным судом. Я мог только согласиться с ним по этому поводу: для него не было другого выхода смыть с себя этот позор, отсутствие судейского вердикта может быть равносильно молчаливому признанию виновности. Гитлер вначале выразил несогласие, но затем сказал, что я был прав, и распорядился провести суд, как я и советовал. Главнокомандующие всех трех родов вооруженных сил были назначены в этом деле судьями, а Геринг – их председателем, еще два высокопоставленных профессиональных судьи должны были помогать им; Гитлер не принимал пока окончательного решения об отставке Фрича, хотя было очевидно, что у него не было больше намерений оставлять его на прежней должности; обвинений было достаточно, чтобы его не приняли в рассмотрение как преемника Бломберга. Обвинение министра Гюртнера, которое, вероятно, возникло в высших кругах тайной полиции [гестапо], оказалось идеальным для такого случая: его вытащили для сомнительного использования после того, как долгое время хранили в холодильнике.
В последующие дни фюрер вызывал генералов Бека, фон Рундштедта и вице-адмирала Редера для обсуждения вопроса о преемнике Фрича с этими высшими офицерами. В дополнение я проводил с ним несколько часов в день. Я увидел, что он все еще не отказался от мысли назначить преемником Рейхенау; но я оставался верен моей железной убежденности, и наконец мое мнение победило: фон Браухич уже два дня ждал в своем отеле, когда я вызвал его наконец на встречу с фюрером. Я лично привез его из Лейпцига, где он командовал 4-й группой армий; мой поступок привел к сильной ссоре с генералом Беком, который рассчитывал сам стать помощником главнокомандующего сухопутными силами и запретил мне совершать такие «недозволенные» действия вновь. Фон Рундштедт смягчил недовольство Бека. Теперь начался ряд бесконечных трехсторонних дебатов: Браухич обстоятельно излагал свои взгляды на национал-социализм, церковь, расширение и пополнение офицерского состава и так далее[8].
Наконец, после третьей нашей встречи утром 4 февраля 1938 г. Гитлер поднялся, неожиданно протянул фон Браухичу свою руку и назначил его главнокомандующим сухопутными силами; таким образом он сделал выбор в пользу полной отставки Фрича, хотя сам я высказывался за то, чтобы только найти ему временную замену.
Тем временем, как я мог понять из его нескольких телефонных звонков ко мне, д-р Ламмерс, глава рейхсканцелярии, пытался разработать приказ о вновь созданной должности начальника ОКБ. Наконец нас вместе вызвали к Гитлеру, который подписал этот приказ незадолго до вечерней встречи кабинета министров, сделав в тексте небольшие изменения. В короткой речи Гитлер представил Браухича и меня членам кабинета и изложил произошедшие другие изменения в самом кабинете (фон Нейрат и т. д.), а Ламмерс зачитал приказ об учреждении тайного совета кабинета. Последующих дискуссий в кабинете министров не последовало.
Вскоре после этого Гитлер отправился к Берхтесгаден и Бергхоф. Он ни слова не сказал ни Браухичу, ни кабинету министров, ни мне о его ближайших планах и политическом курсе. Единственная вещь, которую он сказал двоим из нас, было, что он использует нынешнее плохое впечатление, которое, особенно за границей, произвели отставки Бломберга и Фрича, чтобы сделать кардинальные перестановки в кабинете: он определил фон Нейрата на должность главы тайного совета кабинета, чтобы не создать впечатления о какой-либо перемене курса в нашей внешней политике.
После того ужасного дня, когда Бломберг подал в отставку, я поговорил с ним еще раз на следующий день [28 января 1938 г.].
Он вручил мне ключ от своего сейфа и два больших запечатанных конверта. Один содержал секретный приказ о наследнике Гитлера, а другой – меморандум Фрича по командованию вооруженными силами, который он выносил на обсуждение весной 1937 г., после тех учений. Он стал тогда причиной важных дебатов между ними, и Бломберг угрожал подать в отставку, если Фрич будет настаивать на передаче этих записей фюреру, но оба они согласились изменить мнение. Уходя, он не оставил мне ничего, кроме этого, ни в письменном виде, ни на словах.
Он сообщил мне, что он отправляется в путешествие по Индийскому океану вместе с женой, но прежде он задержится на несколько недель в Италии; и даже таким образом он не мог бы путешествовать целый год. Он планировал написать мне в подходящий момент, чтобы спросить разрешения у Гитлера разместиться в своем коттедже в Бад-Висзее. Он вложил половину денежной суммы в свадьбу Дорочки, поскольку было бы неправильно откладывать свадьбу на неопределенный срок.
Я потратил некоторые усилия, составляя такой подробный отчет об этом деле, чтобы по крайней мере одна правдивая версия была передана на бумаге: версия Гисевиуса и другие слухи и сплетни, ходившие в кругу генералов и партийных руководителей, необоснованны и лживы. Предположение, что тайная полиция приложила руку к делу Бломберга, явно ошибочно. Что касается Фрича, я и сегодня все еще считаю, что обвинение против него было сфабриковано для того, чтобы его дальнейшее пребывание на этой должности стало невозможным: я не знаю, кто стоял за этим, скорее всего, либо Гиммлер, либо Гейдрих, его злой гений, ведь в СС и вооруженных силах было хорошо известно, что Фрич был непримиримым противником военных устремлений СС, когда штурмовые подразделения утратили свое влияние.
Всю первую неделю после 4 февраля я пребывал в изумлении в связи с моим назначением на должность начальника ОКБ – Верховного командования вооруженными силами, и, естественно, я никогда не предполагал, что принятый мною меч был обоюдоострым. Это становится ясно из записей, занесенных Йодлем в его дневник, что я тогда мог дать ему только краткое изложение событий.
Возможно, речь, произнесенная Гитлером перед его берлинскими генералами накануне встречи кабинета министров, заслуживает, чтобы немного упомянуть о ней: он тактично объявил, что произошло и каковы результаты этого и что он принял на себя должность Верховного главнокомандующего вооруженными силами, в то время как было учреждено верховное командование во главе со мной. Только генерал фон Манштейн спросил, будет ли также назначен начальник Генерального штаба вооруженных сил, на что Гитлер ответил, что должность вакантна до тех пор, пока не появится подходящий человек.
Тогда я полностью осознавал, что я, как послушник, стоял перед лицом огромных трудностей и что я вступил в новый мир, но с другой стороны, я обнадеживал себя мыслью, что я смогу найти поддержку среди моего хорошо знакомого старого вермахта моего управления вооруженных сил, чтобы надлежащим образом выполнить задачу, возложенную на меня; но что она будет фактически неразрешимой и что я стану жертвой необузданной диктатуры Гитлера – такие вещи невозможно было предугадать. Для выполнения его планов, которые нам были неизвестны, ему нужны были безвольные инструменты, не способные препятствовать ему, люди, которые были бы покорны и верны ему в истинно солдатских традициях. Как легко осуждать это тем, кто не стоял под ядрами и пулями и кто день ото дня не сталкивался с таким дьяволом, каким был этот человек! Я не отрицаю, что я тоже ошибался, возможно, я упустил возможность заставить его по крайней мере сколько-нибудь сдерживать себя; но в военное время, когда на карту было поставлено все, это было вдвойне тяжело. Теперь я свято убежден, что это было бы в равной степени невозможно и любому другому генералу, даже если бы он был упрямее, решительнее и умнее меня, – остановить наше падение в бездну.
Почему Браухичу не удалось сделать этого? Почему генералы, которые так охотно называли меня услужливым и некомпетентным подхалимом, не смогли добиться моего устранения? Разве это все было так трудно? Нет, не было: правда была в том, что никто не был готов заменить меня, потому что каждый из них знал, что он потерпит такую же катастрофу, что и я.
Принимая во внимание искренность в моих отношениях с Браухичем, ему было совсем не трудно настроить Гитлера против меня или пробудить в нем недоверие ко мне, в этом отношении Гитлер был весьма чувствителен и всегда шел до конца. Я узнал у самого Браухича, что в 1939 г. [генерал] Мильх, министр авиации, был предложен на мое место. Безусловно, и со стороны вооруженных сил были бы попытки устранить меня, если бы они нашли хоть одного человека, готового принять мою тяжелую должность. Но им было удобнее изводить меня и перекладывать всю ответственность на мои плечи; и никто не стремился хоть как-нибудь помочь мне и встать на мою сторону. Я сам три раза предлагал Гитлеру заменить меня фон Манштейном: первый раз это было осенью 1939 г., перед началом нашей кампании на западе; второй раз в декабре 1941 г., когда ушел Браухич; и третий раз в сентябре 1942 г., когда у него вспыхнула большая ссора с Йодлем и мной. Но, несмотря на его часто высказываемое восхищение выдающимися талантами Манштейна, Гитлер явно боялся совершить такой шаг и все время отклонял мое предложение; была ли это праздная леность с его стороны из-за какого-то другого невысказанного его недовольства им? У меня нет никаких представлений. Никто не может знать, каким несчастным я чувствовал себя на моей новой должности; возможно, только до определенной степени Йодль. Мое признание в конце заключительной речи на процессе сказало все, что необходимо было сказать; оно показало, что по крайней мере в конце я стал мудрее, кем я тогда был.
Ради меня и моей семьи как я хочу, чтобы мне позволили умереть честной достойной солдатской смертью; почему судьба не дала мне ее тогда, 20 июля 1944 г., во время покушения на Гитлера?
Глава 3
1938 – 1940: ОТ АВСТРИИ ДО КОНЦА ФРАНЦУЗСКОЙ КАМПАНИИ
Нюрнберг. 7 сентября 1946 г.
Вечером 4 февраля 1938 г., после финального монолога в кабинете рейхсминистров, Гитлер уехал в Бергхоф. Майор Шмундт, который был назначен по моей рекомендации как главный военный адъютант Гитлера, сопровождал его, вместе со специальным военным адъютантом капитаном Энгелем, назначенным согласно личному пожеланию фон Браухича, который надеялся таким образом установить непосредственную и, в определенной степени, личную связь с Верховным главнокомандующим. Кроме того, вместе с Энгелем были еще один военно-морской адъютант, капитан 3-го ранга Альбрехт, и адъютант из воздушных войск, капитан фон Белов, все трое подчинялись Шмундту. Необходимость служить одновременно двум хозяевам, как должен был делать в прошлом Хоссбах, когда служил при начальнике Генерального штаба, была полностью устранена.
Браухич не смог исполнить желания Гитлера и его рекомендации, чтобы он, как новый главнокомандующий вооруженными силами, окружил себя только теми лейтенантами, которым он доверяет, как, например, сделал Дёниц в 1943 г. Но только в одном случае Гитлер настоял на назначении другого начальника Генерального штаба сухопутных сил; и даже тогда, чему я сам был свидетелем, Браухич долго спорил с ним, чтобы ему позволили оставить Бека на этой должности по крайней мере до осени 1938 г., чтобы ознакомить его с его служебными повседневными обязанностями как главнокомандующего сухопутными силами.
Сегодня я сам убежден, что это была первая большая ошибка Браухича; второй ошибкой была неспособность выбирать в качестве своих лейтенантов тех, на кого он мог бы полностью положиться. Результатом было то, что перестановки, проводимые по приказам Гитлера одновременно с назначением Браухича 4 февраля 1938 г., фактически были предрешены на собраниях с Гитлером до моего присутствия, эти перестановки впервые подорвали доверие [Гитлера] к новому главнокомандующему и ко мне.
В качестве нового начальника кадрового управления на смену Шведлеру Браухич – вероятно, по моему совету – выбрал моего брата, которого он очень хорошо знал. Все это было только полумерами и принесло больше вреда, чем пользы; новые назначения вызвали незамедлительную критику большего числа генералов. Никто лучше Браухича или меня не знал, как тяжела была унаследованная им ноша: Фрич пользовался безграничным уважением и восхищением, и его бессовестная травля вызвала волну необоснованной горечи. Бек и командующие генералы изводили Браухича и днем и ночью, постоянно требуя, чтобы он выступил за немедленную реабилитацию и восстановление своего предшественника, настоял на его повышении Гитлером до фельдмаршала и тому подобное. В то время положение было таким, что со всей прямотой Браухичу давали понять, что их доверие к нему обусловлено его настойчивостью в осуществлении этих требований.
Вечером 4 февраля 1938 г., после финального монолога в кабинете рейхсминистров, Гитлер уехал в Бергхоф. Майор Шмундт, который был назначен по моей рекомендации как главный военный адъютант Гитлера, сопровождал его, вместе со специальным военным адъютантом капитаном Энгелем, назначенным согласно личному пожеланию фон Браухича, который надеялся таким образом установить непосредственную и, в определенной степени, личную связь с Верховным главнокомандующим. Кроме того, вместе с Энгелем были еще один военно-морской адъютант, капитан 3-го ранга Альбрехт, и адъютант из воздушных войск, капитан фон Белов, все трое подчинялись Шмундту. Необходимость служить одновременно двум хозяевам, как должен был делать в прошлом Хоссбах, когда служил при начальнике Генерального штаба, была полностью устранена.
Браухич не смог исполнить желания Гитлера и его рекомендации, чтобы он, как новый главнокомандующий вооруженными силами, окружил себя только теми лейтенантами, которым он доверяет, как, например, сделал Дёниц в 1943 г. Но только в одном случае Гитлер настоял на назначении другого начальника Генерального штаба сухопутных сил; и даже тогда, чему я сам был свидетелем, Браухич долго спорил с ним, чтобы ему позволили оставить Бека на этой должности по крайней мере до осени 1938 г., чтобы ознакомить его с его служебными повседневными обязанностями как главнокомандующего сухопутными силами.
Сегодня я сам убежден, что это была первая большая ошибка Браухича; второй ошибкой была неспособность выбирать в качестве своих лейтенантов тех, на кого он мог бы полностью положиться. Результатом было то, что перестановки, проводимые по приказам Гитлера одновременно с назначением Браухича 4 февраля 1938 г., фактически были предрешены на собраниях с Гитлером до моего присутствия, эти перестановки впервые подорвали доверие [Гитлера] к новому главнокомандующему и ко мне.
В качестве нового начальника кадрового управления на смену Шведлеру Браухич – вероятно, по моему совету – выбрал моего брата, которого он очень хорошо знал. Все это было только полумерами и принесло больше вреда, чем пользы; новые назначения вызвали незамедлительную критику большего числа генералов. Никто лучше Браухича или меня не знал, как тяжела была унаследованная им ноша: Фрич пользовался безграничным уважением и восхищением, и его бессовестная травля вызвала волну необоснованной горечи. Бек и командующие генералы изводили Браухича и днем и ночью, постоянно требуя, чтобы он выступил за немедленную реабилитацию и восстановление своего предшественника, настоял на его повышении Гитлером до фельдмаршала и тому подобное. В то время положение было таким, что со всей прямотой Браухичу давали понять, что их доверие к нему обусловлено его настойчивостью в осуществлении этих требований.