Вильмонт Екатерина Николаевна. Гормон счастья и прочие глупости

   — Но зачем ей это делать, он же ее муж?
   — Ай, боже мой, Буська, нельзя быть такой наивной! Потому что она ревнует, завидует.
   — К кому ревнует?
   — Да не к кому, а к чему?! К популярности его! Он же знаменитость, а она, как ни тянется, все не дотягивает! Крепкая профессионалка, красивая баба, но настоящей изюминки в ней нет! Он по дури как-то пытается ее толкать, а все равно, стоит ему выйти на сцену с ней рядом, все смотрят только на него. В нем есть все, а в ней почти ничего. Но он в нее влюблен и… Пока глаза не откроются, так и будет мучиться.
   — А они что, в одном театре играют?
   — Играли раньше. Потом она ушла и теперь поет в мюзикле, вернее, пела. Кстати, вполне неплохо. Но мюзикл сошел со сцены. Вот она и вцепилась в Андрюху. Знаешь, ты попробуй с ней закорешиться.
   — Зачем?
   — Ну если у нее появится подружка, может, она меньше будет лезть к Андрюхе.
   — Да ну, не стану я с ней корешиться, я ей до пупа. Мы что будем изображать Пата и Паташона? Я с ней даже пошептаться не смогу, мне подпрыгивать надо. И вообще, отвяжись от меня.
   — По-моему, это ты ко мне со всякими дурацкими вопросами лезешь.
   — Вень, а репетиции у нас еще будут?
   — А как же!
   — Когда?
   — Ну вообще-то когда Гордиенко захочет, а для всех завтра утром на сцене прогоним весь спектакль. — Посиди тут, а я схожу куплю сигарет в дьюти-фри и виски на дорогу. А тебе ничего не надо?
   — Нет.
   — Тогда сторожи мой кейс. Если его сопрут, гастроли сорвутся! И придется платить бешеную неустойку.
   — Иди на фиг! И тащи свой кейс с собой!
   — Не вредничай, Буська!
   — Черт с тобой, посторожу.
   Едва он ушел, как откуда-то возник Злато-польский.
   — Извините, пожалуйста, я повел себя невежливо. Будем знакомы, Владимир.
   — Бронислава. Очень приятно.
   — Юрий Митрофанович рассказал мне о вас. Это и вправду ваш дебют?
   — Да. Дебют поневоле, — улыбнулась я.
   — Юрий Митрофанович очень хорошо о вас отзывается. Да и одно то, что он согласился с вами работать, говорит само за себя. Но вам, наверное, страшно?
   — Не то слово!
   — А кто вы по профессии?
   — Переводчица.
   — Книги переводите?
   — Нет-нет, я вообще-то синхронист, работаю в крупной фирме…
   — И вам это нравится?
   — В общем — да.
   — Но почему же тогда вам страшно? Ведь эта работа сродни актерской, вы тоже работаете на публике, правда?
   — Бывает, да. Но чаще это конфиденциальные переговоры.
   — Но все-таки на публике тоже?
   — Конечно, и не так уж редко.
   — Ну вот! — с некоторым даже торжеством произнес он. — Значит, публики вы не должны бояться. Просто скажите себе, что это ваша работа, только вы будете петь, и все!
   — В этом что-то есть, — задумчиво ответила я. — Я попробую!
   — Обязательно попробуйте.
   — Спасибо!
   — Простите, а у вас всегда такая прическа?
   — Нет, — засмеялась я. — Просто вдруг захотелось сделать с собой что-то эдакое, а тут такой случай… А почему вы спросили?
   — Просто я немножко знаю, как выглядят переводчицы в крупных фирмах.
   Какой он очаровательный, — мелькнуло у меня в голове.
   — Я смотрю, вы уже нашли общий язык! Это хорошо! — обрадовался Венька.
   — У тебя милая кузина!
   — Плохих не держим!
   — Ох, как хочется солнышка, ребята, я без солнца чахну! — проговорил Златопольский мечтательно. — Вы знаете, что на солнце организм вырабатывает гормон счастья?
   Гормон счастья? Хорошо бы… Если уж не счастье, то хоть его гормон. Но солнца в Израиле хватает, неужели там много счастья? А я? Разве я несчастлива? Я не счастлива, а вовсе не несчастна. Вот так! А чего мне не хватает? Любви. По-моему, я вообще не знаю, что это такое. Мне много раз казалось, что вот она — любовь, но по тому, как быстро я оправлялась от этих чувств, можно сделать вывод — это не было любовью. Или я просто органически к ней неспособна? Так, может, и к лучшему? Любовные страдания — вещь малоприятная. Даже когда просто влюбляешься — а это со мной бывает не так уж редко, — все-таки немножко страдаешь, а если настоящая любовь? Ну ее к бесу! А вот влюбиться не мешает. Последний раз я влюбилась полтора года назад в Женю, но с ним все было так гладко, никаких страданий, никаких сомнений, он так мгновенно приручился и сам приручил Полину, что совершенно естественно эти отношения привели к предложению руки и сердца. Правда, он был женат, но жена жила отдельно, и вообще в другом городе, поэтому на развод и удовлетворение ее имущественных претензий ушло время. Благодаря этому мы еще не женаты. Но заявление уже подано и бракосочетание назначено на пятнадцатое июля. И наверное, надо совершить этот шаг. Он хороший человек, любит Польку, отличный любовник, отнюдь не бедный и даже красивый. Поди кисло? Но вдохновения нет. У меня нет. А с другой стороны… А, ладно, поживем — увидим. А пока.., хочется влюбиться. В нашей группе (или в данном случае надо говорить «труппе»?) перспективным в этом смысле мне представляется только Златопольский. В нем масса обаяния, чудные глаза, какая-то внутренняя интеллигентность и тонкость, как мне показалось. И он с такой доброй улыбкой подбадривал меня. Чем черт не шутит?
   — Буська, ты о чем так глубоко задумалась?
   — А? Что?
   — Пошли, посадку объявили!

* * *

   Первое, что поразило меня, когда мы вышли из здания аэропорта Бен-Гурион, это запах юга. Теплый воздух и шелест пальм наполнили сердце такой неистовой радостью, что я сама себе не поверила. Встречавший нас пожилой, симпатичный толстячок с гордым именем Оскар посмотрел на меня гораздо внимательнее, чем на всех остальных, и спросил:
   — Это и есть Полина Брон?
   — Да, — пролепетала я.
   — Почему я никогда про вас не слыхал?
   — Потому что она жила в Париже и пела там, — подоспел мне на помощь Венька.
   — А, ясно! — успокоился Оскар и стал заталкивать в микроавтобус наши вещи, впрочем, заталкивал в основном шофер, а Оскар руководил процессом.
   Наконец мы уселись и поехали. Оказалось, что первый раз в Израиле только я и Златопольский, остальные тут уже бывали. Бурная радость первых мгновений сменилась давящим страхом, но когда микроавтобус свернул в улочку, в конце которой нагло синело Средиземное море, и сразу остановился, радость вновь вспыхнула.
   — Приехали!
   Гостиница «Сити» оказалась очень милой, уютной, и окно моего небольшого номера смотрело на море! А еще в номере стоял маленький электрический чайник, две чашки с блюдцами и коробочка с пакетиками чая, кофе и сахара. Имелся и телевизор. Но в этом не было ничего необычного. А вот чайник с чашками… Мне сразу стало уютно. И не успела я распаковать вещи, как явился Венька:
   — Ну как тебе?
   — Здорово! Мне нравится!
   — Исключительно удобное место. Три шага до пляжа, и один шаг до оживленной торговой улицы. Отсюда до всего близко. Андрюхина мадам, правда, ворчит, что он звезда и должен жить в пяти звездах. Я сказал, что, если они оплатят разницу, я их мигом туда устрою. Как будто я их в Москве не предупреждал, что гостиница трехзвездочная. Но тут есть все необходимое и даже кипятильник не нужен. Ненавижу эти дешевые понты.., ну да фиг с ними. Пошли купаться, Буська!
   — Погоди, дай найти купальник.
   — Ладно, через десять минут жду тебя внизу. Слушай, а мы с тобой никогда вместе не купались в море!
   — Не выдумывай, купались в Эстонии!
   — А, правда. Ну это разве море? Холодно, мелко… Брр! И потом, это было так давно, что как бы уже и не было.
   Я стала искать купальник, но он, как назло, не попадался. Неужто забыла взять? Нет, я помню, Полька мне его принесла.., и сунула во внутренний карман большой сумки. Ура!
   Внизу Венька разговаривал со Златопольским. Тот был уже в шортах и шлепанцах. Какие у него красивые ноги, мелькнуло у меня в голове.
   — О, вот и Буська, пошли скорее.
   На улице было жарко, но не тяжело.
   — Ой, как хорошо!
   — Да, но завтра, говорят, будет хамсин, — заметил Венька.
   — Хамсин? Что это? — осведомился Злато-польский.
   — Довольно противная штука. Это, знаешь ли, как в Африке — будто открывают духовку, и оттуда на нас веет… Иногда еще и с песочком… Ну да ничего, тут везде кондиционеры, можно пережить.
   — Ладно, посмотрим, может, и не будет никакого хамсина! — легкомысленно воскликнул Златопольский. — Боже, какая прелесть!
   Вода в море была теплой, но освежающей, чистой и гладкой, почти без ряби. Венька и Златопольский сразу уплыли к волнорезам, а я плаваю неважно. Далеко заплывать не решаюсь, но мне и так хорошо. Как же вовремя я себе надоела! Если бы не это гнетущее чувство, я бы ни за что на свете не решилась на такую авантюру! Сердце опять ушло в пятки. Но разве может случиться что-то плохое, когда такое небо и море, а Володя Златопольский так похож на Хью Гранта?
   Когда мы возвращались с пляжа, в холле гостиницы нас ждал Гордиенко.
   — Броня, я договорился с Оскаром, что он даст нам возможность нелегально порепетировать на сцене, — сообщил он, отводя меня в сторонку.
   — Почему — нелегально? — удивилась я.
   — Потому что за аренду зала надо платить. А он нам устроит это бесплатно. Только никому не говорите.
   — Даже Вене?
   — Лучше, чтобы об этом знали только вы, я и Оскар.
   — Но что я скажу Веньке?
   — Что я пригласил вас ужинать. Одну, — усмехнулся он и подмигнул мне. — Кстати, это соответствует действительности. После репетиции я приглашаю вас поужинать. Значит, через полтора часа жду вас здесь. Договорились?
   — Конечно!
   Гордиенко, пряча усмешку, ушел.
   — Ну что? — спросил Венька.
   — Юрий Митрофанович пригласил меня поужинать.
   — Ничего себе, не успел еще отряхнуть московский прах, как уже пошел по бабам! — засмеялся Венька. — Я сразу просек, что он к тебе неровно дышит.
   Златопольский как-то загадочно улыбнулся. Честно говоря, я бы с большим удовольствием пошла ужинать с ним, но он меня не приглашал. К тому же предстояла репетиция на сцене, тут вообще не до ужинов. Гордиенко сказал, что покажет мне основные мизансцены, и от этого профессионального слова у меня по спине побежали мурашки.
   Ровно через полтора часа я спустилась в холл. Гордиенко уже ждал. Он снова подмигнул мне, взял под руку, и мы направились к выходу. В дверях мы столкнулись с Ларисой, явно возвращавшейся с пляжа. На «мини-бикини» была накинута лиловая сетчатая хламидка, последний писк пляжной моды. Надо бы и мне такую… Выглядела Лариса сногсшибательно.
   — Какая красивая! — вырвалось у меня.
   — Бесспорно! — ответил Гордиенко. — Но ее беда в том, что она об этом знает.
   — А куда мы идем?
   — Оскар ждет нас в машине за углом, — таинственным шепотом ответил Гордиенко.
   — Юрий Митрофанович, зачем такая таинственность?
   — Надо!
   Действительно, Оскар ждал нас в сером «рено».
   — Полина, вы впервые в Израиле? — с ходу спросил он.
   Я даже не сразу сообразила, что это он ко мне обращается.
   — А, да, впервые!
   — Ой, я вам даже немножко завидую, вы сможете ловить кайф от этой страны.
   — А вы его уже не ловите?
   — Только иногда. А вообще… Я тут уже двадцать лет, у меня был дом на территориях, своими руками построил, а потом тот кусок земли отдали палестинцам. А теперь хотят еще чего-то отдать, скоро от страны останется носовой платочек, чтобы утирать слезы радости этим сволочам! Хотя вам это ни на фиг не надо знать. Смотрите лучше по сторонам, хотя уже темно и ни черта не видно. Но едем мы в Ришон, там ваше первое выступление.
   — Что это — Ришон? — робко спросила я, немного подавленная его агрессивной скорбью.
   — Ришон-ле-Цион — с одной стороны город, с другой стороны пригород Тель-Авива.
   Большой Тель-Авив! Как будто тут есть что-нибудь большое, в этой маленькой стране. Хотя нет, у нас большое сердце, душа и все такое прочее, не бойтесь!
   Он вдруг затормозил, выскочил из машины, обнялся с каким-то прохожим.
   — Бронечка, на всякий случай предупреждаю, у него дочка три года назад погибла, когда взорвали дискотеку на набережной. Помните?
   — Смутно.
   — Я вам покажу это место, не так далеко от нашей гостиницы. Там погибли в основном дети из России. Ужасная трагедия.
   — Господи, несчастный человек… — содрогнулась я.
   — Да уж, врагу не пожелаешь…
   Но тут вернулся Оскар:
   — Прошу прощения, встретил двоюродного брата, не виделись целый год. Крутишься, как белка в колесе.

* * *

   Зал показался мне до ужаса громадным, правда, там было совсем темно, даже, я бы сказала, черно. Только сцена была слегка освещена.
   — Господа хорошие, вам на все про все сорок минут, — предупредил Оскар.
   — Ну, Бронечка, поехали?
   Оскар сидел в первом ряду. Меня мутило — Броня, бояться нельзя! Значит, так, вы выходите отсюда, справа, так и мне будет удобнее, и вам. Отступать, между прочим, некуда, позади Москва! А впереди, кстати, новая жизнь!
   О, как он правильно меня понял! Новая жизнь — магические слова! И я, набравшись наглости, впервые выскочила на сцену. Сказала первые свои реплики и запела. Я пою а капелла все, кроме финальной песни, которая идет под магнитофонную запись оркестровой партии. Но до конца спектакля еще надо дожить. А Юрий Митрофанович вдруг заиграл совсем иначе, чем играл у себя дома. Он все уходил от меня, и мне приходилось бегать за ним и даже подпрыгивать, потому что он намного выше меня, и еще он включил в себе, как я назвала это потом, секс-кнопку, и я мгновенно это ощутила и, как ни дико это звучит, отреагировала. И почти влюбилась в него. Но это я поняла значительно позже, а пока просто «жила в предлагаемых обстоятельствах», но мне уже было хорошо и нестрашно. И вот наконец финальная песня, которую мы поем вместе. И только тут я сообразила, что Гордиенко ни разу не остановил меня, не сделал ни одного замечания, и мы просто сыграли спектакль в черном зале для одного-единственного, но все-таки зрителя. И когда все кончилось, этот зритель захлопал в ладоши, да с таким энтузиазмом!
   — Браво! Браво! — закричал он и полез на сцену. — Юрий Митрофанович, Полина! Блеск! Я от вашего голоса просто сомлел! Вы не актриса, да? Но это просто здорово! Можно я вас расцелую? Юрий Митрофанович, нет слов, что значит мастер! Ай, какой мастер!
   — Ну, Броня, поздравляю, это было боевое крещение! — поцеловал мне руку Гордиенко.
   — Господа, пора сматываться, куда вас отвезти? В отель?
   — Нет, в хороший ресторан недалеко от отеля, — распорядился Гордиенко.
   Уже в машине Оскар спросил:
   — Извините, конечно, но я не понял, вас как зовут? Полина?
   — Нет, вообще-то Бронислава, Полина — псевдоним.
   — А!
   Гордиенко сидел рядом с Оскаром, а я сзади. Они о чем-то говорили, а я сидела как пыльным мешком прихлопнутая. Я сыграла спектакль! И мне аплодировали! И какая, в конце концов, разница, сколько в зале зрителей? Если сыграла перед одним, сыграю и перед многими, тем более что у меня такой партнер! Он просто не даст мне провалиться! Главное — открыть рот и запеть на сцене — я уже сделала!
   Оскар привез нас к ресторану в двух шагах от отеля. Ресторан был рыбный, небольшой, но, кажется, достаточно изысканный. Во всяком случае, там было тихо, прохладно и немыслимой красоты официант поставил перед нами по маленькому стаканчику густой белой жидкости.
   — Что это? — спросила я по-английски.
   — Это от шеф-повара, горячий сок батата.
   — Как интересно! — воскликнул Гордиенко и отпил. — Вкусно, Бронечка.
   Это действительно оказалось очень вкусно. И необычно. Впрочем, сейчас в моей жизни все было необычно.
   — Броня, ну что ж, вы просто молодчина. Заметили, что я играл по-другому, и откликнулись, пошли за партнером И у вас замечательно получились эти прыжки и пробежки! Просто здорово. Смешно жутко! Зафиксируйте обязательно.
   — Юрий Митрофанович…
   — Бронечка, не забывайте, что это все игра, и только, — мягко заметил он.

* * *

   Я думала, что не усну ни на минутку, а задрыхла самым бессовестным образом, как будто мне не предстояло завтра впервые в жизни выйти перед залом…
   Проснулась совсем рано. Море за окном было еще бесцветным. Я решила искупаться до завтрака, одна. Внизу никого не было, даже портье. Как здорово, что мы живем так близко от моря. На пляже было пустынно, только вдалеке занимался гимнастикой какой-то дядька, вокруг которого носилась собака. Лежаки еще громоздились высокими штабелями, песок был холодный. Я повесила сумку на заборчик, огораживающий вполне допотопную вышку спасателей, где пока никого не было. Хоть я не слишком хорошо плаваю, но воды не боюсь, наоборот, она доставляет мне невероятное удовольствие. Вода оказалась теплая, несмотря на ранний час, и я засмеялась от радости. Если бы еще совсем недавно мне кто-то сказал, что я приеду на гастроли в Израиль, я бы только покрутила пальцем у виска, а теперь это реальность, и вечером я выйду на сцену… После вчерашнего это не казалось мне уже таким неизбывным ужасом, я поняла, что не пропаду с Гордиенко. А он-то каков! Я вчера с первой минуты на сцене в него влюбилась, и потом, в ресторане… А он сказал, что это только игра… Я прислушалась к себе: влюблена ли я в него? Ничуточки, как оказалось. Я просто сыграла с ним вместе эту влюбленность, потому что он хорошо знает, что делает. А вот Венька, наверное, так не смог бы. Но он и моложе Гордиенко насколько… Мне стало так легко при мысли, что я не влюблена в женатого и сильно немолодого Гордиенко, и я сразу вспомнила загорелые, стройные ноги Златопольского.
   — Буська! — раздалось с берега. — Вода теплая?
   — Очень!
   Венька подплыл ко мне, отфыркался и, хлопнув ладонью по воде, обрызгал меня.
   — Фу, дурак!
   — Ну привет, кузина, как вчера сходили в ресторанчик?
   — Клево!
   — Что наш Митрофаныч?
   — Улет!
   — Ухаживает?
   — Нет.
   — Ладно врать-то! Он ни одной юбки не пропускает!
   — Так я же в брюках!
   — Ладно, поскольку ты все-таки мне родственница и выручила меня, я не стану говорить, что ты дура.
   — Да и сказал бы, я бы не обиделась, потому что только полная, законченная идиотка могла согласиться на такую авантюру!
   — Знаешь, у тебя в глазах нет паники… Странно, раньше она была, еще какая… Признайся, Буська, ты переспала с Митрофанычем?
   — Какая пошлая идея!
   — И все-таки?
   — Полькой клянусь!
   — Странно, я же вижу, он явно положил на тебя глаз.
   На это я отвечать не стала. Не буду же я рассказывать, что Гордиенко вчера слегка дал мне по носу, объяснив, что это всего лишь игра. А я не обиделась, а только обрадовалась, но, кажется, не подала виду.
   Венька дважды доплыл до волнореза и обратно.
   — Буська, давай научу тебя нормально плавать. Ты не правильно дышишь. Научишься правильно дышать, сразу сможешь дальше плавать.
   — Научи!
   — Обязательно, только не сейчас. Умираю с голоду.
   Когда мы уже уходили с пляжа, навстречу нам попался Дружинин, небритый, мрачный, весь какой-то не выспавшийся. Он молча поднял руку в знак приветствия и поспешил к воде.
   — Какой противный!
   — Да нет, он хороший парень, просто встал рано. Это мы с тобой жаворонки, а он сова.
   — По-моему, актер по определению не может быть жаворонком. Вы же никогда рано не ложитесь.
   — Нет, но я встаю все равно рано. Мне достаточно пяти часов сна.

* * *

   И вот это свершилось! Мы сыграли свой спектакль, и успех был явным и несомненным.