Вильмонт Екатерина Николаевна. Курица в полете

   Он приехал из Ленинграда и много рассказывал о родном городе, который Элла тогда видела только в кино и по телевизору. Она часто, закрыв глаза, мечтала, как они пойдут по Дворцовой набережной, Иван Аркадьевич, Ванечка, будет держать ее под руку и всем встречным знакомым представлять как свою жену. А они станут удивляться, какая она молодая и красивая. И все это будет происходить в пору белых ночей. Он приведет ее в свою квартиру, где в маленькой, уютной спальне, на белой лакированной кровати будет лежать синее шелковое покрывало с золотыми пчелами. Элла такое видела на одесском толчке, где оно стоило бешеных денег. А дальше она мечтать не смела. То, что должно случиться в этой спальне, наполняло ее таким душным, тяжелым томлением, что она не допускала себя до этих мыслей. Таким образом, виденное на толчке синее покрывало как бы служило многоточием в ее мечтах. Но все это случилось гораздо раньше, и не в ленинградской спаленке, а у них дома, в Одессе.
   Утром бабушка Женя сказала:
   — Эллочка, я сегодня… Одним словом, мне надо поехать в одно место, я вернусь поздно…
   — Куда поехать, ба?
   — На Куяльник к Доре! И может, я там заночую, — быстро ответила бабушка и отвела глаза.
   Элле это показалось подозрительным.
   — А чего тебе там ночевать?
   — Может, и не придется, просто, если задержусь, не волнуйся.
   — Ладно! — пожала плечами —Элла и ушла в школу.
   А на переменке к ней подошла Роза Вайншток, из параллельного класса, у ее родителей был домик на Шестнадцатой станции неподалеку от бабушкиного.
   — Слушай, Элка, бабка твоя просто улет!
   — А что такое? — встревожилась Элла.
   — Ты в курсах, что она опять с Люсиком закрутила?
   — Как? — опешила Элла.
   — Очень просто! Он уже от своей молодухи гуляет и, конечно, никого лучше твоей бабки не нашел! У них свидания в ее старом курене! Сношаются старички на всю катушку!
   — Врешь!
   — Да чтоб мне повылазило!
   — А ты почем знаешь?
   — Моя бабка видела, как они туда входили, он-то свой домик продал — его супружница настояла…
   А жить в городе, видно, не может без бабки твоей…
   — А откуда ты знаешь, что…
   — Что сношаются? Ну так это и ежу понятно!
   Элла припомнила бабушкино поведение сегодня утром, смущенный взгляд, неуверенный лепет…
   Да, похоже на то… Ей вдруг стало горько и обидно: она молодая, говорят, красивая, и у нее нет парня, Иван Аркадьевич на нее и не глядит, а бабушка старая, седая, с прокуренным голосом и некрасивыми, натруженными руками.., сношается! Невозможно себе представить! Чудовищно! Возмутительно даже!
   Она вернулась домой в полном смятении. Как теперь смотреть бабушке в глаза? Как?
   Она долго стояла перед зеркалом. А потом решил?, что из этого, по-видимому, неоспоримого факта можно извлечь кое-какую выгоду. Бабушка категорически запрещает ей пользоваться косметикой. Все девчонки в классе уже красят глаза, а иногда и губы. Элла решительно вытряхнула свою копилку — и через час вернулась с тушью в коробочке и тюбиком губной помады. И когда накрасила глаза, показалась себе совершенно преобразившейся и поистине великолепной. Но это еще не все. Под вечер бабушка позвонила и спросила, как дела. Элла была в таком восторге от себя, что весело ответила: «Все в порядке!»
   — Я задержусь, тут у Доры всякие неприятности, я должна…
   — Ладно, ба!
   — Я утречком вернусь, а ты покорми Ванечку, ладно?
   — Без проблем!
   Пусть теперь бабушка попробует ей хоть что-то сказать насчет косметики! В конце концов, за свою свободу надо бороться! Раньше у нее не было козырей на руках, а теперь…
   Тут вернулся Иван Аркадьевич:
   — Элла, а где Евгения Вениаминовна?
   — На Куяльник поехала к подруге, я вас сейчас накормлю!
   — Ах, какая жалость, а я тут коньяку принес, есть повод немножко поторжествовать!
   — Какой повод?
   — Мою повесть приняли в журнал «Нева»!
   — Поздравляю!
   — Я смотрю, ты за меня рада.
   — Еще как!
   — Значит, бабушки сегодня не будет? Тогда давай с тобой немножко выпьем, а?
   — Я не пью!
   — Ну коньяк я предлагать не буду, а винца сухого можно!
   — Давайте, — быстро согласилась Элла.
   Она сноровисто накрыла на стол, достала из холодильника закуски, а потом вдруг сообразила:
   — Иван Аркадьевич, а давайте лучше бабушкиной абрикосовки выпьем, а? Она вкусная!
   — А тебе не влетит?
   — Нет, по такому случаю она бы и сама предложила.
   — Что ж, давай, это и вправду вкуснота невероятная.
   Бабушка делала вишневую и абрикосовую наливку, лучше которой не было во всей Одессе.
   Многие так говорили.
   Элла достала из кладовки бутылку. Она чувствовала сейчас свое неоспоримое право на многое из того, что раньше никогда не посмела бы сделать…
   — Ах, черт, как хорошо, как вкусно! Твоя бабка чудо! Ты учись у нее, в жизни все надо уметь… Ну, давай-ка за нее выпьем!
   Они выпили за бабушку, потом за его повесть в журнале «Нева», потом за славный город Одессу.
   — Элла, а ты что это сегодня красивая такая, а?
   Ее бросило в жар.
   — Ох, еще немного — и тут табуны парней околачиваться будут… Ты вдруг повзрослела как-то, похорошела невероятно просто…
   Под его изумленным и уже не слишком трезвым взглядом — наливка была крепкой и коварной — Элла еще больше расцвела и все стремительнее забывала бабушкины внушения…
   — Хочешь, я тебе по руке погадаю?
   — А вы умеете? — удивилась Элла. Она как-то сразу поняла, что не в гадании дело, просто он хочет под благовидным предлогом прикоснуться к ней. Сердце восторженно забилось, и она протянула руку.
   — Да, я изучал хиромантию, когда работал над первым романом…
   — Прочитать дадите?
   — У меня нет с собой рукописи. Он же не издан.
   — А когда я в Ленинград приеду?
   — Конечно. Конечно, дам…
   Он взял ее руку.
   — Черт знает что, линии какие-то запутанные, ничего не поймешь, вот линия жизни долгая, длинная то есть…
   Элла чувствовала, что у него дрожит рука.
   — Какая у тебя кожа нежная… — Он поцеловал ее в ладонь. И посмотрел на Эллу. От этого взгляда она зарделась. Но тут зазвонил телефон.
   Элла вскочила и бросилась к аппарату, словно спасаясь бегством.
   Это оказался дядя Адик из Москвы, бабушкин двоюродный брат. Узнав, что бабушки нет дома, он стал расспрашивать Эллу, как дела, как успехи в школе и все в таком роде. Элла видела, что Иван Аркадьевич не спускает с нее жадного взгляда, она чувствовала, что сейчас что-то произойдет. И в самом деле, он налил себе в чайную чашку коньяку и залпом выпил. Элла испуганно отвернулась, но тут же услыхала, что он встал, отодвинул стул.
   Она замерла.
   — Элка, что там у тебя? — удивился ее внезапному молчанию дядя Адик. — Ты чего замолкла?
   — Нет, я… Тут в дверь звонят!
   — Может, Женя вернулась?
   — Нет, это наш жилец пришел… Извините, дядя Адик, я открою…
   И в этот момент Иван Аркадьевич обнял ее сзади и поцеловал в шею, под волосами. Она вздрогнула и выронила трубку.
   Конечно, как девочка начитанная, она помнила роман Мопассана «Жизнь» и знала, что в первый раз бывает больно и неприятно. Но что так больно и так неприятно, даже отвратительно, она не догадывалась. И еще она думала, что будет всего несколько капель крови, а тут целая лужа… Он спал, а она плакала и застирывала простыню.
   А утром пошла в школу с гордым сознанием — она стала женщиной. Теперь главное — когда будет второй раз… Второй раз должно быть лучше, это известно. И вообще.., теперь все изменится.
   Вчера Иван Аркадьевич наговорил ей столько…
   Ванечка… Но, произнеся про себя это «Ванечка», она не ощутила нежности или волнения. Только некоторый стыд за свою неопытность и неуклюжесть. Но ведь это в первый раз, а потом… Кое-что она все-таки усвоила уже, извлекла кое-какие уроки… Кстати, уроки-то она вчера не сделала… Ну и черт с ними, все равно она лучшая ученица в классе… И в постели я тоже буду примерной ученицей! К счастью, ее сегодня ни разу не спрашивали.
   Когда она вернулась, бабушка уже была дома.
   И в дурном настроении. Неужто догадалась?
   — Ба, ты чего? — осторожно спросила Элла.
   — Да ничего, так.. Кстати, жилец наш съехал…
   Вернее, уехал!
   — Как? — обмерла Элла.
   — Телеграмму получил, сорвался и уехал.
   — Какую телеграмму? — помертвевшим голосом осведомилась Элла.
   — На вот, прочти!
   Действительно, бабушка протягивала ей телеграмму.
   «Немедленно возвращайтесь, ваше присутствие необходимо. Куроедов».
   — Кто это — Куроедов?
   — Почем я знаю, какой-то ответственный секретарь, он так сказал.
   — Но он еще вернется?
   — Да нет, вещи забрал. Слушай, у вас тут без меня никаких.., недоразумений не случилось?
   — Недоразумений? Нет, недоразумений не случилось.
   — Сейчас обедать будешь.
   — Не хочется, ба. Голова болит.
   — Глупости, думаешь, я не знаю, что ты в Ванечку влюблена? — улыбнулась бабушка. — Ничего, переживешь, не развалишься.
   — Да ну, ерунда, он же старик.
   Бабушка засмеялась.
   Элла едва сдерживалась, чтобы не разреветься.
   Она сразу смекнула, что никто Ивана Аркадьевича в Ленинград не вызывал. Он просто испугался. Ей ведь всего пятнадцать, а за совращение несовершеннолетних можно и срок схлопотать. Вон у Ленки Дударевой родной дядя в тюрьму сел за то, что спутался с девчонкой четырнадцати лет. Ее мать их застукала и пошла в милицию. Хотя девчонка, говорят, та еще оторва была. Вот Ванечка и испугался… Дурак, неужели не понимает, что, даже если бабушка узнает, она лучше умрет, чем опозорит свою внучку… Или он думал, бабушка заставит его жениться на Элле? Он ее бросил после одной ночи, даже не поговорил… Выходит, он трус и подлец. Все это было больно и противно… Значит, ну его к чертям собачьим. Жаль только, что второго раза не будет… А если бы во второй раз с ним было бы так же противно, тогда что? Но для порядка она все-таки малость всплакнула — как-никак ее бросил любовник…
   Однако судьбе было угодно, чтобы второй раз не заставил себя долго ждать, но это было совсем другое дело и совсем другая история.

МОСКВА

   Войдя в прихожую, Элла сразу заметила в темноте мигающий огонек автоответчика. Она любила это мигание. Не так грустно и одиноко, когда знаешь, что кто-то тебя ищет, кому-то ты нужна, пусть даже по делу. Она зажгла свет. Ого, целых три звонка. Но первый звонок был пустым: кто-то, очевидно, не захотел разговаривать с автоответчиком.
   Второй был от подруги: «Элка, как придешь, позвони, тоска заела. Потоскуем вместе!» Тосковать одной или вдвоем с подругой не хотелось. А вот третий звонок… Незнакомый, очень вежливый мужской голос сказал: «Элла Борисовна, Аксентьев Николай Васильевич по поручению вашей матери, Людмилы Штойерманн. Пожалуйста, свяжитесь со мной по следующим телефонам…»
   Элла рухнула в кресло. Оно жалобно застонало.
   Элла не верила своим ушам. «По поручению вашей матери»… Четверть века прошло… Да, она ушла, когда мне было одиннадцать, теперь мне скоро стукнет тридцать шесть, а в последний раз я слышала о ней двадцать три года назад, но тогда у нее была другая фамилия. Вспомнила! Зачем, интересно, я ей понадобилась? Старая стала, о душе думает?
   Ерунда, она родила меня рано, ей чуть за пятьдесят, о душе в таком возрасте не думают… Или она тяжело больна? Или обеднела? Мысли были холодные, несмотря на волнение, и злые. Злость была ей несвойственна, и потому она чувствовала себя ужасно. И первым делом позвонила подруге — развеять невероятным происшествием ее тоску.
   — Машка, хандришь?
   — Ой, Элка, какая ты умница, что позвонила! Я просто на стенку лезу! Такая тоска заела!
   — Ничего, я тебя сейчас развлеку! По полной программе!
   — Да? — оживилась Машка. — Мужик завелся?
   — Нет, моя мамаша объявилась!
   — Какая мамаша? — не придумала ничего умнее подруга.
   — Родная.
   — Господи, твоя святая воля! Она что, письмо прислала?
   — Да нет, какой-то дядька позвонил, оставил сообщение на автоответчике. «По поручению вашей матери»!
   — И что теперь?
   — А я знаю? Я ему еще не звонила.
   — С ума сошла? Звони сейчас же!
   — Не могу. Мне страшно.
   — Страшно? Почему?
   — Не знаю, страшно, и все!
   — Вообще звонить не будешь?
   — Да нет, позвоню, скорее всего…
   — Слушай, может, она умирает и хочет прощения попросить? Может, каждая минута дорога, а ты со своими страхами… Звони немедленно, а то потом будешь всю жизнь мучиться, не простишь себе…
   — Думаешь? — неуверенно спросила Элла.
   — Думаю, думаю. А может, наоборот, тебе там наследство обломилось. Может, она уже.., ушла из жизни и оставила наследство. «По поручению вашей матери»… Она ж могла дать ему поручение еще при жизни.
   — Да вряд ли, тогда бы меня разыскивала Инюрколлегия.
   — Так, может, он как раз и работает в Инюрколлегии? Еще миллионершей станешь.
   — Нет, — засмеялась Элла, но смех был нервный. — Это не моя стезя. Мне даром ничего в жизни не давалось.
   — Ладно, чем гадать, звони немедленно. А потом перезвонишь мне. — И Маша первой бросила трубку.
   Элла еще раз прослушала сообщение — в первый раз она не записала телефоны. Затем в полном смятении набрала номер. Отозвался приятный женский голос.
   — Можно попросить Николая Васильевича, — дрожащим голосом спросила она.
   — А кто его спрашивает?
   — Элла Якушева. Николай Васильевич оставил мне сообщение на автоответчике…
   — Одну минутку! Коля, тебя просит какая-то Элла!
   — Алло! Элла Борисовна, вы?
   — Да, я только что пришла с работы… Что это значит?
   — Это значит, что ваша мать вас разыскивает, я хотел убедиться, что это вы и нет никакой ошибки.
   Как девичья фамилия вашей мамы?
   — Берлина, Людмила Семеновна Берлина.
   — Откуда она родом?
   — Из Одессы.
   — А как звали ее родителей?
   — Евгения Вениаминовна и Семен Григорьевич.
   — А ваша девичья фамилия?
   — Якушева. Мой отец Борис Петрович Якушев.
   — Ну что ж, Элла Борисовна, могу вас обрадовать, это действительно ваша мать, она живет в Вене и жаждет с вами увидеться. Я дам вам все ее координаты…
   — Извините, Николай Васильевич, а она.., здорова?
   — Насколько я знаю, вполне. Вы думаете, что она решила вас найти, так сказать, на смертном одре?
   Смею вас заверить, это не так. Ваша матушка весьма спортивная, энергичная и подтянутая дама. Но она не так давно овдовела… Впрочем, лучше она сама вам все расскажет. Записывайте телефон и адрес.
   Элла покорно записала.
   — А вы позволите мне дать ваши координаты госпоже Штойерманн?
   — Да, пожалуйста.
   — Благодарю вас. Что ж, я могу считать свою миссию исполненной. Всего наилучшего.
   Элле было трудно дышать. Она встала и вышла на балкон. Во дворе гуляли собачники. Элла всегда немного завидовала им. У них был свой мир. Они общались, дружили, даже женились. Она частенько за ними наблюдала. В феврале среди них вдруг появилась молоденька женщина с маленькой, смешной собачонкой, дня через три к ней прилип мужчина со здоровенным догом, а в мае они сыграли свадьбу… У Эллы тогда даже мелькнула мысль тоже завести себе собачку, но она жила одна и хорошо помнила фильм своего детства «Белый Бим Черное Ухо». Нельзя держать собаку, когда живешь одна, мало ли что может с тобой случиться… Вот и сейчас на лавочке сидели двое: хозяйка таксы и хозяин тойтерьера. Элла точно знала, что у тойтерьера есть хозяйка, а у таксы хозяина нет. Как бы в результате этих прогулок семейная ситуация не поменялась, тем более что такса очень красива, вернее, ее хозяйка.
   Внезапно раздался звонок. Элла в испуге бросилась к телефону — Ну что? — требовательно спросила Маша. — Дозвонилась?
   — Да.
   Элла вкратце пересказала ей разговор с Аксентьевым.
   — В Вене живет? Здорово, смертельно красивый город.
   — Ну и что?
   — Как — что? Поедешь к мамочке в гости, в венскую оперу сходишь, пирожные там, говорят, обалденные. Слушай, а ты матери-то звонила?
   — Нет. И не собираюсь.
   — Как? Почему?
   — Не хочу!
   — Глупости, Элка, все-таки мать есть мать.
   — Справедливо замечено, но не в моем случае.
   — Ерунда! Она же наверняка раскаялась, ищет тебя…
   — Ничего, поищет, а потом опять замуж выскочит — и ей не до меня будет.
   — Надо же, я даже не подозревала, что ты такая твердокаменная… Сколько лет тебя знаю, ты всегда мне казалась немножко курицей, уж извини.
   — Бабушка тоже считала, что я курица… Слушай, вот про корову, которая не телится, говорят «яловая», а про курицу, которая не несется?
   — Элка, кончай! Этот твой юморок… Значит, будешь ждать звонка матери?
   — Не буду! Я звонков не жду вообще, забыла?
   — Так то от мужиков, а тут совсем другое дело.
   — Да то же самое, только еще хуже. Когда мужики предают, это вроде естественно, я уж давно от них ничего не жду, а когда мать…
   — Так и не простила?
   — Я много лет уже об этом не думала, а сейчас все всколыхнулось…
   — А если она позвонит, разговаривать будешь?
   — Наверное. Послушаю, что она мне скажет.
   Но она ждала этого звонка, боялась и ждала.
   Он раздался в девять утра. Элла сразу поняла — это звонит мать.
   — Элла? — раздался красивый, глубокий голос, показавшийся ей незнакомым. — Элка, это мама!
   У Эллы вдруг пересохло во рту.
   — Эллочка, ты меня слышишь? Алло, алло!
   У нее появился акцент, мелькнуло в голове у Эллы.
   — Алло! Алло!
   — Да, мама, я слышу!
   — Господи, Эллочка, детка моя, как ты живешь?
   Эллочка, ты можешь меня простить, я так перед тобой виновата! Господи ты боже мой, я даже не знаю, как говорить-то с тобой.., ты же совсем уже большая, да? Ты, наверное, многое в жизни уже поняла и сможешь простить свою маму? Ну почему ты молчишь?
   — Я… Я не знаю…
   — Понимаю, тебе трудно, столько лет прошло. Знаешь, нам необходимо встретиться — чем скорее, тем лучше, поговорить, я готова на коленях просить у тебя прощения, я так боялась, что не найду тебя. Эллочка, детка, как ты, как тебе живется?
   — Почему тебя вдруг это заинтересовало? Ты хотя бы знаешь, что бабушки уже нет?
   — Я почему-то так и думала, — упавшим голосом проговорила мать. — Я перед ней страшно виновата… Страшно… Но все было так сложно… Я расскажу тебе свою жизнь… Я надеюсь, ты поймешь и простишь свою беспутную мать… — Она всхлипнула. — Скажи, а у меня есть внуки?
   — Нет и никогда не будет, — жестко ответила Элла.

ОДЕССА

   Она не слишком грустила из-за бегства Ивана Аркадьевича, только боялась, не залетела ли. Но через несколько дней все страхи улетучились. Зато теперь, собираясь в кино или в гости, она слегка подкрашивала глаза. Бабушка как будто не замечала этого. Поняла, наверное. А однажды Элла застала ее у зеркала в ванной, где бабушка красила ресницы ее тушью. Это показалось Элле настолько диким, что она громко ахнула. Бабушка обернулась.
   Один глаз был густо накрашен.
   — Ты что делаешь? — воскликнула внучка.
   — Да вот, решила посмотреть, не слишком ли это… По-моему, вполне, ты как считаешь?
   От изумления Элла только головой покачала.
   — Тебе, кстати, тоже очень идет, — как ни в чем не бывало заметила бабушка.
   — А ты куда это красишься, ба? На свиданку с Люсиком?
   — А хоть бы и так! Я была уверена, что ты уже в курсе, Розка небось настучала? Я как твою косметику нашла, сразу смекнула: внучка решила свободу отвоевать! — засмеялась бабушка. — А ты красивая стала, и взрослая совсем. Ты только поосторожнее с парнями, помнишь, что я тебе говорила? — Бабушка поцеловала ее. — Знаешь что, эта тушь не очень… Давай в воскресенье на толчок смотаемся, купим себе хорошую, импортную, одну на двоих, а? — Бабушка подмигнула ошалевшей Элле, и та вдруг поняла, что ее бабка, хоть и старая — пятьдесят восемь лет, — но еще привлекательная женщина, несмотря на седину, морщинки, прокуренный голос и огрубевшие руки. И еще — она очень неожиданная, ее бабушка.
   Прошло несколько дней. Она брела домой из школы, в задумчивости не глядя по сторонам.
   А думала о том, что сегодня ей шепнул один парень из десятого класса, незаметно ущипнув за пышное бедро: «Ух, горячая штучка! На таком бюсте небось яичницу жарить можно!» Элла в испуге шарахнулась, десятиклассник был противный, и слова его показались обидными, но отчего-то она сомлела. Это быстро прошло, но заставило задуматься.
   — Элюня, это ты?
   Она подняла глаза и опешила. Перед ней стоял Витька Шебанов по кличке Шеба. Он был старше Эллы года на три, и она давно его не видела. Он сидел в колонии. Его мама говорила, что Витеньку подставили, что он не виноват, но отмазать его ей не удалось. Все девчонки во дворе умирали по нему и раньше, а теперь перед ней стоял настоящий красавец, хоть и остриженный наголо. Это было заметно, несмотря на модную клетчатую кепочку.
   — Витя, ты освободился?
   — Как видишь, красотуля! Ну ты и вымахала, выглядишь — зашибись!
   — Ты тоже…
   — Слушай, ты все с бабкой живешь?
   — Да.
   — Она тебя в ежовых держит, а?
   — Почему? Нет.
   — Может, сходим вечером в киношку, а?
   — Вечером не выйдет, — вздохнула Элла, — я должна бабушке помогать.
   — До ночи, что ли?
   — Ну я не знаю, как получится, — смущенно потупив глаза, пролепетала Элла.
   — А если я приду к твоей бабке и попрошу отпустить тебя со мной в кино?
   — Не знаю. — Элла задохнулась от безумного желания пойти с ним в кино. Но лучше бы тайком от бабушки — и вообще от всех. Все-таки Витька уголовник, что бы там ни говорила его мать.
   — Да не боись, не пойду я к бабке твоей — охота была нарываться! Но до завтра ждать тоже кисло. Давай ты что-нибудь наври бабке или помогай в диком темпе, а лучше и то и другое — полвосьмого встретимся за углом у булочной, зачем всему двору знать, правда же?
   — Ну да… А если я все же не смогу?
   — Не сможешь — значит не сможешь! Буду ждать полчаса — до восьми.
   — А потом что?
   — Да уж сумею время провести, — засмеялся он так, что Элла поняла: она не переживет, если он пойдет в кино с кем-то другим.
   — Ладно, я постараюсь. А какой фильм?
   — Не все ли равно?
   — Как? — поразилась она.
   А он засмеялся опять и обласкал Эллу таким взглядом, что у нее ослабли ноги и она ухватилась за него — невольно, не нарочно, но обоих тряхнуло током.
   — Ого! — вдруг охрип он. — Ладно, буду ждать до полдевятого.
   — Я приду.., обязательно, — шепотом пообещала Элла и робко подняла глаза. Он пристально смотрел на нее, не смеялся, даже не улыбался.
   — Ну иди… До полвосьмого!
   — Вить, а ты когда приехал? — Не было сил уйти, не видеть этих серьезных и слегка все-таки испуганных глаз.
   — Приехал? А вчера. И с ходу…
   — Что?
   — Втрескался!
   — В кого?
   — В тебя — в кого! Ну иди уже, иди, наври бабке… А то я за себя не ручаюсь.
   И Элла отчетливо поняла — второй раз не за горами.
   Когда она явилась домой, у бабушки уже дым стоял коромыслом — она пекла на заказ свои потрясающие кексы с цукатами.
   — Элка, где тебя носит? Обедать будешь?
   — Нет, не хочется!
   — Что значит — не хочется?
   — Я потом… Что нужно делать, ты скажи, а то мне надо сегодня…
   — Мне тоже надо пораньше освободиться. Люсик пригласил меня на концерт Пьехи.
   — Да? — возликовала Элла.
   — Да! В кои-то веки додумался! Не отказываться же, правда?
   — Конечно, что ты, ба!
   — А у тебя-то какие планы, а?
   — Да мы с Юлькой договорились в кино сходить.
   — А, дело хорошее.
   — Ба, а после концерта ты сразу домой или как?
   — Не знаю еще, а что?
   — Да нет, просто… Чтобы знать, ждать тебя или нет?
   — Ну и вопросы ты бабке задаешь, — тряхнула головой Евгения Вениаминовна, — ужас просто!
   — Но если у меня бабка такая, — счастливо засмеялась Элла.
   Бабушка ушла рано, чтобы доставить кексы заказчику на дом, хотя обычно этого не делала, но сегодня был особый случай — концерт Пьехи, и Люсик заехал за ней на своем «Москвиче». Элла бросилась в ванную, горячей воды, конечно, не было, да и холодная текла еле-еле, но она все-таки помылась, накрасила глаза и вытащила из дальнего ящика новый импортный лифчик с кружавчиками — у нее был уже четвертый номер! Она ни о чем не думала, действовала как автомат, а внутри все дрожало… Потом вдруг она замерла, закрыв глаза, вспомнила Витькин серьезно-испуганный взгляд и сама себе сказала, причем вслух:
   — Любовь с первого взгляда.
   Ровно в половине восьмого она подбежала к булочной. Витька курил, стоя у витрины, которую уже украшали к Первомаю. Красные драпированные тряпки и портрет генсека Андропова.
   — Привет!
   Витька резко обернулся.
   — Бля! — вырвалось у него.
   Элла застыла. Что он говорит? (Тогда еще не придумали спасительное словечко «блин».) — Ох, прости, Элюня, вырвалось! Ты так шикарно выглядишь, просто слов нет! — Он ласково погладил ее по руке повыше локтя. Она задрожала. — Ну чего? Пошли? Бабка тебя легко отпустила?
   — Она сама пошла на Пьеху.
   — Здорово!
   В кино показывали скучнейший фильм о конфликте хорошего парторга с не очень хорошим главным инженером металлургического комбината, но им не было до этого дела. Они целовались как безумные, сидя в последнем ряду.
   И Витька распускал руки. Но ничего слаще Элла еще не испытывала. К тому же он шептал ей в ухо ласковые слова, некоторые из них ее шокировали, пугали, но тем упоительнее было все остальное.