— О, Сэм, — позвал я, — я знаю, что прошу очень многого, но не подбросишь ли ты нас до трассы к нашей машине? Я хочу сказать, что, когда он совсем отключится, я перенесу его.
— Хорошо, я сделаю это для тебя. Боб, — проговорил Сэм несколько неуверенно, — но моей машины здесь нет. Один из ребят Раккер повез на ней мать и двух маленьких в город. Здесь осталась его машина, но это просто развалюха. Она может перевезти только двоих.
Я вернулся в амбар с кукурузой. Ли сидел на прежнем месте. У него был мертвый, пустой взгляд сильно пьяного человека.
— А, вот и мой красавец братец! — Он произнес “красавец” так, что я мог лишь догадываться, что он имел в виду. Он начал снова цепляться к моей внешности.
— Ты на этот раз действительно устроил черт знает что, — вспылил я.
— Иисусе, но ты просто глупый ублюдок! Да уж, разговаривать с ним сейчас — это все равно что кататься на карусели.
— Сэм не может отвезти нас до машины. Все, что у него сейчас есть, — это маленькая полуигрушечная машинка.
— Я сказал ему, что ее уже раздевали! Любой разговор был бессмысленен. Мы продолжали снова и снова крутить одну и ту же пластинку.
— Давай что-нибудь решать!
— Иди ты к черту!
Я вспомнил про утро, когда все было так прекрасно. Старый Майк упрямо занимался поиском птиц, и Ли был самим собой, и вообще все было великолепно. Черт побери, в очередной раз подумал я.
— Почему бы тебе не выпить еще? Хорошо, если бы он выпил еще и отключился.
— Ты хочешь меня напоить, чтобы получить это самому?
Просто смешно, как пьяные могут сосредоточить свои мысли только на одном.
Но он все же сделал глоток. Когда он поставил почти пустую банку, она опрокинулась и остаток самогона вылился через щель в полу. Он снова улегся на кукурузу и закрыл глаза.
— Лошади, — пробормотал он. Я сел и вынул сигарету.
— Что ты там о лошадях?
Не знаю, слышал он меня или нет. Казалось, что он спал, но время от времени он тупо повторял:
— Шарон любила лошадей. Лошадь — благородное животное!
Я сидел, задумчиво куря сигарету, стараясь быть осторожным, чтобы огонь не попал на сухую кукурузу.
— Бедная Шарон. Всегда умела словчить. Умела проявить сноровку.
— Кто? Лошадь?
Право, великолепная беседа, подумал я.
— Нет.
Он замолчал, а я сидел и смотрел на него минут пять. Он не шевелился. Это случилось быстрее, чем я ожидал. Обычно он не отключался так быстро. Но ведь прошло немногим более полутора часов, и он выпил за это время почти кварту самогона. Я вышел и нашел Сэма.
— Он заснул, — сообщил я, — отключился. Сэм кивнул.
— Я пойду на шоссе за машиной, а потом вернусь за Ли.
— Это далеко, — произнес Сэм задумчиво, — три или четыре мили.
Он молча направился к кукурузному амбару. Я последовал за ним. Он открыл дверь и взглянул на Ли, который храпел, разинув рот. В облике его было что-то странное, но я никак не мог понять, что именно.
— Я отвезу тебя к твоей машине. Боб, — сказал Сэм. — Туда слишком далеко идти пешком.
— Это будет прекрасно, Сэм. Я очень тебе благодарен.
Он вывел машину из гаража и завел ее ручкой. Я влез в нее вместе с ним, и мы выехали на дорогу. Уже оказавшись за проволочными воротами, я увидел Анджелину, выходившую из дома с ведром молока.
Машина, на которой мы ехали, представляла собой просто колеса со старым мягким сиденьем, брошенным на бензиновый бак. Это был очень старый “форд”, без крыльев и капота. Только главные части. Теперь понятно, что имел в виду Сэм, говоря, что не сможет погрузить туда отключившегося пьяного Ли. Места хватало только для нас двоих.
Не знаю, почему эта мысль не пришла мне в голову раньше. Может быть, я просто не был чересчур сообразительным, особенно после того, что пришлось сегодня пережить. Как бы то ни было, но только после того, как мы доехали до “бьюика” и Сэм повернул назад, у меня возникло ужасное подозрение. Ли слишком быстро и слишком легко отключился.
Я проклял хитрость пьяного, зациклившегося на одной мысли. Он все правильно рассчитал. Сэму ничего не оставалось, как спокойно везти меня к машине. И Ли оставался наконец наедине с девушкой. И тут-то я понял, что было странным в его облике. Он лежал, повернув голову набок, открыв рот. Впервые я видел пьяного, который спал бы так и слюна не текла бы у него из угла рта.
К тому моменту, когда я просчитал все возможные варианты, моя машина набрала скорость пятьдесят миль. Я обогнал Сэма, ехавшего так, будто у него сломана ось. С протяжным скрипом, подняв облако пыли, я резко свернул с шоссе на дорогу, ведущую к дому Сэма. Проносясь на гребне холма среди сосен, я молился, чтобы никто не попался мне навстречу. Ему бы несдобровать. Но на дороге, к счастью, никого не было. Перед въездом в усадьбу Сэма я изо всех сил нажал на гудок. Пронесясь через ворота и остановившись перед домом, я увидел, как девчонка промчалась из кукурузного амбара в дом.
Даже не взглянув на нее, я кинулся к амбару. Завернув за его угол, я чуть было не опрокинул ведро с молоком, брошенное прямо посреди дороги. Проклятая, глупая, сумасшедшая маленькая сучка! Проклятый дурак! Через открытую дверь амбара я слышал, как Ли ползает там, ругаясь, и зовет:
— Вернись сюда! Вернись!
Он кричал во весь голос.
Схватив ведро с молоком, я бросился к дому и ворвался в кухню. Она была там, по ту сторону покрытого клеенкой стола, прислонившись к нему и вцепившись руками в его край, тяжело дыша и глядя на меня во все глаза.
— На, ты, дуреха! — сказал я, ставя ведро. — И, ради Христа, застегни свое платье или надень другое, пока тебя не увидел Сэм. Быстро!
— Иди к черту! — бросила она мне в ответ, как плевок.
Ее глаза, подернутые какой-то пеленой, пылали, волосы растрепались, и тонкое обтягивающее платье было разорвано спереди почти до живота.
Я вернулся в амбар как раз в тот момент, когда “форд” въехал на дорогу к дому. Ли уже пытался вылезти из амбара. Я слышал, как Сэм остановился перед домом, и, по тому, как он двигался, понял, что он спешил.
Я пихнул Ли назад в амбар, без всяких нежностей, просто вдвинул его в дверь, как мешок тряпья.
— Где она? Где эта маленькая хорошенькая сучка? Скажи ей, чтобы она вернулась сюда! — продолжал он твердить.
Сэм быстро приближался, и мне ничего не оставалось, как ударить Ли. Я ударил его сильно, сбоку в челюсть, и он свалился около кучи кукурузы. Я быстро уложил его так, как он лежал, когда мы уезжали.
Сэм открыл дверь и заглянул в амбар.
— Может быть, мне помочь тебе. Боб, — спросил он, после того как внимательно осмотрел Ли.
Что бы он ни думал, но в данный момент был удовлетворен увиденным. Ли лежал в прежней позе.
И тут я почувствовал некоторую слабость.
Пока мы несли его в машину, он не пошевелил ни одним мускулом. Я вернулся за ружьем, свистнул Майку, а затем просто простоял одну-две минуты, приходя в себя. Ли, пожалуй, не скоро очухается.
Мне хотелось задержать Сэма еще на несколько минут. Пусть эта проклятая девчонка успеет переодеться и погасить этот бешеный блеск в глазах. Мы поговорили возле машины несколько минут, но я даже не могу припомнить, о чем шла речь. Я просто не слышал ни одного слова.
Прежде чем выехать на шоссе, я остановил машину возле маленького ручейка. Принеся в своей шляпе немного воды, я вымыл лицо Ли. Еще минут пять он не приходил в себя, а когда наконец очнулся, то был совершенно белым. Я помог ему выйти из машины, и его вырвало. Я вытащил из его ягдташа раздавленных птиц, начавших вонять. Их было девять штук, и я бросил их на землю. Майк посмотрел на меня вопросительно, и мы оба взглянули на птиц. Я чувствовал себя ужасно.
На западе собирались большие грозовые тучи. Когда мы выехали на шоссе, солнце спряталось за ними. Похоже, ночью будет дождь. Ни один из нас не проронил ни слова за всю дорогу домой.
Глава 7
Глава 8
— Хорошо, я сделаю это для тебя. Боб, — проговорил Сэм несколько неуверенно, — но моей машины здесь нет. Один из ребят Раккер повез на ней мать и двух маленьких в город. Здесь осталась его машина, но это просто развалюха. Она может перевезти только двоих.
Я вернулся в амбар с кукурузой. Ли сидел на прежнем месте. У него был мертвый, пустой взгляд сильно пьяного человека.
— А, вот и мой красавец братец! — Он произнес “красавец” так, что я мог лишь догадываться, что он имел в виду. Он начал снова цепляться к моей внешности.
— Ты на этот раз действительно устроил черт знает что, — вспылил я.
— Иисусе, но ты просто глупый ублюдок! Да уж, разговаривать с ним сейчас — это все равно что кататься на карусели.
— Сэм не может отвезти нас до машины. Все, что у него сейчас есть, — это маленькая полуигрушечная машинка.
— Я сказал ему, что ее уже раздевали! Любой разговор был бессмысленен. Мы продолжали снова и снова крутить одну и ту же пластинку.
— Давай что-нибудь решать!
— Иди ты к черту!
Я вспомнил про утро, когда все было так прекрасно. Старый Майк упрямо занимался поиском птиц, и Ли был самим собой, и вообще все было великолепно. Черт побери, в очередной раз подумал я.
— Почему бы тебе не выпить еще? Хорошо, если бы он выпил еще и отключился.
— Ты хочешь меня напоить, чтобы получить это самому?
Просто смешно, как пьяные могут сосредоточить свои мысли только на одном.
Но он все же сделал глоток. Когда он поставил почти пустую банку, она опрокинулась и остаток самогона вылился через щель в полу. Он снова улегся на кукурузу и закрыл глаза.
— Лошади, — пробормотал он. Я сел и вынул сигарету.
— Что ты там о лошадях?
Не знаю, слышал он меня или нет. Казалось, что он спал, но время от времени он тупо повторял:
— Шарон любила лошадей. Лошадь — благородное животное!
Я сидел, задумчиво куря сигарету, стараясь быть осторожным, чтобы огонь не попал на сухую кукурузу.
— Бедная Шарон. Всегда умела словчить. Умела проявить сноровку.
— Кто? Лошадь?
Право, великолепная беседа, подумал я.
— Нет.
Он замолчал, а я сидел и смотрел на него минут пять. Он не шевелился. Это случилось быстрее, чем я ожидал. Обычно он не отключался так быстро. Но ведь прошло немногим более полутора часов, и он выпил за это время почти кварту самогона. Я вышел и нашел Сэма.
— Он заснул, — сообщил я, — отключился. Сэм кивнул.
— Я пойду на шоссе за машиной, а потом вернусь за Ли.
— Это далеко, — произнес Сэм задумчиво, — три или четыре мили.
Он молча направился к кукурузному амбару. Я последовал за ним. Он открыл дверь и взглянул на Ли, который храпел, разинув рот. В облике его было что-то странное, но я никак не мог понять, что именно.
— Я отвезу тебя к твоей машине. Боб, — сказал Сэм. — Туда слишком далеко идти пешком.
— Это будет прекрасно, Сэм. Я очень тебе благодарен.
Он вывел машину из гаража и завел ее ручкой. Я влез в нее вместе с ним, и мы выехали на дорогу. Уже оказавшись за проволочными воротами, я увидел Анджелину, выходившую из дома с ведром молока.
Машина, на которой мы ехали, представляла собой просто колеса со старым мягким сиденьем, брошенным на бензиновый бак. Это был очень старый “форд”, без крыльев и капота. Только главные части. Теперь понятно, что имел в виду Сэм, говоря, что не сможет погрузить туда отключившегося пьяного Ли. Места хватало только для нас двоих.
Не знаю, почему эта мысль не пришла мне в голову раньше. Может быть, я просто не был чересчур сообразительным, особенно после того, что пришлось сегодня пережить. Как бы то ни было, но только после того, как мы доехали до “бьюика” и Сэм повернул назад, у меня возникло ужасное подозрение. Ли слишком быстро и слишком легко отключился.
Я проклял хитрость пьяного, зациклившегося на одной мысли. Он все правильно рассчитал. Сэму ничего не оставалось, как спокойно везти меня к машине. И Ли оставался наконец наедине с девушкой. И тут-то я понял, что было странным в его облике. Он лежал, повернув голову набок, открыв рот. Впервые я видел пьяного, который спал бы так и слюна не текла бы у него из угла рта.
К тому моменту, когда я просчитал все возможные варианты, моя машина набрала скорость пятьдесят миль. Я обогнал Сэма, ехавшего так, будто у него сломана ось. С протяжным скрипом, подняв облако пыли, я резко свернул с шоссе на дорогу, ведущую к дому Сэма. Проносясь на гребне холма среди сосен, я молился, чтобы никто не попался мне навстречу. Ему бы несдобровать. Но на дороге, к счастью, никого не было. Перед въездом в усадьбу Сэма я изо всех сил нажал на гудок. Пронесясь через ворота и остановившись перед домом, я увидел, как девчонка промчалась из кукурузного амбара в дом.
Даже не взглянув на нее, я кинулся к амбару. Завернув за его угол, я чуть было не опрокинул ведро с молоком, брошенное прямо посреди дороги. Проклятая, глупая, сумасшедшая маленькая сучка! Проклятый дурак! Через открытую дверь амбара я слышал, как Ли ползает там, ругаясь, и зовет:
— Вернись сюда! Вернись!
Он кричал во весь голос.
Схватив ведро с молоком, я бросился к дому и ворвался в кухню. Она была там, по ту сторону покрытого клеенкой стола, прислонившись к нему и вцепившись руками в его край, тяжело дыша и глядя на меня во все глаза.
— На, ты, дуреха! — сказал я, ставя ведро. — И, ради Христа, застегни свое платье или надень другое, пока тебя не увидел Сэм. Быстро!
— Иди к черту! — бросила она мне в ответ, как плевок.
Ее глаза, подернутые какой-то пеленой, пылали, волосы растрепались, и тонкое обтягивающее платье было разорвано спереди почти до живота.
Я вернулся в амбар как раз в тот момент, когда “форд” въехал на дорогу к дому. Ли уже пытался вылезти из амбара. Я слышал, как Сэм остановился перед домом, и, по тому, как он двигался, понял, что он спешил.
Я пихнул Ли назад в амбар, без всяких нежностей, просто вдвинул его в дверь, как мешок тряпья.
— Где она? Где эта маленькая хорошенькая сучка? Скажи ей, чтобы она вернулась сюда! — продолжал он твердить.
Сэм быстро приближался, и мне ничего не оставалось, как ударить Ли. Я ударил его сильно, сбоку в челюсть, и он свалился около кучи кукурузы. Я быстро уложил его так, как он лежал, когда мы уезжали.
Сэм открыл дверь и заглянул в амбар.
— Может быть, мне помочь тебе. Боб, — спросил он, после того как внимательно осмотрел Ли.
Что бы он ни думал, но в данный момент был удовлетворен увиденным. Ли лежал в прежней позе.
И тут я почувствовал некоторую слабость.
Пока мы несли его в машину, он не пошевелил ни одним мускулом. Я вернулся за ружьем, свистнул Майку, а затем просто простоял одну-две минуты, приходя в себя. Ли, пожалуй, не скоро очухается.
Мне хотелось задержать Сэма еще на несколько минут. Пусть эта проклятая девчонка успеет переодеться и погасить этот бешеный блеск в глазах. Мы поговорили возле машины несколько минут, но я даже не могу припомнить, о чем шла речь. Я просто не слышал ни одного слова.
Прежде чем выехать на шоссе, я остановил машину возле маленького ручейка. Принеся в своей шляпе немного воды, я вымыл лицо Ли. Еще минут пять он не приходил в себя, а когда наконец очнулся, то был совершенно белым. Я помог ему выйти из машины, и его вырвало. Я вытащил из его ягдташа раздавленных птиц, начавших вонять. Их было девять штук, и я бросил их на землю. Майк посмотрел на меня вопросительно, и мы оба взглянули на птиц. Я чувствовал себя ужасно.
На западе собирались большие грозовые тучи. Когда мы выехали на шоссе, солнце спряталось за ними. Похоже, ночью будет дождь. Ни один из нас не проронил ни слова за всю дорогу домой.
Глава 7
Следующим утром шел дождь. Не внезапный ливень при голубом небе, а свинцовый моросящий дождик, который мог продолжаться несколько дней.
Было воскресенье и еще очень рано. Все еще спали. Выпив на кухне чашку кофе с Роз, я вышел к машине. Хотелось поехать на ферму уже сегодня. Да и разборку вчерашнего происшествия не мешало бы отложить до утра понедельника.
Когда мы вчера вернулись. Ли все еще был неподвижен и очень пьян. Мне не хотелось присутствовать при ссоре, которую затеет с ним из-за этого Мэри.
Я позавтракал в кафе Гордона и отправился на ферму. Она находилась в семи милях от города, прямо против долины Черного ручья, около поместья Эйлеров, где жил Сэм.
Остановившись против дома, я присел на несколько минут под прекрасные могучие деревья, чтобы рассмотреть строения.
Ферма находилась примерно в ста ярдах от дороги, и к ней вела песчаная дорожка. Через дорогу на голом песчаном холме стоял домик арендатора. Перед ним росло большое дерево.
Дом оказался в лучшем состоянии, чем старый городской. Мой дед всегда очень гордился тем, что следил за ним. После его смерти на ферме в течение трех лет из четырех жил арендатор. Сейчас дом казался заброшенным и пустым, и окна мертво поблескивали под дождем.
Я грустно прислушивался к шуму воды, лившейся в бочку, стоявшую у переднего крыльца. Потом я пробежал под дождем до дома, доставая ключ. В прихожей было темно и тихо. Я прошел в столовую, думая о дедушке и бабушке и о том, как весело мне бывало здесь в детстве.
Комната слева в начале прихожей — это гостиная, там был камин, а комната напротив — спальня, которую я занимал летом во время каникул. Дальше шел холл, а из него вела дверь в столовую, направо от нее располагалась кухня, а налево — вторая спальня, где был еще один камин.
Я вошел в эту комнату и зажег огонь, чтобы несколько рассеять холодную сырость в помещении.
Мои дед и бабка умерли в течение нескольких месяцев, один за другим. Бабушка — в апреле, а дед вслед за ней — в июле. Ему уже стукнуло семьдесят восемь, но я никогда не верил, что причина его смерти в старости. Они с бабушкой прожили вместе более пятидесяти лет, и после ее смерти он скончался просто от одиночества.
Он оставил мне ферму и примерно восемь тысяч долларов, размещенных в различные банки. Кроме того, мне достался лес и кое-какое имущество в городе. Все это стало моим, когда мне исполнился двадцать один год. Это случилось около года тому назад. Он завещал все это мне, потому что мы были всегда так близки и я подолгу жил с ним. А потом он знал, что Майор отрезал меня совершенно, когда я ушел из дома.
Мой отец воевал в Первую мировую войну в инженерных войсках и вернулся домой в чине майора; позже его всегда так называли. Ему это нравилось.
Майор был человеком упрямым и необузданным. Полагаю, что его единственная любовь была такой же всепоглощающей, как и все его прочие страсти. Я всегда слышал от людей, но никогда от самого Майора, что он был безгранично привязан к моей матери. Хрупкая и нежная, она отличалась от него по темпераменту, насколько это только возможно. Значительно моложе его, она умерла совсем молодой. Он не стал соблюдать траур, но окунулся в работу, еще более неумело и при этом упорнее, чем когда-либо. Говорили, что на другой день после похорон он уволил двоих за то, что они прохлаждались на работе. Когда же они стали возражать, он пригрозил, что застрелит их, если они не уберутся через пять минут.
Он был большим мужчиной с громким голосом. Он всегда много работал, но пил еще больше, и с ним было трудно иметь дело из-за его характера. Ли оказался единственным человеком из всех, кого я знал, который мог с ним ладить. Что бы Ли ни делал, а он вытворял многое, ему всегда удавалось перетянуть Майора на свою сторону.
Ли был исключен из колледжа в первый же год за дикий уик-энд, проведенный им в Галвестоне. Там фигурировала и украденная машина — такси, и девица с Постофис-стрит. Ли всегда утверждал, что он не крал такси. Просто водитель был еще более пьян, чем они, он вылез из машины и бросил их. Как бы то ни было, полиция задержала Ли и девчонку в воскресенье на рассвете, когда они купались голыми. Машина находилась в семидесяти пяти ярдах от берега и застряла в песке. Они ехали на ней, пока не заглох мотор, по песку, при слабом приливе.
Майор оплатил убытки и погасил все обвинения, в том числе и в краже. Он простил Ли, но никогда больше не пытался отправить его назад в колледж.
С этого времени Ли стал младшим партнером в фирме. В его обязанности главным образом входило вождение машины на предельно возможной скорости по скверным загородным дорогам. Ли знал, как ладить с отцом, а Майор, думаю, всегда в душе гордился им. Ли умел носить хорошую одежду, знал, как производить впечатление на людей, и имел много подходящих телефонных номеров различных злачных мест. Майор любил развлечения.
Я до сих пор не могу понять, почему мы с ним не могли ужиться. В эти годы я часто думал, что он подсознательно ненавидел меня за то, что мое появление на свет убило мать. Я никогда не мог по-настоящему поверить в это, ведь он слишком умен, чтобы поддаться такому нелепому болезненному чувству. Скорее, как сказала однажды Мэри, в нас обоих слишком много одинакового тупоголового упрямства, чтобы мы могли жить вместе. Боже мой, страшно даже вспомнить, каким ужасным поркам он меня подвергал. А провокации, которые ему устраивал я, могли вывести из терпения даже святого.
В тот последний год, когда я был дома, произошло очень многое. В апреле умерла бабушка. В мае домой вернулся исключенный из колледжа Ли. И в том же месяце отношения между мной и Майором дошли до окончательного разрыва.
В конце мая я закончил среднюю школу и начал собираться на ферму на лето, как бывало каждый год. Мой дед ждал меня более, чем когда-либо, теперь, когда умерла бабушка и он остался один.
Никогда не забуду Майора, каким он был в тот день. Конечно, он не всегда бывал таким, но этот случай врезался в мою память навечно.
В тот день я вел себя не лучше, чем он, и хотел бы теперь об этом забыть, но, вероятно, никогда не смогу.
Он встретил меня в гостиной, когда я выходил из своей комнаты с чемоданом. Он брился и выглянул из ванной. На нем были серые твидовые брюки с болтающимися подтяжками. Щека под одним ухом оставалась намыленной. Лицо его потемнело, и я заметил, что правое веко нервно подергивается, что всегда выдавало его гнев.
— Куда это ты собрался? — спросил он требовательно.
— На ферму.
— Отнеси назад свой чемодан и распакуй. Этим летом ты не поедешь ни на какую ферму.
— Почему?
— Потому, что я так сказал. Ни один из моих сыновей не станет работать помощником на ферме всю жизнь. С этим покончено.
— Но ему ведь нужен кто-то.
— Но не ты. У него достаточно помощников. А если нужны еще, он может их нанять.
Или я найму их ему.
Мне было тогда восемнадцать, и я был крупнее его. Я почувствовал, что наша вечная ссора достигла высшей точки. Именно в таких случаях Ли всегда притворялся, что соглашается с ним, пускал в ход свое обаяние и, в конце концов, уговаривал его. Я никогда не мог поступать так. И тогда меня подвергали порке или осыпали грубой руганью за мое непокорное поведение. В результате мне приходилось делать то, что мне приказывали. Но сегодня, я знал, этому пришел конец.
— Я еду на ферму, — упрямо повторил я.
— Черт побери, ты что, не повинуешься мне?
Не отвечая, я повернулся и пошел.
— Остановись! — прорычал он. Он выскочил из ванной, держа в руке ремень, которым правил бритвы.
— Ты ударишь меня в последний раз!
— Посмотрим, молодой человек! — ответил он и злобно замахнулся.
Ремень полоснул меня по плечам. Я поймал его и вырвал из его руки. Я забросил его далеко в холл. Он отпрянул, будто хотел ударить меня правой рукой — его левую руку ампутировали во время войны.
— Не трогай меня, — сказал я. — Я убью тебя! Впредь тебе понадобятся две руки, чтобы со мной справиться!
Об этих словах я буду после жалеть всю свою жизнь, но я произнес их, и он остановился.
Теперь его голос прозвучал негромко, так, будто он задыхался. Его широкая грудь поднялась, словно он хотел задержать дыхание.
— Уходи и не возвращайся. Здесь с тобой покончено!
— Я не вернусь, — спокойно ответил я. Я взял чемодан и вышел за дверь. После этого я видел его всего один раз, очень недолго, в июле вечером, на похоронах моего деда. Но мы не разговаривали.
Когда дождь немного поутих, я прошел в амбар и осмотрел конюшню для мулов. Все постройки находились в хорошем состоянии. Затем я направился к домику арендатора. Он не использовался со времени смерти деда, так как человек, работавший на ферме, жил в большом доме. А домик арендатора одно время использовался для хранения сена. Однако он не очень пострадал. Его вполне легко привести в порядок, сделав небольшой ремонт и вставив с полдюжины разбитых оконных стекол.
Мне хотелось поскорее навести в нем надлежащий порядок. Теперь все здесь принадлежало мне. Я намеревался сделать все таким же, как было при деде. Меня всегда восхищало то, как он жил. Если меня спросить, почему я хочу стать фермером, я не смог бы объяснить. Здесь не предвиделся большой доход, и, конечно, быть фермером не считалось престижным, как, скажем, быть врачом, или хорошим адвокатом, или издателем газеты. Но мне нравилось находиться все время на воздухе и нравилась тяжелая физическая работа, сезонная смена труда и независимость. А главное — я буду одним из хороших людей, таких, как дед.
Следующий раз я приехал на ферму в ноябре. Я намечал это с тех пор, как уехал из Нью-Йорка после последнего унизительного поединка. Теперь я был рад еще и тому, что уехал из городского дома. Ли пил все больше и больше, и было невыносимо наблюдать, как это переживает Мэри, и ждать, что произойдет в результате с их семейной жизнью. Причем делать вид, что ничего не замечаешь.
В декабре они часто приезжали ко мне, привозя иногда жареное мясо или что-то другое, приготовленное Мэри и Роз. Они были убеждены, что я умру от голода или отравлюсь своей собственной стряпней. И не без основания. Я ненавидел все, что связано с готовкой. Позднее, когда мне придется по-настоящему заняться фермерством, у меня не будет времени даже попытаться приготовить себе что-то поесть.
В первый месяц они приезжали каждые несколько дней. Но после Нового года визиты их стали реже, а иногда Мэри приезжала одна в нанятом автомобиле. Она никогда не говорила, чем занимается Ли или почему он не приехал с ней, но я всегда сам знал причину — его просто не было дома. Иногда он исчезал на целую неделю. Он сделал некую попытку начать работать. На пару с кем-то он купил заправочную станцию. Но они не успели проработать и месяца, как однажды ночью, после закрытия, устроили там вечеринку и станция сгорела. Думаю, кто-то оставил там горящую сигарету.
В один прекрасный холодный день в январе Мэри, не найдя меня возле дома, пошла меня искать. Я работал на новой земле, выкорчевывая пни и сжигая сучья и ветки.
Я весело махал топором под мягким полуденным солнечным светом. Было прохладно, всего несколько градусов выше нуля, но моя рубашка лежала в стороне и на моих руках и спине блестел пот. Я забыл о сырости и о не слишком аппетитном холодном завтраке, который привез с собой из дома в это утро. Я испытывал удовольствие, занимаясь тяжелым физическим трудом. И вдруг я услышал у себя за спиной забавный смешок.
— Ты выглядишь, как Тор. Похоже, что у тебя совсем нет мозгов.
Я оглянулся и увидел Мэри, стоящую улыбаясь у горящих сучьев.
— Привет! Откуда ты взялась?
Она слегка поежилась, кутаясь в широкое пальто с поднятым воротником.
— Я из города. Это место, где живут интеллигентные люди, которые пользуются удобствами в доме и отоплением. Это все пришло на смену каменному веку, но ты, похоже, об этом не слышал.
Я перекатил кусок бревна и расстелил на нем свой пиджак, чтобы она могла сесть. Она вытянула свои длинные, одетые в шелковые чулки ноги, и мне подумалось, как нелепо они выглядят здесь. И как некстати тут острые каблучки ее туфель, застревающие в сырой земле.
— Ради Бога, надень рубашку, ты, идиот! — сказала она взволнованно.
Натянув рубашку, я подошел к ней, громко шлепая своими подошвами. Из принесенного с собой бумажного пакета она вынула термос, несколько сандвичей и большой кусок пирога.
— Я принесла тебе небольшой завтрак. Я хотела бы, чтобы ты женился. Тогда мне не надо было бы заботиться о том, как ты питаешься.
Она бросила на меня лукавый взгляд. Когда я откусил сандвич, она вдруг спросила:
— Кстати, а как Анджелина?
Для меня это оказалось полнейшей неожиданностью. Но мне кажется, я был совершенно спокоен и равнодушен, когда ответил:
— Анджелина? Думаю, хорошо. А что?
— Я просто интересуюсь, часто ли ты ее видишь? Она живет ведь прямо через ручей, вон там, да?
— Верно, — кивнул я, — это старая усадьба Эйлеров.
Я все еще не мог понять, к чему она клонит. Если она подозревала, что между Ли и дочерью Харли что-то происходит, она вряд ли была этому рада.
— Она умеет готовить?
— Не знаю. Откуда мне знать!
— Ну, тебе нужна девушка, которая умела бы готовить.
— Это так необходимо?
— Ну правда. Боб, ты серьезно к ней относишься? Ты поэтому здесь застрял?
— Нет, с чего ты это взяла?
— Пару недель назад Ли как-то упомянул ее имя. А когда я спросила, кто она, он ответил, что это старшая дочь Харли и что ты, похоже, увлечен ею.
—О! — воскликнул я. Он неплохо вывернулся на этот раз. — Он преувеличивает, Мэри. Ничего такого нет. Я просто помогал ей делать уроки.
— Помогал делать уроки? А что она изучает? Как ловить мужчин?
Вскоре Мэри уехала. А я упорно продолжал работать всю вторую половину дня, стараясь разрубить пополам старый орешник, чтобы его можно было бросить в костер. И я все думал о Ли. Он по-прежнему вспоминал эту девчонку, особенно когда выпивал. Мэри не сказала, что он был пьян, когда проговорился об Анджелине, но в этом не было нужды — все и так очевидно.
Было воскресенье и еще очень рано. Все еще спали. Выпив на кухне чашку кофе с Роз, я вышел к машине. Хотелось поехать на ферму уже сегодня. Да и разборку вчерашнего происшествия не мешало бы отложить до утра понедельника.
Когда мы вчера вернулись. Ли все еще был неподвижен и очень пьян. Мне не хотелось присутствовать при ссоре, которую затеет с ним из-за этого Мэри.
Я позавтракал в кафе Гордона и отправился на ферму. Она находилась в семи милях от города, прямо против долины Черного ручья, около поместья Эйлеров, где жил Сэм.
Остановившись против дома, я присел на несколько минут под прекрасные могучие деревья, чтобы рассмотреть строения.
Ферма находилась примерно в ста ярдах от дороги, и к ней вела песчаная дорожка. Через дорогу на голом песчаном холме стоял домик арендатора. Перед ним росло большое дерево.
Дом оказался в лучшем состоянии, чем старый городской. Мой дед всегда очень гордился тем, что следил за ним. После его смерти на ферме в течение трех лет из четырех жил арендатор. Сейчас дом казался заброшенным и пустым, и окна мертво поблескивали под дождем.
Я грустно прислушивался к шуму воды, лившейся в бочку, стоявшую у переднего крыльца. Потом я пробежал под дождем до дома, доставая ключ. В прихожей было темно и тихо. Я прошел в столовую, думая о дедушке и бабушке и о том, как весело мне бывало здесь в детстве.
Комната слева в начале прихожей — это гостиная, там был камин, а комната напротив — спальня, которую я занимал летом во время каникул. Дальше шел холл, а из него вела дверь в столовую, направо от нее располагалась кухня, а налево — вторая спальня, где был еще один камин.
Я вошел в эту комнату и зажег огонь, чтобы несколько рассеять холодную сырость в помещении.
Мои дед и бабка умерли в течение нескольких месяцев, один за другим. Бабушка — в апреле, а дед вслед за ней — в июле. Ему уже стукнуло семьдесят восемь, но я никогда не верил, что причина его смерти в старости. Они с бабушкой прожили вместе более пятидесяти лет, и после ее смерти он скончался просто от одиночества.
Он оставил мне ферму и примерно восемь тысяч долларов, размещенных в различные банки. Кроме того, мне достался лес и кое-какое имущество в городе. Все это стало моим, когда мне исполнился двадцать один год. Это случилось около года тому назад. Он завещал все это мне, потому что мы были всегда так близки и я подолгу жил с ним. А потом он знал, что Майор отрезал меня совершенно, когда я ушел из дома.
Мой отец воевал в Первую мировую войну в инженерных войсках и вернулся домой в чине майора; позже его всегда так называли. Ему это нравилось.
Майор был человеком упрямым и необузданным. Полагаю, что его единственная любовь была такой же всепоглощающей, как и все его прочие страсти. Я всегда слышал от людей, но никогда от самого Майора, что он был безгранично привязан к моей матери. Хрупкая и нежная, она отличалась от него по темпераменту, насколько это только возможно. Значительно моложе его, она умерла совсем молодой. Он не стал соблюдать траур, но окунулся в работу, еще более неумело и при этом упорнее, чем когда-либо. Говорили, что на другой день после похорон он уволил двоих за то, что они прохлаждались на работе. Когда же они стали возражать, он пригрозил, что застрелит их, если они не уберутся через пять минут.
Он был большим мужчиной с громким голосом. Он всегда много работал, но пил еще больше, и с ним было трудно иметь дело из-за его характера. Ли оказался единственным человеком из всех, кого я знал, который мог с ним ладить. Что бы Ли ни делал, а он вытворял многое, ему всегда удавалось перетянуть Майора на свою сторону.
Ли был исключен из колледжа в первый же год за дикий уик-энд, проведенный им в Галвестоне. Там фигурировала и украденная машина — такси, и девица с Постофис-стрит. Ли всегда утверждал, что он не крал такси. Просто водитель был еще более пьян, чем они, он вылез из машины и бросил их. Как бы то ни было, полиция задержала Ли и девчонку в воскресенье на рассвете, когда они купались голыми. Машина находилась в семидесяти пяти ярдах от берега и застряла в песке. Они ехали на ней, пока не заглох мотор, по песку, при слабом приливе.
Майор оплатил убытки и погасил все обвинения, в том числе и в краже. Он простил Ли, но никогда больше не пытался отправить его назад в колледж.
С этого времени Ли стал младшим партнером в фирме. В его обязанности главным образом входило вождение машины на предельно возможной скорости по скверным загородным дорогам. Ли знал, как ладить с отцом, а Майор, думаю, всегда в душе гордился им. Ли умел носить хорошую одежду, знал, как производить впечатление на людей, и имел много подходящих телефонных номеров различных злачных мест. Майор любил развлечения.
Я до сих пор не могу понять, почему мы с ним не могли ужиться. В эти годы я часто думал, что он подсознательно ненавидел меня за то, что мое появление на свет убило мать. Я никогда не мог по-настоящему поверить в это, ведь он слишком умен, чтобы поддаться такому нелепому болезненному чувству. Скорее, как сказала однажды Мэри, в нас обоих слишком много одинакового тупоголового упрямства, чтобы мы могли жить вместе. Боже мой, страшно даже вспомнить, каким ужасным поркам он меня подвергал. А провокации, которые ему устраивал я, могли вывести из терпения даже святого.
В тот последний год, когда я был дома, произошло очень многое. В апреле умерла бабушка. В мае домой вернулся исключенный из колледжа Ли. И в том же месяце отношения между мной и Майором дошли до окончательного разрыва.
В конце мая я закончил среднюю школу и начал собираться на ферму на лето, как бывало каждый год. Мой дед ждал меня более, чем когда-либо, теперь, когда умерла бабушка и он остался один.
Никогда не забуду Майора, каким он был в тот день. Конечно, он не всегда бывал таким, но этот случай врезался в мою память навечно.
В тот день я вел себя не лучше, чем он, и хотел бы теперь об этом забыть, но, вероятно, никогда не смогу.
Он встретил меня в гостиной, когда я выходил из своей комнаты с чемоданом. Он брился и выглянул из ванной. На нем были серые твидовые брюки с болтающимися подтяжками. Щека под одним ухом оставалась намыленной. Лицо его потемнело, и я заметил, что правое веко нервно подергивается, что всегда выдавало его гнев.
— Куда это ты собрался? — спросил он требовательно.
— На ферму.
— Отнеси назад свой чемодан и распакуй. Этим летом ты не поедешь ни на какую ферму.
— Почему?
— Потому, что я так сказал. Ни один из моих сыновей не станет работать помощником на ферме всю жизнь. С этим покончено.
— Но ему ведь нужен кто-то.
— Но не ты. У него достаточно помощников. А если нужны еще, он может их нанять.
Или я найму их ему.
Мне было тогда восемнадцать, и я был крупнее его. Я почувствовал, что наша вечная ссора достигла высшей точки. Именно в таких случаях Ли всегда притворялся, что соглашается с ним, пускал в ход свое обаяние и, в конце концов, уговаривал его. Я никогда не мог поступать так. И тогда меня подвергали порке или осыпали грубой руганью за мое непокорное поведение. В результате мне приходилось делать то, что мне приказывали. Но сегодня, я знал, этому пришел конец.
— Я еду на ферму, — упрямо повторил я.
— Черт побери, ты что, не повинуешься мне?
Не отвечая, я повернулся и пошел.
— Остановись! — прорычал он. Он выскочил из ванной, держа в руке ремень, которым правил бритвы.
— Ты ударишь меня в последний раз!
— Посмотрим, молодой человек! — ответил он и злобно замахнулся.
Ремень полоснул меня по плечам. Я поймал его и вырвал из его руки. Я забросил его далеко в холл. Он отпрянул, будто хотел ударить меня правой рукой — его левую руку ампутировали во время войны.
— Не трогай меня, — сказал я. — Я убью тебя! Впредь тебе понадобятся две руки, чтобы со мной справиться!
Об этих словах я буду после жалеть всю свою жизнь, но я произнес их, и он остановился.
Теперь его голос прозвучал негромко, так, будто он задыхался. Его широкая грудь поднялась, словно он хотел задержать дыхание.
— Уходи и не возвращайся. Здесь с тобой покончено!
— Я не вернусь, — спокойно ответил я. Я взял чемодан и вышел за дверь. После этого я видел его всего один раз, очень недолго, в июле вечером, на похоронах моего деда. Но мы не разговаривали.
Когда дождь немного поутих, я прошел в амбар и осмотрел конюшню для мулов. Все постройки находились в хорошем состоянии. Затем я направился к домику арендатора. Он не использовался со времени смерти деда, так как человек, работавший на ферме, жил в большом доме. А домик арендатора одно время использовался для хранения сена. Однако он не очень пострадал. Его вполне легко привести в порядок, сделав небольшой ремонт и вставив с полдюжины разбитых оконных стекол.
Мне хотелось поскорее навести в нем надлежащий порядок. Теперь все здесь принадлежало мне. Я намеревался сделать все таким же, как было при деде. Меня всегда восхищало то, как он жил. Если меня спросить, почему я хочу стать фермером, я не смог бы объяснить. Здесь не предвиделся большой доход, и, конечно, быть фермером не считалось престижным, как, скажем, быть врачом, или хорошим адвокатом, или издателем газеты. Но мне нравилось находиться все время на воздухе и нравилась тяжелая физическая работа, сезонная смена труда и независимость. А главное — я буду одним из хороших людей, таких, как дед.
Следующий раз я приехал на ферму в ноябре. Я намечал это с тех пор, как уехал из Нью-Йорка после последнего унизительного поединка. Теперь я был рад еще и тому, что уехал из городского дома. Ли пил все больше и больше, и было невыносимо наблюдать, как это переживает Мэри, и ждать, что произойдет в результате с их семейной жизнью. Причем делать вид, что ничего не замечаешь.
В декабре они часто приезжали ко мне, привозя иногда жареное мясо или что-то другое, приготовленное Мэри и Роз. Они были убеждены, что я умру от голода или отравлюсь своей собственной стряпней. И не без основания. Я ненавидел все, что связано с готовкой. Позднее, когда мне придется по-настоящему заняться фермерством, у меня не будет времени даже попытаться приготовить себе что-то поесть.
В первый месяц они приезжали каждые несколько дней. Но после Нового года визиты их стали реже, а иногда Мэри приезжала одна в нанятом автомобиле. Она никогда не говорила, чем занимается Ли или почему он не приехал с ней, но я всегда сам знал причину — его просто не было дома. Иногда он исчезал на целую неделю. Он сделал некую попытку начать работать. На пару с кем-то он купил заправочную станцию. Но они не успели проработать и месяца, как однажды ночью, после закрытия, устроили там вечеринку и станция сгорела. Думаю, кто-то оставил там горящую сигарету.
В один прекрасный холодный день в январе Мэри, не найдя меня возле дома, пошла меня искать. Я работал на новой земле, выкорчевывая пни и сжигая сучья и ветки.
Я весело махал топором под мягким полуденным солнечным светом. Было прохладно, всего несколько градусов выше нуля, но моя рубашка лежала в стороне и на моих руках и спине блестел пот. Я забыл о сырости и о не слишком аппетитном холодном завтраке, который привез с собой из дома в это утро. Я испытывал удовольствие, занимаясь тяжелым физическим трудом. И вдруг я услышал у себя за спиной забавный смешок.
— Ты выглядишь, как Тор. Похоже, что у тебя совсем нет мозгов.
Я оглянулся и увидел Мэри, стоящую улыбаясь у горящих сучьев.
— Привет! Откуда ты взялась?
Она слегка поежилась, кутаясь в широкое пальто с поднятым воротником.
— Я из города. Это место, где живут интеллигентные люди, которые пользуются удобствами в доме и отоплением. Это все пришло на смену каменному веку, но ты, похоже, об этом не слышал.
Я перекатил кусок бревна и расстелил на нем свой пиджак, чтобы она могла сесть. Она вытянула свои длинные, одетые в шелковые чулки ноги, и мне подумалось, как нелепо они выглядят здесь. И как некстати тут острые каблучки ее туфель, застревающие в сырой земле.
— Ради Бога, надень рубашку, ты, идиот! — сказала она взволнованно.
Натянув рубашку, я подошел к ней, громко шлепая своими подошвами. Из принесенного с собой бумажного пакета она вынула термос, несколько сандвичей и большой кусок пирога.
— Я принесла тебе небольшой завтрак. Я хотела бы, чтобы ты женился. Тогда мне не надо было бы заботиться о том, как ты питаешься.
Она бросила на меня лукавый взгляд. Когда я откусил сандвич, она вдруг спросила:
— Кстати, а как Анджелина?
Для меня это оказалось полнейшей неожиданностью. Но мне кажется, я был совершенно спокоен и равнодушен, когда ответил:
— Анджелина? Думаю, хорошо. А что?
— Я просто интересуюсь, часто ли ты ее видишь? Она живет ведь прямо через ручей, вон там, да?
— Верно, — кивнул я, — это старая усадьба Эйлеров.
Я все еще не мог понять, к чему она клонит. Если она подозревала, что между Ли и дочерью Харли что-то происходит, она вряд ли была этому рада.
— Она умеет готовить?
— Не знаю. Откуда мне знать!
— Ну, тебе нужна девушка, которая умела бы готовить.
— Это так необходимо?
— Ну правда. Боб, ты серьезно к ней относишься? Ты поэтому здесь застрял?
— Нет, с чего ты это взяла?
— Пару недель назад Ли как-то упомянул ее имя. А когда я спросила, кто она, он ответил, что это старшая дочь Харли и что ты, похоже, увлечен ею.
—О! — воскликнул я. Он неплохо вывернулся на этот раз. — Он преувеличивает, Мэри. Ничего такого нет. Я просто помогал ей делать уроки.
— Помогал делать уроки? А что она изучает? Как ловить мужчин?
Вскоре Мэри уехала. А я упорно продолжал работать всю вторую половину дня, стараясь разрубить пополам старый орешник, чтобы его можно было бросить в костер. И я все думал о Ли. Он по-прежнему вспоминал эту девчонку, особенно когда выпивал. Мэри не сказала, что он был пьян, когда проговорился об Анджелине, но в этом не было нужды — все и так очевидно.
Глава 8
Первый раз я увидел Джейка в середине января дождливым холодным вечером. Было около семи часов. Я сидел перед камином в глубине спальни, строгая ножом черенок для мотыги. Мне было немного грустно и одиноко. В этот момент около дома остановилась машина.
— Эй! — раздался окрик со двора. Я прошел по темной прихожей, прислушиваясь, и выглянул наружу. Под голыми деревьями примостился старый туристский “форд”.
— Входи, — позвал я.
Он вошел и, улыбаясь, представился:
— Мое имя Хобард, Джейк Хобард, а вы — мистер Крейн.
— Да, мое имя Крейн, только я не мистер, а Боб Крейн.
Он рассмеялся, и я пододвинул ему стул, чтобы он мог сесть. Он был примерно моего возраста, может быть немного старше, но менее крупный, чем я. Движения его были быстрыми и решительными, и в глазах его читалась спокойная уверенность. За правой щекой он держал большой кусок жевательного табака. Усевшись на самый краешек стула, как птица, готовая взлететь, он протянул руки к огню и сплюнул коричневую слюну в золу.
Одет он был в новый комбинезон, старую кожаную куртку с заплатами на локтях и шапку с опускающимися ушами. Сейчас уши были опущены. В лице его была какая-то приятная простота, хотя у него был слишком большой нос и он давно, видно, не брился и зарос жесткой щетиной. У него были также длинные бачки, доходившие почти до ушей.
— Я слышал, ты собираешься заниматься здесь фермерством?
— Правильно.
— Здесь хорошая земля. На ней можно получать по полтора веса хлопка, по сравнению с тем, что посеешь.
Я, выжидая, кивнул. Я примерно догадывался, куда он клонит.
— Я заглядывал сюда пару раз, — продолжал он, потирая руки и снова протягивая их к огню.
— Ты живешь поблизости? — уточнил я.
Раньше я его никогда не видел.
— Нет, я из округа Грег. Просто навещал здесь знакомых — Харперсов, которые живут вон там, примерно в четырех милях от дороги.
Я закурил сигарету и терпеливо ждал. Он закурить отказался, указав, улыбаясь, на свою раздутую щеку.
— Я ищу землю, где бы я мог работать за половину урожая. Пару лет я, правда, не занимался обработкой земли. Я работал на коммунальной службе, главным образом на строительстве шоссе возле Минеолы. А потом крыл крышу на мельнице. Но это совсем не то, что снимать урожай. Я вижу, у тебя хороший дом для арендатора. Во всяком случае он будет хорошим, если его привести в порядок и вставить несколько оконных стекол. Кроме того, у тебя больше земли, чем ты в состоянии обработать один. Я подумал, что мы могли бы договориться.
Он замолчал и вопросительно посмотрел на меня.
— Мне нравится твоя идея. Арендатор мне нужен. Ты, наверное, занимался раньше сельским хозяйством?
— Всю свою жизнь, за исключением последних нескольких лет. Только дай мне пару хороших мулов. Никто не вспашет за один день больше земли, чем я.
— Думаю, мы можем заключить с тобой сделку.
— У тебя уже есть скотина? Какие у тебя мулы?
Я покачал головой;
— Еще не купил. Не было времени поискать. Да и не нужны они мне пока.
— Хорошо, — сказал он. — Если мы договоримся, я помогу тебе выбрать таких, каких нужно. Я знаю мулов, как самого себя. А нам понадобятся мулы с хорошими ослиными задатками. Ни один из них, мелких чертей, не перестает окончательно быть ослом.
— Хорошая мысль, — ответил я. Он резко поднялся:
— Эй! — раздался окрик со двора. Я прошел по темной прихожей, прислушиваясь, и выглянул наружу. Под голыми деревьями примостился старый туристский “форд”.
— Входи, — позвал я.
Он вошел и, улыбаясь, представился:
— Мое имя Хобард, Джейк Хобард, а вы — мистер Крейн.
— Да, мое имя Крейн, только я не мистер, а Боб Крейн.
Он рассмеялся, и я пододвинул ему стул, чтобы он мог сесть. Он был примерно моего возраста, может быть немного старше, но менее крупный, чем я. Движения его были быстрыми и решительными, и в глазах его читалась спокойная уверенность. За правой щекой он держал большой кусок жевательного табака. Усевшись на самый краешек стула, как птица, готовая взлететь, он протянул руки к огню и сплюнул коричневую слюну в золу.
Одет он был в новый комбинезон, старую кожаную куртку с заплатами на локтях и шапку с опускающимися ушами. Сейчас уши были опущены. В лице его была какая-то приятная простота, хотя у него был слишком большой нос и он давно, видно, не брился и зарос жесткой щетиной. У него были также длинные бачки, доходившие почти до ушей.
— Я слышал, ты собираешься заниматься здесь фермерством?
— Правильно.
— Здесь хорошая земля. На ней можно получать по полтора веса хлопка, по сравнению с тем, что посеешь.
Я, выжидая, кивнул. Я примерно догадывался, куда он клонит.
— Я заглядывал сюда пару раз, — продолжал он, потирая руки и снова протягивая их к огню.
— Ты живешь поблизости? — уточнил я.
Раньше я его никогда не видел.
— Нет, я из округа Грег. Просто навещал здесь знакомых — Харперсов, которые живут вон там, примерно в четырех милях от дороги.
Я закурил сигарету и терпеливо ждал. Он закурить отказался, указав, улыбаясь, на свою раздутую щеку.
— Я ищу землю, где бы я мог работать за половину урожая. Пару лет я, правда, не занимался обработкой земли. Я работал на коммунальной службе, главным образом на строительстве шоссе возле Минеолы. А потом крыл крышу на мельнице. Но это совсем не то, что снимать урожай. Я вижу, у тебя хороший дом для арендатора. Во всяком случае он будет хорошим, если его привести в порядок и вставить несколько оконных стекол. Кроме того, у тебя больше земли, чем ты в состоянии обработать один. Я подумал, что мы могли бы договориться.
Он замолчал и вопросительно посмотрел на меня.
— Мне нравится твоя идея. Арендатор мне нужен. Ты, наверное, занимался раньше сельским хозяйством?
— Всю свою жизнь, за исключением последних нескольких лет. Только дай мне пару хороших мулов. Никто не вспашет за один день больше земли, чем я.
— Думаю, мы можем заключить с тобой сделку.
— У тебя уже есть скотина? Какие у тебя мулы?
Я покачал головой;
— Еще не купил. Не было времени поискать. Да и не нужны они мне пока.
— Хорошо, — сказал он. — Если мы договоримся, я помогу тебе выбрать таких, каких нужно. Я знаю мулов, как самого себя. А нам понадобятся мулы с хорошими ослиными задатками. Ни один из них, мелких чертей, не перестает окончательно быть ослом.
— Хорошая мысль, — ответил я. Он резко поднялся: