- Ты не можешь сделать вообще ничего, если тебе это не позволено, правда? А если тебе позволили помешать ему, значит, так и должно было случиться. Но теперь уже ты сама не должна останавливаться.
Метель билась в окна.
Нэнси в отчаянии крикнула:
- Да ничто не может остановить ее! Он потерял их, он ничего теперь не может!
- Что потерял? - властно спросила Сибил, и девушка, захлебываясь слезами, ответила:
- Таро! Свои магические карты! Они были у него; он размахивал ими вверх и вниз; он вызвал бурю, чтобы убить отца, а я схватила его за руки и они рассыпались, пропали, и теперь ничто и никогда не остановит ветер и снег. Они найдут отца, они завалят снегом весь мир. Слышишь, как они пляшут! Слышишь, как они поют! Этот танец Генри и держал в своей комнате.
- Я знаю о танце, - терпеливо сказала Сибил. -Нэнси, ты слышишь? Я знаю, что такое танец, и знаю танцоров. Я знаю даже то, чего не знает Генри. Как ты полагаешь, может твоя метель коснуться Шута?
Сибил сама не знала, почему произносит именно эти слова, но что-то в них было созвучно отчаянию Нэнси, что-то задевало ее сознание. В лице тоже наметились перемены; на нем проступило тусклое воспоминание о жизни. Губы непослушно шевельнулись и выговорили:
- Шут...
- Я видела золото на снегу, - продолжала Сибил. - Твой отец был огражден золотым сиянием. Неужели ты думаешь, что Таро могут пропасть, пока Шут держит их?
- Но все говорят, что он не двигается, - выдохнула Нэнси.
- А я видела его в движении, - ответила Сибил, и нерушимая безмятежность была в ее голосе. - Ни в небесах, ни на земле нет ни одной фигуры, которая могла бы ускользнуть от такого партнера. Все они его навеки.
- И снег? - сказала Нэнси.
- И я, и ты, и Генри, и твой отец, - размеренно говорила Сибил. - Нам надо только помнить свои собственные правильные движения. - Она по-прежнему не вполне понимала, на каком языке говорит; словно у апостолов на Пятидесятницу, единая истина лилась из ее уст на тех наречиях, которых она не знала, словами, которым она никогда не училась <Имеется в виду нисхождение Святого Духа на апостолов в праздник Пятидесятницы в Иерусалиме, после чего они начали проповедовать на разных языках. См., напр. Деян. 2.4.>.
Она добавила так, словно это имело какой-то сокровенный смысл:
- Твой отец вернулся со мной; может быть, Генри теперь ждет тебя?
Как паломник на улицах Иерусалима, вдруг услышавший благую весть, Нэнси впервые подняла голову.
- Зачем?
- Почему ты считаешь, что таинство Любви творится лишь между теми, кто нравится друг другу? задала Сибил неожиданный вопрос. - Дорогая, ты часть этого таинства, и то, что тебе предстоит исполнить, может оказаться сильно непохожим на обыденные дела. Скажи-ка мне - нет, не про бурю, это - пустяк, она - у ног Шута; скажи мне, что все-таки случилось?
Поначалу неуверенно, сбиваясь, Нэнси начала рассказывать обо всем, что знала о Таро. Она останавливалась, возвращалась к началу, перескакивала в самый конец, путала собственные впечатления с тем, что говорил Генри, а его слова, в свою очередь с тем, чего, как ей казалось, Генри добивался, и все это - со своим собственным отчаянным стремлением любить. Но и в этой мешанине то и дело всплывала неподвижная и вместе с тем стремительно летящая фигура Шута, а у ног его расцветало невинное и страстное желание юной женщины, поклявшейся сделать все возможное и невозможное для своего ненаглядного Генри, но не только и не столько для него, сколько ради великой тайны, о которой она узнала пока так немного и так надеялась узнать больше.
Сибил была готова ко всему, как и следует человеку, полностью владеющему собой. Она давно знала, что никакие потрясения не сравнятся с восторгом открытия самого существования Любви. Когда человеку открывается эта истина, любые другие события, любые новые красоты становятся лишь ее составной частью и уже не могут застать врасплох. Она серьезно и внимательно слушала историю Нэнси, видела не столько своими глазами, сколько глазами Нэнси - как мир открывается с неожиданной стороны. Она видела, теперь уже своим внутренним взглядом, отдаленную фигуру Жонглера, стоящего в пустоте до начала всякого творения, и сияющие шары, которые, покидая его руки, обретают бытие и становятся звездами и планетами. Часть из них оставалась парить в пространстве, часть падала почти сразу же, уходила вниз и поднималась снова, пока облик творца не затерялся среди роя новых миров. Она видела, по мере того как длил повествование возбужденный девичий голос, четыре великие фигуры, между которыми покоилась Земля - две стороны единого проявления, тело и душу человеческого существования, - Императора и Императрицу, а напротив Иерофантов, мужчину и женщину, четверичное начало знания и становления жизни на Земле. Меж ними катилась Колесница земного бытия. Но вот четверка распалась. Теперь по одну сторону оказался Отшельник - душа в радостном уединении, а по другую - Влюбленные, душа в радостном общении земной любви.
"И из них посыпалась земля", - жалобно проговорила Нэнси. Земля и воздух, огонь и вода - младшие стихии рождались из Старших Арканов, но и это было в танце. В каждом из четырех потоков Сибил продолжала видеть фигуру Шута, его летящие, исполненные радости движения. "Я подумала, что это Повешенный, и закричала", - Нэнси перескочила к другой части своей истории, а Сибил вспомнила распятия из своего прошлого, когда она ощущала себя повешенной, кричащей, выгнутой в муке, и видела золотое сияние и руки Шута, поддерживавшие и облегчавшие ее страдания, и слышала успокаивающие слова. "И что же нам делать? Что мы теперь можем сделать?" - бормотало юное существо рядом с ней, и вдруг Нэнси изо всех сил вцепилась в Сибил и разразилась слезами. И пока она рыдала и мучилась, руки Сибил поддерживали и утешали ее, а голос Сибил произносил успокаивающие слова.
Насколько быстрый ум Сибил в тот момент поверил рассказу Нэнси - дело другое. Кусочки раскрашенного папируса и вечно движущиеся фигурки, рассказ о создании земли и внезапная метель, страсть Генри и упрямство брата, увиденное собственными глазами и услышанное от остальных, трагическое отчаяние Нэнси и дикие заклинания Джоанны - Сибил не могла бы сказать тогда, связано ли все это с неким откровением, да она в общем-то и не думала об этом. Сердце Нэнси - вот что беспокоило ее в первую очередь. В нем была раздвоенность; в нем жили смятение и страх. Если Нэнси во власти иллюзии, то эта иллюзия слишком глубока, и ее не развеять несколькими словами утешения. Но если дело не в наваждении, если все эти странные, полумистические знаки и имена Старших Арканов исполнены смысла и реальны, тогда - она не сомневалась - в самое ближайшее время ее собственные отношения с Таро прояснятся и определятся. Сибил прижала к себе Нэнси.
- Сокровище мое, - сказала она, - твой отец в безопасности. Это тебе понятно?
- Да, - всхлипнула Нэнси.
- Тогда скажи мне - ну-ну, тихонько, все хорошо, лучше не бывает - скажи мне, где сейчас Генри?
- Наверное, у себя в комнате, - отрешенно проговорила Нэнси. - Я убежала от него, когда узнала...
- А он хотел, чтобы ты убегала? - осторожно спросила Сибил.
- Не знаю.., нет, - покачала головой Нэнси. - Но я не могла остановиться. Он делал такое.., я была в ужасе, и убежала от него - но я.., я люблю его. Я не смогу жить, если не найду его, а как я теперь буду его искать?
- Но, милая, тогда это не называется "любить его", - мягко возразила Сибил. - Это всего лишь стремление жить, не так ли?
- Мне все равно, как это называется, - всхлипнула Нэнси. - Если бы я могла что-то сделать, я бы сделала - но я не могу! Как ты не понимаешь - он же пытался убить папу! Между ними стоит Смерть, и я - посередине.
- Значит, - сказала Сибил, - между ними есть и что-то помимо смерти. Кстати, ты можешь оказаться поважнее, чем она, ведь можешь? Откуда тебе знать, возможно, ты и есть Жизнь.
- Я не понимаю, о чем ты, - сказала Нэнси и резко высвободилась. - Иди, тетя Сибил, а то я с ума сойду. Ну, уходи же.
Сибил откинулась на спинку кровати.
- Успокойся и слушай, - сказала она. - Нэнси, ты сама говорила, что есть смерть и есть ты. Ты, что же, хочешь стать частью смерти, грозящей Генри и твоему отцу? Или ты будешь жизнью, связывающей их? В своей силе можешь не сомневаться, вот только в какую сторону ее направить? Тебе предстоит либо жить в них, либо позволить им умереть в себе. Решай быстро, потому что времени уже почти нет.
- Но я ничего не могу! - выкрикнула Нэнси.
- Твой отец вернулся благодаря мне, - сказала Сибил, вставая. - Иди и выясни, хочет ли Генри и дальше быть с тобой. Иди и выясни, чего он хочет, и дай ему это, если можешь. Я пойду к твоему отцу, а ты пойдешь к Генри. Давай-ка займемся действительно важными делами.
- Что я могу ему дать?! - воскликнула Нэнси. - Я даже не знаю теперь, чего он хочет.
- Радость моя, вполне возможно, он хочет уже не того, чего хотел два часа назад. Бывает, намерения у людей меняются. Иди и живи, иди и люби. Верни отца, верни отца - сейчас, и вместе с Генри, если сможешь. А если нет, слушай, Нэнси, если нет, и если ты любишь его, тогда иди и умри ради Любви. Ну же, она легонько подтолкнула девушку, направилась к двери, помедлила около нее и, оглянувшись, сказала:
- Я постараюсь вернуться побыстрее, - и ушла.
Нэнси смотрела ей вслед. "Иди к Генри?" Идти и жить? Идти и любить? Оказаться жизнью или смертью между любимым и отцом? Прижав ладони к щекам, она стояла и размышляла над темной головоломкой, постепенно начиная улавливать в ней проблески смысла. Что-то сохранило жизнь ее отцу, может быть, это что-то теперь ждет от нее действий, ждет, что она пойдет к Генри? Она не могла представить, что ей делать там, о чем они смогут говорить теперь, разделенные и одновременно связанные этой ужасной историей. Жизнь не сводится к разговорам. Любить - значит по крайней мере быть чем-то. Она качнулась в сторону двери. Может, Генри и не ждет ее, но... Все еще терзаясь сомнениями, Нэнси нерешительно вышла из комнаты.
Постучав и не дождавшись ответа, она все же рискнула войти. Он сидел - так же как и она недавно - в темноте. Нэнси включила свет, но тут же выключила, осторожно прошла по комнате и, опустившись на колени возле постели, тихо позвала:
"Генри!".
Он не ответил. Немного погодя она снова позвала: "Дорогой!", и поскольку он снова не ответил, так и осталась у его ног. Через несколько минут он глухо произнес:
- Уходи. Уходи отсюда.
- Если ты так хочешь, - искренне ответила она, я уйду. Я могу тебе помочь?
- Чем? - спросил он. - Нам всем осталось только ждать смерти. Мы все скоро будем там же, где и твой отец.
- Но он вернулся, он жив-здоров, - сказала Нэнси. - Тетя Сибил встретила его и привела домой.
- Жаль. Ураган все равно найдет его. Иди и будь с ним, пока это не произошло.
- А это обязательно должно случиться? - спросила она, и он горько рассмеялся.
- Ну, разве что ты придумаешь какой-нибудь способ загнать обратно Жезлы и Чаши. Если тебе это удастся, если потом ты сумеешь расположить карты по порядку, ты остановишь ураган. Но поскольку карты мечутся сейчас по небу, не представляю, как это сделать. Договорись с теми, что остались...
- А мы могли бы?.. - тут же спросила Нэнси, но Генри не понял.
- Попробуй, - насмешливо бросил он. - Вот четыре валета; возьми их и поговори с ними! Раз ты выпустила остальных, пусть эти расскажут тебе, где их искать. О, быть так близко, так близко!
- Я все равно поступила бы так, даже если бы заранее знала, как все будет, - сказала Нэнси, - но я не знала. Я только хотела удержать твои руки.
- Не стоило трудиться. Скоро они совсем успокоятся, - сарказм тут же сменился обреченностью, - так же, как и твои. - Внезапно Генри схватил и страстно сжал в темноте ее ладони. - У тебя прекрасные руки, - прошептал он. Они разрушили мир, но хуже от этого не стали. Нэнси, ты хоть понимаешь, что сделала то, о чем сотни лет говорили священники и ученые? Это - конец мира. Ты убила его - ты и твои прекрасные руки. Они выпустили ветер и снег, бросили их на весь мир, и теперь мир погибнет. Танец кончается: Жонглер покончил с одним из шаров.
- Тогда приласкай их немножко, - попросила она. - Приласкай, если уверен в этом. Если совершенно уверен.
- А ты можешь вернуть Жезлы? - он саркастически усмехнулся. - Все, от одного до десяти? Открыть тебе окно? Ты их будешь звать или ловить?
- А фигурки нам не помогут? - спросила она. - Ты должен знать. Может быть, они смогут управлять картами?
Генри ощутимо вздрогнул.
- Кто тебе про это сказал? Я не мог. Я ничего не знаю о том, как можно действовать изнутри. Если только...
- Если?.. - с надеждой повторила она. - С тобой я сделаю все, дорогой. Говори, что я должна? Он повернулся и наклонился к ней.
- Ты? Но ты же ненавидишь то, что я делаю, ты хочешь спасти отца, конечно, хочешь, я не виню тебя за это, - но как же тогда ты поможешь мне?
Неожиданно для самой себя она рассмеялась. Смех принес ощущение свободы, и липкий, ползучий страх потихоньку убрался из темной комнаты.
- Генри, милый, - сказала она, - разве для твоих танцоров свет клином сошелся на моем отце? Неужели ты считаешь, что они не могут спасти мир и при этом оставить отца в покое? Генри, ненаглядный, как серьезно ты ко всему этому относишься!
- Ты еще можешь смеяться, - ответил он, удивляясь ее легкомыслию. - Ты можешь смеяться.., хотя я сказал тебе, что это - конец мира.
Она поднялась на ноги.
- Я начинаю соглашаться с тетей Сибил, - сказала она. - Совершенно не стоило проникать в тайны этих бедных карт, если так трудно потом удержать их. Но раз уж мы с тобой вдвоем повернули все не туда, не можем ли мы попробовать только попробовать, дорогой, - не можем ли мы все исправить?
- Ты боишься Таро, - печально произнес он, - ты всегда их боялась.
- Больше не буду, - заверила Нэнси. - А может, и буду. Я снова буду бояться, я снова буду падать, я снова буду ненавидеть и злиться. Но представь на миг, что есть кто-то, он бежит и смеется на бегу, и все твои карты, и все танцоры мчатся за ним, и почему бы ему не поймать для нас два-три листа, если мы очень попросим? Мы же никому не причиним вреда, если сможем все исправить, правда?
Генри тяжело поднялся на ноги.
- Нет пути, который кому-нибудь не причинил бы вреда.
- Дорогой, какой же ты мрачный, - упрекнула она. - Вот чем кончаются заклинания ураганов и попытки убить собственного отца твоей собственной Нэнси! Наверное, найдется способ не повредить никому. Кроме тех, - добавила она, и облачко печали затуманило охватившую ее изнутри веселость, - кроме тех, кто сам хочет себе вреда. Но давай предположим, что они не хотят, и давай считать, что они не будут, и давай радоваться, что мой отец в безопасности, и давай посмотрим, могут ли золотые танцоры вернуть Жезлы и Чаши. По-моему, это наш долг перед миром. - Она легко поцеловала его. - Конечно, ты выбрал самый простой путь. Другие чародеи загнали бы отца в амбар и подожгли, или заманили бы в реку и утопили. Ты добрый, Генри, только немного перевернутый кое-где. Говорят, все гении такие. А ты, по-моему, гений, мой дорогой, и ты так серьезно относишься к своей работе. Как Мильтон, или Микеланджело, или Моисей... Ты знаешь, по-моему во всем Пятикнижии Моисея нет ни одной шутки. Мне плохо видно в темноте, но по-моему ты хмуришься. А я болтаю. Но ведь ни болтовня, ни хмурые брови ничем нам не помогут, правда? Идем, мой гений, а то мы не успеем спасти мир до того, как твоя рукотворная буря совсем его доконает.
- Похоже, ничего другого не остается, - сказал он. - Но предупреждаю, я не знаю, что из этого получится. Может, ничего и не выйдет.
- Ну, нет так нет, - беспечно отозвалась Нэнси. -Но они же танцуют, так ведь, дорогой? И, возможно, если мы хотим любить...
- Ты все еще любишь меня? - недоверчиво спросил Генри.
- Никогда я не любила тебя так сильно, - сказала она. - О, давай не будем терять время. Идем, дорогой, а то еще твоя тетушка выкинет что-нибудь несусветное. У вас потрясающая семья, Генри. Вы все просто помешались на своих хобби. Я совершенно ничего не имею против, милый, но, умоляю, только не сейчас.
- Джоанна здесь? - воскликнул Генри, позволяя увлечь себя к двери.
- Конечно, - подтвердила Нэнси. - Но давай пока оставим ее в покое. Отведи меня к фигуркам, мой милый, потому что в ушах у меня звучит ритм танда, а в глазах - золотистый свет. Может быть, ради этого я и родилась на свет, и торжество славы Господней было, есть и пребудет вовеки. Поторопись, прошу тебя, потому что мир движется быстро, и мы должны успеть хотя бы предстать перед ним.
Глава 11
ДЖОАННА
Внизу в гостиной котенок потянулся и зевнул. Сибил спустила его на пол, как только вошла с улицы, и попросила служанку присмотреть за ним. Но руки до него дошли лишь сейчас: м-р Кенинсби, Ральф, да и сама Сибил требовали внимания. А теперь добавились еще Джоанна и Стивен. Аарон Ли, глядя на сестру с настороженной ненавистью, произнес:
- Раз уж ты здесь, Джоанна, лучше бы тебе лечь в постель. Да и ему тоже, кивнул он на Стивена.
- Да, Аарон, - покладисто, но с легким смешком сказала Джоанна. - В такую ночь плохо оказаться на улице, а?
Аарон огляделся; кроме них троих и котенка, в гостиной никого не было.
- Зачем ты пришла? - прошипел он.
- Повидаться с тобой, дорогой, - отозвалась старуха. - И Стивен тоже. Он так любит тебя, мой Стивен. Так ведь, Стивен?
- Да, бабушка, - послушно ответил Стивен.
- Какой он большой, а, Аарон? - продолжала Джоанна. - Он намного больше тебя, правда?
Она соскочила с кресла и начала рыскать по залу, принюхиваясь. Наконец она добралась до котенка и уставилась на него. Котенок потерся о ее ногу, почувствовал мокрую ткань юбки и отскочил в сторону. Старуха нагнулась, почесала ему за ухом и начала приговаривать слова, которых никто кроме котенка не расслышал.
Котенок подпрыгнул, упал, перевернулся на спину и начал елозить по полу от удовольствия. Джоанна подозвала его, и он подобрался, внимательно следя за ее пальцами.
- Шла бы ты лучше отдыхать, Джоанна, - в сердцах воскликнул Аарон. - Сними это тряпье и заберись под одеяло, а то заболеешь.
- Ты глупец, Аарон, - отозвалась старуха. - Не то что болезнь, меня и смерть не берет. Я никогда не заболею. Я буду преображена, как только утраченное тело вновь станет единым. - Она повернулась к Аарону. - А где тогда будешь ты? Каково тебе будет в руках мучителей?
- Ты сумасшедшая, - проворчал Аарон. - Ты просто безумная старуха, погрязшая в своих бреднях.
Она отпустила котенка и чуть ли не подбежала к нему.
- Бредни, говоришь? - фыркнула она. - Ты помог спрятать моего младенца, Аарон Ли, а теперь говоришь, что это бредни?
- Твой младенец умер, - огрызнулся Аарон, и два старых человека яростно уставились друг на друга. -Разве ты до сих пор этого не поняла?
Она вцепилась в его одежду. От резкого движения брызги талого снега разлетелись по комнате.
- Мой младенец никогда не умрет, - крикнула она, - и ты знаешь это. Поэтому ты и ненавидишь меня. - Но тут как-то вдруг ее поведение изменилось. Ты прав, Аарон, - забормотала она. - Да, да, ты прав. Дай мне твою постель, в которой спать, и твою тарелку, из которой есть, и однажды я дам тебе еду и постель в доме, лучшем, чем этот. Но сначала поцелуй меня, Аарон, и я никогда не пошлю Стивена вырвать у тебя из глотки тайну могилы, в которой вы похоронили его. Поцелуй меня, Аарон.
Аарон Ли порывисто встал и наступил на котенка, деловито обнюхивавшего его ноги. Котенок взвизгнул; Аарон оступился и едва не упал. Он яростно обернулся и пнул котенка ногой так, что тот отлетел к противоположной стене.
- Выброси его! - завопил он. - Вышвырни его на улицу. Кто его приволок? Стивен, поймай эту тварь и выброси за дверь.
Молодой человек, который все это время тупо подпирал стену, следя глазами за Джоанной, нерешительно шевельнулся. Джоанна не подала ему знака, и он, в один шаг оказавшись у стены, поднял котенка, совершенно скрывшегося в его огромных ладонях.
- Что мне с ним делать, бабушка? - гулким басом спросил он.
- Выкипи за дверь! - приказал Аарон.
- О нет, не надо, не выбрасывай его в снег, - сказала Джоанна. - Это такой ловкий маленький кот. Он очень маленький, но все сначала бывает маленькое. Он вырастет, вырастет. Пусть он спит на моем одеяле, Аарон; кошки чувствуют кровь и садятся в круг около тайного места, ожидая Бога. Ты когда-нибудь видел, какими глазами они смотрят на тебя, когда ты тасуешь карты? Видел маленькие зеленые глаза и маленькие царапающиеся коготки? Дай его мне, и он будет спать, пока не придет должный час.
- Да ни один кот и близко не подойдет к твоим вонючим тряпкам, - сказал Аарон, тщетно пытаясь воззвать к здравому смыслу. Но старуха, не слушая его, подозвала Стивена и забрала у него котенка. У нее на руках он завозился и даже мяукнул разок, но вырываться не стал. Джоанна поднесла его к глазам, рассматривая и приговаривая что-то, а он уставился на нее в ответ. Примерно с полминуты они смотрели друг другу в глаза, потом Джоанна сказала:
- Покажи, где я буду отдыхать, Аарон. В этот момент вернулась служанка. Аарон переговорил с ней и бросил Джоанне:
- Иди с Анабель, она проводит тебя, - и обратился к Стивену:
- А ты иди со мной. Тебе дадут вытереться и перекусить.
- Ах нет, пусть Стивен спит в одной комнате со мной, - воскликнула Джоанна, - мы так привыкли, нам не по себе, когда мы врозь. Стог сена или погост, королевские покои или каменоломня - нам все равно, раз Стивен сторожит, пока я дремлю, а я бодрствую, когда он спит. Вот только он не умеет видеть мои сны. Я-то могу видеть его, но там только вода, ветер и огонь, и все это на земле, скрытой от других до прихода Горa.
С этим именем на нее снизошел покой; она прижала котенка к щеке и стала что-то напевать ему, идя за недовольной Анабель.
Стивену действительно дали "перекусить", но его не было за запоздалым суматошным ужином, на который вскоре собрались Аарон, Сибил и Ральф. Аарон пробормотал что-то насчет вероятной занятости Генри и, казалось, принял как должное отсутствие Нэнси, пожелавшей остаться в постели после всех переживаний. Сибил подумала, что Нэнси возмутила бы подобная трактовка событий, но в тот момент даже Сибил не до конца осознавала нависшую опасность. По словам Нэнси, Генри напустил бурю на Лотэира, воспользовавшись какими-то магическими приемами с картами Таро. Но и Нэнси не знала, а значит, не могла рассказать Сибил, о последовавшем вскоре после этого разговоре Генри и Аарона. Генри, очнувшись у запертой двери на террасу, увидел над собой лицо деда. Когда Аарон узнал о случившемся, то отшатнулся, потрясенный.
- Но тогда, - запинаясь произнес он, - мы не сможем остановить ветер, - и лицо его побелело. - Мы все погибнем.
- Да, - сказал Генри, - и это конец всем нашим ожиданиям.
И он отправился в свою комнату сидеть в темноте и размышлять о рухнувших надеждах, ожидать конца, который наступит, когда сила выпущенных на волю стихий ворвется в дом, и просидел так до самого прихода Нэнси. Но Аарон в глубине души не верил в подобный конец: такого просто не должно быть. Что-то обязательно произойдет, какой-нибудь невероятный случай спасет их. Он никогда не придавал значения вторжениям Генри в сферы стихий, так что Генри вполне мог ошибаться. Древние рукописи говорили о подобных возможностях, но и рукописи могли ошибаться. Они с Генри задумывали уничтожить гостя, исходя из предположения, что рукописи говорят правду, но буря могла подняться и сама по себе, Кенинсби вполне мог спастись; в обычную метель так бы скорее всего и случилось. Лотэйр Кенинсби не мог уйти слишком далеко, и вряд ли ему угрожало что-нибудь серьезное - если только снег и ветер не искали именно его. Ну а раз так, если все обойдется, значит, карты Таро и фигурки не обладают силой сами по себе, а являются только пассивным отражением универсальных мировых законов, и их тайна - только тайна знания и пророчества, а не созидания и управления. Тогда их гость вернется домой благополучно, да и всем остальным едва ли что-нибудь угрожает.
Жаль, если часть карт действительно пропала. Это катастрофа: теперь никому уже не разгадать смысл танца. Предсказание судьбы уже никогда не поднимется до науки мудрости. Но сам он уцелеет. Годы упорных занятий отчасти пошли прахом, но сам он уцелеет. На краю полного уничтожения Аарон отчаянно сопротивлялся гибели. Он потребовал знака, и знак был явлен. Лотэйр Кенинсби, чуть не падая от усталости, вошел в гостиную, и Аарон, увидев его, вздохнул с облегчением. От карт он бы не ушел. Значит, метель - явление естественное, она прекратится сама.
Успокоившись, он даже не стал сдерживать перед Джоанной застарелые ревность и ненависть. Много лет назад фигурки стали его собственностью. Они с отцом благоговейно достали их из большого круглого серебряного ларца - всего около шести дюймов в высоту, но очень широкого. В нем веками, укрытая тряпьем и рухлядью, кочевала на телегах по миру сокровеннейшая тайна цыган. Немногие из бродячего племени знали о ней. Давным-давно жил на свете умный, пытливый цыган, удостоенный посвящения то ли где-то на Востоке, то ли в одной из лож Европы. Кто он был - египтянин, иудей, еретик-христианин из павликанцев, боголюбов, несториан - никто не знал. А может, он жил еще дальше, в окруженной песками Абиссинии; на это намекали странные фигурки-символы, не соотносившиеся ни с одной известной традицией. Они казались узнаваемыми, но оставались чужими, видимо, они существовали еще до появления большинства церквей и сект. Тот, кто создал эти фигурки вместе с листами раскрашенного папируса, соответствующими семидесяти восьми ступеням познания, полюбовался на бесконечный танец, спрятал все в ларец и отправил в бесконечное странствие. Он сложил карты Таро в определенном мистическом порядке, каждая из них была незримо связана с движениями более могущественного золотого оригинала, а тот, в свою очередь, отображал один из планов бытия.
Метель билась в окна.
Нэнси в отчаянии крикнула:
- Да ничто не может остановить ее! Он потерял их, он ничего теперь не может!
- Что потерял? - властно спросила Сибил, и девушка, захлебываясь слезами, ответила:
- Таро! Свои магические карты! Они были у него; он размахивал ими вверх и вниз; он вызвал бурю, чтобы убить отца, а я схватила его за руки и они рассыпались, пропали, и теперь ничто и никогда не остановит ветер и снег. Они найдут отца, они завалят снегом весь мир. Слышишь, как они пляшут! Слышишь, как они поют! Этот танец Генри и держал в своей комнате.
- Я знаю о танце, - терпеливо сказала Сибил. -Нэнси, ты слышишь? Я знаю, что такое танец, и знаю танцоров. Я знаю даже то, чего не знает Генри. Как ты полагаешь, может твоя метель коснуться Шута?
Сибил сама не знала, почему произносит именно эти слова, но что-то в них было созвучно отчаянию Нэнси, что-то задевало ее сознание. В лице тоже наметились перемены; на нем проступило тусклое воспоминание о жизни. Губы непослушно шевельнулись и выговорили:
- Шут...
- Я видела золото на снегу, - продолжала Сибил. - Твой отец был огражден золотым сиянием. Неужели ты думаешь, что Таро могут пропасть, пока Шут держит их?
- Но все говорят, что он не двигается, - выдохнула Нэнси.
- А я видела его в движении, - ответила Сибил, и нерушимая безмятежность была в ее голосе. - Ни в небесах, ни на земле нет ни одной фигуры, которая могла бы ускользнуть от такого партнера. Все они его навеки.
- И снег? - сказала Нэнси.
- И я, и ты, и Генри, и твой отец, - размеренно говорила Сибил. - Нам надо только помнить свои собственные правильные движения. - Она по-прежнему не вполне понимала, на каком языке говорит; словно у апостолов на Пятидесятницу, единая истина лилась из ее уст на тех наречиях, которых она не знала, словами, которым она никогда не училась <Имеется в виду нисхождение Святого Духа на апостолов в праздник Пятидесятницы в Иерусалиме, после чего они начали проповедовать на разных языках. См., напр. Деян. 2.4.>.
Она добавила так, словно это имело какой-то сокровенный смысл:
- Твой отец вернулся со мной; может быть, Генри теперь ждет тебя?
Как паломник на улицах Иерусалима, вдруг услышавший благую весть, Нэнси впервые подняла голову.
- Зачем?
- Почему ты считаешь, что таинство Любви творится лишь между теми, кто нравится друг другу? задала Сибил неожиданный вопрос. - Дорогая, ты часть этого таинства, и то, что тебе предстоит исполнить, может оказаться сильно непохожим на обыденные дела. Скажи-ка мне - нет, не про бурю, это - пустяк, она - у ног Шута; скажи мне, что все-таки случилось?
Поначалу неуверенно, сбиваясь, Нэнси начала рассказывать обо всем, что знала о Таро. Она останавливалась, возвращалась к началу, перескакивала в самый конец, путала собственные впечатления с тем, что говорил Генри, а его слова, в свою очередь с тем, чего, как ей казалось, Генри добивался, и все это - со своим собственным отчаянным стремлением любить. Но и в этой мешанине то и дело всплывала неподвижная и вместе с тем стремительно летящая фигура Шута, а у ног его расцветало невинное и страстное желание юной женщины, поклявшейся сделать все возможное и невозможное для своего ненаглядного Генри, но не только и не столько для него, сколько ради великой тайны, о которой она узнала пока так немного и так надеялась узнать больше.
Сибил была готова ко всему, как и следует человеку, полностью владеющему собой. Она давно знала, что никакие потрясения не сравнятся с восторгом открытия самого существования Любви. Когда человеку открывается эта истина, любые другие события, любые новые красоты становятся лишь ее составной частью и уже не могут застать врасплох. Она серьезно и внимательно слушала историю Нэнси, видела не столько своими глазами, сколько глазами Нэнси - как мир открывается с неожиданной стороны. Она видела, теперь уже своим внутренним взглядом, отдаленную фигуру Жонглера, стоящего в пустоте до начала всякого творения, и сияющие шары, которые, покидая его руки, обретают бытие и становятся звездами и планетами. Часть из них оставалась парить в пространстве, часть падала почти сразу же, уходила вниз и поднималась снова, пока облик творца не затерялся среди роя новых миров. Она видела, по мере того как длил повествование возбужденный девичий голос, четыре великие фигуры, между которыми покоилась Земля - две стороны единого проявления, тело и душу человеческого существования, - Императора и Императрицу, а напротив Иерофантов, мужчину и женщину, четверичное начало знания и становления жизни на Земле. Меж ними катилась Колесница земного бытия. Но вот четверка распалась. Теперь по одну сторону оказался Отшельник - душа в радостном уединении, а по другую - Влюбленные, душа в радостном общении земной любви.
"И из них посыпалась земля", - жалобно проговорила Нэнси. Земля и воздух, огонь и вода - младшие стихии рождались из Старших Арканов, но и это было в танце. В каждом из четырех потоков Сибил продолжала видеть фигуру Шута, его летящие, исполненные радости движения. "Я подумала, что это Повешенный, и закричала", - Нэнси перескочила к другой части своей истории, а Сибил вспомнила распятия из своего прошлого, когда она ощущала себя повешенной, кричащей, выгнутой в муке, и видела золотое сияние и руки Шута, поддерживавшие и облегчавшие ее страдания, и слышала успокаивающие слова. "И что же нам делать? Что мы теперь можем сделать?" - бормотало юное существо рядом с ней, и вдруг Нэнси изо всех сил вцепилась в Сибил и разразилась слезами. И пока она рыдала и мучилась, руки Сибил поддерживали и утешали ее, а голос Сибил произносил успокаивающие слова.
Насколько быстрый ум Сибил в тот момент поверил рассказу Нэнси - дело другое. Кусочки раскрашенного папируса и вечно движущиеся фигурки, рассказ о создании земли и внезапная метель, страсть Генри и упрямство брата, увиденное собственными глазами и услышанное от остальных, трагическое отчаяние Нэнси и дикие заклинания Джоанны - Сибил не могла бы сказать тогда, связано ли все это с неким откровением, да она в общем-то и не думала об этом. Сердце Нэнси - вот что беспокоило ее в первую очередь. В нем была раздвоенность; в нем жили смятение и страх. Если Нэнси во власти иллюзии, то эта иллюзия слишком глубока, и ее не развеять несколькими словами утешения. Но если дело не в наваждении, если все эти странные, полумистические знаки и имена Старших Арканов исполнены смысла и реальны, тогда - она не сомневалась - в самое ближайшее время ее собственные отношения с Таро прояснятся и определятся. Сибил прижала к себе Нэнси.
- Сокровище мое, - сказала она, - твой отец в безопасности. Это тебе понятно?
- Да, - всхлипнула Нэнси.
- Тогда скажи мне - ну-ну, тихонько, все хорошо, лучше не бывает - скажи мне, где сейчас Генри?
- Наверное, у себя в комнате, - отрешенно проговорила Нэнси. - Я убежала от него, когда узнала...
- А он хотел, чтобы ты убегала? - осторожно спросила Сибил.
- Не знаю.., нет, - покачала головой Нэнси. - Но я не могла остановиться. Он делал такое.., я была в ужасе, и убежала от него - но я.., я люблю его. Я не смогу жить, если не найду его, а как я теперь буду его искать?
- Но, милая, тогда это не называется "любить его", - мягко возразила Сибил. - Это всего лишь стремление жить, не так ли?
- Мне все равно, как это называется, - всхлипнула Нэнси. - Если бы я могла что-то сделать, я бы сделала - но я не могу! Как ты не понимаешь - он же пытался убить папу! Между ними стоит Смерть, и я - посередине.
- Значит, - сказала Сибил, - между ними есть и что-то помимо смерти. Кстати, ты можешь оказаться поважнее, чем она, ведь можешь? Откуда тебе знать, возможно, ты и есть Жизнь.
- Я не понимаю, о чем ты, - сказала Нэнси и резко высвободилась. - Иди, тетя Сибил, а то я с ума сойду. Ну, уходи же.
Сибил откинулась на спинку кровати.
- Успокойся и слушай, - сказала она. - Нэнси, ты сама говорила, что есть смерть и есть ты. Ты, что же, хочешь стать частью смерти, грозящей Генри и твоему отцу? Или ты будешь жизнью, связывающей их? В своей силе можешь не сомневаться, вот только в какую сторону ее направить? Тебе предстоит либо жить в них, либо позволить им умереть в себе. Решай быстро, потому что времени уже почти нет.
- Но я ничего не могу! - выкрикнула Нэнси.
- Твой отец вернулся благодаря мне, - сказала Сибил, вставая. - Иди и выясни, хочет ли Генри и дальше быть с тобой. Иди и выясни, чего он хочет, и дай ему это, если можешь. Я пойду к твоему отцу, а ты пойдешь к Генри. Давай-ка займемся действительно важными делами.
- Что я могу ему дать?! - воскликнула Нэнси. - Я даже не знаю теперь, чего он хочет.
- Радость моя, вполне возможно, он хочет уже не того, чего хотел два часа назад. Бывает, намерения у людей меняются. Иди и живи, иди и люби. Верни отца, верни отца - сейчас, и вместе с Генри, если сможешь. А если нет, слушай, Нэнси, если нет, и если ты любишь его, тогда иди и умри ради Любви. Ну же, она легонько подтолкнула девушку, направилась к двери, помедлила около нее и, оглянувшись, сказала:
- Я постараюсь вернуться побыстрее, - и ушла.
Нэнси смотрела ей вслед. "Иди к Генри?" Идти и жить? Идти и любить? Оказаться жизнью или смертью между любимым и отцом? Прижав ладони к щекам, она стояла и размышляла над темной головоломкой, постепенно начиная улавливать в ней проблески смысла. Что-то сохранило жизнь ее отцу, может быть, это что-то теперь ждет от нее действий, ждет, что она пойдет к Генри? Она не могла представить, что ей делать там, о чем они смогут говорить теперь, разделенные и одновременно связанные этой ужасной историей. Жизнь не сводится к разговорам. Любить - значит по крайней мере быть чем-то. Она качнулась в сторону двери. Может, Генри и не ждет ее, но... Все еще терзаясь сомнениями, Нэнси нерешительно вышла из комнаты.
Постучав и не дождавшись ответа, она все же рискнула войти. Он сидел - так же как и она недавно - в темноте. Нэнси включила свет, но тут же выключила, осторожно прошла по комнате и, опустившись на колени возле постели, тихо позвала:
"Генри!".
Он не ответил. Немного погодя она снова позвала: "Дорогой!", и поскольку он снова не ответил, так и осталась у его ног. Через несколько минут он глухо произнес:
- Уходи. Уходи отсюда.
- Если ты так хочешь, - искренне ответила она, я уйду. Я могу тебе помочь?
- Чем? - спросил он. - Нам всем осталось только ждать смерти. Мы все скоро будем там же, где и твой отец.
- Но он вернулся, он жив-здоров, - сказала Нэнси. - Тетя Сибил встретила его и привела домой.
- Жаль. Ураган все равно найдет его. Иди и будь с ним, пока это не произошло.
- А это обязательно должно случиться? - спросила она, и он горько рассмеялся.
- Ну, разве что ты придумаешь какой-нибудь способ загнать обратно Жезлы и Чаши. Если тебе это удастся, если потом ты сумеешь расположить карты по порядку, ты остановишь ураган. Но поскольку карты мечутся сейчас по небу, не представляю, как это сделать. Договорись с теми, что остались...
- А мы могли бы?.. - тут же спросила Нэнси, но Генри не понял.
- Попробуй, - насмешливо бросил он. - Вот четыре валета; возьми их и поговори с ними! Раз ты выпустила остальных, пусть эти расскажут тебе, где их искать. О, быть так близко, так близко!
- Я все равно поступила бы так, даже если бы заранее знала, как все будет, - сказала Нэнси, - но я не знала. Я только хотела удержать твои руки.
- Не стоило трудиться. Скоро они совсем успокоятся, - сарказм тут же сменился обреченностью, - так же, как и твои. - Внезапно Генри схватил и страстно сжал в темноте ее ладони. - У тебя прекрасные руки, - прошептал он. Они разрушили мир, но хуже от этого не стали. Нэнси, ты хоть понимаешь, что сделала то, о чем сотни лет говорили священники и ученые? Это - конец мира. Ты убила его - ты и твои прекрасные руки. Они выпустили ветер и снег, бросили их на весь мир, и теперь мир погибнет. Танец кончается: Жонглер покончил с одним из шаров.
- Тогда приласкай их немножко, - попросила она. - Приласкай, если уверен в этом. Если совершенно уверен.
- А ты можешь вернуть Жезлы? - он саркастически усмехнулся. - Все, от одного до десяти? Открыть тебе окно? Ты их будешь звать или ловить?
- А фигурки нам не помогут? - спросила она. - Ты должен знать. Может быть, они смогут управлять картами?
Генри ощутимо вздрогнул.
- Кто тебе про это сказал? Я не мог. Я ничего не знаю о том, как можно действовать изнутри. Если только...
- Если?.. - с надеждой повторила она. - С тобой я сделаю все, дорогой. Говори, что я должна? Он повернулся и наклонился к ней.
- Ты? Но ты же ненавидишь то, что я делаю, ты хочешь спасти отца, конечно, хочешь, я не виню тебя за это, - но как же тогда ты поможешь мне?
Неожиданно для самой себя она рассмеялась. Смех принес ощущение свободы, и липкий, ползучий страх потихоньку убрался из темной комнаты.
- Генри, милый, - сказала она, - разве для твоих танцоров свет клином сошелся на моем отце? Неужели ты считаешь, что они не могут спасти мир и при этом оставить отца в покое? Генри, ненаглядный, как серьезно ты ко всему этому относишься!
- Ты еще можешь смеяться, - ответил он, удивляясь ее легкомыслию. - Ты можешь смеяться.., хотя я сказал тебе, что это - конец мира.
Она поднялась на ноги.
- Я начинаю соглашаться с тетей Сибил, - сказала она. - Совершенно не стоило проникать в тайны этих бедных карт, если так трудно потом удержать их. Но раз уж мы с тобой вдвоем повернули все не туда, не можем ли мы попробовать только попробовать, дорогой, - не можем ли мы все исправить?
- Ты боишься Таро, - печально произнес он, - ты всегда их боялась.
- Больше не буду, - заверила Нэнси. - А может, и буду. Я снова буду бояться, я снова буду падать, я снова буду ненавидеть и злиться. Но представь на миг, что есть кто-то, он бежит и смеется на бегу, и все твои карты, и все танцоры мчатся за ним, и почему бы ему не поймать для нас два-три листа, если мы очень попросим? Мы же никому не причиним вреда, если сможем все исправить, правда?
Генри тяжело поднялся на ноги.
- Нет пути, который кому-нибудь не причинил бы вреда.
- Дорогой, какой же ты мрачный, - упрекнула она. - Вот чем кончаются заклинания ураганов и попытки убить собственного отца твоей собственной Нэнси! Наверное, найдется способ не повредить никому. Кроме тех, - добавила она, и облачко печали затуманило охватившую ее изнутри веселость, - кроме тех, кто сам хочет себе вреда. Но давай предположим, что они не хотят, и давай считать, что они не будут, и давай радоваться, что мой отец в безопасности, и давай посмотрим, могут ли золотые танцоры вернуть Жезлы и Чаши. По-моему, это наш долг перед миром. - Она легко поцеловала его. - Конечно, ты выбрал самый простой путь. Другие чародеи загнали бы отца в амбар и подожгли, или заманили бы в реку и утопили. Ты добрый, Генри, только немного перевернутый кое-где. Говорят, все гении такие. А ты, по-моему, гений, мой дорогой, и ты так серьезно относишься к своей работе. Как Мильтон, или Микеланджело, или Моисей... Ты знаешь, по-моему во всем Пятикнижии Моисея нет ни одной шутки. Мне плохо видно в темноте, но по-моему ты хмуришься. А я болтаю. Но ведь ни болтовня, ни хмурые брови ничем нам не помогут, правда? Идем, мой гений, а то мы не успеем спасти мир до того, как твоя рукотворная буря совсем его доконает.
- Похоже, ничего другого не остается, - сказал он. - Но предупреждаю, я не знаю, что из этого получится. Может, ничего и не выйдет.
- Ну, нет так нет, - беспечно отозвалась Нэнси. -Но они же танцуют, так ведь, дорогой? И, возможно, если мы хотим любить...
- Ты все еще любишь меня? - недоверчиво спросил Генри.
- Никогда я не любила тебя так сильно, - сказала она. - О, давай не будем терять время. Идем, дорогой, а то еще твоя тетушка выкинет что-нибудь несусветное. У вас потрясающая семья, Генри. Вы все просто помешались на своих хобби. Я совершенно ничего не имею против, милый, но, умоляю, только не сейчас.
- Джоанна здесь? - воскликнул Генри, позволяя увлечь себя к двери.
- Конечно, - подтвердила Нэнси. - Но давай пока оставим ее в покое. Отведи меня к фигуркам, мой милый, потому что в ушах у меня звучит ритм танда, а в глазах - золотистый свет. Может быть, ради этого я и родилась на свет, и торжество славы Господней было, есть и пребудет вовеки. Поторопись, прошу тебя, потому что мир движется быстро, и мы должны успеть хотя бы предстать перед ним.
Глава 11
ДЖОАННА
Внизу в гостиной котенок потянулся и зевнул. Сибил спустила его на пол, как только вошла с улицы, и попросила служанку присмотреть за ним. Но руки до него дошли лишь сейчас: м-р Кенинсби, Ральф, да и сама Сибил требовали внимания. А теперь добавились еще Джоанна и Стивен. Аарон Ли, глядя на сестру с настороженной ненавистью, произнес:
- Раз уж ты здесь, Джоанна, лучше бы тебе лечь в постель. Да и ему тоже, кивнул он на Стивена.
- Да, Аарон, - покладисто, но с легким смешком сказала Джоанна. - В такую ночь плохо оказаться на улице, а?
Аарон огляделся; кроме них троих и котенка, в гостиной никого не было.
- Зачем ты пришла? - прошипел он.
- Повидаться с тобой, дорогой, - отозвалась старуха. - И Стивен тоже. Он так любит тебя, мой Стивен. Так ведь, Стивен?
- Да, бабушка, - послушно ответил Стивен.
- Какой он большой, а, Аарон? - продолжала Джоанна. - Он намного больше тебя, правда?
Она соскочила с кресла и начала рыскать по залу, принюхиваясь. Наконец она добралась до котенка и уставилась на него. Котенок потерся о ее ногу, почувствовал мокрую ткань юбки и отскочил в сторону. Старуха нагнулась, почесала ему за ухом и начала приговаривать слова, которых никто кроме котенка не расслышал.
Котенок подпрыгнул, упал, перевернулся на спину и начал елозить по полу от удовольствия. Джоанна подозвала его, и он подобрался, внимательно следя за ее пальцами.
- Шла бы ты лучше отдыхать, Джоанна, - в сердцах воскликнул Аарон. - Сними это тряпье и заберись под одеяло, а то заболеешь.
- Ты глупец, Аарон, - отозвалась старуха. - Не то что болезнь, меня и смерть не берет. Я никогда не заболею. Я буду преображена, как только утраченное тело вновь станет единым. - Она повернулась к Аарону. - А где тогда будешь ты? Каково тебе будет в руках мучителей?
- Ты сумасшедшая, - проворчал Аарон. - Ты просто безумная старуха, погрязшая в своих бреднях.
Она отпустила котенка и чуть ли не подбежала к нему.
- Бредни, говоришь? - фыркнула она. - Ты помог спрятать моего младенца, Аарон Ли, а теперь говоришь, что это бредни?
- Твой младенец умер, - огрызнулся Аарон, и два старых человека яростно уставились друг на друга. -Разве ты до сих пор этого не поняла?
Она вцепилась в его одежду. От резкого движения брызги талого снега разлетелись по комнате.
- Мой младенец никогда не умрет, - крикнула она, - и ты знаешь это. Поэтому ты и ненавидишь меня. - Но тут как-то вдруг ее поведение изменилось. Ты прав, Аарон, - забормотала она. - Да, да, ты прав. Дай мне твою постель, в которой спать, и твою тарелку, из которой есть, и однажды я дам тебе еду и постель в доме, лучшем, чем этот. Но сначала поцелуй меня, Аарон, и я никогда не пошлю Стивена вырвать у тебя из глотки тайну могилы, в которой вы похоронили его. Поцелуй меня, Аарон.
Аарон Ли порывисто встал и наступил на котенка, деловито обнюхивавшего его ноги. Котенок взвизгнул; Аарон оступился и едва не упал. Он яростно обернулся и пнул котенка ногой так, что тот отлетел к противоположной стене.
- Выброси его! - завопил он. - Вышвырни его на улицу. Кто его приволок? Стивен, поймай эту тварь и выброси за дверь.
Молодой человек, который все это время тупо подпирал стену, следя глазами за Джоанной, нерешительно шевельнулся. Джоанна не подала ему знака, и он, в один шаг оказавшись у стены, поднял котенка, совершенно скрывшегося в его огромных ладонях.
- Что мне с ним делать, бабушка? - гулким басом спросил он.
- Выкипи за дверь! - приказал Аарон.
- О нет, не надо, не выбрасывай его в снег, - сказала Джоанна. - Это такой ловкий маленький кот. Он очень маленький, но все сначала бывает маленькое. Он вырастет, вырастет. Пусть он спит на моем одеяле, Аарон; кошки чувствуют кровь и садятся в круг около тайного места, ожидая Бога. Ты когда-нибудь видел, какими глазами они смотрят на тебя, когда ты тасуешь карты? Видел маленькие зеленые глаза и маленькие царапающиеся коготки? Дай его мне, и он будет спать, пока не придет должный час.
- Да ни один кот и близко не подойдет к твоим вонючим тряпкам, - сказал Аарон, тщетно пытаясь воззвать к здравому смыслу. Но старуха, не слушая его, подозвала Стивена и забрала у него котенка. У нее на руках он завозился и даже мяукнул разок, но вырываться не стал. Джоанна поднесла его к глазам, рассматривая и приговаривая что-то, а он уставился на нее в ответ. Примерно с полминуты они смотрели друг другу в глаза, потом Джоанна сказала:
- Покажи, где я буду отдыхать, Аарон. В этот момент вернулась служанка. Аарон переговорил с ней и бросил Джоанне:
- Иди с Анабель, она проводит тебя, - и обратился к Стивену:
- А ты иди со мной. Тебе дадут вытереться и перекусить.
- Ах нет, пусть Стивен спит в одной комнате со мной, - воскликнула Джоанна, - мы так привыкли, нам не по себе, когда мы врозь. Стог сена или погост, королевские покои или каменоломня - нам все равно, раз Стивен сторожит, пока я дремлю, а я бодрствую, когда он спит. Вот только он не умеет видеть мои сны. Я-то могу видеть его, но там только вода, ветер и огонь, и все это на земле, скрытой от других до прихода Горa.
С этим именем на нее снизошел покой; она прижала котенка к щеке и стала что-то напевать ему, идя за недовольной Анабель.
Стивену действительно дали "перекусить", но его не было за запоздалым суматошным ужином, на который вскоре собрались Аарон, Сибил и Ральф. Аарон пробормотал что-то насчет вероятной занятости Генри и, казалось, принял как должное отсутствие Нэнси, пожелавшей остаться в постели после всех переживаний. Сибил подумала, что Нэнси возмутила бы подобная трактовка событий, но в тот момент даже Сибил не до конца осознавала нависшую опасность. По словам Нэнси, Генри напустил бурю на Лотэира, воспользовавшись какими-то магическими приемами с картами Таро. Но и Нэнси не знала, а значит, не могла рассказать Сибил, о последовавшем вскоре после этого разговоре Генри и Аарона. Генри, очнувшись у запертой двери на террасу, увидел над собой лицо деда. Когда Аарон узнал о случившемся, то отшатнулся, потрясенный.
- Но тогда, - запинаясь произнес он, - мы не сможем остановить ветер, - и лицо его побелело. - Мы все погибнем.
- Да, - сказал Генри, - и это конец всем нашим ожиданиям.
И он отправился в свою комнату сидеть в темноте и размышлять о рухнувших надеждах, ожидать конца, который наступит, когда сила выпущенных на волю стихий ворвется в дом, и просидел так до самого прихода Нэнси. Но Аарон в глубине души не верил в подобный конец: такого просто не должно быть. Что-то обязательно произойдет, какой-нибудь невероятный случай спасет их. Он никогда не придавал значения вторжениям Генри в сферы стихий, так что Генри вполне мог ошибаться. Древние рукописи говорили о подобных возможностях, но и рукописи могли ошибаться. Они с Генри задумывали уничтожить гостя, исходя из предположения, что рукописи говорят правду, но буря могла подняться и сама по себе, Кенинсби вполне мог спастись; в обычную метель так бы скорее всего и случилось. Лотэйр Кенинсби не мог уйти слишком далеко, и вряд ли ему угрожало что-нибудь серьезное - если только снег и ветер не искали именно его. Ну а раз так, если все обойдется, значит, карты Таро и фигурки не обладают силой сами по себе, а являются только пассивным отражением универсальных мировых законов, и их тайна - только тайна знания и пророчества, а не созидания и управления. Тогда их гость вернется домой благополучно, да и всем остальным едва ли что-нибудь угрожает.
Жаль, если часть карт действительно пропала. Это катастрофа: теперь никому уже не разгадать смысл танца. Предсказание судьбы уже никогда не поднимется до науки мудрости. Но сам он уцелеет. Годы упорных занятий отчасти пошли прахом, но сам он уцелеет. На краю полного уничтожения Аарон отчаянно сопротивлялся гибели. Он потребовал знака, и знак был явлен. Лотэйр Кенинсби, чуть не падая от усталости, вошел в гостиную, и Аарон, увидев его, вздохнул с облегчением. От карт он бы не ушел. Значит, метель - явление естественное, она прекратится сама.
Успокоившись, он даже не стал сдерживать перед Джоанной застарелые ревность и ненависть. Много лет назад фигурки стали его собственностью. Они с отцом благоговейно достали их из большого круглого серебряного ларца - всего около шести дюймов в высоту, но очень широкого. В нем веками, укрытая тряпьем и рухлядью, кочевала на телегах по миру сокровеннейшая тайна цыган. Немногие из бродячего племени знали о ней. Давным-давно жил на свете умный, пытливый цыган, удостоенный посвящения то ли где-то на Востоке, то ли в одной из лож Европы. Кто он был - египтянин, иудей, еретик-христианин из павликанцев, боголюбов, несториан - никто не знал. А может, он жил еще дальше, в окруженной песками Абиссинии; на это намекали странные фигурки-символы, не соотносившиеся ни с одной известной традицией. Они казались узнаваемыми, но оставались чужими, видимо, они существовали еще до появления большинства церквей и сект. Тот, кто создал эти фигурки вместе с листами раскрашенного папируса, соответствующими семидесяти восьми ступеням познания, полюбовался на бесконечный танец, спрятал все в ларец и отправил в бесконечное странствие. Он сложил карты Таро в определенном мистическом порядке, каждая из них была незримо связана с движениями более могущественного золотого оригинала, а тот, в свою очередь, отображал один из планов бытия.