Страница:
«Сын отечества» сделался собственностию г. Смирдина, следовательно, имел все материяльные средства к наружному достоинству, своевременному выходу книжек и улучшению даже внутреннего содержания, чрез приглашение к участию русских писателей, пользующихся заслуженным авторитетом. Имя редактора ручалось за превосходный выбор статей, за превосходную критику и за многое превосходное… Но не все надежды сбываются… Во-первых, «Сын отечества» стал отставать, так что последняя книжка его за прошлый год вышла в нынешнем; «Сын отечества» явился с самой скромной наружностию – на серенькой бумажке, слепо и некрасиво напечатанный…
Но еще поразительнее внутренняя сторона «Сына отечества». Под критикою он стал разуметь библиографические отзывы о книжках, или рецензии, и потом французские статьи о предметах искусства. В рецензиях была выговорена правда нескольким плохим книжонкам, но главные усилия направлены – во-первых, против людей, которые, по слепоте своей, видели в «Сыне отечества» не журнальное светило, а какое-то тусклое пятно, знаменующее затмение на горизонте нашей журналистики;{30} во-вторых, против людей, которые, по закону давности, совершенно забыли «Московский телеграф» и смеялись над повторением устарелых понятий; в-третьих, противу людей, которые осмеливались видеть в г. Лажечникове даровитого писателя, а не безграмотного писаку, а прекрасные романы его ставить выше романов г. Полевого{31}. Что касается до критик, переводимых в «Сыне отечества» с французского, – то очень трудно определить их сущность и цель. Или уже такова организация нашего духа, или в самом деле французы в этом виноваты, но только для нас решительно недоступна ясность французских статей. Прочтя французскую статью со всевозможным напряженным вниманием, мы всегда спрашиваем себя: да о чем же хлопочет сей господин или – другими словами —
Но еще поразительнее внутренняя сторона «Сына отечества». Под критикою он стал разуметь библиографические отзывы о книжках, или рецензии, и потом французские статьи о предметах искусства. В рецензиях была выговорена правда нескольким плохим книжонкам, но главные усилия направлены – во-первых, против людей, которые, по слепоте своей, видели в «Сыне отечества» не журнальное светило, а какое-то тусклое пятно, знаменующее затмение на горизонте нашей журналистики;{30} во-вторых, против людей, которые, по закону давности, совершенно забыли «Московский телеграф» и смеялись над повторением устарелых понятий; в-третьих, противу людей, которые осмеливались видеть в г. Лажечникове даровитого писателя, а не безграмотного писаку, а прекрасные романы его ставить выше романов г. Полевого{31}. Что касается до критик, переводимых в «Сыне отечества» с французского, – то очень трудно определить их сущность и цель. Или уже такова организация нашего духа, или в самом деле французы в этом виноваты, но только для нас решительно недоступна ясность французских статей. Прочтя французскую статью со всевозможным напряженным вниманием, мы всегда спрашиваем себя: да о чем же хлопочет сей господин или – другими словами —
По нашему мнению, только та статья хороша, в которой развита какая-нибудь мысль и в которой каждая мысль, являясь в живом слове, теряет свою скелетную отвлеченность и переходит в объективное представление. Прочтя такую статью, можно иногда не согласиться с ее основаниями, но всегда можно сказать, какая развита в ней мысль, как она развита (то есть весь ее диалектический ход), и потому ее можно всегда помнить. Кажется, что против этой мысли, столь же простой, сколько и истинной, никто спорить не станет. Теперь приглашаем, не угодно ли кому-нибудь для пробы пересказать содержание хоть статьи Филарета Шаля «Нынешняя английская словесность», помещенной в 3 книжке «Сына отечества» за нынешний год? В этой статье говорится и о Шекспире, и о Байроне, и о Вальтер Скотте, о Сутее и Вордсворте, но об искусстве не говорится ни слова, а между тем очень много наговорено о машинах, цилиндрах, новейшей цивилизации, пароходах и о прочем, что до искусства не касается. Прочтя статью, вы не обогащаетесь даже ни одним новым фактом о современной английской литературе, – о мысли я уже и не говорю. А между тем это еще самая лучшая французская статья в «Сыне отечества», потому что между так называемыми критиками французскими Филарет Шаль еще отличается против других большим количеством здравого смысла. В прошлом году «Сын отечества» дебютировал двумя французскими статьями, очень дурно переведенными, о Викторе Гюго, кажется, Сен-Бева, и о Ламартине, кажется, Низара{33}. Боже мой, что это за произвольность в понятиях! Ничего не поймешь, ничего не разберешь!
Да из чего ж беснуетесь вы столько?{32}
О том, что называется основаниями науки, – нет и намека. Как же после этого сметь презирать немцев! Говорят, немцы темно пишут. Неправда: что выше нас, то нам темно; но станьте вашим развитием в уровень с немцем – и вы увидите, что он пишет ясно и понятно. А что и у немцев есть темные писаки, потому что у них в голове темно, – это можно доказать из «Сына же отечества»: прочтите в 1 № статью Амедея Вендта «О нынешнем состоянии живописи, ваяния, зодчества и музыки». У немцев критика основана на законах разума, всегда единого и неизменяющегося, на началах науки, сообразно ее современному состоянию. Лессинг, Шиллер, Шлегель и теперешняя дружина молодых гегелистов – Ганц, Ретшер, Бауман, Гете и другие – что такое все эти имена? – Это название периодов развития науки изящного, это название глав в ее истории, потому что, повторяем, в Германии критика развилась исторически, и в ее представителях вы увидите влияние и Канта, и Шеллинга, и Гегеля. По этой причине, если Лессинг, Шиллер и Шлегели теперь не могут быть законодателями вкуса, то их заслуга все-таки не забыта, и их достоинство не унижено: немцы изучают их как исторические лица в науке изящного, чтобы чрез это изучение видеть ход и развитие мысли о творчестве. Напротив того, какое значение могут иметь Лагарпы и Жоффруа, кроме разве как факты колобродства человеческого рассудка? За что подорожит потомство статейками Жюль-Жанена и статьями Густава Планша, Сен-Бева, Низара, Филарета Шаля? Скажите, какое соотношение между этими людьми, имел ли кто из них влияние на другого, чье имя должно стоять впереди, чье после!.. Нет, они являлись все случайно, мысли их родились случайно, как личные мнения, ни на чем не основанные, ни к чему не привязанные. Их назначение – не быть проводниками новых идей об искусстве, исторически развивающихся; их ремесло – высказывать эфемерный вкус толпы, мнение дня. Я в восторге от «Руслана и Людмилы», а мой лакей без ума от «Еруслана Лазаревича»: мы оба правы, и если бы мой лакей умел написать статью, в которой бы высказал свое личное мнение о высоком достоинстве «Еруслана Лазаревича» и о пошлости поэмы Пушкина, это была бы превосходная критическая статья во французском духе. Я так думаю, мне так кажется – вот основание французской критики. Эта произвольность во мнениях часто доходит до таких нелепостей, которые могут являться только во французской литературе. Недавно один французик, Арнуль Фреми, вздумал написать шуточное письмо к тени Дидерота о том, что драма есть ложный род и не принадлежит к искусству, но что Корнель, Расин, Мольер, Вольтер, Шекспир (какое дикое сближение имен!..) великие люди!!!.. И что же? Редактор «Сына отечества» не только почел нужным перевести оную статью для своего журнала, но и еще, в выноске к ней, глубокомысленно заметил, что «дело стоит того, чтобы над ним подумать»{35}. И потом он же перевел превосходную статью Варнгагена о Пушкине, для показания пошлости современной немецкой критики, и чтобы лучше достичь своей цели, перевел ее ужасным образом…{36} Что обо всем этом сказать?..
Запели молодцы – кто в лес, кто по дрова!
Дерут, а толку нет!{34}
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента