Виталий Абоян. Соколиная охота

Виталий Абоян
Соколиная охота

   Светло-зеленый столб чистой энергии устремился в небо и прошел сквозь планету. Добрался до звезд, ударил в раскаленное сердце Земли.
   И скорчился пронзенный мир.
   Изнасилованная планета огрызнулась волной землетрясений, самое слабое из которых тянуло на восьмерку. Новосибирск, Дели, Куала-Лумпур, Сиэтл, Берлин, Денвер, Кито… Жертвами стали не только города – по всему миру к ним присоединились тридцать пять атомных электростанций.
   Потревоженная вода ударила наотмашь: тридцатиметровые волны разбежались по Индийскому океану и Атлантике, а огромный Тихий породил пятидесятиметрового монстра. Цунами захлестнули Лос-Анджелес и Новый Орлеан, Нью-Йорк и Бостон, Калькутту, Сингапур, Шанхай…
   Вулканы Исландии и Камчатки «отозвались» почти мгновенно, а через два часа после запуска Станции в ста милях от Солт-Лейк-Сити начал пыхтеть первый из «новых вулканов», заливая окрестности вырвавшейся из глубин лавой.
   Пришли в движение плиты, вздрогнули разломы земной коры, ушли под воду острова, и возникли новые.
   Географические карты устарели.
   Мироустройство рухнуло, правительства большинства стран перестали существовать, а понятие «глобальная сеть» надолго стало анекдотом.
   Все, что не взорвалось и не исчезло – остановилось.
   Это был ад.
   Это был «День Станции».
   День величайшей в истории Земли катастрофы, которая открыла человечеству дорогу в восемь новых миров. Глобальная перезагрузка, запустившая программу «Цивилизация 2.0». Разрушившая прежний мир, но подарившая надежду.
   Люди, привыкшие к удобствам технического прогресса, окунулись в первозданный Хаос, увидели гибель незыблемого, казалось бы, мира, но не отступили, потому что нет у настоящих людей такого правила – отступать.
   Люди хотели выжить. Любой ценой.

Пролог

   Некоторое время охотнику удавалось не упускать из вида темную точку, стремительно летевшую параллельно земле. Потом птица заложила вираж, резко сменив направление, и куда-то исчезла. Охотник потерял ее – как сквозь землю провалилась. Он присвистнул так, как обычно подзывал птицу, но лишь шепот ветра в пожухлой траве был ему ответом.
   Человек недовольно скривил губы и пошел туда, где исчезла птица. Хорошая птица, помогает добывать еду. Сокол сапсан.
   Трудно сказать, как давно они впервые встретились. После землетрясения, что раскололо землю на много частей, время перестало существовать. Оно стало не нужно человеку. Зачем время, если понимаешь, что прежний мир не вернется никогда? Домой не добраться – там, где была дорога назад, теперь плескалось море. Да и остался ли кто-нибудь за синей полосой большой воды?
   Охотник жил в саванне один и привык к такой жизни, его все устраивало. Когда же он нашел сокола, оказалось – нашел друга. Сокол прибился к охотнику северней этих мест, в тех краях воды совсем мало, живности – тоже, поэтому птица очень ослабла. Он выкормил и выходил сокола, и тот, окрепнув, не улетел, а стал помогать на охоте. Постепенно и сам охотник научился правильно выбирать добычу и направлять своего помощника.
   На правой лапе сокола висел кожаный ремешок, левая была свободной. Охотник не знал, для чего он, но снимать не стал. Понятно, птица принадлежала кому-то другому, тому, кто надел на нее ремешок. Скорее всего, рассудил охотник, хозяин птицы погиб во время землетрясения.
   Внезапно саванна резко закончилась, а прямо под ногами зиял серый, осыпающийся по краям мелкими острыми камешками провал. Яма была огромной.
   Человек видел такое раньше. Здесь люди копали землю, вынимая из нее камни. Потом камни увозили к морю. К старому еще морю, в города на побережье. Теперь от этих городов ничего не осталось, охотник это знал точно, потому что ходил туда.
   В карьере было тихо, ни зверей, ни птиц. Сокола тоже нигде не видно. Что птице могло понадобиться в этой яме?
   Охотник еще раз свистнул, но никто не ответил. Только далеко, у противоположной стены карьера, он увидел маленькую темную точку. Птица то появлялась, хорошо различимая на фоне светлой породы, то снова куда-то исчезала.
   Человек проворчал что-то и стал осторожно спускаться. Склон осыпался дождем мелкой гальки. Острые камешки больно царапали ладони и босые ступни. Охотник осмотрелся и запоздало понял, что с другой стороны ямы спуститься намного проще – там склон состоял из широких террас, идущих по спирали вниз. Он выбрал неправильный путь, здесь край карьера осыпался большим, сползающим вниз языком.
   Охотник выругался, упомянув глупость птицы, и стал карабкаться обратно. Но каждое движение вызывало целый поток камней, который, тихо шурша, улетал вниз. Ноги скользили, и ухватиться здесь было совершенно не за что. Выкарабкаться назад в этом месте не получится. Теперь придется спуститься на самое дно, пересечь огромную котловину карьера и подняться с другой стороны.
   Спуск оказался нелегким занятием – галька ползла, и человек держался на склоне из последних сил.
   Внезапно послышался звук: будто бы птица ударила крыльями. Охотник обернулся, но сокола видно не было. Человек продолжил ползти вниз.
   И снова этот звук. Охотник задрал голову и, прищурившись из-за солнца, взглянул вверх. Неясная тень мелькнула в вышине, но тут же исчезла. Сокол решил поиграть со своим хозяином?
   Отчего-то охотнику стало не по себе. Он вдруг вспомнил, что у сокола уже был хозяин. Раньше, до землетрясения. Он сам не знал, отчего это пришло ему на ум, но мысль не отпускала.
   Звук бьющих по воздуху крыльев вернулся, охотник покрутил головой, но снова ничего не увидел – солнце. Под ногами, чуть ниже того места, где человек стоял, что-то ударилось о землю. Что-то маленькое и черное.
   Человек наклонился, но рука не доставала до предмета, брошенного соколом, – сомнений быть не могло, это упустила птица, здесь никого не было. Он потянулся, оперся на правое колено. Пальцы почти достали небольшую черную пластинку. С одной стороны надписи, с другой – целый ряд маленьких металлических полосок. Что это? Охотник вытянул руку, рванулся вперед, и пальцы наконец зажали находку.
   И тут человек потерял равновесие, галька покатилась, и он, кувыркнувшись, заскользил на дно карьера. Этот полет можно было бы считать забавным, как спуск по ледяной горке, если не принимать во внимание, что горка была не изо льда, а состояла из тысяч маленьких острых камешков, но и это было не главным.
   Главное, как оказалось, ожидало человека ниже. Он попытался остановиться, упираясь руками, но только ободрал их. Тогда он решил катиться до самого дна, стараясь не обращать внимания на боль. Он вспомнил, что за вещь он держит в руке. Бесполезная игрушка – «балалайка», индивидуальный чип подключения к сети. Раньше, до того как вокруг этой земли появилось новое море, у него тоже была такая. Было удобно. Только она давно уже не работала.
   Откуда она здесь? Раз сокол нашел здесь «балалайку», значит, где-то рядом люди. Где-то здесь остатки цивилизации.
   Огромный валун, словно нос ледокола торчащий из водопада щебня, прервал размышления охотника. Глухой треск возвестил о том, что череп не выдержал столкновения с камнем. На дно докатилось бездыханное, переворачивающееся, как тряпичная кукла, тело.
   Ударили крылья, и рядом с хозяином, теперь уже бывшим, опустился сокол. Птица сделала несколько неуверенных шагов, подобравшись к телу поближе, склонила голову набок, осматривая окровавленные останки, и отодрала мощным клювом кусок плоти. Хозяин позаботился о своем питомце, теперь сокол сможет всласть попировать, пока не подоспеют падальщики. У него еще есть время.

1. Индийский океан. Супертанкер «Хеллеспонт Стар»

   Прозрачная как слеза вода огромным холмом поднималась над полированной гладью океана, вздыбленная несущимся десятью метрами ниже форштевнем. Если сильно присматриваться, до рези в глазах, исполинский нос корабля, выкрашенный в темно-голубой цвет, можно было увидеть. Судно затарено нефтью под завязку. Полмиллиона тонн. Рассказы о немыслимых сокровищах лучших ювелирных домов казались смехотворными в сравнении с ценностью, которую представлял собой груженый супертанкер.
   Корабль чинно скользил, оставляя за собой широкую белую полосу вспененной винтами воды, напоминающую шрам на однородно синем теле океана.
   Куцев вздохнул и поправил кажущиеся непроницаемыми для света темные очки. Надоело. Все надоело: и величие корабля, и еще большее величие водной стихии, запросто проглатывающей все, что ни кинет в нее человек. Особенно достала белая, будто процедурный кабинет, палуба танкера. Маленький кусочек укутанных снегом горных вершин посреди синевы океана. Глаза хотелось выцарапать – никакие очки не спасали, яркая, словно лазерный скальпель, белизна не давала ни секунды передышки. Укрыться от нее можно было только у мотористов или в реакторном. Но там свои проблемы. Уж лучше чесать глаза.
   Виктор отжался от леера и повернулся к корме. В глаза снова больно ударило белым. Синяя бездна океана, пусть и щедро сдобренная солнечными бликами, играющими на мелкой волне, казалась чернее ночи в сравнении с палубой.
   Виктор Куцев, низкорослый, худой, с чуть кривоватыми ногами, загорел до такой степени, что больше был похож на индуса, чем на русского. В действительности его национальность оставалась тайной даже для него самого – мать бельгийка, не то исконно европейского происхождения, не то из современных европейцев (Виктор подозревал, что здесь были и те и другие); отец родом из Кемерово считался русским, однако славянской национальности у него был только дед. То есть Викторов прадед.
   Подергал вентили, потер рукой жерло коннектора трубы последнего танка. Какой-то жир. Куцев достал из кармана специальную промокашку и потер трубу – бесцветные разводы, не нефть. Все, осмотр его инженерных владений на сегодня закончен. Нефть – слишком ценный товар, чтобы потерять хоть каплю. Виктор осматривал все патрубки, магистрали, проверял краны и помпы ежедневно. Маленькая поломка могла стоить нескольких баррелей черного золота, чего допустить никак нельзя. На корабле все предусмотрено, чтобы не подвергать риску груз. И палуба жжет глаза именно по этой причине – чем меньше солнца и тепла, тем меньше испарится нефти. А здесь, в Африке, и первого, и второго хватало с избытком.
   Это был третий рейс Куцева. Опасный и прибыльный бизнес. По-настоящему прибыльным он был для судовладельца, но и команда не бедствовала. В нынешних условиях грех жаловаться.
   Огромное судно, до краев наполненное нефтью – единственной возможностью человечества поддерживать хоть какое-то подобие транспортного сообщения на материках, последней надеждой сохранить цивилизацию от полного коллапса и разрушения, – было лакомым куском для кого угодно. Импортеры, заинтересованные в сохранности причитающегося им топлива, держали в акватории небольшие эскадры – и Европейский Исламский Союз, и Католическое Вуду, и поднебесники. В случае чего вооруженные крейсеры придут на помощь.
   Или «случайно» отстрелят винт «самопроизвольно» упавшей торпедой, если никто из условных союзников не сможет проконтролировать ситуацию. Это лучше, чем попасть к нефтяным пиратам – государства старались не нарушать пределы дозволенного: экипаж не трогали, всего лишь откачивали из танков немного нефти, списывая потери на аварийную утечку. Винт чинили, если это было возможно, или ждали нового – под опекой «виновников печального инцидента».
   Но самым лучшим вариантом довести всю нефть до порта назначения, было затеряться в открытом океане и соблюдать радиомолчание. Первые три рейса Куцева прошли успешно. Мартин Крайс, их штурман, предложил плыть в обход Сомали, ставшего теперь островом. Откуда Крайсу стали известны лоции Архипелага, в который превратилась северная часть Кении, история умалчивала. Но капитан согласился с планом штурмана и выиграл – в Кенийском архипелаге их никто не ждал: пираты не предполагали, что кто-то попрется в неизведанную воду на таком монстре, как их «Хеллеспонт Стар», а эскадры государств имели четко очерченную зону патрулирования, в которую Архипелаг не входил. А самое главное – Восточная Африка и до всемирной Катастрофы попадала под всевидящее око только одного спутника наблюдения, который вот уже полтора года, как не давал о себе знать. Это была мертвая зона, каких насчитывалось по всей планете не больше десятка. Но везение не могло быть вечным, и этот их проход через воды Архипелага станет последним.
   Виктор посмотрел по сторонам. Везде одно и то же: синее море и голубое, источающее ультрафиолет небо. Только юго-запад застил яркий диск солнца. Никаких признаков земли, птиц тоже не видно. Это хорошо, так и должно быть. Слишком большая площадь, слишком уж бескрайние просторы, чтобы можно было найти затерявшийся на них танкер.
   Где-то справа и сзади, километрах в трехстах, остался мыс Рас-Хафун. Судя по движению теней, вычерченных, будто карандашным грифелем, на ветвящейся системе труб, что распласталась по палубе, капитан Мустафа Хопкинс-Джани поворачивает «Хеллеспонт Стар» носом на запад – корабль уже достиг пролива Найроби.
   – Жара, мать ее! – посетовал Куцев, выжимая мокрый от пота платок, которым только что вытер лицо и шею. На пол упало несколько прозрачных капель.
   – Африка – здесь это нормально, – сказал капитан, раскуривая толстенную сигару. Рубка наполнилась ароматным дымом.
   Все-таки они хорошо устроились, что ни говори. Сигары в нынешнее время… Натуральные. Черт его знает, где их делают – Кубы-то нет теперь. Или у Мустафы еще с прежних времен запасы?
   – Закрой иллюминаторы, – простонал инженер, – не могу больше видеть это солнце.
   – У-у, – покачал головой капитан, выпуская очередную порцию дыма.
   Он сидел, хотя к его позе скорее подошел бы термин «лежал», в кресле, откинувшись назад и водрузив ноги, обутые в начищенные до зеркального блеска черные туфли, на консоль пульта, благоразумно заблокировав перед этим ручное управление. Глаза закрыты, а от затылка к консоли тянется тоненький серебристый проводок психопривода – капитан управлял груженной нефтью махиной, через «балалайку». Собственно, в данный момент Мустафа сам был кораблем, его мозг чувствовал каждый механизм машины, улавливал малейшее движение, транслируемое тысячами датчиков, разбросанных по всем отсекам и поверхностям судна. «Хеллеспонт Стар» был настоящим чудом современной техники. «Чудом техники до дня Станции», – мысленно поправил себя Виктор.
   – Какая тебе разница, ты все видишь с внешних камер? Ты же вообще глазами не смотришь.
   Мустафа открыл глаза, опустил ноги на пол и, вытащив изо рта неспешно курящуюся сигару, взглянул на инженера.
   – По инструкции не положено во время маневра.
   Коротко и ясно. И не поспоришь – кэп по инструкции даже форму с начищенными туфлями в этом пекле носил. Но, если быть честным, на палубу он выходил редко, отсиживаясь (не иначе тоже по инструкции) в отлично кондиционируемой жилой зоне.
   – Ты знаешь, – сказал Мустафа, снова откинувшись назад, – раньше в этом районе орудовали сомалийские пираты. Представляешь – их лет сто выкурить отсюда не могли, что только с ними ни делали. А что с ними сделаешь – сегодня он нищий недоразвитый туземец, а завтра – «дрель» в руки, гранатомет на плечо – и в море, дань с судовладельцев выколачивать.
   Виктор ждал продолжения, в рубке повисла тишина, было слышно лишь, как потрескивает тлеющий кончик сигары.
   – Ну? – не выдержал инженер.
   – Внимательней надо быть, – резюмировал Мустафа.
   – Какие пираты?! От Сомали одни воспоминания остались. Там уже больше года остров. И землетрясениями его сильно потрепало – вряд ли хоть один дом в городах уцелел.
   – Но кто-то же там есть?
   – Привидения там есть, – ответил Куцев. – Пойду, душ приму.
   – Я думаю, дело в другом, – бросил в спину выходившему из рубки инженеру Хопкинс-Джани. – Они дань кому надо платили, вот их и не трогали.
   – А теперь?
   Капитан молол полную чушь. От скуки – им всем здесь скучно. Даже когда работы бывало невпроворот. Однообразие убивает медленней пули, но так же надежно.
   – А теперь, похоже, не стало кого надо. Вот и пропали сомалийские пираты. А казались бессмертными.
   – Ну, Аденский залив никуда не делся, только немного расширился. Ведь в нем орудовали сомалийцы? Там и сейчас неспокойно. Или мы по другой причине через Архипелаг лавируем?
   Капитан приоткрыл один глаз, сказал: «Архипелаг, новые земли – это так романтично!» – и захохотал.
   – Да ну тебя, честное слово! – пробурчал Куцев и ушел.
   С Мустафой Виктор был знаком давно. Еще до «Хеллеспонт Стар» и вообще – до того, как попал на море. Они выросли в одном амстердамском квартале – в закрытом дворике огромного кондоминиума, где жили их семьи. Благополучное детство. Их родители были каперами среднего звена, Мустафа тоже стал капером – супертанкером он командовал и до того, как мир окунулся в хаос. Хотя хаос давно является естественным состоянием мира, просто последние пару лет это стало заметней.
   Виктор тоже должен был стать капером. Обязан был, у него не было другого выбора. Но выбор не всегда приходится делать самому – сошедший с магнитного подвеса в Баварском султанате сверхскоростной экспресс забрал жизни его родителей, похоронив вместе с ними под обломками еще четыреста шестьдесят два человека, когда Виктору исполнилось семнадцать.
   Какие-то сбережения остались. Он поступил в университет. Дома, в Амстердаме. Мечтой Виктора с детства были мосты – огромные, казалось, невесомо парящие на сотнях канатов циклопические сооружения, которые ему довелось увидеть самому или познакомиться посредством сети, занимали его воображение. Он хотел строить такие же. Нет, он мечтал построить что-то еще более прекрасное.
   Но мечты остались мечтами – психологическая травма, нанесенная молодому человеку внезапной гибелью родителей, дала о себе знать. Если бы в Исламском Союзе не было запрещено спиртное, наверное, он бы спился. А так – на черном рынке особой популярностью пользовался синдин.
   Университет каким-то чудом удалось закончить. И получить диплом инженера. Правда, из мостостроения его поперли еще на третьем курсе. Удалось зацепиться на атомной энергетике, реактор – не самое чистое место работы, но вполне прибыльное. Он стал инженером. И законченным наркоманом. О карьере можно было забыть.
   Первые годы после окончания университета Куцев помнил плохо. Чем жил, каким образом сводил концы с концами, было стыдно признаться даже самому себе. Психиатры называют это перцептуальной защитой – ты не видишь и не слышишь то, что не укладывается в привычное мировоззрение, этого как бы не существует. Те времена перестали существовать для Виктора. Наверное, с помощью гипнометодик можно разбудить скрывающиеся воспоминания. Но делать это не стоило.
   А четыре года назад, еще до катастрофы на Станции у русских, когда мир не знал и сумасшествия тритонов, он встретился с Мустафой. Случайно.
   Виктор пил безалкогольный «Гинесс» в прокуренном пабе в самом центре Ланданабада, когда там появился Мустафа. Хопкинс-Джани был шумен, весел, любезен и пользовался популярностью у женщин. Виктор, приехавший на острова по очередному сомнительному делу, был полной противоположностью друга детства: мрачный, потасканный, никого не интересующий. Даже у конструкторов не помнящий себя после получения заветной дозы синдина Куцев особого интереса не вызывал – от его потрохов смердело гнилью и разложением.
   Мустафа – красивый, благоухающий лучшими европейскими благовониями, – друга узнал. Сразу и наверняка, будто и не прошло тех лет, что Виктор с усердием трудился на фронте саморазрушения.
   Он выдернул Куцева из клоаки, спас от ненасытного синдина. Потом, когда с наркотиками было покончено, Мустафа помог устроиться в судоходстве – замолвил словечко нужным людям. Хопкинс-Джани всегда умел наладить контакты, найти в людях то, что заставляло их помогать. А если не получалось воспользоваться природным обаянием, не гнушался напомнить о грешках, что водились за каждым. Безгрешных не бывает – эту истину Мустафа усвоил с юных лет.
   Так Виктор попал в элиту мировой торговли – нефтяной бизнес. Сначала рабочим в нефтеналивном терминале родного Амстердама. Очень быстро оказалось, что работать Куцеву интересно и легко. Скоро его назначили мастером. Его работой были довольны.
   Мысль о том, что огромные супертанкеры, привозящие в Европу нефть из остатков аравийских месторождений, снабжены реактором, пришла сама собой. Не то чтобы Виктор рассчитывал занять место инженера на судне. Просто вдруг стало жаль потерянной профессии. Он стал интересоваться реакторами, вспоминать то, что, казалось, проходило мимо него в университете.
   Знания возвращались на удивление легко. Подпорченный синдином мозг еще не утратил способности к обучению, а острый ум, подаренный Виктору самой природой, уцелел, хоть и тщательно скрывался все эти годы.
   На «Хеллеспонт Стар» Куцев попал за несколько месяцев до Катастрофы. Опять благодаря Мустафе. А когда на Станции рвануло, ему повезло еще раз – танкер чинно плыл посреди океана, поэтому пронесшееся цунами, уничтожившее прибрежные поселения на несколько километров в глубину, осталось незамеченным командой «Хеллеспонт Стар». Несмотря на огромную мощь, гигантская волна, растянувшаяся на несколько километров, плавно подняла судно и так же бережно вернула его на положенный уровень мирового океана.
   Полгода они были без работы. Прежний мир раздумывал – умереть сразу или немного побороться за существование. Судя по возобновившимся рейсам, остановились на втором варианте. Только теперь каждое плавание было словно последним. Это ощущали все…
   Куцев нырнул под прохладные упругие струи. Короткий хлесткий удар по коже – до чего приятна прохлада – и поток иссяк. Воду нужно экономить. Можно дернуть рычаг и получить еще одну порцию благословенной влаги, никто за ним не следит, но количество пресной воды на одного члена экипажа ограничено – придется довольствоваться бассейном с морской водой на палубе до конца плавания. А там жара и солнце. Даже с закрытыми глазами пробирает до самого нутра. Воспоминание о ярком свете заставило непроизвольно потереть воспаленные глаза.
   «Была его встреча с Мустафой случайна?» – в который уже раз подумал Куцев. Тогда, в Ланданабаде? Слишком много совпадений. Глупо, конечно, но этот вопрос вновь и вновь всплывал в сознании Виктора. Для чего Мустафе понадобилось устраивать весь этот цирк?
   Слишком все просто произошло, слишком гладко. Мустафа расплылся в улыбке и, раскинув руки для объятий, кинулся к нему, как только появился в дверях паба. Будто их встреча была давно назначена, и он ждал увидеть в пабе друга детства. Для чего Куцев приезжал в Ланданабад в тот раз? Он никак не мог вспомнить. Тоже странно. Впрочем, из того периода он много чего не мог вспомнить.
   Но легкость, с которой его, облезшего и ставшего почти другим человеком, узнал старый друг, настораживала. Глупо, глупо, глупо! В такие моменты Куцев всегда напоминал себе, что регулярное употребление синдина незамеченным для мозга пройти не могло. Вот откуда эта паранойя, и не стоит позволять ей чувствовать себя в его мозгах как дома.
   Куцев стянул с мокрой головы полотенце и понял, что с силой скрежещет зубами. Из зеркала, висевшего напротив, на него смотрел злобный взгляд красных, вытаращенных глаз, рот приоткрыт, будто в оскале, зубы сомкнуты и медленно двигаются. Виктор бросил полотенце и, обхватив голову руками, сел на крышку унитаза.
   Кого он обманывает?! Синдин никогда его не отпустит, от этого невозможно вылечиться, нельзя избавиться от зависимости. Можно лишь бороться с собой, всегда, каждый день, каждую минуту. Синдин убивает. Теперь это знают все. Ему повезло, сухого кашля у Куцева никогда не было. Но, если синдин не убил тело, он все равно не оставит в покое душу, то нематериальное нечто навсегда останется в заложниках у наркотика.
   Перед плотно закрытыми глазами плясали яркие пятна и маленький огонек служебного сообщения. Корабельная сеть требовала внимания инженера энергетической установки. Что там еще?
   Руки дрожали. Сильно. Зубы выбивали барабанную дробь. Все тело покрылось неприятным холодным потом – только зря извел порцию воды. Чертов синдин!
   Куцев открыл шкафчик с разным банно-прачечным скарбом, руки сами нашли нужное: небольшой пузырек с маленькими белыми таблетками. Эта штука разрешена, хоть и не приветствуется. Ему обещали, что поможет. Не навсегда, на пару дней максимум. Не обманули – пока что помогало.
   Трясущимися пальцами он выковырнул белый кругляш и быстро, будто боялся куда-то опоздать, сунул его в рот. Пересохшее горло конвульсивно задергалось, пытаясь протолкнуть химическую отраву внутрь. Рот наполнился мерзким резиновым вкусом, но крупная таблетка упорно не желала проваливаться в желудок, норовя перекрыть доступ воздуха в легкие. К горлу подступила тошнота, перед глазами поплыли черные круги.
   Куцев рванулся в каюту, схватил бутылку с остатками воды и, щедро поливая голую грудь, сделал несколько судорожных глотков. В горле все еще саднило, но дыхание стало свободным. Озноб нехотя отступал.
   Служебное сообщение продолжало назойливо моргать в углу поля зрения. Что там еще стряслось?
   Куцев активировал зашитую в указательный палец мышь и открыл сообщение. Превышение штатных параметров температуры в реакторе. Ничего критического, если бы угроза была реальной, корабельный компьютер не предлагал бы инженеру энергетической установки ознакомиться с сообщением, а орал благим матом на все судно.