Виталий Иванович Пищенко. Замок Ужаса

   – А что в нем особенного? – спросил я.
   – С этим перстнем связано древнее семейное предание. Может быть, такое же древнее, как этот замок, – Гюстав помолчал. – Считалось, что он приносит счастье главе рода. И надевать его полагалось только в день свадьбы, ни в коем случае не раньше. Лет триста назад перстень пропал, а в прошлом месяце мы нашли в одной из стен маленький тайник. В нем была шкатулка с фамильными драгоценностями и среди них – этот перстень. Триста лет его никто не брал в руки… Вот я сегодня и не устоял. Тем более – такой день…
   – И правильно сделал, – сказал Андрей.
 
   В ту ночь я долго не мог уснуть. Сказывалась необычная обстановка или просто привык за последнее время ложиться под утро, не знаю. Ворочаясь на широченной кровати, я вслушивался в отдаленный плач ночных птиц, вспоминал день, ломал голову над парадоксами времени, о которых говорил Андрей…
   Часы пробили три раза, и я повернулся на бок, твердо решив отбросить все мысли до утра, когда в коридоре послышались быстрые шаги. Кто-то толкнул было мою дверь, прошел дальше, потом из комнаты Бориса послышались встревоженные голоса. Что могло случиться?
   Прислушиваясь, я сел на кровати. В тот же миг дверь комнаты распахнулась. На пороге стоял Борис.
   – Коля, вставай! Быстро буди Андрея, – голос его дрогнул: – Гюстав убит!

2

   Боюсь, что представшую перед нами картину я не забуду никогда. И сейчас, спустя годы, она заставляет меня порой просыпаться от ужаса.
   Гюстав лежал на спине, запрокинув голову. Полоска неестественно голубых зубов ярко блестела на бородатом лице. В грудь по самую рукоятку был вбит длинный обоюдоострый кинжал. Кровь протекла на пол, собралась лужицей у кровати, протянулась извилистой темной струйкой к двери. Он был мертв. А рядом, подложив ладонь под щеку, чуть улыбаясь, спокойно спала Ольга.
   К ней и бросился Борис. Гюставу он уже ничем не мог помочь – это было видно с первого взгляда.
   – Что? – спросил я.
   – Ничего не пойму, – растерянно пробормотал наш врач.
   Он взял в правую руку тонкое запястье Ольги, пальцами левой приподнял веко.
   – Похоже на какое-то сильное снотворное. Марианна, помоги…
   Марианна всхлипнула, но все же подошла к мужу. Стараясь не смотреть на мертвого Гюстава, помогла Борису приподнять Ольгу.
   – Лучше унести ее отсюда, – Борис повернул к нам озабоченное лицо.
   Я оглянулся. В дверях соляными столпами застыла четверка актеров. Старичок-горнист поддерживал плачущую у него на плече Веронику и что-то тихо шептал ей на ухо, ласково проводя рукой по рассыпавшимся прядям волос.
   – Помогите врачу, – резко скомандовал я артистам. – Потом всем разойтись по своим комнатам.
   Через пару минут мы остались втроем: я, Андрей, никак не отреагировавший на мой приказ, и Гюстав – вернее то, чем он стал.
   Я нажал на браслете индивидуальной связи кнопку служебного канала. Мимоходом подумал: хорошо еще, что не успел обменять спецбраслет на обычный. В отделе дежурил Василий. Его чуть размытое изображение зависло в воздухе в полуметре от нас. Увидев меня, дежурный растерянно захлопал глазами.
   – Соедини с шефом, – сказал я, – срочно.
   Можно было, конечно, связаться с ним самому, но я предпочел придерживаться инструкции: в таком деле чем точнее все выполнишь – тем лучше.
   – А что случилось? – спросил Василий, послушно наклоняясь над пультом.
   – Убийство.
   Дежурный тихо присвистнул, и тут в разговор включился шеф. Если у него и оставались какие-то остатки сна (а что еще делать нормальному человеку глубокой ночью), то мой вид наверняка выбил их в считанные мгновения.
   В нескольких словах я доложил о случившемся.
   – Раньше чем через два часа я не доберусь, – сказал шеф, – так что жди утром. Эксперты прилетят со мной. Что предлагаешь делать?
   – Проведу осмотр, сниму показания с обитателей замка, – коротко отрапортовал я.
   Шеф согласно наклонил голову:
   – Действуй.
   О том, что я в общем-то уже не работаю в розыске, не было сказано ни слова.
 
   – С чего начнем? – негромко спросил Андрей, напоминая о своем присутствии.
   Я наклонился над телом. Как страшно звучит это слово по отношению к любому человеку! Что уж говорить о том, чью руку пожимал всего несколько часов назад…
   Удар был нанесен точно – под седьмое ребро. Кинжал задел сердце, и смерть наступила мгновенно.
   – Профессионально… – констатировал Андрей.
   Я поморщился. Не знаю, как уж там Шерлок Холмс терпел своего Ватсона, но я риторических замечаний не к месту не выношу. Тем не менее я спросил:
   – Что ты имеешь в виду?
   – Точность удара, а главное – его силу. Вонзить по рукоятку тупой кинжал непросто.
   – С чего ты взял, что кинжал тупой?
   – Знаю. Он висел на стене рядом с этой дурацкой железной лапой. Вечером я осматривал его, примерял, как ложится на руку. Ручаюсь, его не точили лет четыреста.
   – Ясно, – ответил я, а потом спросил: – Ты не помнишь, когда Гюстав уходил, перстень оставался у него на руке?
   – Да, конечно. Помню совершенно точно, потому что еще подумал, когда прощались, как бы не повредить ему кожу на пальцах. Знаешь, при сильном рукопожатии такое случается, если кольцо…
   – Знаю, – перебил я друга. – Но теперь перстня нет. И положение руки какое-то неестественное… Интересно, легко ли перстень надевался на палец?
   Андрей задумался, потом не совсем уверенно произнес:
   – По-моему, довольно свободно. Когда мы беседовали втроем, я заметил, что Гюстав передвигал кольцо по пальцу вверх-вниз, словно оно ему мешало.
   – Ясно, – я повернулся к выходу: – Идем, здесь до приезда экспертов трогать ничего нельзя. Я побеседую с остальными, а ты уж, будь добр, иди к себе. А еще лучше – поднимись к Борису и узнай, как там Ольга.
 
   Конечно, по своим комнатам они не разошлись. Молча сидели в тронном зале, отвернувшись от оставшегося неубранным праздничного стола. Заслышав мои шаги, дружно встали. Только Вероника осталась сидеть. Слезы стекали по ее щекам, и она, совсем по-девчоночьи всхлипывая, растирала их по лицу плотно сжатым кулачком.
   – Хотелось бы поговорить с вами, – сказал я, показывая свой служебный жетон.
   Ответа не дождался. Все молча смотрели на меня. Лица напряженные и почему-то виноватые. Эту особенность я подметил давно: ни при чем человек, а выражение лица такое, будто стыдится невесть чего.
   – Еще раз прошу разойтись по комнатам. Я сам к вам зайду. А вы, Вероника, задержитесь, пожалуйста.
   Сам затворил дверь, нарочито не торопясь вернулся к очагу, сел в кресло напротив заплаканной девушки. Спрашивать не пришлось, слова сами вырывались из нее, чувствовалось, что Вероника стремится выговориться, спрятать за рассказом ужас пережитого.
   – Я не спала, смотрела визор, передавали гала-концерт из Южной Африки. Потом прошел вызов по видеофору. Я ответила. Это был брат Гюстава.
   – У него есть брат? – удивился я.
   – Да, младший – Ричард. Он был на каком-то симпозиуме и прилетит завтра. Он хотел еще раз поздравить Гюстава. Вечером дозвониться не смог, ведь в тронном нет видеофора. Ну вот… Он извинился и попросил, если можно, позвать Гюстава. Сказал еще, что сам связаться с ним не может, видимо Гюстав отключил свой канал.
   – А индивидуальная связь? – спросил я.
   – Гюстав никогда не пользовался браслетом. Не любил почему-то. И Ольга из-за этого частенько не брала с собой БИС. Поэтому Ричард и позвонил мне. Он здесь часто бывает, мы хорошо знакомы, ну вот… Я с ним поболтала минутку, рассказала о том, как вечер прошел, и пошла за Гюставом. Постучала в дверь, мне никто не ответил. Я уже хотела уйти, но вдруг заметила, что дверь приоткрыта. Я сначала удивилась, а потом подумала, что, может быть, Гюстав с Олей вернулись к ребятам. Толкнула дверь и… – голос ее сорвался, слезы опять потекли из глаз.
   – Ну, ну, ну, не нужно, – не успокоить я ее пытался, какое тут к черту спокойствие, а просто говорил какие-то нелепости, потому что молчать в такой момент просто нельзя.
   Вероника продолжала всхлипывать, но в руки себя взяла.
   – Дверь была широко раскрыта? – спросил я.
   – Нет, – покачала головой девушка, – не больше, чем на ладонь.
   – А свет в комнате горел?
   – Да, я поэтому и вошла. Горел большой светильник на стене.
   – У него еще такой резкий неприятный свет? – уточнил я.
   – Да, но это если он включен на полную мощность. Когда вполнакала – свет совсем не резкий.
   – Так… И еще вопрос. Вспомните, Вероника, вы никого не встретили в коридоре?
   Она отрицательно качнула головой, ответила очень уверенно:
   – Нет.
   – А шагов перед этим или шума не слышали?
   Опять отрицательный жест.
   – Я ведь визор слушала. Через наушники. Когда к дверям подходила, ребята пели под гитару, это помню хорошо.
   – А где пели?
   – По-моему, на балконе.
   – И что вы сделали после того, как вошли в комнату Гюстава?
   Опять слезы в глазах. Нескоро она станет прежней беззаботной хохотушкой.
   – Не помню… Я как увидела… Опомнилась уже на вашем этаже. Мне Оля говорила, что Борис – хороший врач. Вот я к нему…
   – Спасибо, Вероника. Давайте я вас провожу до комнаты.
   С кресла ее буквально снесло:
   – Нет! Я боюсь!.. Лучше к ребятам…
   Дверь скрипнула, и в зал вошел Андрей. Очень вовремя.
   – Ничего страшного, – ответил он на мой вопросительный взгляд. – Борис был прав. Снотворное. Правда, доза довольно сильная, но жизнь Оли вне опасности.
   – Слава богу, – облегченно вздохнул я. – Идите-ка, Вероника, вместе с Андреем к Боре. Может, помощь ваша понадобится.
   Андрей, умница, все понял и увел девушку. Борис, конечно, и сам справится, зато ей помощь врача не помешает.
 
   Обитатели замка размещались на первом этаже той самой пристройки, из рассказа о которой у меня в памяти, до сих пор, осталась одна фраза: «девятнадцатый век».
   Первая комната налево – Ольгина. Никого в ней нет, и делать мне там нечего. Рядом страшная дверь, будь моя воля, век бы я в эту комнату больше не заглядывал. Дальше комната Вероники, еще дальше – старичка-горниста, все время забываю его фамилию. Ну, а правая сторона – апартаменты артистов. С них и начнем.
 
   На стук в дверь откликнулись моментально:
   – Войдите!
   Форейтор, лихой рубака, гитарист, знаток старинных песен и современных баллад.
   – Скажите, Алексей, что вы делали после того, как Гюстав с Ольгой ушли из зала?
   – Сначала там же и сидели вместе со всеми. Потом вы с Андреем ушли…
   – Прежде ушли Борис с Марианной и Вероникой.
   – Да, правильно. Наш старичок Ройский пожаловался на усталость и отправился спать что-то около одиннадцати. Гюстав с Ольгой вышли из зала, если не ошибаюсь, в начале первого. Минут через десять ушли Борис с Марианной и вместе с ними Вероника. Потом вы с Андреем. Почти сразу после вашего ухода мы перебрались на балкон. Пели песни, шутили… Потом, когда услышали шум, прибежали.
   – Вы находились на балконе все четверо, и никто не уходил?
   – Почему не уходил? Яцек сходил за курткой, я выходил, Павел.
   – Надолго?
   – Мы с Павлом минуты на три-четыре, не больше. Зашли ко мне и сразу назад. А Яцек чуть подольше ходил, его комнаты дальше по коридору.
   – Уходили вместе?
   – Нет. Яцек – сразу после того, как на балкон перебрались, а мы – минут за двадцать до того, как шум услышали.
   – В коридоре никого не встретили?
   – Нет.
   – А Яцек?
   – Не знаю. Он ничего не говорил.
 
   Павел. Высокий, худощавый, на редкость гибкий парень.
   – Вы здесь давно работаете?
   – Первый год. Работой в полном смысле это не назовешь. У нас с Алексеем практика, а Яцек с Маруфом только институт закончили. Им Гюстав предложил в музее поработать, они согласились, приехали осмотреться.
   – Давно дружите?
   Улыбка на лице. Совершенно естественная, открытая. Похоже, дружба здесь настоящая. Как у нас с Андрюшкой. Но улыбки уже нет. Вспомнил о происшедшем и мигом стер ее с лица. Наверняка мучается сейчас, корит себя за легкомыслие. Отсюда и сухой тон ответа:
   – Давно.
   – Расскажите-ка, Павел, что вы делали после того, как мы ушли из зала.
   Рассказывает подробно, старательно вспоминая все мелочи. Но ничего нового в дополнение к рассказанному Алексеем не узнаю. Грустно.
   Яцек. Сидит сгорбившись, катает в ладонях бокал с темной жидкостью.
   Заметив мой взгляд, пояснил:
   – Борис налил какую-то настойку. Вкус мерзкий, но успокаивает.
   Отставив бокал, резко вскочил, сжал кулаки:
   – Ну кто, кто мог это сделать?
   – Вы давно знакомы с Гюставом?
   – Третий год. Он у нас в институте читал лекции. Такой человек!
   – Он… крупный ученый? – слово «был» я так и не решился произнести.
   – Какое это имеет значение? И что значит – крупный, мелкий, средний? Люди к нему тянулись, понимаете? Легко с ним было, интересно. Задаст, бывало, вопрос или идейку подкинет, мелкую вроде, незначительную. А начнешь думать, сопоставлять давным-давно известные факты – глядь, а за ними что-то новое… А как он радовался, когда у нас что-то получалось! Да и не только у нас… Знаете, я всегда думал, что история – это для него временно, хотя и любил ее Гюстав беззаветно. Так же как и Ольгу. Только все равно дорога его мне по-другому представлялась. Каким Учителем он мог стать! И вот… Найдете вы этого?
   – Найдем. Только помоги. Скажи, ты уходил от ребят с балкона?
   – Да. Зашел в комнату, взял куртку и сразу вернулся.
   – Когда это было?
   – Да практически сразу, как вы ушли. Точно, когда я вышел в коридор, вы с Андреем поднимались по лестнице на второй этаж. Андрей чуть впереди, вы – сзади.
   – Когда возвращался, никого не видел?
   – Нет.
   Маруф. Самый низкорослый из четверки, но плотный и подвижный, словно шарик ртути.
   – Что входит в твои обязанности? Кроме участия в спектаклях, конечно.
   Улыбка широкая, чистая. И почти мгновенно – та же реакция, что и у Павла. Эх, мальчики, какой удар нанес вам негодяй, забравший жизнь Гюстава! Да разве только вам? Об Ольге даже подумать страшно… Потом, все потом, сейчас все внимание ответам Маруфа.
   – Мы с Павликом готовим расчеты для проведения раскопок. В основном внизу, там, по мнению Гюстава, могли остаться развалины города.
   – И как вы это делаете?
   – По-разному, – пожал плечами Маруф. – Вообще-то археология – наука консервативная. Лопатка, совочек, кисточка – без них никуда. Гюстав любил повторять, что руки человека – самый лучший инструмент, что бы там ни изобретали ученые. Но аппаратура, конечно, появляется. Тот тайник мы с помощью ирий-излучателя нашли.
   – Ты имеешь в виду тайник, где была шкатулка с перстнем?
   – Ага. Гюстав с Ричардом долго спорили, где он может быть. А излучатель – раз и высветил! И дверь в подземелье так же нашли. Я вообще-то люблю с техникой возиться. Гюстав на меня и охрану замка возложил.
   – Расскажи подробнее.
   – Ну, охрана – это, если честно, громко сказано. Стандартный силовой купол вокруг музейного комплекса.
   – Но ведь замок стоит на обрыве?
   – Ну и что? Немного изменили программу. Получилась почти полная сфера. Силовое поле прижимается к скале. Очень надежно.
   – А зачем она вообще нужна, эта защита?
   – Ну, мало ли что… Дождь, ветер сильный. Музей все-таки.
   – И когда ты ее включил?
   – Как всегда. Посетители ушли, я проверил, не остался ли случайно кто-нибудь, и включил.
   – Проверил… Это что, ходил по всем помещениям?
   Похоже, моя назойливая тупость уже удивляла Маруфа, но отвечал он по-прежнему вежливо.
   – Нет, что вы. Какой смысл ходить, если в каждом помещении датчики установлены. Если на территории музея есть посторонний, защита не включится.
   – И в подземелье датчики есть?
   – И в подземелье, и во дворе, и в дворовых постройках – везде.
   – Значит, незаметно проникнуть в замок или выйти из него не сможет никто посторонний?
   Что стоит за этим вопросом, мальчишка понял сразу. Побледнел, но ответил твердо:
   – Нет. За это я ручаюсь.
   Совсем весело… Классическое «преступление по-английски»… Читать про подобное я читал, а сталкиваться, слава богу, не приходилось… До сегодняшней ночи…
   – Спасибо, Маруф. Скажи мне еще вот что…
   Те же вопросы: кто уходил, куда, зачем, надолго ли, когда? Те же ответы… Стоп! Вот это важно.
   – Когда, ты говоришь, вернулись Павел с Андреем?
   – В половине третьего. Я ближе всех к залу сидел, слышал, как часы били, когда они вошли.
 
   Осталось поговорить со старичком-горнистом. Вспомнил наконец его фамилию: Ройский, Вильям Ройский. Потом поднимусь к друзьям – может быть, они что-нибудь заметили. Больше сделать ничего не успею – небо на востоке уже светлеет, вот-вот прибудет шеф со следственной бригадой…
   В номере Ройского едко и неприятно пахло каким-то лекарством. Да, сегодня у Бориса недостатка в пациентах нет.
   – Садитесь, пожалуйста.
   Старичок – сама вежливость. А глаза в прожилках, красные. Раньше я этого не замечал. Плакал, что ли?
   – Спасибо.
   Странно, все номера одинаковые: две комнаты, небольшая прихожая. Но в этом своя – особая атмосфера. Комнаты почему-то кажутся совсем маленькими. Может быть, дело в тяжелых стеллажах, заставленных от пола до потолка книгами в потертых золоченых переплетах?
   Ройский заметил интерес, который я проявил к его библиотеке.
   – Это вся моя жизнь, – просто сказал он, ласково касаясь рукой фолиантов. – Сколько себя помню, интересовался историей. Но не всей, а как бы это сказать… В приложении к самому себе, что ли?.. В каждой из этих книг есть упоминание о моих предках. Тридцать четыре поколения – это не шутка! Рыцари, дворяне, воины, купцы, исследователи, солдаты, рабочие… Чем только не занимались Ройские на протяжении веков! А я горжусь. Горжусь тем, что я – последняя ветвь, да какая там ветвь – последний сучек на могучем дереве. Так уж вышло, что семьей я не обзавелся. Со мной род Ройских угаснет, но в памяти человеческой останется. Вам, наверное, трудно понять мои причуды?