Владимир Гриньков. Министерство мокрых дел

Владимир Гриньков
Министерство мокрых дел

* * *

   Я не знаю в жизни ничего более неожиданного, чем неприятности. Никогда не успеваешь к ним подготовиться – они возникают внезапно, не заботясь о том, что ты еще не оклемался от предыдущих. Со счастливыми случайностями как-то не так удачно получается: они приходят не часто, не так неожиданно и быстро растворяются в потоке суеты. А вот у неприятностей удар точный – они бьют сразу и наотмашь.
   Мы сидели вдвоем со Светланой в офисе нашей студии. Если вы решили, что мои мысли о неприятностях – это о Светлане, то ошиблись. У нас с ней полное взаимопонимание, крепкая любовь (в далеком прошлом) и столь же крепкая дружба (это сейчас). Такими подругами мужчины не разбрасываются, их ценят, и я не исключение. Так что Светлана для меня – друг, почти сестра и заодно коллега.
   Светлана разбирала поступившую почту. Я же творил. Творческий процесс протекал следующим образом. Я сидел развалившись на диване и смотрел в потолок. У нас на носу была съемка очередного выпуска программы «Вот так история!». Сценарий готов, участвующие в сценах люди замерли в положении высокого старта, герой программы уже давно созрел (хотя лично он о том даже не догадывался), а я все тянул. Не могу точно определить причину внезапно охватившего меня ступора, но «добро» на съемку я не давал. Что-то мне в сценарии не нравилось.
   – У нас график, – спокойно напомнила мне Светлана. – Сроки.
   Сказала без укора и нажима. Надо, мол, снимать – только и всего.
   Я оторвался от тяжких дум и посмотрел на нее. У Светланы сейчас был вид делопроизводителя какой-то заштатной государственной конторы. Только черных нарукавников не хватало для полного сходства.
   – Что с почтой? – спросил я, только чтобы не отвечать на хотя мягко, но прозвучавший в ее словах укор.
   – Пишут, – ответила она неожиданно резко.
   – Подбрасывают новые идеи? – Я попробовал придать своему вопросу игривость.
   – В каждом втором послании, – коротко отозвалась Светлана.
   – Озвучишь? – не унимался я.
   – Соседа вот своего предлагают разыграть. У него машина, и в эту машину прямо на его глазах въезжает «КамАЗ»… – печально ответила она.
   – Да, это свежо, – заскучал я.
   Светлана вздохнула и одарила меня взглядом, в котором читалось бесконечное сочувствие.
   – У тебя нехорошее настроение, Женька… – осторожно сказала она.
   – Ты чертовски проницательна, – машинально ответил я. Больше всего мне хотелось, чтобы меня все и навсегда оставили в покое.
   Светлана с хрустом вскрыла очередной конверт. Видимо, она все-таки разозлилась.
   – Все нормально в нашем сценарии, – сказал я примирительно. – Все хорошо. Все гладко. Это-то и не нравится!
   – Сценарий как сценарий, – монотонным голосом ответила Светлана, читая свежевскрытое письмо.
   – Изюминки нет.
   – А вот еще! – сказала Светлана, пробежав глазами текст очередного послания. – Предлагают закатать в банки с этикеткой «Тушенка» красную икру.
   – И что?
   – И так продавать.
   – А смысл?
   – Ну, покупает человек якобы тушенку, приносит ее домой, открывает, а там вместо тушенки…
   – Как же мы это снимем? – Я не дал ей договорить. – Ну, купил, бросил в сумку, принес домой. Как снимать его, если он сидит за бронированной дверью своего жилища? Откроет втихаря нашу «тушенку» и помчится за следующей банкой. Этак на него красной икры не напасешься. Хотя… – Я развеселился. – Если вот только эту икру продавать не в жестяных банках, а в стеклянных…
   – В прозрачных, что ли?
   – Ну! Видно же, что икра. А на этикетке написано большими буквами: «Тушенка говяжья». А? И цена – не как у икры, а как у тушенки. То есть почти даром. Вот это нормально!
   – Неплохо, – оценила Светлана, вскрывая очередной конверт. – Камеру прячем где-нибудь за спиной продавца и снимаем лица покупателей крупным планом.
   – Покупатели продавцу: «Это все-таки икра или тушенка?»
   – А он им в ответ: «Читать умеете? Написано же!» – Было видно, что и Светлану развеселила эта идея.
   – Ага! И на ценнике тоже печатными буквами крупно: «Тушенка говяжья».
   – В общем, не верь глазами своим, – резюмировала Светлана и развернула присланную по почте газету.
   – Да, из этого сюжета что-нибудь можно вытянуть… – Кажется, эта идея мне начинала нравиться.
   – Жень! – вдруг всполошилась Светлана. – Как твое отчество? Иванович?
   Я даже не сообразил, что у нее изменился тон, и ответил беспечно:
   – Иванович.
   Она опустила газету, и только тогда я увидел ее лицо. На нем не осталось и тени недавней улыбки, лишь какая-то гримаса.
   – Что за чушь? – сказала она с досадой и почему-то со смущением.
   Если бы не выражение ее лица, я бы не сдвинулся с места. Но лицо уж больно было нехорошее. Я подошел к столу и взял газету из Светланиных рук. Светлана вроде бы пыталась мне ее не отдать, но у нее не получилось.
   «Это» я увидел сразу. Небольшое, окаймленное траурной рамкой сообщение было обведено красным фломастером. Чтобы, значит, долго не искали.
   «Трудовой коллектив и друзья скорбят о безвременной кончине своего товарища – Колодина Евгения Ивановича и выражают искренние соболезнования родным и близким покойного».
   Подобных сообщений я перевидел тысячи, но это было особенное, потому что Колодин Евгений Иванович – это я.
   – Может, речь не о тебе? – неуверенным голосом предположила Светлана.
   – Тогда почему эту газету прислали в конверте именно к нам в офис? Да еще обвели сообщение фломастером? – Я не нуждался в Светланином сочувствии.
   И вдруг мне стало по-настоящему плохо. Да, обо мне речь. Я умер. Вот так дела!

* * *

   У Кости Жихарева было удивительное и редкое по нынешним временам свойство. Он давал деньги, ничего не требуя взамен. Жихарев был бизнесменом средней руки, имел в Москве три фирменных мебельных салона и на нашем горизонте появился совершенно случайно. Я познакомился с ним при подготовке съемок очередного сюжета. По сценарию предполагалось разыграть одну очень небедную даму. Дело должно было происходить как раз в мебельном салоне. Дама приезжает туда, чтобы купить спальный гарнитур по совершенно сумасшедшей цене – этот гарнитур она присмотрела уже давно. Продавцы вьются вокруг нее, лепеча комплименты ее вкусу.
   Дама, зная цену льстивой вежливости алчных продавцов, пропускает все мимо ушей, деловито оформляет покупку, и вот тут-то, когда она уже отдала деньги, начинается самое интересное. За те пять минут, пока ей выписывали чек и пересчитывали толстенные пачки купюр (а гарнитур, скажу вам, стоил никак не меньше трех новеньких «Мерседесов»), выставочный образец гарнитура подменили. Внешне он, конечно, был как и прежний, но только внешне. И когда покупательница идет к выходу из мебельного салона (гарнитур в разобранном виде ей должны доставить чуть позже, прямо со склада), она проходит мимо выставочного образца, а там крутится один из продавцов. Продавец будто бы случайно открывает дверцу платяного шкафа, и внутри наша дама вместо виденного ранее великолепия видит грубого изготовления нешпонированные полки из древесно-стружечной плиты и прочие безобразия. Не веря увиденному, она приближается, продавец пытается прикрыть дверцу, а та дверца вдруг отрывается и – ба-бах! – об пол, при этом разлетается вдребезги зеркало. Еще бы дверце не оторваться, если она держалась на еще тех петлях да на кривых гвоздях вместо шурупов. Продавец заливается краской от смущения и бормочет что-то об этих чертовых поляках, которые мебель делать не умеют и вообще… Тут багровеет и наша дама, потому что о польском происхождении гарнитура она слышит в первый раз. До этого речь шла об итальянской мебели, и на ценнике ведь было ясно написано: «Производство: Италия». Дама метнулась к ценнику, а там: «Производство: Польша». Зато цена прежняя – эквивалент трех «Мерседесов». Ну, внутри гарнитура, вы понимаете, обнаруживается сплошной ужас, совсем не то, что пять минут назад видела наша покупательница, и стоить этот набор древесно-стружечных плит таких больших деньжищ никак не может, но деньги покупательнице возвращать никто не собирается, потому как: «Уважаемые покупатели! Купленные в нашем салоне товары обмену и возврату не подлежат» – выведено крупно на стене печатными буквами.
   Понятное дело, истерика, скандал… Вы видели когда-нибудь разъяренную русскую бизнес-леди? Пахнет она, конечно, «Паломой Пикассо», но свои интересы отстаивает стойко, имея в генах память о битве за жизнь в коммунальной квартире, о грызне в очередях за хозяйственным мылом в семьдесят восьмом году и опыт борьбы за единственную на сто пятьдесят семь желающих путевку в дом отдыха в поселке Суходядьково. В общем, зрелище получилось не для слабонервных. В тот раз мы отсняли превосходный материал.
   А разворачивалось это действо в мебельном салоне, который как раз и принадлежал Косте Жихареву. Костя в тот раз даже не взял с нас денег. То есть договор мы подписали, и сумма там была проставлена, но Костя, после того как понаблюдал за нашей работой, неожиданно сказал мне:
   – Денег не надо. Не перечисляйте ничего.
   Из любви к искусству, так сказать, действовал. Мне оставалось только его поблагодарить.
   А через месяц он позвонил сам.
   – Ты говорил, у вас случаются дорогие съемки, – сказал он.
   – М-да, – философски изрек я в микрофон. Все в нашей работе можно если не любить, то стерпеть, кроме поисков этих самых денег, которых всегда не хватает. Возможно, я и ему вскользь сказал об этом.
   – Я подумал, что мог бы вам помочь.
   – Предлагаешь сотрудничество?
   Обычное дело. Бизнесмен дает деньги, а за это получает рекламное время в нашей программе – в самой популярной и высокорейтинговой телепередаче страны.
   – Нет, – добродушно сказал Костя. – Я просто дам денег – и все.
   – И все? – не поверил я. – И ничего взамен?
   – Ничего, – коротко ответила мне трубка.
   Еще из первого знакомства с Костей я вынес впечатление о нем как о человеке приятном и легком в общении, но чтобы вот так – деньгу раздавать, – я и помыслить не мог.
   Тогда мы не на шутку встревожились. Он действительно ни о чем не просил. Сказал, что даст денег. Ему, мол, нравится наша программа, и он готов стать нашим спонсором.
   – За рекламное время? – настаивал я.
   – Нет.
   – Значит, просто дать информацию о тебе в титрах?
   Он подумал и снова сказал:
   – Нет.
   – Тогда в чем смысл?
   – Ни в чем. Просто даю деньги – и все.
   Я почувствовал себя полным идиотом. Зато Демин, когда я ему обо всем рассказал, отнесся к этому совершенно спокойно.
   – Дают – надо брать, – голосом доброго наставника пожурил меня Демин.
   Ему как администратору программы было виднее. И вообще он такой человек – без сантиментов.
   Так мы сошлись с Костей Жихаревым. Он время от времени перечислял нам деньги. Мы (по собственной инициативе) иногда размещали рекламу его мебельных салонов в своей программе. И обе стороны, кажется, были вполне довольны подобным течением дел.

* * *

   С Костей мы встретились в одном из супермаркетов. Жихарев катил перед собой тележку, в которой покоилась бутылка дорогого вина, окруженная разнообразной снедью. Вид у Кости был довольно праздничный. Он всегда производил впечатление человека, вполне довольного жизнью, но в этот день, судя по всему, судьба была особенно к нему благосклонна.
   – Привет! – Его лицо расплылось в широкой улыбке совершенно счастливого человека. – Видел вашу последнюю передачу. Великолепно!
   Он всегда был очень благодарным зрителем.
   – А ко мне в салон приезжала та женщина… – продолжал Костя.
   – Какая женщина? – не понял я.
   – Которую вы разыграли. Ну, гарнитур ей подменили.
   – Скандалила? – Мне вовсе не хотелось доставлять такому милому человеку неприятности.
   – Нет, нисколько. Купила пуфик и два кресла.
   В тот раз, когда мы разыграли покупательницу, всех нас от расправы спас Жихарев. Он пригласил разъяренную розыгрышем даму в свой кабинет, угостил коньяком и здесь же, в кабинете, объявил ей о тридцатипроцентной скидке от цены купленного ею гарнитура. В общем, сэкономил даме один из трех «Мерседесов».
   – Мы с ней теперь друзья, – сказал Костя. – Заходи ко мне, поболтаем. – Он засмеялся.
   Жихарев совершенно не виделся мне бизнесменом. Нет, в своем кабинете он, конечно, смотрелся что надо, но вот вне его стен – тут уж увольте. Глядя на него, невозможно было понять, как такой человек держится на плаву и до сих пор не разорился. В нем жил удалой купец, но совершенно не чувствовалось купеческой же хитрецы. Он жил сегодняшним днем, как будто завтрашний был где-то далеко и вообще это «завтра» могло не наступить совсем. Ему нравилось жить, это было видно, и казалось, что никакие проблемы ему не докучают. Так, чтобы уж совсем без проблем, – не бывает, но Жихарев отмахивался от них, попросту не замечая, и они действительно обходили его стороной, что всем вокруг, безусловно, казалось просто невероятным.
   – Что еще будете снимать? – проявил интерес Костя.
   – Сюжет про шоколадные батончики.
   – Про шоколадные батончики? – будто бы даже изумился он.
   – Да. Мы раскроем тайну их изготовления. Из чего, по-твоему, делаются импортные сладости?
   Жихарев не ответил, только пожал плечами, а в глазах – я видел! – уже блеснули искорки азарта и ожидания скорого розыгрыша. Мальчишка мальчишкой. Какой там бизнесмен!
   – Из дряни из всякой делают, – просветил я его с серьезным видом. – Из мусора. А потом травят наших детей.
   Он ничего не понял, но все равно рассмеялся.
   – Ну-ну, – сказал сквозь смех. – Интересно будет посмотреть.
   – У тебя, кстати, нет хороших знакомых где-нибудь в Министерстве обороны?
   – Нет. В МИДе есть.
   – В МИДе не надо. Надо среди военных.
   – Для чего, если не секрет?
   – Хотим попасть в какой-нибудь подземный бункер. Это уже другой наш сюжет. Стратегические ядерные силы, подземный командный пункт – что-нибудь в этом роде.
   – С бункером без проблем! – радостно отозвался Костя. – Один мой приятель такие катакомбы отхватил…
   – Катакомбы?
   – Бункер в Подмосковье. Еще при Сталине строился. На случай атомной войны. Там какой-то объект был, а потом военные оттуда ушли, бросили его. А мой приятель выкупил. Под склад. Он продуктами торгует, ему нужно. Могу переговорить с ним, если хочешь.
   – Бункер-то хороший?
   – О! Сказка! – с чувством сказал Жихарев и даже глаза закатил от торгового восторга. – Залы размером с футбольное поле. Проезды такие, что два грузовика могут разминуться.
   Да, это бы нам подошло.
   – Но придется самим мастерить декорации, – вспомнил я.
   – Проблемы?
   – Дорого.
   – Дорого – это не проблема, – беспечно ответил Костя. – Помогу.
   Рядом с ним действительно бессмысленно упоминать о проблемах.
   Жихарев подтолкнул свою тележку.
   – Ты мне позвони, – предложил он. – На следующей неделе.
   – Хорошо.
   – Да! – вдруг вспомнил он и снова остановился. – Я в газете видел некролог…
   Я украдкой вздохнул, зная наперед, что он мне скажет.
   – Там у мужика имя, отчество и фамилия – прям как у тебя.
   – Это как бы мой некролог, – спокойно ответил я.
   – Твой? – изумился Костя.
   Я стоял перед ним – живой, здоровый и даже разговаривал вполне связно. Еще бы Косте не изумляться.
   – Кто-то пошутил, – сказал я.
   – Странные шутки.
   – Это точно.
   – А кто?
   – Не знаю.
   – Ты бы узнал, – посоветовал мне Жихарев. – И настучал бы этому шутнику по голове.
   Я махнул рукой – пустое, мол.
   – Как знаешь, – не стал настаивать Костя.
   По нему было видно – он бы такого не спустил. Уж гульба так гульба, а драка так драка. Все по-настоящему.
   – Как знаешь, – повторил он. – Ладно, пока. Звони.
   На том и расстались.

* * *

   – Женька! Мы снимаем сюжет или не снимаем? – спросил у меня Демин.
   Вид у Ильи был не очень-то веселый. Я его понимал. Он все организовал, все подготовил, можно было снимать, а я никак не давал согласия, тянул время.
   – Какие проблемы, Женя? За чем задержка?
   Я и сам не мог объяснить.
   Светлана молчала, не вмешиваясь в наш разговор, и тоже, как и Илья, выглядела удрученной.
   – Мы должны двигаться дальше, – напомнил мне Демин. – У нас на подходе сюжеты про партизан, про подземный ракетный комплекс…
   – Я, кстати, разговаривал по поводу бункера.
   – С кем?
   – С Жихаревым.
   – А с ним-то с какой стати? – изумился Илья.
   – Кто-то из его знакомых приобрел армейский бункер под продуктовый склад.
   – И там можно будет снимать?
   – И там можно будет снимать, а декорации оплатит Жихарев. – Мой голос звучал ровно, но, вероятно, слишком ровно, поэтому Илья переместил свой взгляд на Светлану.
   – Хорошо бы, – сказал он и смерил Светлану долгим взглядом.
   Она почему-то опустила глаза. Сидела за столом и теребила уголок иллюстрированного журнала.
   – А что касается этого нашего сюжета, – вернулся я к прежнему разговору, – снимать, конечно, будем.
   «Но немного позже», – хотелось добавить мне. Чтобы этого не говорить, я решил отгородиться от своих собеседников. Показать, что занят. Выдернул из-под Светланиной руки журнал и плюхнулся на диван. Светлана всполошилась.
   – Верну! – сообщил я. – Когда прочту.
   Я наугад раскрыл журнал и увидел себя. Моя фотография была напечатана крупно, на всю страницу. Я улыбаюсь в объектив, хотя, судя по траурной рамке, радоваться мне особенно нечему. Я вроде бы как убит. Нарисованный красным фломастером кинжал вонзился мне прямо в висок. Красные, нарисованные фломастером же капли крови брызжут в разные стороны.
   Я поднял голову и увидел лица их обоих – и Светланы, и Ильи. В их взглядах застыл ужас, смешанный с состраданием. Вот отчего они были так невеселы, вот почему переглядывались, как заговорщики.
   – Что это? – Я встряхнул журнал.
   – Пришел по почте, – извиняясь, сказала Светлана. – Сегодня утром. Мы не хотели тебе говорить.
   Демин приблизился и сел напротив.
   – Ты кому-то перебежал дорогу, Женька?
   – Думаю, что нет.
   – Тогда почему все это? Некролог в газете. Теперь вот этот фотоснимок в журнале…
   – Не знаю, – честно признался я.
   Я действительно не знал.

* * *

   Главный редактор газеты смотрел на меня с доброжелательной настороженностью во взгляде. Оно, конечно, живая телезвезда приехала, но что ей, этой звезде, надо? Я не стал томить его ожиданием и выложил на стол газету, ту самую. Редактор впился взглядом в отмеченный красным фломастером некролог, пробежал глазами текст, сильно изменился в лице и тотчас же вызвал какую-то неведомую мне Елизавету Михайловну. Выглядел главный редактор очень даже неважно. Я впервые в жизни пожалел о том, что у меня нет с собой валидола.
   Елизавета Михайловна появилась почти сразу, узнала меня, несказанно обрадовалась, и из состояния всеохватного счастья ее с трудом вывел главред.
   – Вот! – сурово сказал он и ткнул в газету пальцем. – Читайте!
   Елизавета Михайловна прочла. Перестала улыбаться. Прочла еще раз. Побледнела. В третий раз пробежала глазами куцый текст. Судорожно вздохнула и тяжело опустилась на очень кстати оказавшийся поблизости стул. Я понял, что ее хватит еще на парочку прочтений. Потом уже одним валидолом не обойдешься.
   – Я жив-здоров, – сообщил я ей очевидное. – Просто какая-то накладочка, наверное, случилась.
   Женщина опять судорожно вздохнула.
   – Что это, Елизавета Михайловна? – спросил ее редактор.
   – Мне принесли… Оплачено по квитанции… Откуда же я знала?
   Я ее понимал. Она принимала объявления от частных лиц и свое дело знала. Текст объявления не должен иметь оскорбительного характера и может быть опубликован после внесения оплаты в редакционную кассу. Оба требования в данном случае были соблюдены. Откуда же ей было знать, что Колодин из некролога и я – одно и то же лицо. Ей такое и в голову прийти не могло. Я-то был жив– здоров, меня Елизавета Михайловна регулярно видела по телевизору. И только сейчас она поняла, что произошло нечто крайне неприятное.
   – Может быть, это ваш однофамилец? – ступил на зыбкую тропу предположений главред.
   – И имя-отчество совпадают? – осведомился я. – И потом эту газету с не имеющим ко мне отношения некрологом пересылают мне по почте?
   – Елизавета Михайловна! Принесите все, что связано с этим некрологом!
   Женщина тяжело поднялась и вышла. У нее был такой вид, будто она твердо решила направиться не в свой кабинет, а к врачу, за больничным, – чтобы в ближайшие несколько дней не появляться на работе.
   – Позвольте, я угощу вас коньяком? – сказал главред. – Он очень неплох, поверьте.
   Он явно старался сгладить шероховатости происшедшего. И коньяком угостил действительно превосходным.
   – История неприятная. – Я решил помочь этому милому человеку выпутаться из скользкой ситуации. – Но вы и ваша газета, не сомневаюсь, тут ни при чем. Единственное, чего мне хочется, – узнать, в чем дело.
   Главред кивнул, давая понять, что и сам не сомневается в безупречной репутации газеты, но в его взгляде я угадал зарождавшуюся надежду на то, что из этой истории можно будет выпутаться с наименьшими потерями.
   – Как вы думаете, что бы это могло быть? – спросил он.
   – Не знаю.
   – Может быть – враги? Конкуренты? – озвучил он собственные подозрения.
   – Конкуренты у меня есть, а вот враги… – Я развел руками.
   Пришла Елизавета Михайловна. Положила на стол перед главредом несколько бумажных листков, стараясь при этом не смотреть на меня. Главред перебрал бумажки.
   – Все как положено, – пожал он плечами. – Квитанция об оплате, текст объявления, паспортные данные подателя…
   – Паспортные данные? – встрепенулся я.
   Да, там все было. Паспортные данные, прописка, фамилия, имя, отчество. Тяпунов Павел Алексеевич.
   – Вы его знаете? – спросил главред.
   – Впервые слышу эту фамилию.
   «Но теперь уж точно познакомимся», – мелькнула у меня будто заготовленная шутка, но я промолчал.
   – Вы можете снять ксерокопии? – спросил я, когда пролистал все квитанции.
   – Конечно, – кивнул главред.
   Он окончательно уверовал в то, что все обойдется. Бумаги в порядке, да и собеседник настроен совсем не агрессивно.
   Я провел в его кабинете еще четверть часа. Мы расстались почти друзьями. Я уехал из редакции в приподнятом настроении.
   Надо только найти этого Тяпунова, все сразу и прояснится. Так я тогда думал.

* * *

   Вечером того же дня мне позвонил Костя Жихарев.
   – Привет! – сказал он с беспечностью человека, которому беспрестанно везет. – Подъехать сможешь?
   – Прямо сейчас?
   – Ну! Посидим, водочки выпьем. Заодно переговоришь с человечком.
   – С каким человечком?
   – Ну ты даешь! Тебе бункер нужен?
   Только теперь я понял.
   – Еду! – быстро сказал я.
   – Жду! – в тон мне ответил Жихарев и повесил трубку.
   В кабинете у Жихарева, когда я туда приехал, сидел невысокого роста толстячок со щетиной недельной давности на лице. При моем появлении он вскочил (а роста действительно был небольшого) и протянул мне пухленькую ладошку с пальчиками-сардельками.
   – Рад познакомиться! – сообщил он. – Люблю, в общем, вашу передачу. За ее эту… ну, веселость, в общем, за приколы, блин, там всякие…
   Он прямо-таки лучился счастьем и долго не выпускал мою руку из своей. Пришлось проявить настойчивость, а не то так и стояли бы – рука в руке.
   – Это наш продуктовый король, – представил небритого Жихарев. – Пол-Москвы кормит.
   – Трепло! – оценил толстячок комплимент собрата-бизнесмена.
   – Почему? – будто бы обиделся Жихарев.
   – Потому что не люблю я, блин, вот эту трепологию. Люблю, чтоб по-простому, в общем. Меня Борисом звать, – представился мне небритый. – А тебя Евгением, да?
   Он сразу перешел на «ты». Не любил действительно церемоний.
   Жихарев уже выставил на стол водку, три рюмки и нехитрую закуску.
   – А прикольно вы ту фифу разыграли, – оценил Борис. – Ну, которая у Костяна в салоне мебель покупала. Ха-ха-ха!
   У него был смех человека, не отягощенного условностями и ограничениями. Такой смеется, когда ему смешно, и плачет, когда горько. Полная естественность реакций. В чем-то они с Жихаревым, кажется, были похожи. Только Жихарев вел себя как интеллигент, а толстячок… в общем, обычно.
   Первый тост произносил Борис.
   – За знакомство! – предложил он и так двинул своей рюмкой по моей, что я ее едва удержал.
   Жихарев едва заметно улыбнулся.
   – Я, в общем, о чем, – сказал Борис. – Это здорово, что мы встретились. Мне Костян рассказывал, что вы знакомы, но лично я вот так, лицом к лицу чтоб, в общем, за одним столом и из одной бутылки…
   Он, наверное, все еще не мог поверить в факт нашей встречи.
   – И я, в общем, говорю: все твои программы – класс!
   – Человеку надо помочь, – негромко произнес Жихарев.
   – А? – не сразу среагировал Борис.
   – Помочь, говорю, надо.
   – Кому?
   – Вот ему, – Жихарев кивнул в мою сторону. – Они там новую программу готовят. Вроде как в центре управления ядерными силами дело происходит.
   – Ну?
   – Большой зал, пульты лампочками подмигивают…
   – Ну? – опять повторил непонятливый Борис.
   – А зала-то и нет, – подвел его к очевидному дипломатичный Жихарев. – Такого, знаешь, огромного. Чтоб под землей. Бункера, одним словом. И снимать им негде.