Владимир Гриньков. За пригоршню баксов

   – Я хотел с вами поговорить, – сказал Китайгородцев.
   – О чем?
   – Об обстоятельствах, при которых рядом с вами появилась Маша Мостовая.
   – И что же тебя интересует? – осведомился Марецкий.
   Голос все еще беззаботный, но уже угадывается, что как раз на эту тему он не очень-то расположен рассуждать. То ли тема эта ему неинтересна, то ли есть какая-то другая причина.
   – Я объясню, в чем дело, – сказал Китайгородцев.
   Это всегда очень важно – в разумных пределах информировать клиента о том, что вокруг него происходит. Телохранитель и клиент всегда должны быть заодно. В одной связке, как альпинисты. Несогласованность действий может обоим стоить жизни.
   – Мы всегда отслеживаем круг общения охраняемого лица. Это необходимо, Игорь Александрович. Потому что рядом в любой момент может оказаться тот, кто вынашивает недобрые замыслы…
   – Это ты о Маше? – насмешливо осведомился Марецкий.
   – Против нее нет ничего конкретного, – признался Китайгородцев. – Но я навел справки, и открылось кое-что такое, что меня настораживает. О своих подозрениях я просто обязан вам сообщить.
   – Что же там такого страшного? – перестал улыбаться Марецкий.
   Он выглядел удивленным в эту минуту.
   Китайгородцев рассказал ему про поездку Маши в Париж, про то, что источник появления денег у этой девушки до сих пор не установлен, рассказал и про то, как Маша предлагала Китайгородцеву попить кофе…
   – Она ищет подходы к вам, – расшифровал подоплеку Машиных поступков Китайгородцев. – Лично я ей сто лет не нужен. Маша ищет людей, которые могут быть ей полезны.
   – Полезны – чем?
   – Скорее всего, как источник информации.
   – Обо мне?
   – О вас.
   – Все правильно, – подтвердил Марецкий, заметно успокаиваясь. – Ничего странного я тут не вижу. Она ведь пишет обо мне статью.
   – Она сама вышла на вас с предложением подготовить материал?
   – Какая разница? – отмахнулся Марецкий.
   – Разница есть, Игорь Александрович.
   А у Марецкого, как было заметно, стремительно портилось настроение. Он уже не выглядел расслабленным и беззаботным, как еще каких-нибудь пять или десять минут назад. Все больше хмурился. Китайгородцеву даже показалось – еще немного, и Марецкий, не сумев сдержаться, взорвется. Наверное, не надо было сейчас с ним об этом говорить. Пройдет немного времени, Марецкий успокоится, все как следует обмозгует и сам к этой теме вернется.
   – Единственное, о чем я прошу, – мягко и примирительно произнес Китайгородцев, – хотя бы на ближайшее время, пока мы все досконально не выясним, откажитесь от любых контактов с Мостовой.
   Вот тут Марецкий и взорвался.
   – Ты не будешь мне указывать! – заорал он внезапно так громко, что в ушах заложило. – И пошел ты к черту со своими шпионскими историями! Я вышвырну тебя в два счета, если ты будешь думать, что ты тут самый главный!
   Он разозлился не на шутку и кричал, не выбирая выражений. Все это время и Китайгородцев, и водитель сидели неподвижно, как истуканы, глядя на дорогу впереди себя, и только когда Марецкий, отбесновавшись, затих, водитель произнес вполголоса:
   – Извините, но так мы когда-нибудь попадем с вами в аварию.

* * *

   Телохранитель Китайгородцев:
   Я знаю, что нашим клиентам не нравится, когда мы пытаемся о них узнать больше, чем им хотелось бы. А нам это нужно. Такая уж у нас специфика работы. Однажды я охранял человека, у которого была любовница. Обычное дело для наших бизнесменов. От жен своих они любовниц скрывают, от охраны, как правило, нет. Этот – скрывал. То ли стеснялся, то ли другие какие-то резоны у него были. Но мы о его увлечении знали. А поскольку ближайшее окружение клиента всегда просвечивается насквозь, то и за этой женщиной негласно присматривали. И вот она внезапно, в середине учебного года, отправляет за границу своего двенадцатилетнего сына. В сопровождении бабушки. Стали выяснять, в чем дело. И обнаружилось, что к той женщине приходили какие-то люди. Они не угрожали ей. И ничего не требовали. Просто дали понять, что знают о существовании ее сына. Это раз. Знают о том, что она знакома с господином таким-то (то есть нашим клиентом). Это два. И единственное, что им нужно, – знать, когда ее друг вылетает из Москвы в Йоханнесбург. Это три. Женщина испугалась и отправила сына за границу от греха подальше. Возлюбленному своему она не сказала ни слова. Побоялась. Клиента нашего, кстати, никто не собирался убивать, как почти сразу выяснилось. Хотели всего лишь сорвать одну из его сделок. Но срыв имел бы для нашего клиента катастрофические последствия. Нам пришлось поработать с этой женщиной. Когда те люди пришли к ней, она назвала им дату вылета. Ту, которую мы ей подсказали. Но на самом деле наш клиент улетел в Южную Африку неделей раньше. Все обошлось. Он, кстати, так и остался в неведении о тех событиях, что происходили вокруг него.

* * *

   Пока Марецкий отсыпался после бессонной ночи, Китайгородцев отправился в «Барбакан». Костюков уже был там.
   – Ты хотя бы предупредил, что тоже будешь на теплоходе, – попенял ему Китайгородцев.
   – Толик, все решилось в последний момент. Все претензии – к Хамзе.
   Сам Хамза не заставил себя долго ждать. Лицо хмурое, в руках тонюсенькая папочка. Сел за стол, обвел взглядом подчиненных.
   – Ничего особенного по этой девчонке нет. По милицейским базам данных мы ее проверили… По другим источникам…
   Сделал неопределенный жест рукой.
   – В общем – пустышка, – подвел итог.
   Это значит, что дальше этой Машей заниматься бессмысленно.
   – Что у тебя? – обратился он к Костюкову.
   – В штате ни одного из изданий она не состоит. Пишет время от времени материалы, приносит в редакцию, взяли – хорошо, не взяли – дальше идет со своей писаниной. В общем, вольный стрелок. Сейчас, похоже, занимается только статьей о Марецком. Сегодня ночью на теплоходе, по крайней мере, я от нее эту фамилию слышал не раз. С кем ни заговорит, непременно разговор сведет к подопечному Китайгородцева. Девушка умная и на язык острая. Статейка та еще получится.
   – Что ты имеешь в виду? – насторожился Китайгородцев.
   – Разденет она его, Толик.
   – В смысле?
   – В смысле – не комплиментарная статья получится. Пройдется она по Марецкому как танк. Мало ему не покажется.
   – Погоди-погоди! Ты уверен?
   – Конечно. Вот она разговаривает с кем-то, ей про Марецкого гадость какую-нибудь скажут… Ну это же наша тусовка эстрадная, гадючничек такой, наш российский серпентарий. А она этого мимо ушей не пропускает. Напротив, проявляет живейший интерес. Вопросы уточняющие задает, комментариев требует. Всю грязь соберет, а после ее на голову героя выльет.
   После этих слов Китайгородцев сломал с хрустом авторучку. Костюков и Хамза посмотрели на него вопросительно.
   – Вся штука в том, – сказал Китайгородцев, – что Марецкий, судя по всему, ждет статьи как раз комплиментарной.
   Китайгородцев нащупал суть проблемы. Маша старательно окучивает окружение Марецкого, собирая материал для своей статьи, которая будет однозначно негативной.
   Хамза пожал плечами:
   – Ну, если так – я тут ничего особо страшного не вижу. Будь он банкир какой или, к примеру, политик – тогда да. А это публика такая: им плюй в глаза – все божья роса.
   В глубине души Китайгородцев был с ним согласен. Негативная информация о чьем-нибудь бизнесе порой способна этот бизнес разрушить. Компромат на политика может привести к его отставке. А у попсы нашей голимой все с точностью до наоборот. Скандалы вспыхивают один за другим, и никто не ропщет, никому еще хуже от этого не стало. Наоборот, дополнительная реклама.
   – Все-таки его надо поставить в известность, – сказал Китайгородцев.
   – Несомненно, – подтвердил Хамза.
   Это была часть их работы – следить за тем, чтобы по репутации клиентов не был нанесен внезапный удар.

* * *

   Проснувшись, Юшкин обнаружил, что понятия не имеет о том, какой сегодня день недели. Это открытие нисколько его не встревожило. За последний год он привык к тому, что запой – это всегда надолго. Было бы что выпить.
   Он увидел своего собутыльника. Собутыльник странный, конечно. Не пьет, а только подливает.
   – Не спишь? – спросил у него парень.
   Таиться было бессмысленно. Раньше встал – раньше опохмелился. Безотказный стимул.
   – Не сплю, – отозвался Юшкин.
   – Поднимайся, выпьем.
   А на столе уже действительно стояла водка. И когда только этот парень успевает?
   Юшкин лежал с закрытыми глазами и слушал, как булькает наливаемая в стакан жидкость. Эти звуки казались ему музыкой.
   – Пей!
   Парень поднес стакан к самому его носу. Юшкин выпил и даже не стал закусывать. Разве лекарство закусывают?
   – Еще? – спросил парень.
   – Погоди. Вроде отпускает потихоньку.
   Он почувствовал себя лучше. И мысли упорядочились. Уже не метались так бестолково-хаотично, как пять минут назад.
   – Какой сегодня день? – спросил Юшкин.
   – Четверг.
   – А приехали мы когда?
   – Какая разница? Давай еще выпьем.
   Юшкин даже не ответил. Он не помнил твердо, сколько здесь находится, но отдавал себе отчет в том, что провел в этом доме немало дней. Может быть, неделю. Или даже больше. И все это время безымянный и странный собутыльник поит его и кормит, ничего не требуя взамен и даже не рассчитывая, кажется, на банальное «спасибо».
   А ведь его явно специально спаивают. Он не испугался этой мысли и не изумился ей. Просто принял как должное. Он им нужен. Все-таки они до него добрались. Вот только теперь противный холодок появился в груди. И дрожь в руках. В общем, вычислили они его. Парень этот специально приставлен за ним. От этой мысли – снова в груди холодок. Не надо ему пить. Нельзя больше пить. Нет, немножко можно, конечно, но только для отвода глаз. Чтобы парень этот ничего не заподозрил. Потом сделать вид, будто заснул. Не может быть, чтобы этот парень не спал. Или не отлучался куда-нибудь. Надо дождаться удобного момента и дать деру. А не то его, Юшкина, эти ребята в конце концов порежут на куски. Дождется он. Допьется.
   – Давай выпьем! – произнес требовательно парень.
   – Сейчас! – заторопился Юшкин. – Я вот только схожу прогуляюсь.
   Парень вышел за ним следом. Каждый шаг под присмотром. А Юшкин, дурья башка, напивался в стельку да еще и радовался, что ему все подливают и подливают. Бесплатный сыр бывает где? Правильно, там, где тебя прищемит железякой.
   – Тьфу, тьфу! – чертыхнулся он, ударив себя по щеке, а потом по лбу.
   Комаров здесь видимо-невидимо. А людей нет. Сожрали их комары, наверное.
   За все дни, которые Юшкин здесь провел, он изучил только один маршрут – двадцать шагов от дома до туалета и обратно. Видел еще казавшиеся нежилыми домики за деревьями и совсем недавно обнаружил озерцо. Оно, оказывается, было совсем рядом, прямо за тем домом, в котором Юшкин ночевал. И еще одно открытие сделал Юшкин – где-то поблизости была дорога, он явственно слышал, как одна за другой проехали две машины. На большой скорости. Значит, там не проселок, а самое настоящее шоссе. А где шоссе – там люди. Если добраться до людей, ничего этот парень ему уже не сделает.
   – Ты скоро?
   – Иду-иду! – заторопился Юшкин.
   Он услышал звук проезжавшей машины. А ведь уходить надо прямо сейчас, вдруг подумал он. До парня двадцать метров. Вроде как фора. Он помоложе, конечно, чем Юшкин, да и выглядит поздоровее, но шоссе где-то рядом, успеет Юшкин добежать. А там как повезет. Если люди будут, ничего ему парень не сделает. Если даже они сцепятся, будет драка. Юшкин, может быть, его и одолеет. А в дом возвращаться нельзя. Опять его напоит этот вертухай. Надо уходить.
   Но едва он сделал шаг в сторону, как парень крикнул:
   – Стоять!
   Юшкин замер как вкопанный. Потому что испугался так, что ноги отнялись. Но не крика испугался – у парня в руке был пистолет. Он сначала руку держал вроде как за спиной, а когда Юшкин дернулся, парень уже оружие не прятал.
   – Иди сюда! – сказал.
   Он так смотрел, что никаких сомнений не оставалось – застрелит в два счета. Юшкин на ватных ногах шел к нему, некрасиво кривился, будто собираясь заплакать, и бормотал потерянно:
   – Братаны! Нету у меня тех денег! Я же вам говорил! Ну вот хоть на куски меня режьте.

* * *

   Марецкий с Китайгородцевым ехали по загородному шоссе.
   – Ты не сердись на меня, – сказал Марецкий.
   Не попросил, а именно сказал. Разве барин о чем-нибудь просит свою челядь? Не графское это дело.
   – Я не сержусь, – пожал плечами Китайгородцев.
   – Не люблю, когда в мои дела кто-то лезет.
   – При моей работе это неизбежно, – спокойно возразил Китайгородцев. Знаю, мол, что для вас это создает некоторые неудобства, но служба есть служба, понимать надо. – Есть подозрения, Игорь Александрович, что Мария Мостовая, собирая информацию о вас, особое внимание уделяет негативу. Вполне возможно, статью она напишет злую, со скандальным оттенком.
   – Это невозможно! – отмахнулся Марецкий.
   – У нас есть такая информация, – проявил неуступчивость Китайгородцев.
   – Это невозможно, – повторил Марецкий. – Она не напишет обо мне ни одного худого слова, потому что ей, этой пигалице, выплачены авансом такие деньги, каких она еще никогда не держала в руках.
   – За что?
   – За статью обо мне. И за то, что материал обо мне появится в конкретном издании, иллюстрированном еженедельнике, где у нее какие-то связи, где она гарантирует полное отсутствие проблем.
   – И много она получила? – спросил Китайгородцев.
   – Три тысячи я ей заплатил.
   – Рублей?
   – Долларов. Обычный белый пиар, распространение позитивной информации. Чтобы о тебе говорили хорошо, хотя бы вообще что-то говорили, приходится платить. Кто не платит, тот остается на обочине.
   Вот и прояснилась ситуация с деньгами, которые вдруг появились у Маши Мостовой. Не бог весть какая журналистка, зато у нее какие-то концы в издании, представляющем интерес для Марецкого. Все объяснилось и выглядит логично.

* * *

   Они приехали туда, где когда-то давно хозяйничали представители старинного рода Тишковых, но к развалинам родового имения подъезжать не стали, миновав деревню, взобрались на взгорок, где, видимые издалека, на фоне безукоризненно синего неба чернели могильные кресты. У въезда на кладбище Марецкий попросил остановить машину.
   Они пошли по кладбищу меж могил, в большинстве своем неухоженных и заброшенных. Памятников почти не было. Деревянные кресты, редко – железные. Фамилии на некоторых табличках уже не прочитать. Тлен и запустение. И только ближе к центру кладбища – вызывающе аккуратные памятники. Белый мрамор, имена усопших золотыми буквами: «Тишков Петр Андреевич», «Шахова (Тишкова) Мария Дмитриевна»… Несколько памятников, все похожи друг на друга и поставлены совсем недавно. Площадка под них разровнена, лишний грунт сложен кучей на свободном месте. Какой-то мужичок с рулеткой бродил вокруг памятников. Увидел Марецкого, суетливо заторопился навстречу:
   – Здравствуйте вам, Игорь Александрович!
   Будь на голове у него картуз, как пить дать стал бы ломать перед барином шапку.
   – Здравствуй, Степан, – отозвался Марецкий.
   Ткнул невнимательно ладонь для рукопожатия.
   – Ну как тут?
   – Справляемся, Игорь Александрович. Все поставили, как вы велели.
   – А вот крайний вроде косо стоит.
   – Нет-нет, это кажется! – засуетился Степан. – Я вот вам сейчас отвесиком… Прямо вот чтобы вы глазомером вашим…
   Тотчас же извлек из кармана отвес, подбежал к последнему в ряду памятнику, застыл, давая возможность Марецкому лично убедиться в качестве работы.
   Плита стояла ровно.
   – Хорошо, – одобрил Марецкий. – Ты мне скажи, когда отсюда весь этот мусор вывезут? Чтобы здесь не позорно было родственников поминать.
   – А вот к следующей неделе, – затараторил Степан. – Как, в общем, и договаривались с вами. Все будет в лучшем виде. Вы даже не беспокойтесь, Игорь Александрович. Мы свое дело знаем.
   – Дело знаете, а людей нет, – нахмурился Марецкий. – Где люди твои?
   – Так это… – растерялся Степан. – Так отлучились… Придут… Как не прийти…
   – Пьют? – строго спросил Марецкий.
   – Так ить пятница, Игорь Александрович, – пробормотал несчастный Степан, совершенно уничтоженный необыкновенной прозорливостью барина.
   – И что же, что пятница?! – осерчал Марецкий.
   – Ну как же, – бормотал Степан. – Завтра ж суббота… И воскресенье опять же… Выходные, в общем…
   – Если не сделаешь к сроку – я тебе этого не спущу! – посулил Марецкий.
   – Сделаю! – приложил руку к груди Степан, глядя на собеседника с той истовой честностью во взгляде, что выдает обычно человека необязательного и лживого. – Я и людям этим вашим сказал, которые приезжали…
   – Каким людям?
   – А вот в прошлом месяце от вас приезжали, интересовались тут всем.
   – Да кто приезжал-то? – все никак не мог взять в толк Марецкий.
   – Ну как же. Двое на большой машине. Очень вашими предками интересовались, расспрашивали обо всем. Я-то думал, что от вас…
   Китайгородцев видел выражение лица Марецкого и понимал, что тот не в курсе. Но ни о чем расспрашивать его не стал.

* * *

   Хамза внимательно следил за тем, как Китайгородцев на листе бумаги аккуратно вычерчивал схему. В центре небольшой круг – «Марецкий». Рядом еще три кружка. Первый – «Развалины». Второй – «Музей». Третий – «Кладбище».
   – Вот, – сказал Китайгородцев. – Есть три места, которые посещает потомок старинного рода Тишковых. Вот здесь, – он ткнул в круг с надписью «Кладбище», – в том месяце появлялись люди, о которых Марецкому ничего не известно. Они очень интересовались историей рода и вообще всем, что связано с Тишковыми. Я при Марецком не стал расспрашивать мужика, что с теми любопытствующими разговаривал, а расспросить бы его надо. У меня к вам просьба. Отправьте туда кого-нибудь из наших, того же Костюкова, например. Пусть он по всем этим местам проедет, поговорит с людьми.
   – Думаешь, кто-то вокруг Марецкого крутится?
   – Мужик этот на кладбище четко сказал: приезжали и расспрашивали. И я еще одну историю вспомнил. Сначала внимания не обратил, а сейчас вот всплыло в памяти. Недавно мы были в тех краях, Марецкий нас с Машей возил к развалинам своего родового имения. Там к нему кто-то из местных подходил. Спросил тогда у нас: «Тоже любопытствуете?» «Тоже»! Понимаете?
   – Ну и что? – пожал плечами Хамза.
   – Это могли быть те же люди, – сказал Китайгородцев, – что и на кладбище приезжали. Пусть Костюков потопчется там, порасспрашивает. С мужиком на кладбище поподробнее поговорит. Косаря пусть разыщет. В музей обязательно заедет, где истории рода Тишковых посвящена целая экспозиция. Они и мимо музея никак не могли пройти.
   – И что ты хочешь установить?
   – Я хочу понять, действительно ли вокруг Марецкого кто-то крутится? Или это у меня просто паранойя?
   – Да уж, ты с таким рвением ищешь врагов в окружении Марецкого, что, похоже, налицо все симптомы болезни.
   Китайгородцев не обиделся. Подначивал его шеф. Это у Хамзы такая привычка: вроде как поднимает на смех, а на самом деле призывает: давай-ка, мол, братец, выкладывай свои резоны, обосновывай позицию, вижу, что еще не все выложил.
   – Я так неистово ищу врагов Марецкого, потому что до сих пор не понял, для чего он нанял телохранителя. Либо это дешевый выпендреж, либо клиент ощущает угрозу собственной безопасности. Сам Марецкий считает, что опасность ему не грозит…
   – Может, это действительно так?
   – Может, и так. А может, и нет.

* * *

   В парикмахерском салоне людей почти не было. Одиннадцать часов дня. Слишком рано для публики, которая сюда захаживает. Две девушки-работницы, одна клиентка в кресле, охранник на входе, женщина-кассир.
   Марецкий был здесь частым гостем. Китайгородцев сел на диван в углу, откуда ему были видны входная дверь и кресло, в котором устроился его подопечный.
   – Как твой киндер? – спросил Марецкий у девушки, которая начала колдовать над его прической.
   – В деревне он, у бабушки.
   – Далеко?
   – Ивановская область.
   – Скучаешь?
   – Скучаю. Сначала думала – вот и хорошо, что уехал, у меня ведь комната в коммуналке, никакой личной жизни. А уехал – я всего два дня продержалась.
   – Ревешь в подушку?
   – Реву, – засмеялась девушка.
   Охранник решал кроссворд. Здоровенный детина, уши по-боксерски приплюснуты, нос сломан. Пыхтит, хмурится, как школьник, которому не дается задачка.
   Смех. Смеялась девушка, которая стригла Марецкого. Наверное, он сказал ей что-то смешное.
   Распахнулась входная дверь, в комнату ворвались трое: короткие стрижки, лица злые, в руках – обрезки арматуры. Охранника свалили сразу – накинулись на него разъяренной сворой, нанося удары металлическими прутьями. Завизжала одна из девушек.

* * *

   Телохранитель Китайгородцев:
   Из кобуры… Предохранитель…
   – На пол! Все – на пол! Стреляю!
   Марецкий… Бледен… Трое… Растерянны…
   – Лежать!
   Ствол пистолета – в лоб ближайшему… Один пятится к двери… На мушку…
   – Лежать!
   Не лягут… Не верят… Пол… Деревянный… Без рикошета… Можно стрелять… Под ноги… Этаж первый… Можно…
   – Лежать!
   Выстрел… Упали… Одновременно…
   – Вызывайте милицию! Живо!
   По стеночке… К Марецкому…
   – Лежать! Поубиваю!
   За ворот рубахи… Не до сантиментов… За мной… Бледный он очень… У входа могут быть сообщники…
   – Где у вас запасной выход?
   Дверь ногой… Оказывается, была закрыта… Коридор… Что здесь?.. Комната… Женщина…
   – Здесь выход?
   – Да.
   Напугана… Пистолет в моей руке… Пистолет не прятать… Дверь… Двор… Проходной… К своей машине нельзя… Она у входа… Там могут быть сообщники… Машина… Дверца… Марецкого в салон… Водитель испуган…
   – Все нормально, мужик! Вперед! Ты на пистолет не смотри, у меня на него разрешение.
   И уже Марецкому:
   – Нормально! Все хорошо!
   Волосы у Марецкого мокрые. Не достригли его. Вид диковатый, конечно. В другом месте теперь марафет наведет.
   – Вам теперь нельзя здесь появляться, – сказал Китайгородцев. – Забудьте про этот салон навсегда.
   Могут ведь мстить, попадет под горячую руку.

* * *

   Степан, несмотря на ранний час, был уже сильно поддатым. Его Костюков распознал сразу – по словесному описанию, данному ему Китайгородцевым, хотя рядом сидели еще три пьяных мужика.
   – Ты Степан? – на всякий случай уточнил Костюков.
   – Ну, допустим, я, – не очень уверенно подтвердил тот.
   Чтобы мысли собеседника потекли в правильном направлении, Костюков показал ему свое удостоверение. «Ксива» была самой обычной. Из нее следовало, что Костюков является сотрудником частного охранного предприятия «Барбакан». Но на фотографии он красовался в милицейской форме. Фото сохранилось с тех давних уже пор, когда он служил в органах. Ход запрещенный, но действовало обычно безотказно.
   – Поговорим? – предложил Костюков тоном человека, никогда в своей жизни не знавшего отказа.
   Пошел по тропинке, уводя Степана прочь от его собутыльников. Степан послушно шел следом, вздыхая от посетившего его расстройства чувств.
   Шли мимо размытых дождями могильных холмиков, мимо косо стоящих крестов, к машине, припаркованной у покосившегося забора.
   – Садись!
   – З-зачем? – испугался Степан.
   Машина большая и роскошная. Он в таких и не сидел никогда.
   – Садись!
   Сел. Руки держит на коленях. Голову вжал в плечи. И спиртным от него разит за версту. Эх, матушка Россия!
   – Сейчас расскажешь мне о людях, которые приезжали сюда в прошлом месяце. Те, которые про графа расспрашивали. Это ведь ты с ними разговаривал?
   – Нет! То есть да!
   – Послушай, – сказал Костюков. – Меня бояться не надо. Если ты обо всем толково расскажешь, я тебе еще и литр водки поставлю. А если будешь бекать-мекать, вот тогда уж точно держись. Понял?
   – Понял, – с готовностью кивнул Степан.
   – Когда они приезжали?
   – В прошлом месяце, вы же сами сказали.
   – Число помнишь?
   – Нет.
   – А день недели?
   – Не помню. Ну, в общем, после выходных.
   – В понедельник?
   – Не-а.
   – Вторник?
   – Может, вторник. А может, и среда.
   – Среда – это разве после выходных?
   – А у нас так: как пить кончили, на работу вышли, так, считай, выходные закончились.
   – И что – бывает, что в среду только выходные заканчиваются?
   – Ага.
   – Хорошо живете, – признал Костюков. – Широко. Даже завидно. Ну хоть начало месяца? Или конец?
   – В конце это было. Не так давно, в общем.
   – Дверцу открой, – попросил Костюков. – А то уже дышать нечем… Значит, приехали они…
   – Ага, приехали.
   – Сколько их было?
   – Двое.
   – Мужчины? Женщины?
   – Мужики.
   – Машина какая у них?
   – Хорошая.
   – Понимаю, что не «Запорожец». Марку можешь назвать? «Мерседес»? «Тойота»? Или еще какая другая?
   – Я не знаю. Но не наша.
   – Не отечественная?
   – Нет. Большая такая. Красивая.
   – Цвет какой?
   – Черный.
   – Номер запомнил?
   – Далеко она стояла. Не рассмотрел.
   – Ладно. Они сами к тебе подошли?
   – Ну! Я как раз землю там копал…
   – На кладбище?
   – На кладбище. Памятники эти уже привезли, а ставить их нельзя, выравнивать все надо, потом там еще кустарник… Ну, они подошли, сначала памятники смотрели, а я работал, мое дело какое… Потом ко мне подошли. Ты местный? – спрашивают. Ну, местный, допустим. Откуда же мне еще взяться. У меня вон и родители тут похоронены. И дед с бабкой. И брательник мой. Я им и сказал: ясное дело, местный. А это, говорят, графьев Тишковых могилы? А хрен их знает. Это я им ответил. Может, и не их это могилы вовсе. Мне что? Сказали тут памятники поставить, я и ставлю.
   – А раньше другие были памятники, что ли?
   – Раньше совсем их не было.
   – Но могилы-то были?
   – Были.
   – Графские?
   – Говорю же – хрен их знает. Старые там могилы. Почти что ровное место. Никаких тебе крестов.
   – А откуда знаешь, что именно там надо было памятники ставить?
   – Во! – оживился Степан. – И те двое о том же спрашивали. А я им: ну откуда же мне знать? Мне сказали: тут ставить. Я и ставлю, мое дело маленькое.
   – А кто сказал-то?
   – Барин, ясное дело.
   – Какой барин?
   – Ну вот, приезжает тут один – Игорь Александрович.
   – Марецкий?
   – Марецкий, да. Он меня нанял, велел памятники ставить. Они тяжелые, попробуй-ка их поворочать. Сам не сподобился…
   – Давай про тех двоих, – перебил Костюков. – Что еще они тебе говорили?
   – Шибко они этими могилами интересовались, где графья похоронены. Что, мол, да как.
   – Точнее!
   – Ась?
   – Чем интересовались?
   – Говорю же – могилками. Кто тут похоронен, когда. Я им как на духу сказал, что ничего не знаю. Могилкам, может быть, уже сто лет. Или больше. Откуда же мне знать, кто там похоронен? Они тогда с другого боку зашли. Кто, мол, помнит? Может, старики? Я им: пойдите, поспрашивайте.
   – Ну и как? Ходили они?
   – Ходили. Мне потом наши рассказывали. Очень они о тех могилках любопытствовали. А им все равно никто ничего не сказал. Нет, про то, что баре тут были Тишковы – это да, про это помнят. Имение их вон там, за лесочком было. И хоронили где-то тут, ясное дело. Где же их еще хоронить? В чистом поле? А уж эти могилы или другие какие – кто ж знает, если это было сто лет назад? В общем, уехали они и навряд ли что узнали.
   – Сколько раз они приезжали?
   – Я один раз видел. А там кто знает.
   – Кроме могил, еще что-нибудь их интересовало?
   – Спрашивали, появлялся ли кто-нибудь до них тут, не любопытствовали.
   – О чем?
   – О Тишковых.
   – Ну и как?
   – Да вроде не было. Буржуев-то еще когда прогнали? Нас еще и не было тогда. Правильно? Так кому они нужны, эти Тишковы? Вот родственник приехал, Игорь Александрович – ему есть резон колотиться. Он наследник. Глядишь, все к старому повернется, ему эти земли отдадут. А другим зачем графья Тишковы?
   – Понятно, – прервал тираду Костюков. – Еще что-нибудь интересное расскажешь?
   – Не-а.
   – Тогда до свидания.
   – Так это… – заволновался Степан. – Я насчет литры обещанной.
   – У тебя дети есть?
   – Есть, – сказал Степан. – Четверо.
   Костюков открыл багажник машины, который служил ему филиалом домашнего бара и сильно облегчал процесс общения с противоположным полом, достал запаянную в пластик огромную коробку конфет.
   – На, – сказал он. – Детям своим отдашь. А пить бросай, мужик. А то у нас уже не страна, а один большой вытрезвитель. Все, до свидания.
   Нетрезвый Степан выбрался из салона.
   – И не вздумай конфеты на самогон обменять! – крикнул ему вслед Костюков. – В следующий раз, когда приеду, у детей твоих спрошу! Если они конфет этих не увидят, я тебе башку откручу! Ты понял?
   – Понял, – обреченно кивнул Степан. – Что же тут непонятного?

* * *

   Сено скошено, но не собрано в стога. Рядом – развалины тишковского имения. Где-то здесь Китайгородцев, судя по всему, и видел косаря. Нашел его Костюков довольно быстро. Заехал в ближайшее село, спросил у местных, кто косил траву во-о-он в той стороне, и ему сразу же указали нужный дом.