Страница:
Я сразу – пультик в руки и давай щелкать по программам. Сижу, руковожу телевидением. Все просто. Тут главное – кто пальчик на кнопке держит. Нужную кнопку нажал, а там мальчик, уже запрограммированный, говорит, что все честные люди – они воры. А все воры – они честные люди.
Поэтому вора из обвиняемых надо перевести в свидетели. И дальше – из свидетелей – в потерпевшие. Чтобы ему же и возместить материальный ущерб. То есть, если он украл полстраны, то ему надо срочно возместить ущерб и отдать вторую половину.
А Клава все сериал просит. Я говорю, Клава, ну ты же президент, вникай в большую политику. Она: нет, сериал. И отобрала у меня пультик – скинула с телевидения. Перевела в свои пресс-секретари. Соседка спрашивает по телефону, как себя чувствует ваша супруга? И я докладываю:
– С утра рукопожатие моей Клавы было крепкое. А удар сковородой по моей щеке был мягкий. Но мой профиль на той сковороде получился четкий. После этого здоровье Клавы улучшилось, и ее отвезли на «скорой» в резиденцию «Ямки-9». Лечиться и работать с документами. Из документов она взяла с собой паспорт.
А здоровье у Клавы и правда пошатнулось. Потому что, как только она стала президентом, запила сильно.
А как протрезвеет, в отпуск норовит, то в Сочи, то в Карелию. Из отпуска приезжает выпивши. Думу гоняет по квартире. Кот орет от голода. Собачка Клаве вообще импичмент хотела устроить, за руку ее укусила. Но не до импичмента. Потому что попугай помешал, крикнул, гад: “Клава – наш президент!”
А тут как-то к подруге поехала в Долматово, правда, не самолетом, а поездом. Да тут 100 км. Но все равно проспала. В Шадринске только проснулась.
Я говорю, Клава, ты че-то как-то не того. Давай готовь себе преемника. Думаю, кроме меня – некому.
А Клава говорит, преемник уже готов. И тут звонок в дверь. Я открываю, а на пороге – теща. С вещами. Преемник. Фартук Клавин с гербом взяла, перед моим носом потрясла и на себя надела.
Утром говорю Клаве нежно, может, ты погорячилась с преемником, с отставкой? Клава говорит, а я в отставку не пойду. Просто я пойду на повышение. Теперь я не президент, а царь.
И вот я сейчас в большом раздумье, кого на выборах избирать. Или преемника Клавы – тещу? Или плюнуть на них обеих и пойти выбрать себе новую Клаву.
Яичко
Принц и Ницше
Дневник Маши Ницше, ученицы 5 «б» класса.
Дневник Толика Принца, ученика 6 «б» класса
Послесловие
Уголок капитализма
Поэтому вора из обвиняемых надо перевести в свидетели. И дальше – из свидетелей – в потерпевшие. Чтобы ему же и возместить материальный ущерб. То есть, если он украл полстраны, то ему надо срочно возместить ущерб и отдать вторую половину.
А Клава все сериал просит. Я говорю, Клава, ну ты же президент, вникай в большую политику. Она: нет, сериал. И отобрала у меня пультик – скинула с телевидения. Перевела в свои пресс-секретари. Соседка спрашивает по телефону, как себя чувствует ваша супруга? И я докладываю:
– С утра рукопожатие моей Клавы было крепкое. А удар сковородой по моей щеке был мягкий. Но мой профиль на той сковороде получился четкий. После этого здоровье Клавы улучшилось, и ее отвезли на «скорой» в резиденцию «Ямки-9». Лечиться и работать с документами. Из документов она взяла с собой паспорт.
А здоровье у Клавы и правда пошатнулось. Потому что, как только она стала президентом, запила сильно.
А как протрезвеет, в отпуск норовит, то в Сочи, то в Карелию. Из отпуска приезжает выпивши. Думу гоняет по квартире. Кот орет от голода. Собачка Клаве вообще импичмент хотела устроить, за руку ее укусила. Но не до импичмента. Потому что попугай помешал, крикнул, гад: “Клава – наш президент!”
А тут как-то к подруге поехала в Долматово, правда, не самолетом, а поездом. Да тут 100 км. Но все равно проспала. В Шадринске только проснулась.
Я говорю, Клава, ты че-то как-то не того. Давай готовь себе преемника. Думаю, кроме меня – некому.
А Клава говорит, преемник уже готов. И тут звонок в дверь. Я открываю, а на пороге – теща. С вещами. Преемник. Фартук Клавин с гербом взяла, перед моим носом потрясла и на себя надела.
Утром говорю Клаве нежно, может, ты погорячилась с преемником, с отставкой? Клава говорит, а я в отставку не пойду. Просто я пойду на повышение. Теперь я не президент, а царь.
И вот я сейчас в большом раздумье, кого на выборах избирать. Или преемника Клавы – тещу? Или плюнуть на них обеих и пойти выбрать себе новую Клаву.
Яичко
Снесла курочка яичко, но не золотое, а простое. Поступило яичко в магазин, а там его взял да и купил Огородов без очереди. Он как раз на работу шел. Думает, съем яичко назло жене, а на обед домой не пойду.
Работа у Огородова была не простая, а золотая, он эротический журнал выпускал, поэтому и любил яички. Приходит он на работу, а там его ждет коммерческое предложение: “Просим срочно явиться в Австралию для передачи опыта аборигенам. Они тоже хотят выпускать эротический журнал”.
Надо сказать, что аборигены в природе ходят вообще-то голые. Но одно дело – голая жизнь, а другое – голое искусство. Ну, хочется им посмотреть на себя со стороны. И Огородов был человеком отзывчивым и ответственным, он любил передавать свой сексуальный опыт другим народностям.
Прилетает Огородов в Австралию, его аборигены встречают, в лучшую гостиницу везут, с лучшей кенгурихой знакомят. А кенгуриха и впрямь необычная. Своя сумка у нее застегнута на замок-молнию, а детеныши из хозяйственной сумки выглядывают. Она сумку с детенышами в уголок поставила, легко так, как воробей, к Огородову подпрыгнула, руки на плечи ему положила и в глаза посмотрела томно. Потом хвостом в пол уперлась и задними ногами его за талию обняла. Такая ласковая. И давай в морду его лизать. А потом взяла сумку с детенышами и ускакала в саванну.
Решил Огородов это дело яичком заесть. Только вынул его из кармана, как тут аборигены заходят в шалаш. Не надо, говорят, аппетит яичком портить, мы тебе самого лучшего крокодила на обед приготовили. Вносят они крокодила в шалаш, рулеткой его измерили, показывают: 6 метров 20 сантиметров в длину. Кушай на здоровье. И дают Огородову прибор на одну персону: таз, топор и вилы. А Огородов, честно говоря, уже проголодался и думает, откуда его жрать-то начинать? Решил с хвостика. Думает, отрублю сантиметров 20 от хвостика, и хватит мне на обед. Да и от крокодила ровно шесть метров останется. Размахнулся он топором, как хрястнет по хвостику, крокодил аж подпрыгнул от неожиданности. И проснулся. Топор, конечно, зазубрился и сломался, а хвостик ничего, погнулся только, вверх. Крокодил посмотрел на хвостик, так расстроился, аж слезу крокодилову пустил. Потом слезу смахнул лапкой, съел тазик, топор, вилы, для разминки. Последний глоток сделал и кинулся за Огородовым. Долго они бегали по шалашу. А аборигены стоят у шалаша и хохочут. Это шутка у них такая, усыпить крокодила, горчицей его помазать и гостю подать к столу. Но хоть аборигены и хохочут, а дело знают: фотоаппараты щелкают, камеры снимают. Для будущего эротического журнала. А крокодил уже всю одежду с Огородова содрал и гонит его по саванне.
Загнал крокодил Огородова Афанасия Григорьевича на дерево, а сам внизу когти об дерево точит. Решил, видимо, за добычей на дерево лезть. А дерево, если его измерить, аккурат в высоту шесть метров двадцать сантиметров будет. Огородов на кроне лежит горизонтально, голый, не шевелится, вниз смотрит. А крокодил уже пополз по дереву. Ну, ясно, что конец хвоста от земли ему не оторвать, не кошка все-таки. Он хвостом в землю уперся и держится. Ровно шесть метров в высоту.
Хвостик-то загнут. Двадцати сантиметров до Огородова как раз не хватает.
Но! Огородов-то голый. И мужские принадлежности у него как раз на двадцать сантиметров и свешиваются вниз. И крокодил губами за объект уже касается нежно, но прихватить пока не может. А Огородов в этот момент с дуру кенгуриху вспомнил, и у него увеличение началось. А в этом деле каждый миллиметр важен, не только что сантиметр. Крокодил, конечно, обрадовался, объект сам к нему в рот лезет. Он пасть открыл и ждет. Но Огородов в последний момент перевернулся на спину. Крокодил только в воздух зубами щелкнул.
Аборигены внизу кричат, скачут, фотоаппаратами щелкают, ну, журнал же выходит лучше некуда.
А Огородов чуть успокоился, лежа на спине, думает, поживу на дереве пока, хрен с ним, позагораю. Не может же крокодил на хвосте долго стоять. Начал Афанасий Георгиевич даже в небо смотреть, наслаждаться синевой. И вдруг видит, далеко так в небе точка приближается типа самолета. Подлетела ближе – птица. А птица смотрит, на дереве что-то похожее на гнездо лежит. И главное, кладка в гнезде уже сформирована, из двух яиц. Птица села на Огородова, тот не шевелится, крокодил-то настороже.
И, видимо, взыграло в птице материнское чувство. Решила она эти яйца выпарить. Гнездо она клювом поправила, пару веточек туда положила, лишний пух из гнезда выдернула и села на кладку. Парит.
Огородов хотел птицу из гнезда выгнать. Но шевелиться опасно, крона у дерева такая ненадежная. Тогда он подул на птицу: фу, фу. Птица посмотрела глазом и как тюкнет его в пуп! Больше Огородов не экспериментировал.
А дело – к ночи. Аборигены ушли пленки проявлять, монтаж делать. Крокодил не выдержал. Хвост устал. Спина от горчицы горит, жажда мучает. Пошел он на водоем с хвостом, как у скорпиона, вверх. Огородов осмелел и стал птицу руками отгонять, ногами елозить. Птица встревожилась, почва под гнездом ходуном ходит. И она решила, бог с ним, с самим гнездом, а кладку надо спасать. Вцепилась она когтями в кладку и давай взлетать. И что вы думаете? Взлетела. Здоровая птица. И понесла она кладку вместе с Огородовым в свое гнездо. А сама летит и думает, ну кто это орет под фюзеляжем, громче крокодила орет. Посмотрела, а там мужик какой-то вцепился ей в ноги. Чего ему возле кладки надо? Повредить же может яйца. И она стала клевать его в голову, чтоб он отцепился. А он не отцепляется, только еще крепче орет…
В Сиднее возле аэропорта водоемчик такой есть утиный. На берегу охотники сидят у костра и вдруг смотрят, в вечернем небе птица человека несет. Один говорит, может, это дельтаплан? Второй говорит, тогда уж самолет, кричит так сильно. А третий взял ружье и птицу сбил.
Вышел Огородов на берег из озера вместе с птицей между ног. Она хоть и убитая, а не отпускается от кладки. Охотники как увидели, так все поняли, не первый случай. Помогли они Огородову на родину улететь.
Вернулся Огородов на родину, пришел на работу, хвать – по карманам, а яичка-то нет. В Австралии осталось. Жалко яичка.
Но не такой Огородов человек, чтобы оставлять свои вещи в чужих странах. Он как-то раз презерватив в Америке забыл. Было всего-то два. Один пригодился, а второй в тумбочке остался. И Огородов слетал за ним и домой привез. Жена, правда, ругалась, я ведь тебе два давала, где второй? “Ну, потерял”, – отвечал Огородов. А тут – яичко! Как ни крути, а в Австралию возвращаться надо.
Прилетает Огородов в Австралию, приезжает к аборигенам, а у тех праздник – презентация первого номера эротического журнала. В Президент-шалаше на сцене в лучах прожекторов стоят звезды номера: кенгуриха и крокодил с хвостом, как у дворняги. Видимо, он еще в одном аттракционе поучаствовал, и закрутили ему хвост окончательно в крендель. Крокодил – в наморднике, кенгуриха – без хозяйственной сумки, оставила детенышей где-то, может, у бабушки.
Огородов в щель шалаша наблюдает за действом, изучает обстановку.
На сцену вождь племени вышел, слово взял. Говорит:
– Господа аборигены и аборигенки! Сегодня у нас второй по значимости праздник. Первый был, когда Кука съели, а сегодня – второй. Мы впервые выпустили эротический журнал. Вот он, сигнальный номер!
Вождь показал всем первую страницу обложки. На ней Огородов вкладывает в пасть крокодила не голову, конечно, а сами знаете, что. На следующих страницах были представлены Огородов и кенгуриха, Огородов, бегущий по саванне, и так, несколько незначительных аборигенок. Хотя вождь сказал, что они – секс-символы племени.
Потом вождь добавил:
– Жаль, что суперзвезда номера Афанасий Георгиевич Огородов не присутствует на нашем празднике. Без него журнала бы не было.
И тут в шалаш вошел Огородов в белых штанах и белой рубашке. Что тут началось! А Огородов с достоинством вышел на сцену, чмокнул в щечку кенгуриху, она аж покраснела вся, потрепал по щеке крокодила, он хвостом повилял, но отодвинул его на всякий случай подальше. И сказал Огородов:
– Дорогие, не побоюсь этого слова, друзья! Ваша шутка обернулась шедевром эротического искусства. Но во время съемок я потерял в своем номере яичко.
Тут крокодил на дыбы встал и похлопал себя в грудь. Знает, стало быть, где яичко…
Стоит оно в красивом подсвечнике вместо свечи на рабочем столе Огородова. Конечно, оно стерилизовано, укреплено изнутри окаменевшей пеной. На яичке фотографии: кенгуриха, крокодил, Огородов, вождь племени и супер-секс-символ всех аборигенов Бурбульфия.
Каждый раз, когда жена Огородова рассматривает яичко, она показывает на Бурбульфию и спрашивает:
– А это что за обезьяна?
Огородов каждый раз спокойно отвечает:
– Это человек.
Жена долго изучает черты лица человека и спрашивает:
– Это мужик или баба?
– Это девушка, – мечтательно отвечает Огородов.
И каждый раз жена ставит подсвечник с яичком обратно на стол со словами: “Ничего себе – девушка”.
А журнал имел оглушительный успех во всем мире. Только очень больные люди не купили журнала. Телевидение, радио, пресса всего мира назвали журнал прорывом в эротическом искусстве. Говорят, Огородову за яичко предлагали миллион долларов. Он не продал.
Вот и стало яичко не простое, а золотое. Не зря говорят в народе, не человек красит яйца, а яйца украшают человека.
Работа у Огородова была не простая, а золотая, он эротический журнал выпускал, поэтому и любил яички. Приходит он на работу, а там его ждет коммерческое предложение: “Просим срочно явиться в Австралию для передачи опыта аборигенам. Они тоже хотят выпускать эротический журнал”.
Надо сказать, что аборигены в природе ходят вообще-то голые. Но одно дело – голая жизнь, а другое – голое искусство. Ну, хочется им посмотреть на себя со стороны. И Огородов был человеком отзывчивым и ответственным, он любил передавать свой сексуальный опыт другим народностям.
Прилетает Огородов в Австралию, его аборигены встречают, в лучшую гостиницу везут, с лучшей кенгурихой знакомят. А кенгуриха и впрямь необычная. Своя сумка у нее застегнута на замок-молнию, а детеныши из хозяйственной сумки выглядывают. Она сумку с детенышами в уголок поставила, легко так, как воробей, к Огородову подпрыгнула, руки на плечи ему положила и в глаза посмотрела томно. Потом хвостом в пол уперлась и задними ногами его за талию обняла. Такая ласковая. И давай в морду его лизать. А потом взяла сумку с детенышами и ускакала в саванну.
Решил Огородов это дело яичком заесть. Только вынул его из кармана, как тут аборигены заходят в шалаш. Не надо, говорят, аппетит яичком портить, мы тебе самого лучшего крокодила на обед приготовили. Вносят они крокодила в шалаш, рулеткой его измерили, показывают: 6 метров 20 сантиметров в длину. Кушай на здоровье. И дают Огородову прибор на одну персону: таз, топор и вилы. А Огородов, честно говоря, уже проголодался и думает, откуда его жрать-то начинать? Решил с хвостика. Думает, отрублю сантиметров 20 от хвостика, и хватит мне на обед. Да и от крокодила ровно шесть метров останется. Размахнулся он топором, как хрястнет по хвостику, крокодил аж подпрыгнул от неожиданности. И проснулся. Топор, конечно, зазубрился и сломался, а хвостик ничего, погнулся только, вверх. Крокодил посмотрел на хвостик, так расстроился, аж слезу крокодилову пустил. Потом слезу смахнул лапкой, съел тазик, топор, вилы, для разминки. Последний глоток сделал и кинулся за Огородовым. Долго они бегали по шалашу. А аборигены стоят у шалаша и хохочут. Это шутка у них такая, усыпить крокодила, горчицей его помазать и гостю подать к столу. Но хоть аборигены и хохочут, а дело знают: фотоаппараты щелкают, камеры снимают. Для будущего эротического журнала. А крокодил уже всю одежду с Огородова содрал и гонит его по саванне.
Загнал крокодил Огородова Афанасия Григорьевича на дерево, а сам внизу когти об дерево точит. Решил, видимо, за добычей на дерево лезть. А дерево, если его измерить, аккурат в высоту шесть метров двадцать сантиметров будет. Огородов на кроне лежит горизонтально, голый, не шевелится, вниз смотрит. А крокодил уже пополз по дереву. Ну, ясно, что конец хвоста от земли ему не оторвать, не кошка все-таки. Он хвостом в землю уперся и держится. Ровно шесть метров в высоту.
Хвостик-то загнут. Двадцати сантиметров до Огородова как раз не хватает.
Но! Огородов-то голый. И мужские принадлежности у него как раз на двадцать сантиметров и свешиваются вниз. И крокодил губами за объект уже касается нежно, но прихватить пока не может. А Огородов в этот момент с дуру кенгуриху вспомнил, и у него увеличение началось. А в этом деле каждый миллиметр важен, не только что сантиметр. Крокодил, конечно, обрадовался, объект сам к нему в рот лезет. Он пасть открыл и ждет. Но Огородов в последний момент перевернулся на спину. Крокодил только в воздух зубами щелкнул.
Аборигены внизу кричат, скачут, фотоаппаратами щелкают, ну, журнал же выходит лучше некуда.
А Огородов чуть успокоился, лежа на спине, думает, поживу на дереве пока, хрен с ним, позагораю. Не может же крокодил на хвосте долго стоять. Начал Афанасий Георгиевич даже в небо смотреть, наслаждаться синевой. И вдруг видит, далеко так в небе точка приближается типа самолета. Подлетела ближе – птица. А птица смотрит, на дереве что-то похожее на гнездо лежит. И главное, кладка в гнезде уже сформирована, из двух яиц. Птица села на Огородова, тот не шевелится, крокодил-то настороже.
И, видимо, взыграло в птице материнское чувство. Решила она эти яйца выпарить. Гнездо она клювом поправила, пару веточек туда положила, лишний пух из гнезда выдернула и села на кладку. Парит.
Огородов хотел птицу из гнезда выгнать. Но шевелиться опасно, крона у дерева такая ненадежная. Тогда он подул на птицу: фу, фу. Птица посмотрела глазом и как тюкнет его в пуп! Больше Огородов не экспериментировал.
А дело – к ночи. Аборигены ушли пленки проявлять, монтаж делать. Крокодил не выдержал. Хвост устал. Спина от горчицы горит, жажда мучает. Пошел он на водоем с хвостом, как у скорпиона, вверх. Огородов осмелел и стал птицу руками отгонять, ногами елозить. Птица встревожилась, почва под гнездом ходуном ходит. И она решила, бог с ним, с самим гнездом, а кладку надо спасать. Вцепилась она когтями в кладку и давай взлетать. И что вы думаете? Взлетела. Здоровая птица. И понесла она кладку вместе с Огородовым в свое гнездо. А сама летит и думает, ну кто это орет под фюзеляжем, громче крокодила орет. Посмотрела, а там мужик какой-то вцепился ей в ноги. Чего ему возле кладки надо? Повредить же может яйца. И она стала клевать его в голову, чтоб он отцепился. А он не отцепляется, только еще крепче орет…
В Сиднее возле аэропорта водоемчик такой есть утиный. На берегу охотники сидят у костра и вдруг смотрят, в вечернем небе птица человека несет. Один говорит, может, это дельтаплан? Второй говорит, тогда уж самолет, кричит так сильно. А третий взял ружье и птицу сбил.
Вышел Огородов на берег из озера вместе с птицей между ног. Она хоть и убитая, а не отпускается от кладки. Охотники как увидели, так все поняли, не первый случай. Помогли они Огородову на родину улететь.
Вернулся Огородов на родину, пришел на работу, хвать – по карманам, а яичка-то нет. В Австралии осталось. Жалко яичка.
Но не такой Огородов человек, чтобы оставлять свои вещи в чужих странах. Он как-то раз презерватив в Америке забыл. Было всего-то два. Один пригодился, а второй в тумбочке остался. И Огородов слетал за ним и домой привез. Жена, правда, ругалась, я ведь тебе два давала, где второй? “Ну, потерял”, – отвечал Огородов. А тут – яичко! Как ни крути, а в Австралию возвращаться надо.
Прилетает Огородов в Австралию, приезжает к аборигенам, а у тех праздник – презентация первого номера эротического журнала. В Президент-шалаше на сцене в лучах прожекторов стоят звезды номера: кенгуриха и крокодил с хвостом, как у дворняги. Видимо, он еще в одном аттракционе поучаствовал, и закрутили ему хвост окончательно в крендель. Крокодил – в наморднике, кенгуриха – без хозяйственной сумки, оставила детенышей где-то, может, у бабушки.
Огородов в щель шалаша наблюдает за действом, изучает обстановку.
На сцену вождь племени вышел, слово взял. Говорит:
– Господа аборигены и аборигенки! Сегодня у нас второй по значимости праздник. Первый был, когда Кука съели, а сегодня – второй. Мы впервые выпустили эротический журнал. Вот он, сигнальный номер!
Вождь показал всем первую страницу обложки. На ней Огородов вкладывает в пасть крокодила не голову, конечно, а сами знаете, что. На следующих страницах были представлены Огородов и кенгуриха, Огородов, бегущий по саванне, и так, несколько незначительных аборигенок. Хотя вождь сказал, что они – секс-символы племени.
Потом вождь добавил:
– Жаль, что суперзвезда номера Афанасий Георгиевич Огородов не присутствует на нашем празднике. Без него журнала бы не было.
И тут в шалаш вошел Огородов в белых штанах и белой рубашке. Что тут началось! А Огородов с достоинством вышел на сцену, чмокнул в щечку кенгуриху, она аж покраснела вся, потрепал по щеке крокодила, он хвостом повилял, но отодвинул его на всякий случай подальше. И сказал Огородов:
– Дорогие, не побоюсь этого слова, друзья! Ваша шутка обернулась шедевром эротического искусства. Но во время съемок я потерял в своем номере яичко.
Тут крокодил на дыбы встал и похлопал себя в грудь. Знает, стало быть, где яичко…
Стоит оно в красивом подсвечнике вместо свечи на рабочем столе Огородова. Конечно, оно стерилизовано, укреплено изнутри окаменевшей пеной. На яичке фотографии: кенгуриха, крокодил, Огородов, вождь племени и супер-секс-символ всех аборигенов Бурбульфия.
Каждый раз, когда жена Огородова рассматривает яичко, она показывает на Бурбульфию и спрашивает:
– А это что за обезьяна?
Огородов каждый раз спокойно отвечает:
– Это человек.
Жена долго изучает черты лица человека и спрашивает:
– Это мужик или баба?
– Это девушка, – мечтательно отвечает Огородов.
И каждый раз жена ставит подсвечник с яичком обратно на стол со словами: “Ничего себе – девушка”.
А журнал имел оглушительный успех во всем мире. Только очень больные люди не купили журнала. Телевидение, радио, пресса всего мира назвали журнал прорывом в эротическом искусстве. Говорят, Огородову за яичко предлагали миллион долларов. Он не продал.
Вот и стало яичко не простое, а золотое. Не зря говорят в народе, не человек красит яйца, а яйца украшают человека.
Принц и Ницше
Дневник Маши Ницше, ученицы 5 «б» класса.
Идет реформа дяди Гайдара и его команды. Гайдар шагает впереди, а я, мама, папа, бабушка, дедушка и сестренка – позади.
1. Сегодня мама сказала, что еды в доме осталось на 15 минут жизни. Уже прошло три минуты.
2. Недавно почему-то умер дедушка. Второй месяц копим деньги на похороны. Но похороны дорожают быстрее, чем мы копим. Комнату с дедушкой сдали коммерческой фирме. Они почему-то не захотели работать вместе с дедушкой и похоронили его.
3. Приехали родственники из Киргизии. Они беженцы, у них там совсем нечего есть. Мама сказала, будем голодать вместе, так даже веселее.
4. Старшая сестренка ходила искать работу, но не нашла. А только забеременела, сейчас нас будет еще больше.
5. Сегодня в доме радость. Мама наконец-то принесла зарплату за позапрошлый год – два мотка колючей проволоки. Папа унес их на Урал продать в каком-нибудь лагере.
6. Видела по телевизору сниккерсы и твиккерсы. Попросила маму купить. Мама сказала, все лучшее – детям, и отломила мне со стены последний, самый жирный кусок известки. Было очень вкусно. Теперь известка в доме кончилась, переходим на штукатурку.
7. Под нашими окнами упал самолет. Говорят, не хватило горючего. Пассажиры будут жить пока у нас. Хорошо, что их осталось только двое.
8. Всю неделю ждали спасателей. Пока их ждали, под окнами упал вертолет. Это прилетели спасатели.
9. По радио передали, что ожидается землетрясение. Но был пожар. И наводнение. Поэтому ничего не сгорело, а только все утонуло. И уж потом началось землетрясение. Было нисколечко не страшно, потому что мама предоставила политическое убежище иракским курдам. А они такие веселые. Все землетрясение пели песни и танцевали танцы. У них на родине такие землетрясения считаются просто плохой погодой.
10. Вчера вернулся с Урала папа. Он принес колючую проволоку обратно. Там ему сказали, что свою девать некуда. Мама решила попробовать сварить спагетти из колючей проволоки.
11. Потерялась бабушка. Мы все – с киргизами и курдами прочесали соседний парк, но бабушку не нашли. А когда вернулись, нашли от нее записку: “Ушла на панель. Ваша бабушка”. Вечером бабушка вернулась радостная с полной сумкой гвоздей. Она сказала, что сделала бартер с плотниками. Мама сразу же сварила суп-лапшу из гвоздей. А на второе папа приготовил горошницу из дроби. Все получилось многоразового пользования.
12. И, наконец, самая радостная новость – у меня появился племянник. И еще. Я влюбилась в мальчика. Он приходил к своему папе – директору коммерческой фирмы, которая сидит в дедушкиной комнате. Его зовут Толик.
1. Сегодня мама сказала, что еды в доме осталось на 15 минут жизни. Уже прошло три минуты.
2. Недавно почему-то умер дедушка. Второй месяц копим деньги на похороны. Но похороны дорожают быстрее, чем мы копим. Комнату с дедушкой сдали коммерческой фирме. Они почему-то не захотели работать вместе с дедушкой и похоронили его.
3. Приехали родственники из Киргизии. Они беженцы, у них там совсем нечего есть. Мама сказала, будем голодать вместе, так даже веселее.
4. Старшая сестренка ходила искать работу, но не нашла. А только забеременела, сейчас нас будет еще больше.
5. Сегодня в доме радость. Мама наконец-то принесла зарплату за позапрошлый год – два мотка колючей проволоки. Папа унес их на Урал продать в каком-нибудь лагере.
6. Видела по телевизору сниккерсы и твиккерсы. Попросила маму купить. Мама сказала, все лучшее – детям, и отломила мне со стены последний, самый жирный кусок известки. Было очень вкусно. Теперь известка в доме кончилась, переходим на штукатурку.
7. Под нашими окнами упал самолет. Говорят, не хватило горючего. Пассажиры будут жить пока у нас. Хорошо, что их осталось только двое.
8. Всю неделю ждали спасателей. Пока их ждали, под окнами упал вертолет. Это прилетели спасатели.
9. По радио передали, что ожидается землетрясение. Но был пожар. И наводнение. Поэтому ничего не сгорело, а только все утонуло. И уж потом началось землетрясение. Было нисколечко не страшно, потому что мама предоставила политическое убежище иракским курдам. А они такие веселые. Все землетрясение пели песни и танцевали танцы. У них на родине такие землетрясения считаются просто плохой погодой.
10. Вчера вернулся с Урала папа. Он принес колючую проволоку обратно. Там ему сказали, что свою девать некуда. Мама решила попробовать сварить спагетти из колючей проволоки.
11. Потерялась бабушка. Мы все – с киргизами и курдами прочесали соседний парк, но бабушку не нашли. А когда вернулись, нашли от нее записку: “Ушла на панель. Ваша бабушка”. Вечером бабушка вернулась радостная с полной сумкой гвоздей. Она сказала, что сделала бартер с плотниками. Мама сразу же сварила суп-лапшу из гвоздей. А на второе папа приготовил горошницу из дроби. Все получилось многоразового пользования.
12. И, наконец, самая радостная новость – у меня появился племянник. И еще. Я влюбилась в мальчика. Он приходил к своему папе – директору коммерческой фирмы, которая сидит в дедушкиной комнате. Его зовут Толик.
Дневник Толика Принца, ученика 6 «б» класса
1. Сегодня в семье скандал. Мы все: я, мама, папа, бабушка, сестра Марина, кот Мишка и песик Рада объелись икры, и нас всех стошнило. Просто давно уже не ели икры – целую неделю. А папа принес сразу два килограмма.
2. Сегодня в семье опять скандал. Мама ругала папу за то, что он купил ей дешевый костюм. Она видела точно такой же, но в два раза дороже. “Как я в таком дешевом буду ходить? Что я людям скажу?” – плакала она.
3. И сегодня в семье скандал. Мой друг Вовка попросил взаймы миллион, и я дал ему из бабушкиного комода. Мама, когда узнала, закричала:
– Ты бабушку обокрал!
А бабушка меня обняла и сказала:
– Подумаешь, обокрал. Должен же мальчик на ком-то тренироваться.
4. Сегодня в семье скандал. Мы все ехали на джипе на дачу, нас остановили гаишники, папа дунул в трубку, и она все показала. Они с мамой закодировались на дозу, но врач что-то перепутал. Во-первых, их организм понял так, что доза – не меньше бутылки. Больше можно. И во-вторых, что каждый день. Когда у папы трубка показала, мама сказала, тогда машину поведу я. Но и нее трубка показала. Тогда за руль хотела сесть старшая сестра Марина, но и у нее трубка показала. Тогда дунул я – и у меня трубка показала. Гаишники из интереса хотели дать трубку коту Мишке, но он вцепился одному в нос. И его забрали за сопротивление милиции. Озверел с валерьянки. И только у нашей собачки Рады трубка не показала. Потому что она уже старенькая. Я не знаю, сколько ей лет, но она еще дышит. Папа что-то шепнул гаишникам, и они нас отпустили. Все законно, один член семьи трезвый – ехать можно.
5. Вчера у папы были американцы. Они просят продать патент на папино изобретение. Папа, когда ушел из института ракетостроения, целый год думал, что бы такое изобрести поглупее, чтобы покупали. И изобрел. Противогаз-глушитель для зада человека. С его помощью можно пукать где угодно, когда угодно и с кем угодно. И даже куда угодно. Хоть любимой девушке в ухо. Она все равно ничего не почувствует.
Папа записал американцев в очередь, потому что желающих много, и прибор должен пройти испытания.
6. Сегодня проходили стендовые испытания прибора и презентация одновременно. Была куча гостей, иностранцы и все конструкторское бюро, которым раньше руководил папа.
В испытаниях участвовали два бывших штангиста-тяжеловеса. Они покушали горошницы, и испытания начались.
Первым пукнул штангист в противогазе. Никто ничего не услышал и не почувствовал.
А вторым пукнул второй штангист, без противогаза. Ударной волной снесло всю приемную комиссию. Двоих контузило, одного оглушило, один отравился газами. В спортзале выбило окна. Гостей разметало по углам.
Бывшие папины сотрудники кричали ”ура”, качали папу на руках и просились к нему на работу.
Когда я вырасту, закончу институт, защищу докторскую, стану, как папа, академиком, я тоже буду изобретать такие приборы.
А пока я влюбился в девочку Машу. И чувствую, что мне очень трудно совмещать любовь и учебу.
2. Сегодня в семье опять скандал. Мама ругала папу за то, что он купил ей дешевый костюм. Она видела точно такой же, но в два раза дороже. “Как я в таком дешевом буду ходить? Что я людям скажу?” – плакала она.
3. И сегодня в семье скандал. Мой друг Вовка попросил взаймы миллион, и я дал ему из бабушкиного комода. Мама, когда узнала, закричала:
– Ты бабушку обокрал!
А бабушка меня обняла и сказала:
– Подумаешь, обокрал. Должен же мальчик на ком-то тренироваться.
4. Сегодня в семье скандал. Мы все ехали на джипе на дачу, нас остановили гаишники, папа дунул в трубку, и она все показала. Они с мамой закодировались на дозу, но врач что-то перепутал. Во-первых, их организм понял так, что доза – не меньше бутылки. Больше можно. И во-вторых, что каждый день. Когда у папы трубка показала, мама сказала, тогда машину поведу я. Но и нее трубка показала. Тогда за руль хотела сесть старшая сестра Марина, но и у нее трубка показала. Тогда дунул я – и у меня трубка показала. Гаишники из интереса хотели дать трубку коту Мишке, но он вцепился одному в нос. И его забрали за сопротивление милиции. Озверел с валерьянки. И только у нашей собачки Рады трубка не показала. Потому что она уже старенькая. Я не знаю, сколько ей лет, но она еще дышит. Папа что-то шепнул гаишникам, и они нас отпустили. Все законно, один член семьи трезвый – ехать можно.
5. Вчера у папы были американцы. Они просят продать патент на папино изобретение. Папа, когда ушел из института ракетостроения, целый год думал, что бы такое изобрести поглупее, чтобы покупали. И изобрел. Противогаз-глушитель для зада человека. С его помощью можно пукать где угодно, когда угодно и с кем угодно. И даже куда угодно. Хоть любимой девушке в ухо. Она все равно ничего не почувствует.
Папа записал американцев в очередь, потому что желающих много, и прибор должен пройти испытания.
6. Сегодня проходили стендовые испытания прибора и презентация одновременно. Была куча гостей, иностранцы и все конструкторское бюро, которым раньше руководил папа.
В испытаниях участвовали два бывших штангиста-тяжеловеса. Они покушали горошницы, и испытания начались.
Первым пукнул штангист в противогазе. Никто ничего не услышал и не почувствовал.
А вторым пукнул второй штангист, без противогаза. Ударной волной снесло всю приемную комиссию. Двоих контузило, одного оглушило, один отравился газами. В спортзале выбило окна. Гостей разметало по углам.
Бывшие папины сотрудники кричали ”ура”, качали папу на руках и просились к нему на работу.
Когда я вырасту, закончу институт, защищу докторскую, стану, как папа, академиком, я тоже буду изобретать такие приборы.
А пока я влюбился в девочку Машу. И чувствую, что мне очень трудно совмещать любовь и учебу.
Послесловие
К ЗАГСу подъезжает кортеж машин и автобусов. Из первого “мерседеса” выходят ослепительные молодые: Анатолий Принц и Мария Ницше. Из следующих “мерседесов” выходят их родители. Из первого автобуса выходят беженцы из Киргизии во фраках и декольтированных платьях. Из второго – мужчины в шортах и женщины в мини-юбках. Это иракские курды. Пассажиры с самолета и спасатели с вертолета выходят из третьего автобуса. За восемь лет ожидания следующих спасателей их заметно прибавилось…
– Горько! – эхом летает под сводами роскошного старинного ресторана…
– Горько! – эхом летает под сводами роскошного старинного ресторана…
Уголок капитализма
Не, что ни говори про “МММ”, а я выиграл. Заложил тещину квартиру вместе с тещей и выиграл. И купил квартиру в элитном доме.
Ну, мать честная – в соседях банкиры, генералы, бизнесмены. Все вселились и сказали:
– Вот и слава богу, вот и перешли к капитализму.
Конечно, на работе в цеху ребята на меня коситься стали. Однажды мастер говорит:
– Мужики, завод тонет, надо балласт скидывать, сокращаться надо. Все дружно на меня посмотрели. Я говорю, мужики, вы чо? При чем тут я? Я, что ли, плохой слесарь?
– Не, слесарь ты хороший, – говорит мастер, – но душком от тебя буржуазным веет. Давай, сокращайся.
Взял я с завода свою приватизированную долю – верстак и две болванки… и сократился.
Верстак в кабинете своем поставил, кресло к нему подкупил итальянское, крутящее-сися. И каждый день к восьми утра иду из спальни на работу – в кабинет к верстаку. Стружку на него насыплю из мешочка – я с завода горсть родной стружки взял – и размышляю.
Раньше мы с Валентиной у тещи жили, в однокомнатной. Какая там мебель. Дай бог, чтоб самого куда на ночь поставили. А тут – красота, четыре комнаты, просторы, объемы.
Ладно, думаю, раз ребята меня в капиталисты вытолкали, буду жить и работать по-капиталистически. Тещу забрал к себе, ее квартиру сдал в аренду. Живу, к соседям присматриваюсь.
Раз приглашает нас к себе сосед Сергей, молодой парень, бананы из-за бугра тащит. Мы пришли, жена Сергея говорит:
– Садитесь, пожалуйста, креветки кушайте.
Ну, это рачки такие, как саранча или стрекоза. Я первый раз их видел. Крыльев нет, ног нет, что там и жрать-то. Я взял одну и сразу хлоп – в рот. А жена Сергея говорит:
– Вы зря ее не почистили.
Да я, говорю, никогда их не чищу. Самое вкусное в них – это шкурка. А она продолжает:
– Вы, Василий, по какой части бизнесмен: по финансовой, по недвижимости или шоу-бизнес?
– Та шо вы, шо вы? Какой бизнес? Я, наверное, по недвижимости.
Она говорит, как интересно, расскажите.
Я говорю, вот в прошлом году у меня Валентина ногу сломала и три месяца в гипсе была. Так я ее звал русская недвижимость. Хотя она татарка, голубоглазая.
Короче, про бизнес отболтался, а вот коньяк они мне налили – влюбился я в него с первой рюмки. Выпили мы у них по бутылке на брата, и я думаю, ну, завтра все, хана, башка треснет. Утром проснулся, прислушиваюсь к ощущениям. Голова не болит, глаза открываются. И закрываются. А мысли, как песни идут, аж рифмованные. С ума схожу, что ли? Разбудил Валентину. Обычно у нее с похмелья лицо такое гладкое, как зад. А тут лицо как лицо. Нос, глаза, все прощупывается. И она говорит:
– Вась, что с тобой? Уж больно ты свежий для похмелья. Уж не заболел ли?
И тут дошло до нас, что коньяк – беспохмельный.
Бросились мы в магазин коньяк этот покупать, не потому что голова, а так – для порядка, раз накануне приняли. Я на бумажку название русскими буквами у соседа списал, говорю продавцу, одну. А она отвечает, 100 долларов. Вот тут-то нас и хватануло похмелье. Оказывается, здоровье сто долларов стоит, один пузырь.
Бурду, конечно, пить мы уже не стали, стали копить на коньяк. Каждый день ходим трезвые, как последние банкиры. Собачку Кустика по двору выгуливаем чаще обычного. Обычно-то раз в неделю.
Но у Валентины на работе неприятности начались. Она в столовой поваром. И вот после тех креветок отшибло у нее вкус к мясу. Даже с работы домой его не несет. Подавай ей каждый день креветки. Исхудала. Осталось-то в ней килограммов сто. Подружки смеются, чо, говорят, Валентина, в манекенщицы пойдешь али в фотомодели, эротические.
Да еще бабки из соседних хрущевок оплевали ее всю. У нас сейчас двор железным забором огорожен. И вот бабки с утра идут к забору на дежурство. Берутся за прутья ручонками и злобно глядят на чужую жизнь: на “мерседесы”, на женщин в шубах, на генералов в лампасах. И никого не пропустят. Генералов вообще куда подальше посылают, вплоть до Чечни.
А тут Валентина из подъезда вышла в драповом пальтишке. И они как начали в нее плевками плеваться, слюневыми. Да с разбегу, да в прыжке. Чтоб доплюнуть. И кричат:
– Ишь, прикидывается, шубу норкой внутрь надела.
Я тоже попался по неопытности. Кто-то из нашего дома джип купил. Ну, такой джипистый, что я подошел посмотреть. Я вообще не могу спокойно стоять, когда оно большое и джипистое. Я стою у забора, любуюсь. А за забором, оказывается, фронтовик в засаде лежал. Он там окопался, замаскировался и подстерегал клиентов из нашего дома, которые на джип, как на приманку, шли.
Я слышу, мне – щелк – по башке. Я оборачиваюсь – фронтовик за забором с клюшкой.
Я говорю:
– Ты чо, батя? Рехнулся?
А он говорит:
– Ты зачем на мои денежки джип купил?
– А когда это ты мне их давал?
– А я их и не давал. Ты сам у меня их отобрал.
– Дак они у тебя, что ли, были?
– Не было. А ты все равно отобрал.
И уж совсем была мне непонятна собачья ненависть. Нет, псы-дворняги из соседних дворов к жильцам-человекам из нашего дома относились даже с почтением. А вот к собакам из нашего дома – со страшной звериной злобой. Только выходит такой холеный дог-бульдог из нашего двора, псы-дворняги стаями вокруг него вьются и норовят откусить от туловища какой-нибудь член. Только хозяин и спасал палкой или еще чем, лучше факелом. Потом уже все наши собаководы на факелы перешли. Вечером смотришь в окно на собачий парк – факельное шествие. Потому что наши договорились собак выгуливать всем вместе, чтоб легче отбиваться было.
А я еще такой феномен открыл – эти псы-дворняги даже своих женщин, ну, их сучек из нашего дома, не щадили. Раз выбегает из двора сучка течная, ну, красавица холеная. Да мимо такой, если б она женщиной была, ни один мужик не прошел бы. Как ее порода-то? В рот веер, вот – вротвейер. Или эрдельпердель? Нет, вротвейер. Кобели, здоровенные дворняги, ее окружили и вместо того, чтоб… они ее б… они ее б… Они ее кусать начали.
Вот как! Идеология у них выше любви поставлена. Они прямо, как Молотов в молодости – свою жену Сталину в тюрьму сдать могут. Такое вот у них большое и доброе собачье сердце.
Короче, злоба и ненависть окружили наш дом. И с первого числа по дому было объявлено осадное положение. Каждый день в семь утра из подъездов сначала выходили саперы. Они разминировали машины во дворе и обезвреживали в лесу за городом. Потом выходили жильцы. Каждый мужчина нес комплект колес от своей машины. Проткнутые колеса снимались, накаченные ставились. Женщины выносили рули. Когда машины укомплектовывались – всем двором выезжали на работу.
Отдых после работы начинался с процесса выкупа заложников: бабушек, дедушек, кошек, собак, захваченных в рабочее время. Такса была четкая: за бабушку – две бутылки пива, за дедушку – бутылка водки. За тещу – коньяк. Они мне дали. В придачу.
После этого весь дом ложился спать по законам военного времени: тридцать процентов спит, тридцать – бодрствует, а тридцать – стоят в дозоре. Ну, то есть я сплю, жена смотрит телевизор, а теща стоит с топором у двери. Потом меняемся, если я проснусь. Но я еще пока не просыпался.
Вы спросите, а где еще десять процентов? А нету их. По законам военного времени, по уставу, процентов остается только девяносто. По уставу. Зато прямой угол – сто градусов.
Как-то ночью Валентина меня будит и говорит, Вася!
Ну, мать честная – в соседях банкиры, генералы, бизнесмены. Все вселились и сказали:
– Вот и слава богу, вот и перешли к капитализму.
Конечно, на работе в цеху ребята на меня коситься стали. Однажды мастер говорит:
– Мужики, завод тонет, надо балласт скидывать, сокращаться надо. Все дружно на меня посмотрели. Я говорю, мужики, вы чо? При чем тут я? Я, что ли, плохой слесарь?
– Не, слесарь ты хороший, – говорит мастер, – но душком от тебя буржуазным веет. Давай, сокращайся.
Взял я с завода свою приватизированную долю – верстак и две болванки… и сократился.
Верстак в кабинете своем поставил, кресло к нему подкупил итальянское, крутящее-сися. И каждый день к восьми утра иду из спальни на работу – в кабинет к верстаку. Стружку на него насыплю из мешочка – я с завода горсть родной стружки взял – и размышляю.
Раньше мы с Валентиной у тещи жили, в однокомнатной. Какая там мебель. Дай бог, чтоб самого куда на ночь поставили. А тут – красота, четыре комнаты, просторы, объемы.
Ладно, думаю, раз ребята меня в капиталисты вытолкали, буду жить и работать по-капиталистически. Тещу забрал к себе, ее квартиру сдал в аренду. Живу, к соседям присматриваюсь.
Раз приглашает нас к себе сосед Сергей, молодой парень, бананы из-за бугра тащит. Мы пришли, жена Сергея говорит:
– Садитесь, пожалуйста, креветки кушайте.
Ну, это рачки такие, как саранча или стрекоза. Я первый раз их видел. Крыльев нет, ног нет, что там и жрать-то. Я взял одну и сразу хлоп – в рот. А жена Сергея говорит:
– Вы зря ее не почистили.
Да я, говорю, никогда их не чищу. Самое вкусное в них – это шкурка. А она продолжает:
– Вы, Василий, по какой части бизнесмен: по финансовой, по недвижимости или шоу-бизнес?
– Та шо вы, шо вы? Какой бизнес? Я, наверное, по недвижимости.
Она говорит, как интересно, расскажите.
Я говорю, вот в прошлом году у меня Валентина ногу сломала и три месяца в гипсе была. Так я ее звал русская недвижимость. Хотя она татарка, голубоглазая.
Короче, про бизнес отболтался, а вот коньяк они мне налили – влюбился я в него с первой рюмки. Выпили мы у них по бутылке на брата, и я думаю, ну, завтра все, хана, башка треснет. Утром проснулся, прислушиваюсь к ощущениям. Голова не болит, глаза открываются. И закрываются. А мысли, как песни идут, аж рифмованные. С ума схожу, что ли? Разбудил Валентину. Обычно у нее с похмелья лицо такое гладкое, как зад. А тут лицо как лицо. Нос, глаза, все прощупывается. И она говорит:
– Вась, что с тобой? Уж больно ты свежий для похмелья. Уж не заболел ли?
И тут дошло до нас, что коньяк – беспохмельный.
Бросились мы в магазин коньяк этот покупать, не потому что голова, а так – для порядка, раз накануне приняли. Я на бумажку название русскими буквами у соседа списал, говорю продавцу, одну. А она отвечает, 100 долларов. Вот тут-то нас и хватануло похмелье. Оказывается, здоровье сто долларов стоит, один пузырь.
Бурду, конечно, пить мы уже не стали, стали копить на коньяк. Каждый день ходим трезвые, как последние банкиры. Собачку Кустика по двору выгуливаем чаще обычного. Обычно-то раз в неделю.
Но у Валентины на работе неприятности начались. Она в столовой поваром. И вот после тех креветок отшибло у нее вкус к мясу. Даже с работы домой его не несет. Подавай ей каждый день креветки. Исхудала. Осталось-то в ней килограммов сто. Подружки смеются, чо, говорят, Валентина, в манекенщицы пойдешь али в фотомодели, эротические.
Да еще бабки из соседних хрущевок оплевали ее всю. У нас сейчас двор железным забором огорожен. И вот бабки с утра идут к забору на дежурство. Берутся за прутья ручонками и злобно глядят на чужую жизнь: на “мерседесы”, на женщин в шубах, на генералов в лампасах. И никого не пропустят. Генералов вообще куда подальше посылают, вплоть до Чечни.
А тут Валентина из подъезда вышла в драповом пальтишке. И они как начали в нее плевками плеваться, слюневыми. Да с разбегу, да в прыжке. Чтоб доплюнуть. И кричат:
– Ишь, прикидывается, шубу норкой внутрь надела.
Я тоже попался по неопытности. Кто-то из нашего дома джип купил. Ну, такой джипистый, что я подошел посмотреть. Я вообще не могу спокойно стоять, когда оно большое и джипистое. Я стою у забора, любуюсь. А за забором, оказывается, фронтовик в засаде лежал. Он там окопался, замаскировался и подстерегал клиентов из нашего дома, которые на джип, как на приманку, шли.
Я слышу, мне – щелк – по башке. Я оборачиваюсь – фронтовик за забором с клюшкой.
Я говорю:
– Ты чо, батя? Рехнулся?
А он говорит:
– Ты зачем на мои денежки джип купил?
– А когда это ты мне их давал?
– А я их и не давал. Ты сам у меня их отобрал.
– Дак они у тебя, что ли, были?
– Не было. А ты все равно отобрал.
И уж совсем была мне непонятна собачья ненависть. Нет, псы-дворняги из соседних дворов к жильцам-человекам из нашего дома относились даже с почтением. А вот к собакам из нашего дома – со страшной звериной злобой. Только выходит такой холеный дог-бульдог из нашего двора, псы-дворняги стаями вокруг него вьются и норовят откусить от туловища какой-нибудь член. Только хозяин и спасал палкой или еще чем, лучше факелом. Потом уже все наши собаководы на факелы перешли. Вечером смотришь в окно на собачий парк – факельное шествие. Потому что наши договорились собак выгуливать всем вместе, чтоб легче отбиваться было.
А я еще такой феномен открыл – эти псы-дворняги даже своих женщин, ну, их сучек из нашего дома, не щадили. Раз выбегает из двора сучка течная, ну, красавица холеная. Да мимо такой, если б она женщиной была, ни один мужик не прошел бы. Как ее порода-то? В рот веер, вот – вротвейер. Или эрдельпердель? Нет, вротвейер. Кобели, здоровенные дворняги, ее окружили и вместо того, чтоб… они ее б… они ее б… Они ее кусать начали.
Вот как! Идеология у них выше любви поставлена. Они прямо, как Молотов в молодости – свою жену Сталину в тюрьму сдать могут. Такое вот у них большое и доброе собачье сердце.
Короче, злоба и ненависть окружили наш дом. И с первого числа по дому было объявлено осадное положение. Каждый день в семь утра из подъездов сначала выходили саперы. Они разминировали машины во дворе и обезвреживали в лесу за городом. Потом выходили жильцы. Каждый мужчина нес комплект колес от своей машины. Проткнутые колеса снимались, накаченные ставились. Женщины выносили рули. Когда машины укомплектовывались – всем двором выезжали на работу.
Отдых после работы начинался с процесса выкупа заложников: бабушек, дедушек, кошек, собак, захваченных в рабочее время. Такса была четкая: за бабушку – две бутылки пива, за дедушку – бутылка водки. За тещу – коньяк. Они мне дали. В придачу.
После этого весь дом ложился спать по законам военного времени: тридцать процентов спит, тридцать – бодрствует, а тридцать – стоят в дозоре. Ну, то есть я сплю, жена смотрит телевизор, а теща стоит с топором у двери. Потом меняемся, если я проснусь. Но я еще пока не просыпался.
Вы спросите, а где еще десять процентов? А нету их. По законам военного времени, по уставу, процентов остается только девяносто. По уставу. Зато прямой угол – сто градусов.
Как-то ночью Валентина меня будит и говорит, Вася!