Страница:
Владимир Ильич Контровский
Холодная нефть с горячим запахом крови
Пролог
Этот мир не знает солнца. Солнечный свет не в силах проникнуть в ледяную воду на двухкилометровую глубину, даже если поверхность полярного океана не была бы закована в ледяной панцирь тяжёлых льдов. Здесь, на океанском дне, вздыбленном двумя подводными хребтами, царство вечной ночи, и мрак и холод – единственные хозяева этого сумрачного мира. Миллионы лет протекли над безжизненными скалами, скрытыми под водяной толщей, и ничто не потревожило их глубокий сон.
Люди, обитатели верхнего мира, сюда ещё не добрались – им нечего здесь делать. И слишком труден путь на океанское дно, чуждое и враждебное человеку, привыкшему к свету солнца, к тёплому дыханию ветра и к шелесту зелёной листвы. Но если бы пытливый взгляд человеческий проник под чёрный полог царства вечный ночи, он заметил бы странное.
На дне холодного океана, среди мёртвых скал, в долинах, проломивших крутые бока подводного горного хребта, тянущегося от Новосибирских островов до острова Элсмир в Канадском Арктическом архипелаге, из узких трещин, вспоровших древний камень, время от времени выбивались тонкие тёмные струйки. Струйки эти тут же рассеивались-растворялись в воде, но появлялись снова и снова, словно стылая земная твердь истекала чёрной кровью. И за эту холодную чёрную кровь земли люди готовы были платить своей горячей алой кровью – щедро платить…
Люди, обитатели верхнего мира, сюда ещё не добрались – им нечего здесь делать. И слишком труден путь на океанское дно, чуждое и враждебное человеку, привыкшему к свету солнца, к тёплому дыханию ветра и к шелесту зелёной листвы. Но если бы пытливый взгляд человеческий проник под чёрный полог царства вечный ночи, он заметил бы странное.
На дне холодного океана, среди мёртвых скал, в долинах, проломивших крутые бока подводного горного хребта, тянущегося от Новосибирских островов до острова Элсмир в Канадском Арктическом архипелаге, из узких трещин, вспоровших древний камень, время от времени выбивались тонкие тёмные струйки. Струйки эти тут же рассеивались-растворялись в воде, но появлялись снова и снова, словно стылая земная твердь истекала чёрной кровью. И за эту холодную чёрную кровь земли люди готовы были платить своей горячей алой кровью – щедро платить…
Часть первая
СПИРАЛЬ ИСТОРИИ
Нас когда-то учили: всё идёт по спирали
Уясните причины – ошибётесь едва ли
Всё, что было когда-то, повторяется, так-то
Налагаются даты, совмещаются факты
Неофеодализм, неорабовладение…
Не впадай в пессимизм от такого явления…
Глава первая. НАКАНУНЕ
2007 год
Огромные голубоватые глыбы расколотого льда с хрустом выворачивались из-под стомиллиметровой стали форштевня, терлись о борта, цепляясь за обшивку, и, раскачиваясь в бурунах от винтов, оставались за кормой, побеждённые рукотворной мощью могучего корабля. Атомный ледокол «Арктика», пришпоривая свой запряженный в турбогенераторы табун в семьдесят пять тысяч лошадей, упорно пробивался сквозь многолетний паковый лёд, тянувшийся до самого горизонта.
Головное судно серии атомных ледоколов, наследников «Ленина», первенца мирного атомного флота, «Арктика» была кораблём славным. Тридцать лет назад, вскоре после ввода в строй, «Арктика» изумила мир, став первым надводным кораблём, достигшим в свободном плавании макушки планеты – Северного полюса, где до этого бывали только атомные субмарины. Потом были годы работы на трассе Северного морского пути, по которому под проводкой ледоколов шли и шли с запада на восток и с востока на запад грузовые суда. И все эти годы «Арктика» гордо носила своё имя.
Хотя нет, был период после смерти «горячо любимого Леонида Ильича» (к счастью, недолгий), когда в верноподданническом порыве «Арктику» переименовали в «Леонида Брежнева». И от души потешались штурмана ледовых караванов, слушая по радио: «Ленин», «Ленин», я «Брежнев»! Следую вашим курсом!».
А потом – потом страну залихорадило бурей перемен. Рушилось всё и вся, и казалось чудом, что атомный ледокольный флот не пошёл на слом, не был продан за бесценок и не сгнил в темноте и холоде у вымерших причалов. Атомоходы перебивались как могли, возили денежных интуристов на Северный полюс, но всё-таки удержались на плаву – выстояли. И сейчас «Арктика» шла в сердце Арктики с особой миссией государственной важности.
«Лёд, лёд, лёд, – думал начальник экспедиции, глядя через остекление ходовой рубки на сплошные ледяные поля, утыканные торчащими занозами торосов. – Белое безмолвие… Унылая картина, но впечатляющая и поражающая воображение первобытной мощью – что в Антарктиде, что здесь, в Арктике. Мы заучили наизусть мантру «Человек – венец творения, царь природы», а на самом-то деле человек – всего лишь часть этой природы, и неизвестно ещё, самая ли важная её часть… Сколько таких «царей природы» сгинуло в этих местах без следа и памяти – не счесть…».
Ледокол мягко качнуло, словно телегу, наехавшую на ухаб. Появился дифферент на корму – это означало, что нос атомохода уткнулся в толстый лёд, и теперь «Арктика» лезла на льдину, подминая её своим грузным чёрным корпусом.
Хру-у-ум… Лёд не выдержал многотонной тяжести. Из-под носовой части ледокола взметнулись фонтаны белого крошева, по бортам забарабанили мелкие ледяные осколки.
– Не беспокойтесь, Александр Федорович, – сказал капитан, обращаясь к начальнику экспедиции, – в заданном районе будем по графику, без опоздания.
«В заданном районе, – подумал учёный, молча кивнув капитану, – надеюсь, так оно и будет. Ставка уж больно высокая: узелок в этих холодных широтах завязался нешуточный. Под этими льдами, на дне Северного Ледовитого океана, скрыты огромные запасы нефти и газа. Углеводородов там порядка ста миллиардов тонн – это сравнимо с нефтяными запасами Объединенных Арабских Эмиратов, намного больше запасов Саудовской Аравии и вдвое больше российских запасов на суше. И драка за эти сокровища будет зверская – к тому всё идёт…».
…В начале двадцать первого века вся планета жила нефтью – на нефти держалась вся её экономика. Нефть была кровью, пульсирующей в жилах глобального экономического организма, и стоило только чуть повыситься или понизиться «нефтяному давлению», как начинались головокружение, аритмия и прочие неприятности. И больной тут же хватался дрожащей рукой за лекарства разной степени эффективности, от успокаивающих таблеток дипломатических демаршей до принудительных и болезненных уколов ковровых бомбёжек, лишь бы избавиться от тревожных симптомов и снова дышать полной грудью. И поэтому, когда начались разговоры о том, что уже в обозримом будущем запасы жидкого «чёрного золота» могут иссякнуть, мозг экономического организма встревожился не на шутку – это уже попахивало инсультом с летальным исходом. А когда выяснилось, что на дне Северного Ледовитого океана скрыты огромные запасы нефти, реакция «международного сообщества» была незамедлительной: даёшь!
Россия поспешила заявить, что район арктических подводных месторождений нефти – это российская территория, и что предоставлять свои запасы полезных ископаемых для общего пользования Россия отнюдь не намерена. При этом она ссылалась на международный договор по Арктике, в котором было указано, что поскольку подводный хребет Ломоносова является продолжением Сибирской материковой платформы, то Россия может претендовать на шельф за пределами двухсотмильной исключительной экономической зоны, включая и тот лакомый кусок океанского дна, под которым залегала вожделенная нефть.
Однако оппоненты из «цивилизованных стран» тут же выдвинули возражение: факт, что хребет Ломоносова составляет единое целое с Евразией, научно не доказан, и поэтому притязания России на «общечеловеческое достояние» – на нефть Арктики – несостоятельны и с юридической точки зрения не стоят и ломаного цента. России было предложено доказать географическое родство Сибири и хребта Ломоносова, причём сделать это надо было быстро – до открытия специальной сессии ООН, посвящённой «арктическому нефтяному вопросу». А в случае, если Россия не сможет (или не успеет) этого сделать, последствия могли быть непредсказуемыми – точнее, очень даже предсказуемыми: нефтеносный район приобретал статус «международной зоны» (со всеми отсюда вытекающими).
И поэтому атомный ледокол «Арктика» с учёными на борту ломал тяжёлый лёд, пробиваясь в приполюсный район для проведения комплексных исследований морского дна.
– Серёга! – вахтенный механик повернул голову. – Сходи в гребные двигатели, глянь, что там да как.
– А чего туда ходить? – отозвался электрик, нехотя выходя из состояния блаженного ничегонеделания. – У тебя, Иваныч, на пульте вся сигнализация. Если что…
– Разговорчики! – оборвал его механик. – Хорош задницу плющить, топай давай!
Вздохнув, Сергей выбрался из объятий кресла, в котором так удобно дремать в тепле и уюте центрального поста управления, и пошёл выполнять распоряжение. В конце концов, пройтись туда-сюда невелик труд, да и вахта быстрее кончится. Дело знакомое…
В помещении гребных электродвигателей было относительно тихо – мерно вращались валы трёх винтов, толкавших ледокол, да гудели вентиляторы охлаждения. Осмотрев правый двигатель, Сергей не обнаружил ничего криминального и неспешно направился к среднему двигателю. Привычным движением он приложил ладонь к корпусу кормового подшипника и тут же её отдёрнул – подшипник был горячим! Рука не терпела прикосновения к нагретому крашеному металлу, а это означало, что температура подшипника куда выше допустимой.
Торопливо присев на корточки, электрик посмотрел на мерное стекло и похолодел: в стекле не было видно уровня масла – гребной вал вращался в подшипнике всухую, и его вот-вот могло задрать и заклинить. «Как же это так? – растеряно подумал Сергей. – И почему не сработала сигнализация по температуре?». И тут его взгляд упал на термодатчик – датчик был вывернут из гнезда и висел на кабеле, а спускной клапан масла находился в положении «Открыто».
Споткнувшись и чуть не растянувшись на металлическом настиле, Сергей опрометью бросился к телефону, сорвал трубку, набрал номер ЦПУ и заорал истошно:
– Иваныч! Тормози средний мотор – масло ушло из кормового подшипника!!!
– Это не случайность и не раздолбайство, Анатолий Петрович, – заметно было, что главмех хотел добавить ещё пару крепких слов, но передумал. – Термодатчик был вывернут со своего штатного места умышленно, и показывал нормальную температуру. И масляный клапан сам по себе открутиться не мог – это дело рук человеческих. Диверсия это, Анатолий Петрович, я так понимаю. Слава богу, что вовремя заметили – ещё бы минут пять, и…
Он не договорил, но капитан знал, что стояло за этим «и»: потеря трети мощности на винтах и потеря времени, причём серьёзная – ледовая обстановка была нерадостной. Идти дальше на двух двигателях означало опоздать, и надолго, а ремонт подшипника с заменой вкладыша – дело далеко не минутное. А если бы задрало гребной вал, то не помогла бы и замена вкладыша: электродвигатель можно считать вышедшим из строя – это уже заводской ремонт. А конечный итог всей этой свистопляски – срыв выполнения ответственейшего задания, от которого, без преувеличения, зависела судьба России: срок выполнения миссии ледокола был жёстко ограничен, и капитан «Арктики» знал, почему.
– Значит, диверсия… – задумчиво произнёс капитан. – Дожили, называется: Джеймс Бонды хреновы на борту завелись! Хорошо ещё, в реакторный отсек взрывное устройство не подкинули, было бы совсем весело. Приказываю: у всех ответственных механизмов отныне и до окончания рейса нести круглосуточную вахту.
– Будет сделано. Только никакой это не шпион импортного образца масло выпустил и датчик вывернул – это кто-то из наших постарался. Гнили в душах развелось – за бабло, как сейчас говорят, маму родную продадут. Потому и реактор диверсант этот доморощенный тревожить не стал – ему охота не взорваться, а домой вернуться, да тридцать сребреников своих потратить со вкусом, на баб да на сладкую водочку. Раньше мы деньги тоже уважали – а как же, – да только с ума по ним не сходили. А теперь… – и главный механик «Арктики» обречённо махнул рукой[1].
– Не всё, – жёстко перебил его человек, сидевший за стандартным офисным столом в стандартном помещении стандартно-безликой фирмы, которые в числе бессчётном проросли по всей России начала двадцать первого века. – Авария не состоялась, и рейсовое задание ваш атомоход выполнил полностью. Дело надо было довести до конца – за невыполненную работу мы не платим.
– А что я мог сделать? После случая с подшипником со всех важных узлов вахта глаз не спускала! Я и так шкурой рисковал, а она у меня одна-разъединственная!
– Надо было довести дело до конца, – повторил человек за столом, – сразу. Вы что, не могли как-нибудь задержать этого вахтенного электрика хотя бы на пять минут?
– Как задержать?
– Руками, – холодно произнёс хозяин офиса. – Или любым подручным предметом. Вы что же думаете, мы платим деньги за просто так, из чистого уважения к вашим широким потребностям?
– Убить его я должен был, что ли?
– Вы должны были сделать то, на что вы согласились – задержать «Арктику». Всё остальное – детали. Вы этого не сделали и, соответственно, денег не заработали. No money – no honey. Какие могут быть к нам претензии?
– Кидаете, да? – хрипло выдохнул коренастый. – Что, вы здесь самые крутые, да? Да у меня пол-Мурманска братков знакомых, и я вам такую предъяву организую, что…
Не договорив, он вскочил, опрокинув стул, и выскочил из офиса, от души хлопнув дверью и не обратив внимания на тяжёлый взгляд, которым проводил его человек, сидевший за столом.
На улице было темно, жёлтые глаза фонарей горели редко. И прохладно – ветер лез под распахнутую куртку коротко стриженого мужчины, но он этого не замечал. «Вот же ж с-суки долбанные, – думал он, ускоряя шаг, – ФСБ по вам плачет горючими слезами. Ну, погодите, гады… Только это обмозговать надо, а то как бы самому не вляпаться по полной. Дело-то тянет на серьёзную статью – тут тебе и терроризм, и измена Родине…».
Раздражение нарастало, постепенно переходя в бешенство, и тогда коренастый решил принять на грудь алкоголя, благо деньги в кармане шуршали (пусть даже не те, которые он рассчитывал получить в только что покинутом офисе, однако тоже немалые), а до ресторана «Полярные зори» было недалеко. Рейс вышел напряжённый – одни разборки с «аварийным происшествием» чего стоили, – и потому расслабиться было совершенно необходимо, и как можно скорее. А в ресторане, где играет музыка, где наверняка можно встретить кого-нибудь из друзей-приятелей, и где можно без проблем снять скучающую бабу (или обычную шлюху из тех, что отираются там постоянно), можно заодно и обдумать, как половчее стрясти с этих зазнавшихся жлобов из «Некоммерческой социальной организации» обещанный гонорар – задачка из серии «и на ёлку влезть, и не оцарапаться».
«Цели ясны, задачи определены, – усмехнулся он про себя, запахивая куртку, – так, кажется, говорили при гнилом «совке» с высоких трибун?».
– В общем, да, – ответил дежурный лейтенант. – Семейная сцена на почве ревности с применением сковородки, табуретки и прочей домашней утвари – у мужа лёгкое сотрясение мозга, его жена с травмами средней тяжести доставлена в больницу. Ограбление ларька, по горячим следам задержаны трое подростков… Два угона автомашин… ДТП – столкновение на Книповича маршрутного такси и «тойоты», серьёзно пострадавших нет. Ну, и групповая драка в «КПЗ» – с поножовщиной.
– Где-где драка? В КПЗ?
– Виноват, товарищ капитан, – лейтенант сконфузился. – В ресторане, его моряки так называют – «кабак «Полярные зори», а сокращённо…
– Да знаю я, – капитан махнул рукой. – Только давай уж без этого жаргона, а то ты и в рапорте о происшествиях так напишешь. И что там стряслось, в «КПЗ» этом самом?
– Драка, товарищ капитан. Мордобой, битьё посуды, ломание столов и стульев, и всё такое. По предварительным сведениям, в драке участвовало порядка двадцати человек – в основном торговцы с вещевого рынка, – но когда прибыл вызванный администрацией наряд милиции, они все уже рассосались. Остался один – мёртвый. Лежал на полу: проникающее ранение грудной клетки острым предметом – по всей видимости, ножом, – в области сердца. Как сказал эксперт, наповал.
– Кто такой? Личность установили?
– Установили – у него при себе были документы. Моторист с ледокола «Арктика», а фамилия его… – лейтенант зашуршал бумагами.
– Они идут туда, где можно без труда достать побольше женщин и вина, – врастяжку пробормотал капитан.
– Не понял…
– Песня такая есть, – пояснил капитан, – про то, как морячки отдыхали после рейса, а потом порезали-постреляли друг друга. Надо полагать, кто-то не той девке залез под юбку без объявления войны, или какая другая причина выискалась, из той же оперы. Убийство без особых причин, и почти наверняка глухарь. Хотя, конечно, работать его мы будем – а куда денешься? – и капитан с тяжёлым вздохом нахлобучил на голову фуражку.
…А на следующий день в одном из ничем не примечательных кафе Мурманска один человек (если бы невезучий моторист с атомохода «Арктика» находился здесь, а не лежал бы в морге, он сразу же узнал бы в нём своего вчерашнего собеседника из «Некоммерческой социальной организации») передал другому (именовавшему себя «вольным стрелком» и не любившему афишировать свою основную профессию) увесистую пачку денег в бумажном конверте (в каких обычно главы фирм выплачивают своим сотрудникам зарплату «чёрным налом»).
– Лады, – довольно крякнул «фрилансер», пересчитав зелёные купюры. – Если чего надо будет… в таком же разрезе, ты только маякни.
На это подтянутый человек в добротном гражданском костюме, но с явной военной выправкой вежливо улыбнулся и кивнул головой.
– Мы всегда добросовестно платим за хорошо выполненную работу, – сказал он.
Корпус атомного подводного ракетоносца «Дмитрий Донской» вздрогнул. Донесся рокочущий гул, приглушенный сталью прочного корпуса. Лодка произвела очередной пуск многострадальной морской баллистической ракеты «Булава». Пуски эти то и дело кончались неудачами, что не могло радовать разработчиков и военных – новые атомные ракетоносцы по-прежнему оставались без своего главного оружия и представляли собой просто плавучую (и очень дорогостоящую) груду железа.
– Запуск произведён, – доложил капитан третьего ранга, сидевший у пульта.
– Пошла, родимая… – тихо сказал кто-то, и в этом голосе таилась отчаянная надежда, что уж на этот-то раз всё пройдёт успешно, и ракета долетит куда нужно – на камчатский полигон, за тысячи километров от Белого моря.
Ракета набирала высоту, но тут раздался тревожный возглас: аппаратура слежения сообщила о нештатной ситуации. А уже через несколько секунд с кораблей сопровождения эту нештатную ситуацию можно было наблюдать невооружённым глазом: в небе вспухло дымное облако взрыва.
– Самоликвидировалась… – обречённо выдохнул один из разработчиков.
«Опять, – с горечью подумал капитан третьего ранга Пантелеев, внешне оставаясь спокойным (на борту «Донского» на испытания собралось целое созвездие высших военно-морских чинов, и младшему по званию в таком антураже проявлять эмоции не следовало, дабы не оказаться крайним). – Чем стрелять будем, когда явятся к нам гости дорогие? А они таки явятся, нутром чую…».
Адмиралы угрюмо молчали – «Булава», которую так ждал флот, снова сломалась.
Конструкция ракеты отработана – в этом её создатель готов был поклясться. Скорее всего, причина в упавшем ниже плинтуса качестве всех без исключения технологических процессов изготовления комплектующих деталей и окончательной сборки всего изделия. В изготовлении «Булавы» участвуют шестьсот пятьдесят предприятий военно-промышленного комплекса – практически невозможно проверить, не проскочил ли где-то самый обычный брак, и не произошла ли элементарная ошибка из серии «на одну винтку недовинтил, на одну крутку недокрутил»? Упал уровень производства, потеряны ценнейшие кадры инженеров и рабочих, а в результате… Но почему же тогда неудачи преследуют именно проект «Булава», да ещё с таким постоянством? Нет, что-то тут не так… Что ж, будем проверять и проверять, проверять снова и снова, пока эта чёртова ракета всё-таки не полетит!
Главный конструктор не знал, что на одном из заводов неприметный человек, узнав о неудаче очередного пуска «Булавы», облегчённо вздохнул. Он был едва ли не единственным, кто испытал радость при этом известии, и поэтому скрывал свои чувства. Однако от этого его радость не уменьшилась: ведь он честно заработал свои деньги, и хозяева могут быть им довольны. Не так уж это и сложно: одна малозаметная операция при сборке одного из узлов будущей ракеты – и всё, толстая пачка долларов в кармане. А доллар – он и Африке доллар, несмотря на скачки его курса и на все эти дурацкие разговоры о мировом финансовом кризисе.
…Кое-кому в мире очень не хотелось, чтобы российский военно-морской флот снова обрёл – хотя бы частично – былую мощь флота советского. И не в последнюю очередь это нехотение было связано с теми запасами нефти, которые были обнаружены на дне Северного Ледовитого океана.
Лучик сонара трудолюбиво рисовал на экране причудливую зубчатую кривую. Тихо жужжал двигатель – батискаф «Мир-3» шёл над отрогами подводного хребта Ломоносова, составляя эхолокационную карту рельефа океанского дна.
– О, время близится к обеду! – заметил Геннадий, командир спускаемого аппарата, бросив взгляд на часы. – Ещё парочку галсов, – он потянулся в кресле всем своим молодым и крепким телом, – и домой. Поесть – и в люлю, придавить на один глаз минуток много.
Антон – «второй пилот», как его называли, – одобрительно хмыкнул: они болтались над этими подводными горами уже пятый час, пора бы и честь знать.
Работа по съёмке рельефа морского дна была монотонной. Особого внимания она не требовала, но выматывала сильно, и потому окончание очередного «дайвинга» экипажи всех батискафов считали радостным событием, наполненным предвкушением заслуженного отдыха до следующего погружения.
Четыре «мира» работали в приполюсной зоне третий месяц. Принадлежность хребта Ломоносова к материковому щиту Сибири была уже доказана предыдущими экспедициями, однако существовала ещё одна принципиальная закавыка, не позволявшая ни одной стране в полной мере претендовать на арктические шельфы. Комиссия при ООН потребовала, чтобы с помощью эхолотов был составлен полный рельеф дна в тех зонах, которые рассчитывают получить кандидаты на сырьевое богатство Северного Ледовитого океана, поскольку иначе не ясно, от каких отметок отсчитывать площади, на которые распространяется юрисдикция приарктических государств. Вердикт комиссии был безапелляционным: пока это требование не будет выполнено, любые аргументы, что шельф, согласно геологическим исследованиям, принадлежит той или иной стране, не будут являться окончательным доказательством.
Как известно, что написано пером, то не вырубишь топором. России недостаточно было доказать, что хребет Ломоносова является продолжением Сибирской платформы, то есть континентальной части России, – это доказательство должно быть признано комиссией ООН, и только тогда в распоряжении Российской Федерации окажется около двух третей всех углеводородных запасов Арктики. Овчинка стоила выделки: речь шла о самом большом – или, по крайней мере, о втором по величине – природном нефтехранилище планеты, о сотнях триллионов долларов. И Россия приняла резолюцию комиссии ООН к исполнению.
Огромные голубоватые глыбы расколотого льда с хрустом выворачивались из-под стомиллиметровой стали форштевня, терлись о борта, цепляясь за обшивку, и, раскачиваясь в бурунах от винтов, оставались за кормой, побеждённые рукотворной мощью могучего корабля. Атомный ледокол «Арктика», пришпоривая свой запряженный в турбогенераторы табун в семьдесят пять тысяч лошадей, упорно пробивался сквозь многолетний паковый лёд, тянувшийся до самого горизонта.
Головное судно серии атомных ледоколов, наследников «Ленина», первенца мирного атомного флота, «Арктика» была кораблём славным. Тридцать лет назад, вскоре после ввода в строй, «Арктика» изумила мир, став первым надводным кораблём, достигшим в свободном плавании макушки планеты – Северного полюса, где до этого бывали только атомные субмарины. Потом были годы работы на трассе Северного морского пути, по которому под проводкой ледоколов шли и шли с запада на восток и с востока на запад грузовые суда. И все эти годы «Арктика» гордо носила своё имя.
Хотя нет, был период после смерти «горячо любимого Леонида Ильича» (к счастью, недолгий), когда в верноподданническом порыве «Арктику» переименовали в «Леонида Брежнева». И от души потешались штурмана ледовых караванов, слушая по радио: «Ленин», «Ленин», я «Брежнев»! Следую вашим курсом!».
А потом – потом страну залихорадило бурей перемен. Рушилось всё и вся, и казалось чудом, что атомный ледокольный флот не пошёл на слом, не был продан за бесценок и не сгнил в темноте и холоде у вымерших причалов. Атомоходы перебивались как могли, возили денежных интуристов на Северный полюс, но всё-таки удержались на плаву – выстояли. И сейчас «Арктика» шла в сердце Арктики с особой миссией государственной важности.
«Лёд, лёд, лёд, – думал начальник экспедиции, глядя через остекление ходовой рубки на сплошные ледяные поля, утыканные торчащими занозами торосов. – Белое безмолвие… Унылая картина, но впечатляющая и поражающая воображение первобытной мощью – что в Антарктиде, что здесь, в Арктике. Мы заучили наизусть мантру «Человек – венец творения, царь природы», а на самом-то деле человек – всего лишь часть этой природы, и неизвестно ещё, самая ли важная её часть… Сколько таких «царей природы» сгинуло в этих местах без следа и памяти – не счесть…».
Ледокол мягко качнуло, словно телегу, наехавшую на ухаб. Появился дифферент на корму – это означало, что нос атомохода уткнулся в толстый лёд, и теперь «Арктика» лезла на льдину, подминая её своим грузным чёрным корпусом.
Хру-у-ум… Лёд не выдержал многотонной тяжести. Из-под носовой части ледокола взметнулись фонтаны белого крошева, по бортам забарабанили мелкие ледяные осколки.
– Не беспокойтесь, Александр Федорович, – сказал капитан, обращаясь к начальнику экспедиции, – в заданном районе будем по графику, без опоздания.
«В заданном районе, – подумал учёный, молча кивнув капитану, – надеюсь, так оно и будет. Ставка уж больно высокая: узелок в этих холодных широтах завязался нешуточный. Под этими льдами, на дне Северного Ледовитого океана, скрыты огромные запасы нефти и газа. Углеводородов там порядка ста миллиардов тонн – это сравнимо с нефтяными запасами Объединенных Арабских Эмиратов, намного больше запасов Саудовской Аравии и вдвое больше российских запасов на суше. И драка за эти сокровища будет зверская – к тому всё идёт…».
…В начале двадцать первого века вся планета жила нефтью – на нефти держалась вся её экономика. Нефть была кровью, пульсирующей в жилах глобального экономического организма, и стоило только чуть повыситься или понизиться «нефтяному давлению», как начинались головокружение, аритмия и прочие неприятности. И больной тут же хватался дрожащей рукой за лекарства разной степени эффективности, от успокаивающих таблеток дипломатических демаршей до принудительных и болезненных уколов ковровых бомбёжек, лишь бы избавиться от тревожных симптомов и снова дышать полной грудью. И поэтому, когда начались разговоры о том, что уже в обозримом будущем запасы жидкого «чёрного золота» могут иссякнуть, мозг экономического организма встревожился не на шутку – это уже попахивало инсультом с летальным исходом. А когда выяснилось, что на дне Северного Ледовитого океана скрыты огромные запасы нефти, реакция «международного сообщества» была незамедлительной: даёшь!
Россия поспешила заявить, что район арктических подводных месторождений нефти – это российская территория, и что предоставлять свои запасы полезных ископаемых для общего пользования Россия отнюдь не намерена. При этом она ссылалась на международный договор по Арктике, в котором было указано, что поскольку подводный хребет Ломоносова является продолжением Сибирской материковой платформы, то Россия может претендовать на шельф за пределами двухсотмильной исключительной экономической зоны, включая и тот лакомый кусок океанского дна, под которым залегала вожделенная нефть.
Однако оппоненты из «цивилизованных стран» тут же выдвинули возражение: факт, что хребет Ломоносова составляет единое целое с Евразией, научно не доказан, и поэтому притязания России на «общечеловеческое достояние» – на нефть Арктики – несостоятельны и с юридической точки зрения не стоят и ломаного цента. России было предложено доказать географическое родство Сибири и хребта Ломоносова, причём сделать это надо было быстро – до открытия специальной сессии ООН, посвящённой «арктическому нефтяному вопросу». А в случае, если Россия не сможет (или не успеет) этого сделать, последствия могли быть непредсказуемыми – точнее, очень даже предсказуемыми: нефтеносный район приобретал статус «международной зоны» (со всеми отсюда вытекающими).
И поэтому атомный ледокол «Арктика» с учёными на борту ломал тяжёлый лёд, пробиваясь в приполюсный район для проведения комплексных исследований морского дна.
* * *
В центральном посту управления не видно, что происходит наверху, – машинное отделение атомохода отсечено от холодного ветра и слепящей белизны льдов несколькими палубами и сталью бортов, бронированной кожей обтянувшей мощные рёбра шпангоутов. В центральном посту тихо – звукоизоляция надёжно глушит все шумы работающих машин и механизмов, и периодическое пощёлкивание контакторов главного распределительного щита и реле пульта управления слышно отчётливо. Иногда на эти тихие щелчки накладывается скрежет сокрушаемого льда, ползущего вдоль бортов, – этот звук сопровождается ощутимым содроганием корпуса и напоминает о том, что ледокол движется, а не стоит у причальной стенки. Вахта контролирует работу главной силовой установки и вспомогательных приводов опосредованно, по показаниям многочисленных приборов, – работа эта монотонная, от неё тянет в сон, тем более что в ЦПУ тепло, и мерное жужжание вентиляции убаюкивает. Время идёт медленно, и крутится в сознании коварная мыслишка «А чего зря напрягаться? Случись выход какого-то параметра за допустимые пределы, аварийный ревун не то что дремлющего, мёртвого из гроба поднимет». И всё-таки…– Серёга! – вахтенный механик повернул голову. – Сходи в гребные двигатели, глянь, что там да как.
– А чего туда ходить? – отозвался электрик, нехотя выходя из состояния блаженного ничегонеделания. – У тебя, Иваныч, на пульте вся сигнализация. Если что…
– Разговорчики! – оборвал его механик. – Хорош задницу плющить, топай давай!
Вздохнув, Сергей выбрался из объятий кресла, в котором так удобно дремать в тепле и уюте центрального поста управления, и пошёл выполнять распоряжение. В конце концов, пройтись туда-сюда невелик труд, да и вахта быстрее кончится. Дело знакомое…
В помещении гребных электродвигателей было относительно тихо – мерно вращались валы трёх винтов, толкавших ледокол, да гудели вентиляторы охлаждения. Осмотрев правый двигатель, Сергей не обнаружил ничего криминального и неспешно направился к среднему двигателю. Привычным движением он приложил ладонь к корпусу кормового подшипника и тут же её отдёрнул – подшипник был горячим! Рука не терпела прикосновения к нагретому крашеному металлу, а это означало, что температура подшипника куда выше допустимой.
Торопливо присев на корточки, электрик посмотрел на мерное стекло и похолодел: в стекле не было видно уровня масла – гребной вал вращался в подшипнике всухую, и его вот-вот могло задрать и заклинить. «Как же это так? – растеряно подумал Сергей. – И почему не сработала сигнализация по температуре?». И тут его взгляд упал на термодатчик – датчик был вывернут из гнезда и висел на кабеле, а спускной клапан масла находился в положении «Открыто».
Споткнувшись и чуть не растянувшись на металлическом настиле, Сергей опрометью бросился к телефону, сорвал трубку, набрал номер ЦПУ и заорал истошно:
– Иваныч! Тормози средний мотор – масло ушло из кормового подшипника!!!
* * *
– Как вы это можете объяснить, Николай Михайлович? – сдвинув кустистые брови, капитан сумрачно посмотрел на сидевшего перед ним главного механика.– Это не случайность и не раздолбайство, Анатолий Петрович, – заметно было, что главмех хотел добавить ещё пару крепких слов, но передумал. – Термодатчик был вывернут со своего штатного места умышленно, и показывал нормальную температуру. И масляный клапан сам по себе открутиться не мог – это дело рук человеческих. Диверсия это, Анатолий Петрович, я так понимаю. Слава богу, что вовремя заметили – ещё бы минут пять, и…
Он не договорил, но капитан знал, что стояло за этим «и»: потеря трети мощности на винтах и потеря времени, причём серьёзная – ледовая обстановка была нерадостной. Идти дальше на двух двигателях означало опоздать, и надолго, а ремонт подшипника с заменой вкладыша – дело далеко не минутное. А если бы задрало гребной вал, то не помогла бы и замена вкладыша: электродвигатель можно считать вышедшим из строя – это уже заводской ремонт. А конечный итог всей этой свистопляски – срыв выполнения ответственейшего задания, от которого, без преувеличения, зависела судьба России: срок выполнения миссии ледокола был жёстко ограничен, и капитан «Арктики» знал, почему.
– Значит, диверсия… – задумчиво произнёс капитан. – Дожили, называется: Джеймс Бонды хреновы на борту завелись! Хорошо ещё, в реакторный отсек взрывное устройство не подкинули, было бы совсем весело. Приказываю: у всех ответственных механизмов отныне и до окончания рейса нести круглосуточную вахту.
– Будет сделано. Только никакой это не шпион импортного образца масло выпустил и датчик вывернул – это кто-то из наших постарался. Гнили в душах развелось – за бабло, как сейчас говорят, маму родную продадут. Потому и реактор диверсант этот доморощенный тревожить не стал – ему охота не взорваться, а домой вернуться, да тридцать сребреников своих потратить со вкусом, на баб да на сладкую водочку. Раньше мы деньги тоже уважали – а как же, – да только с ума по ним не сходили. А теперь… – и главный механик «Арктики» обречённо махнул рукой[1].
* * *
– Как это не будете платить? – коротко стриженый коренастый мужчина недобро прищурился. – Я сделал всё, что нужно, – вы ведь наверняка уже в курсе, что у нас на борту был большой шухер по поводу подшипника среднего ГЭДа. И я…– Не всё, – жёстко перебил его человек, сидевший за стандартным офисным столом в стандартном помещении стандартно-безликой фирмы, которые в числе бессчётном проросли по всей России начала двадцать первого века. – Авария не состоялась, и рейсовое задание ваш атомоход выполнил полностью. Дело надо было довести до конца – за невыполненную работу мы не платим.
– А что я мог сделать? После случая с подшипником со всех важных узлов вахта глаз не спускала! Я и так шкурой рисковал, а она у меня одна-разъединственная!
– Надо было довести дело до конца, – повторил человек за столом, – сразу. Вы что, не могли как-нибудь задержать этого вахтенного электрика хотя бы на пять минут?
– Как задержать?
– Руками, – холодно произнёс хозяин офиса. – Или любым подручным предметом. Вы что же думаете, мы платим деньги за просто так, из чистого уважения к вашим широким потребностям?
– Убить его я должен был, что ли?
– Вы должны были сделать то, на что вы согласились – задержать «Арктику». Всё остальное – детали. Вы этого не сделали и, соответственно, денег не заработали. No money – no honey. Какие могут быть к нам претензии?
– Кидаете, да? – хрипло выдохнул коренастый. – Что, вы здесь самые крутые, да? Да у меня пол-Мурманска братков знакомых, и я вам такую предъяву организую, что…
Не договорив, он вскочил, опрокинув стул, и выскочил из офиса, от души хлопнув дверью и не обратив внимания на тяжёлый взгляд, которым проводил его человек, сидевший за столом.
На улице было темно, жёлтые глаза фонарей горели редко. И прохладно – ветер лез под распахнутую куртку коротко стриженого мужчины, но он этого не замечал. «Вот же ж с-суки долбанные, – думал он, ускоряя шаг, – ФСБ по вам плачет горючими слезами. Ну, погодите, гады… Только это обмозговать надо, а то как бы самому не вляпаться по полной. Дело-то тянет на серьёзную статью – тут тебе и терроризм, и измена Родине…».
Раздражение нарастало, постепенно переходя в бешенство, и тогда коренастый решил принять на грудь алкоголя, благо деньги в кармане шуршали (пусть даже не те, которые он рассчитывал получить в только что покинутом офисе, однако тоже немалые), а до ресторана «Полярные зори» было недалеко. Рейс вышел напряжённый – одни разборки с «аварийным происшествием» чего стоили, – и потому расслабиться было совершенно необходимо, и как можно скорее. А в ресторане, где играет музыка, где наверняка можно встретить кого-нибудь из друзей-приятелей, и где можно без проблем снять скучающую бабу (или обычную шлюху из тех, что отираются там постоянно), можно заодно и обдумать, как половчее стрясти с этих зазнавшихся жлобов из «Некоммерческой социальной организации» обещанный гонорар – задачка из серии «и на ёлку влезть, и не оцарапаться».
«Цели ясны, задачи определены, – усмехнулся он про себя, запахивая куртку, – так, кажется, говорили при гнилом «совке» с высоких трибун?».
* * *
– Ну, что у нас на сегодня? – капитан милиции снял фуражку и пригладил пятернёй вспотевшие волосы. – Всё, как обычно?– В общем, да, – ответил дежурный лейтенант. – Семейная сцена на почве ревности с применением сковородки, табуретки и прочей домашней утвари – у мужа лёгкое сотрясение мозга, его жена с травмами средней тяжести доставлена в больницу. Ограбление ларька, по горячим следам задержаны трое подростков… Два угона автомашин… ДТП – столкновение на Книповича маршрутного такси и «тойоты», серьёзно пострадавших нет. Ну, и групповая драка в «КПЗ» – с поножовщиной.
– Где-где драка? В КПЗ?
– Виноват, товарищ капитан, – лейтенант сконфузился. – В ресторане, его моряки так называют – «кабак «Полярные зори», а сокращённо…
– Да знаю я, – капитан махнул рукой. – Только давай уж без этого жаргона, а то ты и в рапорте о происшествиях так напишешь. И что там стряслось, в «КПЗ» этом самом?
– Драка, товарищ капитан. Мордобой, битьё посуды, ломание столов и стульев, и всё такое. По предварительным сведениям, в драке участвовало порядка двадцати человек – в основном торговцы с вещевого рынка, – но когда прибыл вызванный администрацией наряд милиции, они все уже рассосались. Остался один – мёртвый. Лежал на полу: проникающее ранение грудной клетки острым предметом – по всей видимости, ножом, – в области сердца. Как сказал эксперт, наповал.
– Кто такой? Личность установили?
– Установили – у него при себе были документы. Моторист с ледокола «Арктика», а фамилия его… – лейтенант зашуршал бумагами.
– Они идут туда, где можно без труда достать побольше женщин и вина, – врастяжку пробормотал капитан.
– Не понял…
– Песня такая есть, – пояснил капитан, – про то, как морячки отдыхали после рейса, а потом порезали-постреляли друг друга. Надо полагать, кто-то не той девке залез под юбку без объявления войны, или какая другая причина выискалась, из той же оперы. Убийство без особых причин, и почти наверняка глухарь. Хотя, конечно, работать его мы будем – а куда денешься? – и капитан с тяжёлым вздохом нахлобучил на голову фуражку.
…А на следующий день в одном из ничем не примечательных кафе Мурманска один человек (если бы невезучий моторист с атомохода «Арктика» находился здесь, а не лежал бы в морге, он сразу же узнал бы в нём своего вчерашнего собеседника из «Некоммерческой социальной организации») передал другому (именовавшему себя «вольным стрелком» и не любившему афишировать свою основную профессию) увесистую пачку денег в бумажном конверте (в каких обычно главы фирм выплачивают своим сотрудникам зарплату «чёрным налом»).
– Лады, – довольно крякнул «фрилансер», пересчитав зелёные купюры. – Если чего надо будет… в таком же разрезе, ты только маякни.
На это подтянутый человек в добротном гражданском костюме, но с явной военной выправкой вежливо улыбнулся и кивнул головой.
– Мы всегда добросовестно платим за хорошо выполненную работу, – сказал он.
* * *
2009 годКорпус атомного подводного ракетоносца «Дмитрий Донской» вздрогнул. Донесся рокочущий гул, приглушенный сталью прочного корпуса. Лодка произвела очередной пуск многострадальной морской баллистической ракеты «Булава». Пуски эти то и дело кончались неудачами, что не могло радовать разработчиков и военных – новые атомные ракетоносцы по-прежнему оставались без своего главного оружия и представляли собой просто плавучую (и очень дорогостоящую) груду железа.
– Запуск произведён, – доложил капитан третьего ранга, сидевший у пульта.
– Пошла, родимая… – тихо сказал кто-то, и в этом голосе таилась отчаянная надежда, что уж на этот-то раз всё пройдёт успешно, и ракета долетит куда нужно – на камчатский полигон, за тысячи километров от Белого моря.
Ракета набирала высоту, но тут раздался тревожный возглас: аппаратура слежения сообщила о нештатной ситуации. А уже через несколько секунд с кораблей сопровождения эту нештатную ситуацию можно было наблюдать невооружённым глазом: в небе вспухло дымное облако взрыва.
– Самоликвидировалась… – обречённо выдохнул один из разработчиков.
«Опять, – с горечью подумал капитан третьего ранга Пантелеев, внешне оставаясь спокойным (на борту «Донского» на испытания собралось целое созвездие высших военно-морских чинов, и младшему по званию в таком антураже проявлять эмоции не следовало, дабы не оказаться крайним). – Чем стрелять будем, когда явятся к нам гости дорогие? А они таки явятся, нутром чую…».
Адмиралы угрюмо молчали – «Булава», которую так ждал флот, снова сломалась.
* * *
Главный конструктор с силой потёр лицо ладонями. Опять неудача… И никто не может сказать, в чём её причина – на ракетах не ставят «чёрных ящиков», как на самолётах. А если бы такой ящик и был, то как он сможет точно отследить и зафиксировать, отказ какой именно из множества деталей ракеты инициировал роковую цепь неполадок, закончившуюся самоликвидацией? Пока ясно только одно: новые российские ракетоносцы безоружны. И, конечно, теперь будут искать виноватых – это уж как водится…Конструкция ракеты отработана – в этом её создатель готов был поклясться. Скорее всего, причина в упавшем ниже плинтуса качестве всех без исключения технологических процессов изготовления комплектующих деталей и окончательной сборки всего изделия. В изготовлении «Булавы» участвуют шестьсот пятьдесят предприятий военно-промышленного комплекса – практически невозможно проверить, не проскочил ли где-то самый обычный брак, и не произошла ли элементарная ошибка из серии «на одну винтку недовинтил, на одну крутку недокрутил»? Упал уровень производства, потеряны ценнейшие кадры инженеров и рабочих, а в результате… Но почему же тогда неудачи преследуют именно проект «Булава», да ещё с таким постоянством? Нет, что-то тут не так… Что ж, будем проверять и проверять, проверять снова и снова, пока эта чёртова ракета всё-таки не полетит!
Главный конструктор не знал, что на одном из заводов неприметный человек, узнав о неудаче очередного пуска «Булавы», облегчённо вздохнул. Он был едва ли не единственным, кто испытал радость при этом известии, и поэтому скрывал свои чувства. Однако от этого его радость не уменьшилась: ведь он честно заработал свои деньги, и хозяева могут быть им довольны. Не так уж это и сложно: одна малозаметная операция при сборке одного из узлов будущей ракеты – и всё, толстая пачка долларов в кармане. А доллар – он и Африке доллар, несмотря на скачки его курса и на все эти дурацкие разговоры о мировом финансовом кризисе.
…Кое-кому в мире очень не хотелось, чтобы российский военно-морской флот снова обрёл – хотя бы частично – былую мощь флота советского. И не в последнюю очередь это нехотение было связано с теми запасами нефти, которые были обнаружены на дне Северного Ледовитого океана.
* * *
2012 годЛучик сонара трудолюбиво рисовал на экране причудливую зубчатую кривую. Тихо жужжал двигатель – батискаф «Мир-3» шёл над отрогами подводного хребта Ломоносова, составляя эхолокационную карту рельефа океанского дна.
– О, время близится к обеду! – заметил Геннадий, командир спускаемого аппарата, бросив взгляд на часы. – Ещё парочку галсов, – он потянулся в кресле всем своим молодым и крепким телом, – и домой. Поесть – и в люлю, придавить на один глаз минуток много.
Антон – «второй пилот», как его называли, – одобрительно хмыкнул: они болтались над этими подводными горами уже пятый час, пора бы и честь знать.
Работа по съёмке рельефа морского дна была монотонной. Особого внимания она не требовала, но выматывала сильно, и потому окончание очередного «дайвинга» экипажи всех батискафов считали радостным событием, наполненным предвкушением заслуженного отдыха до следующего погружения.
Четыре «мира» работали в приполюсной зоне третий месяц. Принадлежность хребта Ломоносова к материковому щиту Сибири была уже доказана предыдущими экспедициями, однако существовала ещё одна принципиальная закавыка, не позволявшая ни одной стране в полной мере претендовать на арктические шельфы. Комиссия при ООН потребовала, чтобы с помощью эхолотов был составлен полный рельеф дна в тех зонах, которые рассчитывают получить кандидаты на сырьевое богатство Северного Ледовитого океана, поскольку иначе не ясно, от каких отметок отсчитывать площади, на которые распространяется юрисдикция приарктических государств. Вердикт комиссии был безапелляционным: пока это требование не будет выполнено, любые аргументы, что шельф, согласно геологическим исследованиям, принадлежит той или иной стране, не будут являться окончательным доказательством.
Как известно, что написано пером, то не вырубишь топором. России недостаточно было доказать, что хребет Ломоносова является продолжением Сибирской платформы, то есть континентальной части России, – это доказательство должно быть признано комиссией ООН, и только тогда в распоряжении Российской Федерации окажется около двух третей всех углеводородных запасов Арктики. Овчинка стоила выделки: речь шла о самом большом – или, по крайней мере, о втором по величине – природном нефтехранилище планеты, о сотнях триллионов долларов. И Россия приняла резолюцию комиссии ООН к исполнению.