Владимир Козлов. Гопники (рассказ)

   – Ну, как твой старый, пишет? – спрашивает Цыган у Вэка.
   – Редко.
   – Сколько ему еще сидеть?
   – Летом должен придти.
   – Если не добавят, – хохочет Цыган.
   – Ты там не был, так не пизди, – говорит Гриб. – А я по малолетке протянул полтора года. В зоне не так уж хуево, только что баб нет. Зато там – закон, а тут, блядь, хуй проссышь. Коммунисты, похуисты, Горбатый. Сделали бы закон, как на зоне… Ладно, пора наливать.
   Тут же наливают по второй. Пьем, как и прошлый раз, по очереди. Закуска уже закончилась.
   От «чернила» голова становится тяжелее, а верхняя губа приятно немеет.
   – Вы, малые, уже почти что свои, – голос у Обезьяны слегка изменился, стал более глухим. – Так что, вам пора уже начинать за район ездить. Вообще, давно уже пора. Я вон с шестого класса езжу. Вы не ссыте. Если что, поможем там.
   – По ебалу получить, – всовывается Цыган.
   – Ладно, не пугай их. Свои пацаны все-таки.
   – Слушайте анекдот, – говорит Гриб. – Сделали в политбюро музыкальный туалет и мужика посадили, чтоб музыку включал. Приходит Громыко срать – ну, мужик ему сразу «Модерн Токинг», первый альбом. Громыко посрал, потащился, выходит довольный. Потом приходит… Ну, как его…
   – Черненко, – подсказывает Цыган.
   – Какой на хуй Черненко? Этот умер давно – хуесос паршивый. А, вспомнил. Рыжков! Ну, мужик ему «Джой» заделал – Рыжков посрал, тоже довольный выходит. Потом приходит Горбатый. Мужик думает – а что ему поставить? И поставил ему гимн Советского Союза. Выходит Горбатый злой весь, а мужик спрашивает – что такое, Михаил Сергеевич? А Горбатый ему и говорит: пошел ты на хуй, мудак. Я из-за тебя первый раз в жизни стоя посрал.
   Все смеются, кроме Быка.
   – Ну, вы ему скажите следующий раз, когда смеяться надо, – говорит Гриб.
   Разливаем и допиваем оставшееся «чернило».
   – Ну, короче, вы поняли, – говорит Обезьяна. – Готовьтесь на сбор. И когда капуста есть, приходите сюда: бухнем.

* * *

   Я, Вэк, Клок и Куня пришли на физкультуру раньше всех и стоим в «предбаннике», где двери в спортзал, в нашу и женскую раздевалки. Куня никогда не переодевается на физкультуру в раздевалке – боится, что сделают темную. У него под школьной формой всегда, даже в мае, надет облезлый синий спортивный костюм, и он просто снимает пиджак, рубашку и штаны и бросает на подоконник в «предбаннике». Иногда это его не спасает: все равно затаскивают в раздевалку и мучают.
   Дверь женской раздевалки приоткрыта: еще никто не пришел. Вэк выглядывает из двери и говорит нам:
   – Жупченко идет. Давай ее защупаем, пока никого нет. Куня, на шухер.
   Куня выходит из «предбанника» в коридор, и входит Жупченко – некрасивая и толстая, в тапках со стоптанными задниками и спортивных штанах под платьем. Она идет мимо нас к своей раздевалке, заглядывает туда. Вэк подходит к ней сзади и хватает за жопу.
   – Э, ты что, сдурел? – она оборачивается.
   Мы с Клоком подскакиваем и все вместе волочем ее в раздевалку. Жупченко брыкается и орет. Вэк двумя руками держит ее за сиськи, я тоже стараюсь схватиться, но не получается, потому что и Клок сует руки, и мы мешаем друг другу. Тогда я задираю ей платье, чтобы залезть в трусы. Она орет еще громче, но моя рука уже у нее в трусах, и я трогаю пизду – сначала волосы, а потом что-то мягкое. В этот момент Куня орет:
   – Лиза.
   Мы выскакиваем из женской раздевалки в свою, но Жупченко успевает дать мне оплеуху.
   В нашей раздевалке я спрашиваю Вэка:
   – А она не заложит?
   Он хохочет:
   – Ну, и что она скажет? Меня пацаны зажимали? За сиськи щупали?
   Мы с Клоком тоже хохочем.
   Потом я иду в туалет. На этом этаже рядом с нашим и бабским есть специальный, учительский. Он открыт. Я захожу в него и закрываюсь изнутри. Я нюхаю пальцы, которыми трогал Жупченко. Запах немного похож на мазь Вишневского, которой мне мазали нарыв на плече. Или это и была мазь Вишневского, у нее, там? У меня встает, и я начинаю дрочить. Получается очень быстро, и малофья брызгает прямо на стену. Я вытираю хуй носовым платком и выхожу. Возле двери стоит молодая учительница, из первого или второго класса.
   – Ты что, не знаешь, что это учительский туалет? – спрашивает она.
   Я молча прохожу мимо нее и думаю – интересно, заметит она соплю малофьи на стене или нет?

* * *

   Всех пацанов забрали с уроков и повезли в военкомат – проходить медкомиссию. Мы стоим в коридоре в очереди к психиатру: все в трусах и с медицинскими картами. Дверь в кабинет открыта, и слышно, как врачиха спрашивает у Быка:
   – Что тяжелее, килограмм железа или килограмм ваты?
   – Железа.
   – Почему?
   – Ну, железо тяжелее ваты.
   – А сколько будет пятью девять?
   – Сорок пять.
   – А шестью восемь?
   – Сорок восемь.
   – А семью девять?
   – Шестьдесят четыре… Нет, шестьдесят пять…
   – Ладно, можешь идти.
   Она что-то пишет в его карте. Покрасневший от натуги Бык выходит из кабинета, и туда заходит Клок.
   – Что, засадила тебя на таблице умножения? – спрашивает Вэк. – Покажи, что она написала – что умственно отсталый?
   Мы все смеемся, даже Куня – в «семейных» трусах на два размера больше, чем надо, тощий, бледный, с синяками на плечах.
   – А ты хули смеешься? – Бык бьет его кулаком в живот. Куня приседает и плачет.
   – Мальчики, потише, – говорит врачиха. – Вы же мешаете мне работать. Ведите себя, как следует.

* * *

   – Деньги есть? – спрашивает у меня Клок после третьего урока.
   – Рубль.
   – А дома кто?
   – Никого.
   – Пошли на «точку», купим вина, а потом бухнем у тебя.
   – Давай. А геометрия?
   – Ну ее на хуй. Не пойдем.
   – Ладно.
   Забираем куртки в гардеробе и идем сначала в пятиэитажку рядом с моей. Между первым и вторым этажом вся стена в надписях: «Пять лет прошло – немалый срок, вставай за хэви-метал рок», Accept, HMR, AC/DC.
   – Что это за «металлисты» такие? – спрашиваю я.
   – Не знаю. А тебе что, «металл» нравится?
   – Нет.
   – И мне нет. Ненавижу весь рок, особенно тяжелый.
   Клок звонит в обитую дерматином дверь на третьем этаже. Открывает тетка с седыми растрепанными волосами, в синем грязном халате, из-под которого торчит ночная рубашка.
   – Одну «чернила», – Клок дает ей деньги. Тетка уходит и приносит бутылку «Агдама». Я сую ее в сумку, между учебниками и тетрадями.
   – А где она берет «чернило»? – спрашиваю я на улице.
   – В винно-водочном. Она там всех знает, раньше работала, пока не поперли за пьянку. Дает им рублей двадцать или пятьдесят в месяц.
   – А проверки там разные?
   – Хули проверки? Дадут проверяющему бутылку шампанского и коньяка какого-нибудь – и все заебись.

* * *

   Мы курим на крыльце школы, прямо под окнами директорского кабинета. Выскакивает Гнус – директор. Все успеваем затушить сигареты, кроме Вэка. Он особо и не торопится.
   – А ну-ка пошли со мной, – говорит ему Гнус.
   Вэк нагло улыбается, делает затяжку и бросает бычок под ноги.
   – А ну-ка подбери.
   Вэк медленно, как старый дед, нагибается и берет бычок двумя пальцами.
   – Теперь положи в урну – и со мной.
   Вэк возвращается минут через пятнадцать. Мы все это время ждем за углом.
   – Ну, что?
   – Ничего. Гнус совсем оборзел. Надо ему ебальник разрисовать.
   – Что, пиздил тебя? – спрашивает Бык.
   – Да.
   – По морде?
   – По морде и в живот. Потом вытащил ключи и начал сюда совать, типа мучить, – он показывает пальцами под подбородком.
   – Ему самому так делали, наверное, – говорю я. – Он же в интернате учился.
   – Откуда ты знаешь?
   – Так, кто-то говорил.
   Я не хочу говорить, что про это мне рассказала мама.
   – Ну, что? Отпиздим Гнуса, – Вэк смотрит на всех так, как будто все соссали и только один он смелый.
   – А если ментам сдаст? – спрашивает Бык.
   – А как он узнает, кто? Мы вечером, когда темно. И переоденемся, чтобы не узнал. Накинем мешок на голову, насуем и съебемся.

* * *

   Вечером Гнус – в шубе из искусственного меха, черной кроличьей шапке и с обшарпанным дипломатом – идет от школы к остановке. Мы втроем – я, Вэк и Бык – выскакиваем из-за деревьев и сбиваем Гнуса с ног. Дипломат отлетает метров на пять. У всех у нас шапки натянуты до подбородка, чтобы не было видно лиц. Я надеваю Гнусу на голову мешок, и мы втроем начинаем пинать его ногами, стараясь попасть по морде, по яйцам или в живот.
   – А-а-а! Помогите! Милиция! – орет Гнус.
   Народу вокруг нету, но все равно надо уходить. Я дергаю Быка за рукав – мы договорились не разговаривать, чтобы Гнус не узнал по голосам. Бык толкает Вэка, и мы отваливаем.

* * *

   На следующий день я и Вэк курим на заднем крыльце и издалека видим, как Гнус идет от остановки. В черных очках. Вэк улыбается:
   – Значит, наставили Гнусу «фиников», раз очки надел, да?
   – А если узнает?
   – Не ссы, не узнает. Ладно, все это херня. Вот сегодня дискотека в клубе. Будет большой сбор. Я пойду, а ты?
   – Не знаю.
   – Поехали, надо начинать за район лазить. А то познакомишься с бабой, и что ты ей скажешь? Что ты на своем районе «нулевой»? Что за район не ходишь? Что в «основе» друзей нет?
   – Ладно.
   – Надо Быку сказать и Клоку. А Быру позовем?
   – Давай позовем. Только думаешь – он поедет?

* * *

   Вечером на остановке собралось человек пятьдесят пацанов – от восьмиклассников до «старых», которым уже по восемнадцать и даже больше.
   – Короче, едем до площади Гагарина, потом пешком в клуб, – говорит Обезьяна. – Не разделяемся, все вместе.
   В троллейбусе становимся сзади, а кто не поместился, толпятся в проходах. Цыган громко пердит и орет:
   – Пожар!
   Остальные тоже пердят. Какая-то тетка на сиденье зажимает нос.
   Потом все закуриваем. Народа, кроме нас, в троллейбусе мало. Некоторые оборачиваются, но рыпаться боятся.
   – Слушайте анекдот, – говорит Цыган. – Короче, приехал Горбачев в гости к Рейгану, идут они по городу, Рейган все ему показывает, хуе-мое. Тут негритос какой-то стоит, жвачку жует, потом выплюнул, а Рейган ее – в карман. Горбачев спрашивает – нахуя? А Рейган говорит – мы их на гондоны переделываем и к вам отправляем. Потом Рейган приехал к Горбачеву, ну и то же самое, короче. Ходят они, все смотрят. Под кустом мужик с бабой ебутся, мужик гондон выбросил, а Горбачев поднял – и в карман. Рейган, типа, спрашивает – зачем? Как зачем, мы их на жвачки переделываем и к вам в Америку отправляем.
   Все опять хохочут, кроме Быка. Он смотрит на остальных, потом тоже смеется.
   – Ну что, боишься? – спрашивает у меня Клок.
   – Ну, так. Первый раз все-таки.
   – Не ссы. Надо же начинать. А ты, Вэк, боишься?
   – Пошел ты в пизду.
   – Сам пошел.
   Приехали. Всей толпой вываливаем из троллейбуса и идем к клубу. На площади перед клубом уже стоит какая-то «банда» – человек пятьдесят.
   – Это «ленинцы», – говорит Обезьяна. – Готовьтесь. Будем пиздиться.
   Мы идем прямо на них и орем: «Ну, что, готовьтесь», «Счас вам пиздец», «Ленинцы-хуенинцы».
   Когда подходим близко, начинается «мочилово». Мне кто-то бьет ногой по почкам, я падаю и получаю еще раз – но несильно – по спине. Вскакиваю на ноги и начинаю «махаться» с каким-то маленьким толстым «ленинцем». Рядом Вэк ногами добивает другого «ленинца» – его сбил с ног Цыган. На Клока напали сразу двое, и он отмахивается от них.
   – Менты! – кричит кто-то. Визжит сирена.
   – Все, мир! «Стелим» ментов! – кричит Обезьяна.
   – Хорошо, ладно! – говорит высокий здоровый пацан-«ленинец», их «основа».
   Менты выскакивают из «бобика». Один орет:
   – Ну-ка, быстро разойтись, что такое?
   – Сзади заходите! Окружаем ментов! – кричит Обезьяна.
   К «бобику» со всех сторон бегут пацаны. Мент тянется к кобуре, потом убирает руку и лезет обратно в машину. За дверь уже схватились, не давая ему ее закрыть.
   – Заводи, еб твою мать! – кричит мент. – А ты вызывай подкрепление!
   Водитель пытается завестись. Дверь отламывается, и руки тянутся к менту. Он выхватывает пистолет и направляет на нас.
   – Назад, блядь, пидарасы. Убью на хуй!
   – Ни хуя себе, а я думал, у него там тряпки, – говорит Цыган. Видно, что он на самом деле удивлен.
   Толпа отступает.
   – Заводи ты, еб твою мать!
   «Бобик» заводится, но ехать некуда – со всех сторон машину окружает толпа пацанов. «Ленинцы» перемешались в ней с нашими – «рабочими».
   – Бей им окна, блядь, – орет Обезьяна.
   – Я тебе разобью счас. Хуярь по толпе, дави их на хуй! – говорит мент водиле.
   «Бобик» трогается. Несколько человек выскакивают прямо из-под колес. Со всех сторон по машине молотят кулаками и ногами, стекло в боковой двери разбивается.
   – Вам пиздец! – кричит мент. Мы хохочем. Машина вырывается из толпы, несколько человек бегут за ней.
   – Ладно, до следующего раза, – говорит «ленинский» основа Обезьяне.
   – До следующего.

* * *

   – Ну, бля, класс! – говорит Вэк. – Заебись ментов попугали. И «ленинцев» тоже.
   Мы едем в троллейбусе домой. Многие пацаны еще остались в городе – «поснимать» баб или просто погулять, а мы втроем едем домой, потому что Быку надо домой к девяти.
   – Я ему прямого – он на жопу. Тогда я ногами начинаю стелить – по морде ему и в нос – пусть знает, как на «Рабочий» залупаться.
   – Лежачего нельзя бить. Некрасиво, – говорит Бык.
   – Не пизди. Это тебе не дома, это за свой район. Он упал – если не добить, кого-нибудь за ногу схватит – и сразу «постилка».
   – Все равно так нельзя. Некрасиво.
   – Да не пизди ты. Красиво, некрасиво…
   – А Быра хули не пришел? – спрашиваю я.
   – А это ты у него спроси, – отвечает Вэк. – Может, соссал.
   Выходим из троллейбуса.
   На остановке стоит малый из нашей школы – учится классе в шестом, наверное.
   – Счас я с ним поговорю, – говорит Вэк.
   – Да ладно, не трогай его, – Бык хочет схватить Вэка за руку, но тот увертывается.
   – Малый, привет. Дай-ка копеек.
   – Нету.
   – А если найду?
   – А где ты найдешь, если у меня их нету?
   – Малый, ты много на себя берешь. Я могу и не понять.
   Малый смотрит на Вэка, но не испуганно, а злобно. Видно, он пацан заебистый.
   – Малый, ты чего-то не понял?
   – Отстань.
   – Что? – Вэк бьет его кулаком в нос. Капля крови вытекает у малого из ноздри и падает на его светлую куртку. Вэк дергает его за руку, сбивает с ног. Малый плачет. Вэк бьет его ногой в живот и отходит.
   – Зря ты его, – говорит Бык. – Он тебе ничего не сделал. Тем более, свой малый со своего района.
   – Что ты мне целый день мозги ебешь? – кричит Вэк. – Счас тебе точно въебу.
   – Попробуй.
   – И попробую.
   – Ладно, успокойтесь, – говорю я и становлюсь между ними.
   Они злобно смотрят друг на друга но драку не затевают.

* * *

   На «трудах» работаем в слесарной мастерской: выпиливаем самопальные гаечные ключи, которые Клим – учитель – потом продаст автобусному парку. Он говорит, что за эти деньги ученики будут ездить на экскурсии, но до сих пор никто еще никуда не съездил.
   Как обычно, Клим, дав задание, уходит в свой кабинет.
   – Начинай! – кричит Вэк. Все хватают напильники и молотят ими по верстакам. Вбегает Клим – маленький, толстый и лысый.
   – Вы что, охуели, блядь? Класс идиотов!
   В руке у него резиновая дубинка – «палочка-выручалочка», вроде ментовской, только помягче. Клим бьет ей по голове первого попавшегося – Быру. Остальные хохочут и перестают стучать молотками.
   – Все. Не занимайтесь хуйней. Работайте, – Клим выходит.
   – Хули ты смеялся? – Быра поворачивается к Куне.
   – Все смеялись.
   – Мало ли, что все? А ты хули смеялся?
   – Ладно, не трогай его, – говорит Бык. – Все смеялись.
   – А ты не пизди.
   – Что?
   – Что слышал.
   – Э, Быра, ты что, охуел?
   – Быра, пойдешь с Быком «по разам»? – спрашивает Вэк.
   Бык подходит к Быриному верстаку. Все остальные смотрят на них.
   – Ну, что, будешь? – снова спрашивает Вэк.
   – Нет, не сегодня. Голова болит.
   – Соссал! – кричит Вэк. – Все слышали? Быра с Быком сосцал «по разам».
   – Ничего я не соссал.
   Быра неожиданно дает прямого Быку в нос, хочет добавить, но Бык увертывается. Оба выскакивают в проход между верстаками.
   – Куня, на шухер! – командует Вэк, и тот бежит к дверям.
   Бык с Бырой махаются на равных. Бык немного выше и чаще бьет ногами. Быра хватает его за ногу и хочет повалить, но Бык несколько раз молотит его по морде. Быра отпускает ногу и останавливается.
   – Ну, что? Еще будешь? – спрашивает Вэк.
   – Нет.
   – Молодец, Бык, – говорит Вэк и хлопает его по плечу. Быра выходит из мастерской.
   На втором уроке, после перемены, Куня обзывается на Кощея. Они – самые дохлые в классе – Куня последний, а Кощей предпоследний, но Кощея трогают меньше, потому что он псих и может как нечего делать засандалить молотком или стулом по голове. У него есть брат, который отсидел по два года в первом, втором и третьем классе и ушел в армию после восьмого. Куня никогда ни на кого не обзывается, кроме Кощея: остальных он боится.
   Кощей берет молоток и замахивается на Куню. Все перестают работать и смотрят, что будет.
   – Ебни ему, Кощей, – говорит Вэк.
   В мастерской тихо, и слышно, как что-то хрустит в голове Куни, когда Кощей бьет по ней молотком. У Куни течет кровь, и он падает. Кощей бьет еще два раза и опускает молоток. Лицо у него становится белым, как огрызок мела у Клима на столе. Он, наверное, сам неслабо соссал.
   Бык подходит к нему и вырывает молоток. Кощей не сопротивляется.
   В мастерской воняет говном.
   – Смотрите, Кощей обосрался, – говорит Быра.
   Входит Клим:
   – Почему не работаете? Что за хуйня?
   Замечает Куню.
   – Что с ним?
   – Поскользнулся, и на него сверху молоток упал. И напильник.
   – Вы что, охуели? Скорую вызывать. Скорей. Егоров, Беги в канцелярию, звони.
   – Он что, еще и обосрался? – Клим нюхает воздух.
   – Нет, это Кощей обосрался, – говорит Вэк. – Его в столовой отравили.
   – Ну-ка домой, обмываться.
   Кощей выбегает из мастерской.
   – А остальные работать – хули вы стоите?

* * *

   Курим в туалете. Начались морозы, и на крыльце уже особо не покуришь. Бык одновременно срет, а я и Вэк читаем надписи на стенах.
   – «Лена Стоянова еще девочка. Кот», – читает Вэк. – Ну, это он, наверное, ее и ебал.
   Кот на год старше нас и с этого года учится в тридцать втором «училе», а Стоянова раньше была с ним в одном классе, и сейчас – в девятом. Ничего «пила», за ней многие бегают.
   В туалет заходит малый – класс четвертый или пятый. У самых малых – свой туалет на первом этаже. Он смотрит на нас и начинает расстегивать штаны. Бык в это время вытирает жопу тетрадным листом в клеточку.
   – Ты, что, малый, в школу ссать ходишь? – спрашивает Вэк.
   Малый повернулся и смотрит на него. Ясно, что он соссал.
   – А нахуя ты тогда ссышь здесь? – Вэк хохочет.
   Он положил сигарету на подоконник и расстегивает штаны. Малый в это время уже застегивает ширинку. Вэк подходит к нему сзади и ссыт на штаны, оставляя темные пятна. Малый плачет и идет к двери.
   – Куда? – говорит Вэк. – Ты еще не покурил. Он берет с подоконника свою сигарету, затягивается и выпускает дым прямо на малого, потом еще.
   – Теперь можешь идти.
   Малый выскакивает из туалета.
   – Зря ты его обоссал, Вэк, – говорит Бык. – Ну, обдуть дымом – ладно, а обоссывать нахуя?
   – Нахуя ты его защищаешь? – говорит Вэк. – Он что, твой брат или друг?
   – Нет, так просто.

* * *

   В гардеробе после уроков к нам с Вэком подходит Быра.
   – Слышь, пошлите сегодня ко мне, у меня самогонка есть.
   – А дома кто? – спрашивает Вэк?
   – Только баба. Но она мешать не будет.
   – Ладно.
   Одеваемся и идем к его пятиэтажке рядом со школой.
   – Это ты, Сярхей? – спрашивает баба, когда Быра отмыкает входную дверь.
   – Да, я. Тихо ты.
   Мы входим в узкую прихожую. В ней воняет гуталином и пылью.
   – Пошли на кухню.
   Быра достает зеленую бутылку 0,7 мутной самогонки, заткнутой газетой, кусок сала, полбулки хлеба и три соленых огурца.
   – Сярхей, а хто это с тобой?
   – Тихо ты. Кто надо. Не мешай.
   Быра закрывает кухонную дверь.
   – Она заебала уже. Мамаша ее прописала, чтобы двухкомнатную получить. У нее раньше дом в деревне был. Продали. Гарнитур мамаша купила. Польский.
   Быра разливает самогонку по стаканам, нарезает хлеб и сало.
   – Ну, будем, – говорит Вэк.
   Чокаемся и выпиваем.
   – Ты что, правда, Анохину выебал? – спрашивает Вэк.
   – Да, три раза. Летом еще.
   – Где?
   – Да здесь.
   – А баба?
   – А хули баба? Сидела в своей комнате.
   – Может, еще скажешь, Анохина целка была?
   – Нет, не целка.
   – И как все было?
   – Ну, как. Пришли, вмазали, музон там, хуе-мое, разделись, потом…
   – А как ты добазарился?
   – Ну, как. Говорит – пошли музон послушаем, у меня темы классные есть.