Владимир Козлов. СССР: Дневник пацана с окраины

   – Куда ты собрался? – сказала мама. – Ложись. Я сейчас постелю – и ляжешь.
   – Все, все, все… Хватит. Ухожу. Идите вы все на х… Все, все, все…
   Папа застегнул ширинку, конец ремня болтался. Он просунул руки в рукава рубашки.
   – Что такое, Петя? Что случилось? Ты ложись, поспи…
   Дверь открылась, заглянула Наташа.
   – Что у вас тут такое?
   – Иди отсюда, не мешай. – Папа пытался застегнуть рукава рубашки. – Все идите на х… Ухожу. Больше не могу. Сами все решайте… Больше я за вас не буду думать… Ничего, поймете. Все поймете, только будет поздно… Хватит с меня, хватит.
   Наташа отскочила в сторону. Папа вышел в прихожую, нашарил выключатель, включил свет.
   – Сделай что-нибудь. – Наташа посмотрела на маму. – Он собрался уходить куда-то…
   – Петя, успокойся… – начала мама. – Ложись, поспи.
   – Не говори мне больше это. И пятьсот рублей своих можешь забрать. Мне больше не надо. Мне уже ничего не надо. Поняли? Все. Ничего больше не надо. Или вы еще не поняли? Хватит, я сказал… Ухожу к е…ни матери. Ухожу. Потом поймете… Будет поздно…
   Папа сунул ноги без носков в ботинки, стал завязывать шнурки.
   – Папа, перестань, – сказала Наташа. – Что с тобой такое? – Она повернулась к маме. – О чем он говорит? Какие пятьсот рублей?
   – Думаешь, я знаю?
   – А где он был сегодня, с кем выпивал?
   – Он мне не отчитывается, ты прекрасно знаешь…
   Папа встал, его шатнуло. Он сдернул свою куртку с вешалки.
   – Быстро раздевайся и ложись! – закричала мама. – Что ты здесь концерты нам устраиваешь? Кому сказала? Быстро раздевайся и ложись! А то сейчас не знаю, что тебе сделаю!
   Я испугался, что папа ударит маму. Он сел на лавку в прихожей, стал стягивать с ног ботинки.
   – Давно бы так, – сказала мама. – А то устраиваешь непонятно что при детях. Тебе что, вообще на них наплевать? Ты не понимаешь, как ты их травмируешь такими вот концертами?
   Папа пошел в спальню, на ходу пытаясь снять рубашку. Мама подошла к нему, помогла, выключила свет. Горела только настольная лампа. Мне осталось решить одно последнее уравнение.

* * *

   За окном шел снег. Мы работали в слесарной мастерской – опиливали заготовки гаечных ключей. Это был заказ троллейбусного парка. Владилен сидел у себя в кабинете. Он всегда давал задание и уходил в свой кабинет – сидел там и читал «Советский спорт».
   Прозвенел звонок – начался перерыв между «трудами».
   – Погнали в снежки! – крикнул Кузьменок.
   Дверь на улицу была напротив мастерской. Кузьменок открыл ее и выскочил на снег, за ним – все остальные: как были, в тапках и черных фартуках поверх пиджаков. Все начали лепить снежки и кидать друг в друга.
   Владилен выглянул из дверей.
   – Дальше отойдите! – крикнул он. – Чтобы в окна не попасть! Не дай бог, разобьете – сами будете стеклить. Что, неясно?
   Мы столпились вокруг стола Владилена со своими ключами. Только Кириллов еще стоял за верстаком и водил по ключу напильником.
   – Кириллов! – крикнул Владилен. – Быстро закругляйся. Все тебя ждут.
   Кириллов отжал тиски, вынул ключ. Все посмотрели на него и заржали. Ключ был кривой, как чертеж от руки.
   – Ну, Кира, тебе «два» обеспечено, – сказал Кузьменок.
   – Какое там «два»? «Кол». – Стрельченко выхватил ключ у Кириллова. – Можешь сразу его выкинуть в мусорку.
   – Отдай ему ключ, – сказал Владилен. – Здесь я решаю, что кому ставить. Быстро отдай ему ключ.
   Кириллов забрал ключ у Стрельченко. Владилен поманил его пальцем, взял ключ, подержал в толстых пальцах со шрамами.
   – И что это такое, по-твоему? Ключ? Если ты следующий раз не доделаешь его по-человечески, я тебе «единицу» поставлю.
   Он взял ручку и вывел в засаленном журнале «тройку с минусом». Минус был длиной почти сантиметр.

* * *

   Я повесил пакет с тапками и куртку на вешалку, взял номерок – сто девяносто девять. С таким номером хорошо сыграть с кем-нибудь на щелбаны, но сейчас уже никто не играет, надоело. Играли в том году, когда в гардеробе только поставили новые вешалки с номерками. Первое время в гардероб никого не пускали, а номерки выдавали дежурные классы.
   Техничка Семеновна водила шваброй по плиткам пола. Рядом стояло ведро с водой. В ведре плавал мусор. У дверей на лестницу стояла толпа. На второй и третий этажи до первого звонка не пускали.
   На углу лавки сидел Кузьменок. Он сказал:
   – Привет.
   Я кивнул.
   Кузьменок открыл дипломат, вынул свою тетрадь в клетку – он всегда в ней рисовал на уроках.
   – Смотри, Разов, какого я солдата нарисовал. Нормальный солдат, да?
   Он не умел рисовать вообще, и все его солдаты были похожи на роботов.
   Я сказал:
   – Да, нормальный.
   – А этот как – нормальный?
   – Ага.
   – А какого бы ты выбрал – этого или этого?
   – Этого.
   – Смотри, вон тот пацан ограбил буфет. – Кузьменок показал на Щукина из десятого «А». Я знал про этот случай – Наташа рассказала. Месяц назад, в воскресенье Щукин и Горшков из его класса выломали дверь буфета и забрали деньги – двадцать пять рублей и сорок шесть копеек. Но их сразу поймала буфетчица Лиля Петровна – она случайно зашла в школу в выходной. Дело потом замяли, потому что папаша Щукина – председатель профкома на регенератном заводе, а завод – наши шефы.
   Прозвенел звонок. Дежурные пацаны из седьмого «Б» открыли дверь на этажи. Толпа рванула вверх.
   – Ну-ка шагом, не бегом! – орала Софья Эдуардовна, классная седьмого «Б», маленькая и седая.
   Радио над дверью захрипело:
   – Внимание, начинаем утреннюю гимнастику. Первое упражнение: поставьте ноги на ширину плеч, разведите руки в стороны…
   Историца сидела за столом, листала журнал и лизала дужку очков.
   – …Делаем наклоны. На раз – наклонились, на два – выпрямились. Раз-два, раз-два…
   Историца подняла на нас глаза.
   – Ну-ка, все, руки из карманов, делаем зарядку, а не притворяемся, что делаем. Это надо вам, а не мне – чтобы не сидели на уроке как сонные мухи.

* * *

   Шел снег. Я стоял у перехода на Челюскинцев и ждал, пока проедут машины. На дороге снег был светло-коричневый – от грязи на колесах машин. Проехал троллейбус – в нем сидела учительница из «нулевки».
   Я снял ботинки и куртку, стряхнул с куртки снег, повесил на вешалку, зашел в кухню.
   Наташа ела суп.
   – Открой холодильник, посмотри, что папа принес в обед.
   Я взялся за ручку, открыл дверь, заглянул. На полке лежал прозрачный пакет с мандаринами.
   – Возьми мне и себе по два, – сказала Наташа. – Но сначала супу поешь, хорошо?
   – Хорошо.
   На каждом мандарине был налеплен черный ромбик «Maroc». В том году мама покупала апельсины с такими наклейками.
   – Мандарины – из Марокко, – сказала Наташа.
   – Я знаю. А почему их всегда привозят в декабре?
   К стеклу налипали хлопья снега, и двора почти уже не было видно.
   – Наверно, потому что там сейчас урожай.
   – Урожай там должен быть круглый год. Марокко – почти у экватора.
   – Тогда не знаю. А какая разница? Летом есть яблоки, например… Или груши…
   По радио кончился перерыв, передавали сигналы точного времени:
   – …в Чите – девятнадцать, во Владивостоке – двадцать один, в Магадане – двадцать три часа, в Петропавловске-Камчатском – полночь.

* * *

   – Встань на стул и приклей снежинку вон там. Ты выше, – попросила меня Зенькович.
   Она сидела за столом классной и вырезала из тетрадной бумаги снежинки, мазала их куском хозяйственного мыла и лепила на окна. Зенькович была в черной кофте и джинсах – тоже «Милтонс», как у меня, только новых.