Страница:
Но, завися от Бога, души и тела друг от друга не зависят. Это две субстанции, исключающие и ограничивающие одна другую. Мы уже изложили взгляд Декарта на жизнь тела, как на нечто, не тождественное душевной деятельности. Это очень важная и интересная подробность его системы, послужившая предметом особенно внимательного анализа и особенно ожесточенных споров для последующих философов. Сделанная Декартом постановка вопроса, сколь странной она не представляется в наши дни, находит себе вполне естественное объяснение, если мы станем обсуждать ее не абстрактно, не «чисто логически», а приведем связь с соотношением социальных групп, собранных под кровлею мануфактуры.
Раз тело существует как совершенно обособленная от души субстанция, раз между ними лежит непроходимая пропасть, то спрашивается: каким же образом душа может влиять на тело и познавать последнее? Декарт отвечал: только через Бога. Только через Бога мы можем воздействовать на наше тело, только через идею Бога мы можем иметь представление о нашем теле. Связь двух подчиненных субстанция устанавливается единственно третьей, подчиняющей субстанцией.
Промежуточные организаторские звенья – «индивидуальные души» могут выполнять свою организаторскую роль лишь при наличности верховного организаторского центра. Лишь последний приводит их в соприкосновение с пролетариатом – «материей» – в рамках организованного целого мануфактурной мастерской, лишь последний обуславливает возможность совместного существования и совместной производительной деятельности их и пролетариата.
Соединение души и тела называется человеком. Принимая во внимание все вышесказанное, мы получаем, таким образом, вывод: декартово понятие о человеке есть не что иное, как дальнейшее распространение определенной формы мышления, «определенного способа представления фактов, определенного типа их соединения в психике». Мы видели, что мир в системе Декарта, организован по типу мануфактурного предприятия. Декартово понятие о человеке, в свою очередь, воспроизводит организацию мануфактурной мастерской.
Но организатор, хотя бы подчиненный, все же организатор. И если первый предпосылкой всякого познания вещей является, по мнению Декарта, связь с высшей субстанцией, обладание идеей божества, то при детальной разработке своих гносеологических взглядов Декарт рассматривает душу, как чисто организующее начало, непосредственное противопоставленное «материи».
Это – substantia cogitans sive mens, мыслящая субстанция. Именно в мышлении – и только в нем одном – сущность души или духа. Выражаясь языком метафизики, мышление – атрибут духа. Подобное определение говорит о тех функциях, которые организаторы считали исключительно им принадлежащими. Мы имеем дело с культом умственного труда, точнее, с культом способности вести сложное хозяйство, учитывать его наличные силы, планомерно комбинировать их. Как известно, в глазах общества мануфактурного периода высшей наукой являлась математика. Ею усиленно занимались, ибо она отвечала потребностям мануфактуры, организация которой сводилась именно к сложному сочетанию и распределению факторов производства. Сложность организации служила ей источником успеха в борьбе со старым цехом, отличавшимся примитивностью своего внутреннего строения. И искусство точного анализа, точного расчета, точного контроля, было ее военным искусством. Отсюда «экономический рационализм». Отсюда рационализм вообще. «Мыслит – это считать», гласила знаменитая формула Гоббса.
«Я (т. е. мой дух, моя душа) мыслю, – следовательно, существую». Мое бытие, бытие моего духа вытекает единственно из моего мышления, а не из какого-нибудь действия. Я – организатор и, как таковой, могу существовать, только выполняя организаторские функции, а не исполнительские: вот что означает декартово утверждение, если его перевести на язык классовых отношений.
Нельзя делать такого умозаключения: «я гуляю, следовательно, я существую»; можно лишь сказать: «я мыслю, что я гуляю, следовательно, я существую». Акт передвижения моего тела не есть мой акт, так как тело – не «я», а лишь материальная машина, мне принадлежащая. Лишь когда я учитываю, контролирую данный акт, тогда я могу говорить о наличности моего «я», лишь тогда на сцену выступает организаторская субстанция.
Истинно то, что «я» постигаю ясно и отчетливо. Помощью чувств нашего тела ясно и отчетливо постигать предмет нельзя. Истинное познание приобретается лишь путем мышления. Только мышление дает предметы в чистом виде, отметая все, не составляющее их сущности. Только оно охватывает бесконечное разнообразие форм, которые принимают тела, бесконечные процессы изменений. Обычное, наивное воззрение представляет внешний мир таким, каким оно рисуется сквозь призму чувств: оно учитывает форму, как сущность тела, приписывает телам качества, которые следует отнести на счет нашего чувственного восприятия.
Между тем, эти качества могут быть отняты у тела, и все же тело не перестает существовать. Разве воск, который мы осязаем как твердое тело, будучи расплавленным, обращается в ничто? Только без одного свойства существование тела невозможно, это атрибут материальной субстанции – протяжение. Качественного различия тел не существует.
О каких реальных фактах говорят эти силлогизмы?
Средневековый строй знал категории рабочих (подмастерьев), закрепленных за строго определенным цехом, смотря по их профессии, знал, напр., шорника, обойщика, красильщика, каретника, работавших в разных мастерских и у разных хозяев. Хозяин мог брать в свою мастерскую только рабочих данной профессии и квалификации, но цеховые уставы не позволяли ему извлекать выгоды из труда рабочих других, хотя бы и родственных профессий. Мануфактура объединила в одном предприятии и шорника, и обойщика, и красильщика, и каретника. Профессия потеряла свое прежнее значение. Представители разных профессий оказались участниками одной общей трудовой операции, звеньями одной общей цепи. Для организатора нет теперь многообразия тел, которых не могла бы «охватить» организующая воля. Понятие о рабочем только как о шорнике или только как об обойщике уступает место понятию о рабочем вообще. Профессия «сущности» рабочей силы более не составляет. Мануфактурист по своему усмотрению определяет состав профессий в своей мастерской, комбинируя их, одни вводит, другие изгоняет. При этом двери его предприятия открыты – что было особенно крупной новостью, – для рабочих, необученных, т. е. не обладающих никакими специальными знаниями, не связанных прочными узами, ни с какой профессией.
Предприниматель имеет перед собой несоизмеримые величины, не отдельные рабочие группы, а массу, которую следует считать однородной. Отнимите у понятия о рабочем признак профессии – понятие остается. Оно становится «чистым» понятие, получается понятие о рабочей силе. И образование этого понятия предприниматель-мануфактурист квалифицирует как акт своей организаторской воли. Лишь мышление, лишь критическая обработка материала, представляемого внешним миром, делает для нас этот мир таким, каким он существует в реальности, а не в фикции.
Средневековому ремесленнику цеховой устав давал, так сказать, рабочих как нечто готовое, как нечто заранее раз и навсегда обусловленное в своих качествах и проявлениях. Для мануфактуристов рабочие – масса, которую он преобразует, которой он придает желательные ему формы.
Когда создавались мануфактурные организации, между прочим, одно обстоятельство, кажущееся нам теперь столь обычным и естественным, останавливало на себе особенное внимание современников. Описывая устроенное в XVI в. типографское предприятие Кобергеров[24], некто Нейдерфер[25] считает нужным подчеркнуть следующую подробность: «В известный час они (подмастерья) должны были приходить на работу и уходить с работы; ни одного из них не пускали без других в дом,… но они должны были поджидать один другого перед воротами дома»[26]. Это – сенсационное нововведение: именно как о таковом, говорит о нем цитированный автор. Предприниматель, собирая под одной кровлей рабочих разных профессий, устанавливает для всех одно и то же строго определенное начало и один и тот строго определенный конец работы. Того требует совместное выполнение целого ряда рабочих операций, имеющих место в мастерской: оно должно быть соразмерено во времени. Каждая категория рабочих в известную единицу времени вырабатывает известное количество детальных частей продукта, производством которого занято предприятие, и это количество должно точно отвечать количествам других частей, вырабатываемых другими категориями рабочих. Малейшая несоразмеренность во времени имеет своим результатом некоторую дезорганизацию производства. Все исполнительные ячейки должны действовать одновременно и в течение одинакового числа часов. Руководители озабочены урегулированием рабочего дня.
Сделанное мануфактурой нововведение вызывает разработку философского понятия о времени. Время, объясняет Декарт, нельзя считать свойством материи: оно «модус мышления», родовое понятие, создаваемое последним. Другими словами, оно указывает на организаторскую волю. Мы имеем дело с одним их проявлений последней, – с одним из средств, с помощью которых «дух», мыслящий субъект, ориентируется в данных материального мира.
Так обосновывается позиция критического реализма. До «прекрасных аранжуесских дней» этого реализма – до Канта еще далеко, но отправные предпосылки уже намечены.
Старая мелкобуржуазная, ремесленная организация хозяйства рушится. Наступает царство мануфактуры. Образуется класс собственников рабочей силы, широкие массы, свободно привлекаемые и отталкиваемые крупными предприятиями. Китайские стены, разделявшие профессии, уничтожаются. От «материи» отвлекаются свойства и качества, прежде за нею утверждавшиеся. Выясняется, что она – простое протяжение и единственная ее способность – способность двигаться, изменяться, формироваться, точнее способность быть приводимой в движение, изменяемой, формируемой.
Мануфактуристы выполняют «творческую» миссию. Без них – рабочая масса – ничто! Они организуют ее во всех сферах ее производительной деятельности, определяют детально все технические процессы, которая она совершает.
Вещи не даются нашему «духу» без всяких условий. Ошибочно думать, будто достаточно раскрыть наши чувства – и мы получим вещи готовыми, такими, какими они в действительности являются. С подобным материалом оперировать мы не можем. Необходимо его перерабатывать с помощью нашей организаторской способности – мышления. Без мышления, без субъекта нет объекта. Мы можем рассматривать тела только как объекты, только как несамодеятельную, инертную субстанцию.
Философия отныне – верная служанка капитала. Знаменитый путь сомнения, которым шел Декарт, создавая свою систему, его протест против ходячих воззрений на характер и сущность нашего познания, являлся идеологическим отражением пути, по которому развивались новые хозяйственные формы, отражением атаки, которую мануфактура повела против цеха. Переоценка философских ценностей определялась передвижениями в организаторских верхах и организуемых низах. Новые организаторы, новые организуемые – новые понятия о Боге и душе, новые понятия о материи. Цеховой способ присвоения продуктов сменяется капиталистическим: выдвигается проблема познания. Познавать, организовывать, эксплуатировать – это три разных термина, покрывающие, в представлении буржуазных идеологов, друг друга, имеющие тождественное содержание.
Присвоение достигается мануфактурой не теми путями, при помощи не тех производителей, какие были в распоряжении цеха. Старые гносеологические предпосылки, заявляет Декарт, изжили свой век. Нельзя при помощи средств, рекомендованных старой, школьной философией, получать истинные понятия о вещах. Познавательный механизм должен быть во всех своих частях пересмотрен.
В подобном пересмотре Декарт, как известно, и видел главную задачу своей философской деятельности, видел «новое откровение», сообщенное им миру.
IV
Раз тело существует как совершенно обособленная от души субстанция, раз между ними лежит непроходимая пропасть, то спрашивается: каким же образом душа может влиять на тело и познавать последнее? Декарт отвечал: только через Бога. Только через Бога мы можем воздействовать на наше тело, только через идею Бога мы можем иметь представление о нашем теле. Связь двух подчиненных субстанция устанавливается единственно третьей, подчиняющей субстанцией.
Промежуточные организаторские звенья – «индивидуальные души» могут выполнять свою организаторскую роль лишь при наличности верховного организаторского центра. Лишь последний приводит их в соприкосновение с пролетариатом – «материей» – в рамках организованного целого мануфактурной мастерской, лишь последний обуславливает возможность совместного существования и совместной производительной деятельности их и пролетариата.
Соединение души и тела называется человеком. Принимая во внимание все вышесказанное, мы получаем, таким образом, вывод: декартово понятие о человеке есть не что иное, как дальнейшее распространение определенной формы мышления, «определенного способа представления фактов, определенного типа их соединения в психике». Мы видели, что мир в системе Декарта, организован по типу мануфактурного предприятия. Декартово понятие о человеке, в свою очередь, воспроизводит организацию мануфактурной мастерской.
Но организатор, хотя бы подчиненный, все же организатор. И если первый предпосылкой всякого познания вещей является, по мнению Декарта, связь с высшей субстанцией, обладание идеей божества, то при детальной разработке своих гносеологических взглядов Декарт рассматривает душу, как чисто организующее начало, непосредственное противопоставленное «материи».
Это – substantia cogitans sive mens, мыслящая субстанция. Именно в мышлении – и только в нем одном – сущность души или духа. Выражаясь языком метафизики, мышление – атрибут духа. Подобное определение говорит о тех функциях, которые организаторы считали исключительно им принадлежащими. Мы имеем дело с культом умственного труда, точнее, с культом способности вести сложное хозяйство, учитывать его наличные силы, планомерно комбинировать их. Как известно, в глазах общества мануфактурного периода высшей наукой являлась математика. Ею усиленно занимались, ибо она отвечала потребностям мануфактуры, организация которой сводилась именно к сложному сочетанию и распределению факторов производства. Сложность организации служила ей источником успеха в борьбе со старым цехом, отличавшимся примитивностью своего внутреннего строения. И искусство точного анализа, точного расчета, точного контроля, было ее военным искусством. Отсюда «экономический рационализм». Отсюда рационализм вообще. «Мыслит – это считать», гласила знаменитая формула Гоббса.
«Я (т. е. мой дух, моя душа) мыслю, – следовательно, существую». Мое бытие, бытие моего духа вытекает единственно из моего мышления, а не из какого-нибудь действия. Я – организатор и, как таковой, могу существовать, только выполняя организаторские функции, а не исполнительские: вот что означает декартово утверждение, если его перевести на язык классовых отношений.
Нельзя делать такого умозаключения: «я гуляю, следовательно, я существую»; можно лишь сказать: «я мыслю, что я гуляю, следовательно, я существую». Акт передвижения моего тела не есть мой акт, так как тело – не «я», а лишь материальная машина, мне принадлежащая. Лишь когда я учитываю, контролирую данный акт, тогда я могу говорить о наличности моего «я», лишь тогда на сцену выступает организаторская субстанция.
Истинно то, что «я» постигаю ясно и отчетливо. Помощью чувств нашего тела ясно и отчетливо постигать предмет нельзя. Истинное познание приобретается лишь путем мышления. Только мышление дает предметы в чистом виде, отметая все, не составляющее их сущности. Только оно охватывает бесконечное разнообразие форм, которые принимают тела, бесконечные процессы изменений. Обычное, наивное воззрение представляет внешний мир таким, каким оно рисуется сквозь призму чувств: оно учитывает форму, как сущность тела, приписывает телам качества, которые следует отнести на счет нашего чувственного восприятия.
Между тем, эти качества могут быть отняты у тела, и все же тело не перестает существовать. Разве воск, который мы осязаем как твердое тело, будучи расплавленным, обращается в ничто? Только без одного свойства существование тела невозможно, это атрибут материальной субстанции – протяжение. Качественного различия тел не существует.
О каких реальных фактах говорят эти силлогизмы?
Средневековый строй знал категории рабочих (подмастерьев), закрепленных за строго определенным цехом, смотря по их профессии, знал, напр., шорника, обойщика, красильщика, каретника, работавших в разных мастерских и у разных хозяев. Хозяин мог брать в свою мастерскую только рабочих данной профессии и квалификации, но цеховые уставы не позволяли ему извлекать выгоды из труда рабочих других, хотя бы и родственных профессий. Мануфактура объединила в одном предприятии и шорника, и обойщика, и красильщика, и каретника. Профессия потеряла свое прежнее значение. Представители разных профессий оказались участниками одной общей трудовой операции, звеньями одной общей цепи. Для организатора нет теперь многообразия тел, которых не могла бы «охватить» организующая воля. Понятие о рабочем только как о шорнике или только как об обойщике уступает место понятию о рабочем вообще. Профессия «сущности» рабочей силы более не составляет. Мануфактурист по своему усмотрению определяет состав профессий в своей мастерской, комбинируя их, одни вводит, другие изгоняет. При этом двери его предприятия открыты – что было особенно крупной новостью, – для рабочих, необученных, т. е. не обладающих никакими специальными знаниями, не связанных прочными узами, ни с какой профессией.
Предприниматель имеет перед собой несоизмеримые величины, не отдельные рабочие группы, а массу, которую следует считать однородной. Отнимите у понятия о рабочем признак профессии – понятие остается. Оно становится «чистым» понятие, получается понятие о рабочей силе. И образование этого понятия предприниматель-мануфактурист квалифицирует как акт своей организаторской воли. Лишь мышление, лишь критическая обработка материала, представляемого внешним миром, делает для нас этот мир таким, каким он существует в реальности, а не в фикции.
Средневековому ремесленнику цеховой устав давал, так сказать, рабочих как нечто готовое, как нечто заранее раз и навсегда обусловленное в своих качествах и проявлениях. Для мануфактуристов рабочие – масса, которую он преобразует, которой он придает желательные ему формы.
Когда создавались мануфактурные организации, между прочим, одно обстоятельство, кажущееся нам теперь столь обычным и естественным, останавливало на себе особенное внимание современников. Описывая устроенное в XVI в. типографское предприятие Кобергеров[24], некто Нейдерфер[25] считает нужным подчеркнуть следующую подробность: «В известный час они (подмастерья) должны были приходить на работу и уходить с работы; ни одного из них не пускали без других в дом,… но они должны были поджидать один другого перед воротами дома»[26]. Это – сенсационное нововведение: именно как о таковом, говорит о нем цитированный автор. Предприниматель, собирая под одной кровлей рабочих разных профессий, устанавливает для всех одно и то же строго определенное начало и один и тот строго определенный конец работы. Того требует совместное выполнение целого ряда рабочих операций, имеющих место в мастерской: оно должно быть соразмерено во времени. Каждая категория рабочих в известную единицу времени вырабатывает известное количество детальных частей продукта, производством которого занято предприятие, и это количество должно точно отвечать количествам других частей, вырабатываемых другими категориями рабочих. Малейшая несоразмеренность во времени имеет своим результатом некоторую дезорганизацию производства. Все исполнительные ячейки должны действовать одновременно и в течение одинакового числа часов. Руководители озабочены урегулированием рабочего дня.
Сделанное мануфактурой нововведение вызывает разработку философского понятия о времени. Время, объясняет Декарт, нельзя считать свойством материи: оно «модус мышления», родовое понятие, создаваемое последним. Другими словами, оно указывает на организаторскую волю. Мы имеем дело с одним их проявлений последней, – с одним из средств, с помощью которых «дух», мыслящий субъект, ориентируется в данных материального мира.
Так обосновывается позиция критического реализма. До «прекрасных аранжуесских дней» этого реализма – до Канта еще далеко, но отправные предпосылки уже намечены.
Старая мелкобуржуазная, ремесленная организация хозяйства рушится. Наступает царство мануфактуры. Образуется класс собственников рабочей силы, широкие массы, свободно привлекаемые и отталкиваемые крупными предприятиями. Китайские стены, разделявшие профессии, уничтожаются. От «материи» отвлекаются свойства и качества, прежде за нею утверждавшиеся. Выясняется, что она – простое протяжение и единственная ее способность – способность двигаться, изменяться, формироваться, точнее способность быть приводимой в движение, изменяемой, формируемой.
Мануфактуристы выполняют «творческую» миссию. Без них – рабочая масса – ничто! Они организуют ее во всех сферах ее производительной деятельности, определяют детально все технические процессы, которая она совершает.
Вещи не даются нашему «духу» без всяких условий. Ошибочно думать, будто достаточно раскрыть наши чувства – и мы получим вещи готовыми, такими, какими они в действительности являются. С подобным материалом оперировать мы не можем. Необходимо его перерабатывать с помощью нашей организаторской способности – мышления. Без мышления, без субъекта нет объекта. Мы можем рассматривать тела только как объекты, только как несамодеятельную, инертную субстанцию.
Философия отныне – верная служанка капитала. Знаменитый путь сомнения, которым шел Декарт, создавая свою систему, его протест против ходячих воззрений на характер и сущность нашего познания, являлся идеологическим отражением пути, по которому развивались новые хозяйственные формы, отражением атаки, которую мануфактура повела против цеха. Переоценка философских ценностей определялась передвижениями в организаторских верхах и организуемых низах. Новые организаторы, новые организуемые – новые понятия о Боге и душе, новые понятия о материи. Цеховой способ присвоения продуктов сменяется капиталистическим: выдвигается проблема познания. Познавать, организовывать, эксплуатировать – это три разных термина, покрывающие, в представлении буржуазных идеологов, друг друга, имеющие тождественное содержание.
Присвоение достигается мануфактурой не теми путями, при помощи не тех производителей, какие были в распоряжении цеха. Старые гносеологические предпосылки, заявляет Декарт, изжили свой век. Нельзя при помощи средств, рекомендованных старой, школьной философией, получать истинные понятия о вещах. Познавательный механизм должен быть во всех своих частях пересмотрен.
В подобном пересмотре Декарт, как известно, и видел главную задачу своей философской деятельности, видел «новое откровение», сообщенное им миру.
IV
Спиноза
Картезианская система, по традиционному объяснению историков философии, изобилует противоречиями, которые и предопределили фатальным образом ее дальнейшее развитие. Требовалось преодолеть лежавший в основе учения дуализм – дуализм Бога и мира, дуализм духа и тела, каковую задачу и выполняли последующие философы.
На первых порах, впрочем, дуализм Бога и мира не удостаивается внимания со стороны философов. Так называемые окказионалисты заняты исключительно пересмотром вопроса о взаимоотношении духа и тела. Почему так произошло, почему начали именно с этого пункта, новейшие комментаторы истории философии не выясняют. И выяснить, оперируя на почве чисто логических рассуждений, нельзя не только данный вопрос, но и вообще вопрос об эволюции картезианских предпосылок.
Декарт первый дал общую схему мануфактурной метафизики. И эта схема отвечала тому внутреннему строению капиталистических предприятий, которое имелось в данный момент на лицо. Но мануфактура развивалась, – и развивалась в направлении все большей и большей централизации своих составных элементов и факторов. И на этом пути первым знаменательным явлением было установление более прочной зависимости промежуточных организаторских звеньев от верховного руководителя. В раннем периоде образования крупных капиталистических организаций (напр. Verlagssystem и домашняя промышленность) эти промежуточные звенья фигурировали в качестве «посредников». Мануфактура постепенно лишала их известной доли самостоятельности, которой они обладали, постепенно превращала их в простые колесики сложного исполнительского организма, механические действующие. Они становятся уже не посредниками, а выполнителями воли главы предприятия. Правда, в рамках их профессии им предоставлены известные полномочия, и они все же выступают как организаторы. Но каждый их организаторский акт мыслим только, как акт, санкционированный свыше. Они действуют именем предпринимателя. Непосредственного – т. е. вполне самостоятельно воздействия на организуемую ими рабочую массу они не оказывают.
Декарт уже отметил зависимость, в которую они попали, но отметил в общих чертах и несколько неясно. «Души» все-таки у него могут влиять на тело, тень известной самостоятельность как никак сохраняют. Дальнейшее усиление зависимости промежуточных организаторов от верховного руководителя сделало подобную постановку вопроса уже неудовлетворительной. Бо́льшая определенность реальных отношений требовала большей определенности и в области идеологии. Окказионалисты во главе с Гейлинксом вносят в картезианство соответствующую поправку.
Движения тела вызываются не волевыми актами души. Точно также тело не может порождать в нас представление. Если нашим желаниям отвечают известные движения тела, то это объясняется волею высшего духовного существа – Бога. Каждый раз по поводу нашего хотения Бог заставляет тело двигаться, каждый раз по поводу известного телесного движения он вызывает в нас соответствующее представление. «Ты скажешь: мы двигаем, мы ломаем твердые и большие тела и испытываем в себе бесконечную силу. Детское это утверждение. Мы не двигаем, не ломаем; но при наличности нашего хотения движение, которое произвел создатель мира и неизменно производит, определяется так, что ломает, делает, двигает тела» (Dices: nos movemus, nos frangimus multa corpora… et infinitam vim in noblis nos experimur. Resp.Zam satis expunximus; pnerilem illum oersuasionem; nos non frangimus ad arbitrium nostrum motus, quem mundi conditor effecit et conservando coutinuo efficit, itu determinatur, ut frungat, ut dividat, ut moveat quaedam corpora»[27]. Наше хотение – лишь повод, «случайная причина», causa occasionalis для проявления божественной воли.
Аналогичная поправка вносится и в картезианскую теорию познания. Декарт связал возможность познания вещей с идеей Бога. Но опять-таки в данном случае он сделал указание лишь самого общего характера: существование Бога является условием познания вещей. Дальнейшую разработку его тезис получил в произведениях Ник. Мальбранша. Душа, ничего общего не имеющая с телом, может познавать вещи лишь с помощью идей. Тела не дают нам идей. Равным образом, идеи не создаются душой. Они, эти первообразы вещей, содержатся в Боге. И, созерцая Бога, души могут получать, таким образом, сведения о мире телесном, познавать его.
Всякое сношение души и тела только через Бога. Всякое сношение промежуточных организаторских звеньев с организуемой массой только с санкции верховного организатора!
Но этого мало. Процесс централизации элементов и факторов мануфактуры подвигается вперед. Делается второй шаг в области устранения противоречий и недомолвок картезианской философии. Гейлинкс и Мальбранш, категорически отказывая индивидуальным душам в самостоятельности, тем не менее, не ставили их окончательно на одну доску с телами. Система Спинозы, сложившаяся в стране наиболее передового для той эпохи капитализма, в Голландии, достигшей промышленного расцвета, провозглашает полное равенство «душ» и «тел» перед лицом всемогущего божества. Дух и тело отныне не субстанции (вопреки утверждению Декарта), не разные классы, противостоящие и враждебные друг другу; мышление и протяжение теперь не более, как два атрибута единой, всеохватывающей, всецентрализующей субстанции. Движение материи и деятельность души лишь две стороны одного и того же процесса. Ни о каком взаимодействии между душой и материей не может быть и речи.
Все, что совершается одновременно в форме мышления и в форме протяжения: вот единственно, что мы можем утверждать. Если рассматривать явления под одной формой, мы получим опять ряд причин, если рассматривать те же явления под другой формой, получим другой ряд причин. Оба ряда, так сказать, равноценны, с одинаковой необходимостью обуславливаются волей производящего их Бога. Точка над i поставлена.
Душа – идея тела. Тело – «идея» (объект) души. Всякая вещь – и дух и тело.
Причинами материального ряда нельзя приписывать способности производить действия и изменения в духовном ряду. То же самое верно и относительно причин духовного ряда: какой-либо акт душевной деятельности может вызвать только новые душевные движения. Мы в праве говорить лишь о строгом соответствии в смене действий обоих рядов.
Конечные вещи, следовательно, не только тела, но и индивидуальные души, – преходящие изменения (модусы) божественной субстанции. Они существуют лишь в последней, сами по себе немыслимы, сами по себе – ничто. Более того, душу следует понимать, не как нечто цельное и неделимое. Неделима и цельна одна субстанция; а душа – механическое соединение отдельных представлений и идей. Homo sum et nihil humanum mihi alienum est: я – организуемый и ничто из свойств и признаков организуемой массы мне не чуждо! Как организуемая масса, бывшие «посредники» существовать без верховного руководителя, предпринимателя-капиталиста не могут. Как организуемая масса, бывшие «посредники» находят себе работу в мануфактурном предприятии в качестве специалистов по части выполнения какой-нибудь одной из многочисленных подчиненно-организаторских функций. Наряду с дифференциацией физического труда, в мануфактуре совершается процесс дифференциации и представителей труда интеллектуального. Соответственно этому происходит «раздробление» индивидуальной души. Что касается материи, то последняя, еще со времен Декарта, фигурирует у философов в «раздробленном» виде, фигурирует как до бесконечности делимое нечто. Теперь же организаторские «низы», очутившиеся в весьма непривилегированном положении, буржуазная философия наделяет свойством, в котором им раньше упорно отказывала.
Учение о бесконечном многообразии преходящих материальных явлений дополняется учением о многообразии несубстанциональных душ. Таким образом, наличность душ в мире, не вносит дисгармонии в стройный механизм последнего. И тем с большим правом Спиноза мог заявлять: ex necessitate divinae naturae infinita infinitis modis sequi debent, из необходимости божественной природы должны вытекать (или, как поясняет один новейший комментатор спинозовской системы[28], производиться) бесконечными способами бесконечные явления.
«Из Бога вытекающий, т. е. Богом осуществляемый и в Боге содержащийся мир сущностей, есть мир бесконечных индивидуальностей; этот мир представляет единство или связь сил, которые, если рассматривать их по отношению друг к другу, качественно различны; эта связь эмпирически проявляется во временной последовательности и пространственном существовании явлений, раскрывающих переданную в количественных отношения картину качественного единства сил»[29].
Итак, никаких качественных различий в мире становления нет, т. е. нет никаких качественных различий для верховных руководителей между всеми элементами и факторами мануфактурной мастерской. Предприниматели имеют перед собой однородную массу. Но однородность этой массы не исключает пестрого разнообразия ее внешних форм, ее изменений, – напротив, требует такого разнообразия. Говоря, что последнее вытекает «из необходимости божественной природы», Спиноза не занимался чисто схоластическою игрою терминов, лишенного реального содержания. Нет, на своем специальном языке, он характеризовал внутреннее строение капиталистических предприятий и называл иерархию рабочих и иерархию промежуточных организаторских звеньев необходимой предпосылкой, жизненным нервом мануфактурного производства. Так это и было в действительности.
Целое немыслимо без существования частей; неизменная, сама себе всегда равная, вечная субстанция немыслима без непрестанной модификации, без непрестанной смены конечных вещей, количественно разных. «Facile concipiemus totam naturam unum esse individuum, cujus partes, hoc est omnia corpora, infinitis modis variant, absque ulla totius individui mutatione». Вся природа – индивидуум, части которого бесконечно разнообразны, но это разнообразие не обуславливает ни малейшего изменения целого.
Из сущности божественной природы вытекает ее самоограничение.
Но часть, в свою очередь немыслима без целого; будучи взята отдельно от него, она, повторяем, ничто. И познание вещей возможно только тогда, когда отдельные вещи рассматриваются в связи с целым, – в связи с Богом. Вещи разум может постигать только как необходимые проявления единой субстанции, – sub specie aeternitatis, под формой вечности.
Правда, в своей теории познания Спиноза отводит известную роль чувственному восприятию и опыту. Поскольку тела и души признаются равноценными явлениями, качественно однородными, постольку внешний мир у Спинозы не обращается в фикцию, постольку голландский философ находит нужным считаться и с опытом и с чувственным восприятием. Опыт, чувственное восприятие для него непременное условие познания вещей, но условие предварительное и истинных, «адекватных» понятий о вещах не дающее. Требуется известный организаторский акт. Тела – материал, заключающий в себе больше, чем заключающий в себе больше, чем заключается в чувственном восприятии. Чтобы извлечь из них это нечто «большее», необходимо брать их во взаимной связи, сравнивать и сопоставлять их друг с другом. Мануфактурный рабочий – детальный рабочий, и использовать его услуги можно лишь при условии соединения в одном предприятии других «тел», рабочих других профессий. Но и взаимной связи тела для истинного познания мало. С помощью ее мы познаем лишь «пребывание» вещей, преходящие явления. Мыслящий субъект, индивидуальная душа – то же тело. Он во всем подчинен высшей организаторской воле. Организуя и контролируя известную область трудовых операций, выполняемых в мастерской, бывший «посредник» не может считать эту область самодовлеющим целым. Его «познание» не полно, если не будет установлена связь высшего порядка, – зависимость всех тел и вещей от главной организующей основы, от единой субстанции.
На первых порах, впрочем, дуализм Бога и мира не удостаивается внимания со стороны философов. Так называемые окказионалисты заняты исключительно пересмотром вопроса о взаимоотношении духа и тела. Почему так произошло, почему начали именно с этого пункта, новейшие комментаторы истории философии не выясняют. И выяснить, оперируя на почве чисто логических рассуждений, нельзя не только данный вопрос, но и вообще вопрос об эволюции картезианских предпосылок.
Декарт первый дал общую схему мануфактурной метафизики. И эта схема отвечала тому внутреннему строению капиталистических предприятий, которое имелось в данный момент на лицо. Но мануфактура развивалась, – и развивалась в направлении все большей и большей централизации своих составных элементов и факторов. И на этом пути первым знаменательным явлением было установление более прочной зависимости промежуточных организаторских звеньев от верховного руководителя. В раннем периоде образования крупных капиталистических организаций (напр. Verlagssystem и домашняя промышленность) эти промежуточные звенья фигурировали в качестве «посредников». Мануфактура постепенно лишала их известной доли самостоятельности, которой они обладали, постепенно превращала их в простые колесики сложного исполнительского организма, механические действующие. Они становятся уже не посредниками, а выполнителями воли главы предприятия. Правда, в рамках их профессии им предоставлены известные полномочия, и они все же выступают как организаторы. Но каждый их организаторский акт мыслим только, как акт, санкционированный свыше. Они действуют именем предпринимателя. Непосредственного – т. е. вполне самостоятельно воздействия на организуемую ими рабочую массу они не оказывают.
Декарт уже отметил зависимость, в которую они попали, но отметил в общих чертах и несколько неясно. «Души» все-таки у него могут влиять на тело, тень известной самостоятельность как никак сохраняют. Дальнейшее усиление зависимости промежуточных организаторов от верховного руководителя сделало подобную постановку вопроса уже неудовлетворительной. Бо́льшая определенность реальных отношений требовала большей определенности и в области идеологии. Окказионалисты во главе с Гейлинксом вносят в картезианство соответствующую поправку.
Движения тела вызываются не волевыми актами души. Точно также тело не может порождать в нас представление. Если нашим желаниям отвечают известные движения тела, то это объясняется волею высшего духовного существа – Бога. Каждый раз по поводу нашего хотения Бог заставляет тело двигаться, каждый раз по поводу известного телесного движения он вызывает в нас соответствующее представление. «Ты скажешь: мы двигаем, мы ломаем твердые и большие тела и испытываем в себе бесконечную силу. Детское это утверждение. Мы не двигаем, не ломаем; но при наличности нашего хотения движение, которое произвел создатель мира и неизменно производит, определяется так, что ломает, делает, двигает тела» (Dices: nos movemus, nos frangimus multa corpora… et infinitam vim in noblis nos experimur. Resp.Zam satis expunximus; pnerilem illum oersuasionem; nos non frangimus ad arbitrium nostrum motus, quem mundi conditor effecit et conservando coutinuo efficit, itu determinatur, ut frungat, ut dividat, ut moveat quaedam corpora»[27]. Наше хотение – лишь повод, «случайная причина», causa occasionalis для проявления божественной воли.
Аналогичная поправка вносится и в картезианскую теорию познания. Декарт связал возможность познания вещей с идеей Бога. Но опять-таки в данном случае он сделал указание лишь самого общего характера: существование Бога является условием познания вещей. Дальнейшую разработку его тезис получил в произведениях Ник. Мальбранша. Душа, ничего общего не имеющая с телом, может познавать вещи лишь с помощью идей. Тела не дают нам идей. Равным образом, идеи не создаются душой. Они, эти первообразы вещей, содержатся в Боге. И, созерцая Бога, души могут получать, таким образом, сведения о мире телесном, познавать его.
Всякое сношение души и тела только через Бога. Всякое сношение промежуточных организаторских звеньев с организуемой массой только с санкции верховного организатора!
Но этого мало. Процесс централизации элементов и факторов мануфактуры подвигается вперед. Делается второй шаг в области устранения противоречий и недомолвок картезианской философии. Гейлинкс и Мальбранш, категорически отказывая индивидуальным душам в самостоятельности, тем не менее, не ставили их окончательно на одну доску с телами. Система Спинозы, сложившаяся в стране наиболее передового для той эпохи капитализма, в Голландии, достигшей промышленного расцвета, провозглашает полное равенство «душ» и «тел» перед лицом всемогущего божества. Дух и тело отныне не субстанции (вопреки утверждению Декарта), не разные классы, противостоящие и враждебные друг другу; мышление и протяжение теперь не более, как два атрибута единой, всеохватывающей, всецентрализующей субстанции. Движение материи и деятельность души лишь две стороны одного и того же процесса. Ни о каком взаимодействии между душой и материей не может быть и речи.
Все, что совершается одновременно в форме мышления и в форме протяжения: вот единственно, что мы можем утверждать. Если рассматривать явления под одной формой, мы получим опять ряд причин, если рассматривать те же явления под другой формой, получим другой ряд причин. Оба ряда, так сказать, равноценны, с одинаковой необходимостью обуславливаются волей производящего их Бога. Точка над i поставлена.
Душа – идея тела. Тело – «идея» (объект) души. Всякая вещь – и дух и тело.
Причинами материального ряда нельзя приписывать способности производить действия и изменения в духовном ряду. То же самое верно и относительно причин духовного ряда: какой-либо акт душевной деятельности может вызвать только новые душевные движения. Мы в праве говорить лишь о строгом соответствии в смене действий обоих рядов.
Конечные вещи, следовательно, не только тела, но и индивидуальные души, – преходящие изменения (модусы) божественной субстанции. Они существуют лишь в последней, сами по себе немыслимы, сами по себе – ничто. Более того, душу следует понимать, не как нечто цельное и неделимое. Неделима и цельна одна субстанция; а душа – механическое соединение отдельных представлений и идей. Homo sum et nihil humanum mihi alienum est: я – организуемый и ничто из свойств и признаков организуемой массы мне не чуждо! Как организуемая масса, бывшие «посредники» существовать без верховного руководителя, предпринимателя-капиталиста не могут. Как организуемая масса, бывшие «посредники» находят себе работу в мануфактурном предприятии в качестве специалистов по части выполнения какой-нибудь одной из многочисленных подчиненно-организаторских функций. Наряду с дифференциацией физического труда, в мануфактуре совершается процесс дифференциации и представителей труда интеллектуального. Соответственно этому происходит «раздробление» индивидуальной души. Что касается материи, то последняя, еще со времен Декарта, фигурирует у философов в «раздробленном» виде, фигурирует как до бесконечности делимое нечто. Теперь же организаторские «низы», очутившиеся в весьма непривилегированном положении, буржуазная философия наделяет свойством, в котором им раньше упорно отказывала.
Учение о бесконечном многообразии преходящих материальных явлений дополняется учением о многообразии несубстанциональных душ. Таким образом, наличность душ в мире, не вносит дисгармонии в стройный механизм последнего. И тем с большим правом Спиноза мог заявлять: ex necessitate divinae naturae infinita infinitis modis sequi debent, из необходимости божественной природы должны вытекать (или, как поясняет один новейший комментатор спинозовской системы[28], производиться) бесконечными способами бесконечные явления.
«Из Бога вытекающий, т. е. Богом осуществляемый и в Боге содержащийся мир сущностей, есть мир бесконечных индивидуальностей; этот мир представляет единство или связь сил, которые, если рассматривать их по отношению друг к другу, качественно различны; эта связь эмпирически проявляется во временной последовательности и пространственном существовании явлений, раскрывающих переданную в количественных отношения картину качественного единства сил»[29].
Итак, никаких качественных различий в мире становления нет, т. е. нет никаких качественных различий для верховных руководителей между всеми элементами и факторами мануфактурной мастерской. Предприниматели имеют перед собой однородную массу. Но однородность этой массы не исключает пестрого разнообразия ее внешних форм, ее изменений, – напротив, требует такого разнообразия. Говоря, что последнее вытекает «из необходимости божественной природы», Спиноза не занимался чисто схоластическою игрою терминов, лишенного реального содержания. Нет, на своем специальном языке, он характеризовал внутреннее строение капиталистических предприятий и называл иерархию рабочих и иерархию промежуточных организаторских звеньев необходимой предпосылкой, жизненным нервом мануфактурного производства. Так это и было в действительности.
Целое немыслимо без существования частей; неизменная, сама себе всегда равная, вечная субстанция немыслима без непрестанной модификации, без непрестанной смены конечных вещей, количественно разных. «Facile concipiemus totam naturam unum esse individuum, cujus partes, hoc est omnia corpora, infinitis modis variant, absque ulla totius individui mutatione». Вся природа – индивидуум, части которого бесконечно разнообразны, но это разнообразие не обуславливает ни малейшего изменения целого.
Из сущности божественной природы вытекает ее самоограничение.
Но часть, в свою очередь немыслима без целого; будучи взята отдельно от него, она, повторяем, ничто. И познание вещей возможно только тогда, когда отдельные вещи рассматриваются в связи с целым, – в связи с Богом. Вещи разум может постигать только как необходимые проявления единой субстанции, – sub specie aeternitatis, под формой вечности.
Правда, в своей теории познания Спиноза отводит известную роль чувственному восприятию и опыту. Поскольку тела и души признаются равноценными явлениями, качественно однородными, постольку внешний мир у Спинозы не обращается в фикцию, постольку голландский философ находит нужным считаться и с опытом и с чувственным восприятием. Опыт, чувственное восприятие для него непременное условие познания вещей, но условие предварительное и истинных, «адекватных» понятий о вещах не дающее. Требуется известный организаторский акт. Тела – материал, заключающий в себе больше, чем заключающий в себе больше, чем заключается в чувственном восприятии. Чтобы извлечь из них это нечто «большее», необходимо брать их во взаимной связи, сравнивать и сопоставлять их друг с другом. Мануфактурный рабочий – детальный рабочий, и использовать его услуги можно лишь при условии соединения в одном предприятии других «тел», рабочих других профессий. Но и взаимной связи тела для истинного познания мало. С помощью ее мы познаем лишь «пребывание» вещей, преходящие явления. Мыслящий субъект, индивидуальная душа – то же тело. Он во всем подчинен высшей организаторской воле. Организуя и контролируя известную область трудовых операций, выполняемых в мастерской, бывший «посредник» не может считать эту область самодовлеющим целым. Его «познание» не полно, если не будет установлена связь высшего порядка, – зависимость всех тел и вещей от главной организующей основы, от единой субстанции.