Владимир Венгловский. Программист и бабочка (сборник)

   В кабинете надолго повисло усталое молчание. Но, против ожидания, это молчание не казалось тягостным для участников необычного действа. Чувствовалось, что где-то там, в глубине души, идет некая работа; что собеседники о чем-то размышляют, делают выводы. Инженер устало подпер тяжелый подборок кулаком; врач, нахмурившись, задумчиво теребил шариковую ручку. Встал из-за стола, неторопливо подошел к окну; заложил руки за спину, уставившись на набухшие почки ольхи, там, во дворе.
 
   Некоторое время спустя, врач прервал молчание: неловко кашлянул и, не оборачиваясь, хрипло спросил:
   – Так что вы хотели? С чем пришли?
   – Подпишите мне справку. Или как там у вас это называется? Нужны подписи в первичном обследовании в ознаменование моего торжественного прибытия на черноморский курорт… – устало произнес полковник. От его запальчивости не осталось и следа.
   – Что же вы… ворвались в кабинет таким… возбужденным? Что стряслось?
   – Понимаешь, Док, достали… Невропатолог – навязывал мне аппликатор Кузнецова. По сходной цене. Хирург нагло спросил, били ли меня по голове, а затем стал настойчиво предлагать какую-то мазь. По специальной скидке. Отоларинголог долго возмущался, что я, оказывается, страдаю тугоухостью. Его возмутило, что я заранее об этом не предупредил. Он, бедолага, долго, упорно и мучительно снимал мою АЧХ^[3], затем обнаружил у правого уха провал в области одного килогерца, и спустил на меня всех собак.
   – За что?
   – Я, оказывается, должен был сам знать, что у меня провал. В области одного килогерца. Отчего-то ему кажется, что у всех дома стоят собственные измерители АЧХ. Наряду с телевизорами и микроволновками. Измерители АЧХ – вообще довольно распространенный в быту прибор, не находите, доктор?
   – Не берите в голову. Он сам его неделю назад получил. До сих пор тащится. Вот и пыжится от гордости.
   – Затем эта странная женщина… Глазник… Глазист? Глазовщик? Глазовик?
   – Окулист…
   – Да, окулист. Замучилась, трудяга, подбирать мне линзу в левый глаз. Стонала-вздыхала, вздыхала-стонала – прямо не клиника, а шахтерский забой, мартеновская печь, выгрузка новороссийского, сука, десанта^{1}. Минут семь или более того, у нее ничего не выходило. Не вижу и все! Размыто при любых диоптриях… Потом додумалась в карточку заглянуть, в предыдущие каракули. Кстати, Док, вас специально учат писать задницей? Короче, сунулась в обследование за прошлый мой приезд. Сощурила свои поросячьи глазки, да как взялась визжать: «Ах, больной, ах больной! У вас тут оказывается не просто геморрой, а миопический астигматизм, чего вы мне тут голову морочите? Вы что, не в курсе, что у вас семнадцать градусов? С вашим открытым переломом вообще без толку очки подбирать. Тебе, бестолочи, при такой скарлатине просто вешают на левый глаз для симметрии то же, что и на правый! Ну и чего молчим?»
   – Конечно, Марь Ванна женщина эмоциональная…
   – Знаешь, Док, мне плевать, какая она там женщина. Я не к женщине пришел, а к специалисту. И вообще, кто ее просил линзу подбирать? Мне просто ее закорючка нужна. Глянула бы на глазное дно – и все дела.
   – Ну, батенька, тут вы не правы. Ей, специалисту, виднее, чего смотреть, а чего нет.
   – Прекрати, Док, называть меня «батенькой». Ты молодой еще парень, и тебе это совсем не идет. Глуповато звучит. Мой тебе совет, ищи другой образ. Или имидж, как сейчас говорят. А еще лучше, быстрее становись специалистом. Уважать тебя начнут за квалификацию, а не за словечки эти убогие… О чем это я? Короче, визжала-визжала, потом заявляет: «Странно, почему тот идийет, который у вас в глазу эту сколопендру обнаружил, никак вас не предупредивши?» А она и есть тот самый идиот со сколопендрой. Ибо сама и смотрела меня в прошлом году. Что самое забавное, опять на те же грабли наступила: справку подписала, но какие линзы намеряла – так и не сообщила.
   – Мда… дела…
   – Так что с подписью, уважаемый?
   – Конечно… подпишу. Простите, я все же обязан задать вопрос…
   – Валяй!
   – Как вы спите ночью?
   – Нормально.
   – Я имею в виду, сколько раз встаете к унитазу?
   – Один раз в четыре часа утра.
   – О! Но ведь это… не есть гут!
   – В смысле? – полковник слегка растерялся, и на секунду превратился в пациента. Мальчишка не замедлил этим воспользоваться, и мгновенно натянул маску эскулапа.
   – Да это просто трагедия. Вас надо срочно лечить!
   – Что??? – размякший пациент побледнел. Вряд ли это безвольное лицо могло когда-либо принадлежать командиру одной из самых мощных служб армии.
   – Если срочно не взяться за ваш простатит, то вы плохо кончите.
   – Я и так плохо кончаю, что дальше?
   – Как? Вы еще и плохо кончаете? Ну-у-у тогда вообще!
   – Доктор, угроза жизни есть?
   – Нет…
   – До свидания!
   – Погодите! Вы что не понимаете, что здоровый мужчина, выпив литр воды перед сном, нормально спит до 6 утра?
   – Доктор, я могу выпить два литра воды и спать до восьми. Но комфортнее я себя чувствую, если все же отолью в четыре. И не вижу здесь трагедии. – Волевым усилием пациент попытался взять себя в руки, вынырнуть из болота трагической безысходности и трясины инфернального ужаса. На секунду, где-то там, под поверхностью болотной жижи даже промелькнул волевой подбородок полковника, но… Не тут-то было. Схлопнулся. Пошел ко дну – только чавкнуло.
   – Трагедия будет, когда вы станете ходить с баночкой в кармане!
   – Как это?..
   – Там будет… дренажная трубка из пузыря! Дренажная! Трубка! Из! Мочевого! Пузыря!
   Освоившийся с ролью обличителя проктолог вошел во врачебный экстаз, садистки, со смаком, вколачивая в крышку гроба недавнего пациента – а ныне покойника – очередной гвоздь. Что ни термин, то гвоздь! Что ни термин, то гвоздь!! Что ни термин, то гвоздь!!! Чпок-чпок-чпок – входят в податливую сосну язвительные гвозди доктора: Дренажная! – чпок! Трубка! – чпок! Из! Мочевого! – дважды чпок! Пузыря! – чпок-хрясть-дзинь-чпок!
   Глухой удар докторова молотка по утопленной в сосновой крышке головке финального гвоздя возвестил об окончании скорбного процесса. Вечная память!
   Невероятно, но… Новопреставленный вновь – против ожидания – подал признаки жизни. Вялым, заискивающим голосом жалко вопросил:
   – Доктор… Неужели… ничего нельзя… сделать… Господи… – с задрогом мямлил он.
   – Нет!!! Допрыгались!
   Нечто аморфное, распластавшееся на стуле бывшего пациента, попыталось собратья в более-менее структурно оформленную субстанцию:
   – Не может же… быть… все так плохо?
   – Вы что, не понимаете? У вас стремительно прогрессирует простатит!
   – Елки…
   – Но! Специально для вас-с-с! По сходной цене! Могу предложить! «Простамол Уно»! И, если вы купите прямо сейчас, то втора-а-ая пачка…

* * *

   Во всех своих противоречиях, мировые религии сходятся в одном: душа не умирает. Более того, хитрозадые буддисты вообще считают, что существует стабильная, проверенная и апробированная тысячелетиями практика переселения душ. Проктолог тоже где-то про это слышал. Но не особо верил. Однако, минуту спустя, юноша с удивлением обнаружил, что в размазанную по сидению протертого стула субстанцию мощно и неодолимо вселилось нечто энергичное. Согласно буддисткой теории о переселении. Нечто энергичное находчиво и с нажимом произнесло:
   – Послушай, Док! Если ты прав, то простатит у меня начался еще в нежном юношеском возрасте! Потому как в те доблестные времена, будучи курсантом на военных сборах в славных Вооруженных Силах Союза Советских, я каждое утро, еще до подъема роты, вставал ровно в четыре ноль-ноль отливать в гарнизонном туалете, который дислоцировался в полутора километрах северо-западнее моей палатки! И, тем не менее, никакой трагедии не испытывал! Обрати внимание, Док, в те блудливые годы я имел настолько шуструю, пронырливую дудку, и такую тугую, уписистую струю, что уверенно ставил свое факсимиле на многострадальной стене батальонного штаба! А надо заметить, что стена отделялась газоном шириной полтора метра! Какой, к едреням, простатит!? Где вы, гиппократы, видели простатитчика (простатера? простетика?), сгибающего к газону кусты рододендрона? Вам там, на лекциях, разве не говорили про индивидуальные особенности организма?
   – О’кей, о’кей, о’кей! Нам там, там нам, нам там – говорили. И даже очень. Ладно! Не хотите «Простамол», хорошо. Но! Для профилактики вам надо больше заниматься сексом.
   – Чем?
   – Сексом! Вот, к примеру. Сколько раз в неделю, вы, батенька, пользуете женщину?
   – А сколько надо?
   – Ха! Да никак не менее двенадцати-семнадцати раз!
   – В неделю??? Доктор, вы маньяк?
   – Ага! Значит, у вас и с потенцией проблема! Порекомендую вам сперму памирского сайгака по льготной цене! Специально для вас-с-с! И! Если вы купите прямо сейчас, то…
   – То что?
   – Видите ли, боль…
   – Кто?
   – Видите ли, э… товарищ… нерегулярная половая жизнь приводит к рецидивному защемлению восходящей мерцательной протоки мужских половы…
   – А расщепление горизонта? Как насчет петель в маршрутах?
   – На противоположной стороне интерфейса? – робко уточнил проктолог.
   – Именно!
   – Яволь! Понял! Абгемахт! Заметано!
   – Умница! Кстати, Док, а кто тебе сказал, что если я не пользую женщину, то у меня проблемы?
   – Послушайте, больной, а как иначе?
   – Как ты меня сейчас назвал?
   – Когда?
   – Сейчас.
   – Прямо сейчас?
   – Да!
   – Вот прямо сейчас? Не перед этим?
   – Да!!! Вот прямо сейчас! Сорок секунд назад!
   – Простите. Приношу извинения. Итак, поясните свою глубокую мысль.
   – Да мало ли? Например, мужик может уставать на работе. Или вдрызг разругаться с любовницей. А еще у него могут быть принципы, согласно которым, он ни с кем, кроме жены…
   – Ни с кем? Кроме жены?
   – Ни с кем! Кроме жены! …А жена заболела…
   – Заболела?
   – Заболела!
   – Прямо-таки заболела?
   – Прямо-таки! Заболела! И вот…
   – И вот прямо-таки заболела! Позвольте спросить, чем же таким интересным она у нас заболела? А, товарищ?
   – Не хами, Док! Это не то, что ты подумал! У нее часто болит голова!
   – Ага! Как только вы соберетесь взойти на брачное ложе, то у супруги сразу болит голова!
   – Да! Болит! Голова! Как только!
   – Забил снаряд я в пушку туго…
   – И думал: угощу я друга…
   – И ядрам пролетать мешала гора кровавых… Я вас умоляю! Клиника! Да я с вас просто смеюсь! Вы что, мальчик? Наивный юноша? Вы что, не знаете, когда у супруг болят головы? Купите!
   – Что?
   – Купите «Солпадеин»! Тройной удар по боли!
   – А если расщепление горизонта? В плане петель в маршрутах?
   – На противоположной стороне интерфейса?
   – Именно! Впрочем, какого черта! С какой стати я должен перед вами исповедоваться? Мало ли, какие у меня… Не твое дело, Док!
   – А вот и хрен-то! Мое! В моей юриспруденции!
   – Юрисдикции…
   – Юрисдикции!
   – Точнее – компетенции…
   – Я и говорю – в моей компетенции! Тем более – при импотенции.
   – Импотенция – ваша компетенция???
   – Да, импотенция – моя компетенция!
   – Моя импотенция – ваша компетенция?
   – Да моя импотенция – ваша компетенция!
   – Ваша импотенция – моя компетенция? Док, вы уверены?
   – Что? Тьфу! Наоборот! Итак, вы женаты?
   – Да!
   – Супруга половозрелая?
   – Да!
   – Способна?
   – Еще как!
   – Ну и?
   – Что «и»?
   – То есть у вас, дома, есть настоящая живая женщина, которую вы… можете несколько раз за ночь, совершенно бесплатно… В любое время, без разрешения…

* * *

   Психика современного человека устроена довольно причудливым образом. Некоторые скрытые от глаз неспециалиста особенности ей даровала Сама Госпожа Природа, находчиво – дабы не изобретать велосипед – передав их от косматых предков, терпеливо терзавших тупыми рубилами неподатливый хобот мамонта. Но кое-что и, порою весьма неожиданное, мы привносим в свою многострадальную голову сами, безбожно придумывая бессмысленные условности современного мира, причудливо нагромождая одно на другое. Кто сказал, что начальник – грозен? Став специалистом, возмужав, набравшись авторитета, разве не обнаруживаем мы в один прекрасный день, что утопающий в кожаном кресле монстр, метающий гром и молнии, на самом деле – беззащитный, сморщенный старикашка? Несчастный маразматик, некогда на пике власти распявший на своем письменном столе не один десяток прелестных сотрудниц, давно уже стыдливо прячет во внутреннем кармане пиджака пробирку с дренажной трубочкой. Глаза раскрываются, наваждение рассеивается, и что? Где этот некогда грозный Зевс-Громовержец? Не это ли облысевшее создание с отвислой задницей в кресле шефа? И чем еще, кроме экзерсисов психики можно объяснить наше странное нежелание разглядеть трясущийся полутрупик в кресле хотя бы лет на пять раньше? Отчего так долго? Кто застил нам, разумным людям, глаза? Ведь король-то голый! Голый! И голый – уже давно!
   Или, к примеру, еще один парадокс. Кто сказал, что шапочка стюардессы – сексуальна? Сними шапочку, сбрось пиджак с крылышками, и перед нами – обыкновенная баба! Но почему-то миллионы мужчин плотоядно провожают взглядом любую особу, если ее прелестная головка увенчана шапочкой стюардессы. Ведь прелестных головок много! И возможны варианты – кто-то нравится, кто-то – не очень. Но шапочка стюардессы в сексуальном смысле – инвариантна. Это беспроигрышный способ нажать на мужчине нужные кнопки. Любой джентльмен средней агрессивности автоматически проводит взглядом чертовку, если только у нее – элегантная шапочка стюардессы. Отсюда вывод: вопреки логике и здравому смыслу, шапочка стюардессы все-таки фантастически сексуальна. Сексуальность из нее просто сочится, бьет фонтаном. Так считается именно потому, что миллионы мужчин автоматически провожают взглядом любую даму в шапочке стюардессы. Провожают – значит, сексуальна. Сексуальна – значит, провожают. Следует добавить, что не менее сексуальны белые фартучки парадной школьной формы 50-х годов прошлого века, пионерские галстуки, халаты медсестер и русские сарафаны с коромыслом.
   Но! Почему тот же пресловутый халат медсестры, одетый на мужчину в строгом галстуке, вызывает вместо сексуального наслаждения благоговейный трепет и легкую панику у пациентов – задача для психологов. То, что даже сопливый мальчишка-интерн автоматически внушает непререкаемый авторитет и веру в завтрашний день, едва напялив белый халат, – вопрос даже не дискуссионный. Почему мы, обыватели, не видим за белым халатом человека – непонятно. Почему нам, обычным людям, требуется волевое усилие, дабы разглядеть там, под белой шапочкой, – недоумка или неуча вместо специалиста – объяснению, к сожалению, не поддается.
   Точно так же не поддается объяснению тот факт, что бравый полковник не сразу разглядел в халате проктолога обыкновенного мальчишку. Прыщавого. С буйствующей юношеской гиперсексуальностью. Умудренный врачебным опытом специалист при ближайшем рассмотрении оказался вчерашним выпускником мединститута в том самом любознательном возрасте, в котором возбуждает все, что шевелится. У прозревшего командира возник только один вопрос: «Что мне этот Специалист может посоветовать?» В отупелой от ошеломления голове крутилась лишь одна фраза: «Дома есть настоящая живая женщина, которую можно совершенно бесплатно».
   – Простите, недопонял?
   – Послушайте, батенька… При наличии здоровой супруги не иметь регулярного сек…
   – «Батенька»? Вы опять сказали «батенька»? Малыш, где ты набрался этой пошлости?
   – Да, я помню, вы советовали… Имидж… И все такое… Однако же… Ближе к делу!
   – Ближе! Попробую объясниться.
   Полковник неторопливо, со вкусом, кладет ногу на ногу, устало прикрывает глаза и по-отечески тепло спрашивает:
   – Скажи, Док, какие игрушки тебе нравились в детстве?
   – В смысле?
   – Ну самые любимые игры? Оружие? Мяч? Марки? Солдатики? Спички?
   – Э-э-э… Это… Паровозики. У меня была солидная коллекция 9-ти миллиметровых железных дорог. Немецкого производства. Рельсы. Вагоны. Локомотивы. Мосты. Тоннели.
   – И вы в это играли?
   – Да… Я их это… Стыковал рельсы, всякие там стрелки, семафоры. Пульт управления с батарейками… Сделал огромный фанерный стенд… Холмы из пенопласта, деревья… Специальная травка, станционные домики из наборов, перроны, скамейки…
   – Об-б-балдеть! Просто об-б-балдеть! Это же невероятно изысканная игрушка! Я сам когда-то мечтал о такой. Но в мои годы это был страшный дефицит… Их привозили из ГДР… Док, вы ее выкинули?
   – Кого?
   – Коллекцию электрических железных дорог?
   – Да нет, что вы! Ее с таким трудом пришлось собирать… Она уже выходила из моды, многие элементы постепенно исчезали из продажи. Но мне – нравилось. И я собирал. Упорно собирал… Рука не поднимается выкинуть…
   – Ага… Не выкинули… Док, а вы часто в нее играете?
   – Чего? Да я это… некоторым образом вырос… из этого возраста… Я что, ребенок?
   – Странно… Очень странно…
   – Да что тут странного-то? У каждого возраста свои интересы!
   – Пра-а-авда? А я тут сижу, дивлюсь… Как же так… У вас дома такая ценная вещь. Модель симпатичной железной дороги. Нет, доктор, вы определенно больны! У вас дома есть настоящие маленькие паровозики, в которые можно несколько раз за ночь совершенно бесплатно играть! В любое время, без разрешения. А вы этого не делаете…
   – Да вы что, больной? Я же…
   – Нет, не больной, и мы это уже обсуждали!
   – Хорошо! Согласен! Но! Я же сказал уже: у каждого возраста свои интересы! И это – нормально!
   – Вот именно, юноша. Вы сами ответили на свой вопрос. У каждого возраста свои интересы. И это нормально. Вы перестали играть в паровозики, а у меня пропал интерес – простите – к влагалищу. Я, конечно, могу в него… влагать, но как-то не чаще одного раза в два месяца, и то, если она, моя благоверная, меня сильно удивит. Когда ты, малыш, наконец повзрослеешь, то со временем поймешь, что на свете есть много других интересных занятий, кроме как… влагать обезумевший член в любую подходящую по размеру дырку. Футбол. Рыбалка. Пиво. Телевизор. Автомобили. Друзья. Внуки. Туризм. Книги. Интересная работа. И даже… расщепление горизонта. Ты меня понял, Док?
   Врач долго молчал. А потом поправил шапочку и вдруг раскатисто захохотал:
   – Я, кажется, понял. Обойдемся, батя, без простамола. Давайте вашу справку.

Юрий Лопотецкий
Профессионал

   Мой дом – моя крепость (Английская поговорка)

   Черт меня дернул нанять этого профессионала. И ведь что обидно? Отнюдь не газетное объявление свело меня с ним. «Опытный профессионал решит любые проблемы. Быстро». Напротив, подобные наивности давно не для меня. В наше бандитское время доверять можно только рекомендациям. Рекомендациям серьезных людей. А твердую руку и острый глаз к объявлению не приложишь. Да и вообще, настоящий специалист – штучный товар. Говорили, что он – профессор в своем деле. Работает чисто и виртуозно.
   Вот и доверился.
   Пока он в прихожей вытряхивал из дорожных сумок инструмент, вся семья сбежалась на него посмотреть.
   – Слышь, мужик, звать-то тебя как?
   – Вазген Багдасарович.
   «Ничего себе, – думаю, – какой Багдасарович мне диван мастырить будет. Эге. Это тебе не “Войну и мир” написать. И не пенициллин изобрести. Даже Витус Иванович Беринг со своим проливом маху дал… На что жизнь потратил? Шел бы диваны изучать. Была бы людям конкретная польза. Диваны! То-о-о-н-кая наука…»
   – А товарищ твой?
   – Узбек армянину не товарищ. Еще. Вы приглашали уважаемого мастера-профессионала в свой дом, вы называли уважаемого мастера «ты».
   – Понял, извините. Так как звать вашего э…
   – Узбека?
   – Да. Вы что, националист?
   – Бог видел – нет. Он, – Вазген Багдасарович отверткой показал на своего спутника, – типа, ученик. Ученик не имеет имя. Не заслужил. Потому просто узбек. Для вас.
   Вопреки этой замысловатой дискриминации, взгляд, обращенный на учителя, казался по-собачьи преданным, полным любви и восхищения; однако более проницательный наблюдатель заметил бы и нотки суеверного ужаса, и униженность забитого существа. Кустистые, несмотря на юный возраст ученика, брови, по-азиатски сросшиеся на переносице в нечто единое целое, удивительным образом отражали всю гамму чувств мальчишки, жадно ловившего каждое слово мастера. Радостно изогнутые при покровительственных интонациях в речи хозяина они тревожно ломались на судорожно нахмуренном лбу, являя почти животный страх при малейшем намеке на изгнание из элитного мастер-класса Вазгена Багдасаровича.
   – И как же вы его зовете?
   – Мы его зовем «Ты».
   – Понятно; диван – в той комнате. Проходите.
   – Еще. Кушать буду редиску-помидорку. Овощ. Мясу не предлагайте.
   – Одна-а-а-ко…
   – Зачем «однако»? Доктор мне мясу не разрешал.
   – Простите, я не совсем «въехал». Какой доктор? Вы, кажется, пришли диван ремонтировать или что?
   – Въехал-приехал-заехал! Вы что, думал такая работа тьфу-плюнуть делается? Еще. Бог видел…
   Далее Вазген Багдасарович, преисполненный собственной значимостью, пустился в пространные рассуждения о невероятной сложности ремонтно-восстановительных работ при реставрации диванов. Об ответственности каждой технологической операции, выполняемой в этом, безусловно, уникальном производстве. А также о законах гостеприимства в отношении авторитетного профессионала, постигавшего потом и кровью вершины мастерства на склонах легендарной горы Арарат, как завещали ему деды и прадеды, по наследству от отца к сыну передававшие утраченные ныне секреты.
   – Хорошо, я понял. Организуем. Кстати, диван в той комнате.
   – Еще. С эта комната, которому я работаю, унести другую лишнюю мебель.
   – Изумительно. А для ученика сбегать за лагманом? Если я кумыс не достану, обычное молоко устроит?
   – Это … типа шютка? Еще ученик до узбека не отрос. Э, так, сайгак молодой пока. Его хотелки-желалки никто даже не смотрит.
   Тут наш сайгак, услышав из уст Багдасарыча магическое слово «ученик», несколько приободрился – слово предполагало стабильность, благополучие и протекцию мастера в обозримом будущем.
   – Проходите в комнату. Обсудим цену.
   – Э, что цену? Тьфу-плюнуть. Бог видел, когда отцы и деды…
   Далее последовала вторая часть саги об исходе Вазгена Багдасаровича с легендарных предгорий седого Арарата, дабы поведать нам, немытым российским лапотникам, о великом и благородном искусстве творения диванов. И, понимая всю серость хамоватого Саратова, совершенно недостойно расположившегося по божьему недосмотру на берегах, несомненно, великой реки, он прощает мое неуважение к законам гостеприимства и постарается сделать вид, что не заметил «гастрита», как он выразился, в моих речах.
   – Простите, Вазген Багдасарович, я все понял. Диван, если не возражаете, – в той комнате.

* * *

   Пока Вазген Багдасарович в промасленной спецовке вольготно расположился на новеньком диване, который неделю назад обошелся мне в тридцать тысяч, я молча таскал мебель, дабы освободить место для ремонта другого, старого дивана.
   «Нет, конечно, мужик с претензиями, в чем-то даже немного нагловат, амбициозен, – думал я, выволакивая из зала швейную машину, – но с другой стороны, если человек – Мастер с большой буквы, он, несомненно, имеет некоторое право диктовать условия». За швейной машиной последовала тумбочка от телевизора, да и сам телевизор. «Мастерство вообще начинается с уважения к самому себе», – продолжал размышлять я, скатывая палас, который Вазгену Багдасаровичу тоже чем-то не угодил.
   Возможно, таким мастерам даже позволительна некоторая эксцентричность в поведении. Например, то, что он без разрешения закурил в комнате. Надо заметить, что никто в моей семье не курит, да и не курил никогда. Тем более в квартире. «Даже друзья, – рассуждал я, выталкивая в коридор постельную тумбу, – зная мою нетерпимость к табачному дыму, выходят курить на лестничную площадку». Хотя… Такие мастера-профессионалы себе цену знают. Мне ли на него обижаться?
   Я открыл дверь на балкон, чтобы слегка проветрить комнату от табачного дыма, деликатно улучив момент, пока Вазген Багдасарович самовольно воспользовался унитазом. «Несомненно, и капризы его понятны, – пришла мысль, – заработал на такой работе гастрит, вот и указывает, чем кормить. Конечно, чтобы пройти в туалет, мог бы и разрешение спросить. Но, с другой стороны, может, приспичило?»