Владимир Владимирович Маяковский. О любви

                                       «перпетуум
мобиле».
И вновь
               разговоры,
                                    и суд, и «треть»
на много часов
                             и недель,
и нет решимости
                                 пересмотреть
семейственную канитель.
 
 
Я
   напыщенным словам
                                            всегдашний враг,
и, не растекаясь одами
                                            к восьмому марта,
я хочу,
             чтоб кончилась
                                           такая помесь драк,
пьянства,
                  лжи,
                          романтики
                                               и мата.
 

Что?

 
Крою
           пиво пенное, —
только что вам
                             с этого?!
Что даю взамен я?
Что вам посоветовать?
Хорошо
               и целоваться,
                                         и вино.
Но…
вино и поэзия,
                            и если
                                         ее
хоть раз
                по-настоящему
                                              испили рты,
ее
    не заменит
                         никакое питье,
 
 
никакие пива,
                           никакие спирты.
Помни
             ежедневно,
                                  что ты
                                              зодчий
и новых отношений
                                      и новых любовей, —
и станет
               ерундовым
                                     любовный эпизодчик
какой-нибудь Любы
                                        к любому Вове.
Можно и кепки,
                                можно и шляпы,
можно
             и перчатки надеть на лапы.
Но нет
             на свете
                            прекрасней одежи,
чем бронза мускулов
                                         и свежесть кожи.
И если
             подыметесь
                                    чисты́ и стройны́,
 
 
любую
             одежу
                         заказывайте Москвошвею,
и…
      лучшие
                     девушки
                                      нашей страны
сами
          бросятся
                           вам на шею.
 

Весна

 
В газетах
                 пишут
                             какие-то дяди,
что начал
                  любовно
                                   постукивать дятел.
Скоро
            вид Москвы
                                    скопируют с Ниццы,
цветы создадут
                             по весенним велениям.
Пишут,
              что уже
                             синицы
оглядывают гнезда
                                     с любовным вожделением.
Газеты пишут:
                            дни горячей,
 
 
налетели
                  отряды
                                передовых грачей.
И замечает
                      естествоиспытательское око,
что в березах
                         какая-то
                                          циркуляция соков.
А по-моему —
                             дело мрачное:
начинается
                      горячка дачная.
Плюнь,
              если рассказывает
                                                  какой-нибудь шут,
как дачные вечера
                                    милы,
                                                тихи́.
Опишу
хотя б,
             как на даче
                                   выделываю стихи.
Не растрачивая энергию
                                                средь ерундовых трат,
 
 
решаю твердо
                          писать с утра.
Но две девицы,
                             и тощи
                                           и рябы́,
заставили идти
                             искать грибы.
Хожу в лесу-с,
на каждой колючке
                                      распинаюсь, как Иисус.
Устав до того,
                           что не ступишь на́ ноги,
принес сыроежку
                                  и две поганки.
Принесши трофей,
еле отделываюсь
                                от упомянутых фей.
С бумажкой
                        лежу на траве я,
и строфы
                  спускаются,
                                         рифмами вея.
Только
              над рифмами стал сопеть,
                                                                 и —
 
 
меня переезжает
                                кто-то
                                             на велосипеде.
С балкона,
                    куда уселся, мыча,
сбежал
             во внутрь
                                от футбольного мяча.
Полторы строки намарал —
и пошел
                ловить комара.
Опрокинув чернильницу,
                                                  задув свечу,
подымаюсь,
                       прыгаю,
                                        чуть не лечу.
Поймал,
                и при свете
                                      мерцающих планет
рассматриваю —
                                 хвост малярийный
                                                                      или нет?
Уселся,
              но слово
                               замерло в горле.
 
 
На кухне крик:
                             – Самовар сперли! —
Адамом,
                во всей первородной красе,
бегу
        за жуликами
                                 по василькам и росе,
Отступаю
                   от пары
                                  бродячих дворняжек,
заинтересованных
                                    видом
                                                юных ляжек.
Сел
       в меланхолии.
В голову
                 ни строчки
                                      не лезет более.
Два.
Ложусь в идиллии.
К трем часам —
                                уснул едва,
а четверть четвертого
                                          уже разбудили.
 
 
На луже,
                 зажатой
                                 берегам в бока,
орет
        целуемая
                          лодочникова дочка…
«Славное море —
                                   священный Байкал,
Славный корабль —
                                        омулевая бочка».
 

Надежда

 
Сердце мне вложи!
                                     Крови́щу —
                                              до последних жил.
В череп мысль вдолби!