Владимир Высоцкий. Собрание сочинений в одном томе

Весточку в несколько слов...
Мы здесь встречаем рассветы
Раньше на восемь часов.

Здесь до утра пароходы ревут
Средь океанской шумихи —
Не потому его Тихим зовут,
Что он действительно тихий.

Ждешь с нетерпеньем ответ ты —
Весточку в несколько слов...
Мы здесь встречаем рассветы
Раньше на восемь часов.

Ты не пугайся рассказов о том,
Будто здесь самый край света, —
Сзади еще Сахалин, а потом —
Круглая наша планета.

Ждешь с нетерпеньем ответ ты —
Весточку в несколько слов...
Мы здесь встречаем рассветы
Раньше на восемь часов.

Что говорить – здесь, конечно, не рай,
Но невмоготу переписка, —
Знаешь что, милая, ты приезжай:
Дальний Восток – это близко!

Скоро получишь ответ ты —
Весточку в несколько слов!
Вместе бы встретить рассветы —
Раньше на восемь часов!
 
 
   1969

ЦУНАМИ

 
Пословица звучит витиевато:
Не восхищайся прошлогодним небом, —
Не возвращайся – где был рай когда-то,
И брось дурить – иди туда, где не был!

Там что творит одна природа с нами!
Туда добраться трудно и молве.
Там каждый встречный – что ему цунами! —
Со штормами в душе и в голове!

Покой здесь, правда, ни за что не купишь —
Но ты вернешься, говорят ребята,
Наперекор пословице поступишь —
Придешь туда, где встретил их когда-то!

Здесь что творит одна природа с нами!
Сюда добраться трудно и молве.
Здесь иногда рождаются цунами
И рушат всё в душе и в голове!

На море штиль, но в мире нет покоя —
Локатор ищет цель за облаками.
Тревога – если что-нибудь такое —
Или сигнал: внимание – цунами!

Я нынче поднимаю тост с друзьями!
Цунами – равнодушная волна.
Бывают беды пострашней цунами
И – радости сильнее, чем она!
 

 
   1969

* * *

 
Теперь я буду сохнуть от тоски
И сожалеть, проглатывая слюни,
Что недоел в Батуми шашлыки
И глупо отказался от сулгуни.

Пусть много говорил белиберды
Наш тамада – вы тамаду не троньте, —
За Родину был тост алаверды,
За Сталина, – я думал – я на фронте.

И вот уж за столом никто не ест
И тамада над всем царит шерифом, —
Как будто бы двадцатый с чем-то съезд
Другой – двадцатый – объявляет мифом.

Пил тамада за город, за аул
И всех подряд хвалил с остервененьем, —
При этом он ни разу не икнул —
И я к нему проникся уваженьем.

Правда, был у тамады
Длинный тост алаверды
За него – вождя народов,
И за все его труды.

Мне тамада сказал, что я – родной,
Что, если плохо мне – ему не спится, —
Потом спросил меня: «Ты кто такой?»
А я сказал: «Бандит и кровопийца».

В умах царил шашлык и алкоголь, —
Вот кто-то крикнул, что не любит прозы,
Что в море не поваренная соль —
Что в море человеческие слезы.

Но вот конец – уже из рога пьют,
Уже едят инжир и мандаринки,
Которые здесь запросто растут,
Точь-точь как те, которые на рынке.

Обхвалены все гости, и пока
Они не окончательно уснули —
Хозяина привычная рука
Толкает вверх бокал «Киндзмараули»...

О как мне жаль, что я и сам такой:
Пусть я молчал, но я ведь пил – не реже, —
Что не могу я моря взять с собой
И захватить все солнце побережья.
 

 
   1969

* * *

 
Нет меня – я покинул Расею, —
Мои девочки ходят в соплях!
Я теперь свои семечки сею
На чужих Елисейских полях.

Кто-то вякнул в трамвае на Пресне:
«Нет его – умотал наконец!
Вот и пусть свои чуждые песни
Пишет там про Версальский дворец».

Слышу сзади – обмен новостями:
«Да не тот! Тот уехал – спроси!»
«Ах не тот?!» – и толкают локтями,
И сидят на коленях в такси.

Тот, с которым сидел в Магадане,
Мой дружок по гражданской войне —
Говорит, что пишу ему: «Ваня!
Скушно, Ваня, – давай, брат, ко мне!»

Я уже попросился обратно —
Унижался, юлил, умолял...
Ерунда! Не вернусь, вероятно, —
Потому что я не уезжал!

Кто поверил – тому по подарку, —
Чтоб хороший конец, как в кино:
Забирай Триумфальную арку,
Налетай на заводы Рено!

Я смеюсь, умираю от смеха:
Как поверили этому бреду?! —
Не волнуйтесь – я не уехал,
И не надейтесь – я не уеду!
 

 
   1970

ВЕСЕЛАЯ ПОКОЙНИЦКАЯ

 
Едешь ли в поезде, в автомобиле
Или гуляешь, хлебнувши винца, —
При современном машинном обилье
Трудно по жизни пройти до конца.

Вот вам авария: в Замоскворечье
Трое везли хоронить одного, —
Все, и шофер, получили увечья,
Только который в гробу – ничего.

Бабы по найму рыдали сквозь зубы,
Дьякон – и тот верхней ноты не брал,
Громко фальшивили медные трубы, —
Только который в гробу – не соврал.

Бывший начальник – и тайный разбойник —
В лоб лобызал и брезгливо плевал,
Все приложились, – а скромный покойник
Так никого и не поцеловал.

Но грянул гром – ничего не попишешь,
Силам природы на речи плевать, —
Все разбежались под плиты и крыши, —
Только покойник не стал убегать.

Что ему дождь – от него не убудет, —
Вот у живущих – закалка не та.
Ну а покойники, бывшие люди, —
Смелые люди и нам не чета.

Как ни спеши, тебя опережает
Клейкий ярлык, как отметка на лбу, —
А ничего тебе не угрожает,
Только когда ты в дубовом гробу.

Можно в отдельный, а можно и в общий —
Мертвых квартирный вопрос не берет, —
Вот молодец этот самый – усопший —
Вовсе не требует лишних хлопот.

В царстве теней – в этом обществе строгом —
Нет ни опасностей, нет ни тревог, —
Ну а у нас – все мы ходим под Богом,
Только которым в гробу – ничего.

Слышу упрек: «Он покойников славит!»
Нет, – я в обиде на злую судьбу:
Всех нас когда-нибудь ктой-то задавит, —
За исключением тех, кто в гробу.
 

 
   1970

* * *

 
Переворот в мозгах из края в край,
В пространстве – масса трещин и смещений:
В Аду решили черти строить рай
Для собственных грядущих поколений.

Известный черт с фамилией Черток —
Агент из Рая – ночью, внеурочно
Отстукал в Рай: в Аду черт знает что, —
Что точно – он, Черток, не знает точно.

Еще ввернул тревожную строку
Для шефа всех лазутчиков Амура:
«Я в ужасе, – сам Дьявол начеку,
И крайне ненадежна агентура».

Тем временем в Аду сам Вельзевул
Потребовал военного парада, —
Влез на трибуну, плакал и загнул:
«Рай, только рай – спасение для Ада!»

Рыдали черти и кричали: «Да!
Мы рай в родной построим Преисподней!
Даешь производительность труда!
Пять грешников на нос уже сегодня!»

«Ну что ж, вперед! А я вас поведу! —
Закончил Дьявол. – С Богом! Побежали!»
И задрожали грешники в Аду,
И ангелы в Раю затрепетали.

И ангелы толпой пошли к Нему —
К тому, который видит все и знает, —
А Он сказал: «Мне наплевать на тьму!» —
И заявил, что многих расстреляет.

Что Дьявол – провокатор и кретин,
Его возня и крики – всё не ново, —
Что ангелы – ублюдки как один,
И что Черток давно перевербован.

«Не Рай кругом, а подлинный бедлам, —
Спущусь на землю – там хоть уважают!
Уйду от вас к людям ко всем чертям —
Пущай меня вторично распинают!..»

И Он спустился. Кто он? Где живет?..
Но как-то раз узрели прихожане —
На паперти у церкви нищий пьет.
«Я Бог, – кричит, – даешь на пропитанье!»

Конец печален (плачьте, стар и млад, —
Что перед этим всем сожженье Трои!):
Давно уже в Раю не рай, а ад, —
Но рай чертей в Аду зато построен!
 

 
   1970

РАЗВЕДКА БОЕМ

 
Я стою, стою спиною к строю, —
Только добровольцы – шаг вперед!
Нужно провести разведку боем, —
Для чего – да кто ж там разберет...

Кто со мной? С кем идти?
Так, Борисов... Так, Леонов...
И еще этот тип
Из второго батальона!

Мы ползем, к ромашкам припадая, —
Ну-ка, старшина, не отставай!
Ведь на фронте два передних края:
Наш, а вот он – их передний край.

Кто со мной? С кем идти?
Так, Борисов... Так, Леонов...
Да, еще этот тип
Из второго батальона!

Проволоку грызли без опаски:
Ночь – темно, и не видать ни зги.
В двадцати шагах – чужие каски, —
С той же целью – защитить мозги.

Кто со мной? С кем идти?
Так, Борисов... Так, Леонов...
Ой!.. Еще этот тип
Из второго батальона.

Скоро будет «Надя с шоколадом» —
В шесть они подавят нас огнем, —
Хорошо, нам этого и надо —
С Богом, потихонечку начнем!

С кем обратно идти?
Так, Борисов... Где Леонов?!
Эй ты, жив? Эй ты, тип
Из второго батальона!

Пулю для себя не оставляю.
Дзот накрыт и рассекречен дот...
А этот тип, которого не знаю,
Очень хорошо себя ведет.

С кем в другой раз идти?
Где Борисов? Где Леонов?
Правда, жив этот тип
Из второго батальона.

...Я стою спокойно перед строем —
В этот раз стою к нему лицом, —
Кажется, чего-то удостоен,
Награжден и назван молодцом.

С кем в другой раз ползти?
Где Борисов? Где Леонов?
И парнишка затих
Из второго батальона...
 

 
   1970

* * *

 
Запомню, оставлю в душе этот вечер —
Не встречу с друзьями, не праздничный стол:
Сегодня я сам – самый главный диспетчер,
И стрелки сегодня я сам перевел.

И пусть отправляю составы в пустыни,
Где только барханы в горячих лучах, —
Мои поезда не вернутся пустыми,
Пока мой оазис еще не зачах.

Свое я отъездил, и даже сверх нормы, —
Стою, вспоминаю, сжимая флажок,
Как мимо меня проносились платформы
И реки – с мостами, которые сжег.

Теперь отправляю составы в пустыни,
Где только барханы в горячих лучах, —
Мои поезда не вернутся пустыми,
Пока мой оазис еще не зачах.

Они без меня понесутся по миру —
Я рук не ломаю, навзрыд не кричу, —
А то мне навяжут еще пассажиров —
Которых я вовсе сажать не хочу.

Итак, я отправил составы в пустыни,
Где только барханы в горячих лучах, —
Мои поезда не вернутся пустыми,
Пока мой оазис еще не зачах.

Растаяли льды, километры и годы —
Мой первый состав возвратился назад, —
Он мне не привез драгоценной породы,
Но он – возвратился, и рельсы гудят.

Давай постоим и немного остынем:
Ты весь раскален – ты не встретил реки.
Я сам не поехал с тобой по пустыням —
И вот мой оазис убили пески.
 

 
   1970

ПРО ДВУХ ГРОМИЛОВ – БРАТЬЕВ ПРОВА И НИКОЛАЯ

 
Как в селе Большие Вилы,
Где еще сгорел сарай,
Жили-были два громилы
Огромадной жуткой силы —
Братья Пров и Николай.

Николай – что понахальней —
По ошибке лес скосил,
Ну а Пров – в опочивальни
Рушил стены – и входил.

Как братья не вяжут лыка,
Пьют отвар из чаги —
Все от мала до велика
Прячутся в овраге.

В общем, лопнуло терпенье, —
Ведь добро – свое, не чье, —
Начинать вооруженье
И идти на усмиренье
Порешило мужичьё.

Николай – что понахальней —
В тот момент быка ломал,
Ну а Пров в какой-то спальне
С маху стену прошибал.

«Эй, братан, гляди – ватага, —
С кольями, да слышь ли,
Чтой-то нынче из оврага
Рановато вышли!»

Неудобно сразу драться —
Наш мужик так не привык, —
Стали прежде задираться:
«Для чего, скажите, братцы,
Нужен вам безрогий бык?!»

Николаю это странно:
«Если жалко вам быка —
С удовольствием с братаном
Можем вам намять бока!»

Где-то в поле замер заяц,
Постоял – и ходу...
Пров ломается, мерзавец,
Сотворивши шкоду.

«Ну-ка, кто попробуй вылезь —
Вмиг разделаюсь с врагом!»
Мужики перекрестились —
Всей ватагой навалились:
Кто – багром, кто – батогом.

Николай, печась о брате,
Первый натиск отражал,
Ну а Пров укрылся в хате
И оттуда хохотал.

От могучего напора
Развалилась хата, —
Пров оттяпал ползабора
Для спасенья брата.

«Хватит, брат, обороняться —
Пропадать так пропадать!
Коля, нечего стесняться, —
Колья начали ломаться, —
Надо, Коля, нападать!»

По мужьям да по ребятам
Будут бабы слезы лить...
Но решили оба брата
С наступленьем погодить.

«Гляди в оба, братéнь, —
Со спины заходят!»
«Может, оборотень?»
«Не похоже вроде!»

Дело в том, что к нам в селенье
Напросился на ночлег —
И остался до Успенья,
А потом – на поселенье
Никчемушный человек.

И сейчас вот из-за крика
Ни один не услыхал:
Этот самый горемыка
Чтой-то братьям приказал.

Кровь уже лилась ручьями, —
Так о чем же речь-то?
«Бей братьев!» – Но вдруг с братьями
Сотворилось нечто:

Братьев как бы подкосило —
Стали братья отступать —
Будто вмиг лишились силы...

Мужичье их попросило
Больше бед не сотворять.

...Долго думали-гадали,
Что блаженный им сказал, —
Как затылков ни чесали —
Ни один не угадал.

И решили: он заклятьем
Обладает, видно...
Ну а он сказал лишь: «Братья,
Как же вам не стыдно!»
 

 
   1970

СТРАННАЯ СКАЗКА

 
В Тридевятом государстве
(Трижды девять – двадцать семь)
Все держалось на коварстве —
Без проблем и без систем.

Нет того чтобы сам – воевать, —
Стал король втихаря попивать,
Расплевался с королевой,
Дочь оставил старой девой, —
А наследник пошел воровать.

В Тридесятом королевстве
(Трижды десять – тридцать, что ль?)
В добром дружеском соседстве
Жил еще один король.

Тишь да гладь, да спокойствие там, —
Хоть король был отъявленный хам,
Он прогнал министров с кресел,
Оппозицию повесил —
И скучал от тоски по делам.

В Триодиннадцатом царстве
(То бишь – в царстве Тридцать три)
Царь держался на лекарстве:
Воспалились пузыри.

Был он – милитарист и вандал, —
Двух соседей зазря оскорблял —
Слал им каждую субботу
Оскорбительную ноту, —
Шел на международный скандал.

В Тридцать третьем царь сказился:
Не хватает, мол, земли, —
На соседей покусился —
И взбесились короли:

«Обуздать его, смять!» – только глядь —
Нечем в Двадцать седьмом воевать,
А в Тридцатом – полководцы
Все утоплены в колодце
И вассалы восстать норовят...
 

 
   1970

ПЕСЕНКА КИНОАКТЕРА

 
Словно в сказке, на экране —
И не нужен чародей —
В новом фильме вдруг крестьяне
Превращаются в князей!

То купец – то неимущий,
То добряк – а то злодей, —
В жизни же – почти непьющий
И отец восьми детей.

Мальчишки, мальчишки бегут по дворам,
Загадочны и голосисты.
Скорее! Спешите! Приехали к вам
Живые киноартисты!

Но для нашего для брата,
Откровенно говоря,
Иногда сыграть солдата
Интересней, чем царя.

В жизни всё без изменений,
А в кино: то бог – то вор, —
Много взлетов и падений
Испытал киноактер.

Мальчишки, мальчишки бегут по дворам,
Загадочны и голосисты.
Скорее! Спешите! Приехали к вам
Живые киноартисты!

Сколько версий, сколько спора
Возникает тут и там!
Знают про киноактера
Даже больше, чем он сам.

И повсюду обсуждают,
И со знаньем говорят —
Сколько в месяц получает
И в который раз женат.

Мальчишки, мальчишки – не нужно реклам —
Загадочны и голосисты.
Спешите! Скорее! Приехали к вам
Живые киноартисты!

Хватит споров и догадок —
Дело поважнее есть.
Тем, кто до сенсаций падок,
Вряд ли интересно здесь.

Знаете, в кино эпоха
Может пролететь за миг.
Люди видят нас, но – плохо
То, что мы не видим их.

Вот мы и спешим к незнакомым друзьям —
И к взрослым и к детям, —
На вас посмотреть, – все, что хочется вам,
Спросите – ответим!
 

 
   1970

* * *

 
Комментатор из своей кабины
Кроет нас для красного словца, —
Но недаром клуб «Фиорентины»
Предлагал мильон за Бышовца.

Что ж, Пеле как Пеле,
Объясняю Зине я,
Ест Пеле крем-брюле,
Вместе с Жаирзинио.

Муром занялась прокуратура, —
Что ему – реклама! – он и рад.
Здесь бы Мур не выбрался из МУРа —
Если б был у нас чемпионат.

Я сижу на нуле, —
Дрянь купил жене – и рад.
А у Пеле – «шевроле»
В Рио-де-Жанейро.

Может, не считает и до ста он, —
Но могу сказать без лишних слов:
Был бы глаз второй бы у Тостао —
Он вдвое больше б забивал голов.

Что ж, Пеле как Пеле,
Объясняю Зине я,
Ест Пеле крем-брюле,
Вместе с Жаирзинио.

Я сижу на нуле, —
Дрянь купил жене – и рад.
А у Пеле – «шевроле»
В Рио-де-Жанейро.
 

 
   1970

ПЕСЕНКА ПРО ПРЫГУНА В ВЫСОТУ

 
Разбег, толчок... И стыдно подыматься:
Во рту опилки, слезы из-под век, —
На рубеже проклятом два двенадцать
Мне планка преградила путь наверх.

Я признаюсь вам как на духу:
Такова вся спортивная жизнь, —
Лишь мгновение ты наверху —
И стремительно падаешь вниз.

Но съем плоды запретные с древа я,
И за хвост подергаю славу я.
У кого толчковая – левая,
А у меня толчковая – правая!

Разбег, толчок... Свидетели паденья
Свистят и тянут за ноги ко дну.
Мне тренер мой сказал без сожаленья:
«Да ты же, парень, прыгаешь в длину!»

У тебя – растяженье в паху;
Прыгать с правой – дурацкий каприз, —
Не удержишься ты наверху —
Ты стремительно падаешь вниз».

Но, задыхаясь словно от гнева я,
Объяснил толково я: главное,
Что у них толчковая – левая,
А у меня толчковая – правая!

Разбег, толчок... Мне не догнать канадца —
Он мне в лицо смеется на лету!
Я снова планку сбил на два двенадцать —
И тренер мне сказал напрямоту,

Что – начальство в десятом ряду,
И что мне прополощут мозги,
Если враз, в сей же час не сойду
Я с неправильной правой ноги.

Но лучше выпью зелье с отравою,
Я над собою что-нибудь сделаю —
Но свою неправую правую
Я не сменю на правую левую!

Трибуны дружно начали смеяться —
Но пыл мой от насмешек не ослаб:
Разбег, толчок, полет... И два двенадцать —
Теперь уже мой пройденный этап!

Пусть болит моя травма в паху,
Пусть допрыгался до хромоты, —
Но я все-таки был наверху —
И меня не спихнуть с высоты!

Я им всем показал «ху из ху», —
Жаль, жена подложила сюрприз:
Пока я был на самом верху —
Она с кем-то спустилася вниз...

Но съел плоды запретные с древа я,
И за хвост подергал все же славу я, —
Пусть у них толчковая – левая,
Но моя толчковая – правая!
 

 
   1970

БЕГ ИНОХОДЦА

 
Я скачу, но я скачу иначе, —
По камням, по лужам, по росе, —
Бег мой назван иноходью – значит:
По-другому, то есть – не как все.

Мне набили раны на спине,
Я дрожу боками у воды.
Я согласен бегать в табуне —
Но не под седлом и без узды!

Мне сегодня предстоит бороться, —
Скáчки! – я сегодня фаворит.
Знаю, ставят все на иноходца, —
Но не я – жокей на мне хрипит!

Он вонзает шпоры в ребра мне,
Зубоскалят первые ряды...
Я согласен бегать в табуне —
Но не под седлом и без узды!

Нет, не будут золотыми горы —
Я последним цель пересеку:
Я ему припомню эти шпоры —
Засбою, отстану на скаку!..

Колокол! Жокей мой «на коне» —
Он смеется в предвкушенье мзды.
Ох, как я бы бегал в табуне, —
Но не под седлом и без узды!

Что со мной, что делаю, как смею —
Потакаю своему врагу!
Я собою просто не владею —
Я прийти не первым не могу!

Что же делать? Остается мне —
Вышвырнуть жокея моего
И бежать, как будто в табуне, —
Под седлом, в узде, но – без него!

Я пришел, а он в хвосте плетется —
По камням, по лужам, по росе...
Я впервые не был иноходцем —
Я стремился выиграть, как все!
 

 
   1970

* * *

 
Я несла свою Беду
по весеннему по льду, —
Обломился лед – душа оборвалася —
Камнем пóд воду пошла, —
а Беда – хоть тяжела,
А за острые края задержалася.

И Беда с того вот дня
ищет пó свету меня, —
Слухи ходят – вместе с ней – с Кривотолками.
А что я не умерла —
знала голая ветла
И еще – перепела с перепелками.

Кто ж из них сказал ему,
господину моему, —
Только – выдали меня, проболталися, —
И, от страсти сам не свой,
он отправился за мной,
Ну а с ним – Беда с Молвой увязалися.

Он настиг меня, догнал —
обнял, на руки поднял, —
Рядом с ним в седле Беда ухмылялася.
Но остаться он не мог —
был всего один денек, —
А Беда – на вечный срок задержалася...
 

 
   1970

БАНЬКА ПО-ЧЕРНОМУ

 
Копи!
Ладно, мысли свои вздорные
копи!
Топи!
Ладно, баню мне по-черному
топи!
Вопи!
Все равно меня утопишь,
но – вопи!..
Топи!
Только баню мне как хочешь
натопи.
Ох, сегодня я отмаюсь,
эх, освоюсь!
Но сомневаюсь,
что отмоюсь!
Не спи!
Где рубаху мне по пояс
добыла?!
Топи!
Ох, сегодня я отмоюсь
добела!
Кропи!
В бане стены закопченные
кропи!
Топи!
Слышишь, баню мне по-черному
топи!
Ох, сегодня я отмаюсь,
эх, освоюсь!
Но сомневаюсь,
что отмоюсь!
Кричи!
Загнан в угол зельем, словно
гончей – лось.
Молчи!
У меня давно похмелье
кончилось.
Терпи!
Ты ж сама по дури
прóдала меня!
Топи!
Чтоб я чист был, как щенок,
к исходу дня!
Ох, сегодня я отмаюсь,
эх, освоюсь!
Но сомневаюсь,
что отмоюсь!
Купи!
Хоть кого-то из охранников
купи!
Топи!
Слышишь, баню ты мне раненько
топи!
Вопи!
Все равно меня утопишь,
но – вопи!..
Топи!
Эту баню мне как хочешь,
но – топи!
Ох, сегодня я отмаюсь,
эх, освоюсь!
Но сомневаюсь,
что отмоюсь!
 

 
   <1970>

МАРШ ШАХТЕРОВ

 
Не космос – метры грунта надо мной,
И в шахте не до праздничных процессий, —
Но мы владеем тоже внеземной —
И самою земною из профессий!

Любой из нас – ну чем не чародей?!
Из преисподней наверх уголь мечем.
Мы топливо отнимем у чертей —
Свои котлы топить им будет нечем!

Взорвано, уложено, сколото
Черное надежное золото.

Да, сами мы – как дьяволы – в пыли,
Зато наш поезд не уйдет порожний.
Терзаем чрево матушки-Земли —
Но на земле теплее и надежней.

Вот вагонетки, душу веселя,
Проносятся как в фильме о погонях, —
И шуточку «Даешь стране угля!»
Мы чувствуем на собственных ладонях.

Взорвано, уложено, сколото
Черное надежное золото.

Ворóнками изрытые поля
Не позабудь – и оглянись во гневе, —
Но нас, благословенная Земля,
Прости за то, что роемся во чреве.

Не бойся заблудиться в темноте
И захлебнуться пылью – не один ты!
Вперед и вниз! Мы будем на щите —
Мы сами рыли эти лабиринты!

Взорвано, уложено, сколото
Черное надежное золото.
 

 
   Зима 1970/71

* * *

 
Здесь лапы у елей дрожат на весу,
Здесь птицы щебечут тревожно —
Живешь в заколдованном диком лесу,
Откуда уйти невозможно.

Пусть черемухи сохнут бельем на ветру,
Пусть дождем опадают сирени, —
Все равно я отсюда тебя заберу
Во дворец, где играют свирели!

Твой мир колдунами на тысячи лет
Укрыт от меня и от света, —
И думаешь ты, что прекраснее нет,
Чем лес заколдованный этот.

Пусть на листьях не будет росы поутру,
Пусть луна с небом пасмурным в ссоре, —
Все равно я отсюда тебя заберу
В светлый терем с балконом на море!

В какой день недели, в котором часу
Ты выйдешь ко мне осторожно,
Когда я тебя на руках унесу
Туда, где найти невозможно?

Украду, если кража тебе по душе, —
Зря ли я столько сил разбазарил?!
Соглашайся хотя бы на рай в шалаше,
Если терем с дворцом кто-то занял!
 

 
   1970

СВОЙ ОСТРОВ

 
Отплываем в теплый край
навсегда.
Наше плаванье, считай, —
на года.

Ставь фортуны колесо
поперек,
Мы про штормы знаем все
наперед.

Поскорей на мачту лезь, старик! —
Встал вопрос с землей остро, —
Может быть, увидишь материк,
Ну а может быть – остров.

У кого-нибудь расчет
под рукой,
Этот кто-нибудь плывет
на покой.
Ну а прочие – в чем мать
родила —
Не на отдых, а опять —
на дела.

Ты судьбу в монахини постриг,
Смейся ей в лицо просто.
У кого – свой личный материк,
Ну а у кого – остров.

Мне накаркали беду
с дамой пик,
Нагадали, что найду
материк, —
Нет, гадалка, ты опять
не права —
Мне понравилось искать
острова.

Вот и берег призрачно возник, —
Не спеши – считай дó ста.
Что это, тот самый материк
Или это мой остров?..
 

 
   Зима 1970/71

* * *

 
Я все вопросы освещу сполна —
Дам любопытству удовлетворенье!
Да, у меня француженка жена —
Но русского она происхожденья.

Нет, у меня сейчас любовниц нет.
А будут ли? Пока что не намерен.
Не пью примерно около двух лет.
Запью ли вновь? Не знаю, не уверен.

Да нет, живу не возле «Сокола»...
В Париж пока что не проник.
Да что вы всё вокруг да около —
Да спрашивайте напрямик!

Я все вопросы освещу сполна —
Как на духу попу в исповедальне!
В блокноты ваши капает слюна —
Вопросы будут, видимо, о спальне...

Да, так и есть! Вот густо покраснел
Интервьюер: «Вы изменяли женам?» —
Как будто за портьеру подсмотрел
Иль под кровать залег с магнитофоном.

Да нет, живу не возле «Сокола»...
В Париж пока что не проник.
Да что вы всё вокруг да около —
Да спрашивайте напрямик!

Теперь я к основному перейду.
Один, стоявший скромно в уголочке,
Спросил: «А что имели вы в виду
В такой-то песне и в такой-то строчке?»

Ответ: во мне Эзоп не воскресал,
В кармане фиги нет – не суетитесь, —
А что имел в виду – то написал, —
Вот – вывернул карманы – убедитесь!

Да нет, живу не возле «Сокола»...
В Париж пока что не проник.
Да что вы всё вокруг да около —
Да спрашивайте напрямик!
 

 
   Зима 1970/71

1971 – 1980

* * *