.. Уже тогда я понял, что все люди лгут, что они хоть что-то, а скрывают, извращают, утаивают... Все двойные и все двойное... И не жди иного. В каждом из нас есть второе, более глубокое, невидимое дно... "Нет правды на земле, но правды нет и выше", - так сказал Пушкин устами Сальери, а Пушкин знал, о чем говорил... Всегда, во все времена все повторялось сызнова и кончалось тем же. Вот и делай отсюда вывод ради чего стараться? Чему радоваться? Кого любить? Виктор слушал и, как бы в подтверждение неожиданной исповеди Антона, у него появилось и окрепло двойственное ощущение, вернее ощущение двойственности. С одной стороны, в словах Антона звучала жестокая истина и в то же время, даже в состоянии своей пессимистической подавленности, Виктор не мог, не хотел, не желал принять фатальную неизбежность антоновской концепции. - То есть как это некого любить, нечему радоваться? - запротестовал Виктор. - Разве мы сами, по собственной воле творили любовь? Это же она избирает нас! А мы над ней не властны. Никто нас с Галкой не заставлял любить друг друга... Антон прищурился, покачал отрицательно головой, потом мягко сказал Виктору: - Вика, ты только пойми меня правильно - то, что я тебе сейчас скажу, необходимо понять прежде всего тебе самому, чтобы ты потом не делал ошибок, не попадал в больницу. Не обижайся, а подумай спокойно - ведь скорее всего Галина, Галка, птица, радость твоя никогда не любила тебя по-настоящему. Иначе она не ушла бы от тебя к этому Георгию Аркадьевичу, иначе она навестила бы тебя хоть разок здесь, в госпитале, иначе она была бы верна тебе, твоим интересам, я имею ввиду твою мастерскую... - Нет, это неправда, она любила меня! - горячо запротестовал Виктор и тут же в глубине души поверил Антону. А Антон вспомнил новогоднюю ночь, когда они вместе пели и веселились в комнате, которую снимали Виктор и Галина. Виктор, пьяный больше от счастья, чем от выпитого, вышел на кухню за чем-то, где курили остальные гости, и Галина, сидевшая на кровати рядом с Антоном, тут же властно обняла его за шею и жадно поцеловала. Антон не стал об этом говорить Виктору ни тогда, ни после, но сейчас, в Лефортовском парке, он подумал о том, что надо каким-то образом предостеречь Виктора и поэтому перешел на дружески грубоватый, слегка циничный тон: - К сожалению, это правда, старик. И ты сам это прекрасно знаешь. Лично я всегда, когда глядел на тебя с Галиной, всегда убеждался, что ты достоин лучшего, лучшей судьбы, лучшего экземпляра слабого пола. Ты пойми, что все женщины - это дикие кошки, они никогда не поддаются окончательному приручению. И Галина, Галка твоя, была не птицей, а худой, голодной кошкой, которая отогрелась в твоем тепле и потянуло ее на волю, на охоту. Так что считай, что крупно не повезло этому Георгию Аркадьевичу, а тебе, наоборот... Кстати, о делах, о твоей работе... Если уж тебе так худо со своим шефом-дураком, так что на нем свет клином сошелся? Поищем тебе другую работу, например в нашем министерстве. Хочешь? А лучше делай потихонечку диссертацию, будь вежливым и аккуратным, исполнительным, нужным человеком. Или тебе с этим Иваном Сергеевичем весь век свой жить? - Опять двойное... - Виктору была приятна забота Антона, да он и сам переоценивал, переосмысливал свое поведение на работе, понимая, что своими декларациями о справедливости, что своими прямыми, открытыми действиями он ничего не добьется. - Если хочешь, то даже тройное, - кивнул согласно Антон в ответ на слова Виктора. - Тебя освободили от стенной газеты? Прекрасно. Теперь присмотрись к тому, кто у вас всей наглядной пропагандой в институте заведует. Помогай этому человеку щедро, от души, не жалей для него ни времени, ни сил, а он тебя не забудет при случае. А случай будет, обязательно будет. Это будет твой козырь, твоя защита. - Противно, Антон, - поморщился одной стороной лица Виктор. Притворяться противно. Все равно, что в гостях - тебе подадут чтонибудь несъедобное, а ты должен есть да еще нахваливать - вкусно! А сам думаешь, как бы не отравиться... - А ты думал, что все схватятся за голову - как же мы это просмотрели такого честного, такого принципиального человека, как Виктор Григорьевич Коробов. Ведь у него такие светлые идеи по повышению, простите, по понижению производительности, столь необходимых нашему народному хозяйству агрегатов. Это же гениально просто, что предлагает Коробов: надо требовать от агрегата, от человека только то, что он может, только то, на что он способен. И не больше! Вот тогда все станет ясно, все займет свои места. А вот Иван Сергеевич явно проявил близорукость, недооценил Коробова - давайте-ка мы их поменяем местами. Иван Сергеевич, конечно, человек исполнительный, ему как скажут, он так и сделает, но зато Коробов... Коробов - человек творческий, не так ли?.. Или ты наивно думал, что твоя синяя птица Галка прилетит и защебечет словами: "ЧижикПыжик, я продала импортные сапоги с подковами и вензелями, не нужны они мне, глупости все это, подумаешь сапоги, не в них счастье, в старых похожу, только набойки отдам прибить, да в старых и гораздо удобнее, совсем не жмут..." Думаешь, другие ради тебя должны жертвовать своим?.. Будь умнее других, терпеливее и они сами с удовольствием окажут тебе ту услугу, в которой ты так нуждался, да еще поблагодарят тебя. - Неудобно как-то, стыдно обманывать, - больше для вида смутился Виктор. - Почему? - искренне удивился Антон. - Каждый живет в мире своих собственных иллюзий, один считает тебя плохим, другой - хорошим. А кто прав? Каждого устраивают избранные им иллюзии, каждому удобны именно свои заблуждения, никто не желает отказываться от них. Так какой отсюда следует сделать вывод? Наверное, лучше, чтобы у твоего врага или у человека, от которого ты зависишь, была бы о тебе хорошая иллюзия, а не плохая. Не так ли? - А может быть, мне неважно, что обо мне думает мой враг или человек, от которого зависят мои дела? - Виктор уже с жадным интересом вступил в спор и внимательно следил за ходом рассуждений Антона. - Мне важно, что я думаю сам о себе. Вот Марк говорит, что есть такое мгновение в жизни каждого человека. Это мгновение непростое, оно последнее и именно в это мгновение человеку открывается все прожитое разом и при этом человек ощущает и познает все величие, всю гармонию мироздания. И вот только в этот момент, в момент этого мгновения, белого мгновения, человек понимает, как он прожил свою единственную, свою неповторимую жизнь... Вот я и хочу, чтобы в этот момент мне не было горько и отчаянно жалко себя. - О! - Антон поднял вверх указательный палец. - Наконец-то, мы добрались до главного. Молодец твой Марк! Вот и получается если не хочешь пережить мгновение ужаса от сознания самим собой же загубленной жизни, то надо ежедневно, ежечасно помнить о белом мгновении. Вот послушай, как об этом сказал поэт...
Смертелен сон в ночи хрипевших
И не увидевших утра...
Чей это суд вершится сверху,
Чья кара в этот миг завершена?
Пора бы ей в лицо вглядеться,
Пора бы четко различить
В пустых глазницах холод смерти
И с нею жизнь свою сличить.
Раз все в сравненье познается,
Пусть будет познано вдвойне.
Я - Человек!
А это - Солнце!
И смерть противоречит мне! Антон читал стихи тихо, только слегка повышая голос в ударных местах. - Чьи это стихи? - тоже тихо спросил Виктор. - Есть один журналист, Валерий Истомин. Кстати, это его песня "Неудержимо наступает старость". Помнишь, я тебе об этом говорил? - Не помню, - Виктор отрицательно покачал головой. - Истомин в чем-то похож на тебя, - сказал Антон. - Он окончил Технологический институт, но где-то на третьем курсе обнаружил, что есть такое искусство - кино. Кроме того, он обнаружил, что первые двадцать лет своей жизни он прожил бездарно, что знает он очень мало, и начал наверстывать упущенное. Работал день и ночь. Надорвался и в результате попал в противотуберкулезный диспансер. Жена ему попалась очень ревнивая, она заподозрила Валерия в измене и решила отомстить ему с одним художником. Валерий хотел развестись с ней, а она родила ему сына. В кино он теперь не стремится, а вот стихи и рассказы пишет. И песни... - А ты его откуда знаешь? - спросил Виктор. - В горах виделись. - А почему ты меня с ним не познакомил? - Молод ты еще, - улыбнулся Антон. - Я имею ввиду, что ты еще очень молод в своем духовном развитии. Вот выйдешь из больницы познакомлю... И не только с ним, есть у меня одна идея... - А стихи или рассказы Валерия Истомина опубликованы? - Как ты думаешь, Вика, сколько на свете одаренных людей? Много. А одаренных и широко мыслящих? Этих уже можно пересчитать, не по пальцам, но можно. А вот если к одаренности и уму прибавить бешеную работоспособность, крепкое, выносливое здоровье, творческую среду, как у тебя с Марком и Петровым, верных друзей, которые не бросят тебя в трудную минуту, жену, которая умеет готовить и готова безропотно ходить в старых стоптанных сапогах вместо импортных с подковами и вензелями, и наконец, удачу, тот счастливый миг удачи, который щедро одарит тебя за все страдания - вот тогда одаренность вырастает в одаренную личность, в талант, в гений. Валерий Истомин, бесспорно, одарен, он ищет ответа на сложные вопросы, он хочет их найти... В отличие от него я, например, не обладаю способностями к творчеству, но зато каждый год я поднимаюсь с ним в горы. С ним и еще с несколькими друзьями. И когда ты стоишь на вершине и весь мир внизу, под тобой, то понимаешь, что подняться на такую высоту могут лишь единицы. - Возьми меня с собой в горы, Антон, - загорелся Виктор. - Возьми. Я тебя никогда ни о чем не просил, возьми, пожалуйста. - Научись сначала по равнине ходить. Давай выздоравливай и помни: раз все в сравненьи познается - пусть будет познано вдвойне... ... Солнце зашло, и в сумерках стали призрачными, зыбкими аллеи Лефортовского парка, белые скамейки, серые внимательные глаза Антона и его слова... Зыбкими и двойными...
14 Такими же зыбкими, призрачными, как страшный давний сон, казались Люсе воспоминания Виктора в солнечном свете весеннего дня на Ленинских горах. Виктор говорил, рассказывал Люсе о себе и сам искренне удивлялся перепетиям своей судьбы, был снисходителен и терпим к хищному нраву Галины, клял себя за мальчишескую глупость и заносчивость по отношению к Ивану Сергеевичу, восхищался Марком и Петровым, сдержанно, но с глубоким волнением благодарил Антона. Виктор помянул добрым словом и своих родителей. Мама есть мама, отец есть отец - как же рано они ушли в мир иной. Виктор говорил правду Люсе, даже если слегка фантазируя, но все равно правду. Он он не говорил всей правды. Не говорил и той правды, которую знал, и той правды, которая существовала, но которую он не желал знать. В рассказе Виктора случай с милиционером был просто нелепостью, неприятной нелепостью, происшедшей только по вине тупого служаки майора Савелова. Виктор не сказал Люсе, не признался ей, что из отделения милиции он вышел другим человеком, что он не сразу, но осознал, почувствовал в себе бессилие, беспомощность перед властью закона, ощутил страх за свою судьбу, за всю свою дальнейшую жизнь, которую мог свободно поломать майор Савелов, поставив свою готическую подпись под приговором. Конечно же, майор Савелов и не думал ломать судьбу гражданина Коробова, он просто хотел внушить уважение, воспитать уважение у молодого человека к нормам поведения в общественном месте. Чтобы молодой человек понимал свою ответственность за свои поступки и как гражданин, и как солдат, и как мужчина. Виктор понял это, но по-своему. Майор Савелов олицетворял для Виктора силу, с которой ни в коем случае нельзя вступать в конфликт и с которой по возможности следует избегать любых соприкосновений. Постепенно, с годами, у Виктора укоренилось убеждение, что помимо милиции существуют и действуют также другие силы, с которыми надо ладить любыми средствами, ценой любых уступок, ну, например, хоть не такая уж грозная, но требующая постоянного внимания сила, имеющаяся у начальства. И пусть для достижения своей личной цели надо быть двойным или даже тройным лицемером, но все это оправдано конечным результатом. Выйдя из больницы с исправленным лицом, Виктор как бы надел маску на лицо своей совести. Три долгих года, три года своей жизни, впрочем Виктор потерял в тот период ощущение времени, понадобилось ему, чтобы защитить кандидатскую диссертацию. Для Виктора не существовало дня и ночи, он взял себе за правило не доверяться ни почте, ни курьеру, а ходил с любой бумажкой, касающейся темы его диссертационной работы, сам. Вскоре в институте и на экспериментальном заводе он знал всех и все знали его, как скромного, увлеченного своей научной идеей, симпатичного парня. С Иваном Сергеевичем Виктор был предельно благоразумен, входил в его небольшой кабинетик всегда с раскрытой записной книжкой, неукоснительно исполнял все указания и смиренно выслушивал нудные сентенции своего начальника с видом благодарного ученика, который так сильно нуждается в наставлениях своего мастера. В научных журналах появилось несколько публикаций по теме Виктора. Первой в числе авторов всегда стояла фамилия Ивана Сергеевича. Кроме того, Виктор стал необходимым, а потом незаменимым помощником институтского руководства в деле наглядной агитации. А руководство, в свою очередь, не забывало Виктора. Идея кандидатской диссертации Виктора не была нова. Если экспериментально построить кривую разрушения металлического образца при растяжении, то из нее следовало, что сначала металл сопротивляется, потом в каком-то месте становится пластичным, течет и рвется. Участок, где твердая металлическая структура превращалась в пластилин, является местом перехода количества в качество. Кривая растяжения металлических образцов была известна давным давно. Виктор же задумал построить математическую модель процесса перехода из твердой фазы в пластичную. Причем натолкнули его на эту мысль структуры, созданные в мастерской Марком. В случае удачи можно было бы математически точно рассчитать необходимые параметры и условия существования периода высокой пластичности металла, а следовательно, и технологические режимы работы и конструкцию станов для прокатки трудно деформируемых сплавов. Задачей Виктора было доказать на серии опытных экспериментов, что в результате использования технологических режимов, рассчитанных по формуле Коробова, получают металл с заданными свойствами. Виктору надо было, чтобы его формула была математически безупречной, но здесь ему не хватало специальных знаний и он нашел способ проникнуть на математический семинар при Московском государственном университете, где будущие Пифагоры решили его задачку как частный случай той формулы, которая должна быть всеобщей, и создание и решение которой дает ответы на все случаи жизни. Кроме того, Виктору надо было в промышленных условиях испытать рассчитанные им режимы. И здесь ему помог Антон, который по своей линии, действуя своими рычагами, добился разрешения, а главное, согласия руководства одного из небольших уральских заводов прокатать опытные партии металла. Металл был получен с заданными свойствами, хотя Виктор знал, что технологическая дисциплина на заводе слабо соблюдается и сказать точно, что все шло именно по формуле Коробова, можно было только с большой долей натяжки. Поэтому Виктору надо было найти оппонентов, которые не зарубили бы на корню его идею, и здесь ему неожиданно помог его научный руководитель Иван Сергеевич. После защиты Виктора подозвал и долго беседовал с ним Александр Иванович Чернов, член-корреспондент Академии наук СССР, директор института. Чернов спросил Виктора, кто ему помог рассчитать формулу, где прокатывали опытные партии металла и есть ли договора с предприятиями отрасли на расчет технологических режимов. Выслушав ответы Виктора, Чернов немного задумался, шумно вздохнул и пожелал ему успеха. Антон присутствовал на банкете по случаю защиты Виктора, ел, пил наравне со всеми, но участия в произносимых в честь именинника здравицах не принимал. Он пересел к Виктору, когда почти все гости разошлись, и загадочно спросил: - Ну, а дольше что? - Как что? - удивился Виктор. - Дальше по программе. Надо будет еще подработать формулу, заключить договоры на расчет технологических режимов и копить материалы для докторской. - Умница, - кивнул головой Антон. - Только я не об этом. Ты лучше скажи мне, о чем с тобой после защиты так долго Чернов говорил? Виктор понял, что Антон задает далеко не праздный вопрос, и подробно, почти дословно передал разговор с Черновым. - Это хорошо, - задумчиво сказал Антон. - Значит, так... Аттестационная комиссия утвердит тебя через полгода, не раньше, а через год должно начаться одно дело, от которого, чую я, грядут большие перемены в твоей жизни, золотой ты мой, бриллиантовый. Но об этом после... А как у тебя с Иваном Сергеевичем? - Хорошо, - усмехнулся Виктор. - Он же мой научный руководитель. Сам для меня оппонентов подбирал, бегал, заботился, суетился. - А как же иначе? - многозначительно сказал Антон. - Если ты сейчас материалов наберешь да формулу усовершенствуешь, он, глядишь, бегом сможет докторскую защитить. Это точно, дело-то перспективное, сам Чернов заинтересовался. Вот и получается, что он на твоем горбу в рай-то и въедет... - То есть как это въедет? - прищурился Виктор. - Идея-то моя! Это все знают, любой подтвердит, хоть сейчас. - Ты это всерьез? - деланно изумился Антон. - А чья фамилия первая во всех научных трудах на эту тему? А кто научный руководитель? А в чьей лаборатории разработана идея Коробова? Нет, Вика, не будь наивным, о твоем приоритете теперь никто даже не вспомнит. Здесь другое необходимо, совсем другое... Надо ломать Ваньку, ломать... Ломать Ивана Сергеевича... А чтобы его сломать... - Что? - затаил дыхание Виктор. - Есть один план... Проведи еще две-три серии опытных экспериментов на заводах нашего министерства, это я тебе устрою. Но результаты их Ивану не показывай. Сам же с широким внедрением и использованием формулы Коробова не торопись, займись лучше ее математическим совершенствованием, введи в нее какой-нибудь коэффициент "К", от которого зависит то, что нельзя учесть твоей формулой, или сделай что-нибудь подобное. Понял? И потерпи годик, полтора, это недолго... Именно в этот момент Виктор почувствовал сладостную отраву от сознания своей силы, которая уже в состоянии одолеть ту силу, которой являлся Иван Сергеевич. Виктору даже стало снисходительно жаль исполнительного, недалекого старичка, который так старательно помогал Виктору выкопать себе яму. Все вышло так, как предрек и спланировал Антон. Антон знал, что через полтора-два года начнется выпуск новой техники на предприятиях его министерства. Опытные образцы этой техники еще доводились до ума, но было уже ясно, что производство ее потребует жестких, точно рассчитанных допусков и определенных свойств катаного металла. От министерства, где работал Антон, пошел запросзаказ на расчет таких режимов в институт, где работал Виктор. Чернов велел Ивану Сергеевичу подготовить необходимые материалы по этому вопросу и доложить, не затягивая. И тут Виктор огорошил Ивана Сергеевича. Он сказал ему, что формула, судя по всему, неверна - так, по крайней мере, считают математики, то есть она верна в принципе, но точного ответа дать не может, а только приблизительный. А ведь требуется именно точность. И еще Виктор рассказал Ивану Сергеевичу о слабой технологической дисциплине на заводе, где проводились эксперименты, настолько слабой, что вряд ли можно говорить, что полученный металл - результат тесной научной мысли и налаженного производства. И Виктор посоветовал Ивану Сергеевичу проявить благоразумие и отбиваться, насколько это возможно, от такого заказа. Иван Сергеевич так и сделал, тем более, что такое решение вполне соответствовало складу его ума и характера. На докладе директору института Чернову Иван Сергеевич, не говоря об истинных причинах отказа, упорно настаивал на необходимости дополнительной проверки формулы Коробова. Чернов и сам был не против этого, но ответ министерству он должен был дать сейчас, немедленно. Речь шла о новой технике, о перестройке целой отрасли, и в таком большом деле играть пассивную роль Чернов не собирался. Он потому и стал членкорреспондентом Академии наук СССР и получил пост директора, что своевременно угадывал перспективность той или иной научной работы, хотя это всегда было связано с определенным риском. Чернов понял, что у Ивана Сергеевича есть какая-то иная причина отказа от этой работы, но Иван Сергеевич скрывает ее и поэтому Чернов вызвал на следующий день Виктора. Это был звездный час в судьбе Виктора и он использовал его безукоризненно. Виктор рассказал Чернову о дополнительных экспериментах, проведенных якобы по собственной инициативе предприятий отрасли, а на самом деле при содействии Антона. Довод о том, что предприятия заказчика уже используют формулу Коробова, был очень сильным аргументом в пользу принятия заказа, что и было нужно Чернову в данный момент. Кроме того, Виктор подсказал Чернову, что неверность того или иного их решения или расчета всегда можно объяснить слабой технологической дисциплиной на производстве, и окончательно убедил Чернова тем, что документально доказал, что формула дает хорошие результаты именно на металле той марки стали, которую использует заказчик. Чернов задал Виктору вопрос о необходимости дополнительной проверки формулы, в ответ Виктор горячо поддержал идею проверки, одновременно высказав искреннее сожаление по поводу неверия Ивана Сергеевича в ее математическую достоверность и вообще неверия Ивана Сергеевича в это нужное дело. Чернов имел еще одну беседу с Иваном Сергеевичем, в которой Иван Сергеевич открыто признался, что он сомневается в математической строгости формулы Коробова, он так ее и назвал - "формула Коробова", и не отвечает, то есть не берет на себя ответственность за исход ее применения. Чернов и раньше знал, что Иван Сергеевич исполнительный, но недалекий работник и, понимая важность затеянного, решил организовать новую лабораторию по расчету и проверке технологических режимов прокатки труднодеформируемых сплавов. Организация такой лаборатории была, кроме всего, показателем того, насколько серьезно институт Чернова принял и поддержал идею помощи отрасли в создании новой техники. Во главе новой лаборатории Чернов поставил автора формулы, молодого перспективного ученого Коробова. Так Виктор стал Виктором Григорьевичем. ... Люсе эту историю Виктор рассказал, изобразив Ивана Сергеевича как ретрограда, злобно и тупо стоящего до последнего и против диссертации Виктора, и против ее широкого внедрения. Справедливость восторжествовала, по словам Виктора, только после того, как гениальный провидец Чернов высоко оценил Виктора и увидел в нем своего ученика и преемника. Но Виктор не сказал Люсе, что и математики, и практика, и новые эксперименты четко доказали, что формула Коробова не является универсальной, что она объясняет только небольшой эффект, действительно, проявляющийся при прокатке определенной группы сплавов. К счастью для Коробова и Чернова в число этих сплавов попадала и сталь, из которой катали заготовки для новой техники. Пока же разбирались во всем этом, пока крепили и подтягивали технологическую дисциплину на предприятиях отрасли, лаборатория под руководством Виктора Григорьевича Коробова была скомплектована и начала свою деятельность. Чернов понимал, что сделанного не воротишь, и поэтому сначала передал наиболее интересные темы от Ивана Сергеевича в лабораторию Коробова, а потом, сокращая штаты, расформировал старую лабораторию и назначил Ивана Сергеевича заместителем Виктора Григорьевича. Виктор не сказал также Люсе, что в самом начале своего восхождения по служебной лестнице, он завоевал доверие Ивана Сергеевича тем, что представил ему данные, подтверждающие идею Марчука. Из этих данных следовало, что можно увеличить производительность агрегатов на двадцать процентов, как минимум. Отчет об этой работе, проведенной в лаборатории Георгия Аркадьевича, соперника Виктора и следующего мужа Галины, Виктор получил от самой Галины. В изложении же Виктора Галина, тихо затворив за собой дверь снимаемой ими комнаты, ушла из его жизни навсегда. На самом деле развод их был очень мирным, спокойным и они до сих пор перезванивались, поддерживая друг с другом чисто приятельские отношения. И еще об одном умолчал Виктор. О Марине.
15 На банкете после защиты Коробовской диссертации Антон, наметив долгосрочную программу, как "ломать Ваньку", мельком напомнил Виктору: - Ты бы Марине позвонил. Как никак, а она тоже к твоей защите руку приложила. С Мариной Виктора познакомил Антон. Сначала он навестил вместе с Мариной Виктора в больнице в Лефортово. Марина чисто по-матерински и, как видно, от всей души подробно расспросила Виктора о госпитале, о лечении, о кормежке, об уходе, о китайской врачихе и предложила достать ей путевку на юг в знак благодарности. Слово свое Марина позже сдержала и, прощаясь после первого визита, внимательно осмотрела Виктора, погладила его по больной щеке и озабоченно сказала куда-то в пространство, то ли самой себе, то ли стоящему рядом Антону: - Совсем запущенный молодой человек. Такой симпатичный и такой запущенный. Таким с женщинами не везет, особенно поначалу. Это уж точно, таким обязательно стервы попадаются. Придется им заняться, решено. В следующий раз Антон пришел навестить Виктора один, но передал привет от Марины. Виктору он объяснил, что познакомился с Мариной в бюро по туризму и экскурсиям, что человек она самостоятельный и свободный, живет в свое удовольствие и никаких обязательств в отношениях с ней брать не надо, потому что ее твердое кредо - оставаться независимой от кого-то.
Смертелен сон в ночи хрипевших
И не увидевших утра...
Чей это суд вершится сверху,
Чья кара в этот миг завершена?
Пора бы ей в лицо вглядеться,
Пора бы четко различить
В пустых глазницах холод смерти
И с нею жизнь свою сличить.
Раз все в сравненье познается,
Пусть будет познано вдвойне.
Я - Человек!
А это - Солнце!
И смерть противоречит мне! Антон читал стихи тихо, только слегка повышая голос в ударных местах. - Чьи это стихи? - тоже тихо спросил Виктор. - Есть один журналист, Валерий Истомин. Кстати, это его песня "Неудержимо наступает старость". Помнишь, я тебе об этом говорил? - Не помню, - Виктор отрицательно покачал головой. - Истомин в чем-то похож на тебя, - сказал Антон. - Он окончил Технологический институт, но где-то на третьем курсе обнаружил, что есть такое искусство - кино. Кроме того, он обнаружил, что первые двадцать лет своей жизни он прожил бездарно, что знает он очень мало, и начал наверстывать упущенное. Работал день и ночь. Надорвался и в результате попал в противотуберкулезный диспансер. Жена ему попалась очень ревнивая, она заподозрила Валерия в измене и решила отомстить ему с одним художником. Валерий хотел развестись с ней, а она родила ему сына. В кино он теперь не стремится, а вот стихи и рассказы пишет. И песни... - А ты его откуда знаешь? - спросил Виктор. - В горах виделись. - А почему ты меня с ним не познакомил? - Молод ты еще, - улыбнулся Антон. - Я имею ввиду, что ты еще очень молод в своем духовном развитии. Вот выйдешь из больницы познакомлю... И не только с ним, есть у меня одна идея... - А стихи или рассказы Валерия Истомина опубликованы? - Как ты думаешь, Вика, сколько на свете одаренных людей? Много. А одаренных и широко мыслящих? Этих уже можно пересчитать, не по пальцам, но можно. А вот если к одаренности и уму прибавить бешеную работоспособность, крепкое, выносливое здоровье, творческую среду, как у тебя с Марком и Петровым, верных друзей, которые не бросят тебя в трудную минуту, жену, которая умеет готовить и готова безропотно ходить в старых стоптанных сапогах вместо импортных с подковами и вензелями, и наконец, удачу, тот счастливый миг удачи, который щедро одарит тебя за все страдания - вот тогда одаренность вырастает в одаренную личность, в талант, в гений. Валерий Истомин, бесспорно, одарен, он ищет ответа на сложные вопросы, он хочет их найти... В отличие от него я, например, не обладаю способностями к творчеству, но зато каждый год я поднимаюсь с ним в горы. С ним и еще с несколькими друзьями. И когда ты стоишь на вершине и весь мир внизу, под тобой, то понимаешь, что подняться на такую высоту могут лишь единицы. - Возьми меня с собой в горы, Антон, - загорелся Виктор. - Возьми. Я тебя никогда ни о чем не просил, возьми, пожалуйста. - Научись сначала по равнине ходить. Давай выздоравливай и помни: раз все в сравненьи познается - пусть будет познано вдвойне... ... Солнце зашло, и в сумерках стали призрачными, зыбкими аллеи Лефортовского парка, белые скамейки, серые внимательные глаза Антона и его слова... Зыбкими и двойными...
14 Такими же зыбкими, призрачными, как страшный давний сон, казались Люсе воспоминания Виктора в солнечном свете весеннего дня на Ленинских горах. Виктор говорил, рассказывал Люсе о себе и сам искренне удивлялся перепетиям своей судьбы, был снисходителен и терпим к хищному нраву Галины, клял себя за мальчишескую глупость и заносчивость по отношению к Ивану Сергеевичу, восхищался Марком и Петровым, сдержанно, но с глубоким волнением благодарил Антона. Виктор помянул добрым словом и своих родителей. Мама есть мама, отец есть отец - как же рано они ушли в мир иной. Виктор говорил правду Люсе, даже если слегка фантазируя, но все равно правду. Он он не говорил всей правды. Не говорил и той правды, которую знал, и той правды, которая существовала, но которую он не желал знать. В рассказе Виктора случай с милиционером был просто нелепостью, неприятной нелепостью, происшедшей только по вине тупого служаки майора Савелова. Виктор не сказал Люсе, не признался ей, что из отделения милиции он вышел другим человеком, что он не сразу, но осознал, почувствовал в себе бессилие, беспомощность перед властью закона, ощутил страх за свою судьбу, за всю свою дальнейшую жизнь, которую мог свободно поломать майор Савелов, поставив свою готическую подпись под приговором. Конечно же, майор Савелов и не думал ломать судьбу гражданина Коробова, он просто хотел внушить уважение, воспитать уважение у молодого человека к нормам поведения в общественном месте. Чтобы молодой человек понимал свою ответственность за свои поступки и как гражданин, и как солдат, и как мужчина. Виктор понял это, но по-своему. Майор Савелов олицетворял для Виктора силу, с которой ни в коем случае нельзя вступать в конфликт и с которой по возможности следует избегать любых соприкосновений. Постепенно, с годами, у Виктора укоренилось убеждение, что помимо милиции существуют и действуют также другие силы, с которыми надо ладить любыми средствами, ценой любых уступок, ну, например, хоть не такая уж грозная, но требующая постоянного внимания сила, имеющаяся у начальства. И пусть для достижения своей личной цели надо быть двойным или даже тройным лицемером, но все это оправдано конечным результатом. Выйдя из больницы с исправленным лицом, Виктор как бы надел маску на лицо своей совести. Три долгих года, три года своей жизни, впрочем Виктор потерял в тот период ощущение времени, понадобилось ему, чтобы защитить кандидатскую диссертацию. Для Виктора не существовало дня и ночи, он взял себе за правило не доверяться ни почте, ни курьеру, а ходил с любой бумажкой, касающейся темы его диссертационной работы, сам. Вскоре в институте и на экспериментальном заводе он знал всех и все знали его, как скромного, увлеченного своей научной идеей, симпатичного парня. С Иваном Сергеевичем Виктор был предельно благоразумен, входил в его небольшой кабинетик всегда с раскрытой записной книжкой, неукоснительно исполнял все указания и смиренно выслушивал нудные сентенции своего начальника с видом благодарного ученика, который так сильно нуждается в наставлениях своего мастера. В научных журналах появилось несколько публикаций по теме Виктора. Первой в числе авторов всегда стояла фамилия Ивана Сергеевича. Кроме того, Виктор стал необходимым, а потом незаменимым помощником институтского руководства в деле наглядной агитации. А руководство, в свою очередь, не забывало Виктора. Идея кандидатской диссертации Виктора не была нова. Если экспериментально построить кривую разрушения металлического образца при растяжении, то из нее следовало, что сначала металл сопротивляется, потом в каком-то месте становится пластичным, течет и рвется. Участок, где твердая металлическая структура превращалась в пластилин, является местом перехода количества в качество. Кривая растяжения металлических образцов была известна давным давно. Виктор же задумал построить математическую модель процесса перехода из твердой фазы в пластичную. Причем натолкнули его на эту мысль структуры, созданные в мастерской Марком. В случае удачи можно было бы математически точно рассчитать необходимые параметры и условия существования периода высокой пластичности металла, а следовательно, и технологические режимы работы и конструкцию станов для прокатки трудно деформируемых сплавов. Задачей Виктора было доказать на серии опытных экспериментов, что в результате использования технологических режимов, рассчитанных по формуле Коробова, получают металл с заданными свойствами. Виктору надо было, чтобы его формула была математически безупречной, но здесь ему не хватало специальных знаний и он нашел способ проникнуть на математический семинар при Московском государственном университете, где будущие Пифагоры решили его задачку как частный случай той формулы, которая должна быть всеобщей, и создание и решение которой дает ответы на все случаи жизни. Кроме того, Виктору надо было в промышленных условиях испытать рассчитанные им режимы. И здесь ему помог Антон, который по своей линии, действуя своими рычагами, добился разрешения, а главное, согласия руководства одного из небольших уральских заводов прокатать опытные партии металла. Металл был получен с заданными свойствами, хотя Виктор знал, что технологическая дисциплина на заводе слабо соблюдается и сказать точно, что все шло именно по формуле Коробова, можно было только с большой долей натяжки. Поэтому Виктору надо было найти оппонентов, которые не зарубили бы на корню его идею, и здесь ему неожиданно помог его научный руководитель Иван Сергеевич. После защиты Виктора подозвал и долго беседовал с ним Александр Иванович Чернов, член-корреспондент Академии наук СССР, директор института. Чернов спросил Виктора, кто ему помог рассчитать формулу, где прокатывали опытные партии металла и есть ли договора с предприятиями отрасли на расчет технологических режимов. Выслушав ответы Виктора, Чернов немного задумался, шумно вздохнул и пожелал ему успеха. Антон присутствовал на банкете по случаю защиты Виктора, ел, пил наравне со всеми, но участия в произносимых в честь именинника здравицах не принимал. Он пересел к Виктору, когда почти все гости разошлись, и загадочно спросил: - Ну, а дольше что? - Как что? - удивился Виктор. - Дальше по программе. Надо будет еще подработать формулу, заключить договоры на расчет технологических режимов и копить материалы для докторской. - Умница, - кивнул головой Антон. - Только я не об этом. Ты лучше скажи мне, о чем с тобой после защиты так долго Чернов говорил? Виктор понял, что Антон задает далеко не праздный вопрос, и подробно, почти дословно передал разговор с Черновым. - Это хорошо, - задумчиво сказал Антон. - Значит, так... Аттестационная комиссия утвердит тебя через полгода, не раньше, а через год должно начаться одно дело, от которого, чую я, грядут большие перемены в твоей жизни, золотой ты мой, бриллиантовый. Но об этом после... А как у тебя с Иваном Сергеевичем? - Хорошо, - усмехнулся Виктор. - Он же мой научный руководитель. Сам для меня оппонентов подбирал, бегал, заботился, суетился. - А как же иначе? - многозначительно сказал Антон. - Если ты сейчас материалов наберешь да формулу усовершенствуешь, он, глядишь, бегом сможет докторскую защитить. Это точно, дело-то перспективное, сам Чернов заинтересовался. Вот и получается, что он на твоем горбу в рай-то и въедет... - То есть как это въедет? - прищурился Виктор. - Идея-то моя! Это все знают, любой подтвердит, хоть сейчас. - Ты это всерьез? - деланно изумился Антон. - А чья фамилия первая во всех научных трудах на эту тему? А кто научный руководитель? А в чьей лаборатории разработана идея Коробова? Нет, Вика, не будь наивным, о твоем приоритете теперь никто даже не вспомнит. Здесь другое необходимо, совсем другое... Надо ломать Ваньку, ломать... Ломать Ивана Сергеевича... А чтобы его сломать... - Что? - затаил дыхание Виктор. - Есть один план... Проведи еще две-три серии опытных экспериментов на заводах нашего министерства, это я тебе устрою. Но результаты их Ивану не показывай. Сам же с широким внедрением и использованием формулы Коробова не торопись, займись лучше ее математическим совершенствованием, введи в нее какой-нибудь коэффициент "К", от которого зависит то, что нельзя учесть твоей формулой, или сделай что-нибудь подобное. Понял? И потерпи годик, полтора, это недолго... Именно в этот момент Виктор почувствовал сладостную отраву от сознания своей силы, которая уже в состоянии одолеть ту силу, которой являлся Иван Сергеевич. Виктору даже стало снисходительно жаль исполнительного, недалекого старичка, который так старательно помогал Виктору выкопать себе яму. Все вышло так, как предрек и спланировал Антон. Антон знал, что через полтора-два года начнется выпуск новой техники на предприятиях его министерства. Опытные образцы этой техники еще доводились до ума, но было уже ясно, что производство ее потребует жестких, точно рассчитанных допусков и определенных свойств катаного металла. От министерства, где работал Антон, пошел запросзаказ на расчет таких режимов в институт, где работал Виктор. Чернов велел Ивану Сергеевичу подготовить необходимые материалы по этому вопросу и доложить, не затягивая. И тут Виктор огорошил Ивана Сергеевича. Он сказал ему, что формула, судя по всему, неверна - так, по крайней мере, считают математики, то есть она верна в принципе, но точного ответа дать не может, а только приблизительный. А ведь требуется именно точность. И еще Виктор рассказал Ивану Сергеевичу о слабой технологической дисциплине на заводе, где проводились эксперименты, настолько слабой, что вряд ли можно говорить, что полученный металл - результат тесной научной мысли и налаженного производства. И Виктор посоветовал Ивану Сергеевичу проявить благоразумие и отбиваться, насколько это возможно, от такого заказа. Иван Сергеевич так и сделал, тем более, что такое решение вполне соответствовало складу его ума и характера. На докладе директору института Чернову Иван Сергеевич, не говоря об истинных причинах отказа, упорно настаивал на необходимости дополнительной проверки формулы Коробова. Чернов и сам был не против этого, но ответ министерству он должен был дать сейчас, немедленно. Речь шла о новой технике, о перестройке целой отрасли, и в таком большом деле играть пассивную роль Чернов не собирался. Он потому и стал членкорреспондентом Академии наук СССР и получил пост директора, что своевременно угадывал перспективность той или иной научной работы, хотя это всегда было связано с определенным риском. Чернов понял, что у Ивана Сергеевича есть какая-то иная причина отказа от этой работы, но Иван Сергеевич скрывает ее и поэтому Чернов вызвал на следующий день Виктора. Это был звездный час в судьбе Виктора и он использовал его безукоризненно. Виктор рассказал Чернову о дополнительных экспериментах, проведенных якобы по собственной инициативе предприятий отрасли, а на самом деле при содействии Антона. Довод о том, что предприятия заказчика уже используют формулу Коробова, был очень сильным аргументом в пользу принятия заказа, что и было нужно Чернову в данный момент. Кроме того, Виктор подсказал Чернову, что неверность того или иного их решения или расчета всегда можно объяснить слабой технологической дисциплиной на производстве, и окончательно убедил Чернова тем, что документально доказал, что формула дает хорошие результаты именно на металле той марки стали, которую использует заказчик. Чернов задал Виктору вопрос о необходимости дополнительной проверки формулы, в ответ Виктор горячо поддержал идею проверки, одновременно высказав искреннее сожаление по поводу неверия Ивана Сергеевича в ее математическую достоверность и вообще неверия Ивана Сергеевича в это нужное дело. Чернов имел еще одну беседу с Иваном Сергеевичем, в которой Иван Сергеевич открыто признался, что он сомневается в математической строгости формулы Коробова, он так ее и назвал - "формула Коробова", и не отвечает, то есть не берет на себя ответственность за исход ее применения. Чернов и раньше знал, что Иван Сергеевич исполнительный, но недалекий работник и, понимая важность затеянного, решил организовать новую лабораторию по расчету и проверке технологических режимов прокатки труднодеформируемых сплавов. Организация такой лаборатории была, кроме всего, показателем того, насколько серьезно институт Чернова принял и поддержал идею помощи отрасли в создании новой техники. Во главе новой лаборатории Чернов поставил автора формулы, молодого перспективного ученого Коробова. Так Виктор стал Виктором Григорьевичем. ... Люсе эту историю Виктор рассказал, изобразив Ивана Сергеевича как ретрограда, злобно и тупо стоящего до последнего и против диссертации Виктора, и против ее широкого внедрения. Справедливость восторжествовала, по словам Виктора, только после того, как гениальный провидец Чернов высоко оценил Виктора и увидел в нем своего ученика и преемника. Но Виктор не сказал Люсе, что и математики, и практика, и новые эксперименты четко доказали, что формула Коробова не является универсальной, что она объясняет только небольшой эффект, действительно, проявляющийся при прокатке определенной группы сплавов. К счастью для Коробова и Чернова в число этих сплавов попадала и сталь, из которой катали заготовки для новой техники. Пока же разбирались во всем этом, пока крепили и подтягивали технологическую дисциплину на предприятиях отрасли, лаборатория под руководством Виктора Григорьевича Коробова была скомплектована и начала свою деятельность. Чернов понимал, что сделанного не воротишь, и поэтому сначала передал наиболее интересные темы от Ивана Сергеевича в лабораторию Коробова, а потом, сокращая штаты, расформировал старую лабораторию и назначил Ивана Сергеевича заместителем Виктора Григорьевича. Виктор не сказал также Люсе, что в самом начале своего восхождения по служебной лестнице, он завоевал доверие Ивана Сергеевича тем, что представил ему данные, подтверждающие идею Марчука. Из этих данных следовало, что можно увеличить производительность агрегатов на двадцать процентов, как минимум. Отчет об этой работе, проведенной в лаборатории Георгия Аркадьевича, соперника Виктора и следующего мужа Галины, Виктор получил от самой Галины. В изложении же Виктора Галина, тихо затворив за собой дверь снимаемой ими комнаты, ушла из его жизни навсегда. На самом деле развод их был очень мирным, спокойным и они до сих пор перезванивались, поддерживая друг с другом чисто приятельские отношения. И еще об одном умолчал Виктор. О Марине.
15 На банкете после защиты Коробовской диссертации Антон, наметив долгосрочную программу, как "ломать Ваньку", мельком напомнил Виктору: - Ты бы Марине позвонил. Как никак, а она тоже к твоей защите руку приложила. С Мариной Виктора познакомил Антон. Сначала он навестил вместе с Мариной Виктора в больнице в Лефортово. Марина чисто по-матерински и, как видно, от всей души подробно расспросила Виктора о госпитале, о лечении, о кормежке, об уходе, о китайской врачихе и предложила достать ей путевку на юг в знак благодарности. Слово свое Марина позже сдержала и, прощаясь после первого визита, внимательно осмотрела Виктора, погладила его по больной щеке и озабоченно сказала куда-то в пространство, то ли самой себе, то ли стоящему рядом Антону: - Совсем запущенный молодой человек. Такой симпатичный и такой запущенный. Таким с женщинами не везет, особенно поначалу. Это уж точно, таким обязательно стервы попадаются. Придется им заняться, решено. В следующий раз Антон пришел навестить Виктора один, но передал привет от Марины. Виктору он объяснил, что познакомился с Мариной в бюро по туризму и экскурсиям, что человек она самостоятельный и свободный, живет в свое удовольствие и никаких обязательств в отношениях с ней брать не надо, потому что ее твердое кредо - оставаться независимой от кого-то.