Страница:
– Вовсе не страсть, – ответила Фея. – Надоел детский сад. Хочется стать звеном в большой команде людей, которые занимаются производством…
Лицо Викентия, казавшееся неспособным к переменам в выражении, разъехалось в ухмылке, словно Фея сказала что-то очень смешное.
«Вот-вот захохочет… Совершенно негодное к беседе существо…»
– И что, по-вашему, может стать серьезной деятельностью? – с напускной хитрецой вопрошало оно.
– Я же ответила. Большой коллектив. Производство. Перспектива роста. И не бумажки перекладывать…
– Да-да, говорили… Извините. Но я про цель вообще интересуюсь. Зачем вы работу столь созидательную ищете? Цель. Понимаете? Смысл и все такое.
Ничего путного от этого разговора Фея больше не ждала, поэтому ответила резко:
– Смысл работы только в том, чтобы она позволила мне жить по-человечески. И по деньгам, и по ощущению собственной значимости.
– Жить. По-человечески. Кхе-кхе… Значит, если работа с жизнью не связана, лучше не работать?
Фее показалось, что сейчас он откинется на спинку стула и истерично захохочет.
«Уходить надо. В анальную плоскость такие расспросы…»
– Сдается мне, наша встреча была ошибкой. Я хотела поговорить про трудоустройство, а попала в театр абсурда в театре абсурда.
Фея встала.
– Извините, Фея Егоровна, – испуганно залепетал «просто Викентий». – Действительно заболтался… Присядьте на мгновение. Просто тема нашего разговора очень уж деликатная…
– Крайне деликатная, – съехидничала Фея и вновь опустилась на краешек табурета. – Я всего лишь работу ищу. Все просто: да – да, нет – нет, устраиваю – не устраиваю.
– Да-да, работу… – Казалось, Викентий очень растерялся; в поисках слов он стал испуганно оглядывать захламленную комнату. – Рабо-оту… – задумчиво протянул он, словно это стало для него неприятным открытием.
– Вы писали о вакансии менеджера по снабжению, – помогла ему Фея, совершенно не понимая, зачем это делает.
– Да, мне известно о такой должности. – Викентий опять начал наводить туман. – Вам бы понравилась такая работа.
– Возможно, – осторожно подтвердила Фея. – Наверное, поэтому вы и предложили эту вакансию мне.
– Точно, предложил, – сделал еще одно открытие Викентий.
«Разговор глухого сумасшедшего с озабоченной дурой…»
Вдруг Викентия словно озарило. Он просиял и осторожно спросил:
– Хотели бы получить это место?
– Во-первых, мне нужно побольше узнать о деталях, – не рассчитывая на ответную вменяемость, продолжила разговор Фея. – Про компанию я в Инете прочитала. Все устраивает. Неплохо, если бы вы рассказали про условия. График. Что делать. Оклад…
– Оклад! – радостно вскрикнул Викентий, до ужаса испугав Фею. Рука, сжимающая рукоятку ножа, предательски вспотела. – Как же я мог забыть про оклад?! С этого и надо было начинать! Это же моментально концентрирует внимание! Вот олух! Совсем из ума выжил… Думал, все помню!.. Все тщательно продумал, даже законспектировал. А про деньги упустил…
Он причитал, радостно хихикал, потирал раскрытую тетрадь. Не было только финального хлопка по лбу и восторженных плясок вокруг стола.
Фее еще больше захотелось встать и опрометью броситься из этого пыльного клоповника. Роковым стало любопытство, на несколько минут задержавшее ее уход.
12.30
Brazzaville: «The Clouds In Camarillo»
Ее зрительная память оставляла желать лучшего, но Фея сразу уловила изменения – в коридоре появились огромные болотные сапоги, несколько пар зимней обуви, яркие, легкомысленные шлёпки.
Они прошли в комнату. Свет выглядел еще безжизненней, пол покрывал солидный слой пыли. Огромный стол, за которым час назад восседал Викентий, исчез, не оставив никаких следов; на шкафах прибавилось мягких игрушек, взиравших на вошедших безжизненными пуговками черных глаз.
– Что будем брать? – озабоченно поинтересовался Витек. – Барахло-то копеечное натыкано.
Фея очень надеялась покопаться в ящиках стола. Теперь же не оставалось ничего другого, как бросаться к шкафам, со скрипом распахивать ветхие дверцы, выбрасывать обезличенное временем старье.
«Плакали мои грошики! Досадно и ладно. Чего переживать? Что упало, то пропало. Мне главное – как-нибудь равновесие обрести… Вельзевул недоношенный…»
Витек тем временем сорвал с карниза занавеску, аккуратно разложил ее на полу и начал скидывать все, что, по его мнению, представляло ценность. Выбор был вполне оправдан – старый радиоприемник, картина маслом, фарфоровая кукла, шкатулка под палех.
Фея вдруг представила, что внешний мир за пределами этой пыльной комнаты перестал существовать. Выключился, как электрическая лампочка. Пятиэтажная хрущоба, проталины, собачье говно на снегу, весна – все обернулось абсолютной неразмываемой чернотой. Перспектива возвращения во тьму пугала. Вернуть свет представлялось возможным, только отыскав ключик к загадке, которую загадал ей «просто Викентий».
В последнем шкафу она обнаружила толстую тетрадь. Та же потертая синяя обложка. Те же засаленные корешки страниц. Рядом лежал пистолет с толстым стволом, похожим на батон сырокопченой колбасы «Русская», универсам «Копейка» (244 рэ за кэгэ).
«Ракетница?» – предложило вариант сознание, перепаханное российскими, советскими, голливудскими штампами о мире, людях, оружии.
Фея открыла тетрадь. Маленькие буквы, топкая каллиграфическая вязь. Первую фразу она разобрала: «Я не сумасшедший». Этими словами была исписана почти треть тетради. Далее шли фамилии, факты из жизни и смерти каких-то людей, даты встреч. Бoльшая часть этих записей была перечеркнута крест-накрест, словно они сделаны зря.
Последняя запись была о Фее Егоровне Яшиной. В скобочках рядом с фамилией над пустотой чистого листа повисла строчка: «…Пожалуй, мне больше надеяться не на что. Это последний шанс предотвратить экспансию». Выше струились выписки из каких-то протоколов, заключений. Среди прочего сразу бросилась фраза «ФЕЯ погибла 13 сентября 1999 года. Взрыв дома на Каширском шоссе».
Фея захлопнула тетрадь.
Пронеслась спасительная мысль: «Зря, парниша, ты уверял себя, что – не сумасшедший. Дудки! – диагноз налицо…»
К этому времени Витек аккуратно рассортировал собранный хлам и завернул его в занавеску. Недовольно буркнул:
– Испаряемся. Деньги-то нашла?
Девушка помотала головой.
– Пальчики тут мои повсюду, – важно пробасил Витек киношную фразу и закинул огромный узел на плечо. – Может, подожжем все к едрене фене?
– Вали-вали! – охладила юный пыл Фея. – Приватизация народного имущества должна проводиться доброжелательно и без фанатизма.
11.10
Lacrimosa: «Der Morgen Danach»
– Фея Егоровна, я готов официально предложить вам работу. – Викентий оправился от неожиданно нахлынувшей радости и постарался напустить на себя серьезный вид. – Работу с неплохим окладом.
Бесполезно – Фея не верила ни одному его слову. Иронично поинтересовалась:
– Я готова официально принять предложение. Вы объясните, наконец, что делать?
– Нет-нет-нет! – заторопился он. – Мы с этого начинали. Теперь давайте лучше о деньгах. Сразу. Сколько вы хотите?
«Блин, опять за свое. Озабоченный кровосос. Все никак не может подкрасться к моей невинности. Окольные пути ищет…»
– Вы издеваетесь? Мне необходимо знать свои будущие обязанности, смогу ли я соответствовать…
– Не переживайте, – зачастил Викентий, – работа несложная. Единственное – потребуется умение убеждать людей.
«Проституция. Консумация. Блятство…» – выстраивала предположения Фея.
– Не наводите туман. Я не согласна принимать предложение, пока вы не расскажите о деталях. Если не умеете выражаться ясно, просто опишите поэтапно – первое, второе, третье – что я должна делать.
Викентий замолчал, посерел лицом.
«Ага, сейчас я получу самое туманное описание интимных услуг!..» – подумала Фея и ошиблась.
Викентий через силу проговорил:
– Первое – нужно приходить к определенным людям, знакомиться, стараться им понравиться, войти в доверие. Второе – через определенное время… э-э-э… конечно, когда они будут готовы… нужно объяснять им, что они… мертвы.
Викентий словно захлебнулся последним словом. Повисшая пауза, наполняясь тишиной, стала угрожающе тяжелой. Викентий смотрел в стол, голова его опустилась ниже плеч. Наконец, он произнес:
– Сколько вы хотите за такую работу?
– Вы сумасшедший? – только и нашлась Фея.
– Увы, нет. Так сколько? Всего лишь подходить, знакомиться, говорить…
– И никакого интима? – спросила Фея, почувствовав себя полной дурой.
– Абсолютно.
– Я должна шантажировать этих людей?
– Совсем холодно.
Следующий вопрос прозвучал через минуту тишины:
– Зачем вам это? Я должна знать, иначе не смогу обдумать предложение.
– Считайте прихотью богатого чудака.
– А на самом деле?
– На самом деле я предлагаю вам десять тысяч за каждую успешную операцию и пять ежемесячно, независимо от результатов работы. Свободный график. Беседы с клиентом записывать не надо. Я смогу проверить, о чем вы разговаривали.
Фея хлопала глазами.
«Наверное, я сейчас должна упасть в обморок. Очнувшись, спросить: „Извините, вы не могли бы повторить цифирки? Мне кажется, я вас неправильно поняла“. По сценарию он добродушно отвечает: „Правильно, правильно. Выпейте водички…“»
– Фея Егоровна, это хорошее предложение. Впрочем, если у вас есть возражения или пожелания, я готов…
– Кулера у вас, конечно, нет?
– Кулера? Что это такое?
– Проехали. Водичка у вас только из-под крана?
– Нет-нет-нет. – Викентий протянул руку к подоконнику и выдернул из-за занавески графин. Пошарил под столом, вытянул стакан, плеснул в него воды.
– Чистый? – спросила Фея.
Викентий неопределенно дернул плечами – похоже, он даже не понял вопроса.
– У вас, может, и социалка обширная? Страховка, стоматолог, психолог-массажист?
– Простите… Давайте я ничего такого предлагать вам не буду. Готов поднять ежемесячный оклад до шести тысяч. И деньги вперед.
Только сейчас Фея почувствовала, что ее ноги выстукивают по разбитому паркету нервную дробь, руки суетливо теребят многочисленные завязки рюкзачка.
Мир переворачивался. Как ни нелепо, в этом доме для отпетых неудачников она начинала чувствовать, что может превратиться из жалкой падчерицы в королеву бала.
«Может, он просто усыпляет мое внимание?.. Потом насмерть присосется своими щупальцами…»
– Викентий, вы заинтриговали меня. Но я должна подумать, – произнесла она заготовленную фразу.
Викентий заерзал на стуле:
– К сожалению, не могу дать вам времени… Вот деньги. – Он суетливо пошарил в недрах своего двухтумбового хозяйства, достал стопку купюр и положил на стол.
Фея не шелохнулась.
– А если эти люди не захотят меня слушать? Если я им про смерть, а они: «Не пошли бы вы, девушка, покурить бамбук?»… Тогда премия выплачивается?
– Нет, – строго ответил Викентий. – Люди должны поверить вашим доказательствам их собственной смерти. Доказательства я вам предоставлю.
– Но это же абсурд! – в отчаянии воскликнула Фея.
– Не более, чем все это, – неопределенно выразился Викентий и сделал руками движение, будто ласково гладит огромный глобус. – Я готов поднять ваш оклад до семи тысяч в месяц.
– Долларов? – Фея тупила, чтобы выкроить еще секундочку времени.
– Долларов, – устало согласился Викентий.
– Просто знакомлюсь, болтаю, а потом – бац! – «мой хороший, ты уже мертв»?
– Совершенно верно.
– А трудовой договор?
– Зачем? Я вам и так верю.
– Я не верю.
– Восемь тысяч. И вы ничего не теряете. – Викентий пополнил стопку купюр.
– Я могу не увольняться со старой работы?
– Пожалуйста.
Викентий закрыл глаза. Румянец на его щеках приобрел почти помидорный цвет.
Воспользовавшись паузой, Фея протянула руку за одной из купюр. Она выглядела единственно настоящим объектом из всего, что окружало ее в этой комнате. Шкафы, «просто Викентий», хлам со всех сторон, стол, сама Фея – все показалось зыбким по сравнению с убедительностью ста баксов.
– Я попробую… – неуверенно, словно сама себе прошептала она.
Викентий услышал и приглашающе кивнул на купюры.
Фея собрала деньги, настороженно зыркая в его сторону («Вдруг кинется, обнажит зубы, наотмашь меня кастетом в глаз…»), уселась на табурет.
Викентий не смотрел в ее сторону. Он перелистывал свою тетрадь, позой выдавая ожидание ее ухода. Дрожащими руками Фея утрамбовывала купюры в худенький кошелек. Она ощущала, как комната стремительно тонет в пыльной духоте. Словно тонны барахла, расставленного по полкам, стали усердно источать накопленную годами старость.
– Как мы будем связываться друг с другом?
Этот вопрос вновь загнал Викентия в тупик. Он ответил не сразу, видимо, тысячу раз взвесив все варианты:
– Давайте как в первый раз – письмом. Я буду оставлять координаты ваших будущих клиентов. Деньги можно также в почтовый ящик…
– Нет. Я не поленюсь появляться здесь раз в месяц.
– Как угодно. – Викентий пожал плечами. Во всей его фигуре, словах, интонациях ощущалось угасание интереса к беседе. – Вот информация о первом вашем… э-э-э… подопечном.
– Извольте.
В Фее напряглась какая-то струна. Она почувствовала, как накопившаяся за время разговора тревога вот-вот выльется в какой-нибудь неадекватный поступок. Она могла заорать-завизжать, обрушить шкаф или врезать рюкзаком по лысине Викентия.
Тем временем он вновь погрузил руку под крышку стола, выхватил оттуда большую фотографию и, не взглянув на нее, перекинул Фее.
Она сразу узнала этот снимок. Институтский. Последний курс. Все молодые, почти все уверенные в себе. Так уверены, что на глянце даже сейчас оживает вызывающий блеск глаз. Вызывающий судьбу на бой.
Лицо клиента, точнее клиентки, обведено ровным кругом. («Словно циркулем чертили», – промелькнуло в голове.) Тогда она носила длинные волосы и ярко красила губы. Да, еще у нее были огромные круглые серьги. Семь лет назад на этом лице светилось ожидание – «этот мир вот-вот свалится к моим ногам». Это было лицо Феи Яшиной.
Дальше все происходило молча. Внутренности девушки наполнились паникой, здравомыслие и самоконтроль дружно готовилось покинуть тело.
«Не думать!.. Не думать!..» – уговаривала себя Фея, догадываясь, что неожиданная, но верная мысль о том, почему она оказалась, кхе-кхе, первым клиентом Викентия, может доконать ее до бесчувствия и беспамятства.
Она встала, развернулась и быстро зашагала к выходу, пока сдерживаясь и не переходя на бег.
Уже в коридоре она услышала голос Викентия:
– Извините, бога ради! Я перепутал! Не та фотография! Постойте!
– Я пришлю другую! – услышала она уже за дверью и кинулась вниз по лестнице.
12.50
Звери: «Районы, кварталы»
– Ну, покедова, бабанька, – сказал Витек и взвалил тюк со старьем на худенькое плечико. – Даст бог, свидимся, – совсем по-взрослому добавил он.
Front Line Assembly: «Fragment»
Перепаханный шрамами асфальт, выкорчеванные бордюры. Из образовавшихся провалов частенько выскакивают толстые ленивые крысы. У них свой город под этим оазисом, который торжественно назван зоной отдыха «Очаково».
Очаковское озеро с одной стороны закатано в бетон, с другой засижено до проплешин на траве (летом) и леденеющих мусорных пятен (зимой). Осколки стекла на плитах неизвестного предназначения (для удобства купающихся?), беспорядочно уложенных между водой и покореженной прогулочной дорожкой. Загаженный перелесок между озером и надгробиями серых домов, окна которых должны давно ослепнуть от всего здесь происходящего.
Огромный щит «Купаться запрещено» так и не стал предостережением для большинства завсегдатаев этих берегов. Так же, как некоторая сложность проезда в чахлые кущи «зеленой зоны» редко мешает автолюбителям парковаться прямо у деревьев, оставляя за собой безобразное переплетение вырезанных в земле следов.
Даже в промозглые весенние вечера здесь полно людей – рабочим из коммунальных служб, как правило, не хватает следующего дня, чтобы убрать все пакеты, бутылки, тряпье. На бычки давно не обращают внимания – они превратились в естественный земной покров.
Витек с трепетом приближался к костру, умирающему среди деревьев, изуродованных любителями свежего хвороста. Сегодняшний день мог стать самым счастливым в его жизни.
Во-первых, он побывал там, где появлялось это робкое существо, к которому он по-прежнему не знал, как относиться. Раньше Витьку не удавалось проникнуть в святая святых, где оно экспериментировало неумелым вмешательством в дела людей. Сегодня мальчик не удержался – привлек бедную девушку. Единственная соринка в зарождающемся чувстве победы.
Во-вторых, он вытащил часть вещей, которые накапливались там много лет. Он не понимал принципы и смысл коллекционирования. Похороненные в шкафу, эти предметы отнимали самостоятельность у запутавшихся владельцев.
В-третьих, Витек отсрочил роковые открытия, которые ждут Фею.
Мальчик похлопал по кошельку, изрядно оттягивающему карман. Он не побоялся взять его к ребятам. Как талисман? Гарантию спасения? Подкуп? Витек и сам не знал, вполне допуская, что в результате сегодняшней встречи лишится не только денег.
– О-о-о-о-о-о!!! Глинозем приперся! – заорали бухие пацаны.
Все они были года на два-три старше Витька. Одеты так же небрежно. Распахнутое, свисающее, дырявое. Поэтому и жались к засыпающим огонькам костра. Некоторые натирали о себя накрашенных девиц, ловко и требовательно хватая за чуть выступившие части. Все уже приняли свою дозу и теперь умиротворенно допивали горячительное, готовясь расходиться по домам.
Витек закурил, почти не вслушиваясь в неторопливое повествование местного клоуна Вари об очередных жестких разборках. Варя чутко относился к любому невниманию.
– Чудовище, у тебя мурло такое, словно на ледоходе плывешь, – подкатил он к Витьку. – Ты щитки принес?
– На завтра же договаривались… – опешил Витек.
– Зачем тянуть? Аппаратура с собой. Допьем и быстренько мультик отработаем. Девки у нас технически развитые, с титьками, снимут круче, чем у ваххабитов по телевизору.
Компания послушно заржала.
– Темно же, – возразил Витек. Вообще-то он пришел ради того, чтобы отговорить ребят от затеи снимать драку, но не ожидал, что они так скоро сядут на эту тему.
– У тебя фары горят так фанатично – никакой подсветки не надо.
Снова гогот. Жека, усердно ковыряя что-то в джинсах у Леры, авторитетно заявил:
– Отчаянно дерзкий ты типец, Глинозем. Не вибрируй, к Вепрю в подъезд пойдем. У него там прожекторы такие – ледовое шоу снимать можно!
И в этот момент, даже как следует не испугавшись, Витек решился:
– Гнилой план, пацаны. Не буду я сниматься.
Пацаны, потрясенные дерзостью, на минуту умолкли.
Наконец, самый спокойный – толстый увалень Грек произнес:
– Мы же тебя не в попку пороться зовем. Ты нам весь фестиваль завалишь.
Витька пригласили сниматься в любительском видео. Произошло это так:
– Концепция такова, – красиво обозначил курс Кучерена (самый продвинутый в команде), – снимаем happy slapping. Это пока модно, но уже требуется разнообразие. У нас, в отличие от обычной чернухи, в хлам метелим малолетку. Жертва – наш уважаемый и талантливый Глинозем. Ставим его корчи в Сеть. Морды активистов штрихуем. Люди залипают, чешут бестолковые репы, тревожно шевелят рогами.
– Можно его девочкой нарядить, – вмешался Крест, единственный в компании, кто сидел на винте[5] (за это его не особо уважали).
– Потом делаем разоблачительное видео. – Кучерена не обратил внимания на предложение торчка. – Глинозем, как конь довольный, двигает, что видео – липа и подстава. Лера с сердобольным лицом берет интервью. Текст лучше Comedy Club’а напишем. Остальное – детали.
О деталях говорили долго и много – о том, как легко сделают трафик на серваке у брата Кучерены, о перспективах попадания целого выводка родственных сайтов в топ100 Яндекса, как брат будет платить за контент.
Собираясь в перелеске у костра, пацаны весь морозный март обсуждали будущие ролики – метаморфозы мелированного лобка Лены Катиной, расстрел бронированной маршрутки первого сенегальского миллионера Москвы, следующие роли Витька.
– Потом можем для прикола его по-настоящему зарезать, – предложил как-то Крест, – и на лбу кровью нарисовать: «Россия – вечный лохотрон».
– Нерационально, и на лбу этого чучела не поместится, – возразил Кучерена. – Будем стараться в УК глубоко не завязнуть. Чтобы отходы были.
Пацаны, несмотря на льготный пятнадцатилетний возраст, по поводу Уголовного кодекса, конечно, дергались, но Кучерена со слов брата авторитетно объяснял, что им подходит всего-то одиннадцать статей, к тому же «мы не способны в полной мере осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий, мы интеллектуально-личностно незрелы, и вообще у брата все ходы заточены и закамуфлированы, ни один ушлепок не вкурит».
Решили месяца через три слезать с конвейера, переходить на легальное видео – организовать любительский кружок в школе. Про трудовые будни учителей снимать, про правильных патриотов.
– У Косматой потрясный цифровик. Аппаратуры – студию можно делать. Если чернуху надрочимся лепить, потом и из репетиции школьного оркестра фееричную картинку сошьем…
Обычно встречи заканчивались тем, что ребята обсуждали способы покорения аудитории и старательно взвешивали грядущую популярность, особо в ней не сомневаясь.
Во всех этих планах Витьку отводилась второстепенная роль, но, поскольку раскрутка должна была начаться именно с него, пацаны очень чутко отреагировали на наглое заявление.
– Чмо хитровылизанное! Лихо ты нас на вилы ставишь!.. – начал Вепрь.
Витек еле увернулся от опорожненной пивной бутылки, прицельно брошенной ему в голову.
– Мы тебе, зверь, безоблачное существование в этом районе пообещали. Сладкую жизнь с мокрыми письками! – возмутился Жека. – А ты по ходу решил жопой пузыри пустить и на измену сесть?!
Крест завелся не сразу, но агрессивно:
– Я этому шлоепонцу писклявому голову топором отрублю! – И бросился на Витька.
– Подожди, Крест, – остановил нарка Кучерена. – Надо разобраться. Глинозем, ты мозга не лепи, Нижневартовск-на-Оби… Ты чего залупился-то? Пошто аки скот художников обижаешь?
И здесь Витьку предстояло сказать самое страшное:
– Я тогда специально вызвался. Чтобы помешать вам.
– Ты же не хочешь, чтобы мы какого-нибудь молодого ганджубаса на улице поймали и до смерти уделали? – увещевал Кучерена.
– Не хочу.
– На кой болт тогда здесь разглагольствуешь?
Витек жалел, что не умеет говорить правильно и красиво. Блестящими от отчаяния глазами он оглядел столпившихся перед огнем. Пламя сдалось темноте. Шесть парней, две девки, костер, оставивший после себя тревожно мигающие глаза углей на холодной земле, грязная снежная каша, равнодушный свет окон сквозь кости озябших деревьев… Паршивый антураж для откровений.
– Мы порочны, глухи, лицемерны и несчастны. Безнадежно неисправимы. Напичканы иллюзиями собственной жизни, собственных мыслей, свободы, вечности. Всё не так, как вы думаете. Все не так, как думаю я. Надо стараться понять. А вы хотите запутать и себя, и других. Будто гадость, которую вы сделаете, что-то значит.
Сначала произносить заученный текст было стыдно. Витек понимал – его изобьют, прогонят, но он так часто проговаривал эти слова, мысленно вступив в круг тех, общения с которыми искал долгие месяцы, что уже не мог удержаться. Он не успевал отбарабанить все отрепетированные фразы, стараясь быстрее дойти до конца и не упустить самого главного.
– Вы хотите совершить много ненужных и некрасивых дел только ради того, чтобы плюнуть ими в человечество. Вы не думаете о том, что не все слова утратили свою изначальную силу, не все дела – созидательную и разрушительную мощь. Это простаки воображают, будто все уже придумано и воплощено. И нельзя, например, чтобы у солнца выросла черная бахрома по краям. Можно. А уж для того, чтобы воспламенить словом и делом такие чувства, как ненависть и похоть, никаких нанотехнологий не требуется…
Удивительно было, что ему дали сказать так много. Сигнал дал Кучерена:
– Все это мы понимаем, но лучше бы ты рассказал, как роботы ибуцца.
– У хлопчика опять батарейки сели, – мрачно констатировал Грек. – Мы помочь просили, а он устроил цирк дю Солей.[6]
Лицо Викентия, казавшееся неспособным к переменам в выражении, разъехалось в ухмылке, словно Фея сказала что-то очень смешное.
«Вот-вот захохочет… Совершенно негодное к беседе существо…»
– И что, по-вашему, может стать серьезной деятельностью? – с напускной хитрецой вопрошало оно.
– Я же ответила. Большой коллектив. Производство. Перспектива роста. И не бумажки перекладывать…
– Да-да, говорили… Извините. Но я про цель вообще интересуюсь. Зачем вы работу столь созидательную ищете? Цель. Понимаете? Смысл и все такое.
Ничего путного от этого разговора Фея больше не ждала, поэтому ответила резко:
– Смысл работы только в том, чтобы она позволила мне жить по-человечески. И по деньгам, и по ощущению собственной значимости.
– Жить. По-человечески. Кхе-кхе… Значит, если работа с жизнью не связана, лучше не работать?
Фее показалось, что сейчас он откинется на спинку стула и истерично захохочет.
«Уходить надо. В анальную плоскость такие расспросы…»
– Сдается мне, наша встреча была ошибкой. Я хотела поговорить про трудоустройство, а попала в театр абсурда в театре абсурда.
Фея встала.
– Извините, Фея Егоровна, – испуганно залепетал «просто Викентий». – Действительно заболтался… Присядьте на мгновение. Просто тема нашего разговора очень уж деликатная…
– Крайне деликатная, – съехидничала Фея и вновь опустилась на краешек табурета. – Я всего лишь работу ищу. Все просто: да – да, нет – нет, устраиваю – не устраиваю.
– Да-да, работу… – Казалось, Викентий очень растерялся; в поисках слов он стал испуганно оглядывать захламленную комнату. – Рабо-оту… – задумчиво протянул он, словно это стало для него неприятным открытием.
– Вы писали о вакансии менеджера по снабжению, – помогла ему Фея, совершенно не понимая, зачем это делает.
– Да, мне известно о такой должности. – Викентий опять начал наводить туман. – Вам бы понравилась такая работа.
– Возможно, – осторожно подтвердила Фея. – Наверное, поэтому вы и предложили эту вакансию мне.
– Точно, предложил, – сделал еще одно открытие Викентий.
«Разговор глухого сумасшедшего с озабоченной дурой…»
Вдруг Викентия словно озарило. Он просиял и осторожно спросил:
– Хотели бы получить это место?
– Во-первых, мне нужно побольше узнать о деталях, – не рассчитывая на ответную вменяемость, продолжила разговор Фея. – Про компанию я в Инете прочитала. Все устраивает. Неплохо, если бы вы рассказали про условия. График. Что делать. Оклад…
– Оклад! – радостно вскрикнул Викентий, до ужаса испугав Фею. Рука, сжимающая рукоятку ножа, предательски вспотела. – Как же я мог забыть про оклад?! С этого и надо было начинать! Это же моментально концентрирует внимание! Вот олух! Совсем из ума выжил… Думал, все помню!.. Все тщательно продумал, даже законспектировал. А про деньги упустил…
Он причитал, радостно хихикал, потирал раскрытую тетрадь. Не было только финального хлопка по лбу и восторженных плясок вокруг стола.
Фее еще больше захотелось встать и опрометью броситься из этого пыльного клоповника. Роковым стало любопытство, на несколько минут задержавшее ее уход.
12.30
Brazzaville: «The Clouds In Camarillo»
Ее зрительная память оставляла желать лучшего, но Фея сразу уловила изменения – в коридоре появились огромные болотные сапоги, несколько пар зимней обуви, яркие, легкомысленные шлёпки.
Они прошли в комнату. Свет выглядел еще безжизненней, пол покрывал солидный слой пыли. Огромный стол, за которым час назад восседал Викентий, исчез, не оставив никаких следов; на шкафах прибавилось мягких игрушек, взиравших на вошедших безжизненными пуговками черных глаз.
– Что будем брать? – озабоченно поинтересовался Витек. – Барахло-то копеечное натыкано.
Фея очень надеялась покопаться в ящиках стола. Теперь же не оставалось ничего другого, как бросаться к шкафам, со скрипом распахивать ветхие дверцы, выбрасывать обезличенное временем старье.
«Плакали мои грошики! Досадно и ладно. Чего переживать? Что упало, то пропало. Мне главное – как-нибудь равновесие обрести… Вельзевул недоношенный…»
Витек тем временем сорвал с карниза занавеску, аккуратно разложил ее на полу и начал скидывать все, что, по его мнению, представляло ценность. Выбор был вполне оправдан – старый радиоприемник, картина маслом, фарфоровая кукла, шкатулка под палех.
Фея вдруг представила, что внешний мир за пределами этой пыльной комнаты перестал существовать. Выключился, как электрическая лампочка. Пятиэтажная хрущоба, проталины, собачье говно на снегу, весна – все обернулось абсолютной неразмываемой чернотой. Перспектива возвращения во тьму пугала. Вернуть свет представлялось возможным, только отыскав ключик к загадке, которую загадал ей «просто Викентий».
В последнем шкафу она обнаружила толстую тетрадь. Та же потертая синяя обложка. Те же засаленные корешки страниц. Рядом лежал пистолет с толстым стволом, похожим на батон сырокопченой колбасы «Русская», универсам «Копейка» (244 рэ за кэгэ).
«Ракетница?» – предложило вариант сознание, перепаханное российскими, советскими, голливудскими штампами о мире, людях, оружии.
Фея открыла тетрадь. Маленькие буквы, топкая каллиграфическая вязь. Первую фразу она разобрала: «Я не сумасшедший». Этими словами была исписана почти треть тетради. Далее шли фамилии, факты из жизни и смерти каких-то людей, даты встреч. Бoльшая часть этих записей была перечеркнута крест-накрест, словно они сделаны зря.
Последняя запись была о Фее Егоровне Яшиной. В скобочках рядом с фамилией над пустотой чистого листа повисла строчка: «…Пожалуй, мне больше надеяться не на что. Это последний шанс предотвратить экспансию». Выше струились выписки из каких-то протоколов, заключений. Среди прочего сразу бросилась фраза «ФЕЯ погибла 13 сентября 1999 года. Взрыв дома на Каширском шоссе».
Фея захлопнула тетрадь.
Пронеслась спасительная мысль: «Зря, парниша, ты уверял себя, что – не сумасшедший. Дудки! – диагноз налицо…»
К этому времени Витек аккуратно рассортировал собранный хлам и завернул его в занавеску. Недовольно буркнул:
– Испаряемся. Деньги-то нашла?
Девушка помотала головой.
– Пальчики тут мои повсюду, – важно пробасил Витек киношную фразу и закинул огромный узел на плечо. – Может, подожжем все к едрене фене?
– Вали-вали! – охладила юный пыл Фея. – Приватизация народного имущества должна проводиться доброжелательно и без фанатизма.
11.10
Lacrimosa: «Der Morgen Danach»
– Фея Егоровна, я готов официально предложить вам работу. – Викентий оправился от неожиданно нахлынувшей радости и постарался напустить на себя серьезный вид. – Работу с неплохим окладом.
Бесполезно – Фея не верила ни одному его слову. Иронично поинтересовалась:
– Я готова официально принять предложение. Вы объясните, наконец, что делать?
– Нет-нет-нет! – заторопился он. – Мы с этого начинали. Теперь давайте лучше о деньгах. Сразу. Сколько вы хотите?
«Блин, опять за свое. Озабоченный кровосос. Все никак не может подкрасться к моей невинности. Окольные пути ищет…»
– Вы издеваетесь? Мне необходимо знать свои будущие обязанности, смогу ли я соответствовать…
– Не переживайте, – зачастил Викентий, – работа несложная. Единственное – потребуется умение убеждать людей.
«Проституция. Консумация. Блятство…» – выстраивала предположения Фея.
– Не наводите туман. Я не согласна принимать предложение, пока вы не расскажите о деталях. Если не умеете выражаться ясно, просто опишите поэтапно – первое, второе, третье – что я должна делать.
Викентий замолчал, посерел лицом.
«Ага, сейчас я получу самое туманное описание интимных услуг!..» – подумала Фея и ошиблась.
Викентий через силу проговорил:
– Первое – нужно приходить к определенным людям, знакомиться, стараться им понравиться, войти в доверие. Второе – через определенное время… э-э-э… конечно, когда они будут готовы… нужно объяснять им, что они… мертвы.
Викентий словно захлебнулся последним словом. Повисшая пауза, наполняясь тишиной, стала угрожающе тяжелой. Викентий смотрел в стол, голова его опустилась ниже плеч. Наконец, он произнес:
– Сколько вы хотите за такую работу?
– Вы сумасшедший? – только и нашлась Фея.
– Увы, нет. Так сколько? Всего лишь подходить, знакомиться, говорить…
– И никакого интима? – спросила Фея, почувствовав себя полной дурой.
– Абсолютно.
– Я должна шантажировать этих людей?
– Совсем холодно.
Следующий вопрос прозвучал через минуту тишины:
– Зачем вам это? Я должна знать, иначе не смогу обдумать предложение.
– Считайте прихотью богатого чудака.
– А на самом деле?
– На самом деле я предлагаю вам десять тысяч за каждую успешную операцию и пять ежемесячно, независимо от результатов работы. Свободный график. Беседы с клиентом записывать не надо. Я смогу проверить, о чем вы разговаривали.
Фея хлопала глазами.
«Наверное, я сейчас должна упасть в обморок. Очнувшись, спросить: „Извините, вы не могли бы повторить цифирки? Мне кажется, я вас неправильно поняла“. По сценарию он добродушно отвечает: „Правильно, правильно. Выпейте водички…“»
– Фея Егоровна, это хорошее предложение. Впрочем, если у вас есть возражения или пожелания, я готов…
– Кулера у вас, конечно, нет?
– Кулера? Что это такое?
– Проехали. Водичка у вас только из-под крана?
– Нет-нет-нет. – Викентий протянул руку к подоконнику и выдернул из-за занавески графин. Пошарил под столом, вытянул стакан, плеснул в него воды.
– Чистый? – спросила Фея.
Викентий неопределенно дернул плечами – похоже, он даже не понял вопроса.
– У вас, может, и социалка обширная? Страховка, стоматолог, психолог-массажист?
– Простите… Давайте я ничего такого предлагать вам не буду. Готов поднять ежемесячный оклад до шести тысяч. И деньги вперед.
Только сейчас Фея почувствовала, что ее ноги выстукивают по разбитому паркету нервную дробь, руки суетливо теребят многочисленные завязки рюкзачка.
Мир переворачивался. Как ни нелепо, в этом доме для отпетых неудачников она начинала чувствовать, что может превратиться из жалкой падчерицы в королеву бала.
«Может, он просто усыпляет мое внимание?.. Потом насмерть присосется своими щупальцами…»
– Викентий, вы заинтриговали меня. Но я должна подумать, – произнесла она заготовленную фразу.
Викентий заерзал на стуле:
– К сожалению, не могу дать вам времени… Вот деньги. – Он суетливо пошарил в недрах своего двухтумбового хозяйства, достал стопку купюр и положил на стол.
Фея не шелохнулась.
– А если эти люди не захотят меня слушать? Если я им про смерть, а они: «Не пошли бы вы, девушка, покурить бамбук?»… Тогда премия выплачивается?
– Нет, – строго ответил Викентий. – Люди должны поверить вашим доказательствам их собственной смерти. Доказательства я вам предоставлю.
– Но это же абсурд! – в отчаянии воскликнула Фея.
– Не более, чем все это, – неопределенно выразился Викентий и сделал руками движение, будто ласково гладит огромный глобус. – Я готов поднять ваш оклад до семи тысяч в месяц.
– Долларов? – Фея тупила, чтобы выкроить еще секундочку времени.
– Долларов, – устало согласился Викентий.
– Просто знакомлюсь, болтаю, а потом – бац! – «мой хороший, ты уже мертв»?
– Совершенно верно.
– А трудовой договор?
– Зачем? Я вам и так верю.
– Я не верю.
– Восемь тысяч. И вы ничего не теряете. – Викентий пополнил стопку купюр.
– Я могу не увольняться со старой работы?
– Пожалуйста.
Викентий закрыл глаза. Румянец на его щеках приобрел почти помидорный цвет.
Воспользовавшись паузой, Фея протянула руку за одной из купюр. Она выглядела единственно настоящим объектом из всего, что окружало ее в этой комнате. Шкафы, «просто Викентий», хлам со всех сторон, стол, сама Фея – все показалось зыбким по сравнению с убедительностью ста баксов.
– Я попробую… – неуверенно, словно сама себе прошептала она.
Викентий услышал и приглашающе кивнул на купюры.
Фея собрала деньги, настороженно зыркая в его сторону («Вдруг кинется, обнажит зубы, наотмашь меня кастетом в глаз…»), уселась на табурет.
Викентий не смотрел в ее сторону. Он перелистывал свою тетрадь, позой выдавая ожидание ее ухода. Дрожащими руками Фея утрамбовывала купюры в худенький кошелек. Она ощущала, как комната стремительно тонет в пыльной духоте. Словно тонны барахла, расставленного по полкам, стали усердно источать накопленную годами старость.
– Как мы будем связываться друг с другом?
Этот вопрос вновь загнал Викентия в тупик. Он ответил не сразу, видимо, тысячу раз взвесив все варианты:
– Давайте как в первый раз – письмом. Я буду оставлять координаты ваших будущих клиентов. Деньги можно также в почтовый ящик…
– Нет. Я не поленюсь появляться здесь раз в месяц.
– Как угодно. – Викентий пожал плечами. Во всей его фигуре, словах, интонациях ощущалось угасание интереса к беседе. – Вот информация о первом вашем… э-э-э… подопечном.
– Извольте.
В Фее напряглась какая-то струна. Она почувствовала, как накопившаяся за время разговора тревога вот-вот выльется в какой-нибудь неадекватный поступок. Она могла заорать-завизжать, обрушить шкаф или врезать рюкзаком по лысине Викентия.
Тем временем он вновь погрузил руку под крышку стола, выхватил оттуда большую фотографию и, не взглянув на нее, перекинул Фее.
Она сразу узнала этот снимок. Институтский. Последний курс. Все молодые, почти все уверенные в себе. Так уверены, что на глянце даже сейчас оживает вызывающий блеск глаз. Вызывающий судьбу на бой.
Лицо клиента, точнее клиентки, обведено ровным кругом. («Словно циркулем чертили», – промелькнуло в голове.) Тогда она носила длинные волосы и ярко красила губы. Да, еще у нее были огромные круглые серьги. Семь лет назад на этом лице светилось ожидание – «этот мир вот-вот свалится к моим ногам». Это было лицо Феи Яшиной.
Дальше все происходило молча. Внутренности девушки наполнились паникой, здравомыслие и самоконтроль дружно готовилось покинуть тело.
«Не думать!.. Не думать!..» – уговаривала себя Фея, догадываясь, что неожиданная, но верная мысль о том, почему она оказалась, кхе-кхе, первым клиентом Викентия, может доконать ее до бесчувствия и беспамятства.
Она встала, развернулась и быстро зашагала к выходу, пока сдерживаясь и не переходя на бег.
Уже в коридоре она услышала голос Викентия:
– Извините, бога ради! Я перепутал! Не та фотография! Постойте!
– Я пришлю другую! – услышала она уже за дверью и кинулась вниз по лестнице.
12.50
Звери: «Районы, кварталы»
– Ну, покедова, бабанька, – сказал Витек и взвалил тюк со старьем на худенькое плечико. – Даст бог, свидимся, – совсем по-взрослому добавил он.
Front Line Assembly: «Fragment»
Перепаханный шрамами асфальт, выкорчеванные бордюры. Из образовавшихся провалов частенько выскакивают толстые ленивые крысы. У них свой город под этим оазисом, который торжественно назван зоной отдыха «Очаково».
Очаковское озеро с одной стороны закатано в бетон, с другой засижено до проплешин на траве (летом) и леденеющих мусорных пятен (зимой). Осколки стекла на плитах неизвестного предназначения (для удобства купающихся?), беспорядочно уложенных между водой и покореженной прогулочной дорожкой. Загаженный перелесок между озером и надгробиями серых домов, окна которых должны давно ослепнуть от всего здесь происходящего.
Огромный щит «Купаться запрещено» так и не стал предостережением для большинства завсегдатаев этих берегов. Так же, как некоторая сложность проезда в чахлые кущи «зеленой зоны» редко мешает автолюбителям парковаться прямо у деревьев, оставляя за собой безобразное переплетение вырезанных в земле следов.
Даже в промозглые весенние вечера здесь полно людей – рабочим из коммунальных служб, как правило, не хватает следующего дня, чтобы убрать все пакеты, бутылки, тряпье. На бычки давно не обращают внимания – они превратились в естественный земной покров.
Витек с трепетом приближался к костру, умирающему среди деревьев, изуродованных любителями свежего хвороста. Сегодняшний день мог стать самым счастливым в его жизни.
Во-первых, он побывал там, где появлялось это робкое существо, к которому он по-прежнему не знал, как относиться. Раньше Витьку не удавалось проникнуть в святая святых, где оно экспериментировало неумелым вмешательством в дела людей. Сегодня мальчик не удержался – привлек бедную девушку. Единственная соринка в зарождающемся чувстве победы.
Во-вторых, он вытащил часть вещей, которые накапливались там много лет. Он не понимал принципы и смысл коллекционирования. Похороненные в шкафу, эти предметы отнимали самостоятельность у запутавшихся владельцев.
В-третьих, Витек отсрочил роковые открытия, которые ждут Фею.
Мальчик похлопал по кошельку, изрядно оттягивающему карман. Он не побоялся взять его к ребятам. Как талисман? Гарантию спасения? Подкуп? Витек и сам не знал, вполне допуская, что в результате сегодняшней встречи лишится не только денег.
– О-о-о-о-о-о!!! Глинозем приперся! – заорали бухие пацаны.
Все они были года на два-три старше Витька. Одеты так же небрежно. Распахнутое, свисающее, дырявое. Поэтому и жались к засыпающим огонькам костра. Некоторые натирали о себя накрашенных девиц, ловко и требовательно хватая за чуть выступившие части. Все уже приняли свою дозу и теперь умиротворенно допивали горячительное, готовясь расходиться по домам.
Витек закурил, почти не вслушиваясь в неторопливое повествование местного клоуна Вари об очередных жестких разборках. Варя чутко относился к любому невниманию.
– Чудовище, у тебя мурло такое, словно на ледоходе плывешь, – подкатил он к Витьку. – Ты щитки принес?
– На завтра же договаривались… – опешил Витек.
– Зачем тянуть? Аппаратура с собой. Допьем и быстренько мультик отработаем. Девки у нас технически развитые, с титьками, снимут круче, чем у ваххабитов по телевизору.
Компания послушно заржала.
– Темно же, – возразил Витек. Вообще-то он пришел ради того, чтобы отговорить ребят от затеи снимать драку, но не ожидал, что они так скоро сядут на эту тему.
– У тебя фары горят так фанатично – никакой подсветки не надо.
Снова гогот. Жека, усердно ковыряя что-то в джинсах у Леры, авторитетно заявил:
– Отчаянно дерзкий ты типец, Глинозем. Не вибрируй, к Вепрю в подъезд пойдем. У него там прожекторы такие – ледовое шоу снимать можно!
И в этот момент, даже как следует не испугавшись, Витек решился:
– Гнилой план, пацаны. Не буду я сниматься.
Пацаны, потрясенные дерзостью, на минуту умолкли.
Наконец, самый спокойный – толстый увалень Грек произнес:
– Мы же тебя не в попку пороться зовем. Ты нам весь фестиваль завалишь.
Витька пригласили сниматься в любительском видео. Произошло это так:
– Концепция такова, – красиво обозначил курс Кучерена (самый продвинутый в команде), – снимаем happy slapping. Это пока модно, но уже требуется разнообразие. У нас, в отличие от обычной чернухи, в хлам метелим малолетку. Жертва – наш уважаемый и талантливый Глинозем. Ставим его корчи в Сеть. Морды активистов штрихуем. Люди залипают, чешут бестолковые репы, тревожно шевелят рогами.
– Можно его девочкой нарядить, – вмешался Крест, единственный в компании, кто сидел на винте[5] (за это его не особо уважали).
– Потом делаем разоблачительное видео. – Кучерена не обратил внимания на предложение торчка. – Глинозем, как конь довольный, двигает, что видео – липа и подстава. Лера с сердобольным лицом берет интервью. Текст лучше Comedy Club’а напишем. Остальное – детали.
О деталях говорили долго и много – о том, как легко сделают трафик на серваке у брата Кучерены, о перспективах попадания целого выводка родственных сайтов в топ100 Яндекса, как брат будет платить за контент.
Собираясь в перелеске у костра, пацаны весь морозный март обсуждали будущие ролики – метаморфозы мелированного лобка Лены Катиной, расстрел бронированной маршрутки первого сенегальского миллионера Москвы, следующие роли Витька.
– Потом можем для прикола его по-настоящему зарезать, – предложил как-то Крест, – и на лбу кровью нарисовать: «Россия – вечный лохотрон».
– Нерационально, и на лбу этого чучела не поместится, – возразил Кучерена. – Будем стараться в УК глубоко не завязнуть. Чтобы отходы были.
Пацаны, несмотря на льготный пятнадцатилетний возраст, по поводу Уголовного кодекса, конечно, дергались, но Кучерена со слов брата авторитетно объяснял, что им подходит всего-то одиннадцать статей, к тому же «мы не способны в полной мере осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий, мы интеллектуально-личностно незрелы, и вообще у брата все ходы заточены и закамуфлированы, ни один ушлепок не вкурит».
Решили месяца через три слезать с конвейера, переходить на легальное видео – организовать любительский кружок в школе. Про трудовые будни учителей снимать, про правильных патриотов.
– У Косматой потрясный цифровик. Аппаратуры – студию можно делать. Если чернуху надрочимся лепить, потом и из репетиции школьного оркестра фееричную картинку сошьем…
Обычно встречи заканчивались тем, что ребята обсуждали способы покорения аудитории и старательно взвешивали грядущую популярность, особо в ней не сомневаясь.
Во всех этих планах Витьку отводилась второстепенная роль, но, поскольку раскрутка должна была начаться именно с него, пацаны очень чутко отреагировали на наглое заявление.
– Чмо хитровылизанное! Лихо ты нас на вилы ставишь!.. – начал Вепрь.
Витек еле увернулся от опорожненной пивной бутылки, прицельно брошенной ему в голову.
– Мы тебе, зверь, безоблачное существование в этом районе пообещали. Сладкую жизнь с мокрыми письками! – возмутился Жека. – А ты по ходу решил жопой пузыри пустить и на измену сесть?!
Крест завелся не сразу, но агрессивно:
– Я этому шлоепонцу писклявому голову топором отрублю! – И бросился на Витька.
– Подожди, Крест, – остановил нарка Кучерена. – Надо разобраться. Глинозем, ты мозга не лепи, Нижневартовск-на-Оби… Ты чего залупился-то? Пошто аки скот художников обижаешь?
И здесь Витьку предстояло сказать самое страшное:
– Я тогда специально вызвался. Чтобы помешать вам.
– Ты же не хочешь, чтобы мы какого-нибудь молодого ганджубаса на улице поймали и до смерти уделали? – увещевал Кучерена.
– Не хочу.
– На кой болт тогда здесь разглагольствуешь?
Витек жалел, что не умеет говорить правильно и красиво. Блестящими от отчаяния глазами он оглядел столпившихся перед огнем. Пламя сдалось темноте. Шесть парней, две девки, костер, оставивший после себя тревожно мигающие глаза углей на холодной земле, грязная снежная каша, равнодушный свет окон сквозь кости озябших деревьев… Паршивый антураж для откровений.
– Мы порочны, глухи, лицемерны и несчастны. Безнадежно неисправимы. Напичканы иллюзиями собственной жизни, собственных мыслей, свободы, вечности. Всё не так, как вы думаете. Все не так, как думаю я. Надо стараться понять. А вы хотите запутать и себя, и других. Будто гадость, которую вы сделаете, что-то значит.
Сначала произносить заученный текст было стыдно. Витек понимал – его изобьют, прогонят, но он так часто проговаривал эти слова, мысленно вступив в круг тех, общения с которыми искал долгие месяцы, что уже не мог удержаться. Он не успевал отбарабанить все отрепетированные фразы, стараясь быстрее дойти до конца и не упустить самого главного.
– Вы хотите совершить много ненужных и некрасивых дел только ради того, чтобы плюнуть ими в человечество. Вы не думаете о том, что не все слова утратили свою изначальную силу, не все дела – созидательную и разрушительную мощь. Это простаки воображают, будто все уже придумано и воплощено. И нельзя, например, чтобы у солнца выросла черная бахрома по краям. Можно. А уж для того, чтобы воспламенить словом и делом такие чувства, как ненависть и похоть, никаких нанотехнологий не требуется…
Удивительно было, что ему дали сказать так много. Сигнал дал Кучерена:
– Все это мы понимаем, но лучше бы ты рассказал, как роботы ибуцца.
– У хлопчика опять батарейки сели, – мрачно констатировал Грек. – Мы помочь просили, а он устроил цирк дю Солей.[6]