Владислав Выставной. Штука

Владислав Выставной
Штука

   Слабость – антиматерия силы

Из «Памятки Неудачника»

   Самолет летит до тех пор, пока хоть один человек в это верит

А. Туполев Для служебного пользования

   Один сильный всегда сильнее одного слабака. Но, видишь ли, слабаков много.
   И мы правим миром.

Автор

Пролог

   Отвратительная электронная трель в ухе – от нее к глазам каждый раз подступают слезы.
   Похоже, созрел клиент.
   Поправляю дужку микрофона у щеки, откашливаюсь в кулак. Надо казаться серьезней.
   – Здравствуйте, – говорю с интонацией дипломированного психолога, – вы позвонили на телефон доверия. Слушаю вас…
   В наушнике молчание. Только слышно, как натужно сопят в трубку, да еще какой-то скрип и потрескивание.
   Молчать и сопеть могут долго. Тем, кто решил свести счеты с жизнью, торопиться некуда. Перед смертью, как говориться, не надышишься. А потому спокойно щелкаю кнопкой чайника. Не спеша, зачерпываю в жестянке растворимого кофе, сыплю мерзкий порошок в массивную чашку с сиськами. Она действительно с сиськами – белыми, лоснящимися с вызывающе розовыми сосками. Наследство от прежнего оператора, большого, небось, юмориста. Всем хороша керамическая грудь – только вот чашка из-за нее просто неподъемная.
   Щелкает, вскипев, чайник. Рассеянно слушая тишину, лью кипяток в чашку… Та-ак, а где сахар, голуби мои?!
   – Девчонки! – кричу. – Ни у кого нет сахара?
   Я один здесь – парень. Считается, что работа ночного психолога не для мужиков. Только какой я там мужик – слабак я. Впрочем, об этом позже.
   Бойкая чернявая Нинка ловко, как бармен вдоль стойки, посылает в мою сторону сахарницу. Та пролетает по длинному столу, вдоль которого сидят операторы, и я перехватываю ее, как вратарь шайбу.
   Сахарница без сисек. Зато с выпученными глазами и с идиотскими зелеными ушами. Кому-то здесь смертельно надоела нормальная человеческая посуда.
   Удобно сижу в крутящемся кресле, любуюсь ароматным паром, вьющимся над чашкой. В этом телефонном аду даже растворимый суррогат – верх наслаждения. И гарантия не заснуть под нудные, бессвязные разговоры.
   – Але, – говорю. – Вы там еще живы?
   – Жив… – сипло отвечает трубка. – Но скоро меня не станет…
   Меня посещает легкое разочарование. Похоже, снова холостой заход.
   – А чего это вы решили расстаться с жизнью? – тихонько любопытствую, косясь на коллег. – Хотя, конечно… Очень понимаю вас. Экономический кризис, увольнения, стрессы, все дела… Нет, вы даже по-своему правы… Ей богу – кому нужна такая жизнь?..
   Дело в том, что мои методы несколько выбиваются за общепринятые рамки. Не хотелось бы шокировать милашку Нину. Уж очень близко к сердцу она принимает проблемы слабаков. Характерная черта сильной, но слишком сентиментальной женщины.
   – Да, решил! – с вызовом сопит трубка, и теперь понятно, что голос – мужской. Только ломающийся в истерическом загоне.
   – Очень хорошо! – говорю.
   Отхлебываю кофе. Морщусь – дрянь даже с сахаром…
   – А позвольте полюбопытствовать, каким способом?
   – Я себе ствол в горло упер, – охотно поделился голос. – У меня пистолет. Уже курок взвел…
   – В квартире один живешь? – спрашиваю деловито. – Сколько лет тебе, ковбой? Пушка чья – отцовская, небось?
   – А почему вы спрашиваете?! – взвивается голос. – Я у последней черты, между прочим! Все – только скобу нажать – и мозги по всему потолку! И это – на вашей совести!..
   Последнее произнесено с особым удовольствием. Парень любит кино в стиле Тарантино.
   – Я к чему это спрашиваю, – поясняю. – Родным потом потолок отмывать, обои переклеивать. А если люстру расколошматишь? И без того времена тяжелые, а ты близких еще и ремонтом напрячь хочешь. Они ж тебе в могилу плевать будут…
   – Чего?!
   – Балкон есть? Вот! Иди на балкон. Башкой на перила – и валяй. Чтобы все мозги – на улицу. Там птицы склюют…
   – Вы такое что несете?! – парень явно озадачен таким поворотом разговора. – Я к вам… Последний звонок, по душам напоследок, а вы…
   – Еще могу посоветовать веревку… – задумчиво говорю я. – Хотя, у вас же люстра… Так вы поаккуратнее. Знаете, повешенный в гробу гораздо лучше смотрится…
   – Сволочь бездушная! Тварь! Я тебя вычислю, паскуда!..
   Я был готов продолжать, но трубку бросили.
   Этот не застрелится. Он больше позер, чем настоящий самоубийца… А может, и застрелится – черт их знает, психопатов.
   По правде говоря, мне плевать на этого придурка с пистолетом. Меня не волнует его спасение. Мне интересны настоящие жертвы. Именно поэтому я и здесь.
   Я ищу слабаков. Тех, кто настолько отчаялся, что не находит в себе сил жить дальше. Такой слабак дорого стоит. Слабак класса «люкс», как шутит Хиляк.
   Основная же масса слабаков принадлежит к другому, самому многочисленному классу – «ничтожество». Я – тоже «ничтожество». Потому, что не нашел в себе сил сделать последний шаг – с крыши над двенадцатым этажом. Хиляк успел-таки ухватить меня за шкирку.
   Зато теперь я кое-что про себя знаю: я – ничтожество…
   Снова эта мерзкая трель.
   – Телефон доверия, – говорю. – Внимательно…
   Вот, куда более адекватный клиент. Без лишних театральных пауз – сразу сопливая истерика:
   – Я не хочу жить! Мне просто не выносимо. Ужасно, ужасно! Я руки на себя наложу!
   – Ой, ли, – говорю, – так прямо ужасно?
   – Да-а!.. – рыдают в трубке.
   – Простите, не въезжаю – вы мужчина или женщина?
   Вместо ответа – слоновий рев, от которого пищит наушник. Закрываю глаза, медленно считаю до пяти.
   – И вы, и вы тоже! – всхлипывает трубка и вдруг ожесточенно выкрикивает. – Я скажу вам, скажу! Я гей! Голубой! Пидорас – вы меня понимаете?!
   – Чудесно, – говорю. – Я в полнейшем восторге. Только, видите ли, это телефон доверия, а не секс по телефону…
   – И как мне с этим жить? – уныло вопрошает трубка. – Он не обращает на меня внимания… Он натурал, его бабы любят. Он мне и руку подавать боится. Я вижу брезгливость на его лице… Нет, я убью себя… О, боже, я ведь боюсь крови!..
   – Могу посодействовать, – говорю я, прихлебывая кофе. Сиськи упираются в подбородок – странно, но так даже удобнее пить.
   – О чем вы? – перестав хныкать, спрашивают по ту сторону.
   – Ну, если вы боитесь крови, могу помочь уйти бескровным способом. Хотите, я задушу вас?
   – К-как?!
   – Как угодно: удавкой, подушкой. Договоримся – было бы желание…
   – Идио-от! Какой идио-от! Приду-урок! – протяжно орут на том конце – и отключаются.
   Я даже представляю, как там озадаченно, манерно всплескивают руками. Честно говоря, не люблю геев. Я не гомофоб. Просто, как-то, не мое. Я, к примеру, и к собакам равнодушен – мне больше кошки нравятся. Знаю – не удачный пример.
   Ниночка проходит мимо. Странно на меня смотрит. Услышала что-то?
   Плевать. Я вообще, не очень-то верю в такой способ поисков. Большинство нормальных самоубийц уходят тихо и не думают ни о каких «телефонах доверия». Они настолько слабы, подавлены, что лишний раз набрать номер для них – тяжелее, чем просто перевалиться через перила какого-нибудь моста…
   Что-то надвигается сбоку, касается меня.
   Вздрагиваю. Поворачиваю голову.
   Нинка. Прислонилась ко мне, руку на плечо положила. Улыбается.
   Я тоже улыбаюсь. Криво, глупо. Ниночка вполне хороша собой. Я, может, даже хотел бы ее, но…
   Я слабак. Я смущаюсь, краснею, вжимаю голову в плечи. И ничего не могу с собой поделать.
   А Ниночка запускает длинные пальца в мои волосы, говорит что-то… Наверное, веселое. Или ласковое. Она не думает ничего «такого» – она нормальная баба, слегка потискать понравившегося паренька для нее вообще не является вопросом.
   Тем более, что я никак не произвожу впечатления ничтожества. Это очень странно – какие шутки играет внешность. Все думают, что я крепкий, уверенный в себе мужик. Анимал – как называют таких в Клане.
   И я даже обманывался некоторое время по поводу себя самого. Пока не услышал брошенное в лицо: «Тряпка!»
   Тогда-то и решил покончить с собой. Вообще-то, сладкие мысли о самоубийстве нет-нет, да и возникали – по поводу и без повода. Даже же из-за «двойки», полученной за сочинение. Ведь это и есть главный признак слабака. Но «тряпка!», брошенное любимой девушкой, стало катализатором всех дальнейших событий. Уж и не помню, как оказался на крыше, о чем думал, глядя на детскую площадку далеко внизу…
   Тогда и появился он.
   Хиляк.
   Он действительно так выглядит – длинный, тощий, изможденный. И движения его – нервные, неловкие, как у богомола. Уже после я подумал: так вот и маскируется за видимой неловкостью свирепый хищник.
   Но тогда он сказал мне… Сказал что-то такое, отчего я вмиг передумал прыгать. Хотя острое ощущение последней черты останется со мной навсегда. Даже не знаю – благодарить ли Хиляка за спасение?
   И здесь я тоже с легкой руки Хиляку. Это по его милости меня тискает симпатичная самка, которой я то ли боюсь, то ли стесняюсь, то ли хочу ее настолько, что…
   Болезненная трель в наушнике – как спасение.
   – Ниночка… – умоляюще смотрю снизу вверх, показываю на наушник.
   Ниночка смеется, легко треплет меня за щеку, и уходит на свое место. Хищница…
   – Да, – произношу чуть нервозно, все еще не оправившись от нахлынувшего набора постыдных эмоций. – Телефон доверия…
   – Здравствуйте… – тихонько говорят там.
   – Привет, – говорю уже более развязно.
   – Вы только не подумайте, – произносит голос – несомненно, девичий. – Я и не думала умирать. Просто… Просто так надо. Так будет лучше. Вы так всем и скажите…
   Сердце заводится и начинает нервно тарахтеть.
   Это уже на что-то похоже…
   – Постойте, – говорю. – Давайте поговорим…
   – Нет-нет, – спокойно говорит девушка. – Я уже все решила. Вам позвонила просто, чтобы совесть успокоить. Если про меня будут спрашивать – никто ни в чем не виноват. Понимаете? Так всем будет лучше…
   – Где вы живете? – кричу. – Адрес?!
   Вскакиваю. Неловким взмахом сталкиваю кружку. Та разлетается по полу кусками керамики и брызгами остывшего кофе.
   Но в наушнике – лишь частые гудки.
   Теперь главное – не опоздать. Только не опоздать…

Часть первая
По ту сторону силы

1

   Очень непросто выдавать себя за крутого парня.
   Особенно, если на деле ты – отборнейшее ничтожество. Если все внутри тебя трясется, и любая, даже самая смехотворная, неожиданность для тебя страшнее, чем первое свидание для подростка.
   Главное – войти в роль. Подхожу к зданию прокуратуры – уверенным пружинящим шагом. Ветерок треплет полы пиджака, норовит выдернуть из-за пазухи галстук. Крепкая рука держит внушительный портфель, и внимательный наблюдатель заметит дорогие часы на запястье. Весьма, весьма респектабельный образ. Его обладатель вполне может работать в этом солидном здании. Более того – может проверять и отчитывать его сотрудников.
   И кому какое дело до того, что внутри этой сверкающей оболочки рыдает навзрыд перепуганный ребенок, которого за шиворот волокут к стоматологу. «Не-ехочу-у! Ма-ма! Я бо-юсь!»
   Бросаю взгляд на массивную табличку – и ноги готовы в панике унести меня прочь. Только лицо становится еще более надменным и уверенным. Как фирменная крышка плохо вымытого унитаза.
   Вы еще скажите: «Но так же нельзя!»
   Конечно нельзя. Но мы, слабаки, так и живем. Это наша среда, наша атмосфера. Неловкость и страх – наше естественное состояние, потные ладошки – свидетельство того, что мы все еще живы.
   Глядя на меня, вы и не подумаете, что я слабак. Просто не поверите. Общаясь со мной, будете чувствовать робость, почтение, возможно уважение. Не исключено, я даже вселю в вас какие-нибудь комплексы. Так будет продолжаться, пока вы не узнаете, насколько потные у меня ладони.
   Я – шутка природы. Слабак, которого отчего-то принимают за супермена.
   Я научился этим пользоваться, причем, довольно успешно. Правда, никуда не денешься – слабака рано или поздно раскалывают. Даже с такими внешними данными.
   Но для моей работы достаточно первого впечатления.
 
   …На проходной меня останавливает голос дежурного:
   – Простите, вы к кому?
   Сердце уходит в пятки, белоснежная рубашка мгновенно прилипает к спине. С этой реакцией ничего не поделаешь. Мне страшно, противно и хочется домой.
   Но лицо невозмутимо, и я говорю уверенно и чуточку небрежно:
   – Я к прокурору отдела по уголовным делам Мишину.
   – Он…
   – Да, ждет.
   Дежурный набирает номер, искоса поглядывает на меня, хмурится. Видимо, пытается вспомнить, где мог меня видеть.
   Всем кажется, что меня где-то видели. Не исключаю, что в кино. Если бы я не был слабаком, у меня были бы неплохие шансы стать актером. Но ведь еще на экзаменах меня легко обойдут нескладные, прыщавые, но энергичные тинэйджеры.
   Поправляю галстук. Знаю, как это выглядит со стороны – четко и мужественно. Наверное, как у Джеймса Бонда.
   Главное не начать заикаться от страха.
   Дежурный кладет трубку, сдержанно улыбается:
   – Проходите. Двадцать седьмой кабинет. Вас ждут.
   На одеревеневших ногах двигаюсь по коридору. Не надо думать, что я собираюсь сделать что-то совсем уж ужасное. Это мое нормальное рабочее состояние.
   Стучу в дверь с номером 27. Ниже прибита металлическая табличка, гласящая, что здесь не хрен моржовый сидит, а прокурор отдела по уголовным делам Мишин.
   Теперь мне совсем худо. Но отступать поздно – я вхожу.
   – Здравствуйте, – из последних сил произношу я.
   Но сказанное звучит приветливо и, в то же время, веско. И прокурор делает вежливый жест, приглашая меня сесть.
   – Слушаю вас внимательно, – говорит он.
   Для тех, кто не в курсе: в прокуратуре много, кого именуют прокурорами. Куда не ткни – все прокуроры. Среди них есть и не очень значительные фигуры. И зачастую, согласно статистике, по самым разным, порою, очень затейливым, причинам на этих местах оказываются тщедушные слабаки. Но, все-таки, они работают здесь, давят на шестеренки механизма власти. А значит, я пришел по адресу.
   Склоняюсь над столом, подманиваю пальцем собеседника. Тот не еще успел сориентироваться и невольно повинуется моему жесту.
   – Слушай меня внимательно, – произношу я раздельно. – И не говори, что не слышал. Ты – слабак, тряпка…
   – Что?!.
   – Ты – ничтожество. А ну, тихо!! Молчи и не дергайся! Ты рта не раскроешь, пока я говорю. Понял?!
   Человек, что сидит напротив, в ярости. Готов вскочить из-за стола, поднять крик, швырнуть в меня малахитовым пресс-папье, вытащить табельный пистолет, приказать охране стереть меня в порошок…
   Но он этого не делает. Только судорожно сглатывает и, выпучив на меня глаза, медленно кивает.
   Потому что он – слабак. И я это прекрасно знаю. А теперь и он знает, что я знаю. И вскоре у нас сложится полное взаимопонимание.
   Мне становится немного легче. В конце-концов, наши аналитики могли и ошибиться. Не будь Мишин слабаком – мне, действительно, пришлось бы несладко.
   А так он чувствует себя, примерно, как я. Только ему еще неуютнее, еще страшнее. Потому что он не понимает, что происходит. Ну, это не беда, это мы сейчас исправим.
   Главное, чтобы ценный кадр не свалился с сердечным приступом…
   Однако он здорово замаскировался. Не так-то просто нашему брату-слабаку пролезть в прокуратуру, занять должность с красивым названием. Обычно происходит так: другие люди – сильные, целеустремленные – пользуются нами, как строительным материалом для возведения своей служебной лестницы. Нами то и дело затыкают какие-то невидимые простым смертным дыры в системе. Используют как пешек в большой игре. Слабаки легко с этим мирятся. Потому, как вступать в открытую схватку с сильными для них равносильно самоубийству.
   – Спокойно, спокойно… – улыбаюсь я, похлопываю Мишина по дрожащей руке. – У вас все будет хорошо. Даже лучше, чем можете себе представить. Ну, успокоились? Теперь поговорим…
   Ставлю на стол небольшой увесистый предмет. Это метроном. Конечно, же, с небольшим секретом. Сдвигаю маятник – и приборчик начинает мерно тикать.
   Все. Теперь Мишин будет слушать меня очень внимательно. И не только потому, что я умею подавлять слабаков. И не только потому, что у меня метроном Ловца.
   Он будет слушать меня потому, что я принес ему надежду.
 
   Из прокуратуры вышел совершенно измотанный. Не люблю подобные организации – просто сил нет.
   Но все-таки, я доволен. Как охотник, взявший хорошего зверя.
   За углом меня уже ждет потрепанный, насквозь проржавевший «Опель». Сажусь рядом с водителем, закрываю глаза.
   – Ну, что? – спрашивает Хиляк.
   Нервничает. Он всегда нервничает во время подобных заданий. Зачем-то поправляет стекло заднего вида, ерзает. Да и одевается он, как шпион из плохого фильма.
   Что поделать – слабак, хоть и высокого ранга.
   – Получилось? Не молчи только!
   – Ну, что сказать… – скромно произношу я. – Прокуратура, считай, наша.
   Что-то не вижу ни радости, ни одобрения на лице патрона. А ведь это мое первое серьезное задание. Ввести в Контур действующего прокурорского работника – неплохое начало для Ловца.
   Хиляк действительно чем-то озабочен.
   – Поехали, – говорит. – Гонец принес дурные вести…
   На приборной панели, под стеклом действительно лежит маленький мятый свиток. Я скосился на Хиляка, взял бумажку, глянул. Разобрал только адрес. Прочие каракули не имеют для меня никакого смысла. Все-таки, я новичок и не слишком разбираюсь во всей этой казуистике. Сплошная секретность, доходящая порой до абсурда. Вот, скажем, зачем нам гонцы, оставляющие бумажки, когда можно просто позвонить?
   Ехали молча. Вырулили на Ленинградский проспект, очень удачно проскочили, не встряв в пробку, свернули в арку большого дома вычурной сталинской постройки. Вылезли из машины, вошли в мрачный подъезд. Поднялись на лифте. Такое ощущение, что в этой кабине однажды заперли черта, и тот отчаянно пытался вырваться наружу – стены, потолок, кнопки этажей закопчены и обуглены самым варварским образом…
   Хиляк не стал звонить в дверь. Вместо этого постучал витиеватой комбинацией. Дверь открыл незнакомый парень. Как скупо объяснил Хиляк – не Ловец. Из параллельной системы – Блюститель. Я никогда не сталкивался с Блюстителями. Выглядел он хмуро и впустил нас, вроде бы с неохотой. Но я знал: полномочия Хиляка позволяют многое.
   В зале с лепниной на высоком потолке, со старой потрепанной мебелью, на рассохшемся паркете лежал человек. Лежал на боку, скрючившись, как от боли, и самое неприятное – уставившись перед собой широко раскрытыми газами.
   – Сам? – быстро спросил Хиляк.
   Блюститель покачал головой:
   – Похоже, его пытали. Следы побоев здесь, здесь…
   – Отчего умер?
   – Точно узнаем позже – задействуем Контур, кто там у нас при морге… Но я и так могу сказать: он умер от страха.
   Хиляк присел на корточки рядом с трупом, вздохнул судорожно, закрыл глаза.
   – Все мы умираем от страха… – проговорил он.
   Резко поднялся, приказал мне:
   – Пойдем!
   – Я вызываю милицию! – бросил вслед Блюститель.
   – Да, да… Как обычно, – отозвался Хиляк.
 
   Уже в машине, совершенно сбитый с толку, спросил Хиляка:
   – Кто этот человек? Почему он умер? И кто его пытал?
   Хиляк скосился на меня, словно раздумывая – отвечать или нет. Сказал:
   – Думаю, это снова чужак.
   – Чужак убил нашего?
   – Вряд ли он хотел его убить. Слабак есть слабак – просто не выдержал давления…
   – Но зачем он сдался чужаку? Я ничего не понимаю…
   – Тот парень, Блюститель, тоже не понимает, – медленно произнес Хиляк. – Потому, что ему не положено понимать. А ты понимать должен.
   Хиляк сделал паузу и сказал, будто решившись:
   – Мертвец знал… Знал, где находится Сердце.

2

   Все началось с глупости. Точнее – глупость стала последней каплей.
   Хотя, кто возьмется искать каплю в мерзкой струе неудач? Всем известно: сильный всегда и везде высматривает удачу. Его бьют по морде – а он улыбается, сплевывает кровь и прет вперед, на танки. Потому что у сильного впереди всегда – светлое будущее. Слабак же видит вокруг себя все, что угодно, кроме позитива. Этим мы и различаемся…
   Итак, все началось с открытки. Совершенно дурацкой открытки.
   Той, что я послал самому себе.
   Ее просто некому было послать из Буэнос-Айреса, куда меня занесло совершенно случайным образом. С Надей я тогда уже расстался и решил, уехать куда-нибудь подальше, что называется, развеяться. Честно говоря, все равно можно было послать ей эту открытку с пестрыми видами злачного квартала Ла Бока. Настоящий мужик так бы и поступил: «мало ли, что потом будет, может, что и выгорит?»
   Но слабаки любят становиться в позу.
   Тогда я еще многого не знал про самого себя. А потому, наклеивая марку на картонку с экзотическими видами, был озабочен думами – мрачными и нелепыми. Иначе откуда взялась эта идея – так пошутить над самим собой?
   Помню, как, сидя в открытом кафе под знойным солнцем, обтекая потом в душном ватном воздухе, щелкнул сувенирной ручкой и, тихо посмеиваясь, принялся выводить:
 
   Дорогой друг!
 
   Сейчас, когда ты читаешь это послание, меня уже нет в живых…
 
   Честно говоря, вынимая из почтового ящика открытку, что тащилась через моря и океаны долгих два месяца, не думал, что она произведет на меня такое впечатление.
   Но читал изрядно потертую проштампованную карточку и медленно холодел от ужаса.
 
   Согласись, это странно: ты читаешь это письмо – а меня уже нет. Я писал самому себе, но ведь ты – это уже совсем не я… Помнишь, как в том кафе ты смеялся, воображая, как будешь все это читать потом, когда меня уже не будет?
   И как? Тебе смешно?..
 
   Смешно мне не было совершенно. Даже, несмотря на полное отсутствие логики в этом дурацком послании. Самым диким образом я купился на собственный розыгрыш! Мне действительно удалось убедить себя, что я, прежний, тот, что писал эти строки в тропическом бреду, уже умер. И получил от самого себя письмо «с того света».
   Мнительность – не самое лучшее из моих качеств. При желании, наверное, я смогу убедить себя перестать дышать – не дай бог возникнет такая навязчивая идея.
 
   В том, что я умер, нет твоей вины. Так вышло. Ты – в настоящем, я в прошлом. И еще… Ради твоего же блага – не пытайся узнать, как я покинул этот мир.
   Просто постарайся прожить свою жизнь, лучше, чем я…
 
   Стоит ли удивляться, что с этого момента я день и ночь мучался вопросом: как я, тот, что послал открытку, ушел из жизни? Где произошло разделение – меня, умершего в прошлом, и меня, живущего в настоящем?
   Дошло до того, что я стал сниться сам себе в кошмарах: то стоял, мрачно, ухмыляясь, в тени каких-то развалин, то с выпученными глазами рвал себе вены авторучкой, а однажды даже принялся сам себя душить. Честно говоря, мне до сих пор интересно: что было в голове у того придурка, который перед смертью отправил мне эту идиотскую открытку? То есть, у меня в голове…
   Это я с виду самоуверенный красавчик. Иногда я даже не узнаю себя в зеркале. Потому, что внутри меня – мрак, хаос, помойка из сопливых рефлексий и никому не нужного философского нытья. Сейчас уже все улеглось, но тогда…
   Тогда я случайно столкнулся на улице с Надей. Не помню, о чем мы говорили. Помню только, что ныл и заискивал, теша себя какими-то иллюзиями, не понимая, что тем самым загоняю крепкий осиновый кол в остатки отношений. Похоже, она даже обрадовалась поводу легко, чуть небрежно бросить напоследок: «Тряпка…»
   Это вышло особенно эффектно на фоне хорошо одетого, крепкого мужчины средних лет. Он терпеливо ждал в сторонке, насмешливо поглядывая на нас и покуривая в кулак. Он никуда не спешил, ни в чем не сомневался и, вроде бы, даже ничуть не ревновал. Уверенный в себе на сто процентов, добротно скроенный анимал. К таким, в конце-концов, уходят все женщины – как бы ты ни старался, сколько бы ты не покупал им шмоток, в какие бы страны ни возил. Чем они притягивают к себе? Видимо, больше всех прочих благ женщины ценят спокойную, размеренную силу и стабильность.
   Что было после – помню лишь рваными кусками.
   Вот тупо пялюсь в собственную открытку, пытаясь разобраться, кто я: живущий здесь и сейчас, или тот, исчезнувший при загадочных обстоятельствах?
   Вот бреду куда-то по вечерней улице, а прохожие с опаской поглядывают на меня, невольно уступая дорогу: видимо и с лицом у меня не все в порядке…
   Вот я на крыше какой-то многоэтажки. Даже не помню, как попал сюда – все словно в горячке, и тяжело дышится… Подхожу к самому краю, смотрю вниз. Там, на крохотной детской площадке хохочут дети. Только мне не до смеха. Снова, щурясь, вглядываюсь в невнятный текст, и мне кажется, что я нашел ответ. Надо сделать всего один шаг – и увижу того себя – ушедшего чуть раньше. Он встретит меня, все разложит по полочкам – и наступит покой…
   В какой-то миг понял: мне осталось совсем немного до последнего шага. Я уже готов…
   – Развлекаешься? – насмешливо окликнули сзади.
   Досада – первое, что я почувствовал. Ведь это так непросто – подойти к последней черте! Зачем же мне мешать?!
   Вдруг отчетливо понял, что стою над пропастью, и ощутил ужас – ведь я почти уже сделал шаг!..