Страница:
Волкогонов Дмитрий
Ленин (Глава 3)
ДМИТРИЙ ВОЛКОГОНОВ
ЛЕНИН (Продолжение)
Глава 3
ОКТЯБРЬСКИЙ ШРАМ
...На русской революции, быть может, больше, чем
на всякой другой, лежит отсвет Апокалипсиса.
Никалай Бердяев
Хотя о войне в Европе долго и много говорили, надвинулась она быстро, как летняя гроза. Выстрелы в Сараеве были тем едва ощутимым, легким толчком, который в жаркий летний день сдвинул с вершин гигантскую лавину межгосударственных противоречий. Сербы получили от Австрии ультиматум, который заведомо нельзя было принять. Сильные решили преподать урок слабым.
Император российский, Николай II, незаслуженно забытый как царь-миротворец, пытался остановить бойню. В своей телеграмме Вильгельму он просит германского императора "помешать своему союзнику - Австрии зайти слишком далеко в неблагородной войне, объявленной слабой стране". Германский монарх отмечает двумя жирными восклицательными знаками слова "неблагородной войне", записав на полях телеграммы: "Признание в собственной слабости и попытка приписать мне ответственность за войну. Телеграмма содержит скрытую угрозу и требование, подобное приказу, остановить руку союзника"1.
Попытка русского царя остановить занесенный меч потерпела такую же неудачу, как и его историческая попытка остановить начавшуюся гонку вооружений. Мир уже забыл, что в августе 1898 года именно Николай II впервые в истории человеческой цивилизации обратился к народам мира с предложением "положить предел непрерывным вооружениям и изыскать средства предупредить угрожающие всему миру несчастья". Большинство государств или не поняли призыва, или не захотели его понять, а многие встретили просто враждебно. Но, сталкиваясь с холодом безразличия, молодой русский царь добился-таки созыва в Гааге международной конференции (июнь 1899 года), где удалось хоть частично "гуманизировать" правила войны: запретить ис
183
пользование разрывных пуль, газов, воздушных бомбардировок, разрушения городов и сел, варварски обходиться с пленными...
И хотя вскоре эти решения большинством участников будут прочно забыты, может быть, для российского императора роль пионера в стремлении "облагородить" и остановить войну была самой славной внешнеполитической страницей в его трагической биографии.
Вот и сейчас Николай телеграфно "уговаривает" Вильгельма "передать рассмотрение конфликта" третейскому суду, учрежденному той самой конференцией в Гааге. Последовал отказ. Царь под давлением министра иностранных дел Сазонова, генералов вынужден согласиться на объявление "частичной" (против Австрии) мобилизации, чтобы поддержать славян на Балканах. Реакция последовала незамедлительно: в полночь приходит еще одна телеграмма из Берлина. Содержание ее красноречиво: "Если Россия мобилизуется против Австрии (т.е. приступит к частичной мобилизации), то моя роль посредника, которой ты любезно облек меня, будет поставлена в опасность, если не совсем разрушена. Вся тяжесть решения лежит теперь на твоих плечах, которые несут ответственность за мир или войну"2.
Последовавший ультиматум в ночь на 19 июля (1 августа) 1914 года, требовавший отменить в России любую мобилизацию, означал лишь одно - войну. Хотя русский царь запоздало телеграфирует Вильгельму: его войска не сдвинутся с места, пока будут идти переговоры, сколько бы они ни продолжались, в Германии окончательно вынули меч войны из ножен. В 19 часов 10 минут 19 июля (1 августа) 1914 года германский посол Пуртолес вручил Сазонову ноту об объявлении войны. Началась не только первая мирозая война; исторический метроном стал отсчитывать годы, месяцы, недели и дни до начала русской революции. По сути, фразой, произнесенной Николаем при подписании приказа о всеобщей мобилизации накануне германского ультиматума: "Вы правы, остается только ждать нападения", император невольно направил российский государственный корабль к гавани, имя которой - революция.
Народные массы, узнав об объявлении Германией войны России, почти единодушно поддержали царя. Патриотиче
184
ский порыв был исключительно сильным. Высочайший Манифест, обнародованный на следующий день, давал шанс на всенародное согласие: "В грозный час испытания да будут забыты внутренние распри. Да укрепится еще теснее единение Царя с Его народом, и да отразит Россия, поднявшаяся как один человек, дерзкий натиск врага"3.
Пожалуй, лишь Ленин с небольшой группой сторонников не испытал, как Г.В.Плеханов, острого желания защитить отечество. Даже Троцкий, не бывший оборонцем, в эмигрантской газете "Наше слово" утверждал, что проповедовать желательность поражения царской России нет смысла, ибо это будет означать желание победы реакционной Германии. В момент единодушного порыва народов России, отринувших в сторону классовые, сословные и национальные распри во имя единения перед общей опасностью, лишь Ленин с кучкой своих близких единомышленников интуитивно почувствовал невероятный, фантастический шанс свершения своих надежд и чаяний. И время показало, что его политические расчеты оказались точны. По мере того как в залитых грязью и кровью окопах империалистической войны гасла патриотическая идея и шовинистическая надежда военной победы, у Ленина росла уверенность, что ни Николаю, ни Вильгельму, ни многим другим высоким воителям не выйти из войны без революции. Интеллигенция, не только в России, проклиная войну и призывая к миру, надеялась, что их страна "устоит" и не будет побеждена. Лишь Ленин увидел в Молохе войны незаменимого союзника.
Ленин, проживший войну в Поронино, Вене, но больше в Берне, Цюрихе, других уютных городах и городках нейтральной Швейцарии, воспринимал войну иначе, чем крестьянин, одетый в шинель и испытавший газовую атаку, по-другому, нежели военнопленный из лагеря в Саксонии, не так, как бедствующая семья городского люмпена. Ленин смотрел на войну со стороны, из безопасного бельэтажа русской политической эмиграции.
Чем занимался вождь будущей русской революции в ее прологе? Готовился ли он к той демонической роли, которую ему предстоит сыграть на исторической сцене? Был ли он уверен в благоприятном исходе грядущей драмы в России? Об этом мы постараемся рассказать в этой главе, а
185
пока скажем: в канун февральских потрясений 1917 года Ленин вел безмятежную жизнь человека, привыкшего жить вдали от родины. Годы империалистической войны для Ленина - это сотни писем, которые он написал довольно ограниченному кругу знакомых ему людей. Среди них, кроме А.Г.Шляпникова, А.М.Коллонтай, К.Б.Радека, А.М.Горького, Г.Л.Пятакова, С.Н.Равич, Г.ЕЗиновьева, Л.Б.Каменева, больше всех писем адресовано И.Ф.Арманд. Это большая, эмоционально наполненная переписка двух очень близких людей, которые, говоря о революционных делах, пытаются передать друг другу нечто большее, чем рутина о "рефератах", сообщения об отправках книг, налаживание связей с Россией через Скандинавию. Цюрих, где находился Ленин, и Кларан, где жила Арманд, были связаны пунктирной линией писем, открыток, телеграмм, записок... Деловые же письма, преимущественно с поручениями, шли таким нужным Ленину людям, как Я.С.Ганецкий и Г.Я.Беленький.
Ленин много занимается философским самообразованием, читая и конспектируя Гегеля, Аристотеля, Лассаля, изучает Наполеона, Клаузевица, читает стихи В.Гюго, бывает изредка с Крупской в местном театре. Ленин с женой имеет возможность снимать средней стоимости номер в доме отдыха в горном местечке Флумс, что в кантоне Санкт-Галлен... В свободное от переписки, отдыха, встреч, поездок, "склок" с иноверцами время Ленин пишет статьи, брошюры, крупные работы, такую, например, как "Империализм как высшая стадия капитализма". Но, не будь революции, об этих работах, как и о самом Ленине, мы знали бы сегодня не больше, чем о литературном наследии в делах Михайловского, Ткачева, Нечаева, Парвуса, Равич...
Почта из России приходит с большим опозданием. Новости Ленин черпал из "Таймс", "Нойе цюрхер цайтунг", "Тан", других западных изданий. По всем сведениям, доходившим до него, Ленин чувствовал: в России близится "землетрясение". Усталость народа от тягот и неудач войны подошла к критической черте. Но что она совсем рядом, эта черта, Ленин и не подозревал.
В начале января 1917 года Ленина пригласили в "Народный дом" Цюриха прочесть в очередную, двенадцатую годовщину первой русской революции доклад о том, что тог
186
да, в начале века, было. Слушателей было немного, в основном студенты. Доклад получился скучным, пространным, описательным; молодые люди в зале стали понемногу выходить, и Ленин был вынужден произнести:
- ...Мое время почти уже истекло, и я не хочу злоупотреблять терпением моих слушателей4.
В докладе оратор нажимал больше на то, что в 1905 году размах гражданской войны был слишком незначителен, чтобы опрокинуть самодержавие.
- ...Крестьяне сожгли до 2 тысяч усадеб и распределили между собой жизненные средства... К сожалению, крестьяне уничтожили тогда только пятнадцатую долю общего количества дворянских усадеб, только пятнадцатую часть того, что они должны были уничтожить... Крестьяне действовали недостаточно наступательно, и в этом заключается одна из коренных причин поражения революции5.
Продолжая торопливо читать заготовленные листки, русский эмигрант выразил уверенность, что революция 1905 года остается "прологом грядущей европейской революции". Ленин сказал, что "ближайшие годы... приведут в Европе к народным восстаниям..."6. Он говорил о возможности восстаний в Европе, но, однако, не упомянул Россию. О том, что эти восстания вспыхнут не так скоро, Ленин заявил в одной из последних фраз своего доклада:
- Мы, старики, может быть, не доживем до решающих битв этой грядущей революции...7
Российский "пророк" и не ведал, что до "грядущей революции" осталось меньше двух месяцев...
Демократический февраль
В России все ждали революцию, и, тем не менее, для всех она оказалась внезапной. Правы те аналитики, которые утверждают, что существуют два основных источника Февральской революции: неудачная война и слабость власти. Обвал российской государственности произошел внешне неожиданно. Но ее устои подтачивались давно.
Что касается войны, то, несмотря на стратегические не
187
удачи, положение России еще не было абсолютно безнадежным и катастрофическим. Германия сама была в тяжелейшем состоянии. Фронт стабилизировался вдалеке от столицы России и других жизненно важных ее центров. Брусиловский прорыв летом 1916 года вдохнул в людей веру в почетный исход войны. Дальновидные политики понимали, что стратегически Германия не может выиграть войну, особенно после того как Соединенные Штаты открыто и прямо займут место сражающейся державы на стороне Антанты.
Правда, надо отметить, что социал-демократическая агитация основательно разложила армию, уставшую от войны. Начавшиеся "братания" на фронтах часто носили односторонний характер: нередко в русские окопы доставлялась немцами социал-демократическая литература большевистского содержания, однозначно помогавшая больше кайзеровской Германии, чем российской армии.
Председатель Государственной думы в своих воспоминаниях пишет, что "симптомы разложения армии были уже заметны на второй год войны... Пополнения, присылаемые из запасных батальонов, приходили на фронт с утечкой на одну четверть... Иногда эшелоны, идущие на фронт, останавливались ввиду полного отсутствия личного состава, кроме офицеров и прапорщиков. Все разбегались..."8. Так эффективно работали агитаторы-социалисты, бросая семена своей пропаганды на глубокое нежелание крестьян воевать. Большевики внесли свой весомый вклад в поражение русской армии.
Но в целом, несмотря на тяжелое положение, Россия еще далеко не исчерпала всех материальных и духовных ресурсов продолжать войну, которая в условиях германской оккупации российских пространств становилась для нее во все большей степени справедливой (тем более, что начала войну Германия).
Однако царский режим, ставший в известном смысле думским, проявил свою неспособность управлять государством в критической ситуации. Этому содействовало и решение императора 6 августа 1915 года сменить на посту главнокомандующего российской армией великого князя Николая Николаевича и занять этот пост самому. Почти весь Кабинет министров запротестовал, считая, что отъезд в
188
Ставку царя "грозит крайнему разрушению России, Вам и династии Вашей, тяжелыми последствиями"9. Но царь был непреклонен. Самодержец как бы сошел с авансцены главных событий на периферию социальных действий, отдав столицу враждующим и продажным группировкам из своего окружения.
В силу извечной традиции Россия привыкла к государственному единоначалию, персонифицированному в облике конкретной личности. Политика "внутреннего мира", провозглашенная Думой, в результате кризиса власти быстро рухнула.
Как вспоминал П.Н.Милюков, события в столице развивались совершенно стихийно. "После полудня 27 февраля у Таврического дворца, скопилась многочисленная толпа, давившая на решетку. Тут была и "публика", и рабочие, и солдаты. Пришлось ворота открыть, и толпа хлынула во дворец. А к вечеру уже почувствовали, что мы (думский Временный комитет. - Д.В.) не одни во дворце - и вообще больше не хозяева дворца. В другом его конце уже собирался другой претендент на власть. Совет рабочих депутатов, спешно созванный партийными организациями, которые до тех пор воздерживались от возглавления революции... Солдаты явились последними, но они были настоящими хозяевами момента. Правда, они сами того не осознавали, бросились во дворец не как победители, а как люди, боявшиеся ответственности за совершенное нарушение дисциплины, за убийство командиров и офицеров. Еще меньше, чем мы, они были уверены, что революция победила. От Думы они ждали признания и защиты. И Таврический дворец к ночи превратился в укрепленный лагерь...
Когда где-то около дворца послышались выстрелы, часть солдат бросилась бежать, разбили окна в полуциркульном зале, стали выскакивать из окон в сад дворца. Потом, успокоившись, они расположились в его помещениях на ночевку... Временный Комитет Думы был оттеснен в далекий угол дворца... Но для нужд текущего дня обеим организациям, думской и советской, пришлось войти в немедленный контакт... Арестованные министры были переведены в Петропавловскую крепость..."10
Началось, как пишет А.И.Солженицын, "долгое безвре
189
менье", окончательно подточившее устои государственности, социальной стабильности и национального единства. Весь вопрос заключался в том, кто воспользуется создавшейся ситуацией. В общественном сознании господствовало понимание того, что выход из глубокого кризисного положения возможен лишь в результате определенных радикальных мер революционного характера. Некоторые приближенные царя расценивали обстановку как результат бессилия и безволия властей. Именно это обстоятельство, по их мнению, "вызвало" революцию. Великий князь Александр Михайлович менее чем за месяц до отречения царя от престола писал ему с горечью: "Мы присутствуем при небывалом зрелище революции сверху, а не снизу"11.
Ленин в далеком Цюрихе не знал нюансов российской ситуации, ведь он уже находился в эмиграции целое десятилетие. Эмигрантская жизнь, помимо прочего, отторгает человека от родины, как бы он о ней ни тосковал. Поэтому, когда Ленин 2(15) марта получил сообщение о победе революции в Петрограде, он был потрясен неожиданностью: грядущие события ему казались исторически близкими, но он и предполагать даже не мог, что они свершатся столь быстро! А первым сказал ему о революции Моисей Бронский, такой тихий, незаметный польский социал-демократ из Лодзи. Ничего сам, мол, толком не знает, но что есть телеграммы из России о революции - "это точно". Ленин с Вронским походили по всем местам Цюриха, где могли что-то конкретно узнать, но везде лишь говорили: в Петрограде революция. Министры арестованы. Толпы народа запрудили улицы...
Ленин возбужденный вернулся домой; надо что-то предпринимать, В последнее время он частенько писал о делах и революционных перспективах у швейцарских социал-демократов... Каким это все показалось сейчас далеким и надуманным!
Энергично расхаживая из угла в угол небольшой квартиры в Цюрихе, Ленин, находясь в состоянии потрясения, бросал Надежде Константиновне, спокойно сидевшей в старом креслице:
- Потрясающе! Вот это сюрприз! Подумать только! Надо собираться домой, но как туда попасть? Нет, это поразительно неожиданно! Невероятно!
190
Немного успокоившись и остыв от восклицаний, Ленин садится за письменный стол и пишет свое первое письмо после сенсационного известия Инессе Арманд в Кларан, в котором сообщает о победе революции в России: "Мы сегодня в Цюрихе в ажитации; от 15.111 есть телеграмма в "Ziiricher Post" и в "Neue Zоricher Zeitung", что в России 14.111 победила революция в Питере после 3-дневной борьбы, что у власти 12 членов Думы, а министры все арестованы.
Коли не врут немцы, так правда.
Что Россия была последние дни накануне революции, это несомненно.
Я вне себя, что не могу поехать в Скандинавию!! Не прощу себе, что не рискнул ехать в 1915 г.!"12
Спустя всего несколько недель после его заявления, что он, возможно, и не доживет до "грядущей революции", Ленин самоуверенно заявляет, что ясность в том, что Россия была "накануне революции", для него "несомненна". Как и большинство политиков, он совсем не считает нужным помнить и тем более следовать тому, что провозгласил ранее.
Пишет телеграмму Зиновьеву в Берн и предлагает тому немедленно приехать в Цюрих. Одновременно отправляет письмо Я.С.Ганецкому: "Необходимо во что бы то ни стало немедленно выбраться в Россию, и единственный план - следующий: найдите шведа, похожего на меня. Но я не знаю шведского языка, поэтому швед должен быть глухонемым. Посылаю Вам на всякий случай мою фотографию..."13
Задача Раненому поставлена непосильная: найти человека, похожего на Ленина, и еще плюс к этому немого... Ленин вообще любил выдвигать труднорешаемые задачки: например, зажечь пожар мировой революции. Вскоре, естественно, от поиска "немого шведа" отказались. Начались энергичные поиски безопасных путей проезда Ленина и группы большевиков из Швейцарии в Россию.
А вести из Петрограда между тем приходили совсем необычные, потрясающие, ошеломляющие. Отрекся от престола царь. А затем и его брат Михаил. Сколько Ленин выпустил ядовитых стрел непосредственно в Николая II! А сейчас этот бывший уже монарх отрекается в пользу Михаила, а тот, в свою очередь, издает рескрипт: "...прошу всех
191
граждан державы Российской подчиниться Временному правительству, по почину Государственной думы возникшему и облеченному полнотой власти, впредь до того, как созванное в возможно кратчайший срок на основе всеобщего, прямого, равного и тайного голосования Учредительное собрание своим решением об образе правления выразит волю народа.
Петроград, 3 марта 1917 г. Михаил"14.
Ленин напряженно вчитывался в сообщения газет, узнавая состав Временного правительства, образовавшегося после Февральской революции. Фамилии Г.Е.Львова, П.Н.Милюкова, А.И.Гучкова, Н.В.Некрасова, А.И.Коновалова, М.И.Терещенко, А.А.Мануйлова, А.И.Шингарева, А.Ф.Керенского вызывали у него саркастическую улыбку: "Буржуазия успела втиснуть свои зады в министерские кресла". У Ленина ни минуты не было сомнений в том, что эти либералы ничем не лучше царя. Их приверженность демократическим идеалам он расценивал не больше как стремление "одурачить народ".
В своем первом "Письме издалека" Ленин верно, с точки зрения большевистских интересов, уловил своеобразие момента: кроме Временного правительства возникло еще одно "игралище власти" - Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов во главе с Н.С.Чхеидэе, А. Ф.Керенским, М.И.Скобелевым. В исполком Совета, состоявшего из пятнадцати человек, вошли лишь два большевика: А.Г.Шляпников и П.А.Залуцкий. Но Ленин быстро и точно отметил для себя, что в двоевластии коренится редкий, уникальный для большевиков шанс.
Ленин увидел в Совете будущий прообраз органа революционной диктатуры пролетариата. И наоборот, во Временном правительстве, которое могло бы утвердить в обществе принципы буржуазно-демократического народовластия, Ленин усмотрел исключительно и только мишень для своих бешеных атак. Уже менее чем через неделю после образования Временного правительства Ленин, совсем не зная действительного положения дел в Петрограде и России, безапелляционно заявил: "Правительство октябристов и кадетов, Гучковых и Милюковых... не может дать народу ни мира, ни хлеба, ни свободы"15.
192
Атакуя с самого начала Временное правительство - законный орган демократических преобразований, большевики не выдвигали мирной альтернативы революционного развития. Не случайно ленинская директива большевикам, отъезжающим в Россию, была немногословна:
"Наша тактика: полное недоверие, никакой поддержки новому правительству; Керенского особенно подозреваем; вооружение пролетариата единственная гарантия; немедленные выборы в Петроградскую думу; никакого сближения с другими партиями. Телеграфируйте это в Петроград"16. Фактически в этой одной длинной фразе - суть революционной линии человека, который пока находился вдали от Петрограда, но был обеспокоен ситуацией. Да, революция свершилась, чему он мысленно и гласно аплодировал. Но власть оказалась у буржуазии. Во главе Советов - умеренные социалисты: меньшевики. Это совсем не устраивало Ленина-максималиста. Он, как показали последние полтора десятилетия, был совершенно не в состоянии найти удовлетворительного для него компромисса с этими людьми. Поэтому - никакого сближения с меньшевиками! Единственный путь - Ленин откровенен и как бы забегает вперед - вооружение пролетариата. Чтобы выйти из затруднительной для большевиков ситуации (в Февральской революции они не сыграли заметной роли), которые оказались на вторых ролях великой драмы, он требует перекроить исторический сценарий. В каком направлении, в чем именно?
Весьма прямо и цинично Ленин сказал об этом, выступая 14 (27) марта в цюрихском "Народном доме" с докладом "О задачах РСДРП в русской революции". Готовящийся к отъезду в Россию Ленин с глубоким удовлетворением произнес зловещую фразу, что на его родине "превращение империалистической войны в войну гражданскую началось"17. А сама Февральская революция есть лишь первый этап социальных преобразований. "Своеобразие исторической ситуации данного момента, - говорил на собрании Ленин, - как момента перехода от первого этапа революции ко второму, от восстания против царизма к восстанию против буржуазии..."18
Это утверждение стало затем аксиомой ленинизма, его
193
азбукой. Один из самых приближенных к Ленину большевиков - Г.Е.Зиновьев в своей теперь малоизвестной работе "Ленинизм" (введение в изучение ленинизма) прямо писал: "В феврале революция была еще буржуазной, а Октябрь был уже началом социалистической революции. Февральская революция была беременна октябрьской; буржуазно-демократическая революция была беременна пролетарской. И случилось даже так, что беременность-то эта продолжалась почти ровно 9 месяцев..."19 Такие "естественные" аргументы приводил Зиновьев, долгие годы проживший вместе с Лениным в эмиграции.
Февральская революция для Ленина не была самостоятельным феноменом, независимым социально-политическим явлением; это был лишь "этап" того процесса, которому молился лидер большевиков, - социалистической революции, по всей вероятности, мировой. Не случайно окончание своего доклада в цюрихском "Народном доме" Ленин завершил характерными фразами:
- Да здравствует русская революция!
- Да здравствует начавшаяся всемирная рабочая революция!
Какой будет начавшаяся революция - Ленин знал. В своем первом "письме издалека" лидер большевиков писал: "Один кровавый комок - вот что такое общественно-политическая жизнь переживаемого момента"20. Временное правительство только пытается распорядиться властью и не без основания считает, что верность союзническим отношениям обернется меньшей кровью для России (так потом и вышло), нежели сознательно способствовать поражению собственной армии, к чему призывали большевики. Ленин уже видел ситуацию в Россию через призму "кровавого комка", хотя такой она станет со временем лишь с помощью большевистской партии.
В истории нельзя найти более убедительного прецедента, когда политическая партия во имя корыстных целей захвата власти выступала бы столь последовательно и яростно за поражение собственного отечества! Но для Ленина и большевиков это были звенья одной стратегической цепи: развал отечественного государства с помощью военного поражения с последующим захватом власти в этой повержен
194
ной стране. Демократический февраль не смог противостоять этому коварному плану.
Самое удивительное в этом плане не его циничное, антипатриотическое содержание, а то, что Ленину удалось собрать достаточное количество сторонников и с помощью совсем небольшой (к февралю 1917 года) партии реализовать его в кратчайшие исторические сроки! Историки и писатели до сих пор ломают голову, поражаясь фантастической невероятности свершенного. Мы никогда не узнаем в точности: в Цюрихе ли Ленин обдумал план сепаратного мира с Германией, который мог быть заключен только с позиции слабости? Или он не смотрел так далеко, и его беспокоила больше проблема: ехать в Россию сейчас или позже? А может, Ленин больше всего думал, как использовать к собственной выгоде неизбывную тягу миллионов людей на его родине к миру и земле?
ЛЕНИН (Продолжение)
Глава 3
ОКТЯБРЬСКИЙ ШРАМ
...На русской революции, быть может, больше, чем
на всякой другой, лежит отсвет Апокалипсиса.
Никалай Бердяев
Хотя о войне в Европе долго и много говорили, надвинулась она быстро, как летняя гроза. Выстрелы в Сараеве были тем едва ощутимым, легким толчком, который в жаркий летний день сдвинул с вершин гигантскую лавину межгосударственных противоречий. Сербы получили от Австрии ультиматум, который заведомо нельзя было принять. Сильные решили преподать урок слабым.
Император российский, Николай II, незаслуженно забытый как царь-миротворец, пытался остановить бойню. В своей телеграмме Вильгельму он просит германского императора "помешать своему союзнику - Австрии зайти слишком далеко в неблагородной войне, объявленной слабой стране". Германский монарх отмечает двумя жирными восклицательными знаками слова "неблагородной войне", записав на полях телеграммы: "Признание в собственной слабости и попытка приписать мне ответственность за войну. Телеграмма содержит скрытую угрозу и требование, подобное приказу, остановить руку союзника"1.
Попытка русского царя остановить занесенный меч потерпела такую же неудачу, как и его историческая попытка остановить начавшуюся гонку вооружений. Мир уже забыл, что в августе 1898 года именно Николай II впервые в истории человеческой цивилизации обратился к народам мира с предложением "положить предел непрерывным вооружениям и изыскать средства предупредить угрожающие всему миру несчастья". Большинство государств или не поняли призыва, или не захотели его понять, а многие встретили просто враждебно. Но, сталкиваясь с холодом безразличия, молодой русский царь добился-таки созыва в Гааге международной конференции (июнь 1899 года), где удалось хоть частично "гуманизировать" правила войны: запретить ис
183
пользование разрывных пуль, газов, воздушных бомбардировок, разрушения городов и сел, варварски обходиться с пленными...
И хотя вскоре эти решения большинством участников будут прочно забыты, может быть, для российского императора роль пионера в стремлении "облагородить" и остановить войну была самой славной внешнеполитической страницей в его трагической биографии.
Вот и сейчас Николай телеграфно "уговаривает" Вильгельма "передать рассмотрение конфликта" третейскому суду, учрежденному той самой конференцией в Гааге. Последовал отказ. Царь под давлением министра иностранных дел Сазонова, генералов вынужден согласиться на объявление "частичной" (против Австрии) мобилизации, чтобы поддержать славян на Балканах. Реакция последовала незамедлительно: в полночь приходит еще одна телеграмма из Берлина. Содержание ее красноречиво: "Если Россия мобилизуется против Австрии (т.е. приступит к частичной мобилизации), то моя роль посредника, которой ты любезно облек меня, будет поставлена в опасность, если не совсем разрушена. Вся тяжесть решения лежит теперь на твоих плечах, которые несут ответственность за мир или войну"2.
Последовавший ультиматум в ночь на 19 июля (1 августа) 1914 года, требовавший отменить в России любую мобилизацию, означал лишь одно - войну. Хотя русский царь запоздало телеграфирует Вильгельму: его войска не сдвинутся с места, пока будут идти переговоры, сколько бы они ни продолжались, в Германии окончательно вынули меч войны из ножен. В 19 часов 10 минут 19 июля (1 августа) 1914 года германский посол Пуртолес вручил Сазонову ноту об объявлении войны. Началась не только первая мирозая война; исторический метроном стал отсчитывать годы, месяцы, недели и дни до начала русской революции. По сути, фразой, произнесенной Николаем при подписании приказа о всеобщей мобилизации накануне германского ультиматума: "Вы правы, остается только ждать нападения", император невольно направил российский государственный корабль к гавани, имя которой - революция.
Народные массы, узнав об объявлении Германией войны России, почти единодушно поддержали царя. Патриотиче
184
ский порыв был исключительно сильным. Высочайший Манифест, обнародованный на следующий день, давал шанс на всенародное согласие: "В грозный час испытания да будут забыты внутренние распри. Да укрепится еще теснее единение Царя с Его народом, и да отразит Россия, поднявшаяся как один человек, дерзкий натиск врага"3.
Пожалуй, лишь Ленин с небольшой группой сторонников не испытал, как Г.В.Плеханов, острого желания защитить отечество. Даже Троцкий, не бывший оборонцем, в эмигрантской газете "Наше слово" утверждал, что проповедовать желательность поражения царской России нет смысла, ибо это будет означать желание победы реакционной Германии. В момент единодушного порыва народов России, отринувших в сторону классовые, сословные и национальные распри во имя единения перед общей опасностью, лишь Ленин с кучкой своих близких единомышленников интуитивно почувствовал невероятный, фантастический шанс свершения своих надежд и чаяний. И время показало, что его политические расчеты оказались точны. По мере того как в залитых грязью и кровью окопах империалистической войны гасла патриотическая идея и шовинистическая надежда военной победы, у Ленина росла уверенность, что ни Николаю, ни Вильгельму, ни многим другим высоким воителям не выйти из войны без революции. Интеллигенция, не только в России, проклиная войну и призывая к миру, надеялась, что их страна "устоит" и не будет побеждена. Лишь Ленин увидел в Молохе войны незаменимого союзника.
Ленин, проживший войну в Поронино, Вене, но больше в Берне, Цюрихе, других уютных городах и городках нейтральной Швейцарии, воспринимал войну иначе, чем крестьянин, одетый в шинель и испытавший газовую атаку, по-другому, нежели военнопленный из лагеря в Саксонии, не так, как бедствующая семья городского люмпена. Ленин смотрел на войну со стороны, из безопасного бельэтажа русской политической эмиграции.
Чем занимался вождь будущей русской революции в ее прологе? Готовился ли он к той демонической роли, которую ему предстоит сыграть на исторической сцене? Был ли он уверен в благоприятном исходе грядущей драмы в России? Об этом мы постараемся рассказать в этой главе, а
185
пока скажем: в канун февральских потрясений 1917 года Ленин вел безмятежную жизнь человека, привыкшего жить вдали от родины. Годы империалистической войны для Ленина - это сотни писем, которые он написал довольно ограниченному кругу знакомых ему людей. Среди них, кроме А.Г.Шляпникова, А.М.Коллонтай, К.Б.Радека, А.М.Горького, Г.Л.Пятакова, С.Н.Равич, Г.ЕЗиновьева, Л.Б.Каменева, больше всех писем адресовано И.Ф.Арманд. Это большая, эмоционально наполненная переписка двух очень близких людей, которые, говоря о революционных делах, пытаются передать друг другу нечто большее, чем рутина о "рефератах", сообщения об отправках книг, налаживание связей с Россией через Скандинавию. Цюрих, где находился Ленин, и Кларан, где жила Арманд, были связаны пунктирной линией писем, открыток, телеграмм, записок... Деловые же письма, преимущественно с поручениями, шли таким нужным Ленину людям, как Я.С.Ганецкий и Г.Я.Беленький.
Ленин много занимается философским самообразованием, читая и конспектируя Гегеля, Аристотеля, Лассаля, изучает Наполеона, Клаузевица, читает стихи В.Гюго, бывает изредка с Крупской в местном театре. Ленин с женой имеет возможность снимать средней стоимости номер в доме отдыха в горном местечке Флумс, что в кантоне Санкт-Галлен... В свободное от переписки, отдыха, встреч, поездок, "склок" с иноверцами время Ленин пишет статьи, брошюры, крупные работы, такую, например, как "Империализм как высшая стадия капитализма". Но, не будь революции, об этих работах, как и о самом Ленине, мы знали бы сегодня не больше, чем о литературном наследии в делах Михайловского, Ткачева, Нечаева, Парвуса, Равич...
Почта из России приходит с большим опозданием. Новости Ленин черпал из "Таймс", "Нойе цюрхер цайтунг", "Тан", других западных изданий. По всем сведениям, доходившим до него, Ленин чувствовал: в России близится "землетрясение". Усталость народа от тягот и неудач войны подошла к критической черте. Но что она совсем рядом, эта черта, Ленин и не подозревал.
В начале января 1917 года Ленина пригласили в "Народный дом" Цюриха прочесть в очередную, двенадцатую годовщину первой русской революции доклад о том, что тог
186
да, в начале века, было. Слушателей было немного, в основном студенты. Доклад получился скучным, пространным, описательным; молодые люди в зале стали понемногу выходить, и Ленин был вынужден произнести:
- ...Мое время почти уже истекло, и я не хочу злоупотреблять терпением моих слушателей4.
В докладе оратор нажимал больше на то, что в 1905 году размах гражданской войны был слишком незначителен, чтобы опрокинуть самодержавие.
- ...Крестьяне сожгли до 2 тысяч усадеб и распределили между собой жизненные средства... К сожалению, крестьяне уничтожили тогда только пятнадцатую долю общего количества дворянских усадеб, только пятнадцатую часть того, что они должны были уничтожить... Крестьяне действовали недостаточно наступательно, и в этом заключается одна из коренных причин поражения революции5.
Продолжая торопливо читать заготовленные листки, русский эмигрант выразил уверенность, что революция 1905 года остается "прологом грядущей европейской революции". Ленин сказал, что "ближайшие годы... приведут в Европе к народным восстаниям..."6. Он говорил о возможности восстаний в Европе, но, однако, не упомянул Россию. О том, что эти восстания вспыхнут не так скоро, Ленин заявил в одной из последних фраз своего доклада:
- Мы, старики, может быть, не доживем до решающих битв этой грядущей революции...7
Российский "пророк" и не ведал, что до "грядущей революции" осталось меньше двух месяцев...
Демократический февраль
В России все ждали революцию, и, тем не менее, для всех она оказалась внезапной. Правы те аналитики, которые утверждают, что существуют два основных источника Февральской революции: неудачная война и слабость власти. Обвал российской государственности произошел внешне неожиданно. Но ее устои подтачивались давно.
Что касается войны, то, несмотря на стратегические не
187
удачи, положение России еще не было абсолютно безнадежным и катастрофическим. Германия сама была в тяжелейшем состоянии. Фронт стабилизировался вдалеке от столицы России и других жизненно важных ее центров. Брусиловский прорыв летом 1916 года вдохнул в людей веру в почетный исход войны. Дальновидные политики понимали, что стратегически Германия не может выиграть войну, особенно после того как Соединенные Штаты открыто и прямо займут место сражающейся державы на стороне Антанты.
Правда, надо отметить, что социал-демократическая агитация основательно разложила армию, уставшую от войны. Начавшиеся "братания" на фронтах часто носили односторонний характер: нередко в русские окопы доставлялась немцами социал-демократическая литература большевистского содержания, однозначно помогавшая больше кайзеровской Германии, чем российской армии.
Председатель Государственной думы в своих воспоминаниях пишет, что "симптомы разложения армии были уже заметны на второй год войны... Пополнения, присылаемые из запасных батальонов, приходили на фронт с утечкой на одну четверть... Иногда эшелоны, идущие на фронт, останавливались ввиду полного отсутствия личного состава, кроме офицеров и прапорщиков. Все разбегались..."8. Так эффективно работали агитаторы-социалисты, бросая семена своей пропаганды на глубокое нежелание крестьян воевать. Большевики внесли свой весомый вклад в поражение русской армии.
Но в целом, несмотря на тяжелое положение, Россия еще далеко не исчерпала всех материальных и духовных ресурсов продолжать войну, которая в условиях германской оккупации российских пространств становилась для нее во все большей степени справедливой (тем более, что начала войну Германия).
Однако царский режим, ставший в известном смысле думским, проявил свою неспособность управлять государством в критической ситуации. Этому содействовало и решение императора 6 августа 1915 года сменить на посту главнокомандующего российской армией великого князя Николая Николаевича и занять этот пост самому. Почти весь Кабинет министров запротестовал, считая, что отъезд в
188
Ставку царя "грозит крайнему разрушению России, Вам и династии Вашей, тяжелыми последствиями"9. Но царь был непреклонен. Самодержец как бы сошел с авансцены главных событий на периферию социальных действий, отдав столицу враждующим и продажным группировкам из своего окружения.
В силу извечной традиции Россия привыкла к государственному единоначалию, персонифицированному в облике конкретной личности. Политика "внутреннего мира", провозглашенная Думой, в результате кризиса власти быстро рухнула.
Как вспоминал П.Н.Милюков, события в столице развивались совершенно стихийно. "После полудня 27 февраля у Таврического дворца, скопилась многочисленная толпа, давившая на решетку. Тут была и "публика", и рабочие, и солдаты. Пришлось ворота открыть, и толпа хлынула во дворец. А к вечеру уже почувствовали, что мы (думский Временный комитет. - Д.В.) не одни во дворце - и вообще больше не хозяева дворца. В другом его конце уже собирался другой претендент на власть. Совет рабочих депутатов, спешно созванный партийными организациями, которые до тех пор воздерживались от возглавления революции... Солдаты явились последними, но они были настоящими хозяевами момента. Правда, они сами того не осознавали, бросились во дворец не как победители, а как люди, боявшиеся ответственности за совершенное нарушение дисциплины, за убийство командиров и офицеров. Еще меньше, чем мы, они были уверены, что революция победила. От Думы они ждали признания и защиты. И Таврический дворец к ночи превратился в укрепленный лагерь...
Когда где-то около дворца послышались выстрелы, часть солдат бросилась бежать, разбили окна в полуциркульном зале, стали выскакивать из окон в сад дворца. Потом, успокоившись, они расположились в его помещениях на ночевку... Временный Комитет Думы был оттеснен в далекий угол дворца... Но для нужд текущего дня обеим организациям, думской и советской, пришлось войти в немедленный контакт... Арестованные министры были переведены в Петропавловскую крепость..."10
Началось, как пишет А.И.Солженицын, "долгое безвре
189
менье", окончательно подточившее устои государственности, социальной стабильности и национального единства. Весь вопрос заключался в том, кто воспользуется создавшейся ситуацией. В общественном сознании господствовало понимание того, что выход из глубокого кризисного положения возможен лишь в результате определенных радикальных мер революционного характера. Некоторые приближенные царя расценивали обстановку как результат бессилия и безволия властей. Именно это обстоятельство, по их мнению, "вызвало" революцию. Великий князь Александр Михайлович менее чем за месяц до отречения царя от престола писал ему с горечью: "Мы присутствуем при небывалом зрелище революции сверху, а не снизу"11.
Ленин в далеком Цюрихе не знал нюансов российской ситуации, ведь он уже находился в эмиграции целое десятилетие. Эмигрантская жизнь, помимо прочего, отторгает человека от родины, как бы он о ней ни тосковал. Поэтому, когда Ленин 2(15) марта получил сообщение о победе революции в Петрограде, он был потрясен неожиданностью: грядущие события ему казались исторически близкими, но он и предполагать даже не мог, что они свершатся столь быстро! А первым сказал ему о революции Моисей Бронский, такой тихий, незаметный польский социал-демократ из Лодзи. Ничего сам, мол, толком не знает, но что есть телеграммы из России о революции - "это точно". Ленин с Вронским походили по всем местам Цюриха, где могли что-то конкретно узнать, но везде лишь говорили: в Петрограде революция. Министры арестованы. Толпы народа запрудили улицы...
Ленин возбужденный вернулся домой; надо что-то предпринимать, В последнее время он частенько писал о делах и революционных перспективах у швейцарских социал-демократов... Каким это все показалось сейчас далеким и надуманным!
Энергично расхаживая из угла в угол небольшой квартиры в Цюрихе, Ленин, находясь в состоянии потрясения, бросал Надежде Константиновне, спокойно сидевшей в старом креслице:
- Потрясающе! Вот это сюрприз! Подумать только! Надо собираться домой, но как туда попасть? Нет, это поразительно неожиданно! Невероятно!
190
Немного успокоившись и остыв от восклицаний, Ленин садится за письменный стол и пишет свое первое письмо после сенсационного известия Инессе Арманд в Кларан, в котором сообщает о победе революции в России: "Мы сегодня в Цюрихе в ажитации; от 15.111 есть телеграмма в "Ziiricher Post" и в "Neue Zоricher Zeitung", что в России 14.111 победила революция в Питере после 3-дневной борьбы, что у власти 12 членов Думы, а министры все арестованы.
Коли не врут немцы, так правда.
Что Россия была последние дни накануне революции, это несомненно.
Я вне себя, что не могу поехать в Скандинавию!! Не прощу себе, что не рискнул ехать в 1915 г.!"12
Спустя всего несколько недель после его заявления, что он, возможно, и не доживет до "грядущей революции", Ленин самоуверенно заявляет, что ясность в том, что Россия была "накануне революции", для него "несомненна". Как и большинство политиков, он совсем не считает нужным помнить и тем более следовать тому, что провозгласил ранее.
Пишет телеграмму Зиновьеву в Берн и предлагает тому немедленно приехать в Цюрих. Одновременно отправляет письмо Я.С.Ганецкому: "Необходимо во что бы то ни стало немедленно выбраться в Россию, и единственный план - следующий: найдите шведа, похожего на меня. Но я не знаю шведского языка, поэтому швед должен быть глухонемым. Посылаю Вам на всякий случай мою фотографию..."13
Задача Раненому поставлена непосильная: найти человека, похожего на Ленина, и еще плюс к этому немого... Ленин вообще любил выдвигать труднорешаемые задачки: например, зажечь пожар мировой революции. Вскоре, естественно, от поиска "немого шведа" отказались. Начались энергичные поиски безопасных путей проезда Ленина и группы большевиков из Швейцарии в Россию.
А вести из Петрограда между тем приходили совсем необычные, потрясающие, ошеломляющие. Отрекся от престола царь. А затем и его брат Михаил. Сколько Ленин выпустил ядовитых стрел непосредственно в Николая II! А сейчас этот бывший уже монарх отрекается в пользу Михаила, а тот, в свою очередь, издает рескрипт: "...прошу всех
191
граждан державы Российской подчиниться Временному правительству, по почину Государственной думы возникшему и облеченному полнотой власти, впредь до того, как созванное в возможно кратчайший срок на основе всеобщего, прямого, равного и тайного голосования Учредительное собрание своим решением об образе правления выразит волю народа.
Петроград, 3 марта 1917 г. Михаил"14.
Ленин напряженно вчитывался в сообщения газет, узнавая состав Временного правительства, образовавшегося после Февральской революции. Фамилии Г.Е.Львова, П.Н.Милюкова, А.И.Гучкова, Н.В.Некрасова, А.И.Коновалова, М.И.Терещенко, А.А.Мануйлова, А.И.Шингарева, А.Ф.Керенского вызывали у него саркастическую улыбку: "Буржуазия успела втиснуть свои зады в министерские кресла". У Ленина ни минуты не было сомнений в том, что эти либералы ничем не лучше царя. Их приверженность демократическим идеалам он расценивал не больше как стремление "одурачить народ".
В своем первом "Письме издалека" Ленин верно, с точки зрения большевистских интересов, уловил своеобразие момента: кроме Временного правительства возникло еще одно "игралище власти" - Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов во главе с Н.С.Чхеидэе, А. Ф.Керенским, М.И.Скобелевым. В исполком Совета, состоявшего из пятнадцати человек, вошли лишь два большевика: А.Г.Шляпников и П.А.Залуцкий. Но Ленин быстро и точно отметил для себя, что в двоевластии коренится редкий, уникальный для большевиков шанс.
Ленин увидел в Совете будущий прообраз органа революционной диктатуры пролетариата. И наоборот, во Временном правительстве, которое могло бы утвердить в обществе принципы буржуазно-демократического народовластия, Ленин усмотрел исключительно и только мишень для своих бешеных атак. Уже менее чем через неделю после образования Временного правительства Ленин, совсем не зная действительного положения дел в Петрограде и России, безапелляционно заявил: "Правительство октябристов и кадетов, Гучковых и Милюковых... не может дать народу ни мира, ни хлеба, ни свободы"15.
192
Атакуя с самого начала Временное правительство - законный орган демократических преобразований, большевики не выдвигали мирной альтернативы революционного развития. Не случайно ленинская директива большевикам, отъезжающим в Россию, была немногословна:
"Наша тактика: полное недоверие, никакой поддержки новому правительству; Керенского особенно подозреваем; вооружение пролетариата единственная гарантия; немедленные выборы в Петроградскую думу; никакого сближения с другими партиями. Телеграфируйте это в Петроград"16. Фактически в этой одной длинной фразе - суть революционной линии человека, который пока находился вдали от Петрограда, но был обеспокоен ситуацией. Да, революция свершилась, чему он мысленно и гласно аплодировал. Но власть оказалась у буржуазии. Во главе Советов - умеренные социалисты: меньшевики. Это совсем не устраивало Ленина-максималиста. Он, как показали последние полтора десятилетия, был совершенно не в состоянии найти удовлетворительного для него компромисса с этими людьми. Поэтому - никакого сближения с меньшевиками! Единственный путь - Ленин откровенен и как бы забегает вперед - вооружение пролетариата. Чтобы выйти из затруднительной для большевиков ситуации (в Февральской революции они не сыграли заметной роли), которые оказались на вторых ролях великой драмы, он требует перекроить исторический сценарий. В каком направлении, в чем именно?
Весьма прямо и цинично Ленин сказал об этом, выступая 14 (27) марта в цюрихском "Народном доме" с докладом "О задачах РСДРП в русской революции". Готовящийся к отъезду в Россию Ленин с глубоким удовлетворением произнес зловещую фразу, что на его родине "превращение империалистической войны в войну гражданскую началось"17. А сама Февральская революция есть лишь первый этап социальных преобразований. "Своеобразие исторической ситуации данного момента, - говорил на собрании Ленин, - как момента перехода от первого этапа революции ко второму, от восстания против царизма к восстанию против буржуазии..."18
Это утверждение стало затем аксиомой ленинизма, его
193
азбукой. Один из самых приближенных к Ленину большевиков - Г.Е.Зиновьев в своей теперь малоизвестной работе "Ленинизм" (введение в изучение ленинизма) прямо писал: "В феврале революция была еще буржуазной, а Октябрь был уже началом социалистической революции. Февральская революция была беременна октябрьской; буржуазно-демократическая революция была беременна пролетарской. И случилось даже так, что беременность-то эта продолжалась почти ровно 9 месяцев..."19 Такие "естественные" аргументы приводил Зиновьев, долгие годы проживший вместе с Лениным в эмиграции.
Февральская революция для Ленина не была самостоятельным феноменом, независимым социально-политическим явлением; это был лишь "этап" того процесса, которому молился лидер большевиков, - социалистической революции, по всей вероятности, мировой. Не случайно окончание своего доклада в цюрихском "Народном доме" Ленин завершил характерными фразами:
- Да здравствует русская революция!
- Да здравствует начавшаяся всемирная рабочая революция!
Какой будет начавшаяся революция - Ленин знал. В своем первом "письме издалека" лидер большевиков писал: "Один кровавый комок - вот что такое общественно-политическая жизнь переживаемого момента"20. Временное правительство только пытается распорядиться властью и не без основания считает, что верность союзническим отношениям обернется меньшей кровью для России (так потом и вышло), нежели сознательно способствовать поражению собственной армии, к чему призывали большевики. Ленин уже видел ситуацию в Россию через призму "кровавого комка", хотя такой она станет со временем лишь с помощью большевистской партии.
В истории нельзя найти более убедительного прецедента, когда политическая партия во имя корыстных целей захвата власти выступала бы столь последовательно и яростно за поражение собственного отечества! Но для Ленина и большевиков это были звенья одной стратегической цепи: развал отечественного государства с помощью военного поражения с последующим захватом власти в этой повержен
194
ной стране. Демократический февраль не смог противостоять этому коварному плану.
Самое удивительное в этом плане не его циничное, антипатриотическое содержание, а то, что Ленину удалось собрать достаточное количество сторонников и с помощью совсем небольшой (к февралю 1917 года) партии реализовать его в кратчайшие исторические сроки! Историки и писатели до сих пор ломают голову, поражаясь фантастической невероятности свершенного. Мы никогда не узнаем в точности: в Цюрихе ли Ленин обдумал план сепаратного мира с Германией, который мог быть заключен только с позиции слабости? Или он не смотрел так далеко, и его беспокоила больше проблема: ехать в Россию сейчас или позже? А может, Ленин больше всего думал, как использовать к собственной выгоде неизбывную тягу миллионов людей на его родине к миру и земле?