Волков Алексей. Командор

   – А вы тоже по каждому пустяку интересуетесь мнением своих избирателей? – с невинным видом поинтересовался Флейшман.
   – Зачем? Если я стану так поступать, процесс принятия решения затянется до бесконечности. Отдав за меня свои голоса, люди тем самым продемонстрировали полное доверие к моей скромной персоне и уверенность, что я в любом случае буду выразителем их интересов. И думаю, что сумел не разочаровать своих избирателей. Разумеется, отдельные недовольные найдутся всегда. Не все понимают собственное благо. Что ж, тем хуже для них. Может, и сумеют понять когда-нибудь.
   – А если для них это вовсе не является благом?
   – Вы не правы, Юра, – возразил Лудицкий. – Человеческое счастье едино и зависит исключительно от величины материальных благ, имеющихся в распоряжении конкретного человека. Поэтому величайшее наше завоевание – после демократии, разумеется – это возможность для каждого индивидуума зарабатывать столько денег, сколько он хочет. Другое дело, что подавляющее большинство нашего населения не желает воспользоваться данной возможностью и попросту ленится работать. Такие предпочитают всеобщую нищету или социалистическую уравниловку, когда все только числятся на работе, ничего не делая и получая примерно одинаковую зарплату, будь ты простой рабочий или директор. И сейчас всех этих лентяев бесит, когда кто-то в поте лица делает деньги, в то время как они, как и прежде, ничего не делают и ничего, соответственно, не получают. От этих бездельников и происходят всякие смуты. Но стоит ли всерьез считаться с их мнением?
   – Если таких большинство, то вам стоит. Сами говорите, что у нас демократия. В противном случае это самое большинство на следующих выборах проголосует не за вас, и вы проиграете в полнейшем соответствии с демократическими процедурами. И это еще лучший вариант. В худшем вас просто скинут безо всяких процедур, как это уже было с вашими предшественниками и коллегами в приснопамятном октябре семнадцатого. Тогда у власти тоже стояли очень демократично настроенные, но не принимающие близко к сердцу интересы темного большинства люди. Нам с Пашей легче. До наших денег они не доберутся, а с капиталом мы и на Западе прекрасно проживем. Вы же потеряете все.
   – Вы не патриот, – укоризненно покачал головой депутат. – Деньги, заработанные в России, должны в ней же и оставаться.
   – Вы совершенно правы, Петр Ильич. Патриотом я никогда не был. Я же не политик, а бизнесмен, и абстрактные материи меня не волнуют. А ты, Пашка?
   Но, совершенно глухой к их спору, Пашка как раз в это время провожал глазами гордо удаляющуюся из салона Мэри и в досаде непонятно на кого воскликнул:
   – Она ушла! – И с чувством добавил наиболее часто употребляемое матерное слово.

3. ГРИГОРИЙ ШИРЯЕВ. ПРОГУЛОЧНАЯ ПАЛУБА «НЕКРАСОВА»

   Балтика была на удивление спокойной. Обычно хмурая и неприветливая, она словно решила отдохнуть от привычных буйств и чисто по-женски сумела скрыть за показным очарованием свое истинное лицо. Вокруг, куда ни кинешь взгляд, расстилалась ровная, нетронутая даже легкой рябью, гладь моря – нежно-голубая и со стороны солнца покрытая веселыми бликами. У горизонта голубизна светлела и переходила в необъятную ширь неба.
   Вся эта картина дышала таким умиротворением, что хотелось полностью отвлечься от привычных забот и всем существом слиться с окружающей благодатью. Не верилось, что где-то далеко может бушевать шторм: зловещими подвижными горами вздымаются тяжелые волны, завывает ветер, уходит из-под ног палуба… Раз мир прекрасен здесь и сейчас, почему бы ему не быть таким же везде и всегда?
   Григорий Ширяев глубоко затянулся сигаретой и долго выдыхал ароматный дым. Вид моря внезапно пробудил в нем, выросшем в глубине сухопутья мальчишке, позабытую мечту о романтических странствиях по далеким океанам, об опасных, но хорошо заканчивающихся приключениях, о суровых и притягательных буднях крепких просоленных моряков…
   И сам не подозревал, что на дне памяти столько лет хранится такое. Как давно это было! Волнующие воображение книги о пиратах, о неизвестных островах, о зарытых сокровищах, о туго наполненных ветром парусах… Даже жалел, что родился не в ту эпоху и нет больше ни белых пятен на карте, ни зловеще вырастающего на горизонте силуэта пиратского брига… Теперь только и осталось с легкой грустью вспоминать задиристого мальчишку, витающего в призрачных мечтах. Как быстро мы взрослеем! Зачем?
   – …давно пора это решить. Мог бы вполне остаться и поработать еще, а мы с Маратиком прекрасно могли бы путешествовать вдвоем. – Голос жены проник в сознание неприятным диссонансом, и от этого Ширяев почувствовал невольное раздражение.
   – По-твоему, я уже и отдохнуть не имею права? – возникшее чувство определило интонацию, и Вика невинно обратила на мужа прекрасные карие глаза, словно говоря: «А что я такого сказала? Знаешь же, что я права, а еще и огрызаешься!»
   – Конечно. Ты же так устаешь, – с неприкрытой издевкой произнесла она вслух. – Это другие могут работать без отдыха. Горбуновы вон уже переехали в самый центр. Сто пятьдесят квадратов, окна выходят на Кремль. Это я понимаю: мужчина!
   – Сдался тебе этот Кремль! Придет время, переберемся и мы. Не все же сразу! И давай лучше помолчим. Посмотри, какой здесь вид. В Москве такого в жизни не увидишь. – Ширяеву мучительно хотелось вернуть ускользающее настроение умиротворенности и единения с природой, но оно уходило безвозвратно, как полузабытое детство.
   Вика недоуменно огляделась. Подобно многим женщинам, она была не способна оценить красоту природы и предпочитала ей нечто более материальное. Из-за этого непонимания ей захотелось сказать мужу что-нибудь обидное, однако на пустой поначалу прогулочной палубе начали постепенно появляться люди, и вести разговор на повышенных тонах стало неудобным. Вдобавок четырехлетний Маратик бодро подобрался к самому борту и теперь перевесился через леера, разглядывая с высоты разрезаемую лайнером воду.
   – Марат! – предостерегающе вскрикнула Вика и повернулась к Ширяеву. – Даже за ребенком приходится смотреть мне! Мне и у плиты торчать, и стирать, а он приходит на все готовенькое да еще жалуется, будто устал! Марат! Немедленно отойди от борта!
   Мальчик посмотрел на мать, понял, что сердить ее сейчас явно не стоит, и с сожалением направился к родителям. Из немногих занятых шезлонгов за ним с интересом следили выбравшиеся подышать свежим морским воздухом пассажиры. Почти все они еще только осваивались с огромным лайнером и проводили время в барах, салонах и каютах.
   – Симпатичный мальчуган, – заметил сидевший неподалеку полный мужчина средних лет.
   Вика счастливо улыбнулась, словно похвала относилась к ней самой. Впрочем, сына она любила сильно и считала его самым красивым и умным ребенком на свете. Она искренне радовалась, когда на ее Маратика обращали внимание, а тем более – когда им восторгались.
   – Марат, так ведь можно упасть и утонуть. Тебя даже спасти никто не успеет. – Она постаралась произнести это строго, но сын по ее тону понял: опасность миновала.
   Маратик приткнулся к матери и спросил:
   – Как – никто? А папа?
   – И папа тоже, – ответила Вика и тихо, чтобы не услышали посторонние, язвительно добавила: – Разве твой папа хоть что-нибудь может?
   Ширяев вспыхнул, хотел сказать какую-то резкость, но посмотрел на жену и передумал.
   – Тебя послушать, я вообще ничего не могу и не умею, – горько и еле слышно проговорил он.
   – Неправда! Мой папа – cамый-пресамый! – возразил Маратик и, подтверждая это, залез к отцу на колени и обнял его, как обнимают дети: это мое и никому ни за что не отдам!
   Было что-то общее в обоих Ширяевых: серо-голубые глаза, курносый нос, слегка выдающиеся скулы. Вот только у старшего на правой щеке был косой шрам – осколочная память о Чечне.
   Картинка была идиллической, и Вика, хотевшая было добавить что-то язвительное, осеклась и осталась сидеть с приоткрытым ртом.
   Григорий проследил за ее взглядом и увидел знакомых по телеэкрану певцов. Лица эстрадных звезд выражали высокомерную скуку. Они неторопливо фланировали по палубе, выбирая себе местечко поудобнее: Миша Борин, Мэри и с ними какой-то незнакомый мужчина. Певцы изредка и свысока оглядывали сидящих, и лишь незнакомец оценивал реакцию зрителей с профессиональным интересом, словно прикидывал рейтинг своих спутников среди пассажиров круизного лайнера.
   – А я думала, что Борин повыше, – тихо сказала Вика, когда компания уселась в отдалении. – Говорила я тебе: давай сходим на его концерт.
   – Все равно ничего не потеряли, – равнодушно ответил Григорий. – Наслушаешься его здесь. Можешь даже автограф взять, если приспичит.
   – Да ну тебя! Зачем он мне нужен? – с легким возмущением заявила Вика. – Я не пятнадцатилетняя дурочка. Мне все-таки двадцать пять лет.
   – Двадцать четыре, – механически поправил ее Ширяев. – Не надо себя старить раньше времени.
   – Ну, почти двадцать пять. Все равно возраст, – привычно возразила супруга. – Это ты у нас все молодишься. Вот только для кого? Или меня уже не хватает?
   – Для себя, – вздохнул Ширяев. – Стать стариком еще успею. И вообще, мужчине столько лет, на сколько он себя чувствует.
   На его счастье, ответной тирады не последовало. Вика сосредоточено обдумывала, что бы такое надеть вечером. Хотелось что-нибудь совсем новое, но взятые с собой вещи неношеными назвать было нельзя: некоторые она уже одевала два раза, а иные и три. К ее сожалению, на огромном комфортабельном лайнере не имелось ни магазинов, ни ателье, а последовавший отсюда вывод, что до захода в ближайший порт придется обходиться уже имеющимся гардеробом, обещал ничего не подозревающему Григорию веселенькую сценку. Подумать только: оставил жену чуть ли не голой! И это когда на борту масса всевозможных разодетых девиц и их респектабельных состоятельных кавалеров!
   – А вон и Гриф собственной персоной. Тоже надумал попутешествовать. – Ширяев бережно снял сына с колен, чуть приподнялся и еще издали наклоном головы приветствовал лениво вышагивающего вдоль шезлонгов пожилого сухопарого мужчину в потертых джинсах и мятой рубашке неопределенного цвета.
   Мужчина едва заметно кивнул в ответ и, что-то говоря, повернулся к своим сопровождающим.
   Тех было трое. Первый – здоровенный, поперек себя шире бугай – невзирая на жару вышагивал в легкой серой куртке. Его маленькие поросячьи глазки привычно зыркали по сторонам, оценивающе изучали пассажиров, прикидывая, не представляет ли кто-нибудь опасности для босса, а челюсти тем временем жили независимой жизнью и лениво пережевывали жвачку.
   Помимо бугая, за Грифом кокетливой походкой шли две девушки, высокие, прекрасно сложенные, одетые в одинаковые яркие сарафаны на бретелечках и похожие одна на другую чуть ли не как близняшки, но с одной-единственной разницей: словно для контраста, одна была голубоглазой блондинкой, другая – кареглазой брюнеткой.
   – Кого это он себе завел? – еле слышно спросила Вика, приветливо улыбаясь Грифу.
   – Блондинка – Надя, а брюнетка – Катя. А может, наоборот. Деньги позволяют, отчего же не позабавиться? Тем более что жены у Грифа нет. Не каждая станет мужика из тюряги ждать, даже если он вор в законе. Вот он и отводит душу.
   – А ты уже завидуешь! – не упустила случая Вика. – Пожалуйста, приноси в дом такие же деньги и можешь тогда заводить себе хоть гарем. Возражать не буду.
   – Не нужен мне гарем, – отмахнулся Ширяев. – Мой гарем – это ты. Зачем мне другие?
   – Ври побольше! Все вы одинаковы. Кобели! Только помани – за любой юбкой побежите вприпрыжку.
   В ответ Ширяев лишь досадливо махнул рукой. Как ни странно (с точки зрения Вики), он действительно не изменял жене, и, несмотря на ее далеко не ангельский характер, до сих пор любил. Однако долгий супружеский опыт подсказывал, что доказывать ей что-либо бесполезно и бессмысленно, поэтому Ширяев несколько неуклюже попробовал перевести разговор на другую тему.
   – У Грифа, по-моему, мания подбирать себе прислугу по внешности. Один Жора чего стоит. Столкнешься с таким вечером в глухом переулке – от одного вида кондрашка хватит. Сущая горилла: руки чуть ли не до земли, рожу даже с большой натяжкой лицом не назовешь, ума как у какой-нибудь дворняги…
   – Зато ты уж больно умный! Никак не пойму, Ширяев, где ты столько самомнения набрался? Только и слышу от тебя: этот – дурак, тот – болван. Все «я» да «я»… А кто ты, собственно говоря, такой? Бизнесмен занюханный! Таких в одной Москве десятки тысяч. Ноль без палочки!
   – Положим, не совсем ноль. – Ширяев старательно сдерживался, но пальцы с только что вытащенной сигаретой уже слегка задрожали. – Тузом, понятно, никогда не стану, рылом не вышел, но и до шестерок не опущусь. Все же не в нищете живем!
   – А по-моему – в нищете. Видел бы ты, как Люська одевается! А ведь моя одногодка! Мне рядом с ней и стоять стыдно, а тебе хоть бы хны!
   «Начинается», – подумал Ширяев. Воистину, сколько ни принесешь бабе домой, все равно окажется мало. Всегда найдется подруга или просто знакомая, чей муж сумел урвать побольше. Может, вообще плюнуть и не лезть из кожи? Что так скандал, что эдак. Никакой разницы. Но лучше всего – ничего не принимать близко к сердцу. Нравится – ну и пусть себе бубнит. И Ширяев привычно постарался отключиться от внешних звуков и вернуть недавние воспоминания детства. Увы!..
   Он слышал голос жены, но смысл ее слов до него уже не доходил. Григорий сидел в какой-то полудреме, чисто механически отмечая, как, оставив девушек, ушел куда-то Гриф с неизменным Жорой, как уходят одни пассажиры и приходят другие, а над всей этой суетой раскинулась неохватная ширь неба, незаметно переходящая в ласкающую глаз синеву моря…
   Он вдруг почувствовал отвращение ко всему, что секунду назад так занимало его: к морю, к солнцу и самому едва начавшемуся путешествию. Захотелось уйти куда глаза глядят от здешней неторопливой суеты и монотонного безделья.
   – Пойдем куда-нибудь, Вика. Надоело. Солнце печет, и вообще…
   Не дожидаясь согласия жены, он поднялся и привычным жестом проверил, на месте ли сигареты и зажигалка. Вика заколебалась было, но вспомнила, что надо еще подготовиться к вечеру, и пошла за супругом.
   У выхода на палубу им встретился подтянутый мужчина в светлых брюках и рубашке с закатанными рукавами. В его внешности не было ничего примечательного: округлое чисто русское лицо, серо-зеленые глаза, коротко стриженные светлые волосы, достаточно спортивная, хотя и далеко не атлетическая фигура. Сравнительно молодой – вряд ли больше тридцати пяти, но, если учесть возраст многих пассажиров, можно сказать и иначе: сравнительно не старый. Мужчина как мужчина.
   Вика едва удостоила его взглядом, но Григорий неожиданно замер. По его лицу, мгновенно сменяя друг друга, промелькнула целая гамма чувств: недоверие, удивление, узнавание и покрывшая все радость.
   – Сергей! Товарищ лейтенант! – вырвалось у него по застарелой привычке, хотя прошло столько лет.
   – Ширяев? – Мужчина тоже удивился, да и узнать несколько раздобревшего Григория было труднее.
   К изумлению Вики, не привыкшей к подобным излияниям чувств, мужчины порывисто и крепко обнялись, захлопали друг друга по спинам и лишь потом отстранились, разглядывая полузабытые за давностью лет черты.
   – Товарищ лейтенант! – повторил Ширяев, и Сергей с дружеской иронией поправил его:
   – Положим, уже не товарищ, а… даже не знаю, как сейчас принято. А во-вторых, не лейтенант, а капитан, да и то запаса. Так что зови меня лучше по имени.
   – Вика, понимаешь, – повернулся к жене Григорий, – это же мой бывший взводный! Без малого полтора года вместе. Помнишь, я о нем рассказывал? Това… Тьфу! Это моя жена Виктория, а вон тот сорванец – сын Марат.
   – Сергей Кабанов, – представился мужчина, щелкая каблуками. – Можно проще: Сережа.
   – Очень приятно. Вика.
   – Нет, но какая встреча! – встрял в церемонию представления Ширяев. – Нежданно-негаданно… Сколько же лет прошло?
   – Много, – вздохнул Кабанов. – Очень много. А ты еще ничего, только раздобрел малость. Даже не сразу узнал. И жена у тебя просто красавица, – галантно добавил бывший командир.
   Виктория благодарно улыбнулась в ответ.
   – Ну, как ты? – спросил Кабанов своего бывшего рядового. – Живешь, как вижу, неплохо. Чем занимаешься?
   – Да как сказать?.. Своя фирма. Не большая, но и не маленькая, – без особой гордости сообщил Ширяев. – Посреднические сделки, дилерство и все такое прочее. Особо похвалиться нечем, но и жаловаться не приходится. А вы? Я так понял, что из армии вы ушли?
   – Ушел. – Кабанов снова вздохнул, вспомнив что-то. – Но, в отличие от тебя, фирмы своей не завел. Не мое это дело. Я служака, а не бизнесмен. Работаю начальником охраны у Лудицкого. Есть такой депутат.
   – Знаю, – кивнул Григорий. – Вика, – повернулся он к жене, – ты извини, но мы столько не виделись… Мы посидим немного в барчике. Хорошо?
   – Только учти: пить я могу чисто символически. Правда, шеф смотрит на все это сквозь пальцы, да и с дежурства я сменился, но все равно. Я же не на отдыхе, – предупредил Кабанов, и это предупреждение в сочетании с недавним комплиментом разрешило колебания Виктории.
   – Допоздна-то хоть не засиживайтесь, – ласково, как идеальная жена, произнесла она.
   – Был очень рад познакомиться. Надеюсь, мы еще не раз встретимся, – раскланялся Кабанов. Григорий, не теряя времени, уже устремился в глубины судна, на ходу прикидывая, который из баров находится к ним поближе.
   – За встречу! – предложил тост Кабанов, когда бывшие однополчане покойно устроились в уютном помещении.
   – За встречу, лейтенант! – откликнулся Ширяев, но тут же поправился: – То есть, капитан. Привычка.
   Чокнулись, чуть приложились к рюмкам с коньяком и дружно закурили, настраиваясь на неторопливую беседу.
   – А вы-то как? – выдержав положенную паузу, спросил Григорий. – Давно дембельнулись?
   – Давно, – сказал Кабанов, затянулся и повторил: – Очень давно.

4. ИЗ ДНЕВНИКА СЕРГЕЯ КАБАНОВА

   С чего начать? Как говаривал не помню кто: «Где найти начало того конца, которым оканчивается начало?» Ведь в принципе, каким бы неожиданным ни стало случившееся, для каждого из нас все началось значительно раньше. Не окажись мы на борту «Некрасова», и жизнь продолжала бы идти своим чередом. А на нашем месте, скорее всего, оказались бы другие.
   А может, и нет. Корабль мог немного задержаться в пути, или, наоборот, чуть прибавить ход, и тогда мне не пришлось бы писать эти строки.
   Впрочем, теперь это уже не имеет никакого значения. Все равно никто из нас не в состоянии объяснить в этой истории хоть что-нибудь. Сплошные домыслы, кое-как скрепляющие факты, да и сами эти факты попахивают чем-то сверхъестественным. Ученых-то среди нас нет. Хотя уверен: окажись они на борту, толкового объяснения мы не дождались бы и от них. А хоть бы и дождались, исправить случившееся не в нашей власти. Гораздо важнее осознать сам факт и, исходя из него, обдумать, что же нам делать дальше.
   И все-таки для каждого из нас в отдельности все происшедшее – злая шутка ополчившейся против него судьбы. Есть сотни способов провести отпуск. Надо, в конце концов, иметь достаточно денег, чтобы отправиться в морской круиз, а деньги эти нужно еще сперва заработать. И это в стране, где честно трудясь, будешь едва-едва сводить концы с концами!
   Не стану говорить за всех, но для меня эта история началась задолго до злосчастного круиза. Вернее, еще не сама история, а мой путь к ней. Ведь я никогда не собирался становиться моряком да и вообще пускаться в какие-либо странствия по волнам. Но пошутила судьба, незаметно нанизав на свою нить бусинки пустяковых, на первый взгляд, происшествий. И ничего не предвещало, что мне суждено вляпаться в такую переделку.
   Родился я у моря в тех краях, что ныне волею все той же судьбы неожиданно стали заграницей. Детство мое прошло в портовом городе. Отец был капитаном рыболовного траулера, и видел я его не особенно часто. Рейсы тогда длились по полгода без захода в зарубежные порты. Шесть месяцев бултыхания где-нибудь в Северном море или Атлантике, раскачивающая под ногами палуба, ни нормального отдыха, ничего!
   Зная это по рассказам отца, я никогда не болел морской романтикой, понимая, что плавание – просто тяжелый труд, и рано усвоил фразу, которую частенько любил повторять отец: «Хорошо море с берега, а корабль – на картинке». Вдобавок в детстве мне попалась «Цусима» Новикова-Прибоя, и описания гибели моряков, не имевших времени выбраться из отсеков, оказало такое влияние на мою впечатлительную и неокрепшую душу, что мне до сих пор становится не по себе, когда я думаю о толще воды под днищем любого корабля.
   Каждому свое. Я не считаю себя трусом. Никогда не боялся летать, вообще любил высоту, с удовольствием прыгал с парашютом, ни разу не был уличен в трусости на войне. Плавать я умею неплохо, но когда дело касается кораблей…
   Уже по одной этой причине мне никогда не пришло бы в голову отправляться в какой-нибудь морской круиз. Чтоб за мои же деньги меня же и утопили, как несчастных пассажиров «Титаника», «Нахимова», «Эстонии»?! Правда, в годы моего детства до двух последних трагедий было еще очень далеко, как и до многого и многого другого. И тем не менее, я мечтал стать танкистом, летчиком, писателем, ученым, конструктором, музыкантом – кем угодно, но только не моряком.
   Мне было четырнадцать, когда умер отец. Смерть настигла его на вахте в порту. Инфаркт. Такая преждевременная смерть не была для моряков редкостью – неподалеку от отца на том же кладбище лежат многие его однокашники по мореходке.
   А еще через три года подошла к концу школа и я оказался перед выбором: что дальше? Детские мечты о славе успели тихо скончаться, пришло понимание, что гениальности во мне ни на грош, разве что кое-какие способности, плюс кандидатская по дзюдо да разряды по парашютному и планерному спорту. Какое-то время я еще колебался между авиацией и десантом, но все же рискнул, уехал в Рязань, и началась обычная курсантская, а затем и офицерская жизнь.
   Нас то и дело бросали исправлять просчеты политиков, а потом оказывалось, что наше появление во всевозможных «горячих точках» – тоже просчет. Но политики оставались безгрешными, а козлами отпущения становились мы, будто появлялись там исключительно по своей инициативе.
   Сейчас ситуация вроде бы изменилась к лучшему, но для меня, увы, поздно.
   Короче, я ушел из армии и нисколько об этом не жалею. Возможно, вся моя служба была ошибкой. А впрочем, теперь уже все равно…
   Сделанного не исправишь, и сейчас я вспоминаю прошлое с одной лишь целью: окинуть мысленным взором дорогу, которая неожиданно завела меня сюда. Поступи я в какой-нибудь гражданский ВУЗ – и никогда бы ноги моей не было ни на «Некрасове», ни на любом другом самом распрекрасном корыте. Кем бы я ни стал, по своей воле я ни за что бы не отправился ни в какое морское путешествие.
   Всем служившим знакомо то довольно неприятное ощущение перехода к цивильной жизни, когда из мира нередко нелепых, однако четких в своей категоричности команд попадаешь в мир почти полной свободы. Никто уже не говорит тебе, что надо делать, а что – нет. Все – абсолютно все! – приходится решать самому. А главное – как жить дальше? Не говоря о быте, человеку нужна еще и работа, та самая работа, которая дает средства к существованию и которой вдруг стало катастрофически не хватать.
   После долгих мытарств мне удалось устроиться начальником охраны в одну из мелких частных фирм. В этой должности я худо-бедно прокантовался пару лет, пока случайно встретившийся сослуживец, бывший когда-то замполитом нашего полка, а теперь всерьез ударившийся в большую политику, не уговорил меня возглавить телохранителей Лудицкого.
   Охрана депутата оказалась делом до неприличия легким. Никто не собирался устраивать на него покушение. Зачем? Политики редко прибегают к такому способу устранения конкурента, а родным мафиозным структурам это сто лет не нужно. Госдума с ее пустым многословием, бессмысленными дебатами и прочими игрушками для взрослых, насколько я могу судить, крайне редко затрагивает интересы крупных деловых людей, а если такое и случается, то проблемы стараются решить полюбовно. Поэтому и служба моя была больше проформой. Обычная работа телохранителем у человека, который никому не нужен и которому практически ничего не грозит. Ходи спокойненько за ним следом и принимай соответствующий вид. Лафа, одним словом. Живи и радуйся.
   Радоваться, конечно, я не радовался, но жил – не тужил. Частенько мотался со своим шефом по необъятным просторам. Обычно – нашим, порой – бывшим нашим, изредка – совсем чужим. Жены у меня давно нет, кочевая жизнь мне всегда чем-то нравилась, в свободное же время я усиленно поддерживал форму, пропадая в спортзале и в тире, читал массу беллетристики, иногда проводил вечер с приятелями или очередной подружкой. Жизнь как жизнь, пусть и без особого смысла, но у многих ли он есть, этот смысл?
   Все шло тихо и мирно до того самого дня, когда мой шеф ни с того ни с сего решил вдруг совершить в очередные парламентские каникулы морской вояж. Что на него нашло – понятия не имею, но едва Лудицкий сообщил мне о скором отправлении, по спине у меня пробежал какой-то нехороший холодок. Супругу свою он брать не стал – точнее, она сама не захотела болтаться по морю и объявила муженьку, что прилетит к нему прямо в Грецию самолетом. Мудрая женщина! Я же не имел права отказаться, и вместе с двумя телохранителями Лудицкого, Славой Чертковым и Колей Ившиным, а также его секретарем (бдительная супруга не позволяла мужу держать секретаршу) Димой Зайцевым должен был сопровождать шефа в путешествии.