Страница:
– Смотрите! – вдруг завопили Коловрат и Вий хором. Все вскинули головы вверх – и замерли, пораженные.
Там, среди тысяч холодных, равнодушных ко всему на земле звезд, быстро разгоралось синее зловещее колечко. Вот оно налилось почти физически ощутимой ненавистью к темноте, раскалилось добела, окуталось зубчатым ореолом...
И тотчас же в небе возникли серые, полупрозрачные облака идеально круглой формы и вопреки всем атмосферным законам, начали стремительно расширяться, стремясь заполнить собой все пространство над головами притихших ребят.
– Что это?! – выдохнул Коловрат. Ему никто не ответил.
Жутковатые облака тем временем слились в сплошную мглистую пелену, сквозь которую просвечивали тусклые звезды. Лишь прямо над старым кедром оставался неровный кусок чистого неба, посреди которого лучилось бело-синее кольцо.
– Может, это спутник какой-нибудь? – неуверенно предположила Аэлита.
– Или эксперимент космический? – поддержала подругу Алиса.
И тут сияющее кольцо бесшумно взорвалось, выбросив во все стороны змеящиеся протуберанцы. От нестерпимого света у ребят заслезились глаза, а тайга вокруг стала черно-белой, изумительно четкой и контрастной.
– Бежим! – отчаянно закричал Вий, и они побежали, охваченные страхом и подгоняемые бьющим в спины мертвенным светом, льющимся с небес.
Знакомая тропа вскоре куда-то подевалась, под ногами затрещали сухие ветки. Лиственницы и кедры сменились частым сырым осинником, потом в темноте забелели стволы берез.
Неожиданно жуткий свет погас – как отрезало. Остановившись, ребята нелепо вертели головами, пытясь хоть что-то разглядеть в кромешной тьме.
– Куда это нас занесло? – удивленно пробормотал Субудай.
– Мы, наверное, лагерь слева обошли, – дрожащим голосом ответила Ния. – Ой, дождик!
В самом деле начал накрапывать мелкий, нудный дождь. Точнее, даже не дождь, а так, морось.
– А вдруг он радиоактивный, как в Чернобыле? – предположил Вий, и на него тут же накинулись:
– Молчи лучше!
– Умник!
– Без тебя тошно!
Столпившись под раскидистой кривой рябиной, и устроители сюрприза, и их предполагаемые жертвы молчали, ожидая чего-то. Коловрат и Субудай шарили вокруг лучами фонарей, но желтые световые круги выхватывали из мрака лишь мокрые листья – листья, листья, одни только листья, и больше ничего...
– Стоп! – Коловрат погасил фонарь и хлопнул ладонью по гладкому, как будто покрытому коричневой лайкой, стволу дерева. – Давайте все же обсудим...
– А че обсуждать-то? – фыркнула Алиса, – Заблудились мы. В трех соснах заблудились.
– Тогда уж в трех кедрах, – усмехнулся Вий.
– Глаза разуйте! – вдруг заорал Субудай, и луч его фонаря снова заметался по веткам, как живой. – Нет тут ни сосен, ни кедров! И лиственниц нет! Во – рябина! А там – береза! А это – вообще липа! Липа!
– Да какая это липа! – неуверенно заспорил Коловрат. – Это этот... как его... э-э-э... Американский клен, вот!
– В тайге не растут американские клены, – тихо сказала Аэлита.
– Так! Все, хватит! – Коловрат тоже зажег свой фонарь. – Если мы обошли лагерь слева, то нам надо идти во-он туда! А кто не хочет – сидите тут, ботаники юные. Лично я – пошел...
И он, сердито отодвигая мокрые ветки, зашагал прочь от рябины, ворча себе под нос:
– Липа, липа... Сами вы все – липа!
Ребята, коротко посовещавшись, двинулись следом. Дождь кончился, но сквозь густую листву трудно было разглядеть, очистилось ли небо.
Вскоре стало ясно, что они идут под уклон.
– По-любому к реке выйдем, а вдоль нее и до лагеря доберемся, – успокаивающе гудел Субудай.
– Ох, и всыпят нам. Сюрприз, сюрприз... Вот устроит нам Алла Эдуардовна сюрприз... – не слушая его, сокрушенно жаловалась подружкам Алиса.
– Светает вроде, – ни к кому не обращаясь, заметил Вий.
– Ты че, дурак? Время – часа два ночи. Ой, а часы-то... – Коловрат остановился и продемонстрировал всем голое запястье.
– Потерял? – участливо спросил Субудай.
– Блин, теперь от предков еще будет.
– Да найдешь ты свои часы. Там они, у вашего дурацкого идола и валяются, – Ния подтолкнула Коловрата вперед. – Давайте быстрее, может, в лагере еще не заметили, что нас нет.
– Точно – светает! – крикнул ушедший вперед Вий. – И лес кончился! Пацаны! Тут поле...
...Удивленно озираясь, ребята выбрались из мокрых зарослей невесть откуда взявшейся лещины на опушку. Небо розовело рассветными облаками, над широким вспаханным полем, уходящим в сизую даль, слоился туман, и в его мглистых глубинах мелькали тени ширококрылых птиц.
Справа лес загибался подковой, охватывая собой небольшой язык пашни, по краю которой вилась узкая желтая дорога, пропадающая среди темных, мрачных деревьев, меж которых густилась неохотно отступающая ночь.
– Глядите! – Робин Гуд изумленно ткнул пальцем в сторону дороги: – Люди! Всадники!
– Прячемся! – Коловрат ухватил отошедшего от зарослей Субудая за подол штормовки и потащил назад.
Ребята едва успели скрыться среди широких бледно-зеленых листьев, как на дороге появились первые верховые.
– Кто это?.. – хором удивленно прошептали девочки.
– Не з-знаю, – заикаясь от удивления, тоже шепотом ответил Субудай. Остальные пораженно молчали. Такого видеть не приходилось никому, – ни в жизни, ни в кино, ни на картинках...
Из лесу, по трое в ряд, не спеша выезжало войско. Или дружина. Или отряд. В общем, явная боевая единица. Но вот какой армии?
Первое, на что обратили внимание двенадцатилетние знатоки военной истории, – это кони неизвестных воителей. Общее мнение очень точно выразил Ленька-Робин Гуд:
– Да это ж не лошади совсем! У них копыта... двойные!
И верно – ниже черных кожаных попон, что скрывали бока диковинных скакунов, в дорожную грязь ступали широкие раздвоенные копыта, наподобие бычьих.
Шеи животных покрывали стальные пластины. Металлические бляшки с длинными тонкими шипами, нашитые спереди на попоны, создавали впечатление вздыбленной шерсти, а кольчужные маски на вытянутых мордах и укрытые кожаными чехлами странные приспособления на головах делали зверей похожими на жутких страшилищ из кошмарных снов.
Под стать своим коням оказались и всадники. Завернувшись в серые суконные плащи, в седлах покачивались угрюмые люди в вороненых квадратных шлемах с рогами. У каждого за спиной – ружье с необычайно длинным дулом, на боку – широкая кривая сабля. Средний в первой тройке всадник косо держал обвисшее темное знамя.
В гробовой тишине странное войско двигалось по дороге, вытягиваясь из леса, точно кольчатая черно-серая змея. Не подавали голосов жуткие кони, не переговаривались верховые. Лишь тяжелая поступь двупалых копыт ощутимо сотрясала землю.
Неожиданно налетел ветер. Зашумели деревья, взбаламутился и расползся туман над пашней, зашевелилось и развернулось знамя...
– «Чести моры дружа Голомяни наряд стольника Жима», – по слогам негромко прочитал Вий золотые буквы, заблестевшие на черном бархате.
– А это... – Субудай ткнул в человеческий череп, прихваченный блестящими скобами прямо к знамени, – это, наверное, и есть сам друж Голомяня...
– Ой, мамочки! – всхлипнул за спиной у Коловрата кто-то из девчонок. Игорь сердито обернулся и вдруг понял, что это голос Вия. Костя, побледнев, смотрел вовсе не на наряд стольника Жима, тянущийся по дороге, а в сторону, на поле.
Там, среди взрытой плугами черной земли, откуда ни возьмись возник невысокий толстый мужик. Мужик – как мужик, коренастый, на актера Леонова похож со спины. Но вот было в нем что-то... Что-то такое, что заставило ребят прикусить языки и сбиться в кучу, таясь в лещиннике.
А дальше произошло и вовсе страшное. Передовые всадники заметили толстяка – и словно очнулись ото сна! Затрепетало на крепчающем ветру черное знамя. Запели протяжно медные дудки, и по всей колонне прошло слитное движение, сопровождающееся лязгом и скрежетом.
«Наряд стольника Жима» разворачивал своих скакунов, явно намереваясь всей немалой силой атаковать одинокого толстяка, глупо торчащего посреди поля.
Полетели в стороны кожаные чехлы, и ребята увидели, что головы странных животных венчают такие знакомые, такие понятные и простые для каждого сибиряка развесистые рога!
– Да это ж лоси! – облегченно выдохнули все разом, а Вий добавил: – Ну факт, обычные лоси, только верховые! Я слышал, их на фермах разводят. И молоко у лосих питательное, лучше коровьего...
Одинокий человек на поле между тем сбросил с плеч котомку, и разговоры сами собой умолкли. Холодом и чем-то запредельным, пугающим повеяло с пашни. И больше всего страшило то, что почти пять десятков вооруженных мужиков верхом на боевых лосях собирались атаковать одного-единственного человека. Собирались всерьез – всадники укрепляли свои длинноствольные ружья в развилках лосиных рогов и целились. Все – в одного!
– Они его боятся. Очень! – проговорила Алиса. – Но их же так много...
– Кро-о-ой! – резко и пронзительно провизжал тот, что держал знамя. Длинные ружья дружно плюнули огнем, лоси вздрогнули, попятились... И тут же слитный пронзительный вой заставил ребят помимо их воли броситься в мокрую лесную траву.
Воздух вокруг толстяка словно вспыхнул. Дохнуло жаром. Огненное марево накрыло широко расставившего ноги человека, пронеслось по-над полем – и пропало.
– Смотрите – не попали! – с удивлением прошептал Вий.
– Круши!! – выхватывая саблю, снова завизжал предводитель наряда, и широкие лосиные копыта ударили в пашню. Понукаемые всадниками, рогатые скакуны размашистой рысью бросились вперед. Лязгающий вал покатился по полю, и казалось, остановить его не сможет даже установка «Град», куда уж там смешному неуклюжему толстяку!
Но сам он, похоже, думал иначе. Спокойно запустив руку в котомку, человек вытащил оттуда горсть желтых костяных фигурок – и широким жестом пахаря бросил их впереди себя.
Несколько секунд все оставалось по-прежнему. Неслись вперед хрипящие лоси, вопили что-то непонятное всадники, крутя саблями над головами, дрожала и стонала земля...
Когда передним лосям осталось пробежать всего три десятка метров до загадочного толстяка, земля у них на пути вдруг ожила, зашевелилась, задвигалась и прямо из ее жирных комьев ввысь рванулись настолько жуткие создания, что Коловрат заткнул себе рот рукой, чтобы не закричать от страха.
Слепо поводя тупыми безротыми мордами, на пути несущегося в атаку наряда встали полтора десятка единорогих обезьяноподобных монстров с огромными широкими лапами, ощетинившимися метровыми когтями. Каждый – с двухэтажный дом ростом, они неспешно сомкнули строй и, выпятив вперед свои длинные витые рога-пики, двинулись навстречу летящей лосиной коннице.
– Сейчас будет сшибка, – деревянным голосом завороженно прокомментировал Субудай. И в тот же миг враги схлестнулись в бешеной схватке, от которой над всей округой повис неживой, замогильный стон.
Монстры, люди, лоси – все смешалось в яростном мельтешении клинков, рогов, когтей, стали и кожи. Черно-золотое знамя некоторое время помаячило над сражением – и косым вороновым крылом кануло вниз, под лапы и копыта дерущихся.
Вначале казалось, что воины стольника Жима сомнут чудовищ. Отчаянно рубя направо и налево, всадники вроде бы начали теснить однорогих созданий, но те вдруг дружно вскинули головы – и ударили по врагу всей своей мощью!
И сразу стало ясно, кто действительно сильнее...
Ревели пропоротые насквозь лоси – от страшных костяных пик не спасали ни кожа, ни железо доспехов. Кровь фонтанами била во все стороны, щедро кропя привычную ко всему землю.
Орали люди, еще пытаясь пробиться сквозь строй монстров, прорваться к их усмехающемуся в стороне хозяину. Мелькали сабли, оскаленные лица, черные рогатые шлемы. Но широко загребая огромными лапами, чудовища мерно косили и косили своими когтями живых людей. Косили, пока не выкосили всех, без остатка...
И тут над полем наступила такая тишина, что стало слышно, как булькает текущая из ран кровь и тихонько урчит и стонет что-то в животах поверженных лосей...
Толстяк щелкнул пальцами. Его страшное воинство, нелепо поводящее окровавленными лапами над горой трупов, тут же исчезло, ушло в землю.
А потом он вдруг повернулся к зарослям, в которых прятались ребята, и негромко, как бы между прочим, сказал:
– Сюда ходите. Костяшки сбирайте да ложьте в суму. Шорохом!
Глава первая
Там, среди тысяч холодных, равнодушных ко всему на земле звезд, быстро разгоралось синее зловещее колечко. Вот оно налилось почти физически ощутимой ненавистью к темноте, раскалилось добела, окуталось зубчатым ореолом...
И тотчас же в небе возникли серые, полупрозрачные облака идеально круглой формы и вопреки всем атмосферным законам, начали стремительно расширяться, стремясь заполнить собой все пространство над головами притихших ребят.
– Что это?! – выдохнул Коловрат. Ему никто не ответил.
Жутковатые облака тем временем слились в сплошную мглистую пелену, сквозь которую просвечивали тусклые звезды. Лишь прямо над старым кедром оставался неровный кусок чистого неба, посреди которого лучилось бело-синее кольцо.
– Может, это спутник какой-нибудь? – неуверенно предположила Аэлита.
– Или эксперимент космический? – поддержала подругу Алиса.
И тут сияющее кольцо бесшумно взорвалось, выбросив во все стороны змеящиеся протуберанцы. От нестерпимого света у ребят заслезились глаза, а тайга вокруг стала черно-белой, изумительно четкой и контрастной.
– Бежим! – отчаянно закричал Вий, и они побежали, охваченные страхом и подгоняемые бьющим в спины мертвенным светом, льющимся с небес.
Знакомая тропа вскоре куда-то подевалась, под ногами затрещали сухие ветки. Лиственницы и кедры сменились частым сырым осинником, потом в темноте забелели стволы берез.
Неожиданно жуткий свет погас – как отрезало. Остановившись, ребята нелепо вертели головами, пытясь хоть что-то разглядеть в кромешной тьме.
– Куда это нас занесло? – удивленно пробормотал Субудай.
– Мы, наверное, лагерь слева обошли, – дрожащим голосом ответила Ния. – Ой, дождик!
В самом деле начал накрапывать мелкий, нудный дождь. Точнее, даже не дождь, а так, морось.
– А вдруг он радиоактивный, как в Чернобыле? – предположил Вий, и на него тут же накинулись:
– Молчи лучше!
– Умник!
– Без тебя тошно!
Столпившись под раскидистой кривой рябиной, и устроители сюрприза, и их предполагаемые жертвы молчали, ожидая чего-то. Коловрат и Субудай шарили вокруг лучами фонарей, но желтые световые круги выхватывали из мрака лишь мокрые листья – листья, листья, одни только листья, и больше ничего...
– Стоп! – Коловрат погасил фонарь и хлопнул ладонью по гладкому, как будто покрытому коричневой лайкой, стволу дерева. – Давайте все же обсудим...
– А че обсуждать-то? – фыркнула Алиса, – Заблудились мы. В трех соснах заблудились.
– Тогда уж в трех кедрах, – усмехнулся Вий.
– Глаза разуйте! – вдруг заорал Субудай, и луч его фонаря снова заметался по веткам, как живой. – Нет тут ни сосен, ни кедров! И лиственниц нет! Во – рябина! А там – береза! А это – вообще липа! Липа!
– Да какая это липа! – неуверенно заспорил Коловрат. – Это этот... как его... э-э-э... Американский клен, вот!
– В тайге не растут американские клены, – тихо сказала Аэлита.
– Так! Все, хватит! – Коловрат тоже зажег свой фонарь. – Если мы обошли лагерь слева, то нам надо идти во-он туда! А кто не хочет – сидите тут, ботаники юные. Лично я – пошел...
И он, сердито отодвигая мокрые ветки, зашагал прочь от рябины, ворча себе под нос:
– Липа, липа... Сами вы все – липа!
Ребята, коротко посовещавшись, двинулись следом. Дождь кончился, но сквозь густую листву трудно было разглядеть, очистилось ли небо.
Вскоре стало ясно, что они идут под уклон.
– По-любому к реке выйдем, а вдоль нее и до лагеря доберемся, – успокаивающе гудел Субудай.
– Ох, и всыпят нам. Сюрприз, сюрприз... Вот устроит нам Алла Эдуардовна сюрприз... – не слушая его, сокрушенно жаловалась подружкам Алиса.
– Светает вроде, – ни к кому не обращаясь, заметил Вий.
– Ты че, дурак? Время – часа два ночи. Ой, а часы-то... – Коловрат остановился и продемонстрировал всем голое запястье.
– Потерял? – участливо спросил Субудай.
– Блин, теперь от предков еще будет.
– Да найдешь ты свои часы. Там они, у вашего дурацкого идола и валяются, – Ния подтолкнула Коловрата вперед. – Давайте быстрее, может, в лагере еще не заметили, что нас нет.
– Точно – светает! – крикнул ушедший вперед Вий. – И лес кончился! Пацаны! Тут поле...
...Удивленно озираясь, ребята выбрались из мокрых зарослей невесть откуда взявшейся лещины на опушку. Небо розовело рассветными облаками, над широким вспаханным полем, уходящим в сизую даль, слоился туман, и в его мглистых глубинах мелькали тени ширококрылых птиц.
Справа лес загибался подковой, охватывая собой небольшой язык пашни, по краю которой вилась узкая желтая дорога, пропадающая среди темных, мрачных деревьев, меж которых густилась неохотно отступающая ночь.
– Глядите! – Робин Гуд изумленно ткнул пальцем в сторону дороги: – Люди! Всадники!
– Прячемся! – Коловрат ухватил отошедшего от зарослей Субудая за подол штормовки и потащил назад.
Ребята едва успели скрыться среди широких бледно-зеленых листьев, как на дороге появились первые верховые.
– Кто это?.. – хором удивленно прошептали девочки.
– Не з-знаю, – заикаясь от удивления, тоже шепотом ответил Субудай. Остальные пораженно молчали. Такого видеть не приходилось никому, – ни в жизни, ни в кино, ни на картинках...
Из лесу, по трое в ряд, не спеша выезжало войско. Или дружина. Или отряд. В общем, явная боевая единица. Но вот какой армии?
Первое, на что обратили внимание двенадцатилетние знатоки военной истории, – это кони неизвестных воителей. Общее мнение очень точно выразил Ленька-Робин Гуд:
– Да это ж не лошади совсем! У них копыта... двойные!
И верно – ниже черных кожаных попон, что скрывали бока диковинных скакунов, в дорожную грязь ступали широкие раздвоенные копыта, наподобие бычьих.
Шеи животных покрывали стальные пластины. Металлические бляшки с длинными тонкими шипами, нашитые спереди на попоны, создавали впечатление вздыбленной шерсти, а кольчужные маски на вытянутых мордах и укрытые кожаными чехлами странные приспособления на головах делали зверей похожими на жутких страшилищ из кошмарных снов.
Под стать своим коням оказались и всадники. Завернувшись в серые суконные плащи, в седлах покачивались угрюмые люди в вороненых квадратных шлемах с рогами. У каждого за спиной – ружье с необычайно длинным дулом, на боку – широкая кривая сабля. Средний в первой тройке всадник косо держал обвисшее темное знамя.
В гробовой тишине странное войско двигалось по дороге, вытягиваясь из леса, точно кольчатая черно-серая змея. Не подавали голосов жуткие кони, не переговаривались верховые. Лишь тяжелая поступь двупалых копыт ощутимо сотрясала землю.
Неожиданно налетел ветер. Зашумели деревья, взбаламутился и расползся туман над пашней, зашевелилось и развернулось знамя...
– «Чести моры дружа Голомяни наряд стольника Жима», – по слогам негромко прочитал Вий золотые буквы, заблестевшие на черном бархате.
– А это... – Субудай ткнул в человеческий череп, прихваченный блестящими скобами прямо к знамени, – это, наверное, и есть сам друж Голомяня...
– Ой, мамочки! – всхлипнул за спиной у Коловрата кто-то из девчонок. Игорь сердито обернулся и вдруг понял, что это голос Вия. Костя, побледнев, смотрел вовсе не на наряд стольника Жима, тянущийся по дороге, а в сторону, на поле.
Там, среди взрытой плугами черной земли, откуда ни возьмись возник невысокий толстый мужик. Мужик – как мужик, коренастый, на актера Леонова похож со спины. Но вот было в нем что-то... Что-то такое, что заставило ребят прикусить языки и сбиться в кучу, таясь в лещиннике.
А дальше произошло и вовсе страшное. Передовые всадники заметили толстяка – и словно очнулись ото сна! Затрепетало на крепчающем ветру черное знамя. Запели протяжно медные дудки, и по всей колонне прошло слитное движение, сопровождающееся лязгом и скрежетом.
«Наряд стольника Жима» разворачивал своих скакунов, явно намереваясь всей немалой силой атаковать одинокого толстяка, глупо торчащего посреди поля.
Полетели в стороны кожаные чехлы, и ребята увидели, что головы странных животных венчают такие знакомые, такие понятные и простые для каждого сибиряка развесистые рога!
– Да это ж лоси! – облегченно выдохнули все разом, а Вий добавил: – Ну факт, обычные лоси, только верховые! Я слышал, их на фермах разводят. И молоко у лосих питательное, лучше коровьего...
Одинокий человек на поле между тем сбросил с плеч котомку, и разговоры сами собой умолкли. Холодом и чем-то запредельным, пугающим повеяло с пашни. И больше всего страшило то, что почти пять десятков вооруженных мужиков верхом на боевых лосях собирались атаковать одного-единственного человека. Собирались всерьез – всадники укрепляли свои длинноствольные ружья в развилках лосиных рогов и целились. Все – в одного!
– Они его боятся. Очень! – проговорила Алиса. – Но их же так много...
– Кро-о-ой! – резко и пронзительно провизжал тот, что держал знамя. Длинные ружья дружно плюнули огнем, лоси вздрогнули, попятились... И тут же слитный пронзительный вой заставил ребят помимо их воли броситься в мокрую лесную траву.
Воздух вокруг толстяка словно вспыхнул. Дохнуло жаром. Огненное марево накрыло широко расставившего ноги человека, пронеслось по-над полем – и пропало.
– Смотрите – не попали! – с удивлением прошептал Вий.
– Круши!! – выхватывая саблю, снова завизжал предводитель наряда, и широкие лосиные копыта ударили в пашню. Понукаемые всадниками, рогатые скакуны размашистой рысью бросились вперед. Лязгающий вал покатился по полю, и казалось, остановить его не сможет даже установка «Град», куда уж там смешному неуклюжему толстяку!
Но сам он, похоже, думал иначе. Спокойно запустив руку в котомку, человек вытащил оттуда горсть желтых костяных фигурок – и широким жестом пахаря бросил их впереди себя.
Несколько секунд все оставалось по-прежнему. Неслись вперед хрипящие лоси, вопили что-то непонятное всадники, крутя саблями над головами, дрожала и стонала земля...
Когда передним лосям осталось пробежать всего три десятка метров до загадочного толстяка, земля у них на пути вдруг ожила, зашевелилась, задвигалась и прямо из ее жирных комьев ввысь рванулись настолько жуткие создания, что Коловрат заткнул себе рот рукой, чтобы не закричать от страха.
Слепо поводя тупыми безротыми мордами, на пути несущегося в атаку наряда встали полтора десятка единорогих обезьяноподобных монстров с огромными широкими лапами, ощетинившимися метровыми когтями. Каждый – с двухэтажный дом ростом, они неспешно сомкнули строй и, выпятив вперед свои длинные витые рога-пики, двинулись навстречу летящей лосиной коннице.
– Сейчас будет сшибка, – деревянным голосом завороженно прокомментировал Субудай. И в тот же миг враги схлестнулись в бешеной схватке, от которой над всей округой повис неживой, замогильный стон.
Монстры, люди, лоси – все смешалось в яростном мельтешении клинков, рогов, когтей, стали и кожи. Черно-золотое знамя некоторое время помаячило над сражением – и косым вороновым крылом кануло вниз, под лапы и копыта дерущихся.
Вначале казалось, что воины стольника Жима сомнут чудовищ. Отчаянно рубя направо и налево, всадники вроде бы начали теснить однорогих созданий, но те вдруг дружно вскинули головы – и ударили по врагу всей своей мощью!
И сразу стало ясно, кто действительно сильнее...
Ревели пропоротые насквозь лоси – от страшных костяных пик не спасали ни кожа, ни железо доспехов. Кровь фонтанами била во все стороны, щедро кропя привычную ко всему землю.
Орали люди, еще пытаясь пробиться сквозь строй монстров, прорваться к их усмехающемуся в стороне хозяину. Мелькали сабли, оскаленные лица, черные рогатые шлемы. Но широко загребая огромными лапами, чудовища мерно косили и косили своими когтями живых людей. Косили, пока не выкосили всех, без остатка...
И тут над полем наступила такая тишина, что стало слышно, как булькает текущая из ран кровь и тихонько урчит и стонет что-то в животах поверженных лосей...
Толстяк щелкнул пальцами. Его страшное воинство, нелепо поводящее окровавленными лапами над горой трупов, тут же исчезло, ушло в землю.
А потом он вдруг повернулся к зарослям, в которых прятались ребята, и негромко, как бы между прочим, сказал:
– Сюда ходите. Костяшки сбирайте да ложьте в суму. Шорохом!
Глава первая
«Если вам скажут, что Лондон – город туманов, не верьте. Мало того, можете смело плюнуть в рожу человеку, сказавшему вам такое, ибо он – записной лжец.
Туман – это нечто зыбкое, невесомое, романтически-притягательное и мистически-пугающее. В нем нет четкости, нет границ и очертаний.
А Лондон – это город чугуна и камня. Романтики в нем не больше, чем в хот-доге. Британцы умудрились регламентировать все, даже неформальные молодежные движения. Дисциплина у них царит везде, в том числе и на корпоративных пьянках. Чопорность здесь – непременный атрибут поведения даже у бомжей. И пресловутый лондонский снобизм тоже имеет свое лицо. Что характерно – оно удивительно похоже на лоснящееся от жира дно сковороды, на которой только что испекли традиционный английский пудинг, жуткую, кстати, гадость...»
Вадим Завадский с трудом удержался, чтобы не набить на клавиатуре ноутбука: «как и все здесь». С омерзением на лице он перечитал написанное, стиснул зубы и решительно стер из файла все строчки, за исключением первой, а потом и вовсе отключил компьютер.
Лондон, Лондон... К исходу второго месяца работы в «гнезде» ненависть к этому городу переполняла Вадима, и он готов был вступить в ИРА, Аль-Каиду, в какие-нибудь бригады каких-нибудь мучеников, лишь бы только получить возможность стереть с лица Земли кубический фаллос Биг-Бена и зубчатый частокол Вест-Министра, виселицу Тауэр-Бриджа и, сам похожий на перевернутый кверху ножками стул, Тауэр.
«Это пройдет, – сказал себе Вадим, ложась на кровать и поджимая колени к подбородку: – К вечеру это уже пройдет. А потом будет ночь без сновидений и утро. Чашка кофе, любимая яичница с ветчиной, пончики – и вперед, на смену!»
– Господи! – вслух произнес он, закрыв глаза. – Как же мне это все надоело. Если бы не хэм-энд-эггз, я бы, пожалуй, повесился...
...Четыре месяца назад, когда Вадим Завадский летел в столицу туманного Альбиона, ему казалось, что наказание, наложенное на него Великим Кругом, сродни этакой ссылке за границу, каковой подвергались великие князья во времена расцвета дома Романовых.
Либертариум Великого Круга, самая обширная и самая полная библиотека из всех, когда либо существовавших на планете! Да это же просто мечта каждого мыслящего из живущих и смертных!
Вадиму грезились бессонные ночи над древними манускриптами, предвкушение удивительных открытий, способных перевернуть всю историческую науку с ног на голову. Запах пергамента и книжной пыли щекотал его ноздри, когда он ехал в такси из аэропорта Хитроу. Пожелтевшие страницы, испещренные древними письменами, стояли перед его внутренним взором, когда он входил в коричневое неприметное здание Отдела Наблюдения, расположенное на Кромвель-роуд.
О, с каким звоном и грохотом разлетелась на куски его мечта! Вадим понял это, когда сухой лысоватый старичок-клерк, восседающий за лиловой конторкой, выдал ему предписание явиться в распоряжение эрри Кура, руководителя Комиссии по темпосканнингу.
Вадим Завадский ехал познавать и совершать открытия за письменным столом. Но оказалось, что его ждет кайло и тачка каторжника...
Темпоральное сканирование, или, сокращенно, темпосканнинг, воистину был самым изощренным, хитрым и зловещим изобретением Пастырей первого поколения.
Когда Вадим впервые спускался в «гнездо», ему хотелось выть от тоски и отсутствия перспектив, вырваться отсюда раньше окончания четырехлетнего срока.
Покинув лифт и пройдя по устланному толстым ворсистым ковром коридору, он нашел в себе силы улыбнуться охраннику, но тот, затянутый в традиционно черную униформу носатый валлиец, никак не отреагировал на это, молча приняв жетон и выдав взамен ключ-жезл.
Войдя в «яйцо» – крохотный, два метра в диаметре, круглый кабинетик, Вадим уселся за пульт темпоскопа. Сунув голову в золотую полусферу транслятора, он вставил ключ-жезл в гнездо, трижды, как учили, повернул, дернул рычаг...
В последний момент ему удалось пошутить:
– Всю жизнь мечтал от души покопаться в грязном белье Великого Круга...
Главное – найти способ заставить все это говорить и показывать. Живущим и смертным, понятное дело, это не под силу, а вот Пастырям по плечу и не такое.
Темпоскоп придумал еще в семнадцатом веке легендарный эрри Соллер, ученик и сподвижник Основавшего, первым доказавший возможность прикладного использования древних марвелов.
В основу созданного им аппарата легло знаменитое Зеркало Клеопатры, металлическая полированная пластинка, позволявшая наблюдать прошлое. По легенде, царица Египта с удовольствием смотрелась в него, всегда видя себя шестнадцатилетней.
Для работы темпоскопу необходимы темпоагенты – различные предметы, с которых прибор эрри Соллера считывает информацию и проецирует ее непосредственно в мозг оператора. Хочешь знать, чем занимаются твои приятели, коллеги, подчиненные, руководство, соседи или совсем чужие, незнакомые люди? Просто подбери немного пыли с их заднего двора, вытащи пару очисток из мусорного пакета, оторви клочок обоев в прихожей, соскреби засохшую краску со стены гаража. А потом помести все это в темпоскоп – и скрытая от посторонних глаз жизнь раскроется перед тобой, как увлекательная и местами шокирующая книга.
На словах все просто. Даже очень просто...
...Мерно щелкает большое зубчатое колесо. Рассеянный свет небольшой лампы не отражается в тусклой бронзе, и колесо кажется черным, будто бы закопченным в дыму адских печей.
Тянется, тянется из отверстия в стене бесконечная гирлянда-катена, похожая на цепь из небольших вытянутых герметичных пузырей. Ныне пузыри эти, называемые целлами, делают из латекса, а раньше, насколько помнил Вадим, их сшивали из пропитанных жиром бараньих кишок. Тогда в «гнезде» стояла жуткая вонь...
В каждой целле находится темпоагент – песчинка, волосок, чешуйка краски, ниточка, щепка, сигаретный окурок, капелька крови. Иногда встречаются весьма забавные вещи – рыболовный крючок, косточка персика, удаленный стоматологом зуб.
Но чаще темпоагенты вызывают у оператора вполне объяснимые чувства и позывы. В самом деле, когда ты различаешь сквозь желтоватый прозрачный латекс отрубленный скрюченный палец, использованный презерватив или сплющенную пулю, покрытую бурой коркой засохшей крови, хочется отвернуться, закрыть глаза, подумать о чем-то ином, добром и светлом.
Но именно этого сделать и не получится. Темпосканер обречен на принудительное подглядывание через замочную скважину, ведущую в прошлое. Он сам – часть хитроумного механизма, самая важная и самая уязвимая его часть.
Вадим вспомнил вводную лекцию, на которой ему и еще десятку новичков объясняли, как важен для Великого Круга и всего человечества в целом темпосканинг, и какую нужную работу им предстоит выполнять. А в качестве иллюстрации показали короткий фильм с поясняющими субтитрами, записанный темпосканером – как пример. Вадима тогда очень впечатлило увиденное...
...На экране появилась некая комната. Вадим сразу почувствовал, что в ней стоит неестественная, вакуумная тишина. Титр внизу сообщил, что дело происходит летом 1944 года в Берлине.
Из освещенной прихожей в комнату вошли двое – молодой офицер в форме войск СС и старик, хозяин дома.
– У вас так тихо, – удивился офицер. Титр проинформировал, что его зовут Альбрехт Хаусхофер.
– Это оттого, что окна наглухо забиты ватными одеялами, – пояснил хозяин, высокий, седой, как лунь, старик с подагрическими узловатыми суставами. Относительно его личности зрителям ничего не сообщили.
– Так теплее? – понимающе кивнул Альбрехт, снимая форменный плащ и вешая черную фуражку на обломанные оленьи рога.
– Так спокойнее. Вы же знаете, геноссе, что говорят на этот счет большевики: «Свет в окне – помощь врагу!»
В небольшой комнате, заставленной старой, тяжелой, как память о кайзере, мебелью, тускло горела под потолком одна-единственная лампочка. Она почти не рассеивала мглу, лишь делая ее багровой, тревожной и мрачной.
Хозяин предложил Альбрехту кресло, сам уселся в скрипучую качалку, запахнув колени вытертым пледом. В углу сухо трещал динамиком большой напольный приемник в эбонитовом корпусе – начинались десятичасовые новости.
Трижды прозвучало: «Дойчланд, дойчланд, юбер аллес!», и бодрый, жизнерадостный, словно сперматозоид, диктор начал сыпать оптимистическими сводками с полей сражений:
«Сегодня, одиннадцатого июля тысяча девятьсот сорок четвертого года, нашим доблестным войскам удалось остановить продвижение противника на северо-восточном участке Центрального фронта и западнее крупного железнодорожного узла Столо-Бянница. На Западном фронте отбиты все попытки врага высадиться на правый берег реки Гаронны. Ефрейтор Риринг на своем „Тигре“ подбил двенадцать американских „Шерманов“, а экипажи еще одиннадцати в панике бежали, бросив свои машины. Это еще одно доказательство превосходства арийского духа и бронетехники над врагом.
Все население рейха с воодушевлением ждет новых победоносных новостей с фронта. Юные арийцы из организации «Друзья фюрера» пишут нам, что готовы в любой день отправиться на передовую и ценой своих жизней остановить продвижение большевистских орд на Востоке. По просьбе этих истинных патриотов и сынов фатерлянда мы передаем любимое произведение нашего горячо обожаемого фюрера: фрагмент из трилогии Рихарда Вагнера «Кольцо Нибелунгов». Хайль Гитлер!»
Альбрехт дернулся. Старик, напротив, усмехнулся и понимающе кивнул – мол, все понимаю и не осуждаю, рефлекс. Комнату наполнили грозные, давящие звуки, и сразу как будто сгустилась мгла.
– Геноссе, будьте любезны – придушите этот звукоизвергатель! – не столько попросил, сколько потребовал хозяин. Когда наступила уже знакомая ватная тишина, он продолжил: – Ненавижу Вагнера. Только умственно ущербный человек может вслух заявлять о своей любви к этому шизофренику. Впрочем, мы отвлеклись...
– Прежде всего я хотел бы выразить вам глубокую признательность от своего имени и от имени тех людей, которых я представляю, за ваше участие в нашем общем деле! – Альбрехт встал, щелкнул каблуками, коротко, по-армейски, кивнул.
– Пустое, – старик закашлялся. – Когда в двадцать первом мы с Понтером, Карлом и Ульрихом буквально за хвост вытянули из алкогольно-педерастического болота этих мальчиков, что ныне пустили Германию под откос, никто не думал, что все обернется именно так. У меня внук, геноссе Альбрехт. Славный мальчуган, мой маленький Отто. Его отец погиб под Харьковом два года назад. Его мать лежит в госпитале в Целендорфе – бомбежка, обычное дело, – и врачи говорят, что шансов выжить у нее не больше, чем у нас выиграть войну. Я не хочу, чтобы его исковерканная с самого начала жизнь тоже легла на жертвенник лжемессии. Вот поэтому я с вами, геноссе. Вот поэтому я приготовил для вас все, о чем вы просили...
Старик жестом старого фокусника откинул полукруглую крышку старинного бюро, и на вытертом сукне столешницы тускло заблестел узкий медный цилиндр. Рядом лежало несколько листов бумаги, покрытых вычислениями и чертежами.
– Это мина? – тихо спросил Альбрехт.
– Нет. Это то, что вы, геноссе, заложите вовнутрь мины. А перед тем, как сделать это, вставите вот сюда, – старик поднял оказавшийся довольно легким цилиндр и указал на отверстие в торцевом срезе, – катализатор. Видите, лежит на столе? Да, да, этот самый, похожий на карандаш. Но предупреждаю – осторожнее, катализатор весьма хрупок, а его размеры и целостность важны. Чем он длиннее, тем сильнее будет взрыв.
Со стуком вернув цилиндр на место, старик подхватил бумаги и уставился на Альбрехта немигающим совиным взглядом.
– Итак, геноссе, вот натальная карта фюрера, рассчитанная в тридцатом году самим Штайнером...
– Но он же умер в двадцать пятом! – вскричал пораженный Альбрехт.
– Тише! Прошу вас, геноссе, вы разбудите моего внука, – старик раздраженно пригладил редкие волосы и загадочно пробурчал, глядя в холодный камин: – Не вижу причин, почему бы Штайнеру не умереть в двадцать пятом, а в тридцатом не сделать фюреру гороскоп...
– Так что там напророчил Штайнер? – успокоившись, напомнил о себе Альбрехт после минутной паузы.
Туман – это нечто зыбкое, невесомое, романтически-притягательное и мистически-пугающее. В нем нет четкости, нет границ и очертаний.
И город, в котором бывают такие туманы, должен быть под стать этому хрупкому, бестелесному образу. «Вот с гор наползает волглая мгла, сизые ленты ее затапливают улицы, шевелящимся мороком поднимаясь вдоль стен домов, и вскоре позеленевшие шпили башен и острые черепичные крыши домов скрываются в призрачной пелене...»
Туман – гонец дождливых дней,
Он пуст для взглядов и теней.
Он полон только тишиной
И умирающей листвой...
А Лондон – это город чугуна и камня. Романтики в нем не больше, чем в хот-доге. Британцы умудрились регламентировать все, даже неформальные молодежные движения. Дисциплина у них царит везде, в том числе и на корпоративных пьянках. Чопорность здесь – непременный атрибут поведения даже у бомжей. И пресловутый лондонский снобизм тоже имеет свое лицо. Что характерно – оно удивительно похоже на лоснящееся от жира дно сковороды, на которой только что испекли традиционный английский пудинг, жуткую, кстати, гадость...»
Вадим Завадский с трудом удержался, чтобы не набить на клавиатуре ноутбука: «как и все здесь». С омерзением на лице он перечитал написанное, стиснул зубы и решительно стер из файла все строчки, за исключением первой, а потом и вовсе отключил компьютер.
Лондон, Лондон... К исходу второго месяца работы в «гнезде» ненависть к этому городу переполняла Вадима, и он готов был вступить в ИРА, Аль-Каиду, в какие-нибудь бригады каких-нибудь мучеников, лишь бы только получить возможность стереть с лица Земли кубический фаллос Биг-Бена и зубчатый частокол Вест-Министра, виселицу Тауэр-Бриджа и, сам похожий на перевернутый кверху ножками стул, Тауэр.
«Это пройдет, – сказал себе Вадим, ложась на кровать и поджимая колени к подбородку: – К вечеру это уже пройдет. А потом будет ночь без сновидений и утро. Чашка кофе, любимая яичница с ветчиной, пончики – и вперед, на смену!»
– Господи! – вслух произнес он, закрыв глаза. – Как же мне это все надоело. Если бы не хэм-энд-эггз, я бы, пожалуй, повесился...
...Четыре месяца назад, когда Вадим Завадский летел в столицу туманного Альбиона, ему казалось, что наказание, наложенное на него Великим Кругом, сродни этакой ссылке за границу, каковой подвергались великие князья во времена расцвета дома Романовых.
Либертариум Великого Круга, самая обширная и самая полная библиотека из всех, когда либо существовавших на планете! Да это же просто мечта каждого мыслящего из живущих и смертных!
Вадиму грезились бессонные ночи над древними манускриптами, предвкушение удивительных открытий, способных перевернуть всю историческую науку с ног на голову. Запах пергамента и книжной пыли щекотал его ноздри, когда он ехал в такси из аэропорта Хитроу. Пожелтевшие страницы, испещренные древними письменами, стояли перед его внутренним взором, когда он входил в коричневое неприметное здание Отдела Наблюдения, расположенное на Кромвель-роуд.
О, с каким звоном и грохотом разлетелась на куски его мечта! Вадим понял это, когда сухой лысоватый старичок-клерк, восседающий за лиловой конторкой, выдал ему предписание явиться в распоряжение эрри Кура, руководителя Комиссии по темпосканнингу.
Вадим Завадский ехал познавать и совершать открытия за письменным столом. Но оказалось, что его ждет кайло и тачка каторжника...
Темпоральное сканирование, или, сокращенно, темпосканнинг, воистину был самым изощренным, хитрым и зловещим изобретением Пастырей первого поколения.
Когда Вадим впервые спускался в «гнездо», ему хотелось выть от тоски и отсутствия перспектив, вырваться отсюда раньше окончания четырехлетнего срока.
Покинув лифт и пройдя по устланному толстым ворсистым ковром коридору, он нашел в себе силы улыбнуться охраннику, но тот, затянутый в традиционно черную униформу носатый валлиец, никак не отреагировал на это, молча приняв жетон и выдав взамен ключ-жезл.
Войдя в «яйцо» – крохотный, два метра в диаметре, круглый кабинетик, Вадим уселся за пульт темпоскопа. Сунув голову в золотую полусферу транслятора, он вставил ключ-жезл в гнездо, трижды, как учили, повернул, дернул рычаг...
В последний момент ему удалось пошутить:
– Всю жизнь мечтал от души покопаться в грязном белье Великого Круга...
* * *
Если кто-то думает, что выражение «и у стен есть уши» – это всего лишь фигура речи, то он глубоко ошибается. Уши, а также глаза и прочие органы чувств есть не только у стен, но и у одежды, мебели, предметов интерьера, посуды и даже у ваших собственных волос, ногтей, кожи и слизистой оболочки.Главное – найти способ заставить все это говорить и показывать. Живущим и смертным, понятное дело, это не под силу, а вот Пастырям по плечу и не такое.
Темпоскоп придумал еще в семнадцатом веке легендарный эрри Соллер, ученик и сподвижник Основавшего, первым доказавший возможность прикладного использования древних марвелов.
В основу созданного им аппарата легло знаменитое Зеркало Клеопатры, металлическая полированная пластинка, позволявшая наблюдать прошлое. По легенде, царица Египта с удовольствием смотрелась в него, всегда видя себя шестнадцатилетней.
Для работы темпоскопу необходимы темпоагенты – различные предметы, с которых прибор эрри Соллера считывает информацию и проецирует ее непосредственно в мозг оператора. Хочешь знать, чем занимаются твои приятели, коллеги, подчиненные, руководство, соседи или совсем чужие, незнакомые люди? Просто подбери немного пыли с их заднего двора, вытащи пару очисток из мусорного пакета, оторви клочок обоев в прихожей, соскреби засохшую краску со стены гаража. А потом помести все это в темпоскоп – и скрытая от посторонних глаз жизнь раскроется перед тобой, как увлекательная и местами шокирующая книга.
На словах все просто. Даже очень просто...
...Мерно щелкает большое зубчатое колесо. Рассеянный свет небольшой лампы не отражается в тусклой бронзе, и колесо кажется черным, будто бы закопченным в дыму адских печей.
Тянется, тянется из отверстия в стене бесконечная гирлянда-катена, похожая на цепь из небольших вытянутых герметичных пузырей. Ныне пузыри эти, называемые целлами, делают из латекса, а раньше, насколько помнил Вадим, их сшивали из пропитанных жиром бараньих кишок. Тогда в «гнезде» стояла жуткая вонь...
В каждой целле находится темпоагент – песчинка, волосок, чешуйка краски, ниточка, щепка, сигаретный окурок, капелька крови. Иногда встречаются весьма забавные вещи – рыболовный крючок, косточка персика, удаленный стоматологом зуб.
Но чаще темпоагенты вызывают у оператора вполне объяснимые чувства и позывы. В самом деле, когда ты различаешь сквозь желтоватый прозрачный латекс отрубленный скрюченный палец, использованный презерватив или сплющенную пулю, покрытую бурой коркой засохшей крови, хочется отвернуться, закрыть глаза, подумать о чем-то ином, добром и светлом.
Но именно этого сделать и не получится. Темпосканер обречен на принудительное подглядывание через замочную скважину, ведущую в прошлое. Он сам – часть хитроумного механизма, самая важная и самая уязвимая его часть.
Вадим вспомнил вводную лекцию, на которой ему и еще десятку новичков объясняли, как важен для Великого Круга и всего человечества в целом темпосканинг, и какую нужную работу им предстоит выполнять. А в качестве иллюстрации показали короткий фильм с поясняющими субтитрами, записанный темпосканером – как пример. Вадима тогда очень впечатлило увиденное...
...На экране появилась некая комната. Вадим сразу почувствовал, что в ней стоит неестественная, вакуумная тишина. Титр внизу сообщил, что дело происходит летом 1944 года в Берлине.
Из освещенной прихожей в комнату вошли двое – молодой офицер в форме войск СС и старик, хозяин дома.
– У вас так тихо, – удивился офицер. Титр проинформировал, что его зовут Альбрехт Хаусхофер.
– Это оттого, что окна наглухо забиты ватными одеялами, – пояснил хозяин, высокий, седой, как лунь, старик с подагрическими узловатыми суставами. Относительно его личности зрителям ничего не сообщили.
– Так теплее? – понимающе кивнул Альбрехт, снимая форменный плащ и вешая черную фуражку на обломанные оленьи рога.
– Так спокойнее. Вы же знаете, геноссе, что говорят на этот счет большевики: «Свет в окне – помощь врагу!»
В небольшой комнате, заставленной старой, тяжелой, как память о кайзере, мебелью, тускло горела под потолком одна-единственная лампочка. Она почти не рассеивала мглу, лишь делая ее багровой, тревожной и мрачной.
Хозяин предложил Альбрехту кресло, сам уселся в скрипучую качалку, запахнув колени вытертым пледом. В углу сухо трещал динамиком большой напольный приемник в эбонитовом корпусе – начинались десятичасовые новости.
Трижды прозвучало: «Дойчланд, дойчланд, юбер аллес!», и бодрый, жизнерадостный, словно сперматозоид, диктор начал сыпать оптимистическими сводками с полей сражений:
«Сегодня, одиннадцатого июля тысяча девятьсот сорок четвертого года, нашим доблестным войскам удалось остановить продвижение противника на северо-восточном участке Центрального фронта и западнее крупного железнодорожного узла Столо-Бянница. На Западном фронте отбиты все попытки врага высадиться на правый берег реки Гаронны. Ефрейтор Риринг на своем „Тигре“ подбил двенадцать американских „Шерманов“, а экипажи еще одиннадцати в панике бежали, бросив свои машины. Это еще одно доказательство превосходства арийского духа и бронетехники над врагом.
Все население рейха с воодушевлением ждет новых победоносных новостей с фронта. Юные арийцы из организации «Друзья фюрера» пишут нам, что готовы в любой день отправиться на передовую и ценой своих жизней остановить продвижение большевистских орд на Востоке. По просьбе этих истинных патриотов и сынов фатерлянда мы передаем любимое произведение нашего горячо обожаемого фюрера: фрагмент из трилогии Рихарда Вагнера «Кольцо Нибелунгов». Хайль Гитлер!»
Альбрехт дернулся. Старик, напротив, усмехнулся и понимающе кивнул – мол, все понимаю и не осуждаю, рефлекс. Комнату наполнили грозные, давящие звуки, и сразу как будто сгустилась мгла.
– Геноссе, будьте любезны – придушите этот звукоизвергатель! – не столько попросил, сколько потребовал хозяин. Когда наступила уже знакомая ватная тишина, он продолжил: – Ненавижу Вагнера. Только умственно ущербный человек может вслух заявлять о своей любви к этому шизофренику. Впрочем, мы отвлеклись...
– Прежде всего я хотел бы выразить вам глубокую признательность от своего имени и от имени тех людей, которых я представляю, за ваше участие в нашем общем деле! – Альбрехт встал, щелкнул каблуками, коротко, по-армейски, кивнул.
– Пустое, – старик закашлялся. – Когда в двадцать первом мы с Понтером, Карлом и Ульрихом буквально за хвост вытянули из алкогольно-педерастического болота этих мальчиков, что ныне пустили Германию под откос, никто не думал, что все обернется именно так. У меня внук, геноссе Альбрехт. Славный мальчуган, мой маленький Отто. Его отец погиб под Харьковом два года назад. Его мать лежит в госпитале в Целендорфе – бомбежка, обычное дело, – и врачи говорят, что шансов выжить у нее не больше, чем у нас выиграть войну. Я не хочу, чтобы его исковерканная с самого начала жизнь тоже легла на жертвенник лжемессии. Вот поэтому я с вами, геноссе. Вот поэтому я приготовил для вас все, о чем вы просили...
Старик жестом старого фокусника откинул полукруглую крышку старинного бюро, и на вытертом сукне столешницы тускло заблестел узкий медный цилиндр. Рядом лежало несколько листов бумаги, покрытых вычислениями и чертежами.
– Это мина? – тихо спросил Альбрехт.
– Нет. Это то, что вы, геноссе, заложите вовнутрь мины. А перед тем, как сделать это, вставите вот сюда, – старик поднял оказавшийся довольно легким цилиндр и указал на отверстие в торцевом срезе, – катализатор. Видите, лежит на столе? Да, да, этот самый, похожий на карандаш. Но предупреждаю – осторожнее, катализатор весьма хрупок, а его размеры и целостность важны. Чем он длиннее, тем сильнее будет взрыв.
Со стуком вернув цилиндр на место, старик подхватил бумаги и уставился на Альбрехта немигающим совиным взглядом.
– Итак, геноссе, вот натальная карта фюрера, рассчитанная в тридцатом году самим Штайнером...
– Но он же умер в двадцать пятом! – вскричал пораженный Альбрехт.
– Тише! Прошу вас, геноссе, вы разбудите моего внука, – старик раздраженно пригладил редкие волосы и загадочно пробурчал, глядя в холодный камин: – Не вижу причин, почему бы Штайнеру не умереть в двадцать пятом, а в тридцатом не сделать фюреру гороскоп...
– Так что там напророчил Штайнер? – успокоившись, напомнил о себе Альбрехт после минутной паузы.