Страница:
Я увидел своего отца. Он стоял на балконе башни обсерватории и настраивал один из своих телескопов. Его тоже окружала похожая картинка из нитей, как и у бабки, только цвета отличались насыщенностью и гаммой. И я решил провести свой эксперимент немедленно, пока меня не утащило дальше. Я потянулся к самой привлекательной для меня нити салатного цвета.
…И тут случилось нечто головокружительно невероятное. Я как будто превратился в мелкую пылинку, которую салатный цвет спокойно всосал и понес на себе, как река лодку. Я не успел и опомниться, как оказался втянут в переплетения цветного клубка.
Если я когда-нибудь захочу понять, как думает машина, мне будет достаточно вспомнить склад мышления моего отца. Это уже гораздо позже, набравшись информации и научившись с ней обращаться, я начал классифицировать стили мышления. И сейчас бы я сказал, что это был классический машинный тип.
Это трудно объяснить тем, кто не обладает Даром. Это невозможно передать словами и описать даже на уровне отдаленных аналогий. Это можно только еще раз пережить и ужаснуться или восхититься, вновь пропуская сквозь себя весь спектр эмоций и напряжения, сопутствующих пробуждению Дара. Детское сознание, как выяснилось, может мягко и безболезненно вместить очень многое. Вместить, обработать и выдать нужный результат на выходе. Поначалу интуитивно, но потом все более и более осознанно управляя тем, что получилось.
…Недалеко от нашего замка проходили ландшафтные работы. Мне не стоило большого труда заронить в некоторые горячие головы идею стащить оттуда взрывчатку и поразвлекаться с ней в нужном мне месте.
Я уже знал, что прямого выхода из той части моего подземелья, где я оказался, нет, единственная лестница была мной же и обрушена. Пришлось срочно придумывать способ, как выбраться на волю. Время поджимало, я почти допил всю воду, а запас еды закончился еще раньше. Я больше не бегал по коридорам, в панике ища выход. Нет. Я уютно устроился в наиболее сухом месте под стеной, сверившись с планом подземелья, который мне удалось выудить из головы начальника технического обслуживания замка. Шла ночь и третьи сутки, как я устроил себе это приключение, навсегда изменившее мою жизнь и жизни многих близких мне людей. Мне пора было выбираться. Но уже не тем мальчишкой-приключенцем, а молодым паранормом со свежепроснувшимся Даром.
Моя семья тогда еще не знала, что потеряла меня как наследника. А я их. Навсегда.
Но паранормы не должны быть близки с людьми. Рано или поздно люди могут почуять, что что-то не так, и начнется самое неприятное – уничтожение прокола в информации. С которой ты справишься сам. Или тебе помогут. И неизвестно еще, что хуже.
Неписаные законы тем точнее надо соблюдать, чем реже о них упоминают вслух.
…Я сидел на своей кровати, сжавшись в комок, подтянув колени к подбородку и обняв их руками. Меня трясло. Даже несмотря на то, что я убил почти час, чтобы вырваться из кошмара, накрывающего меня после или перед любой запланированной нервной встряской. Несмотря на то, что вот уже полчаса я в очередной раз раскладывал сон по кусочкам, вспоминая начало моей жизни и пробуждение Дара. Так, как учил меня психоаналитик, правда не зная, зачем мне это надо, и не понимая, что он на самом деле делает. Несмотря на то, что сейчас я знал – мне ничего не грозит, и все уже прошло. Меня трясло.
К некоторым вещам тяжело приспособиться тому, кто вырос среди людей. И даже внесенные со временем изменения не всегда помогают, когда вновь и вновь твои воспоминания задевают тебя. Никому из паранормов, я знал, не хочется вспоминать моменты становления Дара. Это всегда шок, это всегда маленький шажок рядом со смертью – не важно, физической или духовной, – это всегда болезненный момент, о котором хочется забыть, и никогда это не получается. Эмоции в пике своей активности – это основа любого Дара.
Люди уже знали, что три дня назад из замка пропал мальчишка, и потому им не составило труда сообразить, что к чему, и сообщить моему отцу о своей находке.
Из-под замка, как потом выяснилось, мне удалось уйти довольно далеко. Видимо, это был один из тех ходов на случай бегства, вырытый еще в незапамятные времена и обновленный в XX или начале XXI века.
Целый месяц потом меня заставили лежать в клинике. Вылечить подхваченную простуду потребовалась всего неделя, но вот все остальное заняло гораздо больше времени. Меня только что не разобрали и не собрали по запчастям, отец не хотел ни единого возможного упущения в здоровье своего пока единственного генофонда, и я получил свой первый осознанный опыт обращения с Даром. Это если не считать того, что, чтобы выйти из моего подземелья, мне пришлось изрядно покопаться в чужих мозгах, собирая информацию.
Добрый доктор «Франкенштейн», как раз пишущий диссертацию по отклонениям детской психики вследствие стресса, был очень настроен со мной пообщаться, и не только потому, что ему хорошо платили, но и потому, что действительно заинтересовался моим случаем. Я даже чуть ему не проболтался про свои видения, и разноцветные клубки, и как можно их настроить по своему желанию. Но стоило мне чуть заикнуться об этом, как я сразу уловил волну нездоровой радости и неприятного любопытства. На этом наши откровения закончились. Он задавал вопросы, а я просто отвечал так, как было надо, для того чтобы меня побыстрее выпустили. Угадать нужные ответы не составляло труда, и этот первый опыт впоследствии также оказался очень полезен.
Доктор посоветовал моему отцу отправить меня куда-нибудь на отдых. Для смены обстановки, как он выразился, которая должна помочь хрупкой детской психике забыть шоковые ощущения.
Но моей хрупкой психике было уже настолько понятно, кто, что и зачем от меня чего-то хотел, что на едва уловимый намек на возможность ссылки я устроил настоящий дебош с вцеплянием в бабкино кресло, умоляющими взглядами на отца и полноценной атакой на их сознание. Мне никак нельзя было уезжать. Неизвестно было, чем меня будут пичкать и какой у меня останется доступ к информации. То, что всякие успокаивающие таблетки действуют на меня крайне плохо, я понял еще в клинике. Голова становилась тяжелая, и вялые мысли никак не хотели строиться рядами для выполнения своих задач.
Меня оставили в замке. И я продолжил разбираться в своем Даре.
Я перерыл всю нашу огромную библиотеку, выбирая близкие, по моему мнению, тематики для чтения. Магия, психология, медицина – все, что хоть как-то могло объяснить нечеловеческие способности. Я добрался даже до книг, напечатанных на бумаге. Узнав о моих интересах, отец, немало удивленный – потому что в нашем роду никогда не было медиков, – немного осторожно заметил мне, что в любом случае основной моей специальностью в университете будет юриспруденция. Мне было все равно, и я успокоил его, что ничего не имею против этого.
Бабка была не так доверчива, и почти каждый вечер зазывала меня к себе для задушевного, как она это называла, разговора. Я эти выматывающие своим однообразием беседы таковыми не считал, но, зная, какое влияние имеет она на отца, старался быть пай-мальчиком, чтобы и без того узкие рамки фамильных традиций не стали для меня еще уже.
От младшего компаньона пришлось отказаться. С ним оказалось невыносимо скучно. Его мысли можно было читать по его лицу, даже не особо углубляясь в сознание по цветным нитям.
Я как-то стремительно и бесповоротно повзрослел после своего приключения. Хотя и старался, чтобы это было не очень заметно. Пока у меня неплохо получалось.
Моя семья прекрасно могла научить лгать, лицемерить и проводить интриги любой степени жесткости, если они шли на пользу личному благополучию.
Глава вторая
…И тут случилось нечто головокружительно невероятное. Я как будто превратился в мелкую пылинку, которую салатный цвет спокойно всосал и понес на себе, как река лодку. Я не успел и опомниться, как оказался втянут в переплетения цветного клубка.
Если я когда-нибудь захочу понять, как думает машина, мне будет достаточно вспомнить склад мышления моего отца. Это уже гораздо позже, набравшись информации и научившись с ней обращаться, я начал классифицировать стили мышления. И сейчас бы я сказал, что это был классический машинный тип.
Это трудно объяснить тем, кто не обладает Даром. Это невозможно передать словами и описать даже на уровне отдаленных аналогий. Это можно только еще раз пережить и ужаснуться или восхититься, вновь пропуская сквозь себя весь спектр эмоций и напряжения, сопутствующих пробуждению Дара. Детское сознание, как выяснилось, может мягко и безболезненно вместить очень многое. Вместить, обработать и выдать нужный результат на выходе. Поначалу интуитивно, но потом все более и более осознанно управляя тем, что получилось.
…Недалеко от нашего замка проходили ландшафтные работы. Мне не стоило большого труда заронить в некоторые горячие головы идею стащить оттуда взрывчатку и поразвлекаться с ней в нужном мне месте.
Я уже знал, что прямого выхода из той части моего подземелья, где я оказался, нет, единственная лестница была мной же и обрушена. Пришлось срочно придумывать способ, как выбраться на волю. Время поджимало, я почти допил всю воду, а запас еды закончился еще раньше. Я больше не бегал по коридорам, в панике ища выход. Нет. Я уютно устроился в наиболее сухом месте под стеной, сверившись с планом подземелья, который мне удалось выудить из головы начальника технического обслуживания замка. Шла ночь и третьи сутки, как я устроил себе это приключение, навсегда изменившее мою жизнь и жизни многих близких мне людей. Мне пора было выбираться. Но уже не тем мальчишкой-приключенцем, а молодым паранормом со свежепроснувшимся Даром.
Моя семья тогда еще не знала, что потеряла меня как наследника. А я их. Навсегда.
Но паранормы не должны быть близки с людьми. Рано или поздно люди могут почуять, что что-то не так, и начнется самое неприятное – уничтожение прокола в информации. С которой ты справишься сам. Или тебе помогут. И неизвестно еще, что хуже.
Неписаные законы тем точнее надо соблюдать, чем реже о них упоминают вслух.
…Я сидел на своей кровати, сжавшись в комок, подтянув колени к подбородку и обняв их руками. Меня трясло. Даже несмотря на то, что я убил почти час, чтобы вырваться из кошмара, накрывающего меня после или перед любой запланированной нервной встряской. Несмотря на то, что вот уже полчаса я в очередной раз раскладывал сон по кусочкам, вспоминая начало моей жизни и пробуждение Дара. Так, как учил меня психоаналитик, правда не зная, зачем мне это надо, и не понимая, что он на самом деле делает. Несмотря на то, что сейчас я знал – мне ничего не грозит, и все уже прошло. Меня трясло.
К некоторым вещам тяжело приспособиться тому, кто вырос среди людей. И даже внесенные со временем изменения не всегда помогают, когда вновь и вновь твои воспоминания задевают тебя. Никому из паранормов, я знал, не хочется вспоминать моменты становления Дара. Это всегда шок, это всегда маленький шажок рядом со смертью – не важно, физической или духовной, – это всегда болезненный момент, о котором хочется забыть, и никогда это не получается. Эмоции в пике своей активности – это основа любого Дара.
* * *
…Во время взрыва обвалился потолок в одном из ближайших ко мне переходов, и люди, быстро – не без моей помощи – сообразив, что к чему, полезли выяснять, что же там такое. «Такое» оказался, конечно же, я, свернувшийся калачиком за два поворота от огромной дыры в потолке, проделанной взрывом. Я примерно рассчитал расстояние, где меня не заденет взрывная волна. И только увидев над собой встревоженное лицо с горящими любопытством глазами, я разрешил себе отключиться.Люди уже знали, что три дня назад из замка пропал мальчишка, и потому им не составило труда сообразить, что к чему, и сообщить моему отцу о своей находке.
Из-под замка, как потом выяснилось, мне удалось уйти довольно далеко. Видимо, это был один из тех ходов на случай бегства, вырытый еще в незапамятные времена и обновленный в XX или начале XXI века.
Целый месяц потом меня заставили лежать в клинике. Вылечить подхваченную простуду потребовалась всего неделя, но вот все остальное заняло гораздо больше времени. Меня только что не разобрали и не собрали по запчастям, отец не хотел ни единого возможного упущения в здоровье своего пока единственного генофонда, и я получил свой первый осознанный опыт обращения с Даром. Это если не считать того, что, чтобы выйти из моего подземелья, мне пришлось изрядно покопаться в чужих мозгах, собирая информацию.
Добрый доктор «Франкенштейн», как раз пишущий диссертацию по отклонениям детской психики вследствие стресса, был очень настроен со мной пообщаться, и не только потому, что ему хорошо платили, но и потому, что действительно заинтересовался моим случаем. Я даже чуть ему не проболтался про свои видения, и разноцветные клубки, и как можно их настроить по своему желанию. Но стоило мне чуть заикнуться об этом, как я сразу уловил волну нездоровой радости и неприятного любопытства. На этом наши откровения закончились. Он задавал вопросы, а я просто отвечал так, как было надо, для того чтобы меня побыстрее выпустили. Угадать нужные ответы не составляло труда, и этот первый опыт впоследствии также оказался очень полезен.
Доктор посоветовал моему отцу отправить меня куда-нибудь на отдых. Для смены обстановки, как он выразился, которая должна помочь хрупкой детской психике забыть шоковые ощущения.
Но моей хрупкой психике было уже настолько понятно, кто, что и зачем от меня чего-то хотел, что на едва уловимый намек на возможность ссылки я устроил настоящий дебош с вцеплянием в бабкино кресло, умоляющими взглядами на отца и полноценной атакой на их сознание. Мне никак нельзя было уезжать. Неизвестно было, чем меня будут пичкать и какой у меня останется доступ к информации. То, что всякие успокаивающие таблетки действуют на меня крайне плохо, я понял еще в клинике. Голова становилась тяжелая, и вялые мысли никак не хотели строиться рядами для выполнения своих задач.
Меня оставили в замке. И я продолжил разбираться в своем Даре.
Я перерыл всю нашу огромную библиотеку, выбирая близкие, по моему мнению, тематики для чтения. Магия, психология, медицина – все, что хоть как-то могло объяснить нечеловеческие способности. Я добрался даже до книг, напечатанных на бумаге. Узнав о моих интересах, отец, немало удивленный – потому что в нашем роду никогда не было медиков, – немного осторожно заметил мне, что в любом случае основной моей специальностью в университете будет юриспруденция. Мне было все равно, и я успокоил его, что ничего не имею против этого.
Бабка была не так доверчива, и почти каждый вечер зазывала меня к себе для задушевного, как она это называла, разговора. Я эти выматывающие своим однообразием беседы таковыми не считал, но, зная, какое влияние имеет она на отца, старался быть пай-мальчиком, чтобы и без того узкие рамки фамильных традиций не стали для меня еще уже.
От младшего компаньона пришлось отказаться. С ним оказалось невыносимо скучно. Его мысли можно было читать по его лицу, даже не особо углубляясь в сознание по цветным нитям.
Я как-то стремительно и бесповоротно повзрослел после своего приключения. Хотя и старался, чтобы это было не очень заметно. Пока у меня неплохо получалось.
Моя семья прекрасно могла научить лгать, лицемерить и проводить интриги любой степени жесткости, если они шли на пользу личному благополучию.
Глава вторая
…Я усмехнулся, разжимая затекшие пальцы, вцепившиеся в покрывало. Кажется, начинало отпускать. Все-таки советы психологов не всегда бывают бесполезны для паранормов. Даже если психологи не знают, кому и зачем они это говорят.
Очень хотелось курить, поэтому я выпутался из покрывала и спустил ноги с кровати. Пол среагировал на нагрузку, и автомат, мелодично прозвенев, нежным голосом сообщил: «Три часа сорок пять минут». Я вздрогнул и зашипел сквозь зубы, ругая себя за то, что опять не перенастроил систему номера под свой режим. Впрочем, было уже поздно.
Первым делом я нашарил свою одежду, брошенную вечером на кресло возле кровати. В кармане рубашки должны были быть сигареты. Включать доставку сейчас не хотелось, к тому же я сомневался, что у них есть моя марка. Слава богу, пачка была, и даже не почти пустая, как обычно. Я забрал сигареты вместе с рубашкой.
Мне хотелось курить, мне нужно было успокоиться и разложить все по местам у себя в голове. Я знал, что все наше будущее происходит из прошлого, но также я был уверен, что ни одной ошибки, кроме той, что мне подарила природа в виде Дара, я не совершил. А последнее от меня и вовсе не зависело. Если в тебе есть Дар, он обязательно проснется так или иначе, вне зависимости от возраста. Ты можешь погибнуть или нет, это уже как сложатся обстоятельства, в которые ты попал при пробуждении, но отказаться ты все равно не сможешь.
И чем раньше случится пробуждение, тем лучше для тебя.
И наставники в таких делах не помощники, их просто нет, в лучшем случае.
Я натянул рубашку и взгромоздился на широкий подоконник в моей маленькой спальне. За звуконепроницаемым пластиком россыпью огней блистал город. Гостиница находилась почти в его центре, но это ничего не гарантировало и ничего не значило.
Я закурил и продолжил вспоминать.
Осень, аккуратные кучки листьев под деревьями, запах сухой травы и пустынные утренние аллеи. Мне незачем было прощаться с родным гнездом навеки, но все же я это сделал. Как потом выяснилось, мой Дар иногда дает и смежные возможности – например, предчувствие событий. Так и случилось. Больше родные пенаты меня не видели. С бабкой и новой отцовской женой, уже беременной моим будущим младшим братом, я попрощался еще за ужином, приготовленным специально в мою честь. Отец тоже там был, но старался не вмешиваться в наставления женской половины семьи, и только иногда с улыбкой посматривал в мою сторону.
Происшествие с подземельем натолкнуло его на мысли о том, что неплохо бы подстраховаться еще одним наследником на всякий случай, а может быть, и не одним. Бабка, как я и ожидал, активно поддержала эту идею. Тем более что у нее уже была на примете некая особа, как нельзя более подходящая для этого.
А я?
Я тоже решил, что отцу так будет лучше. Я еще не знал, куда и как занесет меня нелегкая с моим Даром и характером, но был почти уверен, что LIII граф фон Тойфельберг из меня вряд ли получится. Максимум, на что я мог бы рассчитывать, – это на «вашу светлость», и то если не потеряю право на фамилию. Впрочем, в возможности последнего я сомневался. Отец был очень щепетилен в вопросах крови и титулов, и это даже бабка не могла бы изменить.
Звонкое, уже почти осеннее утро закончилось для меня, когда отец, потрепав меня по плечу, подтолкнул к распахнутой дверце машины, ожидавшей, чтобы увезти меня в аэропорт. Вещи были давно уложены и отправлены багажным рейсом, и сейчас я держал в руках только тонкий сейф-кейс с документами и кредитками. Небольшое количество денег было распихано у меня по карманам, и на всякий случай кейс был пристегнут тонкой цепочкой к моему запястью. С ним мне предстояло не расставаться до самой университетской приемной, где я должен был представиться и быть принятым на попечение учебного заведения, на подготовительный курс.
Я последний раз заглянул отцу в глаза и молча отпустил тонкую палевую нить в его сознании, напоследок напитав ее нежно-лазурным цветом. Мне не хотелось бы, чтобы отец болезненно скучал по мне. У него найдутся дела и поважнее.
Младшего моего брата, родившегося в начале апреля, назвали Вильгельм Герберт. Отец выполнял условия контракта с моей мачехой.
Его третья жена была на большую часть крови англичанкой. И вот уж теперь никто бы не стал, как в детстве, дразнить меня рыжим. В отличие от моего, ближе к медовому, оттенка волос, брат у меня получился почти апельсиновый.
Благополучно отучившись на подготовительных курсах два сезона, я без труда был зачислен на основной поток университета, в начало курсов.
Преподаватели не удивились моему странному набору предметов. Я выдумал себе отговорку, что мечтаю попробовать профессию военного или полицейского эксперта. На самом же деле я искал только одно – объяснения своих странных способностей. Несомненно, они были очень удобны, но я пока еще не встречал никого с хотя бы похожими отклонениями.
Не встречал до тех пор, пока мне не повезло.
Нашу группу направили на практические лекции в одну из психиатрических клиник, находящихся в ближайшей городской черте.
Конечно, это не было бесплатным приютом. Вряд ли бы наши родственники были бы довольны тем, что нам могут показать в государственном гадюшнике. А тут – новейшие технологии, известное имя основателя, хорошая охрана и уход. В общем, все, что могло прилагаться к словам «оплата по договоренности».
Там и случилась моя первая встреча с другим обладателем такого же Дара, как у меня.
Мы шли организованной группой по коридору к залу для встреч, и я, как всегда, открыв свое сознание, развлекался с эмоциями и ощущениями однокурсников, не особо заботясь о каком-либо прикрытии своих способностей. Скрывать их от людей не составляло никакого труда. Не более, чем сделать вид для преподавателя, что ты внимательно слушаешь его предмет, витая между тем в своих мыслях. Меня восемнадцатилетнего вообще не настораживала та мысль, что Дар может быть использован кем-то, кроме меня. Дома в замке и ближайшем городке, как я понял уже позже, не было ничего интересного для профессиональных паранормов, а в городе мой слабый еще Дар терялся за общим фоном человеческих мыслей и эмоций.
Но тут, сквозь поток мыслеформ в моем сознании, вдруг потихоньку начал пробиваться голос, который я поначалу даже не сообразил, к кому отнести. Он не походил на мысли моих ровесников и врачей и уж точно не являлся моим. В панике за считанные секунды я уверился, что в моем сознании есть кто-то чужой. Это ощущение было сродни тому, как если бы вы попытались съесть что-то несъедобное.
Некто придавил мои развлечения одним своим появлением и вежливо подождал, пока я разберусь, что к чему. И только потом, дождавшись, когда я закончу мысленные панические метания, а группа дойдет до зала, где нас усадят в удобные кресла для слушания лекции, задал вопрос:
– Ты чей!
Я, уже расслабленно расположившийся в кресле и принявший должный заинтересованный вид, чтобы меня не засекли за отвлеченными занятиями, так же осторожно ответил, замирая от собственного открытия и восторга.
– Свой собственный. А вы кто?
На этот мой ответ последовал облегченно-разочарованный вздох, и чужак в моей голове почти исчез. Но я постарался изо всех сил, как умел, вцепиться в ускользающее сознание с новым вопросом:
– Пожалуйста, не уходите! Я не понимаю, что происходит, но я не причиню вам вреда. Помогите мне. Я в первый раз…
И голос вернулся.
Я никогда не видел его лица, но этот человек – паранорм – сделал для меня больше, чем все мои самостоятельные изыскания вместе взятые.
Первым уроком, который он мне преподал, был – «Не доверяй».
Мы успели проговорить всего несколько минут, как я почувствовал, что с моим собеседником что-то не так. Его присутствие начало становиться размытым и как будто ускользающим. Образы, которыми мы обменивались, – нечеткими и пугающе бессмысленными. Я напрягся, не желая рвать контакт, но меня мягко остановили.
– Это чертовы транки, будь они прокляты. Приходи еще… позже… утром или вечером… подойди к задней калитке, чтобы тебя никто не видел… там есть скамейка… жди…
И все исчезло.
И снова на меня навалились, только с еще большей силой, ощущения и мысли моих однокурсников, и врачей, и всей клиники разом. Общий контакт почему-то стал сильней, и я подумал, что самое время падать в обморок. Жаль, что делать этого было категорически нельзя, и мне пришлось быстро справиться с нахлынувшим чувством дурноты.
Так я получил второе знание – что для молодого паранорма связка с более сильным автоматически дает эффект усиления Дара. Как усиление вируса в контакте с более развитым таким же вирусом.
И очередное подтверждение, что на «химию» мне садиться ну никак нельзя.
…Я докурил сигарету и тщательно раздавил ее в миниатюрной пепельнице. Мне снова стало зябко, и мурашки пробежали по коже предплечья. Я знал, что это нервы. Про паранормов с моей специализацией не зря говорят, что наши нервы расположены на коже и даже чуть выше нее. Все эмоции телепатов усилены и обострены во много раз, по сравнению с обычными, человеческими. Поэтому чаще можно встретить спятившего менталыцика, нежели силовика.
Я почувствовал, что мне необходимо выпить, и слез с подоконника.
Тот паранорм не обманул меня. Конечно же, он знал, что студент даже очень престижного заведения не сможет каждый день мотаться в клинику, особенно неизвестно к кому. И поэтому выбрал единственно возможный способ свиданий.
Теперь каждый день я улепетывал из университетского городка рано утром, на пару часов раньше начала занятий. Да и вечера часто проводил отнюдь не у себя в номере. Из-за этого мне приходилось иногда пропускать занятия или опаздывать на них, но те знания, что я получал вне моего университета, были гораздо ценнее, чем все заумные лекции по биохимии и анатомии вместе взятые.
Все решили, что у меня завелся на стороне роман, и постарались вести себя корректно. Хотя пару раз одногруппники – один раз сами, а другой с наущения преподавателя – пытались меня выследить, но это было, конечно, бесполезно. С теми новыми знаниями, что я получил и продолжал получать, меня было уже сложно поймать даже паранорму.
Первые два месяца меня учили только защите и маскировке. Как от паранормов, так и от простых людей.
…Найдя стандартный бар в соседней комнате – гостиной моего миниатюрного номера, – я с облегчением смешал себе коктейль покрепче. Текила, белый ром, водка и апельсиновый сок, плюс три кубика льда. И сразу отпил большой глоток.
Я не знаю, как звали моего благодетеля и почему он вдруг согласился мне помочь. Он много рассказывал о государственных структурах, охотящихся за паранормами, но еще больше о частных организациях, которые с ненавистью – и это особенно хорошо чувствовалось по менталу – называл Орденами-сектами. Из всего этого я сделал вывод, что опасаться мне следует всего, кроме, пожалуй, третьей силы среди мира паранормов – Второго мира, – как он его называл.
Мне не надо было бояться вольных команд-наемников. Ну или почти не надо. Им просто не могло быть до меня дела. Воспитание и обучение паранорма требует больших затрат, а команды предпочитали жить сами по себе, без обузы в виде «детского сада на воспитании».
…Я вернулся на свой подоконник и вновь забрался на него с ногами. Я уже понял, что спать мне сегодня не светит. Шел пятый час, сна не было ни в одном глазу, и нахлынули воспоминания, которые мне было абсолютно нечем подавить. Бар из номера был жалкой каплей поддержки, не дающей мне впасть в истерику, но и не оглушающей сразу, чтобы я мог заснуть. Могла бы помочь прогулка по ночному городу с заходом в пару забавных мест. Но сейчас это было невозможно.
Обрывки воспоминаний все еще трепетали у меня в памяти цветными ленточками.
А через полгода мой гуру исчез. Как раз перед зимней сессией. Я еще несколько дней продолжал ходить на привычное место, но тщетно, эфир был пуст.
Но за эти полгода общения и обучения я успел многое. Больше, чем за все прошедшие семь лет обладания вскрытым Даром.
Я научился ставить защиту от паранормов и работать с инстинктивно настороженными людьми. Я научился сканировать местность и путать следы. Я понял, как работает человеческое сознание для паранорма и как может работать с ним сам паранорм. За полгода мне успели открыть целый мир на ментальном уровне – Второй мир паранормов и законы, без которых он был бы обречен. А еще мне объяснили, что я везучий дурак, раз меня до сих пор никто не вычислил. И порекомендовали оставаться таким подольше. Как я понял, ничейный паранорм нонсенс и опасность для него же самого. Но пока у меня не было ни малейшего желания сдаваться властям или искать покровителя в каких-либо других структурах, интересующихся такими, как я. В наемники меня тоже не тянуло. И хотя я уже понял, что рано или поздно мне придется сделать выбор, приближать это время я никак не собирался. Мне было и так хорошо.
Хорошо даже тогда, когда я понял, что гуру не вернуть, и вспомнил, что у меня сессия и экзамены по предметам, два из которых я, мягко сказать, не очень знаю.
Но с помощью новообретенных знаний и небольшой хитрости я благополучно вывернулся из этой ситуации и зажил дальше.
Мне уже не хотелось получить образование, чтобы узнать, что же я такое. Я уже знал это. И стимул к учебе пропал сам собой. Узнав о себе, как мне тогда представлялось, все, меня стало занимать, что же я теперь могу дальше.
Про людские законы и интересы речь уже не шла, я потрошил сознания преподавателей и учащихся так, как мне заблагорассудится. Экзамены перестали быть для меня проблемой. Добыча знаний потеряла смысл.
И тогда же я выяснил еще одну вещь о себе. В возрасте полового созревания это довольно быстро становится понятным. Хотя мне и пришлось провести несколько тестов, но вывод оказался один. Моему отцу вряд ли теперь светило обзавестись любимой снохой, во всяком случае, по моей личной инициативе.
Но судьба впоследствии сложилась так, что этого и не потребовалось.
За три года моего обучения мне несколько раз приходили письма от отца по поводу домашних дел. Так я узнал, что через два года после рождения Вилли родился еще один мой брат, Франк Кристофер. Мне даже было выслано топографическое фото обоих. Я поставил его на рабочий стол. Каждый год мне присылали новое на смену.
Иногда, сравнивая нас, я думал, что никто бы никогда не решил, что у нас один отец или хотя бы общий родственник. Я с возрастом все больше начинал походить на мать, Вилли был в дальнюю родню моей мачехи, а вот Франк был копией отца на все сто процентов. Впрочем, меня это мало волновало. Я уже почти принял решение, приложив результаты соответствующих тестов, писать отцу о моем отказе от прямого наследования и продолжения рода. Конечно, моя ориентация не могла быть поводом для этого, ведь для зачатия совсем не обязателен физический контакт, но я собирался использовать и ее в своем деле обретения наибольшей свободы. И я тщательно изучал все плюсы и минусы моего нынешнего будущего. Мне вовсе не хотелось оставаться на улице без гроша за душой, зато с громким титулом. Но тут судьба улыбнулась мне своей странной улыбкой.
Я получил от отца письмо, в котором содержалось довольно сухое, юридически оформленное предложение добровольно сложить с себя обязанности первого наследника и уступить их Франку Кристоферу.
Я вздохнул с облегчением.
К официальному письму прилагалось, разумеется, и личное от отца. В нем говорилось о сложностях, которые преследуют нашу жизнь, немного о моей матери и о том, как он меня любит, а заканчивалось все банальным объяснением, что дела одной из наших ведущих фирм, можно сказать, плохи, и, чтобы спасти положение, его третья жена – моя мачеха – предложила свои деньги, но с условием, что первым наследником будет объявлен ее сын. Все равно какой из двух.
Действительно, какая разница, через кого будут объединены капиталы?
Отец по здравом размышлении выбрал самого младшего. Мне тоже малыш Фрэнки был наиболее симпатичен, поэтому я ответил отцу, чтобы он не смел беспокоиться, берег себя и нашу семью и что я, конечно, согласен, с соблюдением всех условий и формальностей. А через месяц я уже подписывал свой отказ от графской короны. Наш семейный юрист был крайне предупредителен и напомнил мне, что лишение звания первого наследника вовсе не лишает меня его попечительства и расположения. Мы разошлись, довольные друг другом.
А еще через год началась форменная свистопляска.
Это были весенние экзамены перед летними каникулами. Вся подготовка к ним для нас, заканчивающих четвертый курс, сводилась к вечеринкам между экзаменами ну и к хоть какой-то попытке представить, что же нас на них ждет. В основном эти «попытки представить» проходили все на тех же вечеринках. Я тогда развлекался как мог. Освободившись от своих титулованных обязанностей, я начал писать самую беззаботную страницу моей жизни.
Я знал, что, пока учусь, все мои счета будут оплачиваться. А когда я получу свой диплом и звание, то меня ждет теплое местечко в одной из принадлежащих семье или дружественных ей компаний. Но вышло все совсем не так, как я предполагал. Как это обычно и случается со всеми сто раз рассчитанными приятными мечтами.
Очень хотелось курить, поэтому я выпутался из покрывала и спустил ноги с кровати. Пол среагировал на нагрузку, и автомат, мелодично прозвенев, нежным голосом сообщил: «Три часа сорок пять минут». Я вздрогнул и зашипел сквозь зубы, ругая себя за то, что опять не перенастроил систему номера под свой режим. Впрочем, было уже поздно.
Первым делом я нашарил свою одежду, брошенную вечером на кресло возле кровати. В кармане рубашки должны были быть сигареты. Включать доставку сейчас не хотелось, к тому же я сомневался, что у них есть моя марка. Слава богу, пачка была, и даже не почти пустая, как обычно. Я забрал сигареты вместе с рубашкой.
Мне хотелось курить, мне нужно было успокоиться и разложить все по местам у себя в голове. Я знал, что все наше будущее происходит из прошлого, но также я был уверен, что ни одной ошибки, кроме той, что мне подарила природа в виде Дара, я не совершил. А последнее от меня и вовсе не зависело. Если в тебе есть Дар, он обязательно проснется так или иначе, вне зависимости от возраста. Ты можешь погибнуть или нет, это уже как сложатся обстоятельства, в которые ты попал при пробуждении, но отказаться ты все равно не сможешь.
И чем раньше случится пробуждение, тем лучше для тебя.
И наставники в таких делах не помощники, их просто нет, в лучшем случае.
Я натянул рубашку и взгромоздился на широкий подоконник в моей маленькой спальне. За звуконепроницаемым пластиком россыпью огней блистал город. Гостиница находилась почти в его центре, но это ничего не гарантировало и ничего не значило.
Я закурил и продолжил вспоминать.
* * *
В пятнадцать лет отец, решив, что я достаточно готов к жизни вне дома, подписал контракт на мое обучение с одним из ведущих университетов Баварии.Осень, аккуратные кучки листьев под деревьями, запах сухой травы и пустынные утренние аллеи. Мне незачем было прощаться с родным гнездом навеки, но все же я это сделал. Как потом выяснилось, мой Дар иногда дает и смежные возможности – например, предчувствие событий. Так и случилось. Больше родные пенаты меня не видели. С бабкой и новой отцовской женой, уже беременной моим будущим младшим братом, я попрощался еще за ужином, приготовленным специально в мою честь. Отец тоже там был, но старался не вмешиваться в наставления женской половины семьи, и только иногда с улыбкой посматривал в мою сторону.
Происшествие с подземельем натолкнуло его на мысли о том, что неплохо бы подстраховаться еще одним наследником на всякий случай, а может быть, и не одним. Бабка, как я и ожидал, активно поддержала эту идею. Тем более что у нее уже была на примете некая особа, как нельзя более подходящая для этого.
А я?
Я тоже решил, что отцу так будет лучше. Я еще не знал, куда и как занесет меня нелегкая с моим Даром и характером, но был почти уверен, что LIII граф фон Тойфельберг из меня вряд ли получится. Максимум, на что я мог бы рассчитывать, – это на «вашу светлость», и то если не потеряю право на фамилию. Впрочем, в возможности последнего я сомневался. Отец был очень щепетилен в вопросах крови и титулов, и это даже бабка не могла бы изменить.
Звонкое, уже почти осеннее утро закончилось для меня, когда отец, потрепав меня по плечу, подтолкнул к распахнутой дверце машины, ожидавшей, чтобы увезти меня в аэропорт. Вещи были давно уложены и отправлены багажным рейсом, и сейчас я держал в руках только тонкий сейф-кейс с документами и кредитками. Небольшое количество денег было распихано у меня по карманам, и на всякий случай кейс был пристегнут тонкой цепочкой к моему запястью. С ним мне предстояло не расставаться до самой университетской приемной, где я должен был представиться и быть принятым на попечение учебного заведения, на подготовительный курс.
Я последний раз заглянул отцу в глаза и молча отпустил тонкую палевую нить в его сознании, напоследок напитав ее нежно-лазурным цветом. Мне не хотелось бы, чтобы отец болезненно скучал по мне. У него найдутся дела и поважнее.
Младшего моего брата, родившегося в начале апреля, назвали Вильгельм Герберт. Отец выполнял условия контракта с моей мачехой.
Его третья жена была на большую часть крови англичанкой. И вот уж теперь никто бы не стал, как в детстве, дразнить меня рыжим. В отличие от моего, ближе к медовому, оттенка волос, брат у меня получился почти апельсиновый.
Благополучно отучившись на подготовительных курсах два сезона, я без труда был зачислен на основной поток университета, в начало курсов.
Преподаватели не удивились моему странному набору предметов. Я выдумал себе отговорку, что мечтаю попробовать профессию военного или полицейского эксперта. На самом же деле я искал только одно – объяснения своих странных способностей. Несомненно, они были очень удобны, но я пока еще не встречал никого с хотя бы похожими отклонениями.
Не встречал до тех пор, пока мне не повезло.
Нашу группу направили на практические лекции в одну из психиатрических клиник, находящихся в ближайшей городской черте.
Конечно, это не было бесплатным приютом. Вряд ли бы наши родственники были бы довольны тем, что нам могут показать в государственном гадюшнике. А тут – новейшие технологии, известное имя основателя, хорошая охрана и уход. В общем, все, что могло прилагаться к словам «оплата по договоренности».
Там и случилась моя первая встреча с другим обладателем такого же Дара, как у меня.
Мы шли организованной группой по коридору к залу для встреч, и я, как всегда, открыв свое сознание, развлекался с эмоциями и ощущениями однокурсников, не особо заботясь о каком-либо прикрытии своих способностей. Скрывать их от людей не составляло никакого труда. Не более, чем сделать вид для преподавателя, что ты внимательно слушаешь его предмет, витая между тем в своих мыслях. Меня восемнадцатилетнего вообще не настораживала та мысль, что Дар может быть использован кем-то, кроме меня. Дома в замке и ближайшем городке, как я понял уже позже, не было ничего интересного для профессиональных паранормов, а в городе мой слабый еще Дар терялся за общим фоном человеческих мыслей и эмоций.
Но тут, сквозь поток мыслеформ в моем сознании, вдруг потихоньку начал пробиваться голос, который я поначалу даже не сообразил, к кому отнести. Он не походил на мысли моих ровесников и врачей и уж точно не являлся моим. В панике за считанные секунды я уверился, что в моем сознании есть кто-то чужой. Это ощущение было сродни тому, как если бы вы попытались съесть что-то несъедобное.
Некто придавил мои развлечения одним своим появлением и вежливо подождал, пока я разберусь, что к чему. И только потом, дождавшись, когда я закончу мысленные панические метания, а группа дойдет до зала, где нас усадят в удобные кресла для слушания лекции, задал вопрос:
– Ты чей!
Я, уже расслабленно расположившийся в кресле и принявший должный заинтересованный вид, чтобы меня не засекли за отвлеченными занятиями, так же осторожно ответил, замирая от собственного открытия и восторга.
– Свой собственный. А вы кто?
На этот мой ответ последовал облегченно-разочарованный вздох, и чужак в моей голове почти исчез. Но я постарался изо всех сил, как умел, вцепиться в ускользающее сознание с новым вопросом:
– Пожалуйста, не уходите! Я не понимаю, что происходит, но я не причиню вам вреда. Помогите мне. Я в первый раз…
И голос вернулся.
Я никогда не видел его лица, но этот человек – паранорм – сделал для меня больше, чем все мои самостоятельные изыскания вместе взятые.
Первым уроком, который он мне преподал, был – «Не доверяй».
Мы успели проговорить всего несколько минут, как я почувствовал, что с моим собеседником что-то не так. Его присутствие начало становиться размытым и как будто ускользающим. Образы, которыми мы обменивались, – нечеткими и пугающе бессмысленными. Я напрягся, не желая рвать контакт, но меня мягко остановили.
– Это чертовы транки, будь они прокляты. Приходи еще… позже… утром или вечером… подойди к задней калитке, чтобы тебя никто не видел… там есть скамейка… жди…
И все исчезло.
И снова на меня навалились, только с еще большей силой, ощущения и мысли моих однокурсников, и врачей, и всей клиники разом. Общий контакт почему-то стал сильней, и я подумал, что самое время падать в обморок. Жаль, что делать этого было категорически нельзя, и мне пришлось быстро справиться с нахлынувшим чувством дурноты.
Так я получил второе знание – что для молодого паранорма связка с более сильным автоматически дает эффект усиления Дара. Как усиление вируса в контакте с более развитым таким же вирусом.
И очередное подтверждение, что на «химию» мне садиться ну никак нельзя.
…Я докурил сигарету и тщательно раздавил ее в миниатюрной пепельнице. Мне снова стало зябко, и мурашки пробежали по коже предплечья. Я знал, что это нервы. Про паранормов с моей специализацией не зря говорят, что наши нервы расположены на коже и даже чуть выше нее. Все эмоции телепатов усилены и обострены во много раз, по сравнению с обычными, человеческими. Поэтому чаще можно встретить спятившего менталыцика, нежели силовика.
Я почувствовал, что мне необходимо выпить, и слез с подоконника.
Тот паранорм не обманул меня. Конечно же, он знал, что студент даже очень престижного заведения не сможет каждый день мотаться в клинику, особенно неизвестно к кому. И поэтому выбрал единственно возможный способ свиданий.
Теперь каждый день я улепетывал из университетского городка рано утром, на пару часов раньше начала занятий. Да и вечера часто проводил отнюдь не у себя в номере. Из-за этого мне приходилось иногда пропускать занятия или опаздывать на них, но те знания, что я получал вне моего университета, были гораздо ценнее, чем все заумные лекции по биохимии и анатомии вместе взятые.
Все решили, что у меня завелся на стороне роман, и постарались вести себя корректно. Хотя пару раз одногруппники – один раз сами, а другой с наущения преподавателя – пытались меня выследить, но это было, конечно, бесполезно. С теми новыми знаниями, что я получил и продолжал получать, меня было уже сложно поймать даже паранорму.
Первые два месяца меня учили только защите и маскировке. Как от паранормов, так и от простых людей.
…Найдя стандартный бар в соседней комнате – гостиной моего миниатюрного номера, – я с облегчением смешал себе коктейль покрепче. Текила, белый ром, водка и апельсиновый сок, плюс три кубика льда. И сразу отпил большой глоток.
Я не знаю, как звали моего благодетеля и почему он вдруг согласился мне помочь. Он много рассказывал о государственных структурах, охотящихся за паранормами, но еще больше о частных организациях, которые с ненавистью – и это особенно хорошо чувствовалось по менталу – называл Орденами-сектами. Из всего этого я сделал вывод, что опасаться мне следует всего, кроме, пожалуй, третьей силы среди мира паранормов – Второго мира, – как он его называл.
Мне не надо было бояться вольных команд-наемников. Ну или почти не надо. Им просто не могло быть до меня дела. Воспитание и обучение паранорма требует больших затрат, а команды предпочитали жить сами по себе, без обузы в виде «детского сада на воспитании».
…Я вернулся на свой подоконник и вновь забрался на него с ногами. Я уже понял, что спать мне сегодня не светит. Шел пятый час, сна не было ни в одном глазу, и нахлынули воспоминания, которые мне было абсолютно нечем подавить. Бар из номера был жалкой каплей поддержки, не дающей мне впасть в истерику, но и не оглушающей сразу, чтобы я мог заснуть. Могла бы помочь прогулка по ночному городу с заходом в пару забавных мест. Но сейчас это было невозможно.
Обрывки воспоминаний все еще трепетали у меня в памяти цветными ленточками.
А через полгода мой гуру исчез. Как раз перед зимней сессией. Я еще несколько дней продолжал ходить на привычное место, но тщетно, эфир был пуст.
Но за эти полгода общения и обучения я успел многое. Больше, чем за все прошедшие семь лет обладания вскрытым Даром.
Я научился ставить защиту от паранормов и работать с инстинктивно настороженными людьми. Я научился сканировать местность и путать следы. Я понял, как работает человеческое сознание для паранорма и как может работать с ним сам паранорм. За полгода мне успели открыть целый мир на ментальном уровне – Второй мир паранормов и законы, без которых он был бы обречен. А еще мне объяснили, что я везучий дурак, раз меня до сих пор никто не вычислил. И порекомендовали оставаться таким подольше. Как я понял, ничейный паранорм нонсенс и опасность для него же самого. Но пока у меня не было ни малейшего желания сдаваться властям или искать покровителя в каких-либо других структурах, интересующихся такими, как я. В наемники меня тоже не тянуло. И хотя я уже понял, что рано или поздно мне придется сделать выбор, приближать это время я никак не собирался. Мне было и так хорошо.
Хорошо даже тогда, когда я понял, что гуру не вернуть, и вспомнил, что у меня сессия и экзамены по предметам, два из которых я, мягко сказать, не очень знаю.
Но с помощью новообретенных знаний и небольшой хитрости я благополучно вывернулся из этой ситуации и зажил дальше.
Мне уже не хотелось получить образование, чтобы узнать, что же я такое. Я уже знал это. И стимул к учебе пропал сам собой. Узнав о себе, как мне тогда представлялось, все, меня стало занимать, что же я теперь могу дальше.
Про людские законы и интересы речь уже не шла, я потрошил сознания преподавателей и учащихся так, как мне заблагорассудится. Экзамены перестали быть для меня проблемой. Добыча знаний потеряла смысл.
И тогда же я выяснил еще одну вещь о себе. В возрасте полового созревания это довольно быстро становится понятным. Хотя мне и пришлось провести несколько тестов, но вывод оказался один. Моему отцу вряд ли теперь светило обзавестись любимой снохой, во всяком случае, по моей личной инициативе.
Но судьба впоследствии сложилась так, что этого и не потребовалось.
За три года моего обучения мне несколько раз приходили письма от отца по поводу домашних дел. Так я узнал, что через два года после рождения Вилли родился еще один мой брат, Франк Кристофер. Мне даже было выслано топографическое фото обоих. Я поставил его на рабочий стол. Каждый год мне присылали новое на смену.
Иногда, сравнивая нас, я думал, что никто бы никогда не решил, что у нас один отец или хотя бы общий родственник. Я с возрастом все больше начинал походить на мать, Вилли был в дальнюю родню моей мачехи, а вот Франк был копией отца на все сто процентов. Впрочем, меня это мало волновало. Я уже почти принял решение, приложив результаты соответствующих тестов, писать отцу о моем отказе от прямого наследования и продолжения рода. Конечно, моя ориентация не могла быть поводом для этого, ведь для зачатия совсем не обязателен физический контакт, но я собирался использовать и ее в своем деле обретения наибольшей свободы. И я тщательно изучал все плюсы и минусы моего нынешнего будущего. Мне вовсе не хотелось оставаться на улице без гроша за душой, зато с громким титулом. Но тут судьба улыбнулась мне своей странной улыбкой.
Я получил от отца письмо, в котором содержалось довольно сухое, юридически оформленное предложение добровольно сложить с себя обязанности первого наследника и уступить их Франку Кристоферу.
Я вздохнул с облегчением.
К официальному письму прилагалось, разумеется, и личное от отца. В нем говорилось о сложностях, которые преследуют нашу жизнь, немного о моей матери и о том, как он меня любит, а заканчивалось все банальным объяснением, что дела одной из наших ведущих фирм, можно сказать, плохи, и, чтобы спасти положение, его третья жена – моя мачеха – предложила свои деньги, но с условием, что первым наследником будет объявлен ее сын. Все равно какой из двух.
Действительно, какая разница, через кого будут объединены капиталы?
Отец по здравом размышлении выбрал самого младшего. Мне тоже малыш Фрэнки был наиболее симпатичен, поэтому я ответил отцу, чтобы он не смел беспокоиться, берег себя и нашу семью и что я, конечно, согласен, с соблюдением всех условий и формальностей. А через месяц я уже подписывал свой отказ от графской короны. Наш семейный юрист был крайне предупредителен и напомнил мне, что лишение звания первого наследника вовсе не лишает меня его попечительства и расположения. Мы разошлись, довольные друг другом.
А еще через год началась форменная свистопляска.
Это были весенние экзамены перед летними каникулами. Вся подготовка к ним для нас, заканчивающих четвертый курс, сводилась к вечеринкам между экзаменами ну и к хоть какой-то попытке представить, что же нас на них ждет. В основном эти «попытки представить» проходили все на тех же вечеринках. Я тогда развлекался как мог. Освободившись от своих титулованных обязанностей, я начал писать самую беззаботную страницу моей жизни.
Я знал, что, пока учусь, все мои счета будут оплачиваться. А когда я получу свой диплом и звание, то меня ждет теплое местечко в одной из принадлежащих семье или дружественных ей компаний. Но вышло все совсем не так, как я предполагал. Как это обычно и случается со всеми сто раз рассчитанными приятными мечтами.