– Куда? – задала уточняющий вопрос Шура. – В квартиру побольше?
– Не в квартиру, а в дом. Птицефабрика, на которой дядя Витя работает, коттеджный поселок выстроила… Вот туда они и переезжают.
– Это тот, что на окраине города? У леса?
Вера, издав очередной вздох, утвердительно кивнула. И тут настала очередь Шуры нервно моргать. Поселок, о котором шла речь, находился очень далеко от района, где жили Одинец и Чайка, а значит, теперь они будут гораздо реже видеться. Раньше-то постоянно со Стасом на улице сталкивались. И из школы вместе ходили. Стас с Верой, конечно, и без нее бы прекрасно дошли, но Шура (она жила на другой улице, и ей нужно было двигать в противоположном направлении) вызывалась их провожать. А потом могла у Чаек остаться, потому что ее принц частенько к ним забегал: то попить – на третий этаж подниматься было лень, то в туалет, то домашнее задание списать. А теперь, получается, что Стас станет обитать на другом конце города, и встречаться доведется только в школе… А до нового учебного года – еще два месяца!
– Стас! – услышала Шура голос тети Оли Радугиной. Она вышла из подъезда, держа в руках коробку с посудой, и стала оборачиваться, выискивая сына взглядом. Но того поблизости не было. – Девочки, – обратилась тетя Оля к Шуре и Вере, – вы Стаса не видели?
Обе синхронно мотнули головами.
– Что за негодник! – воскликнула тетя Оля раздраженно. – Ведь велено было сидеть на лавке у подъезда… – И, обратившись к шоферу, сказала: – Подождите пять минут, я сына поищу! – После чего поставила коробку в кузов и заторопилась в сторону школьного двора, где Стас частенько пропадал, играя с пацанами в футбол.
Когда она скрылась, Вера наклонилась к Шуриному уху и прошептала:
– Зря она туда пошла, Стас в другом месте.
– В каком?
– На чердаке вон того дома. – Вера указала подбородком на стоящую по соседству кирпичную двухэтажку.
– Чего он там забыл?
– Прячется.
– От кого?
– От матери. Не хочет переезжать. Говорит, надоело. Только привыкнешь к району, квартире, как опять надо срываться…
– Все равно его найдут, – тяжело вздохнула Шура. – И заставят переехать.
– Не найдут, – заупрямилась Вера. – Никто, кроме нас, не знает, что он там, а мы не проболтаемся.
– Рано или поздно он спустится, и тогда…
– Мы все продумали. Выходить он будет, только когда стемнеет. А днем я буду к нему ходить – еду носить.
– Я тоже буду! – горячо подхватила Шура, в тот момент не думая о том, что им с сестрой порой самим есть нечего. – А пойдем его сейчас проведаем?
И, не дожидаясь Вериного согласия, Шура зашагала к заветному дому. Правда, на полпути девочек перехватила тетя Оля, выбежавшая из-за угла школы.
– Нет его там! – всплеснула она руками. – Куда ж он запропастился? – И тетя Оля беспомощно спросила: – Ну что мне теперь делать? В милицию, что ли, звонить?
– Зачем же сразу в милицию? – робко сказала Вера.
– А вдруг с ним что-нибудь нехорошее случилось? Что, если его увел какой-нибудь извращенец? – Женщина волновалась все больше и начала уже всхлипывать: – Я читала вчера в газете, что в соседнем городе одного мальчика нашли мертвым в городском парке… Над ним сначала поиздевались, а потом убили. Средь бела дня!
– Да не переживайте вы так.
Но тетя Оля не слышала Веру:
– Стасик у меня такой доверчивый… И любопытный! Вдруг дядька какой позвал его, пообещав мопед показать или еще что? Он же пойдет…
По ее лицу потекли слезы. Вера ни разу не видела тетю Олю плачущей. Как и просто взволнованной. Мама Стаса всегда была само спокойствие. А сейчас прямо буря эмоций! Вере стало очень ее жаль.
– Девочки, – умоляюще проговорила Радугина, – вы правда не знаете, где Стасик?
– Нет, – ответила Шура, упрямо поджав губы.
– А я знаю, – выдохнула Вера. – Он на чердаке прячется.
– Зачем? – округлила свои синие, такие похожие на Стасовы глаза тетя Оля.
– Уезжать не хочет.
– Да как он… да я ему… – Слезы потекли еще обильнее, но теперь это были слезы облегчения. – Ну, я ему задам!
И тетя Оля, утирая мокрое лицо, бросилась к дому, где прятался Стас. Вера проводила ее взглядом, а когда женщина скрылась в подъезде, повернулась к подруге и не узнала ее. Шура была сама на себя не похожа. Ее некрасивое, но довольно приятное лицо обычно было приветливым, сейчас же на нем застыло такое злобное выражение, что оно казалось отталкивающим. Круглые щеки алели, пуговичный нос заострился, а небольшие каре-зеленые глаза смотрели на Веру с ненавистью.
– Предательница… – процедила она сквозь зубы. – Стукачка…
– Шур, ты чего обзываешься? – испуганно спросила Вера.
– Зачем ты Стаса заложила? Подруга, называется. Он тебе по секрету, а ты… Стукачка и есть!
– Но тетя Оля плакала… Мне стало ее жалко…
– Из-за тебя Стаса увезут! – закричала Шура. – Если бы не ты… – Она закашлялась, подступившие к горлу слезы мешали дышать. – Ты мне больше не подруга, слышишь? Не желаю тебя знать! Опарыш!
И, развернувшись на стоптанных каблуках, унеслась, ни разу не обернувшись. Да и зачем оглядываться? Она и так знала, что увидела бы, посмотрев назад, – Вера совершенно точно плачет, низко опустив свою белобрысую голову и вздрагивая худым тельцем. Шура часто видела ее в таком состоянии, и сердце ее всегда сжималось от жалости, а единственным желанием было – защитить несчастное создание от враждебного мира. Но сегодня Шура не испытывала жалости, и враждебность к Вере проявила именно она… А все из-за Стаса! Невыносимо было думать о том, что теперь он будет далеко, вот и сорвалась на бедную Веру. «Погорячилась, – вынуждена была признать Шура. – Ну да ладно, отойду, извинюсь…»
Но извиниться не получилось. Когда Шура отошла от гнева (а произошло это спустя две недели) и явилась в гости к Чайкам, тетя Ульяна сказала, что Вера уехала в пионерский лагерь.
И Вера дала матери отдохнуть от себя. Она и сама видела, как та устала. Поэтому поехала в лагерь, заранее зная, что там ей будет невыносимо. Что ж, придется три недели помучиться, главное – чтоб маме было хорошо!
За все то время, что Вера пробыла в лагере, Ульяна приехала к дочери всего один раз. Сказала, очень неудобно добираться, а она неважно себя чувствует. Вера и сама видела, что мать не в самой лучшей форме: лицо осунулось, щеки бледные, а глаза грустные-грустные. В последнее время у нее они такими всегда были, но в день визита печаль, излучаемая ими, стала почти осязаемой…
Автобус подкатил к зданию администрации города. На площади перед ним кучкой стояли встречающие. Вера вытянула шею, чтобы отыскать в толпе маму. Но той не было видно.
– Чайка, чего расселась? – прикрикнула на нее сопровождающая детей старшая пионервожатая. – Ты на переднем сиденье, значит, тебе и выходить первой.
Вера послушно встала и вышла. Она не понимала, почему ее не любят не только дети, но и воспитатели, вожатые, руководители кружков, пока не услышала разговор физрука с музыкантшей. «Что за жалкое создание? – вздохнула последняя, увидев, как Вера, убежав от одного из травивших ее пацанов, села на крылечко. Музыкантша думала, что девочка ничего не слышит. – Терпеть не могу таких детей!» – «Я тоже не люблю слабаков, – поддакнул физрук. – Надо уметь давать отпор, а то затравят… Как эту». – «Вот именно! А то делать нам больше нечего, только следить за тем, чтоб ее не покалечили…» Вера тогда весь вечер проплакала, а утром побежала звонить маме и просить забрать ее из лагеря. Но Ульяна трубку не подняла. Пришлось Вере ждать окончания смены и уезжать из лагеря вместе с остальными ребятами. Но как же она от них отличалась! Те обменивались адресами, сувенирами, расписывались друг у друга на фотографиях, обнимались и договаривались о встрече в следующем году. Вера же стояла в сторонке и думала только об одном: как бы быстрее попасть домой…
И вот свершилось! Она уже в городе. До дома – рукой подать. Либо пешком за двадцать минут, либо на автобусе за семь. Они, конечно, поедут на автобусе, потому что чемодан у Веры тяжелый, да и мама, наверное, еще не до конца выздоровела…
Кстати, где она?
– Что, Чайка, не встречают? – спросила у Веры старшая вожатая.
Та мотнула головой.
– Сама-то до дома доберешься?
Вера утвердительно кивнула и, с трудом оторвав чемодан от земли, засеменила в сторону автобусной остановки.
Маршрутка пришла быстро. Вера забралась в салон и всю дорогу, не отрываясь, смотрела в окно. Вдруг маму увидит? Что, если она просто время прибытия автобуса перепутала. Или у нее часы отстают. Или уснула, а будильник не завела… Ведь не могла она просто взять и не прийти.
Но мама по дороге ей не встретилась. Вера одна добралась до дома и, пыхтя под тяжестью чемодана, побрела к подъезду. На лавочке возле него сидели соседки. Они поприветствовали Веру и стали приставать с расспросами, но девочка не желала задерживаться, проигнорировала их реплики и нырнула в подъезд. Преодолев семь ступенек, последнее препятствие, подскочила к двери в квартиру и стукнула по ней коленом. Мама не открыла. «На работу, наверное, вызвали», – подумала Вера. Достала ключ, сунула его в замочную скважину, отперла дверь и с наслаждением втянула носом запах родного дома. Наконец-то!
– Мама, ма-ам! – прокричала Вера, вваливаясь в прихожую.
Никто не ответил. Выходит, ее на самом деле на работу вызвали (Ульяна была ассистирующей хирургической сестрой, и такое часто случалось). Если б она спала, Верин стук и крик давно бы ее разбудили…
Втащив надоевший чемодан в прихожую, Вера закрыла дверь и прямиком направилась в кухню – она проголодалась. Но на полпути вспомнила о том, что перед едой надо мыть руки, и остановилась возле ванной. Потянулась к выключателю, но оказалось, что свет в ванной зажжен. «Как это похоже на маму, – подумалось Вере. – Она такая рассеянная, постоянно забывает гасить свет…»
Мысль оборвалась. Резко, будто налетела на невидимую преграду. Потому что Вера уже открыла дверь в ванную и увидела…
Маму!
Ни на какую работу Ульяна не ушла. Она была дома. В ванне. Лежала, погрузившись в воду до подбородка, и не двигалась. Лицо ее было белым, белее эмалированной ванны, а вода не обычной: не чуть желтоватой от ржавчины в трубах, а розовой, как смородиновый компот, так любимый Верой…
Но самым страшным было не это, а то, что запястья Ульяны перечеркивали две почерневшие раны, похожие на двух жутких пиявок.
– Мамочка… – прошептал девочка, делая шаг вперед. – Мама…
И потянулась рукой к лицу матери. Но когда пальцы коснулись его и ощутили обжигающий холод, Вера шарахнулась назад и закричала так пронзительно, что на время оглохла от собственного ора. А сидящие у подъезда соседки его услышали и поспешили в квартиру Чаек, чтобы узнать, что заставило всегда тихую Верочку издавать такие душераздирающие крики. Когда же им стала ясна причина (увидев Ульяну в ванне, одна начала истово креститься, вторая схватилась за сердце и попятилась), женщины увели уже сипящую Веру в соседнюю квартиру, вызвали «Скорую», милицию и Виктора Сергеевича Радугина.
Ульяну Чайку похоронили жарким августовским днем. Когда траурная процессия проходила по улице, мимо шли горожане в сарафанах и шортах, с надувными матрасами и зонтами от солнца, направляясь на речку.
После похорон были поминки. Их устроили в столовой птицефабрики. Было воскресенье, предприятие по выходным не работало, но дядя Витя распорядился, чтобы столовую открыли. Еще он выделил машины, заказал памятник, но самое главное – нашел адрес старшей сестры Ульяны Чайки и сообщил ей о смерти родственницы. Та приехала на похороны, а чуть позже взяла над Верой опекунство.
Сестру Ульяны звали Катериной. Она была одинокой, характер имела весьма сложный. Когда Вера немного пришла себя после кончины матери и уразумела, что женщина, находящаяся все дни рядом, ее тетка, прежде всего она подумала: сестры совсем не похожи. Младшая, Ульяна, была миниатюрной, женственной и очень симпатичной. Катерина же являлась ее полной противоположностью: высоченная, нескладная, с мужицкой фигурой и грубым лицом, она была даже неприятной. К тому же у нее оказался очень низкий, хрипловатый голос, от звука которого Верочка поначалу вздрагивала – ведь она привыкла к нежному журчанию голоса своей мамочки.
Когда Катерина сообщила Вере о том, что забирает ее к себе, девочка пришла в ужас. Во-первых, она не мыслила жизни вне своего города, района, дома, а во-вторых, не могла представить рядом с собой чужого, пусть и родного по крови человека. Тем более что человек этот ни разу за тринадцать лет не вспомнил о сестре. «Как так? Жили в пятидесяти километрах друг от друга, а не виделись. И не созванивались. И даже открытками поздравительными не обменивались! Да для тети Кати мама давно умерла… – думала Вера и делала из своих размышлений неутешительный вывод: – Я ей совсем не нужна! И берет она меня к себе только из чувства долга. Или из жалости. Ведь если б не она, меня бы отправили в детский дом…»
Но свои переживания Вера оставляла при себе. Она всегда была малоразговорчивой и закрытой девочкой, а после смерти матери еще больше замкнулась. Теперь вывести ее на откровенный разговор не могли ни Шура, ни Стас. Да и мало она теперь с ними виделась. Стас был далеко, а у Шуры сестра заболела, и она моталась с ней по врачам. Но и в те редкие минуты, когда забегала, Вера больше молчала, глядя на мамину фотографию в траурной рамке, или говорила ни о чем: о просмотренном фильме, прочитанной книге, соседском коте, дворовой собаке…
В день переезда, когда все вещи уже были собраны, Вера, перед тем как покинуть квартиру, зашла в мамину комнату (вообще-то она называлась залом, но, так как Ульяна спала именно там, девочка считала ее маминой). Из мебели они не взяли к тете Кате ничего, кроме письменного стола и книжного шкафа, поэтому обстановка оставалась такой же, как раньше. На месте были и стенка, и диван, и кресла, и журнальный столик, и черно-белый телевизор на ножках. Вера прошлась по комнате, мысленно с ней прощаясь. Поочередно дотрагивалась до каждой вещи, думая о том, что еще недавно ее касались мамины руки, сейчас – ее собственные, а завтра не коснется уже никто, потому что квартира будет стоять запертой до тех пор, пока Вера не станет совершеннолетней (тетя Катя хотела ее сдать, да не нашлось желающих занять жилье, где было совершено самоубийство).
Вера опустилась на диван, взяла в руки думку и уткнулась в нее лицом. Подушка пахла мамиными духами. Запах был очень слабый, но Вера все равно уловила его, и на ее глазах сразу выступили слезы. Чтобы не расплакаться, девочка отстранила лицо от подушки и решила вернуть ее на место, но тут заметила, что между спинкой и подлокотником что-то засунуто. Вера присмотрелась и поняла, что это общая тетрадь в дерматиновой обложке. Девочка вытащила ее и, повертев в руках, раскрыла на середине…
– Вера! – кричала та, стоя у подьезда. – Вера, ну где же ты? Пора ехать!
– Сейчас, тетя Катя, – откликнулась Вера. – Уже бегу!
Но не побежала, а, перелистнув несколько страниц, продолжила чтение:
Перелистнув еще несколько страниц, Вера дошла до последней записи и решила прочесть ее, а весь дневник целиком просмотреть позже.
И, не дожидаясь разрешения, вырвала тетрадь из Вериных рук.
– Почерк Ульяны, – пробормотала тетка, пробегая глазами по строчкам.
– Это ее дневник… Я нашла его только что…
Глаза Катерины расширились, когда суть прочитанного дошла до ее сознания. Она захлопнула тетрадь, сунула под мышку и рявкнула:
– Тебе не стыдно читать чужие дневники?
– Он не чужой, а мамин!
– Дневник – приватная территория того человека, кто его писал, – отчеканила тетка.
– Но я должна знать, из-за чего мама покончила с собой! Или из-за кого…
Катерина упрямо тряхнула головой:
– Если б Ульяна хотела, чтоб и мы знали, она оставила бы предсмертную записку. Все, Вера, разговор окончен. Дневник ты не получишь. – Катерина взяла племянницу за плечи и силой поставила на ноги. – А теперь пойдем. Машина ждет.
Поняв, что спорить бесполезно, Вера побрела к двери.
Выйдя из подъезда, она забралась в кабину «каблука», нанятого для перевозки вещей, и бросила вокруг прощальный взгляд. Погода стояла дождливая, и двор был пуст. Вера скользнула взглядом по сломанным качелям, столику, где мужики играли в домино, песочнице, уже начавшим желтеть деревьям, после чего отвернулась от окна.
– Поехали, – скомандовала шоферу забравшаяся в кабину тетка.
Водитель завел мотор. «Каблук» медленно тронулся с места. Когда он стал набирать скорость и достиг последнего подъезда, к дому на велосипеде подкатил Стас. Он махал вслед уносящейся прочь машине, но погруженная в свои думы Вера его не видела.
Глава 5
– Не в квартиру, а в дом. Птицефабрика, на которой дядя Витя работает, коттеджный поселок выстроила… Вот туда они и переезжают.
– Это тот, что на окраине города? У леса?
Вера, издав очередной вздох, утвердительно кивнула. И тут настала очередь Шуры нервно моргать. Поселок, о котором шла речь, находился очень далеко от района, где жили Одинец и Чайка, а значит, теперь они будут гораздо реже видеться. Раньше-то постоянно со Стасом на улице сталкивались. И из школы вместе ходили. Стас с Верой, конечно, и без нее бы прекрасно дошли, но Шура (она жила на другой улице, и ей нужно было двигать в противоположном направлении) вызывалась их провожать. А потом могла у Чаек остаться, потому что ее принц частенько к ним забегал: то попить – на третий этаж подниматься было лень, то в туалет, то домашнее задание списать. А теперь, получается, что Стас станет обитать на другом конце города, и встречаться доведется только в школе… А до нового учебного года – еще два месяца!
– Стас! – услышала Шура голос тети Оли Радугиной. Она вышла из подъезда, держа в руках коробку с посудой, и стала оборачиваться, выискивая сына взглядом. Но того поблизости не было. – Девочки, – обратилась тетя Оля к Шуре и Вере, – вы Стаса не видели?
Обе синхронно мотнули головами.
– Что за негодник! – воскликнула тетя Оля раздраженно. – Ведь велено было сидеть на лавке у подъезда… – И, обратившись к шоферу, сказала: – Подождите пять минут, я сына поищу! – После чего поставила коробку в кузов и заторопилась в сторону школьного двора, где Стас частенько пропадал, играя с пацанами в футбол.
Когда она скрылась, Вера наклонилась к Шуриному уху и прошептала:
– Зря она туда пошла, Стас в другом месте.
– В каком?
– На чердаке вон того дома. – Вера указала подбородком на стоящую по соседству кирпичную двухэтажку.
– Чего он там забыл?
– Прячется.
– От кого?
– От матери. Не хочет переезжать. Говорит, надоело. Только привыкнешь к району, квартире, как опять надо срываться…
– Все равно его найдут, – тяжело вздохнула Шура. – И заставят переехать.
– Не найдут, – заупрямилась Вера. – Никто, кроме нас, не знает, что он там, а мы не проболтаемся.
– Рано или поздно он спустится, и тогда…
– Мы все продумали. Выходить он будет, только когда стемнеет. А днем я буду к нему ходить – еду носить.
– Я тоже буду! – горячо подхватила Шура, в тот момент не думая о том, что им с сестрой порой самим есть нечего. – А пойдем его сейчас проведаем?
И, не дожидаясь Вериного согласия, Шура зашагала к заветному дому. Правда, на полпути девочек перехватила тетя Оля, выбежавшая из-за угла школы.
– Нет его там! – всплеснула она руками. – Куда ж он запропастился? – И тетя Оля беспомощно спросила: – Ну что мне теперь делать? В милицию, что ли, звонить?
– Зачем же сразу в милицию? – робко сказала Вера.
– А вдруг с ним что-нибудь нехорошее случилось? Что, если его увел какой-нибудь извращенец? – Женщина волновалась все больше и начала уже всхлипывать: – Я читала вчера в газете, что в соседнем городе одного мальчика нашли мертвым в городском парке… Над ним сначала поиздевались, а потом убили. Средь бела дня!
– Да не переживайте вы так.
Но тетя Оля не слышала Веру:
– Стасик у меня такой доверчивый… И любопытный! Вдруг дядька какой позвал его, пообещав мопед показать или еще что? Он же пойдет…
По ее лицу потекли слезы. Вера ни разу не видела тетю Олю плачущей. Как и просто взволнованной. Мама Стаса всегда была само спокойствие. А сейчас прямо буря эмоций! Вере стало очень ее жаль.
– Девочки, – умоляюще проговорила Радугина, – вы правда не знаете, где Стасик?
– Нет, – ответила Шура, упрямо поджав губы.
– А я знаю, – выдохнула Вера. – Он на чердаке прячется.
– Зачем? – округлила свои синие, такие похожие на Стасовы глаза тетя Оля.
– Уезжать не хочет.
– Да как он… да я ему… – Слезы потекли еще обильнее, но теперь это были слезы облегчения. – Ну, я ему задам!
И тетя Оля, утирая мокрое лицо, бросилась к дому, где прятался Стас. Вера проводила ее взглядом, а когда женщина скрылась в подъезде, повернулась к подруге и не узнала ее. Шура была сама на себя не похожа. Ее некрасивое, но довольно приятное лицо обычно было приветливым, сейчас же на нем застыло такое злобное выражение, что оно казалось отталкивающим. Круглые щеки алели, пуговичный нос заострился, а небольшие каре-зеленые глаза смотрели на Веру с ненавистью.
– Предательница… – процедила она сквозь зубы. – Стукачка…
– Шур, ты чего обзываешься? – испуганно спросила Вера.
– Зачем ты Стаса заложила? Подруга, называется. Он тебе по секрету, а ты… Стукачка и есть!
– Но тетя Оля плакала… Мне стало ее жалко…
– Из-за тебя Стаса увезут! – закричала Шура. – Если бы не ты… – Она закашлялась, подступившие к горлу слезы мешали дышать. – Ты мне больше не подруга, слышишь? Не желаю тебя знать! Опарыш!
И, развернувшись на стоптанных каблуках, унеслась, ни разу не обернувшись. Да и зачем оглядываться? Она и так знала, что увидела бы, посмотрев назад, – Вера совершенно точно плачет, низко опустив свою белобрысую голову и вздрагивая худым тельцем. Шура часто видела ее в таком состоянии, и сердце ее всегда сжималось от жалости, а единственным желанием было – защитить несчастное создание от враждебного мира. Но сегодня Шура не испытывала жалости, и враждебность к Вере проявила именно она… А все из-за Стаса! Невыносимо было думать о том, что теперь он будет далеко, вот и сорвалась на бедную Веру. «Погорячилась, – вынуждена была признать Шура. – Ну да ладно, отойду, извинюсь…»
Но извиниться не получилось. Когда Шура отошла от гнева (а произошло это спустя две недели) и явилась в гости к Чайкам, тетя Ульяна сказала, что Вера уехала в пионерский лагерь.
* * *
Вера сидела в автобусе, прижав к груди клетчатый чемодан, и мечтала о том моменте, когда наконец попадет домой. Кто бы знал, как невыносимо ей было находиться вдали от него, привычного, уютного, родного, и от мамы, единственной, любимой, самой лучшей на свете. Именно из-за разлуки с мамой Вера страдала больше всего. То, что ее в лагере травили, как когда-то в школе, девочка стойко сносила. К этому ей было не привыкать, а вот расставаться с мамой дольше чем на неделю ей еще не приходилось. Но та неделя без Ульяны (когда они ездили с классом в тур по Золотому кольцу) пролетела незаметно, ведь с ней рядом был Стас, он и опекал, и развлекал, и защищал. А в лагерь Вера отправилась совсем одна. Она очень не хотела ехать, плакала и просила маму сдать путевку, но та не давала себя разжалобить, отмахивалась: «Хватит, Вера, быть малым дитем, пора взрослеть и от моего подола отрываться. А еще – учиться ладить с людьми. Не вечно же Стас тебя опекать будет…» И с мукой в голосе добавляла: «И мне дай хоть немножко отдохнуть, одной побыть… Я так устала, так устала!»И Вера дала матери отдохнуть от себя. Она и сама видела, как та устала. Поэтому поехала в лагерь, заранее зная, что там ей будет невыносимо. Что ж, придется три недели помучиться, главное – чтоб маме было хорошо!
За все то время, что Вера пробыла в лагере, Ульяна приехала к дочери всего один раз. Сказала, очень неудобно добираться, а она неважно себя чувствует. Вера и сама видела, что мать не в самой лучшей форме: лицо осунулось, щеки бледные, а глаза грустные-грустные. В последнее время у нее они такими всегда были, но в день визита печаль, излучаемая ими, стала почти осязаемой…
Автобус подкатил к зданию администрации города. На площади перед ним кучкой стояли встречающие. Вера вытянула шею, чтобы отыскать в толпе маму. Но той не было видно.
– Чайка, чего расселась? – прикрикнула на нее сопровождающая детей старшая пионервожатая. – Ты на переднем сиденье, значит, тебе и выходить первой.
Вера послушно встала и вышла. Она не понимала, почему ее не любят не только дети, но и воспитатели, вожатые, руководители кружков, пока не услышала разговор физрука с музыкантшей. «Что за жалкое создание? – вздохнула последняя, увидев, как Вера, убежав от одного из травивших ее пацанов, села на крылечко. Музыкантша думала, что девочка ничего не слышит. – Терпеть не могу таких детей!» – «Я тоже не люблю слабаков, – поддакнул физрук. – Надо уметь давать отпор, а то затравят… Как эту». – «Вот именно! А то делать нам больше нечего, только следить за тем, чтоб ее не покалечили…» Вера тогда весь вечер проплакала, а утром побежала звонить маме и просить забрать ее из лагеря. Но Ульяна трубку не подняла. Пришлось Вере ждать окончания смены и уезжать из лагеря вместе с остальными ребятами. Но как же она от них отличалась! Те обменивались адресами, сувенирами, расписывались друг у друга на фотографиях, обнимались и договаривались о встрече в следующем году. Вера же стояла в сторонке и думала только об одном: как бы быстрее попасть домой…
И вот свершилось! Она уже в городе. До дома – рукой подать. Либо пешком за двадцать минут, либо на автобусе за семь. Они, конечно, поедут на автобусе, потому что чемодан у Веры тяжелый, да и мама, наверное, еще не до конца выздоровела…
Кстати, где она?
– Что, Чайка, не встречают? – спросила у Веры старшая вожатая.
Та мотнула головой.
– Сама-то до дома доберешься?
Вера утвердительно кивнула и, с трудом оторвав чемодан от земли, засеменила в сторону автобусной остановки.
Маршрутка пришла быстро. Вера забралась в салон и всю дорогу, не отрываясь, смотрела в окно. Вдруг маму увидит? Что, если она просто время прибытия автобуса перепутала. Или у нее часы отстают. Или уснула, а будильник не завела… Ведь не могла она просто взять и не прийти.
Но мама по дороге ей не встретилась. Вера одна добралась до дома и, пыхтя под тяжестью чемодана, побрела к подъезду. На лавочке возле него сидели соседки. Они поприветствовали Веру и стали приставать с расспросами, но девочка не желала задерживаться, проигнорировала их реплики и нырнула в подъезд. Преодолев семь ступенек, последнее препятствие, подскочила к двери в квартиру и стукнула по ней коленом. Мама не открыла. «На работу, наверное, вызвали», – подумала Вера. Достала ключ, сунула его в замочную скважину, отперла дверь и с наслаждением втянула носом запах родного дома. Наконец-то!
– Мама, ма-ам! – прокричала Вера, вваливаясь в прихожую.
Никто не ответил. Выходит, ее на самом деле на работу вызвали (Ульяна была ассистирующей хирургической сестрой, и такое часто случалось). Если б она спала, Верин стук и крик давно бы ее разбудили…
Втащив надоевший чемодан в прихожую, Вера закрыла дверь и прямиком направилась в кухню – она проголодалась. Но на полпути вспомнила о том, что перед едой надо мыть руки, и остановилась возле ванной. Потянулась к выключателю, но оказалось, что свет в ванной зажжен. «Как это похоже на маму, – подумалось Вере. – Она такая рассеянная, постоянно забывает гасить свет…»
Мысль оборвалась. Резко, будто налетела на невидимую преграду. Потому что Вера уже открыла дверь в ванную и увидела…
Маму!
Ни на какую работу Ульяна не ушла. Она была дома. В ванне. Лежала, погрузившись в воду до подбородка, и не двигалась. Лицо ее было белым, белее эмалированной ванны, а вода не обычной: не чуть желтоватой от ржавчины в трубах, а розовой, как смородиновый компот, так любимый Верой…
Но самым страшным было не это, а то, что запястья Ульяны перечеркивали две почерневшие раны, похожие на двух жутких пиявок.
– Мамочка… – прошептал девочка, делая шаг вперед. – Мама…
И потянулась рукой к лицу матери. Но когда пальцы коснулись его и ощутили обжигающий холод, Вера шарахнулась назад и закричала так пронзительно, что на время оглохла от собственного ора. А сидящие у подъезда соседки его услышали и поспешили в квартиру Чаек, чтобы узнать, что заставило всегда тихую Верочку издавать такие душераздирающие крики. Когда же им стала ясна причина (увидев Ульяну в ванне, одна начала истово креститься, вторая схватилась за сердце и попятилась), женщины увели уже сипящую Веру в соседнюю квартиру, вызвали «Скорую», милицию и Виктора Сергеевича Радугина.
* * *
Похорон Вера не помнила. Как и дней, предшествовавших им. Единственное, что осталось у нее в памяти на долгие годы, это мамино лицо в окружении белых кружев савана: изжелта-бледное, с заострившимся носом, ввалившимися щеками и ссохшимися губами. Вера днем и ночью сидела у гроба, не отрывая от мамы взгляда. Возможно, она засыпала на какое-то время, но так как и во сне видела только мертвое мамино лицо, то ей казалось, что она не смыкала глаз. И не ела! Хотя ее насильно кормили, но Вера не чувствовала вкуса еды. Она только постоянно хотела пить. Набирала литровую банку воды, ставила себе на колени и прихлебывала из нее мелкими глотками. И все смотрела, смотрела на маму…Ульяну Чайку похоронили жарким августовским днем. Когда траурная процессия проходила по улице, мимо шли горожане в сарафанах и шортах, с надувными матрасами и зонтами от солнца, направляясь на речку.
После похорон были поминки. Их устроили в столовой птицефабрики. Было воскресенье, предприятие по выходным не работало, но дядя Витя распорядился, чтобы столовую открыли. Еще он выделил машины, заказал памятник, но самое главное – нашел адрес старшей сестры Ульяны Чайки и сообщил ей о смерти родственницы. Та приехала на похороны, а чуть позже взяла над Верой опекунство.
Сестру Ульяны звали Катериной. Она была одинокой, характер имела весьма сложный. Когда Вера немного пришла себя после кончины матери и уразумела, что женщина, находящаяся все дни рядом, ее тетка, прежде всего она подумала: сестры совсем не похожи. Младшая, Ульяна, была миниатюрной, женственной и очень симпатичной. Катерина же являлась ее полной противоположностью: высоченная, нескладная, с мужицкой фигурой и грубым лицом, она была даже неприятной. К тому же у нее оказался очень низкий, хрипловатый голос, от звука которого Верочка поначалу вздрагивала – ведь она привыкла к нежному журчанию голоса своей мамочки.
Когда Катерина сообщила Вере о том, что забирает ее к себе, девочка пришла в ужас. Во-первых, она не мыслила жизни вне своего города, района, дома, а во-вторых, не могла представить рядом с собой чужого, пусть и родного по крови человека. Тем более что человек этот ни разу за тринадцать лет не вспомнил о сестре. «Как так? Жили в пятидесяти километрах друг от друга, а не виделись. И не созванивались. И даже открытками поздравительными не обменивались! Да для тети Кати мама давно умерла… – думала Вера и делала из своих размышлений неутешительный вывод: – Я ей совсем не нужна! И берет она меня к себе только из чувства долга. Или из жалости. Ведь если б не она, меня бы отправили в детский дом…»
Но свои переживания Вера оставляла при себе. Она всегда была малоразговорчивой и закрытой девочкой, а после смерти матери еще больше замкнулась. Теперь вывести ее на откровенный разговор не могли ни Шура, ни Стас. Да и мало она теперь с ними виделась. Стас был далеко, а у Шуры сестра заболела, и она моталась с ней по врачам. Но и в те редкие минуты, когда забегала, Вера больше молчала, глядя на мамину фотографию в траурной рамке, или говорила ни о чем: о просмотренном фильме, прочитанной книге, соседском коте, дворовой собаке…
В день переезда, когда все вещи уже были собраны, Вера, перед тем как покинуть квартиру, зашла в мамину комнату (вообще-то она называлась залом, но, так как Ульяна спала именно там, девочка считала ее маминой). Из мебели они не взяли к тете Кате ничего, кроме письменного стола и книжного шкафа, поэтому обстановка оставалась такой же, как раньше. На месте были и стенка, и диван, и кресла, и журнальный столик, и черно-белый телевизор на ножках. Вера прошлась по комнате, мысленно с ней прощаясь. Поочередно дотрагивалась до каждой вещи, думая о том, что еще недавно ее касались мамины руки, сейчас – ее собственные, а завтра не коснется уже никто, потому что квартира будет стоять запертой до тех пор, пока Вера не станет совершеннолетней (тетя Катя хотела ее сдать, да не нашлось желающих занять жилье, где было совершено самоубийство).
Вера опустилась на диван, взяла в руки думку и уткнулась в нее лицом. Подушка пахла мамиными духами. Запах был очень слабый, но Вера все равно уловила его, и на ее глазах сразу выступили слезы. Чтобы не расплакаться, девочка отстранила лицо от подушки и решила вернуть ее на место, но тут заметила, что между спинкой и подлокотником что-то засунуто. Вера присмотрелась и поняла, что это общая тетрадь в дерматиновой обложке. Девочка вытащила ее и, повертев в руках, раскрыла на середине…
«Как же мне плохо! Не думала, что бросить будет так тяжело. Всегда считала, что смогу в любой момент отказаться от наркотиков, ведь я колю их нечасто, а оказалось…»Вера удивленно моргнула. Она узнала мамин почерк, но не могла поверить, что та пишет о себе. Наркотики? Мама их принимала? Не может такого быть… Вера много раз видела наркоманов по телевизору и один раз в жизни – ей Шура показала «торчка» из своего дома, но все они были кошмарными людьми, опустившимися, грязными, истощенными. Не такими, как ее красавица мама!
«Если б я знала тогда, когда впервые украла ампулу, что подсяду, никогда бы не притронулась к ней… – продолжала читать Вера. – Но в тот момент мне так хотелось заглушить душевную боль, что я не подумала о последствиях. И вот теперь, спустя два года, я прочно сижу на игле. Воровать ампулы становится все труднее, главврач уже стал поговаривать о внутреннем расследовании, поэтому я решила завязать… Но, черт возьми, не получается! Продержалась четыре дня, а сегодня опять укололась. И самое ужасное, что сделала это, когда Веруня была дома. Обычно я не ширяюсь при ней (что, если увидит или наткнется на «следы преступления»?), но терпеть сил не было. Я заперлась в ванной, укололась, и так мне хорошо стало, что я села на пол и блаженно зажмурилась. Мне казалось, что глаза я закрыла только что, а оказалось – прошло четверть часа, и обеспокоенная дочь начала ломиться в дверь. Если я нахожусь дома, она не может без меня прожить и десяти минут. Что неудивительно! Когда я на работе, она остается совсем одна: в детский садик я перестала ее водить, а до школы еще целый год…»Вера оторвалась от чтения, а все потому, что с улицы раздался голос тети Кати:
– Вера! – кричала та, стоя у подьезда. – Вера, ну где же ты? Пора ехать!
– Сейчас, тетя Катя, – откликнулась Вера. – Уже бегу!
Но не побежала, а, перелистнув несколько страниц, продолжила чтение:
«У меня появился кавалер. Это наш новый лор. Симпатичный мужчина и холостой. Мы с ним на Дне медика танцевали, и он вызвался меня проводить до дома. Я согласилась. Мы долго гуляли, а потом я пригласила его на кофе. Вера, естественно, тут же выбежала из комнаты, а увидев незнакомого мужчину, испугалась, унеслась к себе, но через каждую минуту звала меня и спрашивала, когда дядя уйдет. В итоге кавалер сбежал через полчаса. Но перед уходом шепнул, что в следующий раз позовет меня к себе…»Вера вспомнила тот день и того кавалера. Он действительно был симпатичный. Неужели она своим поведением все испортила? Больше он в их квартире не появлялся, но мама частенько убегала из дома после чьих-то звонков…
Перелистнув еще несколько страниц, Вера дошла до последней записи и решила прочесть ее, а весь дневник целиком просмотреть позже.
«Лежу в кровати, бьет дрожь. Уколоться нечем… И незачем – мне уже ничего не помогает…– Что это у тебя такое? – раздалось над Вериным ухом. Рядом стояла тетя Катя, приближения которой девочка не услышала, погруженная в чтение. – Позволь-ка…
Веру отправила в лагерь. Не могу ее видеть. Никого не могу, кроме НЕГО, но ОН не идет…
Я ему не нужна! Его любовь иссякла. А моя? Она как Вселенная! И что мне делать с ней? Такая огромная любовь для одного человека слишком тяжкая ноша.
Да простит меня дочь, но я хочу умереть – и умру!»
И, не дожидаясь разрешения, вырвала тетрадь из Вериных рук.
– Почерк Ульяны, – пробормотала тетка, пробегая глазами по строчкам.
– Это ее дневник… Я нашла его только что…
Глаза Катерины расширились, когда суть прочитанного дошла до ее сознания. Она захлопнула тетрадь, сунула под мышку и рявкнула:
– Тебе не стыдно читать чужие дневники?
– Он не чужой, а мамин!
– Дневник – приватная территория того человека, кто его писал, – отчеканила тетка.
– Но я должна знать, из-за чего мама покончила с собой! Или из-за кого…
Катерина упрямо тряхнула головой:
– Если б Ульяна хотела, чтоб и мы знали, она оставила бы предсмертную записку. Все, Вера, разговор окончен. Дневник ты не получишь. – Катерина взяла племянницу за плечи и силой поставила на ноги. – А теперь пойдем. Машина ждет.
Поняв, что спорить бесполезно, Вера побрела к двери.
Выйдя из подъезда, она забралась в кабину «каблука», нанятого для перевозки вещей, и бросила вокруг прощальный взгляд. Погода стояла дождливая, и двор был пуст. Вера скользнула взглядом по сломанным качелям, столику, где мужики играли в домино, песочнице, уже начавшим желтеть деревьям, после чего отвернулась от окна.
– Поехали, – скомандовала шоферу забравшаяся в кабину тетка.
Водитель завел мотор. «Каблук» медленно тронулся с места. Когда он стал набирать скорость и достиг последнего подъезда, к дому на велосипеде подкатил Стас. Он махал вслед уносящейся прочь машине, но погруженная в свои думы Вера его не видела.
Глава 5
Наши дни
Выпустив Веру на улицу и выйдя следом за ней, Шура заперла дверь спортивного зала и сунула увесистую связку ключей в карман.
– Все, осталось только пересечь футбольное поле и выбраться через дырку в заборе, – сказала она, указав Вере направление. – За ним сейчас асфальт положили, так что машина – тебя ведь шофер привез, да? – спокойно подъедет.
– Откуда у тебя ключи?
– Я здесь завхозом работаю, – ответила Шура. И, помолчав, спросила: – Тебя подозревают?
– Да.
– Но ведь это не ты…
– Шура, – с упреком протянула Вера, – что ты такое болтаешь? Конечно, нет!
– А я, честно говоря, когда узнала, что Виктора Сергеевича грохнули, первым делом подумала – Чайка!
Вера раздраженно махнула на нее рукой и зашагала к вытоптанному футбольному полю. Но Шура догнала ее, тронула за плечо и проговорила:
– Прости… Сейчас я уже так не думаю.
– Ладно, проехали, – буркнула Вера.
– Ты куда теперь?
– В гостиницу, наверное, поеду, – пожала она плечами. – Куда я еще могу?
– Может, ко мне пойдем? Посидим, поболтаем… тяпнем по рюмашке… – И, поймав испытующий взгляд Веры, добавила: – Я не пью, не думай. Давно завязала. Сначала кодировалась, а теперь и самой не хочется. Сегодня впервые за многие месяцы, с Нового года, наверное, возникло желание выпить. Давай четвертушку коньяка возьмем? Магазины уже не работают, но тут неподалеку круглосуточный ларек есть…
– Раньше ты не любила коньяк.
– Я и сейчас не люблю. Поэтому если пью, то его. Чтоб губу не раскатать…
– Что ж, давай возьмем, – согласилась Вера. Но, представив, что за бормотуху могут продавать в круглосуточном ларьке, внесла коррективы в Шурин план: – Только я за ним шофера пошлю, ладно? На машине до нормального магазина двадцать минут езды. А пока он мотается, мы с тобой прогуляемся. Идет?
Шура согласно кивнула. После того как Вера по телефону отдала приказ шоферу, они выбрались через дыру в заборе на улицу и направились в сторону речки.
Сначала шли молча, но, когда достигли деревянного мостика через ручей, заговорили почти одновременно.
– А помнишь… – начала Шура, а Вера закончила фразу:
– Как я свалилась с него и чуть не захлебнулась?
Они рассмеялись, и Вера продолжила:
– Ты тогда меня спасла от верной смерти. Я с перепугу не поняла, что воды в ручье – по колено!
– Не я спасла, а Стас. Я только стояла на берегу и орала, что ты попала в воронку. Решила, раз не показываешься на поверхности, значит, провалилась в какую-то страшную яму. А он тебя вытащил.
Улыбка сползла с Вериного лица. От Шуры это не укрылось, и она спросила:
– Ты все еще его ненавидишь?
– Нет, – честно ответила Вера. – Все давно перегорело, иначе я бы не приехала… – Она поморщилась. Не хотелось ворошить прошлое, и нужно было как-то пресечь разговоры о Стасе. Но разве это возможно, когда рядом Шура?
– Я рада, – сказала та. – Мне было очень плохо, когда ты его любила, но когда возненавидела, стало еще хуже.
Вера не знала, что ответить, поэтому просто поделилась своим недавним наблюдением относительно младшего Радугина:
– Стас сильно постарел.
– Разве? – удивилась Шура. – А мне кажется, он все такой же, как раньше…
– Но у него же голова вся седая!
– Он после смерти матери поседел, очень тяжело переживал ее кончину. Ты в курсе, что тетя Оля…
– Следователь сказал, я не знала. Честно признаться, была ошарашена.
– Да, ей ведь и пятидесяти не было.
– Дело не в возрасте. Просто мне тетя Оля всегда представлялась очень спокойной, если не сказать, холодной женщиной. Такие не умирают из-за того, что их мужья заводят роман на стороне.
– Вер, ты не права. Такие женщины за внешней холодностью прячут ранимую душу, все в себе переживают, вот и доводят себя до инфаркта.
– А откуда тетя Оля узнала о романе Виктора Сергеевича?
– Этого никто не знает, даже Стас. Как и имя отцовской пассии.
– Блинов считает, что это я.
– Не только он. Многие в городе думали так же. Вернее, почти все. За исключением, пожалуй, меня и Стаса.
– Кстати, о Стасе… Как он воспринял смерть отца?
– Спокойно. Их отношения испортились после кончины матери. Стас винил отца в ее смерти, поэтому не мог ни жить с ним под одной крышей, ни работать в одной организации. Сначала он просто нашел новое жилье и работу, а вскоре уехал из города и отсутствовал три года. А когда вернулся, помирился с отцом, но прежней теплоты между ними уже не было. Каждый жил своей жизнью. Виктор Сергеевич себе уже новый дом построил, а старый коттедж Стасу отдал.
– Виктор Сергеевич больше не женился?
– Нет. Но постоянную любовницу завел. Угадай, как ее зовут?
– Неужели Катя Старкова?
– Точно. Сначала она была у него секретаршей, потом личным помощником, а теперь возглавляет какой-то фонд поддержки то ли культуры, то ли образования. Но, думается мне, недолго ей осталось… Новый мэр посадит на эту должность свою любовницу, и если Катя не переориентируется, то останется у разбитого корыта.
– Получается, что от смерти Радугина Старкова только теряет?
– Конечно. Где она найдет такого богатого, щедрого, успешного мужика, да еще закрывающего глаза на ее шашни с другим?
– Катя изменяла Виктору Сергеевичу?
– А то как же! С Петькой Кочетовым. Катя все мечтала, что он на ней женится, но Петька покувыркаться с Катюшей в койке не прочь, но в жены решил взять другую барышню – двадцатилетнюю скромнягу, студентку пединститута. Ему нужна домашняя женушка без особых претензий, а не избалованная красотка с очень и очень богатым прошлым…
– Ой, смотри! – встрепенулась Вера. – Это не она там?
Шура посмотрела в указанном направлении и на поваленном стволе старого дуба увидела Катю Старкову. Та сидела на нем, как на коне, для удобства задрав мини-юбку, наплевав на то, что она белая. Пиджак ее валялся поодаль, так же как и сумочка «Прада», и туфли на высоченном каблуке. В руках Катя держала литровую бутылку мартини и была уже изрядно пьяна.
– Подойдем? – спросила Шура у подруги. – Или не стоит? Возможно, она хочет побыть одна…
– А она не одна, – возразила Вера. – Вон в кустах кто-то стоит.
Но Шура уже и сама видела, что из зарослей орешника вышел поправляющий одежду мужчина. Судя по всему, он уединялся, чтобы справить нужду, и теперь возвращался к Кате. Когда он вышел из зарослей, Шура узнала Олежку Яшина.
– Отлил? – пьяно спросила Катя, когда тот подошел и сел на ствол лицом к ней. – Ну, тогда с облегчением! – И, икнув, опять приложилась к бутылке.
– Кать, может, хватит пить? – В голосе Олежки слышались просительные нотки. – Ты уже достаточно нагрузилась…
– Да пошел ты! Достал меня уже!
Но Олег не двинулся с места. А Катя продолжала поглощать вермут, пока не выпила все до дна. Потом швырнула бутыль в кусты и потянулась к сумке. Но, потеряв равновесие, стала падать. Олег подхватил ее. Старкова вместо благодарности отшвырнула его руку и потребовала:
– Дай закурить!
– Ты же знаешь, я не курю.
– Да откуда мне знать, черт возьми?
– Я тебе много раз говорил.
– Кто б тебя еще слушал… – пренебрежительно бросила она. – У меня в сумке сигареты, дай!
Яшин послушно сполз с дерева и поднял с земли сумку.
– Пойдем отсюда, – шепнула Вера. – А то подглядываем за людьми, как две любопытные Варвары…
– Подожди секунду, – ответила Шура. – Я никогда не видела Катьку пьяной, а тем более сидящей на поваленных деревьях. Интересно посмотреть…
– Шура, это некрасиво, – упрекнула ее Вера. Но та шикнула на нее, а все потому, что между Олегом и Катей возобновился разговор.
– Ты че за мной поперся? – недовольно спросила Старкова. – Я, может, одна побыть хочу… Напиться и поплакать без свидетелей! Как любая русская баба…
– Все, осталось только пересечь футбольное поле и выбраться через дырку в заборе, – сказала она, указав Вере направление. – За ним сейчас асфальт положили, так что машина – тебя ведь шофер привез, да? – спокойно подъедет.
– Откуда у тебя ключи?
– Я здесь завхозом работаю, – ответила Шура. И, помолчав, спросила: – Тебя подозревают?
– Да.
– Но ведь это не ты…
– Шура, – с упреком протянула Вера, – что ты такое болтаешь? Конечно, нет!
– А я, честно говоря, когда узнала, что Виктора Сергеевича грохнули, первым делом подумала – Чайка!
Вера раздраженно махнула на нее рукой и зашагала к вытоптанному футбольному полю. Но Шура догнала ее, тронула за плечо и проговорила:
– Прости… Сейчас я уже так не думаю.
– Ладно, проехали, – буркнула Вера.
– Ты куда теперь?
– В гостиницу, наверное, поеду, – пожала она плечами. – Куда я еще могу?
– Может, ко мне пойдем? Посидим, поболтаем… тяпнем по рюмашке… – И, поймав испытующий взгляд Веры, добавила: – Я не пью, не думай. Давно завязала. Сначала кодировалась, а теперь и самой не хочется. Сегодня впервые за многие месяцы, с Нового года, наверное, возникло желание выпить. Давай четвертушку коньяка возьмем? Магазины уже не работают, но тут неподалеку круглосуточный ларек есть…
– Раньше ты не любила коньяк.
– Я и сейчас не люблю. Поэтому если пью, то его. Чтоб губу не раскатать…
– Что ж, давай возьмем, – согласилась Вера. Но, представив, что за бормотуху могут продавать в круглосуточном ларьке, внесла коррективы в Шурин план: – Только я за ним шофера пошлю, ладно? На машине до нормального магазина двадцать минут езды. А пока он мотается, мы с тобой прогуляемся. Идет?
Шура согласно кивнула. После того как Вера по телефону отдала приказ шоферу, они выбрались через дыру в заборе на улицу и направились в сторону речки.
Сначала шли молча, но, когда достигли деревянного мостика через ручей, заговорили почти одновременно.
– А помнишь… – начала Шура, а Вера закончила фразу:
– Как я свалилась с него и чуть не захлебнулась?
Они рассмеялись, и Вера продолжила:
– Ты тогда меня спасла от верной смерти. Я с перепугу не поняла, что воды в ручье – по колено!
– Не я спасла, а Стас. Я только стояла на берегу и орала, что ты попала в воронку. Решила, раз не показываешься на поверхности, значит, провалилась в какую-то страшную яму. А он тебя вытащил.
Улыбка сползла с Вериного лица. От Шуры это не укрылось, и она спросила:
– Ты все еще его ненавидишь?
– Нет, – честно ответила Вера. – Все давно перегорело, иначе я бы не приехала… – Она поморщилась. Не хотелось ворошить прошлое, и нужно было как-то пресечь разговоры о Стасе. Но разве это возможно, когда рядом Шура?
– Я рада, – сказала та. – Мне было очень плохо, когда ты его любила, но когда возненавидела, стало еще хуже.
Вера не знала, что ответить, поэтому просто поделилась своим недавним наблюдением относительно младшего Радугина:
– Стас сильно постарел.
– Разве? – удивилась Шура. – А мне кажется, он все такой же, как раньше…
– Но у него же голова вся седая!
– Он после смерти матери поседел, очень тяжело переживал ее кончину. Ты в курсе, что тетя Оля…
– Следователь сказал, я не знала. Честно признаться, была ошарашена.
– Да, ей ведь и пятидесяти не было.
– Дело не в возрасте. Просто мне тетя Оля всегда представлялась очень спокойной, если не сказать, холодной женщиной. Такие не умирают из-за того, что их мужья заводят роман на стороне.
– Вер, ты не права. Такие женщины за внешней холодностью прячут ранимую душу, все в себе переживают, вот и доводят себя до инфаркта.
– А откуда тетя Оля узнала о романе Виктора Сергеевича?
– Этого никто не знает, даже Стас. Как и имя отцовской пассии.
– Блинов считает, что это я.
– Не только он. Многие в городе думали так же. Вернее, почти все. За исключением, пожалуй, меня и Стаса.
– Кстати, о Стасе… Как он воспринял смерть отца?
– Спокойно. Их отношения испортились после кончины матери. Стас винил отца в ее смерти, поэтому не мог ни жить с ним под одной крышей, ни работать в одной организации. Сначала он просто нашел новое жилье и работу, а вскоре уехал из города и отсутствовал три года. А когда вернулся, помирился с отцом, но прежней теплоты между ними уже не было. Каждый жил своей жизнью. Виктор Сергеевич себе уже новый дом построил, а старый коттедж Стасу отдал.
– Виктор Сергеевич больше не женился?
– Нет. Но постоянную любовницу завел. Угадай, как ее зовут?
– Неужели Катя Старкова?
– Точно. Сначала она была у него секретаршей, потом личным помощником, а теперь возглавляет какой-то фонд поддержки то ли культуры, то ли образования. Но, думается мне, недолго ей осталось… Новый мэр посадит на эту должность свою любовницу, и если Катя не переориентируется, то останется у разбитого корыта.
– Получается, что от смерти Радугина Старкова только теряет?
– Конечно. Где она найдет такого богатого, щедрого, успешного мужика, да еще закрывающего глаза на ее шашни с другим?
– Катя изменяла Виктору Сергеевичу?
– А то как же! С Петькой Кочетовым. Катя все мечтала, что он на ней женится, но Петька покувыркаться с Катюшей в койке не прочь, но в жены решил взять другую барышню – двадцатилетнюю скромнягу, студентку пединститута. Ему нужна домашняя женушка без особых претензий, а не избалованная красотка с очень и очень богатым прошлым…
– Ой, смотри! – встрепенулась Вера. – Это не она там?
Шура посмотрела в указанном направлении и на поваленном стволе старого дуба увидела Катю Старкову. Та сидела на нем, как на коне, для удобства задрав мини-юбку, наплевав на то, что она белая. Пиджак ее валялся поодаль, так же как и сумочка «Прада», и туфли на высоченном каблуке. В руках Катя держала литровую бутылку мартини и была уже изрядно пьяна.
– Подойдем? – спросила Шура у подруги. – Или не стоит? Возможно, она хочет побыть одна…
– А она не одна, – возразила Вера. – Вон в кустах кто-то стоит.
Но Шура уже и сама видела, что из зарослей орешника вышел поправляющий одежду мужчина. Судя по всему, он уединялся, чтобы справить нужду, и теперь возвращался к Кате. Когда он вышел из зарослей, Шура узнала Олежку Яшина.
– Отлил? – пьяно спросила Катя, когда тот подошел и сел на ствол лицом к ней. – Ну, тогда с облегчением! – И, икнув, опять приложилась к бутылке.
– Кать, может, хватит пить? – В голосе Олежки слышались просительные нотки. – Ты уже достаточно нагрузилась…
– Да пошел ты! Достал меня уже!
Но Олег не двинулся с места. А Катя продолжала поглощать вермут, пока не выпила все до дна. Потом швырнула бутыль в кусты и потянулась к сумке. Но, потеряв равновесие, стала падать. Олег подхватил ее. Старкова вместо благодарности отшвырнула его руку и потребовала:
– Дай закурить!
– Ты же знаешь, я не курю.
– Да откуда мне знать, черт возьми?
– Я тебе много раз говорил.
– Кто б тебя еще слушал… – пренебрежительно бросила она. – У меня в сумке сигареты, дай!
Яшин послушно сполз с дерева и поднял с земли сумку.
– Пойдем отсюда, – шепнула Вера. – А то подглядываем за людьми, как две любопытные Варвары…
– Подожди секунду, – ответила Шура. – Я никогда не видела Катьку пьяной, а тем более сидящей на поваленных деревьях. Интересно посмотреть…
– Шура, это некрасиво, – упрекнула ее Вера. Но та шикнула на нее, а все потому, что между Олегом и Катей возобновился разговор.
– Ты че за мной поперся? – недовольно спросила Старкова. – Я, может, одна побыть хочу… Напиться и поплакать без свидетелей! Как любая русская баба…
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента