Володарская Ольга. Призраки солнечного юга

   — Нам еще оформляться! Мы же столик должны получить.
   — Да? — рассеянно спросила я, занятая поисками в ворохе маек и шорт достойный вечера наряд. — А я думала, что в столовой, где захочешь, там и сядешь…
   — Да ты что! — возмутилась она. — Тут тебе не наша институтская столовка! Тут все культурно! Ножи, салфетки, официантки…
   — Эмма Петровна, — перебила ее я. — Вот в этом, как вы думаете, идти в это культурное заведение можно? — И показала свой откровенный (лоскут и два шнурка на спине) сарафанчик.
   Эмма охнула:
   — С ума сошла! В таком только на панель!
   — Да ладно! Хорошенький сарафанчик… Сто пятьдесят баксов, между прочим, стоит…
   — Как тебе только Коля разрешает такое носить! — воскликнула она.
   — А он и не разрешает… — Тут же вспомнилось, как я облачилась в это платье на Новый год, который мы отмечали в ресторане. Так мне весь вечер пришлось проходить в Колькином пиджаке, накинутом на плечи, потому что без него Геркулесов меня даже в туалет не выпускал.
   — Надень вот эту футболочку, — предложила Эммы, подавая мне одну из вещей. — Она хотя бы длинная…
   — Это не футболка, а короткое платье!
   — Какой кошмар!
   — Ничего не кошмар! — обиделась я. — Это «Фенди». Последняя летняя коллекция. Купила перед отъездом.
   — У этого Феди что-то с головой…
   — О! — обрадовалась я, вытрясая из пакета свой старый сарафан. Он был не очень красивым, совсем не модным, но довольно элегантным (взяла на всякий случай). Прямой, не очень короткий, а на плечах тоненькие, расшитые стразами, бретельки.
   — Отлично! — похвалила позапрошлогодний «модный писк» Эмма Петровна.
   Я быстренько в него облачилась, собрала волосы в хвост (прическу делать было некогда), подкрасила губы блеском, после чего готова была к выходу. Сборы не заняли больше пяти минут.
   В столовую мы пришли раньше всех, но оказалось, что оформляться надо не там, а у врача-диетолога. На вопрос, зачем такие сложности, администраторша строго ответила, что прежде чем рассадить людей, надо сначала рассортировать их по группам здоровья: то есть тех, у кого желудочные проблемы, в одну кучу, потому что у них своя диета, у кого больная печень в другую, диабетиков в третью. Мы оказались в группе «эндокринников», то есть тех, у кого проблемы с щитовидкой, хотя у меня таких проблем сроду не было, но врачу почему-то не понравились мои глаза, очень они, говорит, у вас большие, это ненормально. Я с ним спорить не стала — тем более, что диета у «эндокринников» была самая щадящая, только нам и «нервным» дозволялось есть копченое-жареное, остальным ни-ни!
   Когда мы вернулись в столовую, она уже была забита жующим и болтающим народом.
   Мы прошли к своему столику. За ним уже сидели две женщины и что-то с увлечением обсуждали. Одной было лет сорок, второй чуть побольше. Увидев нас, они приветливо улыбнулись и представились.
   — Катя, — сказала та, что помоложе, худощавая блондинка с короткой стрижкой и немного мужиковатым лицом.
   — Гуля, — отрекомендовалась вторая, длинноволосая конопатая довольно симпатичная, но какая-то деревенская.
   Мы назвали свои имена. Сели. И только тут заметили, что весь народ как-то удивленно нас рассматривает.
   — Что они так на нас уставились? — прошептала мне на ухо Эмма.
   Я пожала плечами — сама не понимала, но, приглядевшись к себе (вдруг где дырка или птичка на плечо какнула), потом к другим, поняла причину столь пристального внимания. Почти все отдыхающие были одеты в шорты, майки и сланцы. Кое-кто в джинсы и футболки. Единицы в летние брюки. И только мы, как две павлинихи, вырядились в вечерние наряды и модельные туфли.
   — Эмма Петровна, — прорычала я. — Я вас убью!
   — Не переживайте, девушки, — подбодрила нас Катя. — Все совершали ту же ошибку. Я тоже первый раз в боа приперлась…
   — А мы и не переживаем, — надменно молвила Эмма.
   — Да. Это у нас стиль такой, — подпела я. — Эмма Петровна даже на пляж так ходить собирается. Она у нас дама аристократичная…
   Тут нам принесли жаркое по-домашнему, и мы на время замолчали.
   Расправившись со своей порцией, Гуля отодвинула горшочек и заговорщицки зашептала:
   — Вы про несчастный случай слышали?
   — Не только слышали, но и видели, — ответила я.
   — Как летела? — ахнула Катя.
   — Нет, как лежала.
   — А мы не видели, — пожаловалась Гуля. — Мы в это время жемчужные ванны принимали.
   — Эта Лена из Сургута мне всегда казалась странной, — задумчиво сказала Катя. — Держалась особняком. На дискотеки не ходила. От мужчин шарахалась. Даже на лечебной гимнастике свой коврик стелила в стороне. Дикарка какая-то!
   — Вот я и говорю, что она сбросилась с балкона, а не упала. У нее психоз был.
   — А вы откуда знаете? — поинтересовалась Эмма.
   — Она тут нервы лечила. Как и мы с Катей.
   — У вас тоже психоз? — опасливо спросила я.
   — Только у меня, — ласково улыбнулась нам Гуля. — А Катя просто нервная.
   — И какой у вас психоз?
   — Маниакально-депрессивный, — обыденно произнесла она.
   Мы ахнули.
   — Да вы не пугайтесь, — успокоила нас Гуля. — Я только весной опасной становлюсь, да и то для себя… Я вены себе режу, вот смотрите. — И она вытянула руку, запястье которой было покрыто белыми шрамами. Один был еще свежим. — Почти каждый март…
   — А зачем?
   — Откуда ж я знаю? Просто жить не хочется и все. И всегда в середине марта.
   — Ее именно в начале весны муж бросил… — встряла Катя. — Потом в межсезонье всегда обострения, я знаю, я медсестрой работаю.
   — А я уборщицей в школе, — сказала Гуля. — Я детишек люблю… Моих-то у меня муж отнял при разводе…
   — А эта Лена, — чтобы сменить тему, брякнула я первое, что пришло в голову. — Она ни с кем тут не закрутила?
   — Нет, что ты! — Катя даже засмеялась. — Говорю, она от мужиков шарахалась. Наверное, муж-бандит надоел до смерти, так что на других и смотреть не хотела…
   — А мне кажется, что у нее кто-то был, — неуверенно протянула Гуля. — Я вроде видела, как она ночью по коридору шла с каким-то мужиком… Я пошла в фойе, телевизор посмотреть, у нас-то в номере его нет… А у вас?
   — У нас есть.
   — Везет. А у нас номер дешевый, ни телевизора, ни телефона и балкон выходит на задний двор…
   — Ну и что там с Ленкой? — нетерпеливо перебила ее Катя.
   — Ах да… Ну вот пошла я в холл. Села в кресло. Слышу голоса, мужской и женский. Потом вижу — идут в обнимку два голубка. Только лиц я не видела, одни спины. Мужик высокий седовласый, а баба маленькая беленькая, очень на Ленку похожая. Я тогда еще подумала — ничего себе тихоня, сама первого красавца отхватила…
   — А что за мужик? — с еле сдерживаемым любопытством поинтересовалась Катя.
   — А ты его знаешь. Он на нашем этаже жил. Он еще у нас штопор спрашивал, помнишь? Его Васей зовут. Высокий такой, здоровый, с сединой. Подполковник, кажется.
   — Конечно помню! Красивый мужчина! И как она такого отхватила, Ленка-то? Вроде ничего в ней особенного не было… А, может, это не она была?
   — Может, и не она. Но похожа.
   — А где этот Вася сейчас? Он вроде недалеко от нас сидел. — Катя обернулась и окинула взглядом столовую. — Что-то не видно.
   — Уехал, наверное. Мы ведь когда въехали, он уже жил…
   — Он уехал, а она, значит, с балкона… — Гуля задумалась. — Очень вероятно… От несчастной любви решила покончить жизнь самоубийством… Может, он на ней жениться обещал, а сам свалил…
   Тут за моей спиной раздался тихий голос
   — Девушки, я тут случайно услышала, о чем вы говорили…
   Я обернулась, оказалось, что голос принадлежит официантке, которая бесшумно подошла и склонилась над нашим столом.
   — Вы про Лену разговаривали, да?
   — Вы ее знали?
   — Нет, просто я ее столик обслуживала… Я не о том… — Женщина как-то опасливо оглянулась. — Она не кончала жизнь самоубийством!
   — Случайно свалилась?
   Официантка еще больше понизила голос и почти беззвучно произнесла:
   — Ее убили!

* * *

   ЧЕЛОВЕК в оцепенении сидел за своим обеденным столом и тупо смотрел в тарелку. Он боялся! Как же он боялся! Вдруг он понял, что его могут вычислить, поймать и осудить. Конечно, он был очень осторожен, но все же…
   Страх этот появился только сегодня — до этого ЧЕЛОВЕК даже не думал ни о чем плохом. Просто наслаждался жизнью: пил, ел, купался, даже впервые за семь лет флиртовал… Но сегодня ему приснился ВРАГ. Он был, как живой, такой же самонадеянный, гордый и красивый, только на волосах алело кровяное пятно, но оно его не портило… ЧЕЛОВЕК не помнил деталей этого кошмара, но, проснувшись, ощутил себя таким незащищенным, одиноким, жалким и несчастным, будто не было ни КАЗНИ, ни ИЗБАВЛЕНИЯ…
   ЧЕЛОВЕК стряхнул с себя оцепенение, зачерпнул ложкой десерт — хоть аппетит и пропал, но привычка доедать все до капли осталась у него с детства. Не надо бояться — сказал он себе, отправляя в рот порцию творожной запеканки. Подлеца если и хватятся, то, скорее всего, не скоро, к тому времени ЧЕЛОВЕК уже уедет, ведь ему осталось отдыхать всего пять дней. Но даже если и раньше — что с того? Пропал человек, исчез, сгинул… Сплошь и рядом люди пропадают. Может, загулял, может, сбежал от семьи, а, может, и в горы ушел, а там сорвался со скалы и умер, да мало ли…
   ЧЕЛОВЕК повеселел, так что оставшуюся запеканку доел с удовольствием. Он не будет больше тревожится и грустить, ведь ему осталось отдыхать всего лишь пять дней.

* * *

   Я поперхнулась творожной запеканкой.
   — Что вы сказали? — кашляя, просипела я. — Убили?
   — Вот именно! — закивала головой официантка. И опять начала озираться по сторонам, словно она была не обслугой санатория, а Джеймсом Бондом на задании.
   — Кто?
   — Как кто? — она истово перекрестилась. — Призраки!
   — Кто? — хором переспросили мы.
   — А вы разве не слышали? — зашептала она. — О проклятье…
   — Нет, — переглянувшись, ответили Катя с Гелей, мы же с Эммой просто промолчали.
   — Знаете, в какой комнате эта Лена жила? Нет? В 666! Да еще на 13 этаже! Представляете? — женщина впилась глазами в наши лица, дабы проследить должный ли эффектом произвели ее слова. — Представляете? — повторила она.
   — Подумаешь! — фыркнула я. — У меня приятельница живет в квартире 666 и ничего — не только не умерла, а даже вышла замуж за нового русского!
   — Вы не понимаете! — воскликнула женщина, всплеснув своими мозолистыми руками. — На этом номере проклятье! И уже не первый человек погибает загадочной смертью…
   После этих слов даже я заинтересованно глянула на словоохотливую официантку. Не говоря уже о Гуле, которая буквально смотрела той в рот с самого первого момента.
   — А началось все тридцать лет назад, когда создатель нашего «Солнечного» выбросился с того самого балконы, откуда упала Лена…
   Вдруг женщина (судя по табличке на переднике, звали ее Эльвира) резко замолкла и начала суетливо убирать с нашего стола тарелки.
   — А что дальше? — нетерпеливо спросила Катя.
   — Дальше кофе с булочками, — громко произнесла официантка и глазами показала нам на стоящую чуть в стороне пожилую администраторшу. Когда та отвернулась, Эльвира чуть слышно прошептала. — Пасет нас старая карга, сил нет… Особенно после этого случая с Ленкой…
   — Ну а дальше-то расскажите, — так же тихо попросила Гуля.
   — Если вам интересно, приходите в восьми в фойе, я все подробно расскажу. А пока мне надо другие столики обслужить.
   После этих слов Эльвира быстренько укатилась вместе со своей тележкой, на которой остывал кофе, и заветривались булочки.
   Как только она скрылась за колонной, завибрировал мой мобильник.
   — Алло, — буркнула я в трубку, прекрасно зная даже без определителя, кто звонит.
   — Леля, — раздался громкий Сонькин голос. — Я с голоду помираю.
   — А я причем?
   — Как причем? Ты должна мне что-нибудь принести. Я бы предпочла бифштекс с картошкой-фри и пирожное с кремом.
   — И где я тебе все это возьму? — хмыкнула я.
   — А у вас разве не шведский стол?
   — Нет. Русский.
   — Молочный поросенок, кулебяки и борщ?
   — Нет. Творожная закаканка, картошка и булка.
   — Ну-у-у, — расстроилась подруга. — Я закаканку не хочу.
   — Слава богу! Потому что я уже съела.
   — А булочку? — елейным голоском поинтересовалась она.
   — Еще нет, — ответила я, откладывая сдобу в сторону, хотя до этого намеревалась ее съесть.
   — Вот и славно. Мне оставишь.
   — Слушай, подруга, ты так и собираешься меня все две недели объедать? — хмуро пробурчала я.
   — Тебя не грех и объесть, у тебя четыре лишних килограмма, — хихикнула она в трубку.
   Я зло засопела, мало того, что увязалась со мной, мало того, спать хочет на моей «полуторке», мало того, объедать меня решила, так еще и издевается! Это у меня-то четыре килограмма лишних! Врунья! Да у меня больше трех сроду не бывало!
   — Короче, так, — процедила я, запихивая себе в рот остывшую булку. — Ничего ты не получишь! Я тебе даже хлеба теперь носить не буду! Черствого ржаного хлеба!
   — Да ладно, Лель, я пошутила, все знают, что у тебя идеальная фигура, — начала юлить Сонька.
   — Вот и хорошо, значит, лишняя булка мне не повредит. Кстати, очень вкусная была витушка. С изюмом.
   — Ты ее сожрала? — возопила она. — И что я теперь буду есть?
   — На набережной полно кафешек, иди шашлычок скушай или хот-дог.
   — Но у меня нет денег!
   — Займи у кого-нибудь, — пропела я и отключилась. Впредь будет знать, как считать мои лишние килограммы.
   Пока я трепалась с подругой, мои соседки уже обмусолили все детали разговора с официанткой и пришли к единому мнению — все это брехня, но в восемь надо в холле быть, чтобы в этом до конца убедиться.
   Засим мы расстались. Катя с Гулей пошли совершать вечерний моцион. Эмма удалилась в библиотеку — записываться. Я же пошла переодеваться.
   Оказавшись в номере, я быстро скинула с себя платье, напялили купальник и шорты, залезла в Сонькин конспиративный карман на лифчике, выудила из него сотку, после чего бегом вылетела из комнаты — надо накормит ребенка, а то и правда помрет. Как не издевались мы с Сонькой друг над другом, как не подтрунивали, но не пребывали в ссоре больше пяти минут.
   Я прочесала весь пляж на предмет обнаружения подруги. Но ни на старом, ни на новых местах, Соньку не нашла. Уж не потопла ли без моего присмотра? Плавает она отвратительно, глубины боится, к морю не привыкла…
   Тут я услышала знакомое хихиканье. Я оглянулась по сторонам. Так, если на пляже ее нет, значит, она зависла где-то на набережной. Быстро вскарабкавшись по лесенке на бетонный парапет, я обнаружила Соньку сидящей под матерчатым грибком ресторанчика «Прибой». Перед ней дымилось блюдо с шашлыком, рядом стоял запотевший стакан с пивом, а по бокам сидели те два господина с соседних лежаков, которых я уже успела заприметить.
   — Привет! — радостно прокричала Сонька, завидев меня. — Садись! Угощайся.
   — Спасибо, я только что поужинала, — буркнула я, но все же села.
   Мужики оказались калининградскими торгашами. Отдыхали они дикарями, а на наш пляж ходили потому, что тут чище, чем на городском. Лет им было далеко за сорок, и животы она за эти годы напили приличные.
   Сонька очень оживленно с ними болтала, напропалую кокетничала, острила, хихикала (не забывая уплетать халявный шашлык), мужики млели, а я скучала. Я в отличие от подруги не знаю о чем говорить с мало интересными мне людьми. Ей же только бы свободные уши найти. К моменту ополовинивания подноса, она уже рассказала им и о месте своей работы, и об образовании, и о дочери, и том, что ее морю голодом.
   Мужики от Соньки были без ума, причем, оба. И каждый из кожи вон лез, чтобы ее очаровать. Они же не знали, что так искрит она не столько по симпатии, сколько по инерции. Сонькино обаяние я бы сравнила с дверьми на фотоэлементе, то есть оно у нее включается автоматически, стоит только какому-нибудь человеку приблизиться к ней ближе, чем на метр, и не важно; мужчина это или женщина — Сонька очаровывает всех. В отличие, например, от меня. Я свое обаяние включаю только в экстренных случаях (если надо: выпросить надбавку у начальника, умаслить Геркулесова, уговорить подружек заплатить вместо меня за квартиру), а в остальное время я бываю приятно-вежливой, иногда сжержанно-надменной, реже стервозно-циничной или как сейчас отстраненно-насмешливой. Поэтому наши нынешние кавалеры так бились за Сонькино внимание, никому не хотелось кадрить пусть и красивую, но стервозную бабенку.
   Когда мне наскучило выслушивать их хвастливые байки, я решила откланяться. Строго настрого наказав Соньке, не пить водки (после ерша мы обе становимся дурными) и быть в комнате не позже девяти, я побежала на свидание с Эльвирой.

* * *

   Когда я влетела в холл, все уже были в сборе. Даже скептически настроенная Эмма притащилась.
   — Как вы думаете, она придет? — в волнении вопрошала Гуля, беспрестанно теребя свою косу.
   — Раз сказала, значит, придет, — успокаивала ее Катя.
   — Лучше бы побыстрее, — недовольно молвила Эмма. — А то мы уже привлекаем внимание.
   Оказалось, что она права — внимание мы привлекли — так как к нам после недолгого совещания направились две дамы. Я их заметила еще в столовой, очень уж они были колоритными. Одна, статная брюнетка, красивая, моложавая в ярко-красном сарафане была похожа на Клеопатру, единственное, что приземляло ее облик, так это совсем не аристократичная привычка постоянно шевелить носом, будто она сгоняет невидимую муху. Вторая привлекла мое внимание не красотой, а отсутствием комплексов. Эта ста килограммовая красотка была облачена в лимонную майку на тонким бретелях и голубенькие бриджи в облипочку. И из-под этого фривольного облачения со всех сторон выпирали жировые складки, складочки и бугорки, причем, далеко не молодого тела. Но ее это нисколько не смущало.
   — Девочки, — заговорщицки подмигнула нам брюнетка. — Я случайно подслушала ваш разговор с официанткой.
   — Да, — поддакнула пожилая «плюшечка». — Мы сидим за соседним столиком. Меня Валя зовут. А ее Марианна.
   — Можно, мы тоже про проклятье послушаем, — почти взмолилась Марианна и дернула своим подвижным носом.
   — Нам-то что, — не очень радостно проговорила Катя. — Оставайтесь.
   Тут дверь столовой отварилась, и из нее вышла Эля. Без фартука и шапочки она была неузнаваема. Оказалось, что она гораздо старше, чем на первый взгляд, и волосы у нее совсем редкие.
   — Ну что, девчонки, почирикаем, — весело молвила она, плюхаясь на кресло. — Только вы никому ни слова… особенно из врачей и администрации, у нас это, как военная тайна…
   Мы побожились. Эля с серьезно миной кивнула и начала свой рассказ.
   — Построили санаторий в 1974. Архитектор, который это уродство сварганил, был из блатных. Сынок местного рыночного воротилы Артурик Беджанян. Парень только закончил московский вуз, вернулся домой в Сочи и очень хотел блеснуть полученными знаниями. Папа подсуетился — и госзаказ на проект получил молодой неопытный, но честолюбивый архитектор Беджанян. Как это чудо-юдо строили, не знаю, говорят, строители за головы хватались, потому что все было безграмотно спроектировано, перепутано, ну не об этом речь… Когда санаторий был готов и сдан приемной комиссии, его открытие Беджаняны решили устроить торжественное, с помпой. Армяне, они вообще все любят с помпой делать… Назвали важных персон, от местных мафиков до министров и артистов. Приехала куча народа, столы накрыли под открытым небом, все пальмы шарами увешали. Артурик весь светился от счастья и разувался от гордости. Ходил меж гостей, как индюк, и вдруг увидел девушку неземной красоты. Не знаю уж, какой она была: беленькой или черненькой, худой или толстой, но говорят, очень эффектной…
   — А кто говорит? — встряла Катя.
   — У нас до сих пор тут несколько старушек работает, ну из тех, что присутствовали при открытии. Тогда девчонками были официантками, а теперь горничными трудятся… — Эля хмыкнула. — Только они запутались в мастях и комплекциях. Одна говорит, блондинкой была, другая брюнеткой, а самая старая, баба Паша, она у нас сторожиха, утверждает, что мулаткой…
   — И что? — опять проявила нетерпение Катя. — Он в эту красотку втрескался?
   — С первого взгляда, — кивнула Эля. — Она тоже на него глаз положила, что не удивительно, он был очень хорош — черный, смуглый, зеленоглазый и белозубый, к тому же стройный и молодой. Короче, стоило им познакомиться, как искры полетели. Весь вечер они не отходили друг от друга, танцевали, на лавке сидели, потом к морю пошли… И договорились они, стоя у моря, встретиться в полночь у него в номере.
   — Том самом «666»? — смекнула Гуля.
   — Артурик любил гневить бога и искушать дьявола. Он специально рассчитал, чтобы самая последняя комната в здании имела номер 666. И закрепил ее за собой. Ну и накликал…
   — Красотка не пришла?
   — Пришла, как миленькая. Только у нее муж был. Какой-то важняк гебешный. Да не из местных, а московский.
   — Так она от живого мужа загулять решила? — охнула Гуля.
   — Мало того от живого — от присутствующего на празднике! Она ведь с ним пришла, но он весь вечер что-то с кем-то обсуждал, на молодую жену ноль внимания, вот она и воспользовалась. Только все он заметил, гебист как-никак. А она-то дурочка молодая, думала, что обманет старого волка, подошла к нему и говорит, так и так, муж мой, голова разболелась — сил нет, пойду к себе в номер спать. Да и время позднее — полночь. Он ее отпустил.
   — А она к Артуру в койку? — все еще не веря в такое бесстыдство, ужаснулась морально устойчивая Гуля.
   — Ага. Кувыркались всю ночь. Уж и гости все разошлись, а они все прелюбодействуют.
   — А как же муж? О нем она подумала? — начала горячится Гуля. — Ведь он вернулся в номер, а жены нет…
   — Об этом точных сведений нет, но думается мне, к утру Артурик с этой красоткой уже порешили вместе быть.