Страница:
Ну эта... Я прикинул: крутой мой Молчун в этих местах, круче некуда. Я так подумал, может, у них тут мафия, а он за основного? Или типа. А может, чисто в правительстве сидит, и все ему задницу подставляют... Короче, разную я хрень тогда думал. Ничего путного. Ладно. Давай, мужик, опять же примем. За таможенников. Не. Я за них ничего крепче соку пить не желаю. А ты чо хошь, то и тово... Нет, я водки себе налью. Соком чокаться – козлом быть. Рванули. Ну, гляди, норма-ально... Хоть и за таможню.
Ну эта... Цепляю я свое барахло жеваное-пережеванное и выхожу из зала. Двери за мной затворились, и я оцепенел. Здание такое, знаешь, меленькое, стартовая площадка ровно на один корабль, тоже, я так понял, не из крупных, да еще стоянка для приезжающих-встречающих, вся чем-то таким стеклистым и сверкающим залита. И все. А вокруг – трава, трава, трава... До самого горизонта. Прикинь, фрэнд. У нас на Терре в Ольгиополе космодром вроде маленького города. А в Рио-де-Сан-Мартине еще того круче. Там вообще такой крутоты наворочено, упадешь – не встанешь... Заблудиться можно – на раз. А у этих, у вальсян, в смысле, новых шведов, всему космодрому цена пятачок. Смех разбирает. Ни хрена себе, думаю... Ни домов, ни дорог, ни кораблей, ни даже линии безопасности какой-нибудь, чтоб дурачье не лазало куда ни попадя... Степь голая, и одна трава.
Ну эта... Долго мне мозгой о мозгу ударять не дали. Вижу, Молчун на стоянке стоит, от скуки стеклистую хрень носком ботинка дырявит. Увидел меня, заулыбался. Подскочил, барахлишком поделиться заставил, руку жмет. И видно мне, что хочется Молчуну со мной обняться по-террански, давно ж не виделись. Однако, я так понял, тут это не в обычае. Ладно, жму и я ему руку. «Слушай, – говорит, – до чего я рад, Ян, что ты прилетел!» И я ему, мол, да ладно, вроде как я и сам соскучился. Не вру причем. Хороший мужик Молчун. Если б он у нас там где-нибудь жил, под боком, то я б и сам его нашел. Ладно. Сели мы в его амфибию... О! Так я удивился тогда, испугался даже. Чисто щенок, кутенок какой. Оказалось – не амфибия. Антиграв. Поднимаемся в воздух, Молчун мне и говорит: «Ну, держись теперь, Ян. Ничего опасного». Вмиг пропадают стенки, фонарь пластиковый, сиденья наши, и вокруг сидений – тоже. Мордой вожу туда-сюда, жутко, даже движка не видно. Несемся по воздуху, как нечистая сила. Вокруг – ничего, только облачка такие легонькие, да у Молчуна перед носом виртуальная приборная панель витает. Шума – ноль. Ну не хрена себе! Никогда я такой техники не видел. Даже не знал, что такая есть. На Терре-2, может, кто-нибудь имеет такую, из крутейших, но только я сомневаюсь. А бабок, наверное, стоит, несчитаных-немереных... Твою-то, а? Мой Молчун какой! Ну силен. Я, это, я, значит, тихонько рукой пошарил под собой... Слава Господу, все нормально. Сиденье не пропало никуда, просто невидимым стало. И стенки типа тоже.
Ну эта... Я у него спрашиваю, чтоб не молчать чисто дуб дубом, мол, какого хрена у них тут один всего «сташун» на всю планету. «Я же тебе говорил», – Молчун мне отвечает. «Да я не помню». – «А ты взгляни-ка вниз». Ну, я зенки ветошкой протираю, навожу... опа. Нету у них дорог. И городов я не вижу. Я вообще, значит, ни рожна понять не могу. Леса сплошные, степи, луга, реки. Типа как на Земле. Благоустроили, мать их. В небе – три луны, это я с лайнера видел, ровно как у нас на Терре, а все остальное ну точь-в-точь Земля. Ну, дали ребята. Благоустроили типа на всю катушку. Санаторий, а не планета. Вотак. «Понял, – грю, – только живете-то вы где? А? В субтерраносе?» Он задумался. «А! Это у вас, Ян, кажется так метро называют...» – «Любую подземку». – «Нет, у нас имеются, конечно, подземные коммуникации, но живем мы на поверхности». – «Где ж города-то ваши? Час универсального времени летим, твою мать, скорость невдолбенная, а городов нет... На другой стороне Вальса вашего? Или типа где?» Смеется. «Нет у нас городов. И деревень тоже нет. Только фермы и усадьбы. В лучшем случае хутора». – «А столица как же?» – «Столицы тоже никакой нет. На ферме Иорана Лагмана, он сейчас староста, собирается совет общины. На хуторе Ню-Сконе информационный центр, и военные там же... Их там с местными человек пятьсот – семьсот. Или тысяча. Вот, можешь считать, нечто вроде столицы. Инженеры и медики... сейчас не знаю где. Вроде были на хуторе Сварткат... Это еще до того, как я на рудник попал, давно. Ты пойми, Ян, всех нас, новых шведов, четыреста тысяч человек. Тут очень тихо. От усадьбы до усадьбы минимум пять миль. А то и все двадцать». Значит, думаю, не в правительстве Молчун. Если есть у них тут правительство... «Небось от туристов нет отбоя. Зелень, смотри, тихо все, на Землю похоже. Точно как бабы любят. А? Народ валит небось к вам...» Опять хмылится. Говорит: «На побережье Экваториального океана раньше было пять отелей. Сейчас остался один. Человек на семьсот. Да и тот никогда не бывает полон...» – «Чо за беда с ними?» – «От штрафов разорились. У нас тут очень любят чистоту и тишину. Когда община перебиралась сюда с Земли, наши предки хотели устроить себе демографический рай. А заодно и экологический. Отчасти у них получилось. Терпеть грязнуль тут никто не будет. Один отель погорел из-за теплового выброса в атмосферу. Я предполагаю, что на Земле, да и на любой планете Солнечной системы, этого бы даже не заметили. Тут – другое дело. Второй пострадал на почве звукового загрязнения. Семья с соседней усадьбы пожаловалась на шум. Разорили отель безо всякого шума... Третий утилизировал не все отходы. Кое-что они просто закапывали, думали, никто не узнает. В четвертом туристы раза три злостно нарушали периметр...» – «Что нарушали?» – «Потом расскажу. Вкратце – выходили за пределы территории отеля, за линию демаркации на земле и воде. Да еще и сорили». У меня фишки чуть наружу не выскочили. Круто они тут. «Круто вы тут, Молчун!» Не отвечает. Не нравится ему что-то. Я пацан упрямый, я повторяю: «Круто, говорю, вы с ними, а, Молчун?» «Может, мы и переборщили несколько. С четвертым отелем... не все одобрили», – это он так нехотя цедит. Чую, мужик темнит. Есть у него какая-то тут завязка. Может, он контрабанду через тот отель гнал? Наркоту? Или типа... Вишь, разговорился. И бойко так чешет. Про инженеров он чисто не в курсе, а тут, значит, про все знает... Как раз Молчун разжимает рот и вроде как отвечает мне, хоть я никаких вопросов ему и не задал. Ровно телепат. Вот что говорит: «В общем, не выходит у нас с туризмом. К сожалению... – видно, и впрямь ему жалко, со скукой в глазах на меня глядит, – я раньше работал по внешним контактам. Застал время, когда отелей было еще три». Вот, стало быть, откуда он такой знаток. Ладно, думаю. Что я буду ему без конца хвост прижигать, на мозги капать. Кем бы он тут ни был, он мой кореш... ну, фрэнд, амиго... не тормози. Короче, он мужик свой, и плохого я от него пока не видел. Чего мне с полпинка форсаж заводить? Потом разберемся. Надо бы расслабиться, я так подумал. Говорю ему, мол, Молчун, крутая у тебя эта летающая похабель, сил нет, до чего крутая. И места мне ваши вроде как сверху нравятся. Не знаю, как дальше будет, а сверху, значит, самое оно. О! Довольный сразу такой стал, приятель мой, улыбается, как девка, когда барахла себе накупит... «Да, Ян, у нас тут красиво».
Ну эта... Долетели мы. Садимся на полянке, вокруг лес. Ели, сосны, кусты всякие, хрен их разберет, как что называется. Аппарат его сразу же куда-то под землю ушел. Вотак. Дом у приятеля моего здоровый. Рота целая, наверное, в нем поместится со всей амуницией и бабами. Трехэтажный. Весь из какого-то древзаменителя и очень, значит, хорошего, потому что от бревен натурально смолой пахнет, трещинки всякие, кое-где мхом заткнутые, следы от сучков, неровности... Опа! Ну точно. Никакой это не древзаменитель, а настоящее дерево. Самое что ни на есть. Я не удержался, рукой погладил. Шершавое. Сыроватое. Дождь, я так думаю, был недавно. И пахнет так, что убиться можно. У нас на те же деньги можно квартал построить из литоморфа. И не где-нибудь, а в столице самой, в Ольгиополе... А если из пластикета – на маленький город хватит.
Ну эта... Ведет он меня, значит, внутрь. Говорит мне: «Ты походи, Ян, осмотрись, а я пока переоденусь. А заодно и технику на тебя настрою...» Ну и пропал куда-то. Я типа осматриваюсь. Чудно живет мой Молчун. Тут у него в одном углу бочонок открытый стоит. С пивом. На меду. Попробовал я, понятно. А бочонок тоже из натурального дерева. И черпак при нем... не знаю как назвать, из чего. То ли из тоненькой такой коры, то ли типа. Посуда, где я видел, везде либо глиняная, либо деревянная, только ножи из металла. Фризера нигде нет. Выяснилось, в погребе, под землей, Молчун свои харчишки хранит. Колодец тут у него за окном. Бился он потом, бился, приятель мой, но не втолковал мне, как по-русски вон та хрень над колодцем, которая ведро на цепочке вниз опускает, жердина эта здоровая с другой еще жердиной, короче, все эта дребедень как по-русски называется. А по-женевски ни он не знает, ни я. Ладно. Половики у него везде – тоже видно, что не фабричные, чисто в сувернирном магазине куплены за народный промысел... или типа. Мебель деревянная, лестница наверх деревянная, рамы у окон – и те деревянные. Стены вместо лаковой пленки или, скажем, по-старомодному, обоев, материей обиты, а материя все с рисунками. Просто застрелиться и не встать. Обратно, посреди всей этой радости неприме-етно так стоит навороченный инфоскон. А в технике, я гляди-ка, кое-что понимаю. Не тупой. Инфоскон у него – из последних моделей. С Земли. Или с Нью-Скотленда. Ну или с Юпитера, на худой конец, где типа узкоглазые обосновались. До наших разве еще только проспекты рекламные дошли. Этот инфоскон всем инфосконам инфоскон. N-связь – прямо из дома, а не как у нас, раздолбаев, через диспетчерскую. С любым электронным устройством планеты свяжет, и с любым биоскопом, и вообще с любым каналом связи, если только тот не защищен просто охренительно. В любой информационный банк влезет, прикинь. Хошь видео – будет тебе видео. Хошь прямой эфир? Будет тебе прямой эфир. Новости – откуда хошь. Газету захотел... их, правда, только долбанутые теперь читают или уж совсем старики, но ты, положим, долбанутый или дедушка столетний, так эта хрень тебе распечатает все, до чего дотянется... Вотак.
Ну эта... Ни бабы не видно, ни детей. И не то чтоб уехали они куда-то, ясно, что не было их тут никогда. Ну, может, совсем давно... От детей запах неистребимый и беспорядок ровно такой же, неистребимый. Баба... она баба и есть. В каждой комнате что-нибудь так сделает, чтобы было видно: это ее дом, ее территория, она тут чисто хозяйка и госпожа. Остальным бабам вход – через смертельный поединок. Мама, тебя типа тоже касается. И тебя, сестренка, не обижайся... А здесь никаких таких вещей не видно. Другая, значит, обстановка. Беспорядок – точно, есть. Но он мужицкий и взрослый. Чтобы, значит, каждую нужную вещь можно было не позже чем за двадцать минут найти. А ненужную – за полдня. Одиноко, значит, живет Молчун. Бобыляет. А вроде же говорил, кто-то его ждет... Или типа. Ну, если растут на Вальсе девки, до девок я дотянусь и себе чисто добуду, и ему, значит, достанется. Вотак. А то... это... ржаветь еще без дела! Разберемся как-нибудь.
Ну эта... Я еще не знал тогда, что с бабами тут выйдет хуже худого. Я мыслил, на Вальсе все как у людей.
Ну эта... Молчун явился, а на нем... полуперденчик какой-то. Без рукавов, мехом к пузу, типа из шкуры, что ли, сшито? Точно, из шкуры. Рубаха из грубой ткани, опять же не фабричной, а... домашней типа какой-то. Ладно. Одно мне ясно: вся эта деревня баблом накачана получше какогонть города... Я его спросил тогда:
«И что, много твоих этих новых шведов такие хаты имеет?» Он удивился, и вроде правильно так удивился, не картинно – я после рудника легко вижу, когда врут либо корчат из себя незнамо что, – в общем, Молчун ничего из себя не корчил. Отвечает мне попросту вопросом на вопрос: «Какие – такие?» Я ему разъясняю: «Ну, круто упакованные...» – «А-а! Вот что ты имеешь в виду. У меня обычное жилище. На Вальсе у всех такие. У кого-то, конечно, получше, у кого-то похуже, но в целом разница невелика. По законам Вальса, у каждого взрослого члена общины есть право на уединение и комфорт...» – «Все, что ль, поодиночке живут?» – «Нет. Как раз нет. Большая часть – семьями. Но некоторые предпочитают одиночество. Это не считается предосудительным». Сколько у меня тут вопросов в башке разом зароилось! Несчитано-немерено. Для начала один вот: «И на какие шиши? У нас вот актиний, и то живем так себе, средне. Не нище, конечно, как на Русской Венере, на Хароне у новых арабов или у афро... Но и без особой роскоши. А вы... вот... понимаешь, да?» – «Кажется понимаю, Ян. Это серьезный разговор, и мне хотелось бы его отложить. Как тезис для будущей беседы: подумай, сколько на Терре-2 населения...» – «Два миллиарда», – я его перебил. «Ну так вот, раздели одно и то же на два миллиарда и на четыреста тысяч. По сколько получится?» Вижу, не хочет он пока что про такие дела разговаривать. Чисто закрылся. А мне невдомек – ну как у них тут всего четыреста тысяч? Остальных что, прирезали? И опять же, бабло откуда качают? Деревянные бочки на экспорт? Темнит он мне что-то. Вотак. Ладно. Потом.
Ну эта... Показал мне Молчун, как технической обслугой в доме пользоваться. Типа где одними словами, а где руку приложить надо, а где-то, стало быть, на что нажать. Понятно, короче. С этими всеми делами я и так знаком. На Терре их знают. У нас вообще по таким делам спецов хватает. Вотак. Просто у него тут все побогаче, покруче... Ну, я, понятно, нахваливаю. Так у нас, у мужиков, положено: если один дорогие игрушки заимел, другой, по-нормальному если, должен либо похвалить, либо уделать. По дружбе, значит, или от зависти. А если ты чисто ноль внимания – кило презрения, то так можно только в падлу другому мужику, и он будет прав, если тебя ой как не залюбит. У нас с Молчуном, стало быть, дружба, и я его игрушки хвалю, обратно же они у него – что надо. Не хрен собачий... Комментировать про хрен тебе, фрэнд, или и так врубился? Не слышу? Что-то ты только булькаешь с перепою... Ох и слабы вы, воспы, на выпивку, никакой в вас мужицкой крепости не видно... Ладно. Короче, повел он меня в подвал. Ну-у! Тут еще у него целый дом. Только под деревню уже не выпендривается. Энергетические кабели тут, тянутся хрен разберешь откуда, и я спрашивать не стал. Бомбоубежище на четыре персоны, харчей-воды-воздуха и всего, чего душа пожелает, с расчетом, чтобы полгода не вылазить, накладено. Арткомплекс... Мечта! Из-под земли, в креслице сидя, может мой Молчун долбать из четырех видов оружия по наземным целям, и по воздуху, и даже космические объекты кусать, если они, суки, на низкой орбите. Ровно вшивый генерал какой-нибудь... Один раз, слышь ты, фрэнд, один только раз меня за все у Молчуна мое сидение завидки по-серьезу разобрали. Вот тут. В его поганом таком суперкрутом арткомплексе. Но, короче, это еще не все было. Показал он мне целую станцию подземки с вагончиком опять же – на четыре персоны. И три пути. «Один, – он мне грит, – на хутор Свенссонов. Другой – к усадьбе Карла Юханссона, моего друга. Третий... там... там родители бывшей моей невесты живут, Марты». Чуть было не влез я к нему в душу с вопросом, мол, куда невеста-то подевалась. Только гляжу, на морде у него будто бы старая городская помойка дымится, ну, я плюнул, не стал, короче, теребить человека.
Ну эта... Еще хотел мне свой сад показать, свой лес, какую-то еще хреновину, не помню, однако я ему так грю: «Мужик! Куда торописся? Похавать бы надо». – «Ой, извини, Ян, я так обрадовался твоему приезду! Хочется показать тебе сразу все. Прости, конечно же. Сейчас». Ну и завел своих шарманок, они, значит, ему такой экзотической хрени в тарелки наплевали, я и не врублюсь, чисто, из чего сделано... А пахнет вкусно. Очень даже вкусно пахнет. Он, значит, мне грит: «Подожди, Ян. Минуту еще одну. Пожалуйста». Понял я так, что он в погреб свой полез. Машины машинами, только не всякую слабость машиной обслужишь. Вотак. Пока он лазал, чисто черт в преисподней, одни оттуда звяки да грохи доносились, я тут начал смекать. Что-то не то с моим Молчуном делается. Не-ет. На руднике он крепкий был такой мужик. Крепенький. Зря не болтал. Слова не выдерешь, прикинь. А тут... чего-то он стелется передо мной, ровно перед девкой. Изветшал типа. Поверить не могу. Был у нас там один случай... Да даже не один там случай был, только этот я особенно помню. Запало мне... Короче, дисциплинка, видишь ты, на руднике в разных режимах форцает. Сверху когда, то там все строго. Шагу лишнего в сторону не сделай – пулю в задницу на раз получишь. А вниз конвой не очень-то лезет, и только за большие бабки притом. Все в спецкостюмах, и то ближе к лифтовым шахтам жмутся, редко кто полезет в самый забой, на хрена оно им? Так что между собой разобраться, если что, – только внизу. Там наш закон. Соображаешь, Джонни? Разок мы купили в тюремной лавочке выпивку. Выдают там кое-что заключенным. «На саваны», – охрана смеется. Вот и сбросились мы. На двоих. Иначе деньжонок бы не хватило. Из закуски опять же того-сего... Пристроились только, вдруг подвалил к нам Толстяк, имени его не знаю, так и звали – Толстяк. Вот, короче, он подвалил и борзо так нам: «Землячество великой расы полагает, что весь ваш харч и бутылку вы мне сейчас отдадите. Живей». И заточку вынает. Молчун мой на заточку – ноль внимания. Рубает хлебушек. Я Толстяка послал и уже тару раскупориваю. Толстяк – шестерка. Заточка у него на руках куска дерьма не опаснее. Да и хотел бы подрезать, подрезал бы без базаров... ну, попробовал бы, понятно. «Ладно, – он нам грит, – еще получите свое. Одуматься не хотите, мышата?» Я его во второй раз посылаю, понятно. Ну, назавтра, думаем мы, разборки не миновать. «Великая раса» – это ребята с Терры-4. Там так этноизбытков понамешали, что никто теперь своей нации не знает и не разберет. Законом даже специально запретили нации, значит, различать. Вотак. Что гришь? Умный закон? Да иди ты... Не булькай тут у меня. Государство у них – Совершенство. Вотак. В одно слово. А всех граждан Терры-4, Совершенства то есть этого, называют чисто «великая раса». А остальные у них – «недомески». На руднике, точно, было у них землячество «великорассов». Держались за свою кровь. С остальными – жестоко... ну, понятно. На другой день мы, значит, вместе держимся, и с нами еще этот, афро, который в завал тогда угодил, кличка у него Крюк. Он с нами часто так тусовался, пока не загнулся... Точно, явились к нам пять мужиков, «великорассы», давай педагогикой заниматься. Заточки у всех. А у нас кирки. На мозги капали-капали, потом буцканье началось. Кровавое вышло буцканье, я те не передам, до чего жутко было. Шрам у меня на ребрах, значит, остался. Ну, уделали мы их как положено. Одному ногу сломали, другому – нос. А нехрен! Вотак. Больше не лезли. За версту, суки перченые, обходили. Только без Молчуна ни хрена б не вышло. Ну, типа, если б не Молчун там был. Он там чисто за троих киркой ворочал, а потом руками-ногами. Или за четверых. Или типа. Отчаянный. Бесшабашный такой, короче, он, по правде, их уделал, а мы типа помогли чуток. Может, я подумал, он киллер, или боевик, или какой-то хрен того же типа... Врубаешься? А тут, видишь, такой он стал... не такой какой-то.
Ну эта... Вылезает он из подвала... В одной руке у него, понятно, бутыль с чем-то прозрачным. Ждали. Литра на полтора бутыль. Он грит: чисто новошведский рецепт – оно самое на кедровых орехах и траве, которая называется... которая называется... хрен упомнишь. Но пахучая зараза. И мягкая, как сиськи любимой женщины, – это я потом уже уяснил, когда мы, значит, исследованием занялись... А в другой руке у Молчуна оказалась деревянная миска с грибочками, и эти самые грибочки он, Молчун, сам с нежностью собрал, а потом засолил. И тоже по новошведскому рецепту, который рецепт запомнить Бог меня не сподобил. По вкусу на наши терранские бешеные грузди похоже... ну, те, что на газовых болотах растут... а, не в курсе ты, фрэнд... Ну и хрен с тобой. Йес, можешь не проверять. Молчун мне грит, мол, в натуре земная фауна, и там где-то на старушке-Земле ее называют «маслята». Или типа.
Ну эта... Началось тут у нас с ним. Сначала так вяленько. Он в каком-то напряге, и я тоже... чисто столбняк. А потом нормально. Миновали типа стартовую полосу, пошли на взлет. Молчун мне уже крыльями качает, и на крыльях у него намалевана желтая кошка, как у всех долбаных новых шведов. А я ему отвечаю таким же макаром, причем на крыльях у меня терранский шипастый остролист – с нашего герба. Он, значит, мне шпарит про свою невесту, что такая она женщина хорошая, хотя и редкая стерва, потому как вышла за другого. И я вроде его утешаю, мол, бабья навалом, найдем тебе, амиго, какую хошь, а потом сам себя так издалека слышу... нет, где-то я уже переключился, и пошло у меня про родителей, надо же им, гадам, так меня продать! Молчун с родителей на детей переехал, как переехал – не помню ни в зуб ногой, грит, у него лицензия на двух детей, он сына хочет, а вот ни хрена, ни жены, ни сына... Что за лицензия? Ну, я тоже вроде спросил, мол, что за лицензия. А он уже ревьмя ревет, отпустило его, а между рыданиями лопочет, мол, у них тут с детьми очень строго. Только запланированное число и не выше. Иначе избыточные будут жить типа сильно хуже прочих. Или вылетят на хрен отсюда. Точно, фрэнд, могут вылететь и с родителями. Я тоже так ему сказал. Вот в тех же словах описал. Но по-русски. Звучит сильнее, прикинь. А он мне толкует, что общине на это наплевать, и лишним людям рай не гарантирован. Я ему: а сам-то ты как, мужик? А он сидит краснее гибридного вареного рака, молчит, сопит, а потом опять его слезьми прорвало. Ну, я грю, моя Терра-2, может, не из крутейших мест, но на твердую четверочку мы живем, мы, типа, середняки с перспективой, так мой дед, светлая ему память, говорил. И такого у нас, стало быть, дерьма не водилось и не водится. И что могут они подавиться своим раем. И когданть точно подавятся. Вотак. А он давай поливать меня по-новошведски и по-женевски тоже. И я ему по-женевски отвечаю, как могу, а на новошведскую ругань кладу по-террорусски, но вдвое. И начал он интересоваться, чего, значит, какое слово обозначает. А мне чисто в порядке культурного обмена про свои сильные фразочки тоже рассказал. Ничего я не запомнил, кроме, что если тебе про тебя сказали «дин йет», значит, держат за козла... Потом мы вроде дрались... или не дрались? Но сломали какую-то хрень – точно. А не надо ломкие вещи под руки ставить! Вотак. И вроде он опять в подвал полез... И типа мы прыгали, кто выше прыгнет, а потом за бабами захотели поехать... и все...
Ну эта... утром я уже, в смысле, в середине дня... или типа... вроде начал просыпаться и долго не хотел фишки продирать. Потом продрал-таки и таращу. Лежу я в полной одежде, но хоть не на полу, на какой-то лежанке из натурпродукта, потому что невдолбенно мягкая, и, может, эта вот штука подо мной и есть то, что моя бабка называла словом «пух». Понятно, короче. А на столе у меня перед носом стоит стакан с водой... а может, не с водой, ну, потом-то точно стало ясно, что не с водой. И записка: «Выпей меня! Алиса». Баба, что ли, была? А я, дурак, проспал! И этот, жеребец, будить не захотел. Ладно, выпил я. Раз предлагают... Сразу мне полегчало, вроде стал как человек. Молчун на дворе, голый, в одних, в смысле, трусах, упражнения делает по какой-то особой системе. Сам себя криками подстегивает, вертится, весь такой энергичный, как хрен на пляже. Я ему грю: «Ты это... Баба же была, чего не разбудил?» Он гогочет. «Какая баба, Ян? Кстати, доброе утро. Рад тебя видеть». – «Утро какое есть. А баба – Алиса...» Он тут поскользнулся и прямо в куст упал. Ржет. Я ему чуть было пинка не дал. «Чего ржешь?» – «Да это не живая женщина, Ян. Это так... из одной книжки». И вижу я, что дурак мне название. Ну и грю ему:
«Дурак ты, Молчун, такие шуточки шутить!» А он никак не угомонится, все регочет, и я аж плюнул с досады. И тут я... опа! вижу и не врублюсь никак: вроде кожа у Молчуна на месте, и никакая она не розовая, а самая обычная. Прическа у него длинная, за день до того я не увидел... И пальцы на месте. И от шрама, где почки резали, – ни следа. Ну, крепко я прикинул на тему «чужие среди нас». Нет, никакой он не чужой и не мутант. Мутанты водку не пьют. Проверено. Химия у них нестойкая. Клоны пьют. Но за такое западло их везде и покончали... Или типа. Ну я ему осторожненько, мол, как у них тут с клонами, на Вальсе? «Как и везде, Ян. Абсолютный запрет под угрозой высылки. Да здесь никто этим и не баловался... Почему ты спрашиваешь?» – «А куда твои, черт, следочки от рудника подевались, если тело ты не менял?» – А сам стою чисто весь в напряге и глазами ищу чего б тяжелого в руку... Он так серьезно объясняет: «Это ты, брат, недооцениваешь нашу медицину. Наши и тебя могут привести в полный порядок». – «Врешь!» – «Тебя когда на таможне обследовали, не только на инфекцию проверили, но залечили кое-что. Сразу же. Ты ведь, наверное, и не почувствовал?» – «Да я здоров был». – «Да-а? А мне, пока ты с офицером разбирался, сообщили прямо противоположное. У тебя ликвидировано четыре инфекционных заболевания, хотя и в крайне слабой форме, семь очагов воспаления, в том числе пара достаточно серьезных, остановлено разрастание злокачественной опухоли в легких... Правда, опухоль полностью убрать не удалось. Правое легкое надо бы подлечить. Хочешь, на сегодняшний вечер я вызову медика с соответствующей аппаратурой? Это совершенно безболезненно. К следующему утру будешь как новенький». Я стою ровно гирей ударенный. Прикинь! Нижнюю челюсть едва подобрал. «Ладно, – говорю, – давай вызывай...» Он и вызвал.
Ну эта... Цепляю я свое барахло жеваное-пережеванное и выхожу из зала. Двери за мной затворились, и я оцепенел. Здание такое, знаешь, меленькое, стартовая площадка ровно на один корабль, тоже, я так понял, не из крупных, да еще стоянка для приезжающих-встречающих, вся чем-то таким стеклистым и сверкающим залита. И все. А вокруг – трава, трава, трава... До самого горизонта. Прикинь, фрэнд. У нас на Терре в Ольгиополе космодром вроде маленького города. А в Рио-де-Сан-Мартине еще того круче. Там вообще такой крутоты наворочено, упадешь – не встанешь... Заблудиться можно – на раз. А у этих, у вальсян, в смысле, новых шведов, всему космодрому цена пятачок. Смех разбирает. Ни хрена себе, думаю... Ни домов, ни дорог, ни кораблей, ни даже линии безопасности какой-нибудь, чтоб дурачье не лазало куда ни попадя... Степь голая, и одна трава.
Ну эта... Долго мне мозгой о мозгу ударять не дали. Вижу, Молчун на стоянке стоит, от скуки стеклистую хрень носком ботинка дырявит. Увидел меня, заулыбался. Подскочил, барахлишком поделиться заставил, руку жмет. И видно мне, что хочется Молчуну со мной обняться по-террански, давно ж не виделись. Однако, я так понял, тут это не в обычае. Ладно, жму и я ему руку. «Слушай, – говорит, – до чего я рад, Ян, что ты прилетел!» И я ему, мол, да ладно, вроде как я и сам соскучился. Не вру причем. Хороший мужик Молчун. Если б он у нас там где-нибудь жил, под боком, то я б и сам его нашел. Ладно. Сели мы в его амфибию... О! Так я удивился тогда, испугался даже. Чисто щенок, кутенок какой. Оказалось – не амфибия. Антиграв. Поднимаемся в воздух, Молчун мне и говорит: «Ну, держись теперь, Ян. Ничего опасного». Вмиг пропадают стенки, фонарь пластиковый, сиденья наши, и вокруг сидений – тоже. Мордой вожу туда-сюда, жутко, даже движка не видно. Несемся по воздуху, как нечистая сила. Вокруг – ничего, только облачка такие легонькие, да у Молчуна перед носом виртуальная приборная панель витает. Шума – ноль. Ну не хрена себе! Никогда я такой техники не видел. Даже не знал, что такая есть. На Терре-2, может, кто-нибудь имеет такую, из крутейших, но только я сомневаюсь. А бабок, наверное, стоит, несчитаных-немереных... Твою-то, а? Мой Молчун какой! Ну силен. Я, это, я, значит, тихонько рукой пошарил под собой... Слава Господу, все нормально. Сиденье не пропало никуда, просто невидимым стало. И стенки типа тоже.
Ну эта... Я у него спрашиваю, чтоб не молчать чисто дуб дубом, мол, какого хрена у них тут один всего «сташун» на всю планету. «Я же тебе говорил», – Молчун мне отвечает. «Да я не помню». – «А ты взгляни-ка вниз». Ну, я зенки ветошкой протираю, навожу... опа. Нету у них дорог. И городов я не вижу. Я вообще, значит, ни рожна понять не могу. Леса сплошные, степи, луга, реки. Типа как на Земле. Благоустроили, мать их. В небе – три луны, это я с лайнера видел, ровно как у нас на Терре, а все остальное ну точь-в-точь Земля. Ну, дали ребята. Благоустроили типа на всю катушку. Санаторий, а не планета. Вотак. «Понял, – грю, – только живете-то вы где? А? В субтерраносе?» Он задумался. «А! Это у вас, Ян, кажется так метро называют...» – «Любую подземку». – «Нет, у нас имеются, конечно, подземные коммуникации, но живем мы на поверхности». – «Где ж города-то ваши? Час универсального времени летим, твою мать, скорость невдолбенная, а городов нет... На другой стороне Вальса вашего? Или типа где?» Смеется. «Нет у нас городов. И деревень тоже нет. Только фермы и усадьбы. В лучшем случае хутора». – «А столица как же?» – «Столицы тоже никакой нет. На ферме Иорана Лагмана, он сейчас староста, собирается совет общины. На хуторе Ню-Сконе информационный центр, и военные там же... Их там с местными человек пятьсот – семьсот. Или тысяча. Вот, можешь считать, нечто вроде столицы. Инженеры и медики... сейчас не знаю где. Вроде были на хуторе Сварткат... Это еще до того, как я на рудник попал, давно. Ты пойми, Ян, всех нас, новых шведов, четыреста тысяч человек. Тут очень тихо. От усадьбы до усадьбы минимум пять миль. А то и все двадцать». Значит, думаю, не в правительстве Молчун. Если есть у них тут правительство... «Небось от туристов нет отбоя. Зелень, смотри, тихо все, на Землю похоже. Точно как бабы любят. А? Народ валит небось к вам...» Опять хмылится. Говорит: «На побережье Экваториального океана раньше было пять отелей. Сейчас остался один. Человек на семьсот. Да и тот никогда не бывает полон...» – «Чо за беда с ними?» – «От штрафов разорились. У нас тут очень любят чистоту и тишину. Когда община перебиралась сюда с Земли, наши предки хотели устроить себе демографический рай. А заодно и экологический. Отчасти у них получилось. Терпеть грязнуль тут никто не будет. Один отель погорел из-за теплового выброса в атмосферу. Я предполагаю, что на Земле, да и на любой планете Солнечной системы, этого бы даже не заметили. Тут – другое дело. Второй пострадал на почве звукового загрязнения. Семья с соседней усадьбы пожаловалась на шум. Разорили отель безо всякого шума... Третий утилизировал не все отходы. Кое-что они просто закапывали, думали, никто не узнает. В четвертом туристы раза три злостно нарушали периметр...» – «Что нарушали?» – «Потом расскажу. Вкратце – выходили за пределы территории отеля, за линию демаркации на земле и воде. Да еще и сорили». У меня фишки чуть наружу не выскочили. Круто они тут. «Круто вы тут, Молчун!» Не отвечает. Не нравится ему что-то. Я пацан упрямый, я повторяю: «Круто, говорю, вы с ними, а, Молчун?» «Может, мы и переборщили несколько. С четвертым отелем... не все одобрили», – это он так нехотя цедит. Чую, мужик темнит. Есть у него какая-то тут завязка. Может, он контрабанду через тот отель гнал? Наркоту? Или типа... Вишь, разговорился. И бойко так чешет. Про инженеров он чисто не в курсе, а тут, значит, про все знает... Как раз Молчун разжимает рот и вроде как отвечает мне, хоть я никаких вопросов ему и не задал. Ровно телепат. Вот что говорит: «В общем, не выходит у нас с туризмом. К сожалению... – видно, и впрямь ему жалко, со скукой в глазах на меня глядит, – я раньше работал по внешним контактам. Застал время, когда отелей было еще три». Вот, стало быть, откуда он такой знаток. Ладно, думаю. Что я буду ему без конца хвост прижигать, на мозги капать. Кем бы он тут ни был, он мой кореш... ну, фрэнд, амиго... не тормози. Короче, он мужик свой, и плохого я от него пока не видел. Чего мне с полпинка форсаж заводить? Потом разберемся. Надо бы расслабиться, я так подумал. Говорю ему, мол, Молчун, крутая у тебя эта летающая похабель, сил нет, до чего крутая. И места мне ваши вроде как сверху нравятся. Не знаю, как дальше будет, а сверху, значит, самое оно. О! Довольный сразу такой стал, приятель мой, улыбается, как девка, когда барахла себе накупит... «Да, Ян, у нас тут красиво».
Ну эта... Долетели мы. Садимся на полянке, вокруг лес. Ели, сосны, кусты всякие, хрен их разберет, как что называется. Аппарат его сразу же куда-то под землю ушел. Вотак. Дом у приятеля моего здоровый. Рота целая, наверное, в нем поместится со всей амуницией и бабами. Трехэтажный. Весь из какого-то древзаменителя и очень, значит, хорошего, потому что от бревен натурально смолой пахнет, трещинки всякие, кое-где мхом заткнутые, следы от сучков, неровности... Опа! Ну точно. Никакой это не древзаменитель, а настоящее дерево. Самое что ни на есть. Я не удержался, рукой погладил. Шершавое. Сыроватое. Дождь, я так думаю, был недавно. И пахнет так, что убиться можно. У нас на те же деньги можно квартал построить из литоморфа. И не где-нибудь, а в столице самой, в Ольгиополе... А если из пластикета – на маленький город хватит.
Ну эта... Ведет он меня, значит, внутрь. Говорит мне: «Ты походи, Ян, осмотрись, а я пока переоденусь. А заодно и технику на тебя настрою...» Ну и пропал куда-то. Я типа осматриваюсь. Чудно живет мой Молчун. Тут у него в одном углу бочонок открытый стоит. С пивом. На меду. Попробовал я, понятно. А бочонок тоже из натурального дерева. И черпак при нем... не знаю как назвать, из чего. То ли из тоненькой такой коры, то ли типа. Посуда, где я видел, везде либо глиняная, либо деревянная, только ножи из металла. Фризера нигде нет. Выяснилось, в погребе, под землей, Молчун свои харчишки хранит. Колодец тут у него за окном. Бился он потом, бился, приятель мой, но не втолковал мне, как по-русски вон та хрень над колодцем, которая ведро на цепочке вниз опускает, жердина эта здоровая с другой еще жердиной, короче, все эта дребедень как по-русски называется. А по-женевски ни он не знает, ни я. Ладно. Половики у него везде – тоже видно, что не фабричные, чисто в сувернирном магазине куплены за народный промысел... или типа. Мебель деревянная, лестница наверх деревянная, рамы у окон – и те деревянные. Стены вместо лаковой пленки или, скажем, по-старомодному, обоев, материей обиты, а материя все с рисунками. Просто застрелиться и не встать. Обратно, посреди всей этой радости неприме-етно так стоит навороченный инфоскон. А в технике, я гляди-ка, кое-что понимаю. Не тупой. Инфоскон у него – из последних моделей. С Земли. Или с Нью-Скотленда. Ну или с Юпитера, на худой конец, где типа узкоглазые обосновались. До наших разве еще только проспекты рекламные дошли. Этот инфоскон всем инфосконам инфоскон. N-связь – прямо из дома, а не как у нас, раздолбаев, через диспетчерскую. С любым электронным устройством планеты свяжет, и с любым биоскопом, и вообще с любым каналом связи, если только тот не защищен просто охренительно. В любой информационный банк влезет, прикинь. Хошь видео – будет тебе видео. Хошь прямой эфир? Будет тебе прямой эфир. Новости – откуда хошь. Газету захотел... их, правда, только долбанутые теперь читают или уж совсем старики, но ты, положим, долбанутый или дедушка столетний, так эта хрень тебе распечатает все, до чего дотянется... Вотак.
Ну эта... Ни бабы не видно, ни детей. И не то чтоб уехали они куда-то, ясно, что не было их тут никогда. Ну, может, совсем давно... От детей запах неистребимый и беспорядок ровно такой же, неистребимый. Баба... она баба и есть. В каждой комнате что-нибудь так сделает, чтобы было видно: это ее дом, ее территория, она тут чисто хозяйка и госпожа. Остальным бабам вход – через смертельный поединок. Мама, тебя типа тоже касается. И тебя, сестренка, не обижайся... А здесь никаких таких вещей не видно. Другая, значит, обстановка. Беспорядок – точно, есть. Но он мужицкий и взрослый. Чтобы, значит, каждую нужную вещь можно было не позже чем за двадцать минут найти. А ненужную – за полдня. Одиноко, значит, живет Молчун. Бобыляет. А вроде же говорил, кто-то его ждет... Или типа. Ну, если растут на Вальсе девки, до девок я дотянусь и себе чисто добуду, и ему, значит, достанется. Вотак. А то... это... ржаветь еще без дела! Разберемся как-нибудь.
Ну эта... Я еще не знал тогда, что с бабами тут выйдет хуже худого. Я мыслил, на Вальсе все как у людей.
Ну эта... Молчун явился, а на нем... полуперденчик какой-то. Без рукавов, мехом к пузу, типа из шкуры, что ли, сшито? Точно, из шкуры. Рубаха из грубой ткани, опять же не фабричной, а... домашней типа какой-то. Ладно. Одно мне ясно: вся эта деревня баблом накачана получше какогонть города... Я его спросил тогда:
«И что, много твоих этих новых шведов такие хаты имеет?» Он удивился, и вроде правильно так удивился, не картинно – я после рудника легко вижу, когда врут либо корчат из себя незнамо что, – в общем, Молчун ничего из себя не корчил. Отвечает мне попросту вопросом на вопрос: «Какие – такие?» Я ему разъясняю: «Ну, круто упакованные...» – «А-а! Вот что ты имеешь в виду. У меня обычное жилище. На Вальсе у всех такие. У кого-то, конечно, получше, у кого-то похуже, но в целом разница невелика. По законам Вальса, у каждого взрослого члена общины есть право на уединение и комфорт...» – «Все, что ль, поодиночке живут?» – «Нет. Как раз нет. Большая часть – семьями. Но некоторые предпочитают одиночество. Это не считается предосудительным». Сколько у меня тут вопросов в башке разом зароилось! Несчитано-немерено. Для начала один вот: «И на какие шиши? У нас вот актиний, и то живем так себе, средне. Не нище, конечно, как на Русской Венере, на Хароне у новых арабов или у афро... Но и без особой роскоши. А вы... вот... понимаешь, да?» – «Кажется понимаю, Ян. Это серьезный разговор, и мне хотелось бы его отложить. Как тезис для будущей беседы: подумай, сколько на Терре-2 населения...» – «Два миллиарда», – я его перебил. «Ну так вот, раздели одно и то же на два миллиарда и на четыреста тысяч. По сколько получится?» Вижу, не хочет он пока что про такие дела разговаривать. Чисто закрылся. А мне невдомек – ну как у них тут всего четыреста тысяч? Остальных что, прирезали? И опять же, бабло откуда качают? Деревянные бочки на экспорт? Темнит он мне что-то. Вотак. Ладно. Потом.
Ну эта... Показал мне Молчун, как технической обслугой в доме пользоваться. Типа где одними словами, а где руку приложить надо, а где-то, стало быть, на что нажать. Понятно, короче. С этими всеми делами я и так знаком. На Терре их знают. У нас вообще по таким делам спецов хватает. Вотак. Просто у него тут все побогаче, покруче... Ну, я, понятно, нахваливаю. Так у нас, у мужиков, положено: если один дорогие игрушки заимел, другой, по-нормальному если, должен либо похвалить, либо уделать. По дружбе, значит, или от зависти. А если ты чисто ноль внимания – кило презрения, то так можно только в падлу другому мужику, и он будет прав, если тебя ой как не залюбит. У нас с Молчуном, стало быть, дружба, и я его игрушки хвалю, обратно же они у него – что надо. Не хрен собачий... Комментировать про хрен тебе, фрэнд, или и так врубился? Не слышу? Что-то ты только булькаешь с перепою... Ох и слабы вы, воспы, на выпивку, никакой в вас мужицкой крепости не видно... Ладно. Короче, повел он меня в подвал. Ну-у! Тут еще у него целый дом. Только под деревню уже не выпендривается. Энергетические кабели тут, тянутся хрен разберешь откуда, и я спрашивать не стал. Бомбоубежище на четыре персоны, харчей-воды-воздуха и всего, чего душа пожелает, с расчетом, чтобы полгода не вылазить, накладено. Арткомплекс... Мечта! Из-под земли, в креслице сидя, может мой Молчун долбать из четырех видов оружия по наземным целям, и по воздуху, и даже космические объекты кусать, если они, суки, на низкой орбите. Ровно вшивый генерал какой-нибудь... Один раз, слышь ты, фрэнд, один только раз меня за все у Молчуна мое сидение завидки по-серьезу разобрали. Вот тут. В его поганом таком суперкрутом арткомплексе. Но, короче, это еще не все было. Показал он мне целую станцию подземки с вагончиком опять же – на четыре персоны. И три пути. «Один, – он мне грит, – на хутор Свенссонов. Другой – к усадьбе Карла Юханссона, моего друга. Третий... там... там родители бывшей моей невесты живут, Марты». Чуть было не влез я к нему в душу с вопросом, мол, куда невеста-то подевалась. Только гляжу, на морде у него будто бы старая городская помойка дымится, ну, я плюнул, не стал, короче, теребить человека.
Ну эта... Еще хотел мне свой сад показать, свой лес, какую-то еще хреновину, не помню, однако я ему так грю: «Мужик! Куда торописся? Похавать бы надо». – «Ой, извини, Ян, я так обрадовался твоему приезду! Хочется показать тебе сразу все. Прости, конечно же. Сейчас». Ну и завел своих шарманок, они, значит, ему такой экзотической хрени в тарелки наплевали, я и не врублюсь, чисто, из чего сделано... А пахнет вкусно. Очень даже вкусно пахнет. Он, значит, мне грит: «Подожди, Ян. Минуту еще одну. Пожалуйста». Понял я так, что он в погреб свой полез. Машины машинами, только не всякую слабость машиной обслужишь. Вотак. Пока он лазал, чисто черт в преисподней, одни оттуда звяки да грохи доносились, я тут начал смекать. Что-то не то с моим Молчуном делается. Не-ет. На руднике он крепкий был такой мужик. Крепенький. Зря не болтал. Слова не выдерешь, прикинь. А тут... чего-то он стелется передо мной, ровно перед девкой. Изветшал типа. Поверить не могу. Был у нас там один случай... Да даже не один там случай был, только этот я особенно помню. Запало мне... Короче, дисциплинка, видишь ты, на руднике в разных режимах форцает. Сверху когда, то там все строго. Шагу лишнего в сторону не сделай – пулю в задницу на раз получишь. А вниз конвой не очень-то лезет, и только за большие бабки притом. Все в спецкостюмах, и то ближе к лифтовым шахтам жмутся, редко кто полезет в самый забой, на хрена оно им? Так что между собой разобраться, если что, – только внизу. Там наш закон. Соображаешь, Джонни? Разок мы купили в тюремной лавочке выпивку. Выдают там кое-что заключенным. «На саваны», – охрана смеется. Вот и сбросились мы. На двоих. Иначе деньжонок бы не хватило. Из закуски опять же того-сего... Пристроились только, вдруг подвалил к нам Толстяк, имени его не знаю, так и звали – Толстяк. Вот, короче, он подвалил и борзо так нам: «Землячество великой расы полагает, что весь ваш харч и бутылку вы мне сейчас отдадите. Живей». И заточку вынает. Молчун мой на заточку – ноль внимания. Рубает хлебушек. Я Толстяка послал и уже тару раскупориваю. Толстяк – шестерка. Заточка у него на руках куска дерьма не опаснее. Да и хотел бы подрезать, подрезал бы без базаров... ну, попробовал бы, понятно. «Ладно, – он нам грит, – еще получите свое. Одуматься не хотите, мышата?» Я его во второй раз посылаю, понятно. Ну, назавтра, думаем мы, разборки не миновать. «Великая раса» – это ребята с Терры-4. Там так этноизбытков понамешали, что никто теперь своей нации не знает и не разберет. Законом даже специально запретили нации, значит, различать. Вотак. Что гришь? Умный закон? Да иди ты... Не булькай тут у меня. Государство у них – Совершенство. Вотак. В одно слово. А всех граждан Терры-4, Совершенства то есть этого, называют чисто «великая раса». А остальные у них – «недомески». На руднике, точно, было у них землячество «великорассов». Держались за свою кровь. С остальными – жестоко... ну, понятно. На другой день мы, значит, вместе держимся, и с нами еще этот, афро, который в завал тогда угодил, кличка у него Крюк. Он с нами часто так тусовался, пока не загнулся... Точно, явились к нам пять мужиков, «великорассы», давай педагогикой заниматься. Заточки у всех. А у нас кирки. На мозги капали-капали, потом буцканье началось. Кровавое вышло буцканье, я те не передам, до чего жутко было. Шрам у меня на ребрах, значит, остался. Ну, уделали мы их как положено. Одному ногу сломали, другому – нос. А нехрен! Вотак. Больше не лезли. За версту, суки перченые, обходили. Только без Молчуна ни хрена б не вышло. Ну, типа, если б не Молчун там был. Он там чисто за троих киркой ворочал, а потом руками-ногами. Или за четверых. Или типа. Отчаянный. Бесшабашный такой, короче, он, по правде, их уделал, а мы типа помогли чуток. Может, я подумал, он киллер, или боевик, или какой-то хрен того же типа... Врубаешься? А тут, видишь, такой он стал... не такой какой-то.
Ну эта... Вылезает он из подвала... В одной руке у него, понятно, бутыль с чем-то прозрачным. Ждали. Литра на полтора бутыль. Он грит: чисто новошведский рецепт – оно самое на кедровых орехах и траве, которая называется... которая называется... хрен упомнишь. Но пахучая зараза. И мягкая, как сиськи любимой женщины, – это я потом уже уяснил, когда мы, значит, исследованием занялись... А в другой руке у Молчуна оказалась деревянная миска с грибочками, и эти самые грибочки он, Молчун, сам с нежностью собрал, а потом засолил. И тоже по новошведскому рецепту, который рецепт запомнить Бог меня не сподобил. По вкусу на наши терранские бешеные грузди похоже... ну, те, что на газовых болотах растут... а, не в курсе ты, фрэнд... Ну и хрен с тобой. Йес, можешь не проверять. Молчун мне грит, мол, в натуре земная фауна, и там где-то на старушке-Земле ее называют «маслята». Или типа.
Ну эта... Началось тут у нас с ним. Сначала так вяленько. Он в каком-то напряге, и я тоже... чисто столбняк. А потом нормально. Миновали типа стартовую полосу, пошли на взлет. Молчун мне уже крыльями качает, и на крыльях у него намалевана желтая кошка, как у всех долбаных новых шведов. А я ему отвечаю таким же макаром, причем на крыльях у меня терранский шипастый остролист – с нашего герба. Он, значит, мне шпарит про свою невесту, что такая она женщина хорошая, хотя и редкая стерва, потому как вышла за другого. И я вроде его утешаю, мол, бабья навалом, найдем тебе, амиго, какую хошь, а потом сам себя так издалека слышу... нет, где-то я уже переключился, и пошло у меня про родителей, надо же им, гадам, так меня продать! Молчун с родителей на детей переехал, как переехал – не помню ни в зуб ногой, грит, у него лицензия на двух детей, он сына хочет, а вот ни хрена, ни жены, ни сына... Что за лицензия? Ну, я тоже вроде спросил, мол, что за лицензия. А он уже ревьмя ревет, отпустило его, а между рыданиями лопочет, мол, у них тут с детьми очень строго. Только запланированное число и не выше. Иначе избыточные будут жить типа сильно хуже прочих. Или вылетят на хрен отсюда. Точно, фрэнд, могут вылететь и с родителями. Я тоже так ему сказал. Вот в тех же словах описал. Но по-русски. Звучит сильнее, прикинь. А он мне толкует, что общине на это наплевать, и лишним людям рай не гарантирован. Я ему: а сам-то ты как, мужик? А он сидит краснее гибридного вареного рака, молчит, сопит, а потом опять его слезьми прорвало. Ну, я грю, моя Терра-2, может, не из крутейших мест, но на твердую четверочку мы живем, мы, типа, середняки с перспективой, так мой дед, светлая ему память, говорил. И такого у нас, стало быть, дерьма не водилось и не водится. И что могут они подавиться своим раем. И когданть точно подавятся. Вотак. А он давай поливать меня по-новошведски и по-женевски тоже. И я ему по-женевски отвечаю, как могу, а на новошведскую ругань кладу по-террорусски, но вдвое. И начал он интересоваться, чего, значит, какое слово обозначает. А мне чисто в порядке культурного обмена про свои сильные фразочки тоже рассказал. Ничего я не запомнил, кроме, что если тебе про тебя сказали «дин йет», значит, держат за козла... Потом мы вроде дрались... или не дрались? Но сломали какую-то хрень – точно. А не надо ломкие вещи под руки ставить! Вотак. И вроде он опять в подвал полез... И типа мы прыгали, кто выше прыгнет, а потом за бабами захотели поехать... и все...
Ну эта... утром я уже, в смысле, в середине дня... или типа... вроде начал просыпаться и долго не хотел фишки продирать. Потом продрал-таки и таращу. Лежу я в полной одежде, но хоть не на полу, на какой-то лежанке из натурпродукта, потому что невдолбенно мягкая, и, может, эта вот штука подо мной и есть то, что моя бабка называла словом «пух». Понятно, короче. А на столе у меня перед носом стоит стакан с водой... а может, не с водой, ну, потом-то точно стало ясно, что не с водой. И записка: «Выпей меня! Алиса». Баба, что ли, была? А я, дурак, проспал! И этот, жеребец, будить не захотел. Ладно, выпил я. Раз предлагают... Сразу мне полегчало, вроде стал как человек. Молчун на дворе, голый, в одних, в смысле, трусах, упражнения делает по какой-то особой системе. Сам себя криками подстегивает, вертится, весь такой энергичный, как хрен на пляже. Я ему грю: «Ты это... Баба же была, чего не разбудил?» Он гогочет. «Какая баба, Ян? Кстати, доброе утро. Рад тебя видеть». – «Утро какое есть. А баба – Алиса...» Он тут поскользнулся и прямо в куст упал. Ржет. Я ему чуть было пинка не дал. «Чего ржешь?» – «Да это не живая женщина, Ян. Это так... из одной книжки». И вижу я, что дурак мне название. Ну и грю ему:
«Дурак ты, Молчун, такие шуточки шутить!» А он никак не угомонится, все регочет, и я аж плюнул с досады. И тут я... опа! вижу и не врублюсь никак: вроде кожа у Молчуна на месте, и никакая она не розовая, а самая обычная. Прическа у него длинная, за день до того я не увидел... И пальцы на месте. И от шрама, где почки резали, – ни следа. Ну, крепко я прикинул на тему «чужие среди нас». Нет, никакой он не чужой и не мутант. Мутанты водку не пьют. Проверено. Химия у них нестойкая. Клоны пьют. Но за такое западло их везде и покончали... Или типа. Ну я ему осторожненько, мол, как у них тут с клонами, на Вальсе? «Как и везде, Ян. Абсолютный запрет под угрозой высылки. Да здесь никто этим и не баловался... Почему ты спрашиваешь?» – «А куда твои, черт, следочки от рудника подевались, если тело ты не менял?» – А сам стою чисто весь в напряге и глазами ищу чего б тяжелого в руку... Он так серьезно объясняет: «Это ты, брат, недооцениваешь нашу медицину. Наши и тебя могут привести в полный порядок». – «Врешь!» – «Тебя когда на таможне обследовали, не только на инфекцию проверили, но залечили кое-что. Сразу же. Ты ведь, наверное, и не почувствовал?» – «Да я здоров был». – «Да-а? А мне, пока ты с офицером разбирался, сообщили прямо противоположное. У тебя ликвидировано четыре инфекционных заболевания, хотя и в крайне слабой форме, семь очагов воспаления, в том числе пара достаточно серьезных, остановлено разрастание злокачественной опухоли в легких... Правда, опухоль полностью убрать не удалось. Правое легкое надо бы подлечить. Хочешь, на сегодняшний вечер я вызову медика с соответствующей аппаратурой? Это совершенно безболезненно. К следующему утру будешь как новенький». Я стою ровно гирей ударенный. Прикинь! Нижнюю челюсть едва подобрал. «Ладно, – говорю, – давай вызывай...» Он и вызвал.