– Расслабься, подчини голову моим рукам, делай только то, что я скажу и покажу тебе, как делать. Губы расслабь, будто здесь никого нет. Как ты их всегда держишь, так и сделай. Еще расслабь, совсем расслабь. И так и оставь. Все хорошо, а будет еще лучше.
   Его вставший член щекотал ей попку, самое анальное отверстие и около него. Великолепно. Никогда еще не испытывала такой пункт в ассортименте.
   Она поначалу еще не знала, к какому классу опытности и таланта отнести паренька; зная, она не пыталась бы использовать его тело для целей, более сложных, чем те, которые ставятся перед резиновой куклой для секса. В этой неопределенности была своя изюминка: парнишка небезнадежно заменял опыт буйством. Его тело в итоге давало намного больше, чем неорганизованная резина.
   Пантера поцеловала его. Победителя врагов, гоплита. А потом, не отнимая губ, втянула Игорев язык и сжала. Но только так, чтобы не было больно. И сама начала терять контроль от наслаждения. В попку ударила горячая струйка, другая… Она отпустила его голову, стиснула руками торс в смертоубийственном объятии, оборвала поцелуй и заорала, ничуть не сдерживаясь:
   – А-а-рррррррр-аааа!
   – Оооооооо! – ответили ей снизу.
   Пантера кончала после восьми дней воздержания сладко и победно, она с полминуты издавала радостный вой варварской конницы в последней атаке. Ее клитор крепко терся о какое-то его ребрышко, ее руки распластывали обширные синяки на его спине. Он кричал, освобождаясь от всего, что было в нем разумного. Ему было больно внизу, сперма как будто прочищала от застоя и окоченения определенный ей природой канал. Ему спину и затылок холодил каменный пол какого-то сумасшедшего храма…
   Ах, Елена Анатольевна! Ну, Елена Анатольевна! Не будь тебя и таких как ты на свете, было б до смерти жаль.
   Она лежала, даже не пытаясь отдыхать от оргазма, ей хотелось еще и еще. Не ее стиль – кончать по формуле один-один. Но она очень хорошо представляла себе, какие депрессии начинаются у большинства мужиков (да и у некоторых женщин) сразу после оргазма. Все что было мило, сладко и насладительно, становится противно, может до смерти раздражать. Ты его лишний раз погладишь-поцелуешь, а он гавкнет, псина такой, и попой к тебе, попой! Или такая псина, девочки-женщины у нее тоже бывали разок-другой, для разнообразия. Все-таки совершенные мы существа, женщины! Насколько красивее кобелей этих! Впрочем, двигались и работали девки даже хуже мужиков. Большинства мужиков. В этой ситуации позволительны успокоительные ласки. Кое-что Пантера все-таки позволила себе: четыре раза поцеловала мускулистый животик Игоря и сжала посильнее плоть крепенького мужчинского бедра. О-о! Потом принялась гладить мальчика по головке:
   – Хороший мой, сладкий мой. Ты такой сильный. Такой могучий. Я тебе нравлюсь?
   – Очень, – он еще не отдышался как следует, пот струями. «Надо бы помыться».
   «Что-то мало. Сперму размазать по нему? По себе? Смутится. Отложим это дело.»
   – Как тебе понравилось? – «Я, конечно, итак знаю, вопило, как тебе понравилось, но ты не поленился бы все же раскрыть рот и расхвалить меня, небось не помрешь от таких агромадных усилий».
   «Надо бы ее похвалить, говорят, это нравится женщинам, хотя, конечно, минут через десять, отдохнув, я бы сказал намного больше. Да и намного лучше»:
   – У меня никогда ни с кем не было, как с тобой, – «Правда, и вообще ни с кем не было, но женщины, кажется, любят быть эксклюзивными, ей понравится. Формально, неправды в этом нет», – ты как нежный цветок лотоса, не сгорающий в пламени страсти, – «Откуда у меня этот кошмарный лотос выплыл, семь, а! она в позе лотоса сидела», – ты удивительная, настоящая Афродита, вышедшая из пены морской.
   «Афродиту слышала, хорошо, лотос тоже хорошо, цветочек такой восточный, образованный, умеет отчудить изящненько так. Только шла я не из пены, а со стороны домотдыха, или это он для красивости?»
   – Я буду твоим лотосом, милый. Я буду твоим цветочком. Срывай меня, когда захочешь.
   «Какая трогательная наивная простота. Как просто и прекрасно они живут там у себя, в народе. Настоящая народная женщина».
   «Сейчас он, дурашка, по поводу моей свежести, простости и наивности радуется, наверно. Вишь, как заулыбался».
   – Милый мой, милый.
   Проблема такая: если у него короткая отдача, то надо его ставить на второй раз, в конце концов, до серьезного дела даже не дошло, не расходиться же на прелюдисловии…
   Проблема такая: он совершенно не понимал, что делать дальше. Точно, что надо бы сходить в ванную. А дальше-то? Он обследовал себя: желание совсем невелико. Никакого почти желания. Ее тело по-прежнему очень нравилось ему, но не вызывало такой сильной жажды, как пятнадцать минут назад. По рассказам знатоков, надо бы остановиться, передохнуть, восстановить желание. Но как это сказать столь нежной и страстной женщине? Будет неудобно, если она обидится. Как люди могут заниматься этим часами? Хотя, если знать столько, сколько она знает, судя по тому, что было показано, то можно и часами. Заняться с ней еще раз, через силу? А получится?
   …А вот если длинная отдача, то плохо. Сейчас мы ждать будем, набираться сил, да? еще заснем, чего уж там. А потом вообще непонятно, какое именно будет желание, да и прочее все такое отношение. Забрезгуем, испугаемся. А я тут лучшие звезды своей любови пальцами буду вынимать вместо мужчинского инструмента, да? Так дело не пойдет. Лучше уж как-то его обмануть, потихонечку разогреть, чтобы и сам не заметил, как втянется.
   Однажды у нее был мужчина на десять лет старше, желтые ногти, горлом он страдал, бедняга, температура тридцать восемь и шесть, не мужик – заваль. Так она подняла его дважды…
   Так неужели молодого не поставит? Тихонечко так. Чтобы сам и не понял, в какие дела его привели. Ну, например, как будто учит его.
   Пантера бегло осмотрела то, что раньше скрывали плавки. Ни обрезания, ни циркумзиции (по техническим делам, как говорила одна ее подруга, это один черт). Русский. Русский, с мощной крайней плотью, которая скрывает сам корень почти совсем. Не видно головки. Если резко с ним работать, может треснуть крайняя плоть, больно, молодые парни говорят. Наша, говорят, мужская дефлорация. Вводить надо будет аккуратно: все такое нежное под этой крайней плотью, слизистая, можно сказать, чуть в волосики вильнет – орать станет, что неприятно, шипеть начнет. Обрезал бы уж давно, я бы вдоволь-то напрыгалась бы. Как хочется сжать в ладони!
   Кроме того, короткий, толстый, хорошо откликается на легонькие ласки.
   Она решила начать с мокрого полотенца. Так естественно!
   – Подожди, милый. Я оботру тебя влажным полотенцем. Чтобы не вставать, – метнулась в ванную, полилась вода, по дороге попка влево-вправо – машинально, как навек заученная реплика из дебютной роли.
   Игорь не был против похода в ванную; более того, он хотел туда пойти: не приняв пристойной порции гигиены до слияния с Пантерой, он чувствовал весьма настоятельную необходимость сделать это сейчас. С полотенцем Пантера сделала промашку. Но ни она, ни он еще не почувствовали серьезности этой промашки. Он потом поймет, она – никогда. Понимать – не ее стиль. Так же машинально, как Елена Анатольевна работала попкой, Игорь мысленно определил: «Пять». Но он прочно передал управление ситуацией своей женщине и ломать упорядоченную психологическую структуру было бы те же пять, но только в сторону шесть.
   …Елена Анатольевна теплой водой намочила два угла полотенца, холодной – третий, и сухим оставила четвертый. Она аккуратно собирала сперму, одновременно стараясь поймать взгляд парнишки. Ее семьдесят девятый. Хороший. Довольно хороший. Насколько он еще пригоден, насколько перспективны будут ее усилия? Один теплый угол использован. Она вытерла сухим. Легонечко сжала его член.
   – Я тебе нравлюсь?
   – Мне с тобой чудесно.
   Елена Анатольевна использовала свой коронный номер: протерла холодным углом низ его живота. Взгляды встретились.
   – Мой милый.
   Член не отпускала. Сжала еще разок. Еще раз холодным, потом теплым по внутренней стороне его бедер.
   Член!
   Пошел его член, пошел.
   – Мой милый, милый… – а хотела бы сказать: «До чего ж ты золотой парень, хотя и студентик. Такой клевый парень, уже стоишь, уже строишься».
   Елена Анатольевна с большим чувством поцеловала член спереди, где уздечка, восемь раз. Погладила, помассировала, подула на головку теплым. Еще поцеловала. Сверху брать в рот противопоказано: толстый инструментишка, зубами можно покорябать, тогда все расстроится. Теперь поучим. Она вогнала Игорю колено между бедер, чтобы член не терял контакта с ее плотью, наклонилась вперед и положила левую грудь на ладонь, как пирожок. У нее очень приличные груди.
   – Тронь язычком сосок. Давай, тронь, – он приподнялся, тронул, – еще! не переставай! Возьми его губками, – взял, чмокает, неплохо чмокает для первого раза. Член просто персик. Аж загнулся от напряжения! К дьяволу полотенце, уже лишнее.
   – Я тебя научу. Возьми сосочек губами, потяни его (был бы он поопытней, разрешила бы зубками ухватить – умелые зубки это такая сласть!), дальше потяни. Отпусти. Еще разок. Еще давай. Еще, – Боже, Боже мой, Господи, он начинает делать очень приятно… – Понял?
   – Да.
   – Тебе это нравится? – еще бы ему, неучу, такие дела не нравились.
   – Да. Как это может не нравится?
   – Тогда резче давай. В смысле чаще. Давай же! – и положила его ладошку себе на сладкий бок. Давай, парнишка, давай альбиносик. У меня уже все течет с кремом пополам. Так что дава-ай!
   Она тихонечко, как бы раздумчиво, застонала. Потом еще и еще разок. И еще, чуть громче. Мужики от этого шалеют.
   Игорь весь ушел в ритм, в ожидание близящегося чуда. Его женщина закрыла глаза и мерно покачивалась назад-вперед, стонала. Чертовски приятно стонала. Потом горячие губы нащупали его шею; мгновенная боль – часть шейной плоти втянулась ей в рот, зубки женщины не пускали ее назад. Даже чуть-чуть страшно. Она втягивала и втягивала, ему становилось больнее, но у порога настоящей боли совершенно неожиданно все подавил шквал наслаждения. Как будто отдраили люк в затопленный отсек, не зная о затоплении; хлынуло!
   Он уже искал членом, что там у нее есть между ног. Тыкался. Пантера больше всего любила этот момент. Сквозь туман желаний она очень хорошо почувствовала свою женскую победу. Поторжествовала секунду и принялась помогать ему ручкой. Нежно так, аккуратненько вложила, немножечко подтолкнула. О! О! Глаза-то как блестят. Положила его ладошку себе на клитор.
   – Гладь, как я тебе пальцами показываю, я от этого с ума схожу, – не так, конечно, гладил, балбес, слишком сильно, но тоже ничего. Она принялась раскачиваться тазом, сначала вниз-вверх, нежненько, классически. Ойкнула, сжала его пальцами, пошел первый оргазм. Потом сладостно озверела и плюнула на все эти нежности, ну поболит кожица, не мужик что ли?! Вперед-назад, вперед-назад, вперед-назад! Пошел второй и с ним слился третий.
   – У-у-ммм-ааа? А-а-а-а-а! Ой! А-а-а-а-а-а-а-аа-аа-ааа! – она выла самой утробой, завывала как милицейская сирена, ничего не помня: ни себя, ни уж тем более его.
   Сначала Игорю было очень хорошо, он уже было настроился кончить во второй раз. Но второй раз так просто не приходил: то ли сперма была истрачена слишком недавно, то ли Пантера делала какие-то не такие движения, может, она сознательно продлевала? Говорят, некоторые умелые люди так могут. Да и больно немного. Как бы она чего-нибудь не сломала. Несмотря на великолепное, очень хорошо воздействующее на самоуважение зрелище Пантериного бешенства, член стал тихонечко уменьшаться.
   Елена Анатольевна хотела четвертый в том же темпе, но вовремя одумалась: что-то не то у ее орудия, у мужчинки. Надо его кончать, дальше похудшеет. Она сделала несколько круговых движений тазом, взбадривая член; улыбнулась парню, наклонилась, дважды поцеловала скользящим образом, чтобы он не успевал ответить. Член опять пошел в гору. Тогда она сжала парнишку бедрами, нужной мышцей сделала «членопожатие» и нанесла несколько резки ударов лобком прямо вперед. Изверглась мужчинская лава, изверглась родимая! Четвертый! Хороший, чистый, горячий четвертый, парнишка золото. Штук пять будет синяков на ляжках.
   У Игоря что-то сместилось в сознании в момент оргазма: будто он не здесь и не сейчас, а в каком-то фантастическом мире, будто величайшая истина должна ему вот-вот открыться. Отходил медленно. Растопыренные пальцы едва оторвал от ее прекрасных бедер.
   Она вынула член, легла, потерлась о щеку, обняла за плечо. С минуту молчали. Чудо как хорош, совсем неплох.
   Он был счастлив.
   – Сколько у тебя было?
   – Четыре сейчас и один тогда, – одно и то же спрашивают. Каждый второй мужик про «сколько раз». Но отвечать ей не было неприятно.
   Совсем разомлела. Перевернулась на спину. Опять повернулась на бок. Погладила ему лицо.
   – Лена, это… это… я даже не знаю, что тебе сказать. Какое бы слово я не вспоминал сейчас, все они кажутся мне слишком низкими и пошлыми. Это как нечаянная радость.
   – Полдень мой жаркий. Витязь мой могучий (вспомнила о члене). Князь мой спасительный. Молчи. Все у нас вышло хорошо, ведь правда. Тебе понравилось со мной?
   – Да. Здесь нужно какое-то особенное ДА. Простое да слишком слабо.
   Она рассмеялась. Сейчас ей даже слова не были нужны. Разомлевшую, ее всегда тянуло на какие-то деревенские распевы, очень жизненно. Она повторила:
   – Полдень мой жаркий. Витязь могучий. Такой славный.
   Еще полежали и помолчали. Отдыхали. Сладкая, томительная слабость. Она принялась легонько гладить его и сказала в первый раз за весь полудень вполне искренне:
   – Знаешь, уже все было, но мне так приятно просто поласкать тебя немного. Ты не против?
   – Нет. Гладь. Мне хорошо, – ему нравилось. Ласка ее была мягкой. Даже какой-то сестринской была ее ласка. В том смысле, в котором все люди – братья и сестры. Что-то такое в ней было, в этой ласке, что заставляло ценить ее очень высоко. Чуть ли не выше оргазмов.
   Жрицу бы учили, как ставить и ставить мужчину в течение многих часов, дали бы травяные отвары, специально для таких целей изготовленные. Но ориентальная Елена Анатольевна была жрицей лишь по сущности, а не по образованию. Сделав свое дело, она любила угомониться и чуть попечалиться. Немудреная ее беспутная душа котиком пушистым грелась под боком у мужчины. Оттаивала, желанья утолив на время. Как-то ей одиночилось. Гостевала в такие минуты в сердечке Елены Анатольевны пустылость. И даже затеи все вылетали из головы. Простой такой бабьей любви хотелось, чтобы грел ее мужчина своим боком всегда и наверняка, а еще бы не давал никому обижать. На эти чувства, как на крючок, попалась Пантера много лет назад, вышла замуж и никогда больше не попадалась. Ее судьба – не любовь, а буйная постель, и нечего вздором нюнистым забивать себе голову.
   Он не остался ночевать с нею. Не желал рисковать впечатлением. Она не держала: завтра они смогут повторить, это точно. Они поцеловались на прощание почти холодно. Он пришел в номер, встал под душ (мерзкий резиновый квадратик перед ванной, ребристый, неприятный для ступней, шесть). Долго отскребался. Ее тело было сплошным наслаждением, он не ощутил нечистоты прикосновений ее кожи, но отскребался он всегда, а сегодня казалось, омовение приобрело какую-то ритуальность и потому требовало особого тщания.
   Игорь чувствовал небывалое торжество. Инициация произошла. Порог перейден.
   По шее, как по лугу, порхала фиолетовая бабочка.
   …Проснулся с чувством, что, скорее всего, такое счастье повториться не может. Даже и думать про второй раз не стоит. Можно спугнуть. Кровать скрипела на пять, холодный пол и полное отсутствие тапочек. Он необыкновенно быстро умылся, никогда не умывался с такой торопливой небрежностью, совсем недолго постоял под душем. В зале, где накрывали столики, ее не было, хотя завтрак уже заканчивался. Опоздал? Она не знает номер его комнаты, отвратительная каша, сьел хлеб с маслом и колбасу, отвратительный чай, отпил и почти побежал. Дверь ее номера была закрыта.
   Умная Пантера с вечера правильно рассчитала использовать его стук вместо будильника. Тихонечко лежала, ждала, когда славный альбиносик угомонится и пойдет искать ее. Так и есть, на часах завтрак уже окончился. Выйти с этими нечесаными патлами, в пижаме для мужа или одиночества, без нарисованного лица? Благодарю покорно. Двенадцать лет таких ошибок не допускаю; ну, если только с самыми испытанными друзьями. Она умылась, нарисовалась, выбрала вчерашний тонкий халатик из Кореи (на многие случаи жизни вещь, а совсем недорого) и… и… торопиться не стоило. Для решающих натисков любви у нее было три хороших набора. Во-первых, строгое гладкое бикини вишневого цвета… но она сейчас слишком загорелая, такая загорелая, ух! Во-вторых, очень дорогой подарочный от Янчика из Кракова комплект: белые трусики и лифчик в кружавчиках, трусики спереди повторяют линии живота, сидит как влитое. Но мужики знакомые говорят, что во время петтинга тереться членом о кружавчики та еще радость; можно, конечно, студентику милому не дать петтинга, но она привыкла импровизировать, как известный скрипочник по телевизору или саксофочники, а вдруг ей в этот самый момент взбредет в голову дать петтинг? В-третьих, и это лучше всего подойдет, бежевый боди, плотный, на кнопочках, расстегивается внизу, бретельки можно снять, будет и на грудях держаться. Она в этом боди как сладкий подарочек взрослым детям на новый год: на себя в зеркало смотришь и лизнуть хочется. Да, да это самое. Он точно умопомрачеет. Он ей будет ноги целовать и бедра лизать. Даже теплится там, где надо, что-то тянкое от одной только мысли, как он будет ей вылизывать ляжки. Вложила свечку. Минут через двадцать заявится.
   Игорь обежал пляж, спортивную площадку, кафе, беседки, зашел в парк на лодочную станцию и решил еще разок заглянуть к ней, перед тем как отправиться на поиски Елены Анатольевны в город. Что Пантере там делать? Как серьезный человек, Игорь хотел поговорить с нею, узнать, кто она в душевном смысле. Интуиция с полной гарантией сообщала ему, что о браке речь не идет, но все-таки надо было решить важный вопрос: любит он ее или не любит. В городе на рынке была прекрасная цветочная палатка с удивительными орхидеями. Он любил стоять перед ними, иногда тратил на это по часу, делая вид, что придирчиво выбирает. В его комнате на подоконнике стояли четыре экзотических пришелицы. Стоило зайти в палатку, чтобы купить ей цветов… да-да! это должно ей понравиться.
   Через двадцать шесть минут Пантера в умопомрачительном боди открыла ему дверь; халатик служил признаком перехода от пробуждения к жизни (его присутствие), а также должен был в недалеком будущем сыграть роль индикатора: мы начинаем (его отсутствие). Все было продумано. Кофе с лимоном еще не остыл. Медовые пряники, ветчина. Елена Анатольевна затворила дверь, дала ему сделать два шага и, закрыв глаза, приятно поцеловала Игоря в губы. Не едва коснулась, но и не на засос взяла, не как они чмокаются сразу после признания в любви в американских мелодрамах. Одним словом, очень точно и завлекательно поцеловала. Не удержалась и на секунду приобняла его за торс. Хороший мужчина. Даже не ожидала. Но ответного объятия не позволила, легонько увернувшись.
   – Будешь завтракать? Я ждала тебя, я соскучилась по тебе.
   – Я тоже. Я очень хотел тебя видеть. Прости, что пришел к тебе без цветов.
   – Садись. Я покормлю тебя. Пусть у меня будет такое маленькое удовольствие: покормить тебя. Да?
   – Давай. Ты даже не представляешь себе, как мне хорошо от одного только твоего присутствия!
   Она рассмеялась. Такой приятный мальчик.
   – Я тебе нравлюсь?
   – Ты красива.
   «Почему же он не сказал, как я одета? Положим, я и сама знаю, что одета сногсшибательно, но он-то должен был обратить на это внимание!»
   – Ты ничего не сказал о моем боди, – она делала вид, что ответ мальчика ей безразличен, наливала ему кофе и касалась боком его локтя.
   – Боди? – «Body, по-английски тело, как хорошо, что можно дарить ей комплименты и не лгать при этом», – твое тело прекрасно.
   Ветчина была чуть кисловата, несвежая.
   Она съела два медовых пряника и не дала ему заняться разговорами. Встала сзади, погладила шею, велела не останавливаться и принялась целовать затылочек, спинку, чудненько. Обняла сзади, залезла под майку, пальчиками подразнила сосочки.
   Игорю очень хотелось поговорить. И совсем не было желания набивать живот… но в таком положении трудно беседовать. Цепкие женские ручки мягко, но решительно удерживают на месте, уютный голосок все напевает:
   – Ешь-ешь, милый, мне это так приятно!
   Пантера уложила его в постель просто классически. Дождалась, когда мальчик выпьет кофе побольше (чтобы кусочки еды во рту не скапливались), села на краешек сдвинутого со вчерашнего дня спального тандема, откинула голову…
   – Посмотри на меня.
   И медленно-медленно пополз халатик с плеч. Дружок смотрел на нее во все глаза, а дружок дружка готовился к восстанию. Намечал, как будет Зимний штурмовать. «А у нас тут совсем не Зимний, у нас тут очень даже летний», – вздохнула про себя Пантера, отдаваясь его неумелому поцелую. Вылез мальчик из-за стола, обнял ее за плечо, другой рукой неуклюже оперся о матрац, и давай целовать ее. Готово дело!
   …Она кончила шесть раз. Сделала ему больно. Опять не дала сходить в ванную, когда нужно. После ее четвертого раза он на время совсем утратил желание. Она не почувствовала, он недоумевал, почему она не почувствовала. Елена Анатольевна погрузилась в глубокое исступление, но Игорь обнаружил в этом темном океане очевидную мель и оттуда вербализовал ей прямо в ухо необходимость прерваться. Черта с два. Даже если бы ему объяснили, что у Пантеры все мужчины в значительной степени одноразовые и церемониться с ними нет особых резонов, Игорь не поверил бы. Он это сам поймет… намного позже. Милашка альбиносик! На столе остались крошки, пролитый кофе.
   Хуже всего было другое. Он обнаружил, что именно сбило его в первый раз и продолжало сбивать вновь. Запах был у нее рта не очень. Острый запах желудочной недостаточности, который пряниками не отобьешь: надо жевательной резинкой обзаводиться на такие случаи жизни, а Елена Анатольевна в подобных мелочах была неразборчива. Она всегда была мастерицей завлечь, а удерживают пускай те. Кому замуж надо! Словом, на шесть потянул этот запах. И это был конец, потому что раз всерьез включившись на Пантеру, шкала щелкала дальше без конца. Нитки, торчащие из интимных нарядов. Крошки, крошки, крошки. Грязные ступни. И как она говорила! Ведь в их диалогах при всем желании оказалось трудно отыскать хоть каплю глубины. Разговоры точно играли роль какого-то третьестепенного элемента в обрамлении акта, единственно значимой для нее вещи.
   Запах теперь преследовал его в постели. Игорь отворачивал голову, отвергал, изумляя Елену Анатольевну, ее страстные поцелуи. Купил даже пачку жевательных резинок. Пантера с чуть оскорбленными интонациями пообещала непременно пользоваться ими, но сейчас же, надо полагать, забыла о своем обещании. Во всяком случае, при нем ни разу не воспользовалась без особого напоминания.
   Запах пробивался сквозь любые фруктовые миазмы.
   Игорь недоумевал, как он раньше-то, в первый день этого не почувствовал. Еще одна близость, и еще одна, а потом он стал упорно избегать ее. Уходил с утра в город. Ссылался на головную боль. В пятый раз Елена Анатольевна просто распяла его напоследок, оставив затеи. Наутро он с некоторым смятением вновь искал ее, чтобы объясниться и навсегда расстаться. С причала увидел ее, смеющуюся, довольную, на водяном велосипеде в паре с давешним пивным пузанчиком. С тем, который получше.
   Что ж, умна была Елена Анатольевна, умела вовремя отрезать от себя то, что стало ненужным.
   Ничего, кроме облегчения, Игорь не испытывал. Камень с души свалился. Не его это была женщина. Ни на что, помимо краткого наслаждения и жизненного опыта, она не годилась. И научила-таки Игоря тому, что физиология – очень значимая вещь, невозможно пренебрегать ею. В его глазах нынешняя Елена Анатольевна стояла неизмеримо выше той, прежней, ориентальной особы. С пляжной Пантерой можно было все, и все – без труда, без последствий – судьба могла отдать обратно. С ренессансной Еленой Анатольевной… если когда-нибудь… либо все, либо единственная встреча, которую оба впоследствии смогут заставить себя считать случайной. Если какой-нибудь запах или нечто иное того же ряда… Проба, одним словом.
   Как обычно, он появился на рабочем месте первым. Старшой Колян знал на все сто, что приходить раньше подчиненных – прямое западло. Галина Степановна вообще была недовольна новыми временами; ей оставалось не менее полутора десятилетий до пенсии, но всякий понимал по каким-то неуловимым нюансам ее походки, движений, выражения лица, что вся жизнь Галины Степановны – в прошлом, что она человек, можно сказать, старой закалки, а сегодняшнее мельтешение просто предосудительно. Тогда, лет двенадцать назад, она, возможно, почла бы своим долгом не опаздывать к началу рабочего дня ни на минуту. Пожалуй, она бы даже высказала кое-кому из молодых легкомысленных особ, насколько важно дорожить временем, отпущенным на труд. Но те времена миновали. И пусть говорят, что она немного ворчлива, но никто не посмеет обязать ее пунктуальностью в отношении настоящего. Для этого настоящее должно заслужить у Галины Степановны подобающее уважение, что крайне маловероятно. Одним словом, Игорь приходил вовремя, лишь изредка опаздывая минут на пять-семь (это само по себе три), Галина Степановна с завидной аккуратностью являлась на двадцать минут позже Игоря, а Старшой на то и Старшой, что мог прийти хоть к обеду, и плевать ему было на укоризненные взгляды этой клячи пожухшей. Охранники незаметно фиксировали минута в минуту опоздания всех сотрудников ниже начальника отдела. Кляча ни о чем подобном и не подозревала. Вся фирма по секрету об этом знала, а кляче никто не пожелал сообщить. Уж больно укоризненными получались у нее взгляды. Если бы хоть немного менее укоризненными получались они, то – рассказали бы непременно. А так – не рассказывали.