Володихин Дмитрий Михайлович. Война обреченных

   Чему-то она там училась и била больно. В самом начале. Я специально дал ей ударить. Два раза. Потом я бил ее, пока она стояла на ногах, а когда упала, – пока пыталась подняться. Потом – пока еще несла борзоту на словах. Потом она обещала слушаться.

* * *

   У Бегнизога я добыл своего первого призрачного. Череп ему снес и почувствовал большое моральное удовлетворение. Все ополчение Мадроша там полегло, а ополчение самого Бегнизога разбежалось. И дружину князя Багура вырезали до единого человека. То есть кто-то из мадрошцев, может, остался в живых, а багуровы люди все там остались. И сам князь Багур с ними остался. Мол, он князь, он людей своих не бросит, ну его и располовинили.
   Мы отошли, да Морское братство отошло кое-как, да шаманы из вольного города Дацгазага. Шаманы там – образина на образине, какие-то скрюченные, мелкие, просто уродцы поганые. Хуже жидов.
   Одним словом, побили нас. Как лепешку говенную сапогом размазали.
   Мы уходим, а один к Рябому прицепился. В смысле, один шаман.
   – Ты-ы-ы-ы-ы… – шипит, пищит, рожи корчит, норовит за одежду ухватить, – ты чуж-о-о-й.
   Рябой ему пинка. А тот взвился, вся его шатия тут как тут, пляшут, подпрыгивают, шипят, чисто дерьмо на сковородке. Этот, первый, сучковатый уродец, язык русский знает, лезет опять:
   – Ты-ы-ы-ы-ы-ы-ы! Н-не… н-нео… неотрекшийся! Да! Уйди! Будем убить! Ты убить будем!
   Мы за стволы. Она за амулеты свои, за магическую дрянь. Чую, быть беде. Настроение у всех поганое, шлепаем, как шавки драные, вцепиться кому-нибудь в глотку очень хочется. Но с шаманами я связываться не стал. То еще дерьмо ходячее. Сую браслет уродцу под нос…
   Он подпрыгнул, как ужаленный. Или как сумасшедший. В смысле, буйный в чистом виде.
   – Ай! – кричит, – ай! Будем уходит вся. Вся моя уходит. Ты будешь тише?
   – Да, – говорю, – я, наследник дома Хамара из великого города Мадраш, буду с тобой тише и не буду громче. Пошел вон, ублюдок.
   Он утрехал с радостными ужимками, и компанию свою с собой прихватил.

* * *

   Обычный был бой где-то между Бегнизогом и Каменными Квадратами. Ничего особенного.
   Мы отступали. Таины – простые, не призрачные, – фукали по нам из магических трубок то «безумным туманом», то «тещиной печкой». Издалека фукали, почти ничего не долетало. Мы тоже вяло постреливали. Насмерть схватываться не хотел никто. Мы устали, их маловато было.
   Тут вдруг прямо из земли вырос огненный фонтан в рост человека. И задвигался. Причем быстро, как всадник, почти как машина. Собой, своим огненным телом, эта хрень сожгла человек десять. Мы стреляем, стреляем, и хоть бы хны. Добралась тварь до воеводы Мангастена, брата князя Тангона. Он тогда, Мангастен этот, командовал арьергардом… Сгорел как свечка, пердануть не успел.
   И тогда мы побежали. Весь арьергард разбежался.
   Это была третья ступень. Земным оружием взять ее невозможно. Вот так.
   Может, надо было убираться тогда. Подобру-поздорову. Я как раз припомнил, что мне Хамар говорил. Не врал, значит. Я еще подумал: собрать бродячих наемников-землян, их тут целые банды, взять штурмом городок какой-нибудь, захватить вербовочные порталы и ходу отсюда… Богатая была идея. Но меня, как последнего мудака, разобрал форс. Как же, репутация, заказчиков до сих пор ни разу не кидал…
   Мудак я был.

* * *

   Рыжая гадина подставила Живчика. Это была тонкая подстава. Мы пятые суток дрались за Каменные квадраты. Резиденция такая у князя Тангона.
   Нас одолевали. Ничего особенного они против нас не применяли. Просто их много было. Охренеть, до чего много. И обычных, и призрачных. Мы дрались, как сумасшедшие, резервы нам с Земли подкидывали. Еще я видел серокожих девок, они, говорят, не с Земли и не с Каура, они с Анзэ. Девки водили жутких, шерстью обросших мордоворотов на цепках. Мордовороты вроде наших орангутанов, только метров пятнадцать ростом. Девки ехали в атаку у них на шее, заставляли своих шерстяных открывать какой-то там гребаный третий глаз и всех усыплять. А потом резали сонных. Иногда мордовороты бесились, и девки вгоняли им железные штыри в основание черепа. Я видел: одним ударом молотка – хуяк! – и штырь в башке. Зверюга дохнет моментом.
   Еще были, говорят, металлические маги с Каланнагаадити, но тех я не видел своими глазами ни разу. Врать не буду.
   Так вот, на пятые сутки драки мы отступали к барбакану перед самым мостом. Рыжая прикрывала нас сбоку. Стреляла она будьте-нате. Видела призрачного, когда он Живчику в самую холку зашел, а палить по нему не стала. Потом выстрелила и как бы промазала. Но она бы не промазала, это я говорю. А я знаю все это дело…
   Живчику снесли башку.
   Сучка. Конечно, он лез к ней. Но так, дуром, невсерьез. Просто утомил ее.
   На хрена же она его подставила, стервь? И ведь не докажешь ничего.

* * *

   Она вообще была беспредельщицей.
   Один латинос хотел ее взять силой, так она мало что не далась, а на другое утро его еще нашли с перерезанной глоткой. Ну, это дело не мое.
   Тогда она всем нам сказала – мне, Рябому и Хачику, молодой это был из пополнения, всего неделю протянул… так вот, она и говорит нам:
   – Это урок, парни. Надеюсь, я доступно выразила свою мысль. Мою дырочку не получит никто, пока там не засвербеет. И дам я ее только тому, кто будет мне в этом момент менее всех противен. Ясно?
   Я вижу, у Рябого желваки играют. Того и гляди, бросится рвать ее. Тогда я говорю ей за всех:
   – Закройся. Твои мандавошки никому не нужны.
   Кстати, откуда латинос тот взялся. Империя, наконец, расчухалась и послала своих. А это целая черная орда. В смысле, имперская латная конница… Только посреди конницы шли… м-мать! Танки. Старые какие-то танки. Может, наши. И еще вроде броневиков или бээрдээмов, но уж точно не наши, не русские. Называются «Каскавелы». На них-то и были экипажи латиносов. Не то аргентинцы, не то бразильцы, не то хуй его знает.
   Выбили они таинов из-под Каменных Квадратов. Нам большое облегчение вышло.
   А через два дня Рыжая подрезала их капитана. И все ей сошло с рук.

* * *

   В месяце Бронзовых Колесниц нас, то есть наемные банды, кто остался от вольных городов, перекупило Морское братство.
   Мне эти ребята понравились. Я у них в компании сидел раза три-четыре. Пьют дикое пойло, даже меня забрало. Но друг друга не задевают. «Мы – черные братья», – говорят. «У нас высокая судьба», – говорят.
   И норовят заразить своим морским нравом. Песни горланят. Как хорошо быть ничьим, ходить под звездами по морю и ценить жизнь в копейку. Мол, они никаким хозяевам подчиняться не желают. Мол, каждый сам себе голова. Смерти бояться не стоит, наоборот, стоит желать смерти за братьев своих, в бою, с оружием в руках. И двадцать пьяных глоток орало: «…в смерти видим мы свой триумф!» В последнем куплете: «Гибели мы желаем, к гибели тянется наша воля!»
   А потом еще другую песню. Как последний моряк, весь пылая «волшебным огнем» на последнюю землю выволок последний корабль, а потом из корабля вырос город, и этот гребаный город дал жизнь счастливому народу. Красиво они тут заливают…
   Таинов Морское братство ждало, им нравилось думать: вот, мол, подохнем как герои.
   Лучшие люди, в общем-то, изо всех, кого я тут видел.

* * *

   Я бы ни за что не завербовался на Каур. Но так карта выпала. Король-дама-король-туз… Перебор.
   Мне сорок четыре. Для моего ремесла – не оптимальный возраст. Руки не те. Глаза не те. Вот раз я попал на бабки. Так бывает иногда. Надо было уходить. И я понял: все, я врос в место. У меня ничего нет, только бабки, да навык рабочий, да квартира, но ее придется бросить. А навык… старею я. Есть еще связи, но если перебираться на другое место придется, то связи мои – псу под хвост. Стабильные заказчики закончатся. Едрена мать.
   Как-то я колебался.
   Но тут как раз умер мой Обормот. Просто от старости умер. У него уже когти выпадали, такой дряхлый был. И не сдох он, а умер. Я не могу про него сказать: сдох. Это же… такой… да мать твою.
   У меня была одна наколочка старая. Адресочек. Только я не очень въехал, как и что. На какое дело подписывают. Поторопился. Старею.
   А впрочем, кормят здесь как надо. Бабло есть. Контракт задвинем, и бабла вообще хватит на две жизни. Мы тут им в о как нужны.

* * *

   Я еще на Великих Мхах заметил, а у Каменных Квадратов все в точности подтвердилось. Рябой – особенный. С ним какая-то непонятная дрянь связана. Теперь-то я уж въехал кой во что. А тогда только и почуял: особенный человек.
   Когда он стрелял, то было все нормально. Гниды лезли под пули, мы их клали, сколько выйдет… Но! Если Рябой не стрелял почему-то, и тесака у него в руке не было, словом, он просто стоял без ни хрена, то ни один таин к нам не лез.
   Полбеды. Если только это – я б его считал полезным человеком, блин, да и все тут. Конечно, полезным. Какая бы похабель в нем не сидела. Но местным шаманам он крепко не полюбился. У них все на хрен срывалось, когда какой-нибудь сучок принимался колдовать хоть метрах в тридцати от Рябого. Просто все в жопу шло. Скисала магия.
   Один раз пришел к нам имперский белый маг. Поглядел на Рябого и аж в лице изменился.
   – Тебе здесь не место…
   И давай бормотать свою магическую хуетень вполголоса. А я уже кое-какие слова понимал, слушаю – ба! Он от Рябого моего защиту строит.
   А Рябой ему и говорит:
   – Пош-шел ты! Указчик нашелся.
   Но тут я влез.
   – Рябой, – говорю, – слушай-ка меня. Я больше твоего знаю. Поверь мне, ты тут пропадешь не за хрен. Именно ты, Рябой. Я, Рыжая, Хач, все мы – другое дело. А ты пропадешь. Этот уебок правду говорит, хоть и уебок. Тебе тут точно не место.
   Рябой плюнул и отвечает:
   – Устал я от этой войны, Мосел. Я вообще от войны устал.
   Значит, поняли мы друг друга.
   Отвели его к порталу и дали пинка под зад. На Землю. Контракт, понятно, не оплатили. С-суки.

* * *

   …рыжая Настя подгребла ко мне, когда я был на выходе из похмелья. Никогда не испытывал особого похмелья, а тут вот заморочило. Блевать хочется и голова болит, как будто какая-то сволочь дырявит ее электродрелью. Но вот я выпил браги и почувствовал себя лучше. Ровно на полдрели. Вышел из палатки – поискать, у кого еще найдется приличного хлебова, потому что если уж начал поправляться, то надо поправиться до конца.
   Тут она как раз меня и подцепила.
   – На! – говорит.
   И во фляжке у нее неразбавленный спирт. Земной. Местное говно такого градуса ни за что не даст.
   Я поперхнулся.
   – Т-твою-то рас… Рыжая, предупреждать надо.
   Смеется.
   Я подумал и хлебнул еще чуток. И еще чуток.
   В голове развиднелось.
   – Мосел, – говорит она мне, – сделай милость, если ты не занят, выеби меня, пожалуйста.
   – Засвербело?
   – Засвербело.
   Я припомнил, какая она стерва и отброс, какую она кашу нам делала, и как Живчику въехала по яйцам, и как меня обматерила, и как Живчика сдала таинам у Каменных Квадратов, и как она всех нас презирала, просто ни во что не ставила. Мне захотелось съездить ей по харе. Или ногой – в лобок. Чтоб хоть один раз хоть одна баба узнала, как это больно. Или просто послать ее на хрен и отвернуться. Мол, ищи ебарей, где хочешь.
   Но я, конечно, не стал отказываться и выеб ее.

* * *

   В месяце Быстрой Воды опять нас оттеснили к Каменным Квадратам. И такое чувство было, что все, хана. Сил нет. Выдохлась Империя. А князь Тангон еще раньше выдохся. А мы подавно выдохлись. Пополнения – рекой, а все сгорает в один присест. Вот, Хачика заживо сварили «тещиной печкой».
   Тангон закрылся в своей цитадели и принялся вызывать Древних Хозяев. Хотя бы одного. На защиту их верных рабов…
   Говорят, Молодых Хозяев уже вызывали имперские маги. Те, сучья масть, на драку не вышли. Понимают.
   Вызывали Древнего странно. Сначала заревели трубы, и ревели они с полчаса. Стены крепости – а они высоченные, до половины какой-то дурью, вроде иероглифов, исписанные, сочиться начали зеленой жижей. И от нее воняло так, что просто с ног валило. Двое ребят умерли от вони. У Рыжей кровь из ушей пошла. Мне блевануть захотелось. Короче, полчаса ревело и сочилось, потом со стен стали сбрасывать трупы. Жертвы, наверное. На Кауре это любят. Одновременно целая толпа принялась звать хором… хрен знает кого. Язык другой, не мадрошский. А я и мадрошский-то знал с грехом пополам. Длинная фраза, разобрал одно последнее слово: «…фтагн». А какой «фтагн», кому «фтагн», хрен его знает.
   Так повторялось несколько раз.
   К вечеру где-то в полукилометре от меня земля разверзлась, и оттуда хлынуло целое болото зеленой жижи. Ребята сразу легли: у самой земли не так воняет. Из жижи вылез урод – всем уродам урод. У меня от него глаза заломило, смотреть больно, и я все-таки проблевался. Чешуйчатый он, из головы щупальца растут, весь искореженный, вывернутый, вроде рабочей части у штопора… И – здоровый. Как стадион. С-сучара.
   Первым делом Чешйчатый распахал позиции таинов. Прошел, будто нож сквозь масло, не заметил копошения под собой. Дальше погреб. Я в ту сторону поглядел, куда Чешуйчатый направлялся. Ничего там особенного не было. Море вонючих таинов и марево какое-то у самого горизонта. Рыжая спросила у шамана, как раз шаман на нас набрел, к чему там марево, будто простыня с неба свесилась… Шаман пригляделся, побелел и завыл, башку руками обхватив.
   Оказалось – это новые Хозяева. Которым люди не нужны. И сейчас они сломают Древнего Хозяина как щепку…
   – Так вот ты какая, четвертая ступень! – шутит моя Рыжая.
   Все было херово. И только мы с моей девочкой исправно друг друга имели. Вроде часового механизма: раз – вечером, раз – утром, раз – вечером, раз – утром, раз – вечером, раз – утром. Она показалась мне человеком. Не только что вот – стерва, а все-таки человек. Мягче стала. Я ей тоже занадобился. Да все нормально у нас было.
   От меня к ней какая-то, черт, веревочка потянулась. Не знаю, как сказать. Какая-то, хрен, ниточка. Был – я. И она была – она. А тут мы – двое. Все время. И венчик над нами брезжит непонятный.
   А что за венчик – хуй проссышь.

* * *

   Убили Чешуйчатого. И нас всех разогнали. Была последняя, наверное, большая армия у Каменных Квадратов. Была – и нету. Все рассыпалось. Черешня в розницу. Император ушел в Ханган, столичный город такой у них. С ним – кое-кто. А другие кое-кто попрятались. Еще мы были, наемники. Три девочки с Анзэ, нас неполных двадцать четверок. И Морского братства человек с двести или вроде того.
   В общем, драпали мы. И наемники, и Братство. Дошли до пригородов Мадроша. Там порт был. Хороший, большой порт, только все там в беспорядке, полный мандец.
   Таины нам на пятки наступали. Братство вылезло на маленький остров, где маяк. Рядом с молом. Наемников оттеснили на мол. Узкая каменная полоса, с трех сторон море. Я думал – все, передохнем за полчаса все. И лучше б так и было. Считай, везение выпало бы мне, только я еще не понимал.
   Мы деремся из последних сил.
   Однако вышла нам подмога с Островного маяка. Моряки там нашли арсенал баллист, и давай гвоздить по таинам… Очень хорошо.
   Таины расступились. Прямо на нас прет огненный фонтан. И еще один – по морю, над волнами – свечечкой плывет к Островному маяку. Тут новая для меня вещь выяснилась. Оказывается, шерстяные образины третью ступень укладывать могли. Запросто. И девочки серенькие уложили гадину. Так я и не понял, чем они ее достали.
   Но у Братства ни одной такой образины не было. И второй огненный фонтан туда доплыл. Вижу: запалил гребаный ублюдок баллисты. А потом и ребят жечь принялся. Вот, кто-то уже горит. Другие в море прыгают.
   И только человек десять сбились в кучку и надрывают глотки: «В смерти видим мы свой триумф!»
   Ебиттвою…
   Остаток наемной армии, всего человек сорок, ссыпался с мола. Мы хотели уйти в лес и пробиваться к Дацгазагу. Там, говорят, кто-то еще сопротивлялся. Встали на ночь у самой опушки.
   Харчей не было. Воду пить из реки не стали, там какая-то магическая зараза. Костров разжигать я не велел. Ребята меня послушались, я у них вроде стал за страшого. Браслет у меня, они думали – может, поможет это им как-то. Местные – почти везде – браслет дома Хамара уважали. То ли просто очко играло – связываться.
   Рыжая пошла в караул.
   Я заснул.
   Шум.
   Просыпаюсь. И тут меня отправляют в нокаут какой-то гребаной железякой в челюсть. Отоварили как кота помойного. Все, отключился я тогда, короче.

* * *

   Утром лежу, руки-ноги связаны, в пасти вонючая тряпка. Челюсть ноет. Нога больная не так подвернулась и тоже ноет. Говно какое. Рядом лежит Рыжая. Той же амуницией опутана.
   Вижу, приходят призрачные, а с ними простые таины. Уводят наших, кто еще жив, попарно. Что за хрень такая?
   Я не думал тогда ни о чем. Убьют, и ладно. Я смерти не боюсь, я срать бы хотел на смерть. Подохну, и мытарства мои кончатся, буду тихо гнить, червячков глазами своими подкармливать. Да что мне!
   Мне тогда втемяшилось, что ничего я не боюсь, и на все забил. Мол, конец, так конец. И весь мир я посылаю на хер. Спокойно посылаю, злости во мне нет, а есть только тупая усталость. Я устал, ребята, мне все равно. Мне поебать, как там карта ляжет.
   Но зря я это так. Выходит, не совсем одеревенел.
   Пришел призрачный, ко мне наклонился и говорит:
   – Ты будешь драться с ней, – показывает на Рыжую, – выживет из вас один. И кто выживет, того и отпустим. Ясно тебе?
   Тут он вынул тряпку у меня из пасти.
   Я гляжу на него, не киваю, ни слова не говорю, даже не мигаю. Пошел бы он, тварь!
   – Добавить что-то хочешь?
   Я молчу.
   – Будем считать, понял. Развяжите его.
   И простые таины принялись меня развязывать.
   Только тут я сообразил, с кем буду драться. Кого мне надо убить. Как же так? Почему – ее? Почему не кого-нибудь другого? Да я не могу… Я же ее… Мы же с ней…
   – Дайте другую! То есть… другого…
   Призрачные поворачивается ко мне, смотрит внимательно. Читает что-то у меня на лице. Ну, думаю, смилостивится. Понял. Смилостивится, да. Не такая же он сволочь бесчеловечная.
   – Нет.
   – Я не буду драться.
   – Будешь. Я сказал «нет», и решения своего не изменю.
   Склонился над Рыжей. Тихо спросил что-то. Рыжая, как только у нее вынули кляп, тут же плюнула ему в рожу и крикнула:
   – Сука!
   Мы поднимаемся. Нас ведут под белы руки, не рыпнешься. Она мне говорит:
   – Жалко. Мне очень не хочется тебя убивать. Ты… вроде родного. Смешно, Мосел…
   – Да. Мне тоже не хочется, Настя.
   Нас привели к площадке, посыпанной песком. А песок хоть и заровняли вот только-только, но красные пятна кое-где виднеются. Заставили раздеться догола. Запустили в круг.
   Мы убивали друг друга, как умели. Она выбила мне глаз, и глаз вытек. Потом. А тогда я ее все-таки прикончил. Шею свернул.
   И страшное было у меня чувство: я ломаю ей хрящи, она хрипит, мне худо, и надо доделать дело, иначе ослабею и самому каюк. А руки дрожат. Руки мои, хреновы мои руки – дрожат. Рукам головенку ее скручивать не хочется. Рукам хочется жизнь ей оставить, спасти ее, бля, хочется рукам. И я даже на секунду ослабил… а!
   Убил я ее. Так убивал, будто убивал самого себя. Как будто себя ломал, и свое же сердце, говенное вонючее сердце свое, сапогом давил. Рассказать невозможно.

* * *

   Они подрезали мне какую-то мышцу на ноге. В смысле, таины. Я стал совсем хромым. Немощный обмылок. Такого прикончить – только измазаться.
   Подрезали и отпустили.
   Принялся я скитаться и большие дороги обходил. Меня бы все—таки прикончил кто-ниубдь, как раз жратвы не стало, человеческое мясо в цену вошло. Но я прятался. Находил себе подходящие берлоги. Воровал. Убил одного нашего, отобрал автомат с тремя обоймами. Патроны берег.
   Жить бы мне уже не надо, но инстинкт самосохранения работает исправно. Не дает убить меня. Все вокруг умирают, а я жив.
   Добрался за неделю до Дацгазага. Город – целый. Как-то обошли его пока. Таинские банды вокруг шастают, а главные силы еще не пришли. Дают пожить чуток. Напоследок. В двух днях пути – вольный город Дуднам. Вернее, все, что от него на хрен осталось. Земля, камень, бронза, живая плоть и странная, стеклом застывшая вода, сварены в одном месиве. Был город, а стал узелок из таких струек, которые бывают, когда из пачки нежирного творога содержимое давишь на тарелку… Только очень большие струйки. Вот посередине узелка – половина крепостной башни. А вот свинья. А вот тело, похоже на вывернутого наизнанку жука размером с небоскреб, и глаза у него – разбитые зеркала по дачному пруду размером… Кажется, Молодому Хозяину, одному из тысячи девятисот девяносто восьми тварей, владевших Кауром, выпустили его похабные потроха. Жаль, не я. Тот, кто убил его, видать, еще гаже.
   А Дацгазаг живет полной жизнью. Гребаные кабаки по вечерам до отказа набиты. Шлюхи на каждом углу. По браслету моему, встречали меня тут как большого человека. Накормили. Отмыли. хотели дать бабу, но я отказался. Потом отвели к вербовочному порталу. Смотри-ка, работают еще…
   Я мог уйти на Землю. Твою мать, я мог уйти на Землю. И они хотели, чтоб я ушел. Я там лишний. Еще один никому не нужный свидетель протухания их обреченного мира.
   Но кем бы я был на Земле? Контракт сгорел, и я нищ. Кроме того, я калека. Хромой и полуслепой. Кому я нужен на Земле? Я и там лишний. Я лишний всем, и себе в том числе.
   Пусть кормят меня, пусть поят вином. Пусть кормят хорошо, пусть лечат. И я еще разок выцелю чью-нибудь образину и вышибу ей мозги свинцовой пулькой. Пусть это будет моя последняя драка. Мне насрать. Я не вернулся.
   И я не вернусь.
   Но мне жалко Землю. Мать моя где-то там еще жива. В чем беда у тутошних? Нет надежды, нет пощады, нет милости. Нет выбора. И некуда бежать. Обреченные. Отдались хозяевам, думали – будет лучше. И – нет выбора… Я написал кой-что. Пусть отправят на Землю. Без меня. Там еще есть… вроде Рябого… и просто нормальные люди. Неотрекшиеся. Да. Поймут, наверное. Пусть они до последней возмо…

Москва, 2003