Страница:
Я поинтересовался, как величали мужчину до сегодняшнего дня.
«Элмер Гленвиль Грассо», — ответил он.
«Отлично. Вы, например, можете стать Элмером Уран-3 Грассо. И каждый, кто будет носить в своей фамилии слово „Уран“, автоматически превратится в вашего родственника».
«Что делать, если попадется новоиспеченный родственничек, которого я на дух переносить не буду?»
«Мистер Грассо, я лично буду очень огорчен, если после того, как меня изберут на пост президента, вы не пошлете всех ненавистных вам искусственных родственников подальше со следующими словами: „Катись-ка ты к едрене-фе-не-е-е!“ И знаете, дорогой мистер Грассо, произойдет презабавнейшая штука, — продолжал я, — те самые родственники, в адрес которых вы бросите эти слова, поспешат восвояси и крепко подумают, как бы им стать получше».
«Вы даже представить не можете, насколько реформа облегчит вашу жизнь. Допустим, к вам подошел нищий и просит денег», — говорил я.
«Не понимаю, к чему вы клоните», — сказал мистер Грассо.
«Сейчас поймете. Вы спрашиваете у нищего, как его зовут. Он отвечает, предположим, что его зовут Устрица-19 или Гаичка-1, или что-то в том же роде. А вы ему вежливо в ответ: „Милок, я — Уран-3. У тебя есть 190 тысяч дальних и десять тысяч близких родственников. Ты в этом мире не одинок. А у меня есть свои родственники, заботиться о которых мой святой долг. Так что не обессудь, милок, катись-ка ты подальше к едрене-фе-не-е-е!“
«Элмер Гленвиль Грассо», — ответил он.
«Отлично. Вы, например, можете стать Элмером Уран-3 Грассо. И каждый, кто будет носить в своей фамилии слово „Уран“, автоматически превратится в вашего родственника».
«Что делать, если попадется новоиспеченный родственничек, которого я на дух переносить не буду?»
«Мистер Грассо, я лично буду очень огорчен, если после того, как меня изберут на пост президента, вы не пошлете всех ненавистных вам искусственных родственников подальше со следующими словами: „Катись-ка ты к едрене-фе-не-е-е!“ И знаете, дорогой мистер Грассо, произойдет презабавнейшая штука, — продолжал я, — те самые родственники, в адрес которых вы бросите эти слова, поспешат восвояси и крепко подумают, как бы им стать получше».
«Вы даже представить не можете, насколько реформа облегчит вашу жизнь. Допустим, к вам подошел нищий и просит денег», — говорил я.
«Не понимаю, к чему вы клоните», — сказал мистер Грассо.
«Сейчас поймете. Вы спрашиваете у нищего, как его зовут. Он отвечает, предположим, что его зовут Устрица-19 или Гаичка-1, или что-то в том же роде. А вы ему вежливо в ответ: „Милок, я — Уран-3. У тебя есть 190 тысяч дальних и десять тысяч близких родственников. Ты в этом мире не одинок. А у меня есть свои родственники, заботиться о которых мой святой долг. Так что не обессудь, милок, катись-ка ты подальше к едрене-фе-не-е-е!“
34
Первая головоломка, с которой я столкнулся, как только вступил на пост президента, состояла в том, откуда взять достаточное количество электроэнергии, чтобы обеспечить бесперебойную работу компьютеров, выдававших гражданам новые средние имена. Дело в том, что в стране была острая нехватка топлива.
Я отдал приказ по жалкому подобию армии, которую я получил в наследство от своего предшественника. Приказ состоял в том, чтобы совместными усилиями свезти тонны бумаг из Государственного Архива на электростанцию. Документы были нажиты, в основном, за время правления администрации Ричарда М.Никсона — единственного в своем роде президента, которого «попросили» с занимаемого поста.
Я собственной персоной следил за претворением в жизнь приказа. Я даже не поленился обратиться к солдатам и случайным прохожим с речью прямо со ступеней Архива. Я говорил, что мистер Никсон и его коллеги были сбиты с толку особо опасной разновидностью одиночества.
«Он обещал собрать нас всех воедино, а вместо этого разъединил как нельзя дальше, — сказал я. — А сейчас ему помимо собственной воли все же придется нас объединить.
Здесь, в этом здании, упрятаны концы стольких преступлений, совершенных членами правительства, страдавшими от одиночества, — говорил я, — что на его фасаде должны были бы быть написаны такие слова: «Лучше иметь преступную семью, чем не иметь никакой».
Так-то вот.
В честь радостного события я приказал выпустить для солдат специальный орден. Орден состоял из ленты бледно-синего цвета, на которой держался кружок из пластика.
Я пояснил полушутя-полувсерьез, что синяя лента символизирует «синюю птицу счастья». А на кружке, как вы несомненно догадались, было написано: «Долой одиночество!»
Я отдал приказ по жалкому подобию армии, которую я получил в наследство от своего предшественника. Приказ состоял в том, чтобы совместными усилиями свезти тонны бумаг из Государственного Архива на электростанцию. Документы были нажиты, в основном, за время правления администрации Ричарда М.Никсона — единственного в своем роде президента, которого «попросили» с занимаемого поста.
Я собственной персоной следил за претворением в жизнь приказа. Я даже не поленился обратиться к солдатам и случайным прохожим с речью прямо со ступеней Архива. Я говорил, что мистер Никсон и его коллеги были сбиты с толку особо опасной разновидностью одиночества.
«Он обещал собрать нас всех воедино, а вместо этого разъединил как нельзя дальше, — сказал я. — А сейчас ему помимо собственной воли все же придется нас объединить.
Здесь, в этом здании, упрятаны концы стольких преступлений, совершенных членами правительства, страдавшими от одиночества, — говорил я, — что на его фасаде должны были бы быть написаны такие слова: «Лучше иметь преступную семью, чем не иметь никакой».
Так-то вот.
В честь радостного события я приказал выпустить для солдат специальный орден. Орден состоял из ленты бледно-синего цвета, на которой держался кружок из пластика.
Я пояснил полушутя-полувсерьез, что синяя лента символизирует «синюю птицу счастья». А на кружке, как вы несомненно догадались, было написано: «Долой одиночество!»
35
Утро уже занялось. Жизнь в Национальном парке небоскребов бьет ключом. Притяжение стоит ласкающе-нежное. Но несмотря на этот факт, Мелодия с Изадором сегодня не пойдут сооружать свою погребальную пирамиду.
Мы решили устроить небольшой пикник на самой вершине здания. Последнее время молодые люди ведут себя ужасно компанейски по отношению ко мне. Ведь до моего дня рождения остается всего два дня!
Что за радость!
Больше всего на свете они любят дни рождения!
Мелодия ощипывает цыпленка, которого утром доставил раб Веры Бурундук-5 Дзаппа. Кроме цыпленка раб принес еще две буханки хлеба и два литра густого пива. Жестами он указал нам на ценность своего визита. Он приложил к соскам бутылки, будто хотел этим сказать, что нацедил густое пиво прямо из собственной груди.
Мы посмеялись. Мы дружно похлопали в ладоши.
Да, вот и в моей памяти всплыл из потока голубой мечты, что называлась жизнью, знаменательный денек. В тот день я как раз получил пространное письмо от президента своей страны. Если помните, президентом был я сам. Я ничем не отличался от рядовых сограждан и, как на иголках, ожидал приговора компьютера. Мне не терпелось узнать, какое же он выдаст мне новое имя.
Мой президент поздравлял меня по случаю вручения нового имени. Он просил, чтобы я не забывал ставить это имя в своей подписи, а также поместил его на почтовом ящике, на листах печатных заготовок, в адресном справочнике… Он сообщал, что в основе выбора имени лежал безукоризненный принцип чистой случайности. Имя не содержало в себе ни малейшего намека на мой характер, внешность или прошлое.
В обманчиво-панибратской манере мой президент предлагал мне целый ряд идиотских примеров, как бы я мог проявить заботу о новых искусственных родственниках: а именно, поливать во время их отпуска комнатные растения, присматривать за детьми, чтобы дать возможность немного развлечься, порекомендовать действительно хорошего зубного врача, отправить за них письмо, сопровождать во время пугающего визита к врачу, навещать в тюрьме или больнице, составить компанию для просмотра фильма ужасов.
Так-то вот.
Между прочим, мое новое имя привело меня в неописуемый восторг. Я приказал немедленно перекрасить Овальный зал Белого дома в бледно-желтый цвет. Сделал я это для того, чтобы подчеркнуть свое превращение в Нарцисса.
Да, вот и когда я отдавал своему личному секретарю Гортензии Щука-13 Мак Банда распоряжение о покраске, перед нами как из-под земли вырос мойщик посуды из кухни Белого дома. Было видно, что он явился по очень щепетильному вопросу. Он так сильно волновался, что слова застревали у него в горле.
Когда ему все-таки удалось справиться со своей нерешительностью и членораздельно изложить суть дела, я поспешил заключить его в свои объятия.
Он поднялся из чадных недр, чтобы отважно сообщить мне, что, как и я сам, он получил имя Нарцисс-2.
«Брат мой!» — воскликнул я.
Мы решили устроить небольшой пикник на самой вершине здания. Последнее время молодые люди ведут себя ужасно компанейски по отношению ко мне. Ведь до моего дня рождения остается всего два дня!
Что за радость!
Больше всего на свете они любят дни рождения!
Мелодия ощипывает цыпленка, которого утром доставил раб Веры Бурундук-5 Дзаппа. Кроме цыпленка раб принес еще две буханки хлеба и два литра густого пива. Жестами он указал нам на ценность своего визита. Он приложил к соскам бутылки, будто хотел этим сказать, что нацедил густое пиво прямо из собственной груди.
Мы посмеялись. Мы дружно похлопали в ладоши.
Да, вот и в моей памяти всплыл из потока голубой мечты, что называлась жизнью, знаменательный денек. В тот день я как раз получил пространное письмо от президента своей страны. Если помните, президентом был я сам. Я ничем не отличался от рядовых сограждан и, как на иголках, ожидал приговора компьютера. Мне не терпелось узнать, какое же он выдаст мне новое имя.
Мой президент поздравлял меня по случаю вручения нового имени. Он просил, чтобы я не забывал ставить это имя в своей подписи, а также поместил его на почтовом ящике, на листах печатных заготовок, в адресном справочнике… Он сообщал, что в основе выбора имени лежал безукоризненный принцип чистой случайности. Имя не содержало в себе ни малейшего намека на мой характер, внешность или прошлое.
В обманчиво-панибратской манере мой президент предлагал мне целый ряд идиотских примеров, как бы я мог проявить заботу о новых искусственных родственниках: а именно, поливать во время их отпуска комнатные растения, присматривать за детьми, чтобы дать возможность немного развлечься, порекомендовать действительно хорошего зубного врача, отправить за них письмо, сопровождать во время пугающего визита к врачу, навещать в тюрьме или больнице, составить компанию для просмотра фильма ужасов.
Так-то вот.
Между прочим, мое новое имя привело меня в неописуемый восторг. Я приказал немедленно перекрасить Овальный зал Белого дома в бледно-желтый цвет. Сделал я это для того, чтобы подчеркнуть свое превращение в Нарцисса.
Да, вот и когда я отдавал своему личному секретарю Гортензии Щука-13 Мак Банда распоряжение о покраске, перед нами как из-под земли вырос мойщик посуды из кухни Белого дома. Было видно, что он явился по очень щепетильному вопросу. Он так сильно волновался, что слова застревали у него в горле.
Когда ему все-таки удалось справиться со своей нерешительностью и членораздельно изложить суть дела, я поспешил заключить его в свои объятия.
Он поднялся из чадных недр, чтобы отважно сообщить мне, что, как и я сам, он получил имя Нарцисс-2.
«Брат мой!» — воскликнул я.
36
Неужели, скажете вы, у новой социальной программы не было ни одного противника? Почему же, конечно, были и противники. И в точности так, как и предсказали когда-то мы с Элизой, мои враги настолько ополчились против создания искусственных разветвленных семей, что сами сплотились в разношерстную искусственную разветвленную семью.
Они нацепили свои отличительные значки и продолжали их носить даже после того, как я официально вступил на пост президента. А надпись на значках была предопределена с роковой неизбежностью. Она гласила: «Одинок, слава Богу!»
Даже когда моя собственная жена, урожденная Софи Ротшильд, нацепила этот значок, я не мог удержаться от смеха.
Так-то вот.
Получив вышеупомянутое письмо от своего президента, которым являлся я сам, Софи пришла в бешенство. В письме сообщалось, что она больше не является одной из представительниц рода Ротшильдов. Она стала полноправным членом семейства Земляной орех-3. Повторяю: мне было очень жаль, но я не мог удержаться от смеха.
Несколько недель Софи медленно закипала. А потом, в один из дней, когда стояло особенно сильное притяжение, она на четвереньках вползла в Овальный зал. Она хотела сообщить, что ненавидит меня. Я не был ни капельки уязвлен.
Я уже неоднократно говорил, что не питал на свой счет никаких иллюзий. Я понимал, что навряд ли представляю из себя подходящий материал, из которого лепятся счастливые браки.
Софи не пришлось задирать голову, чтобы заглянуть мне в глаза. Подобно ей, я распластался на полу, упершись подбородком в подушку. Я читал интересный репортаж о событиях в Урбане, штат Иллинойс. Я не мог посвятить ей все свое внимание, поэтому она спросила: «Что ты там такое нашел, что тебя волнует больше, чем я?»
«Видишь ли, — сказал я, — вот уже много лет я считал, что являюсь единственным американцем, которому за последние годы посчастливилось разговаривать с китайцами. Но это уже не так. Недель около трех тому назад китайская делегация нанесла визит вдове физика из Урбаны».
«Ни за что не позволю себе отнимать твое драгоценное время, — сказала она. — Наверное, тебе китайцы ближе, чем я».
На последнее рождество я подарил ей инвалидное кресло на колесах, чтобы она могла передвигаться в нем по Белому дому в дни с сильным притяжением. Я поинтересовался, почему она не пользуется креслом. «Мне ужасно грустно видеть, как ты ползаешь по земле».
«Но ведь я — Земляной орех, — сказала она. — А Земляным орехам не пристало отрываться от земли. Они и славятся-то низостью своего положения. Дешевле дешевого, ниже самого низкого!»
Мне казалось делом принципиальным не разрешать менять выданные правительством новые имена. На столь раннем этапе это могло погубить все мероприятие. Наверное, все же не стоило мне быть таким буквоедом. Ведь разрешены же сегодня любые замены и на Острове смерти, и в остальных местах. И это не принесло никакого вреда. Но с Софи я обошелся жестоко. «Ты, конечно, хочешь быть Софи Орел или Софи Бриллиант», — сказал я.
«Я хочу остаться Софи Ротшильд», — сказала она.
«Тогда тебе лучше отправиться в Мачу Пикчу, — сказал я. — Туда стянулась почти вся твоя кровная родня».
«Неужели тебе доставляет садистское удовольствие, — сказала она, — видеть, что я породнилась с грязными незнакомцами, которые выползают из зловонных дыр, как клещи, чтобы доказать свою любовь? Выползают, как сороконожки! Как слизни! Как черви!»
«Будет тебе, будет».
«Когда в последний раз ты удосужился посмотреть дальше своего носа? Неужели ты не понимаешь, какой устроил балаган?» — спросила она.
Все обозримое пространство за оградой Белого дома заполонили люди, которые претендовали быть моими искусственными родственниками или искусственными родственниками Софи.
Помню, были там два карлика. Они держали лозунг, на котором было написано: «Расцветаем, как цветы, когда нами правишь ты!»
Была там одна женщина. Она напялила армейскую куртку прямо поверх алого вечернего платья. На голове ее красовался кожаный авиационный шлем устаревшего образца, защитные очки и прочая экипировка.
Женщина раскачивала на шесте табличку с надписью «Ореховое масло».
«Софи, — сказал я, — это еще не вся Америка. И ты ничуть не ошиблась, когда обозвала этих людей сороконожками, клещами и червями. У них за всю жизнь не было ни одного захудалого друга, ни единого родственника. Им оставалось одно: думать, что по ошибке они попали не в ту Вселенную, потому что даже самая последняя тварь не хотела иметь с ними ничего общего».
«Я ненавижу их», — сказала Софи.
«Безобидное занятие, — сказал я. — Ненавидь себе на здоровье. Я счастлив, что сделал то, что мог. И от одной мысли, Софи, что все эти люди собрались за оградой, у меня теплеет на сердце. Словно испуганных муравьев, новые гуманные законы выманили их из зловонных нор. Как слепые, блуждают они в поисках долгожданных братьев и сестер. Их дарит нам президент, дарит прямо из государственных социальных фондов».
«Ты сошел с ума».
«Возможно. Но это не галлюцинация. Я вижу наяву, как за оградой эти несчастные находят друг друга. И на наших глазах после мучительных лет пребывания, как ты изволила заметить, под личиной сороконожек, клещей, слизняков и червей, они превратятся в людей».
Так-то вот.
Они нацепили свои отличительные значки и продолжали их носить даже после того, как я официально вступил на пост президента. А надпись на значках была предопределена с роковой неизбежностью. Она гласила: «Одинок, слава Богу!»
Даже когда моя собственная жена, урожденная Софи Ротшильд, нацепила этот значок, я не мог удержаться от смеха.
Так-то вот.
Получив вышеупомянутое письмо от своего президента, которым являлся я сам, Софи пришла в бешенство. В письме сообщалось, что она больше не является одной из представительниц рода Ротшильдов. Она стала полноправным членом семейства Земляной орех-3. Повторяю: мне было очень жаль, но я не мог удержаться от смеха.
Несколько недель Софи медленно закипала. А потом, в один из дней, когда стояло особенно сильное притяжение, она на четвереньках вползла в Овальный зал. Она хотела сообщить, что ненавидит меня. Я не был ни капельки уязвлен.
Я уже неоднократно говорил, что не питал на свой счет никаких иллюзий. Я понимал, что навряд ли представляю из себя подходящий материал, из которого лепятся счастливые браки.
Софи не пришлось задирать голову, чтобы заглянуть мне в глаза. Подобно ей, я распластался на полу, упершись подбородком в подушку. Я читал интересный репортаж о событиях в Урбане, штат Иллинойс. Я не мог посвятить ей все свое внимание, поэтому она спросила: «Что ты там такое нашел, что тебя волнует больше, чем я?»
«Видишь ли, — сказал я, — вот уже много лет я считал, что являюсь единственным американцем, которому за последние годы посчастливилось разговаривать с китайцами. Но это уже не так. Недель около трех тому назад китайская делегация нанесла визит вдове физика из Урбаны».
«Ни за что не позволю себе отнимать твое драгоценное время, — сказала она. — Наверное, тебе китайцы ближе, чем я».
На последнее рождество я подарил ей инвалидное кресло на колесах, чтобы она могла передвигаться в нем по Белому дому в дни с сильным притяжением. Я поинтересовался, почему она не пользуется креслом. «Мне ужасно грустно видеть, как ты ползаешь по земле».
«Но ведь я — Земляной орех, — сказала она. — А Земляным орехам не пристало отрываться от земли. Они и славятся-то низостью своего положения. Дешевле дешевого, ниже самого низкого!»
Мне казалось делом принципиальным не разрешать менять выданные правительством новые имена. На столь раннем этапе это могло погубить все мероприятие. Наверное, все же не стоило мне быть таким буквоедом. Ведь разрешены же сегодня любые замены и на Острове смерти, и в остальных местах. И это не принесло никакого вреда. Но с Софи я обошелся жестоко. «Ты, конечно, хочешь быть Софи Орел или Софи Бриллиант», — сказал я.
«Я хочу остаться Софи Ротшильд», — сказала она.
«Тогда тебе лучше отправиться в Мачу Пикчу, — сказал я. — Туда стянулась почти вся твоя кровная родня».
«Неужели тебе доставляет садистское удовольствие, — сказала она, — видеть, что я породнилась с грязными незнакомцами, которые выползают из зловонных дыр, как клещи, чтобы доказать свою любовь? Выползают, как сороконожки! Как слизни! Как черви!»
«Будет тебе, будет».
«Когда в последний раз ты удосужился посмотреть дальше своего носа? Неужели ты не понимаешь, какой устроил балаган?» — спросила она.
Все обозримое пространство за оградой Белого дома заполонили люди, которые претендовали быть моими искусственными родственниками или искусственными родственниками Софи.
Помню, были там два карлика. Они держали лозунг, на котором было написано: «Расцветаем, как цветы, когда нами правишь ты!»
Была там одна женщина. Она напялила армейскую куртку прямо поверх алого вечернего платья. На голове ее красовался кожаный авиационный шлем устаревшего образца, защитные очки и прочая экипировка.
Женщина раскачивала на шесте табличку с надписью «Ореховое масло».
«Софи, — сказал я, — это еще не вся Америка. И ты ничуть не ошиблась, когда обозвала этих людей сороконожками, клещами и червями. У них за всю жизнь не было ни одного захудалого друга, ни единого родственника. Им оставалось одно: думать, что по ошибке они попали не в ту Вселенную, потому что даже самая последняя тварь не хотела иметь с ними ничего общего».
«Я ненавижу их», — сказала Софи.
«Безобидное занятие, — сказал я. — Ненавидь себе на здоровье. Я счастлив, что сделал то, что мог. И от одной мысли, Софи, что все эти люди собрались за оградой, у меня теплеет на сердце. Словно испуганных муравьев, новые гуманные законы выманили их из зловонных нор. Как слепые, блуждают они в поисках долгожданных братьев и сестер. Их дарит нам президент, дарит прямо из государственных социальных фондов».
«Ты сошел с ума».
«Возможно. Но это не галлюцинация. Я вижу наяву, как за оградой эти несчастные находят друг друга. И на наших глазах после мучительных лет пребывания, как ты изволила заметить, под личиной сороконожек, клещей, слизняков и червей, они превратятся в людей».
Так-то вот.
37
Как и следовало ожидать, не долго думая, Софи развелась со мной и смылась в новое государство, которое образовалось в Мачу Пикчу, в Перу, предусмотрительно захватив с собой драгоценности, меха, картины, золотые слитки и т.п.
Я успел сказать ей напоследок, если мне не изменяет память, следующие слова: «Неужели ты не можешь подождать, пока мы не совершим составление семейных справочников? Вот увидишь, и в твоем семействе окажется много выдающихся женщин и мужчин».
«В моей семье уже есть сколько угодно выдающихся женщин и мужчин, — ответила она. — До свидания».
Чтобы довести до конца издание семейных справочников, нам еще раз пришлось свозить бумаги из Государственного Архива на электростанцию.
Но все равно мы были не в состоянии выдать на руки всем гражданам личные семейные справочники. Зато нам удалось снабдить ими каждое здание законодательного органа штата, каждую ратушу, каждое полицейское управление и каждую публичную библиотеку.
Да, вот и после того, как государство обеспечило граждан справочниками, свободное предпринимательство ухватилось за выпуск семейных газет. Моя газета называлась «Нарциссиум». Газета Софи, которая еще долго продолжала приходить в Белый дом после ее отъезда, называлась «Голос снизу». Как-то на днях Вера рассказывала мне, что у Бурундуков была семейная газета под названием «Хворост». В колонке объявлений помещались объявления родственников, которые предлагали себя в качестве рабочей силы, интересовались, как выгодней поместить капитал, предлагали всякую всячину для продажи. В колонке новостей сообщалось о крупных победах членов семейства, а также помещались предостережения против родственников, которые приставали к несовершеннолетним, мошенничали и т.п. Обязательно имелись списки родственников, которых можно навестить в различных больницах и тюрьмах.
Некоторые печатные органы призывали к созданию семейного жизненного страхования, спортивных клубов и т.п.
Я хорошо запомнил одну любопытную статейку, то ли из «Нарциссиума», то ли из «Голоса снизу», точно не припомню. Так вот, в этой статейке сообщалось, что лучшим оплотом закона и порядка являются высокосознательные семьи. Поэтому в скором времени полностью отпадет нужда в полицейских участках.
«Если вам известен родственник, который нарушает закон, — говорилось в заключение, — не спешите обращаться в полицию. Лучше позовите на подмогу еще штук десять честных родственников».
И тому подобное.
Новорожденные семьи углубились в тщательный самоанализ и, конечно, не замедлили всплыть на поверхность статистические просчеты. Например, оказалось, что все без исключения члены семейства Вечнозеленых имеют отношение к музыке. Трое членов этого семейства были дирижерами крупнейших симфонических оркестров. Вдова из Урбаны, которую посещали китайцы, тоже была членом семейства Вечнозеленых. Она давала уроки игры на фортепиано, чем зарабатывала на жизнь.
Оказалось, что все члены семейства Арбузов на килограмм-другой тяжелее, чем члены других семейств.
Три четверти семейства Бабочек составляли женщины.
И так далее и тому подобное.
Что касается моей собственной семьи, то огромное количество Нарциссов осело в районе Индианаполиса. Там же издавалась наша семейная газета, а ее шапка хвастливо гласила: «Напечатано в Нарциссграде, США».
Так-то вот.
Как грибы после дождя, стали появляться семейные клубы. Я собственноручно разрезал ленточку при открытии клуба Нарциссов в Манхэттене, на 43-й Улице, рядом с 5-й Авеню.
Я успел сказать ей напоследок, если мне не изменяет память, следующие слова: «Неужели ты не можешь подождать, пока мы не совершим составление семейных справочников? Вот увидишь, и в твоем семействе окажется много выдающихся женщин и мужчин».
«В моей семье уже есть сколько угодно выдающихся женщин и мужчин, — ответила она. — До свидания».
Чтобы довести до конца издание семейных справочников, нам еще раз пришлось свозить бумаги из Государственного Архива на электростанцию.
Но все равно мы были не в состоянии выдать на руки всем гражданам личные семейные справочники. Зато нам удалось снабдить ими каждое здание законодательного органа штата, каждую ратушу, каждое полицейское управление и каждую публичную библиотеку.
Да, вот и после того, как государство обеспечило граждан справочниками, свободное предпринимательство ухватилось за выпуск семейных газет. Моя газета называлась «Нарциссиум». Газета Софи, которая еще долго продолжала приходить в Белый дом после ее отъезда, называлась «Голос снизу». Как-то на днях Вера рассказывала мне, что у Бурундуков была семейная газета под названием «Хворост». В колонке объявлений помещались объявления родственников, которые предлагали себя в качестве рабочей силы, интересовались, как выгодней поместить капитал, предлагали всякую всячину для продажи. В колонке новостей сообщалось о крупных победах членов семейства, а также помещались предостережения против родственников, которые приставали к несовершеннолетним, мошенничали и т.п. Обязательно имелись списки родственников, которых можно навестить в различных больницах и тюрьмах.
Некоторые печатные органы призывали к созданию семейного жизненного страхования, спортивных клубов и т.п.
Я хорошо запомнил одну любопытную статейку, то ли из «Нарциссиума», то ли из «Голоса снизу», точно не припомню. Так вот, в этой статейке сообщалось, что лучшим оплотом закона и порядка являются высокосознательные семьи. Поэтому в скором времени полностью отпадет нужда в полицейских участках.
«Если вам известен родственник, который нарушает закон, — говорилось в заключение, — не спешите обращаться в полицию. Лучше позовите на подмогу еще штук десять честных родственников».
И тому подобное.
Новорожденные семьи углубились в тщательный самоанализ и, конечно, не замедлили всплыть на поверхность статистические просчеты. Например, оказалось, что все без исключения члены семейства Вечнозеленых имеют отношение к музыке. Трое членов этого семейства были дирижерами крупнейших симфонических оркестров. Вдова из Урбаны, которую посещали китайцы, тоже была членом семейства Вечнозеленых. Она давала уроки игры на фортепиано, чем зарабатывала на жизнь.
Оказалось, что все члены семейства Арбузов на килограмм-другой тяжелее, чем члены других семейств.
Три четверти семейства Бабочек составляли женщины.
И так далее и тому подобное.
Что касается моей собственной семьи, то огромное количество Нарциссов осело в районе Индианаполиса. Там же издавалась наша семейная газета, а ее шапка хвастливо гласила: «Напечатано в Нарциссграде, США».
Так-то вот.
Как грибы после дождя, стали появляться семейные клубы. Я собственноручно разрезал ленточку при открытии клуба Нарциссов в Манхэттене, на 43-й Улице, рядом с 5-й Авеню.
38
В тот же приезд я впервые посетил манхэттенский «Тринадцатый клуб». Мне и раньше доводилось слышать, что в Чикаго расплодилось множество низкопробных заведений того же порядка. Вот и Манхэттен заимел свое собственное.
Мы с Элизой не были настолько дальновидны, чтобы предусмотреть, что все люди с цифрой 13 в фамилии поспешат сгрудиться в самую большую семью.
Наконец мне предоставился случай по достоинству оценить родной три-бензо-манерамил.
Я спросил у вахтера, можно ли мне зайти посмотреть, как выглядит манхэттенский «Тринадцатый клуб».
«С должным уважением, мистер Президент, — сказал он мне, — но вы-то сами, сэр, — тринадцатый?» — «Нет, — сказал я. — Вы отлично знаете, что нет» — «В таком случае я вынужден сказать вам, сэр, и это мой долг, с глубоким уважением, сэр, не пойти ли вам подальше? Катитесь-ка вы, сэр, к едрене фе-не-е-е!»
Я был в полном экстазе.
Мы с Элизой не были настолько дальновидны, чтобы предусмотреть, что все люди с цифрой 13 в фамилии поспешат сгрудиться в самую большую семью.
Наконец мне предоставился случай по достоинству оценить родной три-бензо-манерамил.
Я спросил у вахтера, можно ли мне зайти посмотреть, как выглядит манхэттенский «Тринадцатый клуб».
«С должным уважением, мистер Президент, — сказал он мне, — но вы-то сами, сэр, — тринадцатый?» — «Нет, — сказал я. — Вы отлично знаете, что нет» — «В таком случае я вынужден сказать вам, сэр, и это мой долг, с глубоким уважением, сэр, не пойти ли вам подальше? Катитесь-ка вы, сэр, к едрене фе-не-е-е!»
Я был в полном экстазе.
39
И вот в то самое время, когда все шло, как по маслу, и американцы были счастливы, как дети, несмотря на то, что государство обанкротилось и, буквально, расползалось по всем швам, так вот, в это самое время, как назло, людей повсеместно стала косить албанская лихорадка. Она за раз уносила миллионы жизней. На Манхэттене же люди стали умирать от «зеленой смерти».
И тут пришел конец нации. Она развалилась на отдельные семьи.
Так-то вот.
О-хо-хо! Все, кому не лень, полезли претендовать на герцогства, царства и тому подобное барахло. Армии стали образовываться повсеместно, повсюду возводились крепости. Кому это может прийти по душе? Такая же напасть, как плохая погода и изменчивое притяжение. Каким только испытаниям не подвергались несчастные семьи!
Очевидно, в тот же период произошло еще одно печальное событие. Однажды ночью притяжение разгулялось настолько, что подорвало основы государства Мачу Пикчу. И вот все его верховные правители вместе с лавками чудес, банками, золотыми слитками, драгоценностями, произведениями искусства доколумбового периода. Оперным театром и божьими храмами кубарем покатились с вершины Анд и оказались в море.
Я плакал.
Какое-то время по старой привычке в Белый дом еще доставлялись различные извещения. А мы, его обитатели, лицом к лицу столкнулись со смертью и ожиданием смерти.
Наша личная гигиена заметно деградировала. Умываться и чистить зубы стало делом случайным. Мужчины отпустили бороды и отрастили волосы до плеч. В каминах горела ясным пламенем мебель, обшивка стен, картинные рамы и т.п. Моего личного секретаря, Гортензию Щука-13 Мак Банди, унесла лихорадка. Моего личного слугу, Эдварда Клубника-4 Кленденста, унесла лихорадка.
Мой научный консультант, доктор Альберт Аквамарин-1 Пятигорски, испускал последний вздох прямо у меня на коленях на полу Овального зала. Он был почти что с меня ростом. До чего же, наверное, здорово смотрелись мы с ним, распростертые на полу.
Он все твердил и твердил: «Что же это такое происходит?»
«Не знаю, Альберт, — сказал я. — Наверное, так лучше — ничего не знать».
«Спроси китайцев!» — успел еще сказать он и отправился к праотцам, как это принято говорить.
Время от времени звонил телефон. Но происходило это крайне редко, и поэтому на звонки отвечал я сам. «Вас слушает Президент», — обычно говорил я.
Бывало, с другого конца провода до меня доносился тоненький, дребезжащий голосок, который сообщал нечто из области мифологии: «Король Мичигана» или «Чрезвычайный правитель Флориды» или «Действующий мэр Бирмингема».
Но недели шли, и звонков становилось все меньше и меньше. Наконец, они и вовсе прекратились.
Меня окончательно забыли.
Так закончилось мое президентство.
Я успел пробыть две трети положенного срока после того, как меня вторично избрали на этот пост.
Параллельно шло к концу и нечто более важное: мои невосполнимые запасы три-бензо-манерамила.
Так-то вот.
Я не решался пересчитать оставшиеся таблетки. Но настал день, когда пересчитывать не было никакой надобности. Они все были передо мной на ладони. Я так привык к этим таблеткам и так многим был им обязан, что мне даже казалось, что вместе с последней окончится и моя жизнь.
Убывали и мои служащие. В конце концов остался всего один. Остальные либо умерли, либо разбрелись кто куда.
Единственный, кто не покинул меня, был мой брат, мой верный Карлос Нарцисс-2 Виллавиченцо, посудомойщик, которого я заключил в объятия, когда он вступил в семью Нарциссов.
И тут пришел конец нации. Она развалилась на отдельные семьи.
Так-то вот.
О-хо-хо! Все, кому не лень, полезли претендовать на герцогства, царства и тому подобное барахло. Армии стали образовываться повсеместно, повсюду возводились крепости. Кому это может прийти по душе? Такая же напасть, как плохая погода и изменчивое притяжение. Каким только испытаниям не подвергались несчастные семьи!
Очевидно, в тот же период произошло еще одно печальное событие. Однажды ночью притяжение разгулялось настолько, что подорвало основы государства Мачу Пикчу. И вот все его верховные правители вместе с лавками чудес, банками, золотыми слитками, драгоценностями, произведениями искусства доколумбового периода. Оперным театром и божьими храмами кубарем покатились с вершины Анд и оказались в море.
Я плакал.
Какое-то время по старой привычке в Белый дом еще доставлялись различные извещения. А мы, его обитатели, лицом к лицу столкнулись со смертью и ожиданием смерти.
Наша личная гигиена заметно деградировала. Умываться и чистить зубы стало делом случайным. Мужчины отпустили бороды и отрастили волосы до плеч. В каминах горела ясным пламенем мебель, обшивка стен, картинные рамы и т.п. Моего личного секретаря, Гортензию Щука-13 Мак Банди, унесла лихорадка. Моего личного слугу, Эдварда Клубника-4 Кленденста, унесла лихорадка.
Мой научный консультант, доктор Альберт Аквамарин-1 Пятигорски, испускал последний вздох прямо у меня на коленях на полу Овального зала. Он был почти что с меня ростом. До чего же, наверное, здорово смотрелись мы с ним, распростертые на полу.
Он все твердил и твердил: «Что же это такое происходит?»
«Не знаю, Альберт, — сказал я. — Наверное, так лучше — ничего не знать».
«Спроси китайцев!» — успел еще сказать он и отправился к праотцам, как это принято говорить.
Время от времени звонил телефон. Но происходило это крайне редко, и поэтому на звонки отвечал я сам. «Вас слушает Президент», — обычно говорил я.
Бывало, с другого конца провода до меня доносился тоненький, дребезжащий голосок, который сообщал нечто из области мифологии: «Король Мичигана» или «Чрезвычайный правитель Флориды» или «Действующий мэр Бирмингема».
Но недели шли, и звонков становилось все меньше и меньше. Наконец, они и вовсе прекратились.
Меня окончательно забыли.
Так закончилось мое президентство.
Я успел пробыть две трети положенного срока после того, как меня вторично избрали на этот пост.
Параллельно шло к концу и нечто более важное: мои невосполнимые запасы три-бензо-манерамила.
Так-то вот.
Я не решался пересчитать оставшиеся таблетки. Но настал день, когда пересчитывать не было никакой надобности. Они все были передо мной на ладони. Я так привык к этим таблеткам и так многим был им обязан, что мне даже казалось, что вместе с последней окончится и моя жизнь.
Убывали и мои служащие. В конце концов остался всего один. Остальные либо умерли, либо разбрелись кто куда.
Единственный, кто не покинул меня, был мой брат, мой верный Карлос Нарцисс-2 Виллавиченцо, посудомойщик, которого я заключил в объятия, когда он вступил в семью Нарциссов.
40
Очень быстро все пришло в упадок. Больше не было надобности корчить умный вид. Поэтому я охотно предавался мании подсчитывать предметы. Сначала я пересчитал планки и жалюзи на окнах. Я сосчитал все вилки, ножи к ложки на кухне. Я точно знал, сколько квадратов было в стеганом одеяле, которое лежало на кровати Авраама Линкольна. Однажды, невзирая на то, что притяжение было среднелегким, я на четвереньках взобрался по лестнице, на ходу пересчитывая столбики в перилах. И тут я заметил, что снизу за мной следит какой-то мужчина.
На мужчине были штаны из оленьей кожи, мокасины и енотовая шапка. В руках он держал ружье.
Но тут к мужчине подошел еще один человек. Он был одет в форму военного летчика той поры, когда я еще не был президентом и существовало такое понятие, как Военно-Воздушные Силы Соединенных Штатов.
«Разрешите, я сам отгадаю, — вслух сказал я. — Сегодня или канун Дня всех святых, или Четвертое июля».
По-видимому, пилот был шокирован запустением, в которое пришел Белый дом. «Что здесь случилось?» — спросил он.
«Одно могу вам сказать, — ответил я, — здесь свершилась история».
«Ужасно».
«Что, не нравится? А попробовали бы вы заглянуть сюда», — сказал я ему, постукивая себя при этом пальцами по лбу.
У них не закралось и тени сомнения, что перед ними сам президент Соединенных Штатов. Я был похож на всех чертей.
Наверное, именно поэтому они не слишком охотно со мной разговаривали. Между собой они тоже не спешили обменяться впечатлениями. Позже выяснилось, что они вообще были не знакомы. Они прибыли в одно и то же время по чистой случайности. Каждый из них имел свое чрезвычайно важное поручение.
Они ходили по всем комнатам Белого дома, пока не наткнулись на моего Санчо Пансу — Карлоса Нарцисса-2 Виллавиченцо, который вдохновенно готовил завтрак из матросских котлет, консервированных копченых устриц и других съедобных вещей, которые ему удалось отыскать. И Карлос привел их ко мне и со всей искренностью, на какую только был способен, пытался убедить их, что я и есть президент, как он выразился, «самого могущественного в мире государства».
Ну и тупица же был этот Карлос!
Человек из пограничных районов доставил мне письмо от вдовы из Урбаны, штат Иллинойс, той, которую пару лет тому назад посетили китайцы. В те времена я по уши был занят делами государственной важности и поэтому не узнал, какого черта хотели от вдовы китайцы.
«Дорогой доктор Свеин, — начиналось письмо. — Я простая, ничем не примечательная женщина, которая живет за счет уроков музыки. Я знаменита лишь тем, что имела счастье быть женой великого физика, родить от него сына, а после его смерти — принимать у себя в доме крошечных гостей из Китая. Один из них сказал мне, что его отец был с вами знаком. Отца его звали Фу Манчу. Этот самый китаец рассказал мне об удивительном открытии, которое сделал незадолго до смерти мой муж, доктор Феликс Боксит-13 фон Петерсвальд. Кстати, мой сын, как и вы, принадлежит к славной семье Нарциссов. Так вот до сегодняшнего дня мы с сыном держали это открытие в строжайшей тайне, потому что свет, который оно проливает на реальное положение людей во Вселенной, мог бы подействовать деморализующе на человеческую психику. Открытие это имеет прямое отношение к тому, что ждет нас после смерти. И, представьте себе, доктор Свеин, нас ничего не ждет, кроме смертельной скуки. Просто язык не поворачивается назвать эту штуку „раем“ или „законным вознаграждением“, или чем-то в том же роде. Здесь уместно название, которое дал мой покойный муж: „индюшатник“. Вы сможете сами убедиться в правильности такого названия.
Короче говоря, доктор Свеин, мой муж открыл способ общения с умершими людьми. Случилось это на территории индюшачьей фермы. Он сам не посвятил ни меня, ни сына, ни кого-либо еще в тайну манипуляции. Но эти китайцы, ведь вы знаете, у них всюду есть свои шпионы! Они каким-то образом все пронюхали. А приезжали они ко мне для того, чтобы полистать дневник покойного мужа и посмотреть кое-что из оставшейся аппаратуры.
Они сами быстро разобрались, что к чему, и не поленились научить нас с сыном проделывать этот мерзкий фокус. Просто так, на всякий случай. Сами они были полностью разочарованы открытием мужа. Для них это тоже было в новинку, но, как они выразились, могло представлять интерес лишь для представителей того, что еще осталось от западной цивилизации. Что бы это могло значить?
Я вручаю это письмо доверенному лицу, которое отправляется в дальний путь, чтобы присоединиться к поселению своих родственников Бериллиев, которое находится в Мериленде, неподалеку от вас.
В своем письме я решила обратиться к вам, как к доктору Свеину, а не как к «мистеру Президенту», ибо это письмо никоим образом не затрагивает интересов государственной важности. Письмо мое носит чисто личный характер и имеет своей целью сообщить вам, что мы при помощи аппарата неоднократно разговаривали с вашей покойной сестрой Элизой. Она просит, чтобы вы обязательно приехали сюда для конфиденциальной с ней беседы.
Заранее рады встрече с вами. Пожалуйста, не обижайтесь на моего сына — вашего искусственного брата Нарцисса-2 фон Петерсвальда, который помимо своей воли говорит грубости и сопровождает их непристойными жестами, причем делает это в «самые неподходящие моменты. Он пал жертвой болезни.
На мужчине были штаны из оленьей кожи, мокасины и енотовая шапка. В руках он держал ружье.
Но тут к мужчине подошел еще один человек. Он был одет в форму военного летчика той поры, когда я еще не был президентом и существовало такое понятие, как Военно-Воздушные Силы Соединенных Штатов.
«Разрешите, я сам отгадаю, — вслух сказал я. — Сегодня или канун Дня всех святых, или Четвертое июля».
По-видимому, пилот был шокирован запустением, в которое пришел Белый дом. «Что здесь случилось?» — спросил он.
«Одно могу вам сказать, — ответил я, — здесь свершилась история».
«Ужасно».
«Что, не нравится? А попробовали бы вы заглянуть сюда», — сказал я ему, постукивая себя при этом пальцами по лбу.
У них не закралось и тени сомнения, что перед ними сам президент Соединенных Штатов. Я был похож на всех чертей.
Наверное, именно поэтому они не слишком охотно со мной разговаривали. Между собой они тоже не спешили обменяться впечатлениями. Позже выяснилось, что они вообще были не знакомы. Они прибыли в одно и то же время по чистой случайности. Каждый из них имел свое чрезвычайно важное поручение.
Они ходили по всем комнатам Белого дома, пока не наткнулись на моего Санчо Пансу — Карлоса Нарцисса-2 Виллавиченцо, который вдохновенно готовил завтрак из матросских котлет, консервированных копченых устриц и других съедобных вещей, которые ему удалось отыскать. И Карлос привел их ко мне и со всей искренностью, на какую только был способен, пытался убедить их, что я и есть президент, как он выразился, «самого могущественного в мире государства».
Ну и тупица же был этот Карлос!
Человек из пограничных районов доставил мне письмо от вдовы из Урбаны, штат Иллинойс, той, которую пару лет тому назад посетили китайцы. В те времена я по уши был занят делами государственной важности и поэтому не узнал, какого черта хотели от вдовы китайцы.
«Дорогой доктор Свеин, — начиналось письмо. — Я простая, ничем не примечательная женщина, которая живет за счет уроков музыки. Я знаменита лишь тем, что имела счастье быть женой великого физика, родить от него сына, а после его смерти — принимать у себя в доме крошечных гостей из Китая. Один из них сказал мне, что его отец был с вами знаком. Отца его звали Фу Манчу. Этот самый китаец рассказал мне об удивительном открытии, которое сделал незадолго до смерти мой муж, доктор Феликс Боксит-13 фон Петерсвальд. Кстати, мой сын, как и вы, принадлежит к славной семье Нарциссов. Так вот до сегодняшнего дня мы с сыном держали это открытие в строжайшей тайне, потому что свет, который оно проливает на реальное положение людей во Вселенной, мог бы подействовать деморализующе на человеческую психику. Открытие это имеет прямое отношение к тому, что ждет нас после смерти. И, представьте себе, доктор Свеин, нас ничего не ждет, кроме смертельной скуки. Просто язык не поворачивается назвать эту штуку „раем“ или „законным вознаграждением“, или чем-то в том же роде. Здесь уместно название, которое дал мой покойный муж: „индюшатник“. Вы сможете сами убедиться в правильности такого названия.
Короче говоря, доктор Свеин, мой муж открыл способ общения с умершими людьми. Случилось это на территории индюшачьей фермы. Он сам не посвятил ни меня, ни сына, ни кого-либо еще в тайну манипуляции. Но эти китайцы, ведь вы знаете, у них всюду есть свои шпионы! Они каким-то образом все пронюхали. А приезжали они ко мне для того, чтобы полистать дневник покойного мужа и посмотреть кое-что из оставшейся аппаратуры.
Они сами быстро разобрались, что к чему, и не поленились научить нас с сыном проделывать этот мерзкий фокус. Просто так, на всякий случай. Сами они были полностью разочарованы открытием мужа. Для них это тоже было в новинку, но, как они выразились, могло представлять интерес лишь для представителей того, что еще осталось от западной цивилизации. Что бы это могло значить?
Я вручаю это письмо доверенному лицу, которое отправляется в дальний путь, чтобы присоединиться к поселению своих родственников Бериллиев, которое находится в Мериленде, неподалеку от вас.
В своем письме я решила обратиться к вам, как к доктору Свеину, а не как к «мистеру Президенту», ибо это письмо никоим образом не затрагивает интересов государственной важности. Письмо мое носит чисто личный характер и имеет своей целью сообщить вам, что мы при помощи аппарата неоднократно разговаривали с вашей покойной сестрой Элизой. Она просит, чтобы вы обязательно приехали сюда для конфиденциальной с ней беседы.
Заранее рады встрече с вами. Пожалуйста, не обижайтесь на моего сына — вашего искусственного брата Нарцисса-2 фон Петерсвальда, который помимо своей воли говорит грубости и сопровождает их непристойными жестами, причем делает это в «самые неподходящие моменты. Он пал жертвой болезни.