Воробей Вера и Марина. Я не нарочно

   Шоша не возражала против нового имени. А может, это было ее первое имя?
   Светлана все распланировала к приходу родителей. Надо было их как-то подготовить к пополнению семейства, подлизаться к маме и поклянчить у папы. За всю свою жизнь Тополян сильно преуспела в подлизываниях и выклянчиваниях, отказа она никогда не получала, но сейчас ситуация была несколько иная. Сейчас она совершила ужасный, непростительный и необъяснимый проступок и должна была понести за него заслуженное наказание. А вдруг предки возьмут и запретят оставить Шошу? Именно с воспитательной целью? Хотя что хорошее можно воспитать в человеке, лишив его общения с единственным другом, пусть и четвероногим?
   Чем ближе стрелки часов подвигались к цифре шесть, тем больше волновалась Светлана. Ей уже казалось, что Шоша давным-давно живет у них, и девушка уже не представляла свою жизнь без нее.
   Но все планы Тополян по подготовке предков рухнули в тот момент, когда в замочной скважине стал поворачиваться ключ. С оглушительным лаем Шоша воинственно вылетела из кухни, готовая защищать свою хозяйку от всех врагов на свете до последней капли крови.
   – Это кто еще такой? – Изумился Ашот Суренович, входя в квартиру.
   – Ой, какая прелесть! Надо же, какая маленькая! Доченька, откуда такое чудо взялось, а? Хорошенькая какая! – немедленно умилилась Анна Антоновна и протянула руку к собачке.
   Светлана на секунду испугалась, что Шоша сейчас цапнет маму за палец. Но собака оказалась действительно умной. Она тут же перестала лаять и усиленно завиляла хвостом. На ее морде был написан неподдельный восторг и вместе с тем покорность.
   – Мама, папа, я сейчас все объясню. Это Шоша, она очень, очень умная и добрая, – зачастила Света, боясь, что ее прервут.
   Тут же в прихожей, не дав родителям толком раздеться, она поведала трогательную историю возникновения собаки в их квартире.
   – А кто ее Шошей назвал? Что за имечко такое странное? – снова удивился отец.
   – А-а, это тебе звонил какой-то Шошин, насчет машин, и мне фамилия его жутко понравилась! А что, прикольно же, правда, пап?
   Понемногу страсти улеглись, и семья Тополян в полном составе уселась ужинать. Шоша скромно устроилась возле своей миски и терпеливо ждала, когда покормят и ее.
   – Надо же, какая деликатная собака, – покачала головой мама. – Не лезет, не просит, сразу видно, воспитанная. А вот кто гулять с ней станет, доченька?
   – Мам, ну неужели ты подумала, что я взвалю на тебя или на папу прогулки с Шошей? Я сама буду ее выгуливать, я и так на воздухе практически не бываю…
   Светлана хотела еще что-то добавить, но внезапно осеклась и покраснела. Она вспомнила, что вот уже четыре дня она только тем и занимается, что «бывает на воздухе». Вместо того чтобы бывать в школе на уроках.
   Родители переглянулись, от них, естественно, не укрылось Светино замешательство. Ашот Суренович отставил пустую тарелку и посмотрел Светлане в глаза. Спокойно посмотрел, даже не сурово ни капельки, но у Тополян все перевернулось внутри. Она почувствовала, как похолодела спина и сердце почти замерло на месте.
   – Светлана, не хочешь поговорить? Мне кажется, тебе есть, что нам сказать. И более того – тебе очень хочется это сделать. Так как, я прав? – Отец вызывал ее на откровенный разговор, но Света совершенно не была к нему готова.
   «Как бы не так! Он меня на понт берет, стопудово! Не может он знать, что я в школе не появляюсь. Откуда? Да даже если б хоть заподозрил такое, уж по-другому бы со мной разговаривал! Думает, я сопли распущу и исповедоваться начну? Нет уж, фигушки!» – метались мысли в голове у Светланы.
   А вслух она произнесла, пожав плечами:
   – Даже не знаю, па, что ты хочешь услышать. Не, ну правда, все как обычно. Сегодня вот четверку по химии получила и по сочинению тоже. А так… серые школьные будни.
   Ашот Суренович помолчал, потом спросил:
   – А вот как ты думаешь, Светлана, почему мы с мамой тебя не наказываем за твой отвратительный проступок? Ни в чем не ущемляем, не ограничиваем, не притесняем, а? Как будто ты ничего плохого не совершала? Тебе не кажется это, по меньшей мере, странным?
   – Я… я не знаю, па. Я просто… знаю, что вы с мамой добрые и, наверно, меня простили. Ведь вы же простили, да? – растерялась Света.
   Она не понимала, куда клонит отец, и это выводило ее из равновесия. А ведь он куда-то клонил, это и ежу понятно.
   Ашот Суренович печально вздохнул:
   – Мы все знаем, Светлана. И я, и мама. – Он взглянул на жену, как бы ища у нее подтверждения своим словам. – Мы в курсе, что ты ушла с уроков в понедельник и больше в школе не появлялась. Я понимаю, ты хочешь знать, откуда мне это известно? Изволь. На другой же день мне позвонила ваша… эта… Лампа, кажется?
   – Люстра, – мрачно поправила напрочь сраженная Тополян. – И вы, что, знали и ничего мне не говорили? И выслушивали мои небылицы про школу? Но почему, пап?
   – Возвращаемся к началу нашей задушевной беседы, Света. Мы с мамой решили не наказывать тебя, потому что ты уже наказана. Без нашего участия. Ты сама себя загнала в угол, но вместо того чтобы разобраться в себе, в своих поступках, в их причинах, ты, гордо хлопнув дверью, ушла в никуда. Ну, погуляешь неделю, две, а дальше? Ты же понимаешь, что рано или поздно все равно твой обман откроется, и что?
   – Пап, я запуталась. Мне правда очень скверно. Нет, ты только представь на секундочку: никто ведь даже не усомнился, а вдруг все это неправда, вдруг ошибка, да мало ли что! Перепутали в милиции, например! А они… Мало того что никто не крикнул «этого не может быть!», так они еще все свои пропажи на меня списали… Вот что ужасно обидно, па! И я убеждена, приди мне в голову оправдываться перед ними, ни один бы не поверил! Почему, пап, ну, почему они мне не верят? – Светлана не заметила, как повысила голос, и теперь кричала, словно ее родители были глухими.
   Слезы отчаяния вот-вот были готовы брызнуть из глаз. Слишком долго она копила в себе негатив, и настал момент, когда обида и злость потребовали выхода.
   – Да потому что ты врешь! – Ашот Суренович в сердцах хлопнул ладонью по столу, отчего маленькие чайные чашечки издали мелодичный звон. – Ты же постоянно врешь! Я просто уверен, что если ты способна цинично обманывать нас с мамой и сочинять небылицы про несуществующие оценки, якобы полученные тобой в школе, то уж своим друзьям и подругам соврать – это для тебя как воды напиться!
   Светлана с ужасом поняла, что она все же умудрилась разозлить отца по-взрослому. Теперь к нему подступаться с просьбами вообще не имеет смысла. А она все еще лелеяла малюсенькую, совсем призрачную, надежду еще раз попробовать уломать его забрать из школы ее документы. Да она бы нашла, куда пристроиться! Вот уж легко! Да вот хотя бы пошла в вечернюю школу, стала бы работать, ну, хоть мороженым торговать или ученицей в парикмахерскую. Пусть так, пусть как угодно, только не к ним, не к этим Фишкам и Ермолаевым, не к противным Снегиревой и Наумлинской. Вычеркнуть их всех из памяти, и Черепашку тоже, и заносчивую красотку Лу…
   – Значит, так, Светлана, – сурово произнес Ашот Суренович и поднялся из-за стола. – Со следующей недели ты вернешься в школу. Ты решишь свои проблемы сама, не прибегая к вранью и уловкам. Как – это твоя головная боль. Хочешь, чтобы тебя уважали? Сумей этого добиться. И давай больше к этому неприятному разговору не возвращаться, хорошо?
   – Хорошо, – одними губами прошептала Светлана, покорно кивнув.
   Как же она устала от всего этого! Силы совсем покинули Тополян, она не испытывала ничего, кроме полного опустошения. Легко сказать «давай не возвращаться»! Она и рада бы, но… Боже, как же ей быть-то, как? Что теперь делать?
   Анна Антоновна, перестав мыть посуду, подошла к дочери, обняла ее теплыми руками и поцеловала в макушку:
   – Все образуется, доченька, вот увидишь.
   Светлана досадливо передернула плечами. Каким же это волшебным образом все может «образоваться», она не представляла.
   Уже засыпая, Света услышала, как Шоша осторожно обнюхала ее лицо и лизнула в нос. «Вот кому клево, ни школы тебе, ни проблем, не жизнь, а сплошной кайф», – позавидовала Светлана, напрочь позабыв о том, что всего лишь несколько часов назад несчастная собака чуть не стала жертвой малолетних садистов.
   Ночью девушке приснилась та гадкая тетка из бутика. На ней красовался малиновый топик, тот самый, с ужасными блестками. Она мерзко ухмылялась и показывала на Светлану пальцем.
   «Это воровка, держите ее!» – кричала тетка странным голосом, очень похожим на собачий лай. Света хотела убежать, но ноги не слушались, двигать ими было невыносимо тяжело, а тетка подносила свой скрюченный палец все ближе и ближе…

5

   Ну надо же было так проколоться! Тополян была просто вне себя от обиды и злости. И за каким, спрашивается, фигом ее понесло в игровой клуб? Ну и что, что он только что открылся и название имеет симпатичное – «Золотой апельсин»? Будто бы она никогда игральных автоматов не видела, или, может, она действительно надеялась обнаружить там гору апельсинов из чистого золота? Так нет же!
   Тополян заглянула в этот клуб совершенно случайно, уже по дороге домой.
   Утро было самое обычное, ничем не примечательное утро выходного дня. И когда мама попросила ее сходить в поликлинику, ничто не предвещало тех событий, которые вскоре последовали.
   Несмотря на субботу, данное медицинское учреждение принимало страждущих, но только до двух часов дня, по укороченному графику. Нет, нет, Светлана была абсолютно здорова, просто родители все же позаботились о том, чтобы ее отсутствие на уроках выглядело не банальными прогулами, а имело уважительную причину. Уважительной причиной считалась справка из поликлиники. Вообще-то Тополян пока еще посещала подросткового доктора, но ради дочери Анна Антоновна подсуетилась: имея участкового терапевта в приятельницах – та в свое время вытащила Анну Антоновну из гипертонического криза, – она упросила ее выдать необходимый документ для Светланы.
   И вот теперь девушка несла в сумочке неразборчиво заполненный бланк справки, текст которой гласил, что Светлана Тополян была освобождена от занятий в школе в течение пяти дней в связи с острым респираторным заболеванием. На бланке красовалась такая же неразборчивая подпись врача и печать поликлиники.
   Особого облегчения от перехода на легальное положение Света не испытывала. Эта справка просто официальная отмазка для Люстры, в случае если все же придется вернуться в класс. А возвращаться туда Светлане ох как не хотелось!
   После вчерашнего тягостного разговора с родителями ее не оставляла шальная мысль устроиться на работу и продолжить образование в так называемой вечерней школе. А что, чем плохо? Во-первых, меньше зависеть от папы с мамой, иметь пусть небольшие, но зато свои собственные, заработанные честным трудом деньги. А во-вторых, и это главное, никогда больше не переступать порога своего класса, в котором, как выяснилось, у нее нет ни подруг, ни даже просто приятелей.
   Да, именно так, найти работу и поставить предков перед фактом. Не исключено, что хоть тогда они поймут, что их дочь не так безнадежно испорчена, как они, вероятно, полагают и что она умеет не только тырить шмотки по бутикам, но и зарабатывать деньги.
   Сказано – сделано. Светлана неспешно шагала по хорошо знакомой ей улице мимо ресторана «Макдоналдс», мимо огромного двухэтажного магазина бытовой техники под названием «Фортуна», мимо гастрономов, кафетериев, салонов красоты. Но зайти хоть куда-нибудь и спросить о вакансиях почему-то никак не решалась. Ей самой показалось это странным.
   «Да что со мной, на самом деле? Вроде никогда не страдала всякой фигней типа застенчивости или комплексами, вроде Зойки Колесниченко, которая у доски выглядит, будто из парилки вылезла, а тут… И чего боюсь, сама не знаю. Ну, не убьют же меня, в конце концов, всего и делов-то, что зайти да спросить», – пыталась настроить себя на решительный лад Светлана.
   Поколебавшись минуту, она вернулась к современному одноэтажному зданию «Макдоналдса». Его близкое соседство с районной поликлиникой навеяло на Тополян забавные размышления. То ли его прилепили почти вплотную к «храму здоровья» для того, чтобы люди, томящиеся в долгих очередях к докторам, могли утолить голод, как говорится, не «отходя от кассы», то бишь от кабинета, то ли наоборот, чтобы посетители закусочной после съеденных чизбургеров и хот-догов могли сразу же обратиться к врачу за помощью в случае чего…
   Войдя внутрь, Светлана двинулась к широкой стойке, за которой сновали молоденькие девушки, одетые в униформу. На всех работниках были одинаковые черные джинсы и рубашки в мелкую коричневую клетку с короткими рукавами. На головах у девушек красовались черные козырьки.
   – Добрый день, спасибо, что пришли. Я вас слушаю? – тут же с заученной приветливостью обратилась к Светлане невысокая брюнетка в очках. – Вы тут будете есть или с собой?
   – Нет, я… не хочу есть, спасибо… Я хотела бы узнать насчет работы… – неуверенно пробормотала Тополян, окидывая взглядом просторный зал.
   Здесь было уютно и светло. За круглыми столиками, покрытыми ярким желтым пластиком, расположились в основном мамы с ребятишками. У огромного во всю стену окна поглощали мороженое с фруктами трое подростков.
   – А-а, по поводу работы? Вообще, насколько я знаю, штат у нас уже набран. Но, если хотите, я позову старшего смены. У него и спросите. Ми-и-ша! – завопила девица куда-то в глубину огромной кухни, часть которой просматривалась из-за задней стенки прилавка.
   Тополян потопталась на месте. Слова девушки тут же охладили ее пыл. Чего зря время терять? Сказали же русским языком – мест нет. Ну, а вдруг? Светлане здесь нравилось, она на миг представила себя за этой вот стойкой, ловко управляющейся с гамбургерами и картофелем фри. А что? Она, с ее яркой внешностью, клево бы здесь смотрелась! Уж сто пудов, привлекательнее бы, чем эта очкастая мышка. И черный козырек ей очень даже к лицу!
   Миша оказался высоким симпатичным блондином лет двадцати с хвостиком с аккуратной короткой стрижкой. Он также был одет в форму, но другого цвета – серо-голубые брюки, рубашка в такую же клетку и галстук в тон. На его бейджике было написано: «Менеджер Михаил».
   – Добрый день, вы ко мне? Я вас слушаю.
   – Я насчет работы хотела узнать. Может, вам нужен кто-нибудь? – с надеждой в голосе пояснила Тополян.
   – Давайте пройдем в детскую комнату, – пригласил Михаил, – и там спокойно поговорим.
   – В какую? В детскую? Это как в милиции, что ли? – не удержалась от язвительного смешка Тополян, но парень не обиделся.
   – А вот и нет, – добродушно улыбнулся он Светлане, – в этой комнате у нас проводятся детские праздники – ну, дни рождения, например, новогодние утренники для малышей. Там и столики пониже, и стулья не такие, как в общем зале.
   – Вообще-то у нас сейчас нет вакансий, – солидно сказал Михаил, когда они с Тополян уселись за низенький столик друг напротив друга. – Но знаете, текучка кадров все же присутствует. Не потому, что у нас условия плохие, нет, – поспешил он добавить, просто мы ведь в основном студентов набираем, вот они время от времени и меняются. Одни заканчивают обучение и уходят работать по специальности, другие, чаще вечерники и заочники, приходят им на смену.
   – А сейчас, вот чтобы прямо сейчас, совсем-совсем ничего нет? – немного кокетничая, протянула Тополян.
   – Сейчас… да вообще-то есть! Нам очень нужен работник зала, просто позарез.
   – Прикольно! А что делать надо? Разносить еду, как официантки, да? – приободрилась Тополян, тут же вообразив себя в черных обтягивающих брючках, ловко порхающей с полным подносом от столика к столику.
   – Нет, официантки у нас не предусмотрены, посетители себя обслуживают сами. А работник зала протирает столы, собирает оставленный мусор, грязную посуду, полы моет несколько раз в день, в общем уборщица, если простым языком выражаться.
   – Уборщицей? Я?! – Тополян не верила своим ушам.
   Ну уж нет, такого она не ожидала. Что он вообще, блин, о ней думает, этот лакей! Он что, не понимает, что ей хочется красоваться в чистенькой форменной одежде за прилавком, с приятной улыбкой накладывать на маленькие тарелочки заказанную еду и наливать колу или пепси в высокие стаканы с торчащими из них цветными соломинками? Как у него вообще язык повернулся предложить ей такое – сновать по залу со шваброй в руках и таскать горы объедков в посудомоечную? Светлана даже не могла себе этого представить.
   – Кстати, у вас есть санитарная книжка? – продолжал менеджер, совершенно не реагируя на возмущенный тон девушки. – У нас, вы же понимаете, предприятие общественного питания. И санкнижка должна быть у всей бригады в обязательном порядке, даже у уборщицы. Таковы правила.
   – Какая еще книжка? Я ничего не знаю ни про какую книжку. – Светлана готова была расплакаться от обиды: чего он к ней привязался, что вообще ему надо? Кого он из себя возомнил?
   Она поняла, что здесь ей не светит ничего, кроме швабры и ведра с водой. Да и к этим двум предметам нужна еще, оказывается, какая-то санкнижка, которую неизвестно где взять. Светлана встала, на ее лице читалось праведное негодование.
   – Послушайте, девушка, вы оставьте свой телефон, хорошо? Вдруг место освободится, так я вам позвоню, идет? – Парень слегка прикоснулся к ее руке.
   – Да уж, так будет лучше… Только не факт ведь, что это произойдет скоро, и потом, как же книжка, как там она называется? – пробурчала еще не успокоившаяся Светлана.
   – С книжкой ничего сложного, я потом вам все объясню. Была бы вакансия, – ободряюще улыбнулся Светлане парень.
   Тополян не разделяла его оптимизма, но координаты оставила. «На всякий случай», как девушка горячо уверяла сама себя. И была бы страшно удивлена, если бы кто-нибудь предположил, что Михаил ей просто понравился. На самом деле случилось именно так. Молодой человек весьма приглянулся Тополян, несмотря на то что она обозлилась на него за «уборщицу».
   «Да как же, позвонит он, бла-бла-бла! Стопудово, всем подряд обещает! Хотя он ничего, симпатичный паренек… Ладно, фиг с ним, зайду еще куда-нибудь попытать счастья, не может быть, чтобы для меня, такой эффектной и стильно одетой, нигде не нашлось подходящей работы!» – рассуждала про себя Тополян, выходя из «Макдоналдса» и озираясь по сторонам.
   Следующим местом поиска работы стала небольшая парикмахерская, расположенная в торце девятиэтажного жилого дома. Тут со Светланой поговорили чуть продолжительнее, чем в «Макдоналдсе», и вопросы были другими. Высокая крашеная блондинка лет сорока с вызывающим алым маникюром и ярким макияжем, представившаяся заведующей, стала расспрашивать Тополян о ее возрасте, образовании, о том, почему она хочет быть именно парикмахером, и если действительно хочет, то каким – женским мастером или мужским.
   Первым порывом Светланы было вдохновенно наврать с три короба. Например, что ей уже восемнадцать лет и имеется аттестат о среднем образовании, а что касается выбора профессии, так она бредила о ней практически с пеленок и собирается стать не просто заурядной парикмахершей, а мастером высокого класса и мирового масштаба. Чего на самом деле конечно же никогда не планировалось.
   Но от вранья Светлана благоразумно удержалась. Будучи девушкой неглупой, она вовремя сообразила, что рано или поздно придется предъявлять документы и обман неминуемо раскроется. Поэтому она скупо изложила основные вехи своей биографии, одновременно пытаясь понять, нравится ей здесь или нет.
   Безусловно, парикмахерская – это не «Макдоналдс», зальчик намного меньше, интерьер победнее и, главное, контингент абсолютно не тот и не в том количестве. Сюда в основном забегали взмыленные тетки, сделать «химию» или какую-нибудь стрижку, чтобы было «живенько», да и те, видать, заглядывают нечасто. Вот и сейчас занято только одно кресло из четырех. Ясный пень, здесь ни на людей не посмотришь, ни себя не покажешь. Но все же гораздо лучше, чем возвращаться в школу.
   Но и тут Светлану ждало фиаско. Заведующая, узнав, что Светлана не достигла еще совершеннолетия, чуть поколебавшись, отказала ей.
   – Понимаешь, – сочувственно покачала она головой, – вообще-то нам нужна ученица. Она ведь не только смотрит, как мастер стрижет, она еще и волосы подметает, и полы моет в конце смены, и порядок на столиках наводит, протирает зеркала и все такое. Уборщицу нам держать невыгодно, сама видишь, клиентов маловато, а так получается как бы бартер – она наводит чистоту, а мы за это ее всем премудростям учим. Но тебе-то только шестнадцать, так? По закону ты можешь не более четырех часов в день работать, а у нас шестичасовые смены. Так что уж извини…
   – Так вы что, ученицам денег вообще не платите? – догадалась сообразительная Тополян.
   Вернее, догадалась она еще раньше, но решила все же уточнить.
   – Ну я же говорю – бартер у нас. Поняла теперь? – Блондинка так важно произносила слово «бартер», кстати не слишком уместное в данном случае, словно работала не в парикмахерской, а в солидной коммерческой фирме, каждый день совершавшей крупные бартерные сделки типа: мы вам десять вагонов китайских колготок, а вы нам пятнадцать вагонов карельской березы.
   Очутившись на улице, Тополян дала волю своему негодованию.
   «Да что ж это такое, блин! – взрывался от возмущения и злости ее мозг. – Там швабру предлагают, да еще санкнижку какую-то дурацкую требуют, тут тоже не лучше, та же швабра, в сущности, и к тому же задаром париться. Нашли кретинку, блин! Я что, так на поломойку похожа, что ли?»
   Решив отложить поиски работы на неопределенный срок, Тополян направилась домой.
   – Видать по всему, сегодня не мой день! Звезды расположились неблагоприятно, вот фигня и получается, – философски сообщила она своему отражению в зеркальце, которое извлекла из сумочки, чтобы припудрить носик. Вот тут-то – а именно, когда Светлана застегивала замок сумочки, бросив туда пудреницу, – ее взгляд и выхватил из множества разнообразных вывесок эту – «Золотой апельсин».
   «Ух ты, супер! Новый клуб открылся! Может, зайти посмотреть интерьерчик?» – заколебалась Тополян.
   С одной стороны, пора выгуливать Шошу, бедная собака наверняка заждалась свою безответственную хозяйку, а с другой – одна минута ничего не решает. Ведь она только посмотрит, составит впечатление о новом клубе, и все.
   Светлана толкнула тяжелую дверь и вошла внутрь. В продолговатом просторном помещении царил полумрак, справа и слева вдоль стен выстроились новенькие игральные автоматы. Все места оказались занятыми – желающих расстаться с наличностью было предостаточно. Основную массу посетителей составляли подростки. Их сосредоточенные лица выражали неиссякаемую надежду на легкий выигрыш.
   Лишь только глаза Тополян привыкли к полумраку и она собралась осмотреться более детально, как совсем рядом раздался очень знакомый мальчишеский голос. Принадлежать он мог только одному человеку – Вадику Фишкину.
   – Вау! Ты только глянь, Ермол, кто к нам пожаловал! Да ведь это звезда криминального мира, сама Тополян! И что она тут забыла, ты не в курсе? А-а, Ермол, я знаю: стопудово она собирается организовать кражу века – вынести ночью игральные автоматы и, переправив их нелегально в трюме пиратского корабля в Лас-Вегас, продать их тамошним игорным заведениям за бешеные бабки!
   – Вау, йес! А сейчас она явилась на разведку! – в восторге подхватил Ермолаев, делая страшные глаза и заговорщицки понижая голос до свистящего шепота. – Фишка, блин, я так и вижу заголовки завтрашних газет… э-э-э, что-то типа такого: «Сенсация! Ограбление века! Вопиющая по своей дерзости кража в «Золотом апельсине!»
   На мгновение Тополян потеряла способность говорить, двигаться и вообще мыслить. Ей бы повернуться и бежать сию же секунду отсюда, подальше от этих кривляющихся клоунов, но ее ноги словно приклеились к полу, выложенному светлой квадратной плиткой. В горле моментально образовался ком. Девушка побледнела и только машинально сжимала в руках свою маленькую кожаную сумочку. На миг ей показалось, что все слова, которые она собиралась произнести, застряли где-то глубоко в горле и никогда уже не вернутся наружу.
   – Эй, Светик, колись, за выручкой пришла, да? Так ты ночью, ночью приходи, с отмычками, уж тебе ли не знать, когда лучше на дело выходить, только сигнализацию не забудь отключить! – никак не унимались мальчишки.
   А Фишкин так развеселился, что вскочил с высокого стула и, изображая игру на гитаре, заорал прямо в ухо опешившей Тополян:
   Даже злые урки все боялись Мурки.
   Воровскую жизнь она вела.
   Мурррка! Ты мой Муррреночек!
   Мурррка! Ты мой котеночек!
   Ла-ла-ла-а…
 
   Некоторые игроки прекратили терзать автоматы и стали с интересом и недоумением наблюдать за ходом действа, но Фишкина с Ермолаевым любопытство посторонних не смущало. Казалось, наоборот, оно только раззадоривало не на шутку развеселившихся приятелей. Как ненормальные, они скакали и размахивали руками прямо перед лицом девушки, отрезав ей путь к выходу. С отвращением взглянув на довольно ржущих одноклассников, Светлана резко выбросила вперед руку и сильно толкнула Ермолаева в грудь. От неожиданности тот отлетел в сторону и чуть было не приложился своей не слишком умной головой к ближайшему автомату. Путь был свободен.