Страница:
– О’кей. – Он спокойно встретил ее взгляд. – Что вы хотите услышать?
– Расскажите, что привело вас сюда.
– Моя сестра.
– Я не об этом.
– Ах да... Бессонница, мигрени, приступы раздражительности, депрессия, пьянство – этого достаточно?
– Давайте остановимся на мигренях. Как часто это случается?
– Раз в месяц. Или раз в неделю. По-всякому.
– Вы не обращались к невропатологу?
– Нет.
– Почему?
На лице его появилось скучающее выражение. Он явно не считал себя больным, но это было, строго говоря, совсем не плохо.
– Вам никогда не ставили диагноз артериальная гипертензия?
– Повышенное давление? – догадался он. – Не помню, когда я последний раз его измерял.
– У вас не бывает ощущения прилива крови к голове? Головокружений? Потери ориентации?
– Ну, вообще-то, – признался он с ухмылкой, точно рассказывал анекдот, – основная моя проблема – это метро, лифты и самолеты. И если поездку в лифте еще можно как-то пережить... минута, две, три... то самолеты – матерь божья! Мне приходится всякий раз надираться до бесчувствия, что создает определенные трудности при прохождении паспортного контроля и получении багажа.
– Что пугает вас в метро? Духота? Сознание того, что вы находитесь под землей?
– Боязнь быть проглоченным Страшной Матерью, да... Я слышал, многие мужчины подвержены таким страхам. Но в моем случае дело не в этом.
– А в чем же?
– Люди. – Глаза его слегка расширились. – Слишком много людей.
– Но в лифте...
– Знаю, знаю. В лифте я один, и все равно меня мутит от страха. Проклятие! Стал бы я делиться этим с вами, если бы мог до всего дойти своим умом!
Перехватив беглый взгляд, брошенный им на пепельницу, Рита приготовилась к тому, что сейчас он попросит разрешения закурить. Разумеется, он курит! Такого мужчину невозможно представить без сигареты. Однако он устоял.
Она продолжала исподволь наблюдать за ним. Немного занервничал. Что ж, бывает. Пальцы левой руки, лежащей на подлокотнике кресла, сжались в кулак, но почти сразу разжались. Старается сохранять контроль.
– Мне не нравится ваша худоба, – возобновила Рита прерванный разговор. – В чем причина?
Грэм растерянно пожал плечами:
– Быть может, в том, что я не ем пирожных?
– А сегодня вы ели что-нибудь?
– Дайте подумать. – Он наморщил лоб. Помолчал и обезоруживающе улыбнулся. – Боюсь, что нет.
– Можно полюбопытствовать, почему?
На этот вопрос он так и не дал внятного ответа.
– Вы страдаете отсутствием аппетита?
– Время от времени.
– А вам не приходило в голову, что причиной всех ваших недомоганий, начиная от мигреней и заканчивая только что перечисленными фобиями, может быть какое-то легко поддающееся диагностике и лечению заболевание желудочно-кишечного тракта?
Он вяло усмехнулся:
– Предлагаете мне обследоваться на предмет язвы желудка? Хм... Помнится, кто-то из друзей рассказывал мне, как это обычно происходит, и я еще подумал: вот сюжет, достойный Стивена Кинга. Не улыбайтесь... Я знаю, что перед началом аналитической работы каждый пациент в обязательном порядке проходит стандартное медицинское обследование. И хотя я не нахожу перспективу особо заманчивой, бессмысленность каких-либо пререканий по этому поводу для меня очевидна.
– Отличная речь! – улыбнулась Рита. – Еще несколько вопросов, если позволите. Вы признались, что употребляете алкоголь. Как часто?
– Признались... – повторил он с гримасой. – А вы что, его не употребляете?
– Я спросила, как часто.
– Бог ты мой!
– Не нужно вести себя как школьник в кабинете директора.
– Не буду, если вы перестанете вести себя как директор!
Умышленно затягивая паузу, Рита с интересом следила за его отчаянными попытками отстоять свою независимость, при этом не выходя за рамки приличий. Он не видел в ней врача, только женщину. К этому располагали и сама обстановка кабинета, больше напоминающего небольшую гостиную (мягкие кресла, светлое ковровое покрытие, цветы на окнах, настольная лампа со старомодным абажуром), и то обстоятельство, что все психиатры этой клиники традиционно обходились без белых халатов. Ничего страшного. С этого начинают почти все мужчины, и все без исключения со временем избавляются от этого стереотипа.
– Какие из алкогольных напитков вы предпочитаете?
– Коньяк, арманьяк. А также красные вина, желательно классифицированные.
– Виски?
– Нет, нет.
– Абсент?
– Иногда.
Черные брюки с едва обозначенными стрелками... длинный черный пуловер крупной вязки, делающий его похожим на артиста или художника... в треугольном вырезе виднеется горловина белой хлопчатобумажной футболки. Изящные, узкие кисти рук, расслабленно лежащие на подлокотниках кресла. На левом запястье часы с массивным браслетом из белого металла (золото? платина?), на правом – цепь из крупных плоских звеньев. Тоже светлая, с красивым матовым блеском.
Рита почувствовала мягкий толчок в сердце, как бывало всегда, стоило ей уловить близкое присутствие табуированной, тщательно охраняемой от вторжения области бессознательного. Тяжелые металлические побрякушки на запястьях обеих рук... привычка носить их, все время чувствовать себя захваченным в плен... не вполне свободным.
– Значит ли это, что у вас имеется алкогольная зависимость?
– Не думаю.
– А наркотическая?
Он вскинул глаза. Темные, как раскаленные бездны ада.
– Однозначно нет.
– Но вам приходилось пробовать наркотики?
– Да.
– Какие именно?
– Все существующие.
– Есть ли среди них такие, которые вы употребляете постоянно?
– Мы говорим о нелегальных препаратах, – хмуро произнес он. – Мне бы не хотелось распространяться на эту тему.
– Вы в кабинете психоаналитика, Грэм. Здесь можно признаться в чем угодно, даже в убийстве, не опасаясь оказаться из-за этого на скамье подсудимых.
– Тайна исповеди?
– Совершенно верно.
Но он молчал.
Рита попыталась зайти с другой стороны.
– В случае необходимости вы согласитесь на детоксикацию?
– Да, но не думаю, что такая необходимость возникнет. В настоящее время я чист.
– Когда вы принимали очередной наркотик, что было вашей целью? Простое удовольствие? Или, как говорят последователи доктора Лири, расширение сознания?
Он не поддавался. Он стоял насмерть.
– Вряд ли это имеет отношение к моим нынешним проблемам.
– Что ж, думаю, на сегодня хватит. – Она нажала кнопку спикерфона. – Сейчас моя ассистентка проводит вас к Штейману Якову Давыдовичу, заведующему терапевтическим отделением.
– Яков Давыдович... – прошептал Грэм с округлившимися от ужаса глазами. – Помоги нам боже!
– Он побеседует с вами, – продолжала Рита, не обращая внимания на этот спектакль, – и составит график обследований. На протяжении ближайших трех-четырех дней вам предстоит приезжать сюда к девяти утра и оставаться столько, сколько потребуется. После того как я получу вашу медицинскую карту с результатами всех обследований, мы сможем начать работу. Всего хорошего.
Грэм медленно поднялся на ноги. Явившаяся на зов Наташа распахнула перед ним дверь, ведущую не в приемную, где уже дожидался следующий пациент, а в маленький коридорчик, откуда можно было попасть на лестничную клетку, а оттуда на лифте – на пятый этаж.
– Прошу вас.
Уже переступив порог, он обернулся и окинул Риту пристальным, запоминающим взглядом.
– Спасибо, доктор. Увидимся через неделю.
Оставшись одна, Рита выпрямилась в кресле, набрала полную грудь воздуха, на секунду задержала дыхание, после чего с облегчением выдохнула. Устало помассировала пальцами виски. Прошлась взад-вперед по кабинету, рассеянно трогая пальцами спинки кресел. Потом бросилась к столу, торопливо сняла трубку внутреннего телефона и позвонила в терапевтическое отделение.
– Яков Давыдович? Это Маргарита. Я направила к вам одного из своих пациентов... дневной стационар, да. Строганов Григорий Германович. Да. Нет. Общее истощение организма, подозрение на язву желудка, ряд истерических симптомов с периодически повторяющимися мигренями... Постарайтесь убедить его в том, что все это очень серьезно. Не знаю, не знаю. Об этом еще рано говорить. Я хотела бы получить его карту не позже следующего понедельника. Большое спасибо.
Бросила трубку на рычаг и вновь обессиленно откинулась на спинку кресла. Братишка... Ну и ну! Какой-то граф Дракула с манией величия.
По пути домой, шагая по мокрым после осеннего дождя тротуарам, она вдруг вспомнила, как вместе с той же Ольгой, будучи уже десятиклассницами, но по-прежнему оставаясь наивными дурочками во всем, что касалось секса, они тщетно пытались докопаться до смысла некоторых общеупотребительных слов. В конце концов Ольга не выдержала и пришла с этим к единственному человеку, который (это она знала точно) не стал бы смеяться над ней, – к своему младшему брату. Молчаливому подростку с богатым внутренним миром. «Эрекция, оргазм, минет, – перечисляла она, загибая пальцы. – Что означают эти слова?» Братец остолбенел, но быстро пришел в себя. Усадил ее на стул и буквально за две минуты с предельной прямотой и ясностью растолковал ей, что к чему. Его четкие, безжалостные формулировки не оставляли места сомнениям. Пристыженная сестренка моментально все поняла.
– Для начала ему предстоит пройти довольно-таки серьезное клиническое обследование, – говорила Рита, плечом прижимая трубку к уху и одновременно помешивая в кастрюльке овощное рагу. – Рентген, анализы, консультации... чтобы мы были уверены в том, что он нуждается именно в психоаналитическом лечении. Некоторые органические нарушения могут сопровождаться симптомами, аналогичными тем, что демонстрирует твой брат. И если на этом этапе он не сбежит...
– Не сбежит, – клятвенно заверила Ольга. – Я ему не позволю.
– Может быть, с твоего позволения он спустил в унитаз все таблетки, прописанные предыдущим специалистом?
– Ритусик, – сказала Ольга проникновенным голосом. – Я все понимаю. Он тварь и сукин сын. Но ты хотя бы попробуй, ладно? Бросить же можно в любой момент.
Это было не совсем так. Вернее, совсем не так. Но спорить Рите не хотелось.
– Что ты меня уговариваешь? Я уже согласилась. Уговаривать надо его, а не меня.
...при неврозе имеют место две строго противоположные друг другу тенденции, и одна из них является бессознательной[1].
Полулежа на диване и краем глаза поглядывая на экран телевизора, она продолжала размышлять о своих проблемах. Этот мужчина, в отличие от многих своих братьев по разуму, вызвал у нее симпатию и, как следствие, желание помочь. Но согласится ли он принять ее помощь? Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять: он ей не доверяет. Считает ее всего лишь женщиной. Всего лишь... Это вечное превосходство самца! Однако стоит только жизни взять за горло, и все они моментально бегут к мамочке. К той самой Великой Богине – Инанне, Кибеле, Исиде, – которая породила их и возлюбила и которая оплачет их в последний день. Они приползают к подножию ее трона, сыновья и любовники, и молят вернуть им силу, утраченную в результате пренебрежительного отношения к фундаментальным законам человеческого бытия.
...патогенный конфликт, хотя и содержит личный момент, в то же время отражает и конфликт общечеловеческий, так как отсутствие единства с самим собой является, вообще говоря, признаком человека культуры. Невротик – лишь особый случай человека, который находится в разладе с самим собой и должен объединить в себе природу и культуру.
Неожиданно она вспомнила Кальмара, Колю Панкратова, мальчика из параллельного класса, жившего в том же подъезде, что и Ольга, но выше этажом. Мальчик этот, разумеется, давным-давно превратился в бородатого дядю с залысинами на висках, но в школьные годы... С Ольгой они обменивались журналами, кассетами, пластинками и вообще неплохо ладили. Теоретически он мог быть знаком и с ее младшим братом.
В одной из старых записных книжек сохранился номер его телефона, но некоторое время Рита колебалась. Вспомнит ли он ее? Столько лет, столько зим... С другой стороны, она же его не забыла. Мало того, пока она не переехала с Ботанической улицы на Большую Марьинскую, они периодически встречались во дворе, здоровались и даже останавливались поболтать.
«Ладно, звони. Не узнает, так не узнает. Подумаешь, дело великое».
И она позвонила.
Все опасения оказались напрасными. Кальмар узнал ее, обрадовался и ничем не выдал своего удивления. Он по-прежнему проживал в той же самой квартире вместе со своей старенькой мамой, а бывшую жену с дочерью навещал по выходным. «Сколько дочке?» – «Да вот, пошла в третий класс». – «Почему расстались?» – «А черт его знает! Почему люди расстаются?..» Рита с грустью выслушала эту банальную историю, немного рассказала о себе и наконец задала интересующий ее вопрос.
– Строганов? Гришка? – Кальмар добродушно хохотнул. – Он монстр. Дико талантлив. Но не без причуд.
– Что это значит?
– Есть мнение, что многое из того, что описано в его книгах, он проверял на себе. Он по жизни экспериментатор, ясно? Никогда не пишет о том, чего не знает. Вроде как Шульгин со своим экстази. Только Шульгин экспериментировал с химией, а Строганов – со стрессовыми ситуациями. Цель одна и та же – преодоление границ обыденного сознания.
– Или адреналин?
– О! Ты понимаешь.
Пламя жизни...
Позже, взбешенный ее проницательностью и уже готовый отказаться от дальнейшего лечения, Грэм скажет: «Я здесь, потому что на этом настаивала моя сестра. В последнее время на нее навалилось столько всего, что мне не хотелось огорчать ее отказом».
«Надо ли понимать это так, что, приезжая сюда два раза в неделю, вы делаете ей одолжение?»
«Именно».
«Бессонница, кошмары, фобии... А самому вам разве не хочется избавиться от этих симптомов?»
«Зачем?»
«Но ведь они влияют на качество жизни. По-вашему, это не имеет значения?»
«Ничто не имеет значения».
«Почему же?»
«Потому что все мы умрем».
Глава 3
– Расскажите, что привело вас сюда.
– Моя сестра.
– Я не об этом.
– Ах да... Бессонница, мигрени, приступы раздражительности, депрессия, пьянство – этого достаточно?
– Давайте остановимся на мигренях. Как часто это случается?
– Раз в месяц. Или раз в неделю. По-всякому.
– Вы не обращались к невропатологу?
– Нет.
– Почему?
На лице его появилось скучающее выражение. Он явно не считал себя больным, но это было, строго говоря, совсем не плохо.
– Вам никогда не ставили диагноз артериальная гипертензия?
– Повышенное давление? – догадался он. – Не помню, когда я последний раз его измерял.
– У вас не бывает ощущения прилива крови к голове? Головокружений? Потери ориентации?
– Ну, вообще-то, – признался он с ухмылкой, точно рассказывал анекдот, – основная моя проблема – это метро, лифты и самолеты. И если поездку в лифте еще можно как-то пережить... минута, две, три... то самолеты – матерь божья! Мне приходится всякий раз надираться до бесчувствия, что создает определенные трудности при прохождении паспортного контроля и получении багажа.
– Что пугает вас в метро? Духота? Сознание того, что вы находитесь под землей?
– Боязнь быть проглоченным Страшной Матерью, да... Я слышал, многие мужчины подвержены таким страхам. Но в моем случае дело не в этом.
– А в чем же?
– Люди. – Глаза его слегка расширились. – Слишком много людей.
– Но в лифте...
– Знаю, знаю. В лифте я один, и все равно меня мутит от страха. Проклятие! Стал бы я делиться этим с вами, если бы мог до всего дойти своим умом!
Перехватив беглый взгляд, брошенный им на пепельницу, Рита приготовилась к тому, что сейчас он попросит разрешения закурить. Разумеется, он курит! Такого мужчину невозможно представить без сигареты. Однако он устоял.
Она продолжала исподволь наблюдать за ним. Немного занервничал. Что ж, бывает. Пальцы левой руки, лежащей на подлокотнике кресла, сжались в кулак, но почти сразу разжались. Старается сохранять контроль.
– Мне не нравится ваша худоба, – возобновила Рита прерванный разговор. – В чем причина?
Грэм растерянно пожал плечами:
– Быть может, в том, что я не ем пирожных?
– А сегодня вы ели что-нибудь?
– Дайте подумать. – Он наморщил лоб. Помолчал и обезоруживающе улыбнулся. – Боюсь, что нет.
– Можно полюбопытствовать, почему?
На этот вопрос он так и не дал внятного ответа.
– Вы страдаете отсутствием аппетита?
– Время от времени.
– А вам не приходило в голову, что причиной всех ваших недомоганий, начиная от мигреней и заканчивая только что перечисленными фобиями, может быть какое-то легко поддающееся диагностике и лечению заболевание желудочно-кишечного тракта?
Он вяло усмехнулся:
– Предлагаете мне обследоваться на предмет язвы желудка? Хм... Помнится, кто-то из друзей рассказывал мне, как это обычно происходит, и я еще подумал: вот сюжет, достойный Стивена Кинга. Не улыбайтесь... Я знаю, что перед началом аналитической работы каждый пациент в обязательном порядке проходит стандартное медицинское обследование. И хотя я не нахожу перспективу особо заманчивой, бессмысленность каких-либо пререканий по этому поводу для меня очевидна.
– Отличная речь! – улыбнулась Рита. – Еще несколько вопросов, если позволите. Вы признались, что употребляете алкоголь. Как часто?
– Признались... – повторил он с гримасой. – А вы что, его не употребляете?
– Я спросила, как часто.
– Бог ты мой!
– Не нужно вести себя как школьник в кабинете директора.
– Не буду, если вы перестанете вести себя как директор!
Умышленно затягивая паузу, Рита с интересом следила за его отчаянными попытками отстоять свою независимость, при этом не выходя за рамки приличий. Он не видел в ней врача, только женщину. К этому располагали и сама обстановка кабинета, больше напоминающего небольшую гостиную (мягкие кресла, светлое ковровое покрытие, цветы на окнах, настольная лампа со старомодным абажуром), и то обстоятельство, что все психиатры этой клиники традиционно обходились без белых халатов. Ничего страшного. С этого начинают почти все мужчины, и все без исключения со временем избавляются от этого стереотипа.
– Какие из алкогольных напитков вы предпочитаете?
– Коньяк, арманьяк. А также красные вина, желательно классифицированные.
– Виски?
– Нет, нет.
– Абсент?
– Иногда.
Черные брюки с едва обозначенными стрелками... длинный черный пуловер крупной вязки, делающий его похожим на артиста или художника... в треугольном вырезе виднеется горловина белой хлопчатобумажной футболки. Изящные, узкие кисти рук, расслабленно лежащие на подлокотниках кресла. На левом запястье часы с массивным браслетом из белого металла (золото? платина?), на правом – цепь из крупных плоских звеньев. Тоже светлая, с красивым матовым блеском.
Рита почувствовала мягкий толчок в сердце, как бывало всегда, стоило ей уловить близкое присутствие табуированной, тщательно охраняемой от вторжения области бессознательного. Тяжелые металлические побрякушки на запястьях обеих рук... привычка носить их, все время чувствовать себя захваченным в плен... не вполне свободным.
– Значит ли это, что у вас имеется алкогольная зависимость?
– Не думаю.
– А наркотическая?
Он вскинул глаза. Темные, как раскаленные бездны ада.
– Однозначно нет.
– Но вам приходилось пробовать наркотики?
– Да.
– Какие именно?
– Все существующие.
– Есть ли среди них такие, которые вы употребляете постоянно?
– Мы говорим о нелегальных препаратах, – хмуро произнес он. – Мне бы не хотелось распространяться на эту тему.
– Вы в кабинете психоаналитика, Грэм. Здесь можно признаться в чем угодно, даже в убийстве, не опасаясь оказаться из-за этого на скамье подсудимых.
– Тайна исповеди?
– Совершенно верно.
Но он молчал.
Рита попыталась зайти с другой стороны.
– В случае необходимости вы согласитесь на детоксикацию?
– Да, но не думаю, что такая необходимость возникнет. В настоящее время я чист.
– Когда вы принимали очередной наркотик, что было вашей целью? Простое удовольствие? Или, как говорят последователи доктора Лири, расширение сознания?
Он не поддавался. Он стоял насмерть.
– Вряд ли это имеет отношение к моим нынешним проблемам.
– Что ж, думаю, на сегодня хватит. – Она нажала кнопку спикерфона. – Сейчас моя ассистентка проводит вас к Штейману Якову Давыдовичу, заведующему терапевтическим отделением.
– Яков Давыдович... – прошептал Грэм с округлившимися от ужаса глазами. – Помоги нам боже!
– Он побеседует с вами, – продолжала Рита, не обращая внимания на этот спектакль, – и составит график обследований. На протяжении ближайших трех-четырех дней вам предстоит приезжать сюда к девяти утра и оставаться столько, сколько потребуется. После того как я получу вашу медицинскую карту с результатами всех обследований, мы сможем начать работу. Всего хорошего.
Грэм медленно поднялся на ноги. Явившаяся на зов Наташа распахнула перед ним дверь, ведущую не в приемную, где уже дожидался следующий пациент, а в маленький коридорчик, откуда можно было попасть на лестничную клетку, а оттуда на лифте – на пятый этаж.
– Прошу вас.
Уже переступив порог, он обернулся и окинул Риту пристальным, запоминающим взглядом.
– Спасибо, доктор. Увидимся через неделю.
Оставшись одна, Рита выпрямилась в кресле, набрала полную грудь воздуха, на секунду задержала дыхание, после чего с облегчением выдохнула. Устало помассировала пальцами виски. Прошлась взад-вперед по кабинету, рассеянно трогая пальцами спинки кресел. Потом бросилась к столу, торопливо сняла трубку внутреннего телефона и позвонила в терапевтическое отделение.
– Яков Давыдович? Это Маргарита. Я направила к вам одного из своих пациентов... дневной стационар, да. Строганов Григорий Германович. Да. Нет. Общее истощение организма, подозрение на язву желудка, ряд истерических симптомов с периодически повторяющимися мигренями... Постарайтесь убедить его в том, что все это очень серьезно. Не знаю, не знаю. Об этом еще рано говорить. Я хотела бы получить его карту не позже следующего понедельника. Большое спасибо.
Бросила трубку на рычаг и вновь обессиленно откинулась на спинку кресла. Братишка... Ну и ну! Какой-то граф Дракула с манией величия.
По пути домой, шагая по мокрым после осеннего дождя тротуарам, она вдруг вспомнила, как вместе с той же Ольгой, будучи уже десятиклассницами, но по-прежнему оставаясь наивными дурочками во всем, что касалось секса, они тщетно пытались докопаться до смысла некоторых общеупотребительных слов. В конце концов Ольга не выдержала и пришла с этим к единственному человеку, который (это она знала точно) не стал бы смеяться над ней, – к своему младшему брату. Молчаливому подростку с богатым внутренним миром. «Эрекция, оргазм, минет, – перечисляла она, загибая пальцы. – Что означают эти слова?» Братец остолбенел, но быстро пришел в себя. Усадил ее на стул и буквально за две минуты с предельной прямотой и ясностью растолковал ей, что к чему. Его четкие, безжалостные формулировки не оставляли места сомнениям. Пристыженная сестренка моментально все поняла.
* * *
Ольга заливалась счастливыми слезами и благодарила так, как будто смертный приговор, вынесенный ее брату неделю назад, только что заменили пожизненным заключением.– Для начала ему предстоит пройти довольно-таки серьезное клиническое обследование, – говорила Рита, плечом прижимая трубку к уху и одновременно помешивая в кастрюльке овощное рагу. – Рентген, анализы, консультации... чтобы мы были уверены в том, что он нуждается именно в психоаналитическом лечении. Некоторые органические нарушения могут сопровождаться симптомами, аналогичными тем, что демонстрирует твой брат. И если на этом этапе он не сбежит...
– Не сбежит, – клятвенно заверила Ольга. – Я ему не позволю.
– Может быть, с твоего позволения он спустил в унитаз все таблетки, прописанные предыдущим специалистом?
– Ритусик, – сказала Ольга проникновенным голосом. – Я все понимаю. Он тварь и сукин сын. Но ты хотя бы попробуй, ладно? Бросить же можно в любой момент.
Это было не совсем так. Вернее, совсем не так. Но спорить Рите не хотелось.
– Что ты меня уговариваешь? Я уже согласилась. Уговаривать надо его, а не меня.
...при неврозе имеют место две строго противоположные друг другу тенденции, и одна из них является бессознательной[1].
Полулежа на диване и краем глаза поглядывая на экран телевизора, она продолжала размышлять о своих проблемах. Этот мужчина, в отличие от многих своих братьев по разуму, вызвал у нее симпатию и, как следствие, желание помочь. Но согласится ли он принять ее помощь? Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять: он ей не доверяет. Считает ее всего лишь женщиной. Всего лишь... Это вечное превосходство самца! Однако стоит только жизни взять за горло, и все они моментально бегут к мамочке. К той самой Великой Богине – Инанне, Кибеле, Исиде, – которая породила их и возлюбила и которая оплачет их в последний день. Они приползают к подножию ее трона, сыновья и любовники, и молят вернуть им силу, утраченную в результате пренебрежительного отношения к фундаментальным законам человеческого бытия.
...патогенный конфликт, хотя и содержит личный момент, в то же время отражает и конфликт общечеловеческий, так как отсутствие единства с самим собой является, вообще говоря, признаком человека культуры. Невротик – лишь особый случай человека, который находится в разладе с самим собой и должен объединить в себе природу и культуру.
Неожиданно она вспомнила Кальмара, Колю Панкратова, мальчика из параллельного класса, жившего в том же подъезде, что и Ольга, но выше этажом. Мальчик этот, разумеется, давным-давно превратился в бородатого дядю с залысинами на висках, но в школьные годы... С Ольгой они обменивались журналами, кассетами, пластинками и вообще неплохо ладили. Теоретически он мог быть знаком и с ее младшим братом.
В одной из старых записных книжек сохранился номер его телефона, но некоторое время Рита колебалась. Вспомнит ли он ее? Столько лет, столько зим... С другой стороны, она же его не забыла. Мало того, пока она не переехала с Ботанической улицы на Большую Марьинскую, они периодически встречались во дворе, здоровались и даже останавливались поболтать.
«Ладно, звони. Не узнает, так не узнает. Подумаешь, дело великое».
И она позвонила.
Все опасения оказались напрасными. Кальмар узнал ее, обрадовался и ничем не выдал своего удивления. Он по-прежнему проживал в той же самой квартире вместе со своей старенькой мамой, а бывшую жену с дочерью навещал по выходным. «Сколько дочке?» – «Да вот, пошла в третий класс». – «Почему расстались?» – «А черт его знает! Почему люди расстаются?..» Рита с грустью выслушала эту банальную историю, немного рассказала о себе и наконец задала интересующий ее вопрос.
– Строганов? Гришка? – Кальмар добродушно хохотнул. – Он монстр. Дико талантлив. Но не без причуд.
– Что это значит?
– Есть мнение, что многое из того, что описано в его книгах, он проверял на себе. Он по жизни экспериментатор, ясно? Никогда не пишет о том, чего не знает. Вроде как Шульгин со своим экстази. Только Шульгин экспериментировал с химией, а Строганов – со стрессовыми ситуациями. Цель одна и та же – преодоление границ обыденного сознания.
– Или адреналин?
– О! Ты понимаешь.
Пламя жизни...
Позже, взбешенный ее проницательностью и уже готовый отказаться от дальнейшего лечения, Грэм скажет: «Я здесь, потому что на этом настаивала моя сестра. В последнее время на нее навалилось столько всего, что мне не хотелось огорчать ее отказом».
«Надо ли понимать это так, что, приезжая сюда два раза в неделю, вы делаете ей одолжение?»
«Именно».
«Бессонница, кошмары, фобии... А самому вам разве не хочется избавиться от этих симптомов?»
«Зачем?»
«Но ведь они влияют на качество жизни. По-вашему, это не имеет значения?»
«Ничто не имеет значения».
«Почему же?»
«Потому что все мы умрем».
Глава 3
Ближе к концу недели позвонил Костик Валеев из отделения неврологии.
– Маргоша, я по делу. Строганов – это твой?
– Мой.
– Ага... Тогда давай посовещаемся.
Рита тяжело вздохнула и приготовилась выслушать жалобы на капризы и плохое поведение пациента. Ничего подобного. Грэм вел себя образцово, выполнял все указания медиков и обнаруживал искреннюю заинтересованность в результатах обследования. Однако...
– Парень обладает паранормальными способностями, – сообщил Костик, смакуя это как сладкий леденец. – Ты об этом знала?
– Это что, – растерялась Рита, – ясновидение?
– В том числе феномен ясновидения, да. В околонаучных кругах это принято называть сверхчувственным восприятием.
– Этого только не хватало... – пробормотала она, без сил опускаясь в кресло. – Ты уверен?
– Зайди ко мне после обеда, – предложил Костик. – Сама убедишься.
– У тебя есть его ЭКГ?
– Да, и не только. Мы погоняли его по всем кругам нашего местного маленького ада, так что на сегодняшний день располагаем более чем исчерпывающей информацией об устройстве его мозга.
Рита посмотрела на часы. Без четверти два. Что ж, пообедать можно и после. Через десять минут она уже сидела в кабинете К.Н. Валеева, кандидата медицинских наук, и с умным видом перебирала бумажки с многочисленными записями и диаграммами, которые были ей понятны от силы на треть.
Они в самом деле погоняли Грэма по всем кругам своего неврологического ада: магниторезонансная томография, допплерография сосудов головного мозга (он же жаловался на мигрени!), электроэнцефалография, транскраниальная магнитная стимуляция и даже специальное исследование ноцицептивного флексорного рефлекса – уровня болевой чувствительности на импульсное электрическое раздражение.
– Парень с ходу определяет, кто из находящихся в комнате болен, а кто здоров, – бубнил Костик, не давая ей сосредоточиться, – кто сыт, а кто голоден... у кого из женщин месячные, а у кого менопауза... Кроме того, он не поддается гипнозу и способен волевым усилием изменять частоту своего пульса.
– А сигареты он без огня не зажигает?
– Смейся, смейся... Хочешь знать, что было во вторник? С чего начались все эти песни и пляски вокруг твоего голубчика? В лаборатории, во время забора крови, он сидел в какой-то странной дреме, так что Юльке приходилось то и дело повторять «откройте глаза», «откройте глаза», а потом вдруг очнулся, посмотрел на Тамару и говорит: «Позвоните домой. Немедленно». Представляешь? Ну, Тамара – она ж баба-зверь, ее ничем не проймешь – поначалу только посмеивалась: ишь, как мужика под иглой-то колбасит, но чуть погодя под нажимом общественности все ж не утерпела и помчалась звонить. И знаешь, что оказалось? Старенькая бабушка, с которой она обычно оставляет свою Оксанку, поставила на газ кастрюльку с водой, а сама ушла в комнату, прилегла на диван и задремала. Вода закипела, начала плескать через край и в конце концов залила конфорку. Огонь погас, а газ, как ты сама понимаешь, продолжал сифонить. Ну вот: бабуля спит, ребенок спит, а кухня мало-помалу наполняется газом. Кухня, коридор, комнаты... Короче, если бы Тамара своими упорными звонками не перебудила весь дом, к вечеру мы имели бы парочку трупов. Ну-с? Что скажете, мадам Зигмунд Фрейд?
– Фантастика. Он это как-то объяснил?
– Вряд ли он смог бы это сделать, даже если б захотел. А он не захотел. Полежал чуть-чуть на кушетке, потом его отправили в столовую завтракать, а потом уже к нам. Проходя вместе с ним по коридору, я предложил ему определить, в каких палатах находятся женщины, а в каких мужчины. Он сделал это без труда, хотя все двери были закрыты.
Рита поежилась.
– Еще что-нибудь?
– Мы надели на него шлем, включили аппарат и попросили еще раз войти в то же трансовое состояние, в каком он пребывал во время своего «кровавого» пророчества. Он попробовал, но у него не получилось. Наверно, устал. Зато получилось на следующий день.
– И вам удалось снять показания с приборов как раз в тот момент...
Костик кивнул.
С большим трудом Рите удалось справиться с волнением. Она прислушивалась ко всем этим формулировкам – высокоамплитудная гиперритмичная активность, усиление межполушарной асимметрии мозга с резким преобладанием активности правого полушария над активностью левого – и пыталась представить, что за этим стоит. Какие сугубо человеческие страсти и страдания. Среди прочего были отмечены усиление кровоснабжения мозга, миорелаксация, повышение когерентности ЭЭГ, как во время эпилептических припадков... Экстремальное состояние сознания. Но каким образом переживает его сам испытуемый?
– Он с легкостью вошел в транс?
– М-м... я бы не сказал. Для этого ему пришлось сделать себе надрез на запястье.
– Что? – Рита напряглась.
– Что слышала, – печально усмехнулся Костик. – Мы не успели его остановить. Но не волнуйся, – успокаивающе добавил он. – Ранка получилась совсем пустяковая. Ее сразу же обработали и наложили повязку.
– Но кровь! Ему потребовалась кровь. Понимаешь, что это значит?
– Да. Где-то в этих перекошенных мозгах застряла большая заноза.
Хуже всего, что он сам знал, что делать. Пролитая кровь – состояние транса. Судя по всему, эта фатальная связка оказалась закрепленной уже очень давно.
– Ох... а мне с ним работать!
– Советую отказаться от этой затеи, – отозвался Костик очень серьезно. – Таких людей лучше не трогать.
Как будто она сама этого не знала!
– Надо по крайней мере заставить его есть. А то ведь ноги протянет.
Костик скептически улыбнулся:
– Да, вчера я имел счастье наблюдать, как он под присмотром Татьяны Степановны впихивает в себя овсянку.
– И что овсянка? Прижилась?
– Да вроде бы.
Понурая и полная зловещих предчувствий, Рита возвращалась к себе на третий этаж. Там (она знала почти наверняка) ее уже дожидалась эта парочка, мама с дочкой. Отчаянно молодящаяся мамаша, которой недавно удалось заполучить в мужья третьеразрядного актера, пригодного разве что для малобюджетных фильмов и тошнотворных отечественных сериалов, но отличающегося при этом чудовищно завышенной самооценкой, и девочка-подросток со всеми признаками раннего полового созревания. Девочка заходила в кабинет, а мамаша с большой неохотой оставалась снаружи. Будь ее воля, она бы сама объяснила этой непонятливой женщине-психиатру, в чем, собственно, заключается проблема и как ее следует решать, а так приходилось торчать по целому часу под дверью, теряясь в догадках, какие еще скелеты милостью ее несовершеннолетней дочери появятся из семейного шкафа на этот раз.
Девочка посещала аналитика на протяжении четырех месяцев, пересмотрела многие из своих первоначальных невротических установок и сейчас была сильно расстроена и даже напугана внезапным решением матери прервать лечение. Рита вспомнила ее молящие глаза, стиснутые на коленях руки.
«Маргарита Максимовна, сделайте что-нибудь. Поговорите с ней. Я больше не могу так жить».
«Я уже говорила с ней, Жанна».
«Почему она мне не верит?»
«Потому что не хочет верить. Потому что боится потерять этого мужчину. Потому что женское начало в ней сильнее материнского».
«То есть его она любит больше, чем меня?»
«Это не одно и то же – любить мужчину и любить ребенка. Твоя мать хочет иметь и то и другое. Она не намерена отказываться от него ради тебя».
«Вы правда ничего не можете сделать?»
«Боюсь, что нет. Пойми, Жанна, я врач, а не волшебник. Я не могу изменить чью-то жизнь, тем более когда сам человек этого не хочет. Я могу только указать, где и когда он оступился».
«Что вы мне посоветуете?»
«Бороться. Бороться изо всех сил. Не уступать, даже если это потребует от тебя гораздо больше усилий, чем ты предполагала».
А тут еще писатель с выраженной правополушарной активностью! Причем в его случае нельзя даже заподозрить латентный психоз, чтобы под этим предлогом отказать ему в терапии – пациенты с подобными нарушениями, как правило, выглядят совершенно нормальными людьми (чересчур нормальными!). Этот же и выглядит ненормальным, и ведет себя соответственно. И когда в процессе анализа начнется постепенный перевод в сознание многих бессознательных содержаний, кто знает, что поднимется из этих темных глубин, какой архаичный монстр.
Раз за разом она перечитывала заключения кардиолога, гастроэнтеролога, офтальмолога и прочих, прочих. Патологии не выявлено... не выявлено... не выявлено... Самым слабым звеном, как и следовало ожидать, оказалась голова. Что ж, может, это и к лучшему. Во всяком случае, теперь не придется постоянно напоминать себе о возможных обострениях какого-нибудь хронического заболевания. К тому же она наконец выяснила, сколько ему лет, – тридцать три. Возраст Христа. Самое подходящее время для того, чтобы слететь с катушек.
...симптомы невроза – это не только следствия возникших однажды в прошлом причин, будь то «детская сексуальность» или же «детское влечение к власти», но они также являются попытками какого-то нового синтеза жизни, к чему, однако, надо тотчас же прибавить: неудавшимися попытками, которые тем не менее все же остаются не лишенными внутренней ценности и смысла[2].
И вот он сидит в том же самом кресле. Вид немного утомленный, но он и раньше-то не выглядел человеком отменного здоровья, а после недели непрерывного общения с медперсоналом... Однажды, стоя у окна, Рита случайно увидела его в тот момент, когда он покидал здание клиники. За воротами его ожидала машина, большой черный «мицубиси». В своем распахнутом длинном плаще и мятых черных брюках он быстрым шагом пересек площадь перед парадным входом, подошел к машине, уселся на пассажирское сиденье и был таков. Кто его подвозил? Приятель? Подружка?
Некоторое время они присматривались друг к другу, словно виделись впервые. Рита поймала себя на том, что опять мысленно восторгается блеском и густотой его темных волос, грацией движений, легкой небрежностью в одежде.
– Знаете, – он коротко зевнул, прикрыв рот ладонью, – после того как вся эта орава народу целую неделю билась надо мной в надежде отыскать у меня хоть какое-нибудь неизлечимое заболевание, я даже чувствую себя неловко из-за того, что оказался так нагло и вопиюще здоров.
Сегодня он был в костюме, но без галстука. Пуговица на воротничке рубашки расстегнута, манжеты на сантиметр выглядывают из-под рукава пиджака. Дорогой костюм, дорогие часы... немного роскоши для того, чтобы чувствовать себя на высоте.
– Я рада, что вы здоровы, Грэм. Думаю, мы можем приступить.
– С чего же начать? С детских фантазий? Со сновидений? Честно говоря, я совершенно не представляю, как себя вести. Как убедить себя в том, что я на приеме у врача, и в то же время не впасть в соблазн опьянения собственными несчастьями. Женщина-врач. Не помню, чтобы я хоть раз оказывался в таком положении.
– Маргоша, я по делу. Строганов – это твой?
– Мой.
– Ага... Тогда давай посовещаемся.
Рита тяжело вздохнула и приготовилась выслушать жалобы на капризы и плохое поведение пациента. Ничего подобного. Грэм вел себя образцово, выполнял все указания медиков и обнаруживал искреннюю заинтересованность в результатах обследования. Однако...
– Парень обладает паранормальными способностями, – сообщил Костик, смакуя это как сладкий леденец. – Ты об этом знала?
– Это что, – растерялась Рита, – ясновидение?
– В том числе феномен ясновидения, да. В околонаучных кругах это принято называть сверхчувственным восприятием.
– Этого только не хватало... – пробормотала она, без сил опускаясь в кресло. – Ты уверен?
– Зайди ко мне после обеда, – предложил Костик. – Сама убедишься.
– У тебя есть его ЭКГ?
– Да, и не только. Мы погоняли его по всем кругам нашего местного маленького ада, так что на сегодняшний день располагаем более чем исчерпывающей информацией об устройстве его мозга.
Рита посмотрела на часы. Без четверти два. Что ж, пообедать можно и после. Через десять минут она уже сидела в кабинете К.Н. Валеева, кандидата медицинских наук, и с умным видом перебирала бумажки с многочисленными записями и диаграммами, которые были ей понятны от силы на треть.
Они в самом деле погоняли Грэма по всем кругам своего неврологического ада: магниторезонансная томография, допплерография сосудов головного мозга (он же жаловался на мигрени!), электроэнцефалография, транскраниальная магнитная стимуляция и даже специальное исследование ноцицептивного флексорного рефлекса – уровня болевой чувствительности на импульсное электрическое раздражение.
– Парень с ходу определяет, кто из находящихся в комнате болен, а кто здоров, – бубнил Костик, не давая ей сосредоточиться, – кто сыт, а кто голоден... у кого из женщин месячные, а у кого менопауза... Кроме того, он не поддается гипнозу и способен волевым усилием изменять частоту своего пульса.
– А сигареты он без огня не зажигает?
– Смейся, смейся... Хочешь знать, что было во вторник? С чего начались все эти песни и пляски вокруг твоего голубчика? В лаборатории, во время забора крови, он сидел в какой-то странной дреме, так что Юльке приходилось то и дело повторять «откройте глаза», «откройте глаза», а потом вдруг очнулся, посмотрел на Тамару и говорит: «Позвоните домой. Немедленно». Представляешь? Ну, Тамара – она ж баба-зверь, ее ничем не проймешь – поначалу только посмеивалась: ишь, как мужика под иглой-то колбасит, но чуть погодя под нажимом общественности все ж не утерпела и помчалась звонить. И знаешь, что оказалось? Старенькая бабушка, с которой она обычно оставляет свою Оксанку, поставила на газ кастрюльку с водой, а сама ушла в комнату, прилегла на диван и задремала. Вода закипела, начала плескать через край и в конце концов залила конфорку. Огонь погас, а газ, как ты сама понимаешь, продолжал сифонить. Ну вот: бабуля спит, ребенок спит, а кухня мало-помалу наполняется газом. Кухня, коридор, комнаты... Короче, если бы Тамара своими упорными звонками не перебудила весь дом, к вечеру мы имели бы парочку трупов. Ну-с? Что скажете, мадам Зигмунд Фрейд?
– Фантастика. Он это как-то объяснил?
– Вряд ли он смог бы это сделать, даже если б захотел. А он не захотел. Полежал чуть-чуть на кушетке, потом его отправили в столовую завтракать, а потом уже к нам. Проходя вместе с ним по коридору, я предложил ему определить, в каких палатах находятся женщины, а в каких мужчины. Он сделал это без труда, хотя все двери были закрыты.
Рита поежилась.
– Еще что-нибудь?
– Мы надели на него шлем, включили аппарат и попросили еще раз войти в то же трансовое состояние, в каком он пребывал во время своего «кровавого» пророчества. Он попробовал, но у него не получилось. Наверно, устал. Зато получилось на следующий день.
– И вам удалось снять показания с приборов как раз в тот момент...
Костик кивнул.
С большим трудом Рите удалось справиться с волнением. Она прислушивалась ко всем этим формулировкам – высокоамплитудная гиперритмичная активность, усиление межполушарной асимметрии мозга с резким преобладанием активности правого полушария над активностью левого – и пыталась представить, что за этим стоит. Какие сугубо человеческие страсти и страдания. Среди прочего были отмечены усиление кровоснабжения мозга, миорелаксация, повышение когерентности ЭЭГ, как во время эпилептических припадков... Экстремальное состояние сознания. Но каким образом переживает его сам испытуемый?
– Он с легкостью вошел в транс?
– М-м... я бы не сказал. Для этого ему пришлось сделать себе надрез на запястье.
– Что? – Рита напряглась.
– Что слышала, – печально усмехнулся Костик. – Мы не успели его остановить. Но не волнуйся, – успокаивающе добавил он. – Ранка получилась совсем пустяковая. Ее сразу же обработали и наложили повязку.
– Но кровь! Ему потребовалась кровь. Понимаешь, что это значит?
– Да. Где-то в этих перекошенных мозгах застряла большая заноза.
Хуже всего, что он сам знал, что делать. Пролитая кровь – состояние транса. Судя по всему, эта фатальная связка оказалась закрепленной уже очень давно.
– Ох... а мне с ним работать!
– Советую отказаться от этой затеи, – отозвался Костик очень серьезно. – Таких людей лучше не трогать.
Как будто она сама этого не знала!
– Надо по крайней мере заставить его есть. А то ведь ноги протянет.
Костик скептически улыбнулся:
– Да, вчера я имел счастье наблюдать, как он под присмотром Татьяны Степановны впихивает в себя овсянку.
– И что овсянка? Прижилась?
– Да вроде бы.
Понурая и полная зловещих предчувствий, Рита возвращалась к себе на третий этаж. Там (она знала почти наверняка) ее уже дожидалась эта парочка, мама с дочкой. Отчаянно молодящаяся мамаша, которой недавно удалось заполучить в мужья третьеразрядного актера, пригодного разве что для малобюджетных фильмов и тошнотворных отечественных сериалов, но отличающегося при этом чудовищно завышенной самооценкой, и девочка-подросток со всеми признаками раннего полового созревания. Девочка заходила в кабинет, а мамаша с большой неохотой оставалась снаружи. Будь ее воля, она бы сама объяснила этой непонятливой женщине-психиатру, в чем, собственно, заключается проблема и как ее следует решать, а так приходилось торчать по целому часу под дверью, теряясь в догадках, какие еще скелеты милостью ее несовершеннолетней дочери появятся из семейного шкафа на этот раз.
Девочка посещала аналитика на протяжении четырех месяцев, пересмотрела многие из своих первоначальных невротических установок и сейчас была сильно расстроена и даже напугана внезапным решением матери прервать лечение. Рита вспомнила ее молящие глаза, стиснутые на коленях руки.
«Маргарита Максимовна, сделайте что-нибудь. Поговорите с ней. Я больше не могу так жить».
«Я уже говорила с ней, Жанна».
«Почему она мне не верит?»
«Потому что не хочет верить. Потому что боится потерять этого мужчину. Потому что женское начало в ней сильнее материнского».
«То есть его она любит больше, чем меня?»
«Это не одно и то же – любить мужчину и любить ребенка. Твоя мать хочет иметь и то и другое. Она не намерена отказываться от него ради тебя».
«Вы правда ничего не можете сделать?»
«Боюсь, что нет. Пойми, Жанна, я врач, а не волшебник. Я не могу изменить чью-то жизнь, тем более когда сам человек этого не хочет. Я могу только указать, где и когда он оступился».
«Что вы мне посоветуете?»
«Бороться. Бороться изо всех сил. Не уступать, даже если это потребует от тебя гораздо больше усилий, чем ты предполагала».
А тут еще писатель с выраженной правополушарной активностью! Причем в его случае нельзя даже заподозрить латентный психоз, чтобы под этим предлогом отказать ему в терапии – пациенты с подобными нарушениями, как правило, выглядят совершенно нормальными людьми (чересчур нормальными!). Этот же и выглядит ненормальным, и ведет себя соответственно. И когда в процессе анализа начнется постепенный перевод в сознание многих бессознательных содержаний, кто знает, что поднимется из этих темных глубин, какой архаичный монстр.
* * *
Она старалась не думать о своем новом пациенте до тех пор, пока он не переступит порог ее кабинета, но в понедельник с утра от Штеймана принесли его медицинскую карту с результатами всех обследований, и поневоле пришлось уделить этому время и внимание.Раз за разом она перечитывала заключения кардиолога, гастроэнтеролога, офтальмолога и прочих, прочих. Патологии не выявлено... не выявлено... не выявлено... Самым слабым звеном, как и следовало ожидать, оказалась голова. Что ж, может, это и к лучшему. Во всяком случае, теперь не придется постоянно напоминать себе о возможных обострениях какого-нибудь хронического заболевания. К тому же она наконец выяснила, сколько ему лет, – тридцать три. Возраст Христа. Самое подходящее время для того, чтобы слететь с катушек.
...симптомы невроза – это не только следствия возникших однажды в прошлом причин, будь то «детская сексуальность» или же «детское влечение к власти», но они также являются попытками какого-то нового синтеза жизни, к чему, однако, надо тотчас же прибавить: неудавшимися попытками, которые тем не менее все же остаются не лишенными внутренней ценности и смысла[2].
И вот он сидит в том же самом кресле. Вид немного утомленный, но он и раньше-то не выглядел человеком отменного здоровья, а после недели непрерывного общения с медперсоналом... Однажды, стоя у окна, Рита случайно увидела его в тот момент, когда он покидал здание клиники. За воротами его ожидала машина, большой черный «мицубиси». В своем распахнутом длинном плаще и мятых черных брюках он быстрым шагом пересек площадь перед парадным входом, подошел к машине, уселся на пассажирское сиденье и был таков. Кто его подвозил? Приятель? Подружка?
Некоторое время они присматривались друг к другу, словно виделись впервые. Рита поймала себя на том, что опять мысленно восторгается блеском и густотой его темных волос, грацией движений, легкой небрежностью в одежде.
– Знаете, – он коротко зевнул, прикрыв рот ладонью, – после того как вся эта орава народу целую неделю билась надо мной в надежде отыскать у меня хоть какое-нибудь неизлечимое заболевание, я даже чувствую себя неловко из-за того, что оказался так нагло и вопиюще здоров.
Сегодня он был в костюме, но без галстука. Пуговица на воротничке рубашки расстегнута, манжеты на сантиметр выглядывают из-под рукава пиджака. Дорогой костюм, дорогие часы... немного роскоши для того, чтобы чувствовать себя на высоте.
– Я рада, что вы здоровы, Грэм. Думаю, мы можем приступить.
– С чего же начать? С детских фантазий? Со сновидений? Честно говоря, я совершенно не представляю, как себя вести. Как убедить себя в том, что я на приеме у врача, и в то же время не впасть в соблазн опьянения собственными несчастьями. Женщина-врач. Не помню, чтобы я хоть раз оказывался в таком положении.