- Брось, Андрей, - спокойно сказал тот, не поворачивая головы. По-моему, на эту тему уже все сказано. И потом, от чего я никогда не страдал, так это от ложной скромности. Если я вдруг соскучусь, я не постесняюсь попроситься обратно.
   - Ладно, ладно, не заводи свою шарманку, - сказал Мещеряков. - Тебя подбросить?
   - Спасибо, я на колесах, - отказался Забродов, указывая на старенький, защитного цвета "лендровер", припаркованный у противоположного тротуара.
   - О, - сказал Мещеряков, - а я и не заметил.
   Жива еще твоя тележка?
   - Эта тележка еще нас с тобой переживет, - заверил его Забродов.
   - Типун тебе на язык, трепач, - скривился полковник.
   - Ты знаешь, Андрей, - вдруг сделавшись серьезным, сказал Илларион, англичане ведь продали "Ровер" немцам. "БМВ" его купила со всеми потрохами, слышал?
   - Слышал, - сказал Мещеряков. - Ну и что?
   - Я вот думаю, - задумчиво продолжал Забродов, - а почему бы нам не продать англичанам АЗЛК? Им ведь, наверное, скучно теперь. Вот и занялись бы хоть чем-то.
   Мещеряков невольно фыркнул, представив себе эту сделку, но потом вспомнил что-то и помрачнел.
   - Так когда тебе привезти ружье? - спросил он.
   - Чем скорее, тем лучше, - ответил Забродов. - Я уже умираю без самогона и лосятины. Здесь меня ничто не держит, а обстановку сменить давно пора.
   Полковник посмотрел на свою машину. Бдительный шофер, издалека углядев начальство, уже успел занять свое место и сидел там с таким видом, словно никуда и не отлучался. Полковник посмотрел на часы. До конца обеденного перерыва оставалось три с половиной минуты.
   - Понял, - сказал Забродов, верно оценив все эти манипуляции. - Только снова поднимает нас с зарей и уводит за собой в незримый бой... Будь здоров, полковник.
   Они пожали друг другу руки, после чего Мещеряков сел в машину и укатил. По дороге к управлению и после, когда он поднимался по широкой лестнице к себе на третий этаж, его не оставляло странное тягостное чувство. Но по мере того, как вторая половина рабочего дня набирала обороты, выходя на привычную бешеную скорость, заваленный по горло работой полковник позабыл про это неприятное ощущение.
   ... Бывший инструктор спецназа ГРУ капитан в отставке Илларион Забродов, расставшись с полковником Мещеряковым, по дороге домой сделал небольшой крюк, заехав к своему старинному приятелю, антиквару и букинисту Марату Ивановичу Пигулевскому. Забродов не спешил. С тех пор, как он оставил службу, торопиться ему, как правило, было некуда. Илларион никогда не отличался торопливостью. Теперь, для того чтобы жить размеренно и со вкусом, ему не приходилось преодолевать сопротивление внешних обстоятельств. С момента увольнения прошло уже немало времени, но на него до сих пор иногда накатывали приступы жеребячьей радости оттого, что у него теперь не осталось никаких обязанностей, кроме прав, и никаких знакомых, кроме тех, с кем бы он хотел общаться. Сейчас он испытывал один из таких приступов эйфории. Впереди была дальняя дорога с остановками где вздумается и ночевками под открытым небом, незнакомые места, новые люди и бездна новых впечатлений. Мысленно он еще раз поблагодарил Мещерякова за удачную идею, подумав мимоходом, что даже и от полковников иногда бывает какая-то польза.
   У Пигулевского он со вкусом выпил чайку из антикварной чашки китайского фарфора, рассказал дару новых анекдотов, снова попил чайку, затеял и с позором проиграл горячий спор по поводу датировки одной редкой инкунабулы, добытой где-то неутомимым Маратом Ивановичем, понаблюдал, как тот раздувается от тихой гордости (спор был затеян и проигран исключительно для того, чтобы доставить старику удовольствие), и между делом сообщил, что покидает столицу недельки на две, а то и на месячишко. Старик заметно огорчился, и Иллариону пришлось пообещать ему порыскать по окрестным деревням в поисках антиквариата, после чего Марат Иванович несколько взбодрился, окрыленный, как видно, открывшимися перспективами.
   Выслушав несколько весьма специфичных баек и получив с десяток полезных советов, касающихся предстоящих каникул, Илларион распрощался со стариком и отправился к себе на Малую Грузинскую. Домой он, впрочем, попал не сразу. Заскочив по дороге в пару магазинов, он без труда приобрел десять бутылок водки, предназначенных в дар веселому егерю, и с некоторым удивлением обнаружил, что раздобыть питерский "Беломор" не так-то просто. На это понадобилось два часа и несколько литров бензина. Но в конце концов искомый продукт был обнаружен в табачном киоске недалеко от ЦУМа и водворен на заднее сиденье "лендровера", превратившееся за это время в продуктовый склад.
   Здесь были консервы, спички, сигареты и множество мелочей, отсутствие которых в путешествии порой воспринимается как катастрофа. При всей своей неприхотливости Илларион на этот раз решил отдохнуть с комфортом, уподобившись богатому туристу, который, направляясь в дикие места, берет с собой тонну туалетной бумаги и вагон консервированной ветчины. Впрочем, у него было подозрение, что все эти богатства, скорее всего, тоже перейдут в собственность гостеприимного егеря - сам он не испытывал во всем этом ни малейшей нужды и вряд ли был способен в течение хоть сколько-нибудь длительного срока изнурять свой организм подобными излишествами.
   Вернувшись, наконец, домой, он тщательно проверил и упаковал удочки, не переставая посмеиваться над собой. Он уже сгорал от нетерпения и готов. был тронуться в путь хоть сию минуту. Удерживала его только необходимость дождаться Мещерякова с ружьем, патронами и координатами райского уголка, в котором обитал мифический егерь. Тот представлялся Иллариону этаким буколическим субъектом в фуражке с дубовыми листьями, болотных сапогах и с застрявшей сосновой хвоей в дремучей бороде.
   Дожидаясь Мещерякова, он мимоходом вспомнил, что Андрей во время разговора был чем-то сильно озабочен. Впрочем, в этом не было ничего удивительного, если принять во внимание его должность и предстоящее совещание у генерала Федотова. Похоже, решил Илларион, что полковник морально готовил себя к большому и шершавому фитилю.
   Поводов для разноса, как всегда, могло быть множество, тем более что с распадом Союза хлопот у ГРУ стало намного больше.
   Илларион выбрал пару ножей, которые собирался взять с собой, задумчиво покрутил в руках свой бельгийский револьвер и решительно бросил его в ящик стола. В лесу ему револьвер не понадобится, а жуткие истории про беспредел на дорогах его мало трогали. Во-первых, он считал большинство из них беспардонным враньем, распространяемым дураками, никогда не покидавшими пределов Московской кольцевой дороги, а во-вторых, даже если "во-первых" было неверно, бывший инструктор спецназа не без оснований полагал, что справится с затруднениями и без помощи револьвера.
   Упаковав рюкзак, он подошел к книжным полкам и медленно двинулся вдоль них, прикасаясь кончиками пальцев к потертым корешкам. Что из этого богатства взять с собой, и стоит ли брать книги вообще? Егерь, конечно, просто остолбенеет, когда увидит, как его постоялец вечерком завалится на лежанку с Тацитовыми "Анналами" в руках или в дождливый денек решит вдруг перечитать повести Акутагавы. Впрочем, реакция егеря Иллариона волновала мало. После того, чего он наслушался по поводу своего увлечения от того же Мещерякова, ему все уже было нипочем. Но вот насколько органично впишутся книги в его быт на забытом богом лесном кордоне - это был вопрос. Подумав, Илларион решил, что чтение все-таки будет лишним. В конце концов, отключение должно быть полным, иначе отдыха не получится. Зато как приятно будет вернуться к старым друзьям после возвращения домой!
   "Так тому и быть", - решил Забродов и отправился принимать душ. После душа, чувствуя себя посвежевшим и помолодевшим лет на десять, он решил напоследок вкусить блага цивилизации.
   Выбрал книгу и завалился на диван, включив торшер и разместив в пределах досягаемости пепельницу, пачку сигарет и зажигалку. Потом пришел Мещеряков с ружьем в чехле и, с двумя коробками патронов в портфеле. Полковник улыбался, но за его улыбкой скрывалась озабоченность. Илларион не стал приставать к нему с расспросами, чтобы не ставить в неудобное положение. В конце концов, он давно вышел из сферы служебных интересов своего старинного приятеля, и интересы эти теперь были для него такой же тайной, как и для всех остальных сограждан.
   Вместо расспросов Илларион предложил полковнику дожать полбутылки хорошего коньяку, который давненько уже томился в баре, дожидаясь своего часа. Полковник согласился, и они допили коньяк. Через час Мещеряков ушел, пожелав Забродову хорошо провести время.
   Наутро Илларион сквозь узкую арку вывел "лендровер" со двора на улицу и взял курс на северо-запад по Волоколамскому шоссе.
   ***
   Вишневый "Москвич" остановился на окраине Истры, чтобы забрать пассажирку. Яркая шатенка, издалека выглядевшая лет на все тридцать, брезгливо морща безупречный носик, устроилась на переднем сиденье и небрежно забросила назад сумочку. На самом деле ей было тридцать шесть, и она не выносила прокуренных помещений. В салоне же "Москвича" табачным дымом было пропитано все - от чехлов сидений до мягкой обивки потолка.
   - Душегубка, - вместо приветствия сказала она, до упора опуская стекло.
   - Продует, - лаконично предупредил ее водитель, крупный мужчина лет сорока-сорока пяти, одетый в джинсы и черную майку. Сложен он был весьма неплохо, хотя и начал уже понемногу терять форму.
   - Что же мне теперь, задыхаться? - раздраженно поинтересовалась шатенка, делая попытку опустить стекло еще ниже.
   - Как знаешь, - пожал плечами водитель и тронул машину с места.
   Некоторое время они ехали молча, думая каждый о своем. Водитель взял лежавшую между сиденьями пластиковую бутылку "Фанты" и наклонил горлышко в сторону своей спутницы. Та отрицательно покачала головой. Встречный ветер трепал ее волосы, заставляя щуриться. Водитель зажал бутылку коленями, одной рукой свинтил пластмассовый колпачок и сделал несколько больших глотков.
   - Во рту сохнет, - сообщил он. - Все время кажется, что эта дрянь меня облучает.
   - Не будь идиотом, - не поворачивая головы, сказала шатенка. - Это же не уран и не плутоний.
   А во рту у тебя сохнет потому, что ты слишком много куришь.
   - Тоже мне, доктор, - проворчал мужчина, возвращая бутылку на место. Вот облысеешь через пару лет, тогда и будешь рассказывать о вреде курения.
   - Не будь идиотом, - повторила его спутница. - И потом, тебя ведь никто не заставляет вредить своему здоровью. Ты в любой момент можешь отказаться.
   - Ну да, - невесело хохотнул водитель, - а на следующий день меня выловят из канализационного коллектора.
   - Тогда хотя бы не ной, - попросила шатенка.
   В голосе ее сквозило раздражение, и водитель решил сменить тему.
   - Визы готовы? - спросил он.
   - Как обычно, - ответила его спутница. - И, как обычно, их лучше никому не показывать.
   - Так ведь мы же, и не собираемся. Это же так... на всякий случай.
   - Послушай, - она повернулась к нему и уставилась на него в упор взглядом дикой кошки, - мы непременно должны по сто раз обсуждать очевидные вещи?
   - Да какая муха тебя укусила? - тоже стал выходить из себя водитель. Этот тяжелый взгляд жег ему щеку, нервируя и мешая внимательно следить за дорогой. - Что ты все время гавкаешь, как московская сторожевая?
   Женщина некоторое время продолжала разглядывать его, потом с заметным усилием отвела взгляд и стала смотреть вперед. Утреннее солнце посылало свои лучи параллельно земле, изредка мелькая в зеркальце заднего вида слепящим пятном.
   - Надоело, - сказала женщина, когда ее спутник уже решил, что она так и будет молчать. - Надоело мотаться туда-сюда за гроши, когда этот удав гребет миллионы, просто сидя в Москве и ничего не делая.
   - Ха! - оживился мужчина и даже покрутил головой от полноты чувств. И после этого она будет говорить, что я ною!
   - Тебе этого не понять. Квадрат, - сказала она и взяла сигарету из лежавшей под ветровым стеклом пачки. - Я ведь баба, а годы уходят...
   - Да какие твои годы! - бодряческим тоном воскликнул тот, кого назвали Квадратом. - Ты у нас еще ого-го!
   - Иго-го, - передразнила она. - В кровати я еще, конечно, троим молодым фору дам, но вот замуж мне уже не светит.
   - Куда-куда? - не веря своим ушам, переспросил водитель. - Мне послышалось, или ты сказала "замуж"?
   - Тебе не послышалось, - сухо сказала она.
   - И тебе это надо?
   - Да нет, в общем. Просто устала от коротких интрижек. И потом, я хочу ребенка.
   - А это еще зачем?
   - Просто затем, что я женщина. А женщины существуют не для того, чтобы возить через границу всякое дерьмо, а для того, чтобы рожать.
   - Слушай, лапуля, кончай эту тему, а то я от жалости разрыдаюсь!
   - Я тебе не лапуля, - она холодно взглянула на него, - и тебе по этому поводу волноваться не стоит. Ты и твоя жалость мне никогда не понадобятся!
   - А зря, - нимало не смущенный этой отповедью сказал водитель, и она поняла, что ей не стоило демонстрировать свою слабость перед этим ничтожеством. - Ты многое теряешь, поверь.
   - Верю, - безразлично сказала она.
   - Доверяй, но проверяй. Может, остановимся?
   - Если тебе нужно подрочить, валяй, останавливайся. Я, так и быть, подожду. Вряд ли это будет долго.
   Она с удовлетворением пронаблюдала за сменой выражений на его лице. Удар, как всегда, был нанесен расчетливо и точно, и на некоторое время он замолчал. На секунду она даже пожалела об этом.
   Возможно, потрахаться было бы неплохо, но тогда они опоздали бы к назначенному сроку, а это было просто недопустимо. Опоздание свело бы на нет недели усилий, сопряженных со смертельным риском, уничтожило бы надежду изменить это постылое существование...
   За весь день они остановились только один раз.
   Съели по порции подозрительных шашлыков в придорожном кафе, посетили вонючую будку, стыдливо схоронившуюся от людских глаз, и без промедления отправились дальше. После остановки за руль села она и всю дорогу гнала так, что ее спутник избегал смотреть на спидометр. Время от времени укрепленный на лобовом стекле антирадар начинал квакать и мигать лампочкой. Тогда ей приходилось снижать скорость. Но как только затаившаяся в кустах милицейская машина оставалась позади, она снова давила педаль газа, моля небо лишь об одном: чтобы этот чертов шедевр отечественного автомобилестроения не развалился посреди дороги и благополучно довез их до места.
   Солнце, весь день неторопливо перемещавшееся по небу в полном соответствии с законами природы, теперь зависло впереди, изо всех сил стараясь выжечь глаза сидевшим в машине. Оба надели солнцезащитные очки: она - с зелеными стеклами, он - с совершенно фанфаронскими зеркальными, чем вызвал у нее новую вспышку раздражения. Ближе к вечеру, уже в Псковской области, она загнала машину в придорожную рощу и немного прогулялась по свежему воздуху, пока ее спутник менял номера.
   В приграничной полосе машина с московскими номерами привлекает к себе слишком много нежелательного внимания. Старательно припорошив фальшивые номерные пластины пылью, они вымыли руки и тронулись дальше. За рулем снова был Квадрат.
   Уже стемнело, когда они добрались до места, где их дожидался проводник. Места кругом были совершенно дикие - дремучие леса, озера, мелкие речушки и раскинувшиеся на многие гектары непроходимые болота, густо населенные прожорливым комарьем.
   Они находились неподалеку от стыка трех границ - российской, белорусской и латвийской. Все три границы были одинаково дырявыми, но на дорогах последнее время, как поганые грибы, вырастали блокпосты. При известном мастерстве и некоторой доле везения их можно было обойти, что и делалось уже неоднократно при помощи того самого человека, который сейчас шагнул в отбрасываемый фарами конус белого света и поднял в приветственном жесте левую руку. В правой у него была зажата тульская двустволка с обшарпанным прикладом и без ремня - ремней на оружии он не признавал, предпочитая носить его под мышкой. Он вообще был человеком традиционным во всем, в том числе и в одежде. Брезентовый плащ, засаленная форменная фуражка и сроду не чищенные кирзачи, казалось, приросли к его коже.
   Борисыч вразвалку приблизился к машине и, отлепив от нижней губы беломорину, наклонился к открытому окошку.
   - Привет, залетные, - хрипло сказал он, распространяя густой самогонный дух - опять же, традиционный. - Вы, однако, минута в минуту. Уважаю.
   - Садись, Борисыч, - сказал Квадрат, распахивая заднюю дверцу. Кончай трепаться, поехали.
   Женщина, перегнувшись через спинку, убрала с заднего сиденья свою сумочку, и проводник с кряхтеньем и добродушными матюками, цепляясь за все прикладом ружья, втиснулся в машину. Он сильно хлопнул дверцей, защемив при этом полу плаща, матюкнулся, открыл дверцу, подобрал плащ и снова хлопнул дверцей, да так, что машину качнуло.
   - Ручку оторвешь, - предупредил его Квадрат.
   - А ты не боись, - успокоил его проводник, - ежели что, так и новую купишь, не обеднеешь. Денежки-то мои у вас?
   - На месте получишь, - не оборачиваясь, сказала женщина.
   - Как всегда, значит, - не то удовлетворенно, не то разочарованно констатировал Борисыч. - А много ли дадите? Надо бы таксу поднять инфляция, понимаешь, мать ее через семь гробов в мертвый глаз...
   - И какая сволочь придумала средства массовой информации? - ни к кому не обращаясь, с легкой горечью в голосе вопрошал Квадрат. - Поднимем, поднимем, - пообещал он проводнику, - ты, главное, проведи как надо.
   - Проведем в лучшем виде, - с готовностью откликнулся тот. - Впервой нам, что ли? Давай, ехай, чего стал?
   Машина осторожно двинулась по грунтовой дороге между двумя стенами леса, который в свете фар казался совершенно непроходимым. Несмотря на жару, дорога то и дело ныряла в глубокие лужи, объехать которые не было никакой возможности - лес подступал к грунтовке вплотную. По лобовому стеклу то и дело хлестали ветки, корявые пальцы сучьев царапали борта, а в воздухе мелодично звенели неисчислимые полчища кровожадных комаров. Один раз дорогу перебежал кто-то неразличимо-стремительный и довольно крупный, и женщина вздрогнула, с трудом подавив испуганный вскрик.
   В редких просветах между ветвями над головой сверкали звезды, крупные, как шляпки шиферных гвоздей.
   - Р-р-романтика, - мечтательно сказал Квадрат, посмотрев на звезды. Машину немедленно тряхнуло на ухабе, Борисыч ударился носом о ствол ружья и снова добродушно выматерился.
   - На дорогу смотри, - скомандовала женщина, - романтик!
   - Да чего на нее смотреть, - огрызнулся Квадрат, - все равно ухаб на ухабе. Хочешь, чтобы не трясло, летай самолетами Аэрофлота... Правда, там таможню по лесу не обойдешь, - подумав, добавил он.
   Женщина промолчала. Ей было не до пререканий.
   Чем ближе подъезжали они к условной линии, разделявшей два государства, тем сильнее становилось нервное напряжение и тем меньшее значение имело то, что говорил и делал ее спутник. Совсем скоро этот зануда вообще перестанет иметь какое-либо значение, если все пойдет как надо и если проводник не выберет какой-нибудь новый маршрут.
   Борисыч, впрочем, и тут остался верен традиции, не считая нужным искать новый маршрут. Некоторое время в машине царило молчание, нарушаемое только репликами проводника, указывавшего, в какую сторону свернуть на очередной развилке.
   Напряжение росло, и наконец даже толстокожий Квадрат почувствовал его.
   - Что-то мне не по себе, - сказал он, внимательно глядя перед собой в рассеченную бледным светом фар темноту.
   - Надо же, - насмешливо сказала женщина, - неужто испугался?
   - Да нет, - досадливо дернул головой водитель, - не то. Просто такое чувство, будто что-то не так.
   Женщина покосилась в его сторону с невольным уважением. Все-таки не стоило сбрасывать со счетов его бывшую специальность. Совсем недавно этот человек был майором госбезопасности, а это что-нибудь да значило. Он, похоже, обладал феноменальным чутьем на опасность. Впрочем, не таким уж и феноменальным, раз согласился на эту поездку и добрался почти до самого конца.
   - Нервы, - стараясь, чтобы голос звучал спокойно, проговорила она, нервишки. Нервишечки.
   - Да, ребяты, - подал голос с заднего сиденья Борисыч, - работенка у нас с вами нервная.
   "Тоже мне, коллега выискался, - подумала она. - С нервами".
   - Направо ворочай, - сказал Борисыч через некоторое время. Квадрат послушно повернул и сразу же надавил на тормоз.
   - Вот, блин, - в сердцах сказал он, - плакали наши денежки. Придется отстегивать. Эй, дед, - обернулся он к Борисычу, - это что, уже граница?
   - Ни хрена не понимаю, - растерялся тот. - До границы еще километров пять будет. Откуда ж они тут взялись? Навстречу машине шел, прикрываясь ладонью от света фар, человек в плащ-накидке, из-под которой виднелась форма латышского пограничника. Из-под правой руки у него выглядывало куцее рыло короткоствольного автомата.
   - Латышские стрелки, мать их, - копаясь в бумажнике, пробормотал Квадрат. - Бабки на дорогах отстреливают. Пограничник подошел, нагнулся, и отступив на шаг от дверцы, с твердым прибалтийским акцентом скомандовал:
   - Всем выйти из машины! Таможенный и паспортный контроль.
   - Слушай, командир, - начал Квадрат, - какой таможенный контроль, тут же Россия. Ты, браток, того.., заплутал малость. - Всем выйти из машины, не меняя тона, сказал пограничник. - Вы находитесь на территории Латвийской республики.
   Прошу предъявить документы и вещи для досмотра.
   - Старый козел, - сказал проводнику Квадрат, неохотно открывая дверцу. - Хрен тебе, а не бабки. Таксу ему повысить...
   - Ни хрена не понимаю, - как заведенный, повторял Борисыч, - не понимаю ни хрена.
   Между тем из темноты на дорогу шагнули еще двое пограничников, недвусмысленно наводя автоматы. Пассажиры "москвича" вслед за хмурым Квадратом выбрались из салона в звенящую комарами ночную прохладу. У Борисыча сразу же отобрали ружье, которое тот безропотно отдал.
   - Мужики, - сказал бывший майор госбезопасности Круглов заискивающим тоном, - давайте разойдемся по-хорошему...
   Он снова полез в бумажник. Пограничник ждал, стоя с протянутой рукой. Взяв деньги, он посветил на них фонариком, кивнул, спрятал куда-то под плащ-накидку и вдруг спокойным и в то же время почти неуловимым жестом выдернул у Круглова из пальцев бумажник.
   - Теперь товар, - стальным голосом приказал он.
   - Какой еще товар? - не вполне соображая, что происходит, удивился Круглов. То, что происходило с ним сейчас, напоминало кошмарный сон никогда до сих пор у него не возникало проблем с таможенниками ни с той, ни с другой стороны границы. Механизм перевозок до сих пор функционировал безупречно, удовлетворяя всех, и казался отлаженным раз и навсегда. И вот теперь в нем что-то дало сбой, и сбой этот, похоже, мог ему дорого обойтись. - Какой товар, ребята? Вы что, белены объелись? Какой вам нужен товар?
   - Вольфрам, - спокойно сказал латыш. - Иридий... Я не знаю, что еще. Вы знаете. Отдайте товар.
   - Что-то я вас, ребята, не пойму, - еле сдерживая злобу, произнес Круглов-Квадрат. - Вы, кажется, не совсем понимаете, что творите. Да стоит мне словечко шепнуть, от вас мокрого места не останется...
   Однако, посмотрев на их лица, он вдруг понял, что все трое находятся в здравом уме и твердой памяти, и, как человек многоопытный, словно наяву увидел то, что будет дальше. Затравленно взвизгнув, он пригнулся и метнулся в сторону, прочь от машины и стоявших возле нее людей, и ему удалось раствориться в темноте, но навстречу ему оттуда, из темноты, вдруг ударила короткая очередь, остановив его на бегу и швырнув навзничь на сырую от росы землю. Из темноты вышли еще двое в плащ-накидках и приблизились к лежавшему на земле экс-майору, который еще слабо шевелился, скребя пятками по земле, - видимо, ему представлялось, что он бежит через лес, уходя от погони. Один из пограничников наклонился, словно намереваясь помочь раненому. Приглушенно и буднично хлопнул контрольный выстрел, тело Круглова выгнулось крутой дугой и, безвольно обмякнув, глухо шлепнулось о землю.
   Борисыч вышел из транса, чувствуя, как быстро остывает на ночном холодке пропитавшая брюки горячая влага. "Мать честная, обмочился", подумал он, но тут же отогнал неуместную мысль - сейчас было не до того. Бросив быстрый взгляд на соседку, он едва не впал в полубессознательное состояние вторично - в рассеянном свете фар было отчетливо видно, что та улыбается, жадно наблюдая за тем, как убивают ее напарника. Туда же смотрели и те трое, что стояли у машины.
   Все они стояли у передней части автомобиля, в то время как Борисыч, вылезший из задней дверцы, так возле нее и остался. Ему показалось, что у него есть один-единственный шанс. Стоять здесь означало дождаться неминуемой смерти, и Борисыч решил рискнуть. Он резко присел и метнулся под прикрытие заднего борта, а уже оттуда, не чуя под собой ног, пулей метнулся через дорогу в лес. Ему удалось проделать это быстро и бесшумно, и он исчез в темноте прежде, чем автоматчики успели среагировать; но спасительная темнота подвела, и в лес он вломился с треском и хрустом, как стадо ошалевших от ужаса лосей, за которыми гонятся волки. На этот треск и хруст отозвались автоматы, вокруг засвистело и защелкало, но не задело, и он уже решил было, что пронесло, но тут с маху налетел левым плечом на невидимое впотьмах дерево, и его отбросило назад и в сторону, как раз под пулю, которая раскаленным шилом воткнулась в другое плечо.