Андрей ВОРОНИН
УМЕРЕТЬ, ЧТОБЫ ВОСКРЕСНУТЬ

Глава 1

   Эту мечеть местные называли Синей из-за тысяч изразцов небесно-голубого, бирюзового, насыщенно-синего и фиолетового цвета на огромном куполе и башне минарета. Веденееву и Пашутинскому показали в Москве множество снимков, среди них и фотографии мечети с разных точек. Но реальная мечеть, прокаленная солнцем, овеянная песчаными бурями, выглядела гораздо красивей, чем можно было ожидать.
   Мимо кофейни медленно прокатил внедорожник «Тойота-Лэндкрузер» — именно его поджидали двое российских граждан. До мечети еще оставалось метров двести, но водитель из религиозного благоговения уже сбросил скорость. Это был один из телохранителей, второй расположился сзади.
   Впереди, в своей традиционной невысокой папахе сидел бывший и, о, президента Ичкерии, главный чеченский казначей при Дудаеве и Масхадове бригадный генерал Зелимхан Яндарбиев.
   — Хорошо выглядит, — заметил Веденеев, делая глоток из крохотной чашечки.
   Им показывали фотографии разных лет общим числом не меньше сотни. Вот Зелимхан в камуфляже, вот он под зеленым знаменем принимает на Коране президентскую присягу. Подписывает договор с Черномырдиным, дает интервью арабскому журналисту. Вот личная встреча в Кабуле с муллой Омаром, после которой правительство Талибана приняло решение признать независимость Чечни и установить дипломатические отношения.
   А это уже снимки времен изгнания — Турция, Пакистан, Катар.
   Последний снимок из архива ФСБ был годичной давности. На нем Зелимхан с его знаменитой родинкой выглядел уставшим, бледноватым, с «думой на челе» о судьбах родного народа. Сейчас за стеклом кондиционированного джипа маячило лицо с ровным загаром и неопределенной улыбкой на полных губах.
   — Здоровеньким помрет, — одними губами произнес Пашутинский, глядя, как грузный низкорослый «казначей» выходит из машины в сопровождении двух широких спин.
   — Не говори «гоп», Володя, — поморщился Веденеев.
   Ему с самого отлета не нравилось настроение напарника. Тот отправлялся в Доху как на легкую прогулку. Здешние арабы в его представлении остались все теми же пастухами верблюдов, что и прежде.
   Понастроили на нефтяные миллиарды небоскребов, пересели на джипы, но по сути остались кочевниками. Сам Веденеев так не считал и удивлялся — почему начальство решило послать сюда человека плохо знакомого с Ближним Востоком.
   Сняв обувь у резных дверей, Зелимхан направился в прохладный зал мечети, чтобы предстать с молитвой перед Аллахом. Оба сотрудника ФСБ были заняты более прозаическими и насущными вещами — изучали условия для того, чтобы отправить Яндарбиева на прямую аудиенцию ко Всевышнему.
   Внимание их было приковано к черному «Лэндкрузеру», который, казалось, плавился на солнцепеке. Оба телохранителя вошли в мечеть вместе с Яндарбиевым, и внедорожник остался без присмотра.
   Машин на стоянке собралось не меньше полусотни. Дежурил здесь худой, дочерна загорелый юноша, принимавший оплату. Задача выглядела простой: отключить охранную сигнализацию яндарбиевского авто и незаметно прилепить к днищу взрывное устройство.
   Зелимхан приезжал в эту мечеть трижды в неделю из своего дома, выделенного катарским эмиром, в престижном квартале дипломатических особняков. Дольше всего задерживался в пятницу, об этом двух сотрудников проинструктировали еще в Москве.
   «Сегодня среда, день последней примерки „костюмчика“ для этого ублюдка. В пятницу работа должна быть сделана — сделана так, чтобы комар носа не подточил» — это четко понимали оба сотрудника ФСБ.
   В кофейне подавали кофе дюжины разновидностей: черный, двойной черный, с корицей, лимоном, молоком, взбитыми сливками, перцем и прочим.
   Пашутинский пил не слишком аккуратно, на блюдце красовалась коричневая лужица.
   Многое в напарнике раздражало Веденеева.
   Утешало одно: задание свело их ненадолго, уже вечером в субботу они вернутся в Москву. Там, в Москве, отчет о проделанной работе будут принимать у каждого по отдельности. И вряд ли их еще раз отправят куда-нибудь вместе. Не потому, что не сошлись характерами. В ФСБ вообще не способствуют появлению стабильных пар или троек.
   Во взаимной притирке больше минусов, чем плюсов. Идеал — это полная взаимозаменяемость сотрудников.
   Оба засекли время, но ни один при этом не взглянул на часы. Ни тогда, когда черный внедорожник вырулил из-за угла, ни потом, когда его покинули водитель и пассажиры. Внутренние часы у обоих шли с малой погрешностью.
   По знаку Пашутинского со стола убрали пустые чашки и блюдца с нежными скорлупками от фисташек. ,Еще раз протерли его тряпкой не первой свежести и поставили, сняв с тусклого металлического подноса, еще две полные чашки. Всем этим занимался молодой парень того же возраста, что и парень на стоянке. В Катаре, как и на всем Ближнем Востоке, женщин в обслуге не увидишь. Нет официанток, продавщиц и так далее — всю эту работу выполняют исключительно мужчины.
   — Серебро? — по-английски спросил у парня Пашутинский, постучав по подносу ногтем.
   Подделываться под местных от них не требовали. Иностранцев в Катаре больше, чем арабов, — гастарбайтеры, туристы. Чужая речь здесь не режет слуха, особенно все привыкли к международному языку — ломаному английскому.
   Поднос отчасти был похож на серебряный. Пашутинский прекрасно знал, что это подделка, но все же спросил. Иногда полезно глуповато выглядеть.
   Праздные и глуповатые люди вызывают меньше подозрений и «до» и «после», когда человеку приходится давать показания.
   Парень улыбнулся и покачал головой. Он привык к специфическим интересам приезжих. Медные и позолоченные, серебряные и бронзовые изделия — главные сувениры, которые туристы увозят домой. С утра до вечера они толпами бродят по узким улочкам старого города. Разглядывают кувшины с насечкой, вычеканенные на блюдах сказочные сюжеты, звенят верблюжьими колокольчиками. Роются в больших чанах, доверху наполненных дешевыми кольцами и перстнями.
   По подсчетам Веденеева, Зелимхан и его, телохранители покинули мечеть спустя сорок одну с половиной минуту, его напарник насчитал почти сорок две. Чеченец выглядел уже не таким веселым, зато весь лучился умиротворенностью. Внедорожник проехал мимо в обратном направлении, теперь гораздо шустрей.
   Напарники не сразу покинули кофейню. Выдержали достаточно долгую паузу, чтобы никто из случайных свидетелей не смог сопоставить два события: отъезд одних и отбытие других.
* * *
   Черный внедорожник въехал во внутренний дворик особняка, выложенный плиткой. Зелимхан жил здесь уже три года вместе с семьей, успел посадить несколько абрикосовых деревьев и много цветов.
   Пищу принимал под полотняным навесом — иногда вместе с сыном, иногда с заезжим гостем, но чаще в одиночестве. Стол накрывала сама жена, она и готовила — домработница занималась только уборкой.
   Вот и теперь Малика поставила перед ним тарелку риса с финиками и шербет в тонкостенном стакане.
   Последнее время он особенно любил сладкое.
   — Хлеба хватит? — спросила она по-русски.
   Дома они всегда говорили по-русски больше, чем по-вайнахски, — ив советское время, и в войну, и в годы независимости, и в эмиграции.
   — Хватит.
   Еще одна привычка из прошлого, все есть с хлебом, даже рис. Свои первые стихи начинающий поэт-комсомолец Яндарбиев тоже написал о хлебе.
   Больше шансов напечататься.
   Малика работала библиотекарем, а начинающий поэт Зелим сотрудничал в грозненской газете «Ленинский путь». Вероятно, пописывал бы до конца своих дней правильные статьи и лирические стихотворения — в советское время этот труд неплохо оплачивался.
   — И вдруг закрутился водоворот. Пока власть казалась незыблемой, она устраивала всех. Но при первых же трещинках стальной Вавилонской башни все сразу вспомнили, какой они нации, какой веры. Всплыли старые обиды — оказалось, никто ничего не забыл.
   В мае девяностого Зелимхан организовал крохотную Вайнахскую демократическую партию, в ее программе уже была прописана независимость. Через полгода он стал зампредом исполкома Общенационального конгресса чеченского народа — надел папаху и снимал ее, только ложась спать. В начале девяносто второго Яндарбиев уже отпустил бороду, нацепил камуфляж, тогда он активно участвовал в грабеже брошенных на произвол судьбы российских военных складов.
   Он стал ближайшим сподвижником Дудаева.
   Удостоился чести первого покушения — в октябре девяносто третьего в Грозном, по его машине, остановившейся возле дома, дважды стреляли из подствольного гранатомета. Бывший комсомольский секретарь редакции, он повесил на стенку коврик с изображением Каабы, стал молиться положенное число раз и регулярно посещать мечеть.
   Когда началась война, против него и еще шести чеченских вождей возбудили уголовные дела и добились санкции на арест. После гибели Дудаева Яндарбиев сменил его на президентском посту. Вел в Кремле переговоры с Ельциным, подписывал перемирие с Черномырдиным, остался в Москве заложником на время вылета Бориса Николаевича в Чечню… :
   Смуглый молодой парень, только что вернувшийся вместе с шефом из мечети, сообщил о визите посланца Абу-Валида. Вытерев лоснящиеся губы белым полотенцем, Зелимхан тяжело поднялся с места и вошел в небольшую комнатку, чтобы лично глянуть на монитор.
   — Впускай, я его знаю. Проверь с головы до ног и впускай. Скажи Малике-ханум, чтобы сделала нам два кофе.
   Посланец не обиделся на тщательный обыск.
   На войне как на войне. Эта категория людей давно привыкла следовать восточной мудрости: «На Аллаха надейся, но верблюда все равно привязывай».
   Они сами следовали ей и не возражали против применения тех же правил к себе.
   Широким шагом гость прошел по плиткам двора и приветствовал Зелимхана, как младший старшего: приобнял и коснулся лбом плеча.
   — Садись, Алимардан, рад тебя видеть.
   Оба сделали по глотку кофе, только потом хозяин спросил:
   — Откуда сейчас?
   — Самолетом из Баку. Два дня назад еще был в лесу.
   — Как там наши леса?
   — Скоро зазеленеют. Русские много пожгли за последний год. Но это капля в море.
   — Каждую весну проклинают «зеленку». Помню, сам слышал радиоперехваты.
   Эти двое пили кофе совсем не так, как двое эфэсбэшников в кофейне. Восточные люди умеют смаковать каждый глоток напитка, каждый кусок еды.
   Даже в фанатике-боевике, способном годами прятаться в горных пещерах и жить на подножном корму, живет сибарит. Эта часть личности только ждет удобного случая, чтобы проснуться.
   — Абу-Валид просил передать, что его с начала года упорно пытаются с тобой стравить. Льют на тебя грязь, будто ты собрал здесь не десять миллионов, а пятнадцать.
   Несмотря на иерархию, воюющие против Москвы чеченцы обращались друг к другу на «ты», подчеркивая свое единство в борьбе за общее дело.
   — С начала года? Обо мне давно уже такое говорят. Пора федералам сменить пластинку.
   Или они верят, что ложь от долгого повторения станет похожа на правду?
   — В прошлом году они не пытались ничего насчет тебя запустить.
   — Папку не в тот шкаф засунули. А перед Новым годом, наверное, инвентаризацию устроили.
   — Сейчас взялись очень активно. Абу-Валид считает, что не только ему все это подбрасывают.
   — Конечно. Посмотрим, кто еще поделится со мной своими тревогами. Твоему командиру понадобился месяц, чтобы встревожиться.
   — Он в самом деле встревожен. Считает, что ФСБ взяло тебя на мушку.
   — Мы все у них на мушке. Что делать? Мы принадлежим Аллаху и к нему возвращаемся.
   — Воистину.
   Хозяин и гость провели по лицу сложенными вместе ладонями.
   — Что передать Абу-Валиду?
   — Что нашел меня в добром здравии. Переводы будут продолжаться в прежнем ритме. Просто сейчас жертвователи дают деньги адресно. Если их дают для Шамиля, я не вправе перебросить средства кому-то другому. Хотя сам, может быть, считаю, что там потребность более насущная. Шамиль на прошлой неделе показал товар лицом…
   Посланец Абу-Валида молча кивнул, он знал о взрыве в московском метро.
   — Шамиль показал товар лицом, и теперь снова пойдет перекос в его пользу.
   — Мы тоже работаем, не сидим на месте.
   — Есть вещи, о которых русские просто умалчивают. У них сейчас сильнейшая цензура, они почти закрыли тему своих потерь в Чечне.
   — Мы снимаем свою работу на видео.
   — Последнее время кассетам вообще мало доверия. Сейчас любой дурак знает, что дату на пленке можно в два счета подделать. Все можно подделать. Никто из наших, конечно, не занимается подобными вещами. И жертвователи впрямую не бросаются такими обвинениями. Но я вижу, что им хочется подтверждений. А русские поприжали и телеканалы и печать, упрямо молчат о потерях.
   Вот взрывы в метро и в электричках, они обсасывают месяцами. Пусть Абу-Валид примет это к сведению.

Глава 2

   В августе, через полгода после появления в Катаре сотрудников ФСБ, Глеб Сиверов сидел на ведомственной московской квартире напротив человека в генеральских погонах. Тот хмурился, двигая по столу свою дешевую зажигалку.
   — Срочное задание. Твой предшественник его чуть не провалил. Поезжай, разберись и прими от него дела.
   — Куда ехать?
   — Недалеко. Из Москвы в Москву. Ты давно общался с «золотой молодежью»?
   — Не наш, вообще-то, контингент, — пожал плечами Слепой.
   — Теперь наш. Пришлось взять их под крылышко. Только не надо морщиться и говорить мне, что задание не твоего уровня.
   — У меня и в мыслях не было, товарищ генерал.
   Генерал, конечно, держит в уме его, Сиверова, профиль — значит, имеет веские причины поручить это дело именно ему.
   — Нет времени все подробно тебе объяснять.
   Важно поскорей взять бразды в свои руки. Ребятки — дети высокопоставленных мидовцев. Только не кривись, не говори мне, что эту публику ты на дух не переносишь.
   — Вы меня с кем-то путаете, Федор Филиппович. Когда я последний раз капризничал?
   — Да я сам обо всем этом думаю вместо тебя.
   Короче, поезжай, там объяснят суть. На днях встретимся, поговорим обстоятельней.
   …Уже через сорок минут Сиверов прибыл по указанному адресу — в гольф-клуб на Аптекарском. Для поля с восемнадцатью лунками здесь был спроектирован искусственный рельеф: водоемы и террасы, деревянные ограждения и препятствия. Под жарким солнцем покрытие из искусственной травы выглядело не правдоподобно зеленым и свежим.
   Глеба встретил тот, кого ему предстояло сменить. Невысокого роста жилистый человек в белой шапочке с козырьком. Обменявшись рукопожатием, они присели рядом на ровно подстриженную траву.
   — Их всего пятеро, — объяснил сотрудник, представившийся Михал Михалычем. — Неразлучная компания. Называют себя «Magnifisent Five».
   — Знают старое кино?
   Название для компании, конечно же, придумано по аналогии с «Magnifisent Seven» — знаменитым вестерном «Великолепная семерка». Среди советских граждан в шестидесятые годы он был, пожалуй, еще больше знаменит, чем среди американцев. Единственный штатовский вестерн, который выпустили в прокат по личному распоряжению Хрущева.
   — Они вообще много чего знают. И о себе понимают слишком много. Через пару дней тебя так достанут, что волком взвоешь. Я уже дважды подавал рапорт, чтобы избавили меня от этих аристократов. Что я с ними только не творил мысленно: ломал кости, расстреливал из автомата, подвешивал за ноги, топил в дерьме.
   — И девушек тоже? — спросил Слепой, уже выделив взглядом стайку с клюшками.
   — Всех без исключения.
   — А там кто маячит?
   — Наш человек. Вон другой, видишь? Мои подчиненные в количестве двух единиц. Их менять не собираются, так что ты их унаследуешь.
   — Подчиненных ты мысленно не поджаривал?
   — Нет. Пару раз сделал втык по делу, а в остальном жили дружно.
   — Кто против нас?
   — Человек опытный. Одиночка.
   — Чего хочет?
   — Убивать он их вроде бы не собирается. Всего-навсего взять в заложники.
   — Каких требований от него ждут?
   — Точно неизвестно.
   — Насколько я понял, денежный выкуп для него не первоочередная вещь. Иначе бы он нашел себе кого-нибудь поперспективней.
   — Торопишься с выводами. Конечно, предки у них не олигархи, зато мог при надобности выбить денежки на выкуп из кармана у государства. Трудно заранее сказать, какие будут требования, но личный мотив тут безусловно присутствует.
   — Что известно об этом типе?
   — Бывший наш сотрудник.
   — И как он дошел до жизни такой? — искренне удивился Глеб.
   — Не знаю. Мне объяснить не удосужились.
   — Поставили охранять и закрыли от тебя информацию?
   — Ты с этим впервые сталкиваешься?
   — Да нет.
   Худощавый парень с золотистыми волосами до плеч замахнулся клюшкой и послал мячик высоко в небеса. Чем-то он напоминал юношу эпохи Возрождения. Казалось, будто его, нарисованного на холсте, оживили с помощью магии и переодели в современные шмотки — светлые брюки и желтую тенниску с короткими рукавами.
   — Расскажи мне про них.
   — Денис Воротынцев, восемнадцать лет. Учится в Англии, сейчас на каникулах. Единственный из них, кто по-настоящему умеет играть в теннис и гольф, остальные, считай, дурака валяют. К сверстницам относится флегматично, спиртного не потребляет — только минералку и натуральные соки.
   — Человек из светлого будущего.
   — До такого будущего я, надеюсь, не доживу.
   — Давай тогда про минусы.
   — Да у них у всех минусы одинаковые. Стеб без конца и края. Презрение ко всем и вся.
   — На то они и «золотая молодежь».
   — Понимаю, но от этого не легче.
   — А девочка в голубом со стройными ножками?
   — Маша Прилукская, стерва не дай бог. И фамилии, черт бы их побрал, не такие, как у всех.
   — Маша постарше будет.
   — Заканчивает МГИМО. Сразу пойдет в МИД, там папаша заведует целым сектором. Цинична до беспредела, нас считала паршивой обслугой. Мимо меня несколько раз прошла голышом. Чего стесняться, я ведь холуй, недочеловек.
   — А ты не слишком серьезно их воспринимаешь?
   — Попробуй по-другому, если ты сутками рядом. Лучше сделать себе обрезание и работать среди моджахедов, притворяться мусульманином хоть целый год.
   С шутками и смешками компания добралась до места падения мячика, откуда Денис пульнул им еще раз. До бывшего и нового руководителя «службы охраны» донеслись аплодисменты.
   — Давай дальше. Кто у нас второй молодой человек?
   — У этого, по крайней мере, есть одна нормальная человеческая слабость. Азартен до беспредела.
   Без конца заключает пари, время от времени пытается затащить компанию в казино или бильярдную.
   Или на квартиру, где богатенькие Буратино сражаются в преферанс.
   — Преф все-таки не рулетка. Если «классику» считать азартной игрой, тогда и шахматы тоже.
   — Не игра ведь важна, а игрок.
   — Согласен. Везучий он или нет?
   — Везучий, собака. Его уже не во все казино пускают.
   — Чем этот товарищ занимается в свободное от игр время?
   — Выперли из института. Отец добился, восстановили. Через полгода не выдержали и выперли снова. Прямо на занятиях играл под бабки. Отбирали колоду — он кости из кармана доставал. Отсаживали от него всех — он играл сам с собой.
   — О нем, ты, похоже, больше знаешь.
   — Потому что любитель хвастаться. Если заведется, слова никому вставить не дает.
   — Зовут как?
   — Мирон Митрохин. К нам он, правда, не приставал со своими пари, считал, что сотрудникам расплачиваться нечем.
   Глеб перевел взгляд на стриженую рыжеволосую девушку в черной майке и бриджах: ухватив клюшку, как автомат, она направила ее на Мирона.
   — Лена Ричи. Это не фамилия, а прозвище. Фанатка Гая Ричи, ее подкалывают, будто она его вторая, заочная жена после Мадонны. Знает наизусть «Карты, деньги, два ствола», цитирует к месту и не к месту.
   — Где учится?
   — Тоже в МГИМО, пойдет по стопам отца и всей родни по отцовской линии. В свободное время рисует комиксы… Ну и последняя — Вероника. Они все помешаны на модном и стильном барахле, но эта дура особенно. Ни о чем другом не в состоянии говорить — только о шмотках, косметике, мобильниках, тачках. Закончила юрфак, член гильдии адвокатов. Но никто ей пока даже самого сраного дела не доверил.
   Вероника как раз общалась по сотовому и держалась особняком. На зеленой подстриженной траве поля для гольфа она смотрелась самым ярким пятном в своем красном брючном костюме.
   Посторонних игроков и зрителей здесь не было. Компания заплатила за два часа исключительного пользования.
   — Но ведь они же не целые сутки проводят вместе. Как вы обходились втроем?
   Переведя взгляд на собеседника, Сиверов не мог не почувствовать резкий контраст с «великолепной пятеркой». Дешевая и не слишком свежая тенниска, сумрачно-сосредоточенный взгляд и тускловатые белки глаз — признак усталости от непрерывного напряжения. С другой стороны, Михалыч выглядел плотным, жилистым, земным созданием по сравнению с компанией, нарисованной на траве акварельными красками. Может быть, при ближайшем рассмотрении в них тоже проступит материальное начало?
   — Да они не могут друг без друга, — ответил Глебу предшественник. — Начало учебного года их, конечно, разводит. А сейчас, во время каникул, они целыми днями вместе. Одни не учатся, у других нет работы. «Дольче вита», одним словом.
   — Странно, что они в Москве. Им бы сейчас полагалось валяться где-нибудь на средиземноморском пляже.
   — Они и собирались туда. Родители не пустили. Сочли, что здесь больше возможностей обеспечить их безопасность. Часть времени компания торчит за городом, там у родителей Дениса коттедж со всеми прибамбасами. Однажды наш бывший сослуживец пытался проникнуть туда среди ночи.
   — Пытался проникнуть? — удивился Слепой. — И никто при этом не пострадал?
   — У него, как я убедился, своеобразный кодекс чести. Не хочет стрелять в бывших коллег.
   — Черт возьми, я готов прослезиться.
   Слепой все больше убеждался — такого задания у него еще не было. До сих пор он был скорее киллером на государственной службе, чем телохранителем. Всегда действовал против врагов, не брезгующих ничем, и никогда еще не имел подобного рода противника.
   — А вы, значит, тоже…
   — Мы стреляли, как положено. Только ведь он знает наши методы работы от и до. Смог уйти живым и невредимым.
   — Как молодежь перенесла стрельбу?
   — Для них это все как приключение, как кино.
   Они вообще не чувствуют реальности выстрелов, ни разу не видели, как свинец вышибает мозги.
   — Никто не испугался? Даже девчонки не закатили истерику?
   — Скоро сам убедишься, как они к этому относятся.
   Михалыч снял шапочку с козырьком и провел рукой по волосам ото лба к затылку. Он выглядел безмерно уставшим и подавленным. Слепой знал, что ждать гораздо тяжелей, чем действовать самому. И его самого будет тяготить работа охранника, цепного пса на привязи.
   — Так тебя за случай в коттедже решили убрать?
   — Тому случаю уже неделя исполнилась. Скорей за вчерашнее. Вчера я не выдержал, выложил Прилукской все, что о ней думаю. Достала уже, — Михалыч провел ребром ладони сперва под подбородком, потом над головой. — С одной стороны, я рад, что избавился. С другой… Противно, что на первую же ее претензию с такой готовностью отреагировали.
   «Великолепная пятерка» лишний раз убедилась, что мы действительно холуи, заменить нас даже проще, чем затребовать другого официанта.
   Шапочку с козырьком он не стал подбирать, он в ней больше не нуждался.
   — Какую с тебя требовали отчетность?
   — Насчет этого пожаловаться не могу, особо не грузили. Писать заставляли по минимуму.
   — Для Филиппыча?
   — Работа здесь под началом подполковника Звонарева.
   — Нормальный мужик?
   — Я так и не понял. Слишком редко контачили. Он не придирался по пустякам. Но много о чем умалчивал.
   — Может, не по своей инициативе?
   Предшественник пожал плечами. Ему явно хотелось поскорей убраться с поля. Хоть он и сам спровоцировал свое увольнение, все равно этот факт останется пятном в его послужном списке.
   На двух открытых легких электромобильчиках компания молодежи поехала к водной преграде, обозначенной красными колышками. Где-то там упал после очередного удара мяч. Слышались громкие, с небрежным шиком произносимые термины: питч, слайс, богги.
   Слепой уже внутренне взял на себя ответственность за молодых людей. Двое сотрудников справа и слева от корта побежали трусцой за компанией. Глеб тоже двинулся небыстрым, но широким шагом. Предшественник вынужден был следовать рядом с ним — он не получил пока позволения отправляться восвояси.
   — Знаешь, на сколько тянет все это удовольствие — в смысле, поле? Мощение, озеленение, альпинарий, водопад, искусственные водоемы. Трава с длиной ворса два миллиметра, чтобы условия качения мяча приближались к натуральному грину…
   — Даром ты время не терял. Набрался по части гольфа.
   — Спортивный комментарий, по крайней мере, вести могу… Сорок пять штук «уев» здесь вбухано.
   Не так уж много по московским меркам.

Глава 3

   Операцией «Оазис» руководил Коломийцев, сотрудник ФСБ, уже три года работавший под «крышей» российского посольства в Дохе. Прибыв на арендованную посольством дачу, Олег Веденеев и Володя Пашутинский рассказали ему о последней примерке.