Любовь ВОРОНКОВА
СТАРШАЯ СЕСТРА
ВЕТКА ДУБА
Зина шла по лесу и молча любовалась деревьями, тронутыми красками сентября.
Конец лета был дождливым и холодным, поэтому не пожухли еловые лапы и трава на лесных полянках зеленела свежо и ярко. И от этой яркой зелени ещё жарче пылали красные осинки и ещё желтее казались листья берёз, а белые стволы их с тёмными чечевичками словно светились под солнцем. Зина придёт домой и непременно нарисует вот эту семейку тонких плакучих берёзок с золотой россыпью листьев у подножия, на зелёной траве.
Зина очень любила рисовать и по рисованию была первая ученица в классе. Но сама она никогда не была довольна своими рисунками – на бумаге всё получается не так, как хочется, и не то, что видит глаз.
Девочки разбрелись по лесу. И всюду, среди кустов и деревьев, мелькали их цветные шапочки и платки, отовсюду слышались голоса, которые в прозрачной тишине звучали особенно звонко.
Тропинка, полузаросшая травой, вела к станции. Учительница Елена Петровна вышла на эту тропинку и приставила руки ко рту, изображая, что трубит в трубу:
– Ту-ру-ру! Собирайтесь ко двору!
– Идём! Собираемся! – отозвались со всех сторон девочки.
Солнце ложилось тёплым румянцем на запрокинутое смеющееся лицо учительницы. Она была молодая, каштановые волнистые волосы её блестели на солнце, и в тёмно-карих глазах сверкали живые искорки.
– Тра-та-там! Тра-та-там! – опять затрубила Елена Петровна.
И множество задорных голосов подхватило:
– Собирайтесь ко дворам! Собирайтесь ко дворам!
Девочки развеселились: так играла с ними Елена Петровна, когда они были ещё маленькими.
Оживлённые, посвежевшие после дня, проведённого в лесу, девочки возвращались на станцию. У каждой была охапка красных и жёлтых листьев. Говор не умолкал: одна нашла старую голубую сыроежку, другая видела белку, а третья слышала шорох и шум в кустах – наверно, там пробежала лисица…
К Зине подошла её подружка Фатьма Рахимова:
– Посмотри, какую я ветку нашла – дубовую, с жёлудями!
Зина потрогала пальцем блестящие светлые жёлуди.
– Какие хорошенькие! Маша, Маша! – позвала она. – Поди сюда, посмотри!
Маша Репкина, невысокая, крепкая, круглолицая, гладко причёсанная на прямой пробор, быстро подошла к ним. Она взглянула на жёлуди и отстранила ветку, которую протянула ей Фатьма.
– Девочки, – сказала Маша, глядя куда-то в берёзовые вершины, – давайте тихонько попрощаемся с лесом!
Зина засмеялась и обняла её за плечи. Маша Репкина, староста класса, всегда такая сдержанная и суровая, здесь, в лесу, вдруг дала волю своим чувствам.
– Прощай, лес! До свиданья, берёзы! – прошептала Зина.
– До свиданья, красные осинки! – подхватила Фатьма.
И Маша добавила:
– До свиданья!..
Они все три тесно шли рядом, касаясь плечами друг друга, и, притихшие, прощались с деревьями и полянками, с лесной тишиной.
Зина глядела на жёлтые и красные деревья, на зелёную густую хвою ёлок, на коричневые и серые стволы. Сердце было полно безотчётной, неясной радости. Как это хорошо, что они идут по лесу в такой тихий закатный час! Хорошо, что подруги идут рядом с ней! Хорошо, что впереди слышен милый голос любимой учительницы и её светлая кофточка мелькает среди веток! И вообще, как всё хорошо на свете!
Вдруг почему-то мелькнула мысль о маме. Если бы ещё и мама никогда не болела… А она часто болеет. Зина даже боялась радоваться – так, чтобы от всей души. Только обрадуешься чему-нибудь, но тут сразу и вспомнишь про маму – а вдруг она опять лежит с мокрым полотенцем на сердце?
Мысли её прервала Маша.
– Девочки, – сказала она, – давайте всегда дружить, а? Вот так – крепко дружить, помогать друг другу во всём… И в уроках. И в жизни.
– И в жизни, – повторила Зина. – Да, и в жизни.
– А как узнаешь, что случится в жизни? – задумчиво, будто глядя куда-то в своё будущее, сказала Фатьма. – Сейчас я вас очень люблю, девочки. А что дальше… когда мы вырастем? Я не знаю… Не знаю…
– Значит, ты не обещаешь всегда дружить с нами? – огорчённо спросила Зина. – Да? Ну так и скажи: не обещаю.
Фатьма нерешительно повторила:
– Не знаю. Сейчас очень вас люблю. А пока буду любить, до тех пор и дружить буду.
– А я обещаю, – сказала Зина. – Ведь мы шестой год вместе – в одной школе, в одном классе… И не можем обещать?
– Я обещаю, – сказала Маша.
– Я обещаю тоже! – раздался вдруг сзади голос Тамары Белокуровой.
Девочки удивлённо оглянулись, а Тамара, разняв руки Зины и Фатьмы, втиснулась в середину.
– Я всё слышала, – сказала она, – всё! И я хочу тоже быть с вами.
Зина не ожидала этого и немножко растерялась. Белокуровы приехали недавно. Тамара первый год училась в их классе, и девочки ещё очень мало знали её.
Зине не совсем нравилась Тамара – смелая в обращении с людьми, немножко развязная не только с подругами, но и со взрослыми. Чувство недоверия мелькнуло в душе, но Зина тотчас отогнала это чувство: не отталкивать же человека из-за пустяков, если этот человек обещает тебе быть другом на всю жизнь!
– Девочки, вы принимаете меня? – спросила Тамара, глядя по очереди на подруг своими чёрными быстрыми глазами.
– Конечно, принимаем! – живо отозвалась Маша. – Мы очень рады! Конечно! Почему же нет?
– Мы рады… – тихо повторила Зина.
А Фатьма промолчала. Она не знала, рада ли Тамаре, и не сказала ничего, чтобы не сказать неправды.
Елена Петровна была уже далеко впереди. И девочки, весь шестой класс, гурьбой спешили за нею. Отстали только эти четверо.
По сторонам тропинки поднимались неподвижные деревья, среди их стволов уже сгущался зелёный сумрак, и казалось, что лес приумолк и внимательно прислушивается к тому, что говорят девочки.
– Только надо нашу дружбу обязательно закрепить, – озабоченно наморщив брови, сказала Тамара.
Маша удивилась:
– Как – закрепить?
Тамара снисходительно пожала плечами:
– Ну, клятвой, конечно.
– А зачем нам клятвы? – не могла понять Маша. – Мы же пионерки!
– Мало ли что! – возразила Тамара. – А всё-таки так крепче. Так уж на всю жизнь.
Маша усмехнулась:
– Ну, как хотите!
Это становилось забавным, как игра. Наверно, Тамара большая выдумщица!
Тамара, приняв важный вид и взяв из рук Фатьмы ветку, отломила четыре сучка.
– Как крепко это дерево – дуб, так крепка будет наша дружба! – торжественно произнесла она, раздала всем по сучку и один оставила себе. – Девочки, дайте руки!
Все взялись за руки.
– Повторяйте! – приказала Тамара. – Обещаем дружить и помогать друг другу всю жизнь!
Фатьма тихо отняла свою руку. Подруги обернулись к ней.
– Ты всё-таки не обещаешь? – нахмурилась Зина. Она-то не видела в этом игры, она принимала всерьёз обещание подруг и сама, также всерьёз, обещала быть им верной и помогать всю жизнь. – Ты, значит, не обещаешь?
– Нет, – покачала головой Фатьма и опустила свои густые, изогнутые ресницы.
Между Фатьмой и её тремя подругами прошёл холодок.
– Хорошо. Не дружи, – сказала Тамара – А мы трое будем. Мы обещали – и будем крепко дружить. На всю жизнь! Правда, девочки?
– Правда, – отозвались Зина и Маша.
Зина была глубоко огорчена. А Машу задело поведение Фатьмы. Значит, она совсем не любит своих подруг? Значит, она может в любую минуту от них отступиться?
И они ответили Тамаре в один голос:
– Да, правда!
Они все трое до самой станции шли, держась за руки. А Фатьма шла с ними рядом и думала: правильно ли она поступила? И отвечала сама себе: «Да, правильно. А вдруг я не смогу с кем-нибудь дружить всю жизнь? Надо поступать честно». Но хоть и почувствовала Фатьма, что поступила честно, на душе у неё оставался горьковатый осадок. Она украдкой поглядывала на свою любимую подругу Зину, понимала, что обидела её. Но что же теперь делать?
Около самой станции, когда откуда-то из-за леса уже доносился гудок электрички, Зина вдруг спросила негромко:
– Где у тебя твоя дубовая ветка?
Фатьма показала:
– Вот она.
Зина взяла ветку у неё из рук и бросила в кусты. Фатьма вспыхнула, хотела закричать, толкнуть Зину и неизвестно ещё что сделать, но сжала губы и ничего не сказала. Стерпела. Ей и так всё время говорят, что у неё нет выдержки.
Конец лета был дождливым и холодным, поэтому не пожухли еловые лапы и трава на лесных полянках зеленела свежо и ярко. И от этой яркой зелени ещё жарче пылали красные осинки и ещё желтее казались листья берёз, а белые стволы их с тёмными чечевичками словно светились под солнцем. Зина придёт домой и непременно нарисует вот эту семейку тонких плакучих берёзок с золотой россыпью листьев у подножия, на зелёной траве.
Зина очень любила рисовать и по рисованию была первая ученица в классе. Но сама она никогда не была довольна своими рисунками – на бумаге всё получается не так, как хочется, и не то, что видит глаз.
Девочки разбрелись по лесу. И всюду, среди кустов и деревьев, мелькали их цветные шапочки и платки, отовсюду слышались голоса, которые в прозрачной тишине звучали особенно звонко.
Тропинка, полузаросшая травой, вела к станции. Учительница Елена Петровна вышла на эту тропинку и приставила руки ко рту, изображая, что трубит в трубу:
– Ту-ру-ру! Собирайтесь ко двору!
– Идём! Собираемся! – отозвались со всех сторон девочки.
Солнце ложилось тёплым румянцем на запрокинутое смеющееся лицо учительницы. Она была молодая, каштановые волнистые волосы её блестели на солнце, и в тёмно-карих глазах сверкали живые искорки.
– Тра-та-там! Тра-та-там! – опять затрубила Елена Петровна.
И множество задорных голосов подхватило:
– Собирайтесь ко дворам! Собирайтесь ко дворам!
Девочки развеселились: так играла с ними Елена Петровна, когда они были ещё маленькими.
Оживлённые, посвежевшие после дня, проведённого в лесу, девочки возвращались на станцию. У каждой была охапка красных и жёлтых листьев. Говор не умолкал: одна нашла старую голубую сыроежку, другая видела белку, а третья слышала шорох и шум в кустах – наверно, там пробежала лисица…
К Зине подошла её подружка Фатьма Рахимова:
– Посмотри, какую я ветку нашла – дубовую, с жёлудями!
Зина потрогала пальцем блестящие светлые жёлуди.
– Какие хорошенькие! Маша, Маша! – позвала она. – Поди сюда, посмотри!
Маша Репкина, невысокая, крепкая, круглолицая, гладко причёсанная на прямой пробор, быстро подошла к ним. Она взглянула на жёлуди и отстранила ветку, которую протянула ей Фатьма.
– Девочки, – сказала Маша, глядя куда-то в берёзовые вершины, – давайте тихонько попрощаемся с лесом!
Зина засмеялась и обняла её за плечи. Маша Репкина, староста класса, всегда такая сдержанная и суровая, здесь, в лесу, вдруг дала волю своим чувствам.
– Прощай, лес! До свиданья, берёзы! – прошептала Зина.
– До свиданья, красные осинки! – подхватила Фатьма.
И Маша добавила:
– До свиданья!..
Они все три тесно шли рядом, касаясь плечами друг друга, и, притихшие, прощались с деревьями и полянками, с лесной тишиной.
Зина глядела на жёлтые и красные деревья, на зелёную густую хвою ёлок, на коричневые и серые стволы. Сердце было полно безотчётной, неясной радости. Как это хорошо, что они идут по лесу в такой тихий закатный час! Хорошо, что подруги идут рядом с ней! Хорошо, что впереди слышен милый голос любимой учительницы и её светлая кофточка мелькает среди веток! И вообще, как всё хорошо на свете!
Вдруг почему-то мелькнула мысль о маме. Если бы ещё и мама никогда не болела… А она часто болеет. Зина даже боялась радоваться – так, чтобы от всей души. Только обрадуешься чему-нибудь, но тут сразу и вспомнишь про маму – а вдруг она опять лежит с мокрым полотенцем на сердце?
Мысли её прервала Маша.
– Девочки, – сказала она, – давайте всегда дружить, а? Вот так – крепко дружить, помогать друг другу во всём… И в уроках. И в жизни.
– И в жизни, – повторила Зина. – Да, и в жизни.
– А как узнаешь, что случится в жизни? – задумчиво, будто глядя куда-то в своё будущее, сказала Фатьма. – Сейчас я вас очень люблю, девочки. А что дальше… когда мы вырастем? Я не знаю… Не знаю…
– Значит, ты не обещаешь всегда дружить с нами? – огорчённо спросила Зина. – Да? Ну так и скажи: не обещаю.
Фатьма нерешительно повторила:
– Не знаю. Сейчас очень вас люблю. А пока буду любить, до тех пор и дружить буду.
– А я обещаю, – сказала Зина. – Ведь мы шестой год вместе – в одной школе, в одном классе… И не можем обещать?
– Я обещаю, – сказала Маша.
– Я обещаю тоже! – раздался вдруг сзади голос Тамары Белокуровой.
Девочки удивлённо оглянулись, а Тамара, разняв руки Зины и Фатьмы, втиснулась в середину.
– Я всё слышала, – сказала она, – всё! И я хочу тоже быть с вами.
Зина не ожидала этого и немножко растерялась. Белокуровы приехали недавно. Тамара первый год училась в их классе, и девочки ещё очень мало знали её.
Зине не совсем нравилась Тамара – смелая в обращении с людьми, немножко развязная не только с подругами, но и со взрослыми. Чувство недоверия мелькнуло в душе, но Зина тотчас отогнала это чувство: не отталкивать же человека из-за пустяков, если этот человек обещает тебе быть другом на всю жизнь!
– Девочки, вы принимаете меня? – спросила Тамара, глядя по очереди на подруг своими чёрными быстрыми глазами.
– Конечно, принимаем! – живо отозвалась Маша. – Мы очень рады! Конечно! Почему же нет?
– Мы рады… – тихо повторила Зина.
А Фатьма промолчала. Она не знала, рада ли Тамаре, и не сказала ничего, чтобы не сказать неправды.
Елена Петровна была уже далеко впереди. И девочки, весь шестой класс, гурьбой спешили за нею. Отстали только эти четверо.
По сторонам тропинки поднимались неподвижные деревья, среди их стволов уже сгущался зелёный сумрак, и казалось, что лес приумолк и внимательно прислушивается к тому, что говорят девочки.
– Только надо нашу дружбу обязательно закрепить, – озабоченно наморщив брови, сказала Тамара.
Маша удивилась:
– Как – закрепить?
Тамара снисходительно пожала плечами:
– Ну, клятвой, конечно.
– А зачем нам клятвы? – не могла понять Маша. – Мы же пионерки!
– Мало ли что! – возразила Тамара. – А всё-таки так крепче. Так уж на всю жизнь.
Маша усмехнулась:
– Ну, как хотите!
Это становилось забавным, как игра. Наверно, Тамара большая выдумщица!
Тамара, приняв важный вид и взяв из рук Фатьмы ветку, отломила четыре сучка.
– Как крепко это дерево – дуб, так крепка будет наша дружба! – торжественно произнесла она, раздала всем по сучку и один оставила себе. – Девочки, дайте руки!
Все взялись за руки.
– Повторяйте! – приказала Тамара. – Обещаем дружить и помогать друг другу всю жизнь!
Фатьма тихо отняла свою руку. Подруги обернулись к ней.
– Ты всё-таки не обещаешь? – нахмурилась Зина. Она-то не видела в этом игры, она принимала всерьёз обещание подруг и сама, также всерьёз, обещала быть им верной и помогать всю жизнь. – Ты, значит, не обещаешь?
– Нет, – покачала головой Фатьма и опустила свои густые, изогнутые ресницы.
Между Фатьмой и её тремя подругами прошёл холодок.
– Хорошо. Не дружи, – сказала Тамара – А мы трое будем. Мы обещали – и будем крепко дружить. На всю жизнь! Правда, девочки?
– Правда, – отозвались Зина и Маша.
Зина была глубоко огорчена. А Машу задело поведение Фатьмы. Значит, она совсем не любит своих подруг? Значит, она может в любую минуту от них отступиться?
И они ответили Тамаре в один голос:
– Да, правда!
Они все трое до самой станции шли, держась за руки. А Фатьма шла с ними рядом и думала: правильно ли она поступила? И отвечала сама себе: «Да, правильно. А вдруг я не смогу с кем-нибудь дружить всю жизнь? Надо поступать честно». Но хоть и почувствовала Фатьма, что поступила честно, на душе у неё оставался горьковатый осадок. Она украдкой поглядывала на свою любимую подругу Зину, понимала, что обидела её. Но что же теперь делать?
Около самой станции, когда откуда-то из-за леса уже доносился гудок электрички, Зина вдруг спросила негромко:
– Где у тебя твоя дубовая ветка?
Фатьма показала:
– Вот она.
Зина взяла ветку у неё из рук и бросила в кусты. Фатьма вспыхнула, хотела закричать, толкнуть Зину и неизвестно ещё что сделать, но сжала губы и ничего не сказала. Стерпела. Ей и так всё время говорят, что у неё нет выдержки.
ДОМА
Хорошо, если бы все были дома!» – думала Зина, поднимаясь по лестнице через две ступеньки. Ей казалось, что она очень давно отсутствовала, так давно, что даже немножко соскучилась.
У двери сидел светло-серый кот Барсик. Он увидел Зину, встал и мяукнул, глядя ей в глаза своими круглыми, прозрачными, как виноградины, глазами.
– А, домой хочешь? – сказала Зина. – Я тоже хочу!
Зина позвонила, дверь открылась, и они вместе с Барсиком вошли в квартиру.
– Ух, целый веник принесла! – закричал открывший двери Антон. – Дай мне листиков!
Из комнаты уже сыпались, как горох, отчётливые, маленькие шажки – бежала Изюмка. По-настоящему Изюмку звали Катей, но мама уверяла, что у Кати чёрные глаза, как изюминки в белой булочке, да так и прозвали её Изюмкой. Изюмка, не замедляя хода, подбежала к Зине и схватилась за её пальто.
– И мне! – ещё громче, чем Антон, закричала она. – И мне листиков!
– Вот налетели на меня! – засмеялась Зина. – Со всеми поделюсь, не кричите только… Антон, а мама дома?
Мама уже стояла в дверях комнаты в своём домашнем полосатом платье с подвёрнутыми рукавами и в синем фартуке, с которым почти не расставалась.
– Долго вы как! – сказала она с упрёком, а добрые серые глаза её светились от улыбки. – Я уж думала, не случилось ли чего… Садись скорее за стол, сейчас соберу поесть.
– У тебя всегда так – обязательно «что-нибудь случилось»! – весело возразила Зина. – А папа дома?
– И папа дома, – отозвался из комнаты отец, – все дома. Как погуляли? Весело?
– Очень весело!
Зина разделась и вошла. Как хорошо – все дома! И даже Барсик дома!
– Мама, я не буду есть, я потерплю до ужина, – сказала она.
– Да ведь проголодалась же!
Зина и правда очень проголодалась, но всё-таки повторила своё:
– Да нет, мама, нет! Я не люблю, когда не со всеми.
В комнате было тепло. Из-под большого жёлтого абажура лампы проливался на стол широкий круг света. Зина взглянула на стол и сразу увидела, кто чем был занят. На одном краю лежат тетради и букварь – Антон делает уроки. Чуть подальше – красный клубок шерсти с начатым вязаньем: мама вязала тёплые носки Изюмке. На другом краю стола – раскрытая книга, общая тетрадь и в ней карандаш: папа готовился к политзанятиям. А Изюмка? Что делала Изюмка? На диване и на полу пёстрые лоскутки и полуодетая кукла – Изюмка одевала куклу.
– Ну хорошо, со всеми так со всеми, – сказала мама и снова уселась за вязанье.
А папа прошёлся раза два по комнате, спросил, как там дела в лесу и поспела ли рябина, и снова уселся за книгу.
Но Антон и Изюмка уже не могли вернуться к своим занятиям. Они растаскивали Зинин букет, ссорились, спорили. Изюмка хотела непременно взять именно то, что брал Антон.
– Эту ветку мне! – говорил Антон.
– Нет, мне!
– Ну, тогда мне шишку!
– Нет, мне шишку!
– Ребята, идите-ка все в ту комнату или в кухню, – сказала мама: – отцу заниматься не даёте.
Зина немедленно собрала свой пёстрый шумящий ворох листвы и веток:
– Ребята, в кухню!
Но отец вдруг захлопнул книгу и сказал:
– Хватит. Голова больше не соображает. Да ведь и воскресенье всё-таки сегодня! Я должен отдохнуть или нет? А?
– Должен! – хором ответили ребята.
И мама поддержала их:
– Конечно, должен!
– Ну, показывай твоё богатство, – потирая свои большие, красивые, с загрубевшими ладонями руки, сказал Зине отец. – Посмотрим!.. Ну-ка, скатерть долой! Высыпай всё это на стол! Давайте сюда клей. Картонки какие есть. Лучинки…
Изюмка, визжа от радости, бросилась за клеем, а потом в кухню за лучинкой. Вот игра сейчас начнётся! Антон тоже побежал и за клеем и за лучинкой, но Изюмка всюду опережала его. Однако и Антон не растерялся: он откуда-то из-за шкафа достал старую папку и хлопнул её на стол.
– Это что такое? Шишка? – начал отец. – Ну-ка, иди сюда, еловая шишка, сейчас ты у нас превратишься… Ребята, в кого?
– В гуся! – громко крикнула Изюмка.
– В человечка! – ещё громче крикнул Антон.
– Ну, пусть в человечка, – сказал отец. – Вот из этого листика – юбка, а из этого цветка – шляпка, а из этих лучинок – ножки… Ножки! А башмаки из чего? Глина есть?
– Нету.
– Тогда несите кусок хлеба.
И снова Антон и Изюмка бросились наперегонки в кухню за хлебом. Отец отщипнул кусок мякиша, смял его и слепил человечку башмаки.
– Ай, какой человечек! – радостно вопила Изюмка. – Ай, мама, смотри-ка – на ножках!
– Я тоже такого сделаю, – заявил Антон. – Дайте мне шишку.
– И я человечка, – решила Изюмка.
– Нет, мы с тобой сделаем собачку, – сказала Зина. – Давай пробку, давай спички…
Вот и начали появляться на столе человечки из шишек и листьев, собачки из пробки, птички из жёлудей, корзиночки из тонких веток… Потом оказалось, что хлеб пропал: Зина не заметила, как съела этот материал. Пришлось принести ещё кусок. Сколько было смеху за столом, сколько говору!
Только мама сидела тихо и поглядывала на них ясными серыми глазами. На её продолговатом, никогда не загорающем лице лежал всегдашний слабый румянец – словно откуда-то издали на щёки её падал отсвет осеннего солнца. Крупный рот её был крепко сжат, но казалось, что мать его нарочно покрепче сжимает, чтобы спрятать улыбку, однако улыбка всё равно то и дело раскрывает её губы. И только на белом лбу её, над светлыми, еле заметными бровями, лежат и не уходят морщинки, маленькие добрые морщинки неустанной материнской заботы.
Зина случайно взглянула на мать – и вдруг вскочила со своего места, подбежала к ней и обняла за шею:
– Ой, мамочка, какая ты красивая!..
Мама засмеялась и шепнула ей в ухо:
– Я не красивая, а счастливая. Потому что я всех вас очень крепко люблю! – И тут же, вздохнув, добавила: – Ах, только бы все были здоровы!
– Вот у нас мама всегда так, – сказала Зина, возвращаясь на своё место: – всегда чего-то боится!
Отец быстро взглянул на маму и пропел:
– Нам не страшен серый волк, серый волк! А?
– Не страшен серый волк! – подхватила Изюмка.
А Антон объявил:
– Я даже атомной бомбы и то не боюсь.
Все засмеялись. Отец посмотрел на него и сказал:
– Антон, полегче хвастай.
Вдруг Зина закричала:
– Эй, храбрец, не бери эту ветку! Дай-ка её сюда! Давай, давай!
– Мне нужен жёлудь… – начал Антон.
Но Зина решительно отобрала у него дубовый сучок с тройкой зелёных жёлудей и унесла на свой столик.
– Эту ветку трогать нельзя. Мне её беречь надо. – И, бережно уложив ветку в ящик, сказала самой себе: – На всю жизнь.
У двери сидел светло-серый кот Барсик. Он увидел Зину, встал и мяукнул, глядя ей в глаза своими круглыми, прозрачными, как виноградины, глазами.
– А, домой хочешь? – сказала Зина. – Я тоже хочу!
Зина позвонила, дверь открылась, и они вместе с Барсиком вошли в квартиру.
– Ух, целый веник принесла! – закричал открывший двери Антон. – Дай мне листиков!
Из комнаты уже сыпались, как горох, отчётливые, маленькие шажки – бежала Изюмка. По-настоящему Изюмку звали Катей, но мама уверяла, что у Кати чёрные глаза, как изюминки в белой булочке, да так и прозвали её Изюмкой. Изюмка, не замедляя хода, подбежала к Зине и схватилась за её пальто.
– И мне! – ещё громче, чем Антон, закричала она. – И мне листиков!
– Вот налетели на меня! – засмеялась Зина. – Со всеми поделюсь, не кричите только… Антон, а мама дома?
Мама уже стояла в дверях комнаты в своём домашнем полосатом платье с подвёрнутыми рукавами и в синем фартуке, с которым почти не расставалась.
– Долго вы как! – сказала она с упрёком, а добрые серые глаза её светились от улыбки. – Я уж думала, не случилось ли чего… Садись скорее за стол, сейчас соберу поесть.
– У тебя всегда так – обязательно «что-нибудь случилось»! – весело возразила Зина. – А папа дома?
– И папа дома, – отозвался из комнаты отец, – все дома. Как погуляли? Весело?
– Очень весело!
Зина разделась и вошла. Как хорошо – все дома! И даже Барсик дома!
– Мама, я не буду есть, я потерплю до ужина, – сказала она.
– Да ведь проголодалась же!
Зина и правда очень проголодалась, но всё-таки повторила своё:
– Да нет, мама, нет! Я не люблю, когда не со всеми.
В комнате было тепло. Из-под большого жёлтого абажура лампы проливался на стол широкий круг света. Зина взглянула на стол и сразу увидела, кто чем был занят. На одном краю лежат тетради и букварь – Антон делает уроки. Чуть подальше – красный клубок шерсти с начатым вязаньем: мама вязала тёплые носки Изюмке. На другом краю стола – раскрытая книга, общая тетрадь и в ней карандаш: папа готовился к политзанятиям. А Изюмка? Что делала Изюмка? На диване и на полу пёстрые лоскутки и полуодетая кукла – Изюмка одевала куклу.
– Ну хорошо, со всеми так со всеми, – сказала мама и снова уселась за вязанье.
А папа прошёлся раза два по комнате, спросил, как там дела в лесу и поспела ли рябина, и снова уселся за книгу.
Но Антон и Изюмка уже не могли вернуться к своим занятиям. Они растаскивали Зинин букет, ссорились, спорили. Изюмка хотела непременно взять именно то, что брал Антон.
– Эту ветку мне! – говорил Антон.
– Нет, мне!
– Ну, тогда мне шишку!
– Нет, мне шишку!
– Ребята, идите-ка все в ту комнату или в кухню, – сказала мама: – отцу заниматься не даёте.
Зина немедленно собрала свой пёстрый шумящий ворох листвы и веток:
– Ребята, в кухню!
Но отец вдруг захлопнул книгу и сказал:
– Хватит. Голова больше не соображает. Да ведь и воскресенье всё-таки сегодня! Я должен отдохнуть или нет? А?
– Должен! – хором ответили ребята.
И мама поддержала их:
– Конечно, должен!
– Ну, показывай твоё богатство, – потирая свои большие, красивые, с загрубевшими ладонями руки, сказал Зине отец. – Посмотрим!.. Ну-ка, скатерть долой! Высыпай всё это на стол! Давайте сюда клей. Картонки какие есть. Лучинки…
Изюмка, визжа от радости, бросилась за клеем, а потом в кухню за лучинкой. Вот игра сейчас начнётся! Антон тоже побежал и за клеем и за лучинкой, но Изюмка всюду опережала его. Однако и Антон не растерялся: он откуда-то из-за шкафа достал старую папку и хлопнул её на стол.
– Это что такое? Шишка? – начал отец. – Ну-ка, иди сюда, еловая шишка, сейчас ты у нас превратишься… Ребята, в кого?
– В гуся! – громко крикнула Изюмка.
– В человечка! – ещё громче крикнул Антон.
– Ну, пусть в человечка, – сказал отец. – Вот из этого листика – юбка, а из этого цветка – шляпка, а из этих лучинок – ножки… Ножки! А башмаки из чего? Глина есть?
– Нету.
– Тогда несите кусок хлеба.
И снова Антон и Изюмка бросились наперегонки в кухню за хлебом. Отец отщипнул кусок мякиша, смял его и слепил человечку башмаки.
– Ай, какой человечек! – радостно вопила Изюмка. – Ай, мама, смотри-ка – на ножках!
– Я тоже такого сделаю, – заявил Антон. – Дайте мне шишку.
– И я человечка, – решила Изюмка.
– Нет, мы с тобой сделаем собачку, – сказала Зина. – Давай пробку, давай спички…
Вот и начали появляться на столе человечки из шишек и листьев, собачки из пробки, птички из жёлудей, корзиночки из тонких веток… Потом оказалось, что хлеб пропал: Зина не заметила, как съела этот материал. Пришлось принести ещё кусок. Сколько было смеху за столом, сколько говору!
Только мама сидела тихо и поглядывала на них ясными серыми глазами. На её продолговатом, никогда не загорающем лице лежал всегдашний слабый румянец – словно откуда-то издали на щёки её падал отсвет осеннего солнца. Крупный рот её был крепко сжат, но казалось, что мать его нарочно покрепче сжимает, чтобы спрятать улыбку, однако улыбка всё равно то и дело раскрывает её губы. И только на белом лбу её, над светлыми, еле заметными бровями, лежат и не уходят морщинки, маленькие добрые морщинки неустанной материнской заботы.
Зина случайно взглянула на мать – и вдруг вскочила со своего места, подбежала к ней и обняла за шею:
– Ой, мамочка, какая ты красивая!..
Мама засмеялась и шепнула ей в ухо:
– Я не красивая, а счастливая. Потому что я всех вас очень крепко люблю! – И тут же, вздохнув, добавила: – Ах, только бы все были здоровы!
– Вот у нас мама всегда так, – сказала Зина, возвращаясь на своё место: – всегда чего-то боится!
Отец быстро взглянул на маму и пропел:
– Нам не страшен серый волк, серый волк! А?
– Не страшен серый волк! – подхватила Изюмка.
А Антон объявил:
– Я даже атомной бомбы и то не боюсь.
Все засмеялись. Отец посмотрел на него и сказал:
– Антон, полегче хвастай.
Вдруг Зина закричала:
– Эй, храбрец, не бери эту ветку! Дай-ка её сюда! Давай, давай!
– Мне нужен жёлудь… – начал Антон.
Но Зина решительно отобрала у него дубовый сучок с тройкой зелёных жёлудей и унесла на свой столик.
– Эту ветку трогать нельзя. Мне её беречь надо. – И, бережно уложив ветку в ящик, сказала самой себе: – На всю жизнь.
ДРУГУ НАДО ПОМОГАТЬ
Зина всегда слышала утренние гудки. И сегодня она наполовину проснулась от привычного напевного голоса гудка.
«Завод будит папу, велит вставать…» – подумала она сквозь сладкую дрёму.
И папа встал. Он тихо, стараясь не очень топать своими тяжёлыми ботинками, которые надевал на работу, прошёл в кухню, к умывальнику. Потом возвратился к столу.
Мама уже тем временем поставила на стол горячий чайник и тарелку с разогретым супом: отец любил завтракать так, чтобы обязательно были щи или суп. «Так покрепче», – говорил он.
Чуть-чуть звякает посуда, еле слышно разговаривают мама и отец… И вот снова наплывает сон, и не поймёшь – то ли шёпот голосов слышится, то ли шелест клёна за окном, который заглядывает в открытую форточку. Вот и второй гудок. И ещё раз хлопнула дверь – ушла на работу соседка, тётя Груша. Они с отцом работают на одном заводе. Зина знает, что скоро вставать и ей, и спешит поглубже зарыться в подушку. Вот уже из тёмно-зелёной травы поднимаются жёлтые рыжики, всё выше и выше. И уже не рыжики это, а жёлтые цветы качаются на высоких стеблях…
И вдруг, сразу обрывая сон, оглушительно, будто гром, обрушивается музыка.
Зина вскочила. В комнате на полную мощность гремело радио.
– Антон, – крикнула Зина, – ты с ума сошёл, наверно!
Из кухни уже бежала мама. Она повернула рычажок, и музыка зажурчала, как вода по камешкам, нежная и далёкая…
– Ну вот, – недовольно пробурчал Антон, – не дают марш послушать!
– Ты что, глухой разве? – спросила мама. – Разве тебе так не слышно?
– Пускай всем слышно.
– А ты за всех не решай. Кому захочется, тот сам себе радио включит. Тебе хочется сейчас музыку слушать, а кому-нибудь не хочется. Соседка Анна Кузьминична дежурила сегодня – так ей поспать надо. А вот напротив студент Володя живёт – ему, может быть, надо заниматься. Мы с тобой, дружок, не в чистом поле живём, а среди людей. А раз мы живём среди людей, так надо о них думать, надо с ними считаться. Понял ты?
– А почему же Петушок из пятой квартиры всегда запускает? – сказал Антон.
– А потому, что твой Петушок – несознательный человек, некультурный. Ну, а разве ты тоже хочешь быть несознательным и некультурным?
– Нет, – решительно ответил Антон и слез со стула, на котором стоял, командуя приёмником.
– Ступай умывайся, сынок. Скоро в школу, – сказала мама, накрывая на стол. – А я пока завтрак соберу… Зина, ты как?
– Встала, – отозвалась Зина.
Зина вышла из спальни и быстрым шагом направилась в кухню. Антон, сообразив, что она сейчас займёт кран, бросился бегом захватывать место.
Но сообразил поздно: Зина уже отвернула кран.
– Я первый встал! – Антон пыхтел и отталкивал Зину. – Я первый…
– Антошка, перестань!
У раковины началась возня.
– Я первый! – твердил Антон. – Пусти!
– Умоюсь, тогда пущу! – не сдавалась Зина, намыливая лицо.
Антон, увидев, что не может справиться, зажал пальцем отверстие крана, и вода радужным веером поднялась и обрызгала всё вокруг: и стены, и полку с посудой, и Зину, и маму, которая только что вошла.
– Ой-ой, – не повышая голоса, сказала мама, – какие умные и какие дружные у меня дети! Ах, как хороши!
Зине вдруг стало совестно, что она взялась сражаться с Антоном – это с первоклашкой-то! И она отступила, хотя мыло щипало глаза.
Антон умылся, как всегда, неторопливо, обстоятельно. Долго вертел в пухлых руках кусок мыла, тёр и уши, и щёки, и лоб, – как учила мама.
– Ну, скорее, скорее ты! – торопила его Зина, нетерпеливо топая ногой.
Но Антон отошёл от раковины только тогда, когда сделал всё, как учила мама. Зина в отместку брызнула ему вслед водой – прямо за шиворот. Антон покрутил головой и засмеялся. Зина засмеялась тоже. И в это утро они такими же дружными, как всегда, вышли из дому в школу. Но школы их были в разных сторонах. И Антон пошёл в одну сторону, а Зина – в другую.
В соседнем дворе, в зелёном деревянном домике, жила Фатьма Рахимова. Обычно Зина, проходя мимо, стукала пальцем в окошко, и Фатьма тотчас кричала: «Иду!» – и выбегала на улицу. Но сегодня Зина прошла мимо зелёного домика и не постучала в окно.
Зина и Фатьма выросли вместе, вместе пошли в школу и все годы, ни разу не поссорившись, просидели на одной парте.
«Это мой самый верный друг, – говорила сама себе Зина, – самый верный!»
И вдруг оказалось, что Фатьма никакой не верный друг. Сама вчера сказала, что не обещает быть другом. Вот как можно обманываться в людях! Машу Репкину Зина всегда считала такой суровой и даже чёрствой: Маша постоянно говорила об уроках да о делах, будто только и есть у неё всякие деловые мысли, а чувств никаких нет. А вот, однако, как походила по лесу, как побегала под деревьями, так и оказалась совсем другим человеком. Вот и Тамара… Никогда бы Зина не подумала, что у этой заносчивой Тамары окажется такое верное сердце. До чего же красиво она сказала: «Как крепко это дерево – дуб, так крепка будет наша дружба!..» Очень красиво! И тоже обещала – на всю жизнь. А Фатьма…
Зина шла одна по улице, рассуждала обо всём этом и старалась убедить себя, что ей совсем всё равно, идёт Фатьма сегодня рядом с ней или нет.
Быстрый-быстрый топот торопливых шагов послышался издалека. Это Фатьма бежала, догоняя Зину. Она догнала её вся красная, запыхавшаяся; вязаная шапочка её сбилась на ухо, чёрные глаза горячо блестели.
– Что же ты? – спросила Фатьма удивлённо. – Почему не постучала? А я сижу и жду… Так и в школу могла бы опоздать!
– Но у вас же есть часы, – возразила Зина, не глядя на Фатьму.
Фатьма заглянула ей в лицо:
– Ты из-за чего сердишься? Скажи! Я ведь не знаю.
– Я не сержусь. – Зина поджала свои маленькие губы, и лицо её приняло замкнутое выражение.
– Нет, ты не поджимайся! – вспыхнула Фатьма. – Ты скажи!
Зина пожала плечами:
– А что тебе говорить! Сейчас мы с тобой подруги. А завтра ты, может быть, сделаешься мне врагом. Разве тебе можно верить?
– Можно, – твёрдо возразила Фатьма. – Я пионерка, и ты пионерка. Я не могу сделаться твоим врагом. Но, конечно… Если ты меня теперь не любишь… то, конечно…
Зине захотелось взять Фатьму под руку, засмеяться и сказать: «Ой, да забудем все эти глупости!», но Зина тут же возразила себе, что это вовсе не глупости, и сдержалась, а добрая минута ушла, ускользнула… И Фатьма с мрачным лицом, больше не оглядываясь на Зину, вошла в ворота школы.
«Ну и ладно! – опять поджимая губы, подумала Зина. – У меня Маша есть, Тамара… И ещё мало ли девочек в классе!»
В школе уже звенел звонок. Зина торопливо раздевалась, когда сверху, с площадки лестницы, её окликнула Маша:
– Зина, Тамару не видела?
– Нет, – оглядываясь, ответила Зина.
Маша беспокойно повела бровями:
– Неужели опять опоздает?
Девочки поспешно становились на линейку. Тамары не было.
– Опять, опять опоздала… – озабоченно вздохнула Маша.
– А что, трудно быть старостой? – поддразнила Машу Сима Агатова, председатель совета отряда. – Смотри, на совете спросим, почему у тебя ученицы опаздывают!
Тамара Белокурова вбежала в класс вслед за учительницей и вихрем промчалась на своё место. Волосы у неё были небрежно завязаны измятой синей лентой, галстук съехал куда-то на плечо.
Учительница русского языка Вера Ивановна, высокая, прямая, с бледным лицом и большими бледно-серыми холодными глазами, подошла к столу, односложно ответила на приветствие девочек и обернулась к Тамаре:
– Опоздала?
– Вера Ивановна, у меня мама… – торопясь, начала Тамара.
Вера Ивановна, не слушая дальше, что-то отметила у себя в журнале:
– В следующий раз попрошу быть аккуратнее.
– Но у меня мама заболела! – протестующе возразила Тамара.
– А сейчас изволь выйти из класса, – продолжала Вера Ивановна, будто не слыша. – Причешись, приведи себя в порядок – и тогда только можешь сесть за парту. – И, обращаясь ко всему классу, будто Тамары уже нет, сказала: – Начнём наш урок. В прошлый раз мы остановились…
Зина с тревогой и сочувствием оглянулась на Тамару. В какое неприятное положение попала её подруга! Ей теперь, наверно, просто сквозь пол провалиться хочется.
Но Тамара, ничуть не смущаясь, окинула класс спокойным и даже весёлым взглядом, ровным шагом вышла из класса и довольно громко стукнула дверью. Обратно она явилась почти в самом конце урока. Волосы её были причёсаны и примочены водой, а концы галстука спрятаны под грудкой фартука.
В перемену Маша и Зина, словно пчёлы, жужжали Тамаре с двух сторон.
– Может, тебе помочь нужно? – заботливо спрашивала Зина. – Мама очень больна? Что с ней?
– Ты больше не должна опаздывать, – твёрдо повторяла Маша. – Ты уже третий раз опаздываешь, а ещё и сентябрь не прошёл!
– Маша, как тебе не стыдно! – остановила её Зина. – У Тамары мама заболела, а ты… Мы помочь ей должны!
– Будет отставать в уроках, так и поможем, – упрямо ответила Маша. – Прикрепим Симу Агатову, она первая ученица у нас…
– Как это – Симу? – удивилась Зина. – Это мы должны: ты или я. Мы же вчера обещали друг другу…
– Я не отказываюсь, – пожала плечами Маша, – но только говорю одно: не опаздывай. Я староста класса, и нечего меня подводить!
– А я и не знала, что все должны вовремя приходить, только чтобы не подводить старосту! – насмешливо сказала Тамара.
Маша покраснела, у неё загорелись уши.
– Я не то хотела… – начала она, но больше не знала, что сказать.
– Тамара, ты не смейся! – горячо и огорчённо вступилась Зина. – Мы ведь тоже должны и о Маше думать. Она же староста. Ну, а если тебе трудно приходить вовремя… может, ты не просыпаешься… то, хочешь, я буду за тобой заходить?
– Значит, твоё слово крепко? – чуть заметно усмехнулась Тамара.
Но Зина не видела её усмешки и чистосердечно ответила:
– Конечно, крепко. Как дерево дуб!
К ним неслышно подошла Елена Петровна и, улыбаясь, обняла всех троих за плечи.
– Какой-то митинг здесь, – сказала она, лукаво поглядывая на девочек по очереди, – и какое-то слово здесь «крепкое, как дуб».
Зина и Маша смутились. Но Тамара глядела в глаза учительнице прямо и спокойно. Все трое молчали. Елена Петровна сделала серьёзное лицо:
– Значит, тайна? Ну, не могу врываться. Тайны, конечно, полагается хранить. Будьте покойны, девочки: никакого «крепкого дуба» я не слыхала.
«Завод будит папу, велит вставать…» – подумала она сквозь сладкую дрёму.
И папа встал. Он тихо, стараясь не очень топать своими тяжёлыми ботинками, которые надевал на работу, прошёл в кухню, к умывальнику. Потом возвратился к столу.
Мама уже тем временем поставила на стол горячий чайник и тарелку с разогретым супом: отец любил завтракать так, чтобы обязательно были щи или суп. «Так покрепче», – говорил он.
Чуть-чуть звякает посуда, еле слышно разговаривают мама и отец… И вот снова наплывает сон, и не поймёшь – то ли шёпот голосов слышится, то ли шелест клёна за окном, который заглядывает в открытую форточку. Вот и второй гудок. И ещё раз хлопнула дверь – ушла на работу соседка, тётя Груша. Они с отцом работают на одном заводе. Зина знает, что скоро вставать и ей, и спешит поглубже зарыться в подушку. Вот уже из тёмно-зелёной травы поднимаются жёлтые рыжики, всё выше и выше. И уже не рыжики это, а жёлтые цветы качаются на высоких стеблях…
И вдруг, сразу обрывая сон, оглушительно, будто гром, обрушивается музыка.
Зина вскочила. В комнате на полную мощность гремело радио.
– Антон, – крикнула Зина, – ты с ума сошёл, наверно!
Из кухни уже бежала мама. Она повернула рычажок, и музыка зажурчала, как вода по камешкам, нежная и далёкая…
– Ну вот, – недовольно пробурчал Антон, – не дают марш послушать!
– Ты что, глухой разве? – спросила мама. – Разве тебе так не слышно?
– Пускай всем слышно.
– А ты за всех не решай. Кому захочется, тот сам себе радио включит. Тебе хочется сейчас музыку слушать, а кому-нибудь не хочется. Соседка Анна Кузьминична дежурила сегодня – так ей поспать надо. А вот напротив студент Володя живёт – ему, может быть, надо заниматься. Мы с тобой, дружок, не в чистом поле живём, а среди людей. А раз мы живём среди людей, так надо о них думать, надо с ними считаться. Понял ты?
– А почему же Петушок из пятой квартиры всегда запускает? – сказал Антон.
– А потому, что твой Петушок – несознательный человек, некультурный. Ну, а разве ты тоже хочешь быть несознательным и некультурным?
– Нет, – решительно ответил Антон и слез со стула, на котором стоял, командуя приёмником.
– Ступай умывайся, сынок. Скоро в школу, – сказала мама, накрывая на стол. – А я пока завтрак соберу… Зина, ты как?
– Встала, – отозвалась Зина.
Зина вышла из спальни и быстрым шагом направилась в кухню. Антон, сообразив, что она сейчас займёт кран, бросился бегом захватывать место.
Но сообразил поздно: Зина уже отвернула кран.
– Я первый встал! – Антон пыхтел и отталкивал Зину. – Я первый…
– Антошка, перестань!
У раковины началась возня.
– Я первый! – твердил Антон. – Пусти!
– Умоюсь, тогда пущу! – не сдавалась Зина, намыливая лицо.
Антон, увидев, что не может справиться, зажал пальцем отверстие крана, и вода радужным веером поднялась и обрызгала всё вокруг: и стены, и полку с посудой, и Зину, и маму, которая только что вошла.
– Ой-ой, – не повышая голоса, сказала мама, – какие умные и какие дружные у меня дети! Ах, как хороши!
Зине вдруг стало совестно, что она взялась сражаться с Антоном – это с первоклашкой-то! И она отступила, хотя мыло щипало глаза.
Антон умылся, как всегда, неторопливо, обстоятельно. Долго вертел в пухлых руках кусок мыла, тёр и уши, и щёки, и лоб, – как учила мама.
– Ну, скорее, скорее ты! – торопила его Зина, нетерпеливо топая ногой.
Но Антон отошёл от раковины только тогда, когда сделал всё, как учила мама. Зина в отместку брызнула ему вслед водой – прямо за шиворот. Антон покрутил головой и засмеялся. Зина засмеялась тоже. И в это утро они такими же дружными, как всегда, вышли из дому в школу. Но школы их были в разных сторонах. И Антон пошёл в одну сторону, а Зина – в другую.
В соседнем дворе, в зелёном деревянном домике, жила Фатьма Рахимова. Обычно Зина, проходя мимо, стукала пальцем в окошко, и Фатьма тотчас кричала: «Иду!» – и выбегала на улицу. Но сегодня Зина прошла мимо зелёного домика и не постучала в окно.
Зина и Фатьма выросли вместе, вместе пошли в школу и все годы, ни разу не поссорившись, просидели на одной парте.
«Это мой самый верный друг, – говорила сама себе Зина, – самый верный!»
И вдруг оказалось, что Фатьма никакой не верный друг. Сама вчера сказала, что не обещает быть другом. Вот как можно обманываться в людях! Машу Репкину Зина всегда считала такой суровой и даже чёрствой: Маша постоянно говорила об уроках да о делах, будто только и есть у неё всякие деловые мысли, а чувств никаких нет. А вот, однако, как походила по лесу, как побегала под деревьями, так и оказалась совсем другим человеком. Вот и Тамара… Никогда бы Зина не подумала, что у этой заносчивой Тамары окажется такое верное сердце. До чего же красиво она сказала: «Как крепко это дерево – дуб, так крепка будет наша дружба!..» Очень красиво! И тоже обещала – на всю жизнь. А Фатьма…
Зина шла одна по улице, рассуждала обо всём этом и старалась убедить себя, что ей совсем всё равно, идёт Фатьма сегодня рядом с ней или нет.
Быстрый-быстрый топот торопливых шагов послышался издалека. Это Фатьма бежала, догоняя Зину. Она догнала её вся красная, запыхавшаяся; вязаная шапочка её сбилась на ухо, чёрные глаза горячо блестели.
– Что же ты? – спросила Фатьма удивлённо. – Почему не постучала? А я сижу и жду… Так и в школу могла бы опоздать!
– Но у вас же есть часы, – возразила Зина, не глядя на Фатьму.
Фатьма заглянула ей в лицо:
– Ты из-за чего сердишься? Скажи! Я ведь не знаю.
– Я не сержусь. – Зина поджала свои маленькие губы, и лицо её приняло замкнутое выражение.
– Нет, ты не поджимайся! – вспыхнула Фатьма. – Ты скажи!
Зина пожала плечами:
– А что тебе говорить! Сейчас мы с тобой подруги. А завтра ты, может быть, сделаешься мне врагом. Разве тебе можно верить?
– Можно, – твёрдо возразила Фатьма. – Я пионерка, и ты пионерка. Я не могу сделаться твоим врагом. Но, конечно… Если ты меня теперь не любишь… то, конечно…
Зине захотелось взять Фатьму под руку, засмеяться и сказать: «Ой, да забудем все эти глупости!», но Зина тут же возразила себе, что это вовсе не глупости, и сдержалась, а добрая минута ушла, ускользнула… И Фатьма с мрачным лицом, больше не оглядываясь на Зину, вошла в ворота школы.
«Ну и ладно! – опять поджимая губы, подумала Зина. – У меня Маша есть, Тамара… И ещё мало ли девочек в классе!»
В школе уже звенел звонок. Зина торопливо раздевалась, когда сверху, с площадки лестницы, её окликнула Маша:
– Зина, Тамару не видела?
– Нет, – оглядываясь, ответила Зина.
Маша беспокойно повела бровями:
– Неужели опять опоздает?
Девочки поспешно становились на линейку. Тамары не было.
– Опять, опять опоздала… – озабоченно вздохнула Маша.
– А что, трудно быть старостой? – поддразнила Машу Сима Агатова, председатель совета отряда. – Смотри, на совете спросим, почему у тебя ученицы опаздывают!
Тамара Белокурова вбежала в класс вслед за учительницей и вихрем промчалась на своё место. Волосы у неё были небрежно завязаны измятой синей лентой, галстук съехал куда-то на плечо.
Учительница русского языка Вера Ивановна, высокая, прямая, с бледным лицом и большими бледно-серыми холодными глазами, подошла к столу, односложно ответила на приветствие девочек и обернулась к Тамаре:
– Опоздала?
– Вера Ивановна, у меня мама… – торопясь, начала Тамара.
Вера Ивановна, не слушая дальше, что-то отметила у себя в журнале:
– В следующий раз попрошу быть аккуратнее.
– Но у меня мама заболела! – протестующе возразила Тамара.
– А сейчас изволь выйти из класса, – продолжала Вера Ивановна, будто не слыша. – Причешись, приведи себя в порядок – и тогда только можешь сесть за парту. – И, обращаясь ко всему классу, будто Тамары уже нет, сказала: – Начнём наш урок. В прошлый раз мы остановились…
Зина с тревогой и сочувствием оглянулась на Тамару. В какое неприятное положение попала её подруга! Ей теперь, наверно, просто сквозь пол провалиться хочется.
Но Тамара, ничуть не смущаясь, окинула класс спокойным и даже весёлым взглядом, ровным шагом вышла из класса и довольно громко стукнула дверью. Обратно она явилась почти в самом конце урока. Волосы её были причёсаны и примочены водой, а концы галстука спрятаны под грудкой фартука.
В перемену Маша и Зина, словно пчёлы, жужжали Тамаре с двух сторон.
– Может, тебе помочь нужно? – заботливо спрашивала Зина. – Мама очень больна? Что с ней?
– Ты больше не должна опаздывать, – твёрдо повторяла Маша. – Ты уже третий раз опаздываешь, а ещё и сентябрь не прошёл!
– Маша, как тебе не стыдно! – остановила её Зина. – У Тамары мама заболела, а ты… Мы помочь ей должны!
– Будет отставать в уроках, так и поможем, – упрямо ответила Маша. – Прикрепим Симу Агатову, она первая ученица у нас…
– Как это – Симу? – удивилась Зина. – Это мы должны: ты или я. Мы же вчера обещали друг другу…
– Я не отказываюсь, – пожала плечами Маша, – но только говорю одно: не опаздывай. Я староста класса, и нечего меня подводить!
– А я и не знала, что все должны вовремя приходить, только чтобы не подводить старосту! – насмешливо сказала Тамара.
Маша покраснела, у неё загорелись уши.
– Я не то хотела… – начала она, но больше не знала, что сказать.
– Тамара, ты не смейся! – горячо и огорчённо вступилась Зина. – Мы ведь тоже должны и о Маше думать. Она же староста. Ну, а если тебе трудно приходить вовремя… может, ты не просыпаешься… то, хочешь, я буду за тобой заходить?
– Значит, твоё слово крепко? – чуть заметно усмехнулась Тамара.
Но Зина не видела её усмешки и чистосердечно ответила:
– Конечно, крепко. Как дерево дуб!
К ним неслышно подошла Елена Петровна и, улыбаясь, обняла всех троих за плечи.
– Какой-то митинг здесь, – сказала она, лукаво поглядывая на девочек по очереди, – и какое-то слово здесь «крепкое, как дуб».
Зина и Маша смутились. Но Тамара глядела в глаза учительнице прямо и спокойно. Все трое молчали. Елена Петровна сделала серьёзное лицо:
– Значит, тайна? Ну, не могу врываться. Тайны, конечно, полагается хранить. Будьте покойны, девочки: никакого «крепкого дуба» я не слыхала.