– Реб-бята… а вы откуда приехали?
Когда человек наступает на грабли, грех ему не помочь. Тема дружески улыбнулся мужику и ответил чистосердечную правду:
– Из Казани.
Это было последней каплей. Кто-то немедленно посмотрел на часы, и, естественно, оказалось, что до отхода поезда осталось всего ничего. Компания оперативно принялась собираться, потребовала принести счёт. Когда они выходили, дядька в камуфляже подержал им дверь.
Тарас поставил на место сдвинутую перегородку, и тихвинцы возобновили прерванный ужин.
Валя Новомосковских сидел в ванной на табуретке, запрокинув голову и прислонившись затылком к облупленной кафельной стенке. Кафель приятно холодил, доставляя некоторое облегчение. Больше ничего приятного и хорошего в жизни не было. Кое-как добравшись домой, Валя первым долгом позвонил своему непосредственному работодателю, сирийцу Фараху ан-Наджара, и попросил помощи и защиты. Фараха «крышевал» очень большой человек – вор в законе Француз. Если бы такой человек замолвил словечко… Фарах Валю ценил. Он пообещал сделать что сможет, однако предупредил: последнее время его покровитель пребывал в очень уж дурном настроении – как бы под горячую руку, мол, не попасть… Теперь Валя сидел неподвижно, зажмурив глаза, и лишь слегка вздрагивал, когда супруга, Витя-Виктория, меняла у него на лице мокрое полотенце. Вале было больно дышать, а из разбитого носа обильно текла кровь. Витя возилась с ним уже, наверное, полчаса, но кровь никак не хотела униматься. Валя всё время ощущал во рту её отвратительный, солоновато-металлический вкус, от которого мало-помалу начинало мутить.
– Господи, – простонала Витя, отжимая очередное чистое полотенце и бросая в раковину снятое с мужниного лица. По белому фаянсу разлетелись бурые брызги. – Валь, дай я лучше «скорую» вызову…
Валя приоткрыл глаза и сразу зажмурился от света лампочки, казавшегося ему ослепительно ярким.
– Нет!.. – прогнусавил он, сглатывая очередную порцию слюны пополам с кровью. Он никогда ничем не болел и общался с врачами исключительно на шофёрской комиссии. Вызов «Скорой помощи» казался ему шагом в бездну. «Скорую», как всем известно, вызывают к умирающим. Так не хочет же Витя в самом деле сказать…
Его одолела очередная волна дурноты, и он сосредоточился на том, чтобы её победить.
Эсфирь Самуиловна Файнберг, вышедшая из своей комнаты с бидончиком для воды, сразу приметила на коридорном полу маслянистые пятна, вереницей тянувшиеся из прихожей. Старая женщина поставила бидончик и проворно нагнулась, присматриваясь. В коммунальном коридоре царили подслеповатые сумерки, но бывшую фронтовую медсестру обмануть было невозможно. Так и есть. Кровь!..
Следы вели в ванную, где горел свет и сквозь щель незапертой двери было видно, как мелькал пёстрый махровый халат Вити Новомосковских. Влекомая профессиональным долгом, тётя Фира решительно приблизилась и обозрела открывшуюся картину.
– Витя!.. – возмутилась она секунду спустя. – Шма-Исраэль,[30] Витенька, что же это ты таки делаешь?..
Виктория ангельским характером не блистала никогда. А уж в данный момент, будучи взвинчена до предела, – и подавно.
– Уйди!.. – стремительно обернувшись, заорала она. – Уйди на фиг!!!
Несчастный Валя у неё за спиной конвульсивно вздрогнул и сбросил с лица полотенце. Перегнулся через край ванны – и его начало рвать.
– Мамочки… – бросив один взгляд на красно-чёрно-кошмарное содержимое Валиного желудка и сразу почувствовав себя вдовой, попятилась Витя. – Ой, мамочки… Я «скорую»… Я сейчас…
Реакция тёти Фиры была прямо противоположной. Маленькая старая женщина ощутила себя в привычной стихии и энергично протиснулась мимо перепуганной Вити.
– Без «скорой» обойдёмся. Перекись есть? Неси, – деловито распорядилась она. – Бинт, пинцет, масло растительное…
Насколько всё проще, когда кто-то берёт командование на себя!.. Молодая женщина бегом кинулась за дверь. Тёти-Фирин бидончик, попавший ей под ноги, с дрызгом покатился по коридору.
Валя сидел в одних трусах и носках: всё остальное, порванное и испачканное в неравном бою с «цхрыслерами», было стащено с него и брошено под раковину на пол. Валю корчило, большое полноватое тело судорожно напрягалось. Как раз когда вернулась Витя, он беспомощно обмяк, и стал понятен смысл выражения «протянул ноги». Именно это Валя и сделал.
– Так! – Тётя Фира квалифицированно не дала ему сползти с табуретки. – У меня в буфете, наверху слева, стоит нашатырь. «Раствор аммиака» называется…
Витя снова умчалась.
– Вот видишь, что получается, если голову запрокидывать, – спокойно пояснила тётя Фира, когда «без пяти минут вдова» трясущимися руками подала ей пузырёк. – Чтобы я понимала, и кто это первый выдумал голову запрокидывать?.. Ни в коем случае не нужно так делать. Кровь должна вытекать, а он у тебя её наглотался. А у организма на собственный белок реакция совершенно определённая… Так что никакой паники…
На том конце коридора бухнула входная дверь, прозвучали решительные мужские шаги, и на пороге ванной возник Тарас Кораблёв. Растаявший уличный снег каплями блестел на кожаной куртке. Тарас держал на руках Ваську, по нечаянности выпущенного из комнаты Витей Новомосковских. Васька цеплялся за его куртку и, восторженно принюхиваясь, тянулся к лицу.
– Тётя Фира, тут ваш… – начал Тарас. Заметив Валю, он осёкся. А потом сурово, с каким-то властным участием, которого за ним до сих пор не замечали, спросил: – Кто?..
Говорят, что понедельник – день тяжелый. Если так посмотреть, то последняя неделя для Петра Фёдоровича Сорокина выдалась из сплошных понедельников. Для начала кто-то натравил на любимый «Шкворень» санэпиднадзор: обнаружили там, видите ли, тараканов и крыс. Затем шныри на таможне нашли в ехавшей за кордон «десятке» пару маленьких гаечек из тантала. Не иначе, кто-то стукнул – а то с какой бы радости им начать колупать именно эти две гайки, такие же грязные, как и все прочие?.. А в довершение всех несчастий пидорасы-гаишники тормознули любимый перламутровый «Мерс». И, пробив-таки, что он «палёный», загнали тачку на штрафную стоянку…
Ясно, кто всё это устроил. Пиновская и «Эгида». И безошибочное чутьё говорило старому вору, что неприятности и убытки только начинаются. Но не сдавать же изенбровке в рамах[31] Скунса?.. Да и захоти Француз его сдать… Самому в деревянный макинтош проще прикинуться. «Ну, блин, дела», – Пётр Фёдорович крепился, кряхтел и, думая думу, даже плюнул на свою привычку не пить по утрам. А чего не пить-то?.. Один хрен. Ситуёвина такая, что лучше не заморачиваться жизненными реалиями, а нажраться и забыться. На время по крайности…
Лучше всего для этих целей подходит «Мартель». Француз откупорил «соотечественника» и успел понемногу ополовинить флакон, когда в дверях нарисовался Ленчик, поддужный.[32]
– Папа, тут араб-барыга на проводе. Дело у него, просит приказчика от беспредельщиков отмазать… Поёт, чтобы ты лично на линию вышел…
– Так!.. – наконец-то паскудный настрой Петра Фёдоровича начал воплощаться в конкретные действия. Фарах ан-Наджара возник поистине вовремя, лучшего громоотвода придумать было нельзя. Француз зримо представил себе пышнокудрого сирийца, вечно жрущего клубничное варенье, и его самым натуральным образом затошнило. – Приказчика, значит? За двести-то баксов, что он мне максает за крышу?!. На хрен! – Разъярённый вор ухватил бутылку за горлышко, и под стеклянный звон благородный французский коньяк расплылся пятном по стене, а Лёнчик-поддужный припомнил, что у «папы» было ещё одно прозвище – Резаный. – Арабу скажи, что он, падла, мне по жизни должен! И чтобы язык в жопу засунул! И засылает не двести, а пятихатку!..[33] А не нравится, пусть канает в свой сектор Газа, маромои его там живо опетушат…
Удав
Когда человек наступает на грабли, грех ему не помочь. Тема дружески улыбнулся мужику и ответил чистосердечную правду:
– Из Казани.
Это было последней каплей. Кто-то немедленно посмотрел на часы, и, естественно, оказалось, что до отхода поезда осталось всего ничего. Компания оперативно принялась собираться, потребовала принести счёт. Когда они выходили, дядька в камуфляже подержал им дверь.
Тарас поставил на место сдвинутую перегородку, и тихвинцы возобновили прерванный ужин.
Валя Новомосковских сидел в ванной на табуретке, запрокинув голову и прислонившись затылком к облупленной кафельной стенке. Кафель приятно холодил, доставляя некоторое облегчение. Больше ничего приятного и хорошего в жизни не было. Кое-как добравшись домой, Валя первым долгом позвонил своему непосредственному работодателю, сирийцу Фараху ан-Наджара, и попросил помощи и защиты. Фараха «крышевал» очень большой человек – вор в законе Француз. Если бы такой человек замолвил словечко… Фарах Валю ценил. Он пообещал сделать что сможет, однако предупредил: последнее время его покровитель пребывал в очень уж дурном настроении – как бы под горячую руку, мол, не попасть… Теперь Валя сидел неподвижно, зажмурив глаза, и лишь слегка вздрагивал, когда супруга, Витя-Виктория, меняла у него на лице мокрое полотенце. Вале было больно дышать, а из разбитого носа обильно текла кровь. Витя возилась с ним уже, наверное, полчаса, но кровь никак не хотела униматься. Валя всё время ощущал во рту её отвратительный, солоновато-металлический вкус, от которого мало-помалу начинало мутить.
– Господи, – простонала Витя, отжимая очередное чистое полотенце и бросая в раковину снятое с мужниного лица. По белому фаянсу разлетелись бурые брызги. – Валь, дай я лучше «скорую» вызову…
Валя приоткрыл глаза и сразу зажмурился от света лампочки, казавшегося ему ослепительно ярким.
– Нет!.. – прогнусавил он, сглатывая очередную порцию слюны пополам с кровью. Он никогда ничем не болел и общался с врачами исключительно на шофёрской комиссии. Вызов «Скорой помощи» казался ему шагом в бездну. «Скорую», как всем известно, вызывают к умирающим. Так не хочет же Витя в самом деле сказать…
Его одолела очередная волна дурноты, и он сосредоточился на том, чтобы её победить.
Эсфирь Самуиловна Файнберг, вышедшая из своей комнаты с бидончиком для воды, сразу приметила на коридорном полу маслянистые пятна, вереницей тянувшиеся из прихожей. Старая женщина поставила бидончик и проворно нагнулась, присматриваясь. В коммунальном коридоре царили подслеповатые сумерки, но бывшую фронтовую медсестру обмануть было невозможно. Так и есть. Кровь!..
Следы вели в ванную, где горел свет и сквозь щель незапертой двери было видно, как мелькал пёстрый махровый халат Вити Новомосковских. Влекомая профессиональным долгом, тётя Фира решительно приблизилась и обозрела открывшуюся картину.
– Витя!.. – возмутилась она секунду спустя. – Шма-Исраэль,[30] Витенька, что же это ты таки делаешь?..
Виктория ангельским характером не блистала никогда. А уж в данный момент, будучи взвинчена до предела, – и подавно.
– Уйди!.. – стремительно обернувшись, заорала она. – Уйди на фиг!!!
Несчастный Валя у неё за спиной конвульсивно вздрогнул и сбросил с лица полотенце. Перегнулся через край ванны – и его начало рвать.
– Мамочки… – бросив один взгляд на красно-чёрно-кошмарное содержимое Валиного желудка и сразу почувствовав себя вдовой, попятилась Витя. – Ой, мамочки… Я «скорую»… Я сейчас…
Реакция тёти Фиры была прямо противоположной. Маленькая старая женщина ощутила себя в привычной стихии и энергично протиснулась мимо перепуганной Вити.
– Без «скорой» обойдёмся. Перекись есть? Неси, – деловито распорядилась она. – Бинт, пинцет, масло растительное…
Насколько всё проще, когда кто-то берёт командование на себя!.. Молодая женщина бегом кинулась за дверь. Тёти-Фирин бидончик, попавший ей под ноги, с дрызгом покатился по коридору.
Валя сидел в одних трусах и носках: всё остальное, порванное и испачканное в неравном бою с «цхрыслерами», было стащено с него и брошено под раковину на пол. Валю корчило, большое полноватое тело судорожно напрягалось. Как раз когда вернулась Витя, он беспомощно обмяк, и стал понятен смысл выражения «протянул ноги». Именно это Валя и сделал.
– Так! – Тётя Фира квалифицированно не дала ему сползти с табуретки. – У меня в буфете, наверху слева, стоит нашатырь. «Раствор аммиака» называется…
Витя снова умчалась.
– Вот видишь, что получается, если голову запрокидывать, – спокойно пояснила тётя Фира, когда «без пяти минут вдова» трясущимися руками подала ей пузырёк. – Чтобы я понимала, и кто это первый выдумал голову запрокидывать?.. Ни в коем случае не нужно так делать. Кровь должна вытекать, а он у тебя её наглотался. А у организма на собственный белок реакция совершенно определённая… Так что никакой паники…
На том конце коридора бухнула входная дверь, прозвучали решительные мужские шаги, и на пороге ванной возник Тарас Кораблёв. Растаявший уличный снег каплями блестел на кожаной куртке. Тарас держал на руках Ваську, по нечаянности выпущенного из комнаты Витей Новомосковских. Васька цеплялся за его куртку и, восторженно принюхиваясь, тянулся к лицу.
– Тётя Фира, тут ваш… – начал Тарас. Заметив Валю, он осёкся. А потом сурово, с каким-то властным участием, которого за ним до сих пор не замечали, спросил: – Кто?..
Говорят, что понедельник – день тяжелый. Если так посмотреть, то последняя неделя для Петра Фёдоровича Сорокина выдалась из сплошных понедельников. Для начала кто-то натравил на любимый «Шкворень» санэпиднадзор: обнаружили там, видите ли, тараканов и крыс. Затем шныри на таможне нашли в ехавшей за кордон «десятке» пару маленьких гаечек из тантала. Не иначе, кто-то стукнул – а то с какой бы радости им начать колупать именно эти две гайки, такие же грязные, как и все прочие?.. А в довершение всех несчастий пидорасы-гаишники тормознули любимый перламутровый «Мерс». И, пробив-таки, что он «палёный», загнали тачку на штрафную стоянку…
Ясно, кто всё это устроил. Пиновская и «Эгида». И безошибочное чутьё говорило старому вору, что неприятности и убытки только начинаются. Но не сдавать же изенбровке в рамах[31] Скунса?.. Да и захоти Француз его сдать… Самому в деревянный макинтош проще прикинуться. «Ну, блин, дела», – Пётр Фёдорович крепился, кряхтел и, думая думу, даже плюнул на свою привычку не пить по утрам. А чего не пить-то?.. Один хрен. Ситуёвина такая, что лучше не заморачиваться жизненными реалиями, а нажраться и забыться. На время по крайности…
Лучше всего для этих целей подходит «Мартель». Француз откупорил «соотечественника» и успел понемногу ополовинить флакон, когда в дверях нарисовался Ленчик, поддужный.[32]
– Папа, тут араб-барыга на проводе. Дело у него, просит приказчика от беспредельщиков отмазать… Поёт, чтобы ты лично на линию вышел…
– Так!.. – наконец-то паскудный настрой Петра Фёдоровича начал воплощаться в конкретные действия. Фарах ан-Наджара возник поистине вовремя, лучшего громоотвода придумать было нельзя. Француз зримо представил себе пышнокудрого сирийца, вечно жрущего клубничное варенье, и его самым натуральным образом затошнило. – Приказчика, значит? За двести-то баксов, что он мне максает за крышу?!. На хрен! – Разъярённый вор ухватил бутылку за горлышко, и под стеклянный звон благородный французский коньяк расплылся пятном по стене, а Лёнчик-поддужный припомнил, что у «папы» было ещё одно прозвище – Резаный. – Арабу скажи, что он, падла, мне по жизни должен! И чтобы язык в жопу засунул! И засылает не двести, а пятихатку!..[33] А не нравится, пусть канает в свой сектор Газа, маромои его там живо опетушат…
Удав
Белая мышь, предназначенная на ужин рептилии, попала в террариум уже мёртвой, однако пёстрого тропического гада это обстоятельство волновало меньше всего. Унаследованный от предков инстинкт никаких просторов для толкования не оставлял: всякую пищу перед проглатыванием следует придушить. Точка. И полутораметровый змей, согретый лучами тщательно подобранной электрической лампы, неукоснительно исполнял завет поколений. Происходившее за ярко освещённым стеклом имело мало общего с иллюстрациями из детских книжек, где «ужасный» питон обвивает жертву десятками колец, как нитка катушку. В жизни всё проще. Серо-жёлто-зелёный душитель действовал сообразно размерам добычи; он набросил на мёртвую мышь всего одну петлю, да и то незамкнутую. Но эта петля состояла из сплошной живой мышцы, наделённой силой стальных тисков. Достаточно было взглянуть, как пластилиново деформировалось беспомощное мышиное тельце. Под скомканной белой шкуркой наверняка не осталось целых костей, лапки неестественно торчали в разные стороны, а маленькая раскрытая пасть словно силилась вобрать в стиснутые лёгкие воздух…
Борис Дмитриевич Благой сидел в мягком кресле, размешивая ложечкой великолепнейший кофе, и помимо воли косился на залитый светом клочок бразильского болота, где не спеша, с расстановкой обедал пёстрый питон. Большая, специально построенная оранжерея миллионерского особняка в целом являла собой сер-пентарий на зависть именитому зоопарку – и по составу чешуйчатого контингента, и по технической оснащённости. Несколько кресел и письменный стол, за которым в спортивном костюме расположился собеседник Благого, стояли в сплошном окружении просторных стеклянных узилищ. Электронные датчики заботливо следили за влажностью, давлением и температурой в террариумах. А также, надо думать, за тем, чтобы обитатели не ускользнули наружу. Пока в этом плане всё было – тьфу, тьфу! – спокойно. Гады пребывали в благодушии и размягчении – нежились под лучами искусственных солнц или медленно ползали, перетекали с места на место среди зелени и живописных камней.
И только маленький амазонский удав всё так же неотвратимо, терпеливо и постепенно душил уже давно мёртвую мышь.
– Не могу!.. – сконфузился Борис Дмитриевич, когда стало ясно, что его безуспешные попытки оторвать взгляд от происходящего за стеклом не остались незамеченными. – Вроде понятно, природа… всё естественно… И змеюке «Вискас» небось не предложишь, ей мышь подавай, не то от несварения сдохнет… Наверное, слишком городские мы люди. И смотреть тошно, и не смотреть нельзя – притягивает…
– Натура человеческая, – владелец серпентария слегка усмехнулся. – Когда я в школе учился, из класса ребята деньги мне предлагали – только пригласи посмотреть, как, мол, змей живыми мышами кормишь… Кстати, некоторые змеи только другими змеями и питаются. Дай ей мышь – и тоже погибнет. Не может переваривать шерсть, зато чешую – запросто… А вы знаете, между прочим, что у сытого удава в террариуме нельзя оставлять мышей?
– Почему?..
– Потому что они его загрызут и съедят.
– Да уж, природа, – покачал головой журналист. – Но человек всё-таки… Вот так поразмыслишь, и получается весёленькая картинка. Взять объявить публичную казнь… так тоже небось за билетами в драку…
– Публичную казнь? – Хозяин дома отпил кофе из маленькой позолоченной чашки. – Зачем далеко ходить. Устраивают же, как я слышал, абсолютно средневековые аутодафе над бродягами и бомжами. Потом за бешеные деньги видеозаписи продают…
Они помолчали. Благой снова покосился на освещённую витрину террариума. Питончик, кажется, закончил ритуальное удушение и понемногу натягивал на мышь широко раскрытую пасть. Глядя на него. Благой вспомнил знаменитую историю про древнего римлянина, который был принципиальным противником жестоких зрелищ и ни под каким видом не желал посещать цирк. Когда же друзья всё-таки притащили его на трибуну и чуть не силой вынудили смотреть – буквально прикипел взглядом к залитой кровью арене и до конца представления не отрывал от неё глаз…
– Михаил Матвеевич, но почему всё-таки змеи? – спросил Благой, и маленький японский диктофон автоматически включился на запись. – Не кошки там, не собаки?.. – Я к тому, что в обыденном понимании с вашими любимцами как-то мало доброго связано…
– Почему же? – Банкир снял толстые очки и стал протирать их специальной замшевой салфеткой. Без очков его круглое, немного одутловатое лицо сделалось моложе и проще, утратив значительность. – Давайте вспомним: змея всегда была символом мудрости. Все народы в древности поклонялись змее…
– Ну, это где-то далеко. В древнем Египте… китайские драконы… Мудрый Каа, благородная кобра, это Индия, да и то нечто опасное… А у нас – змея подколодная, и весь сказ!
– А вот и ошибаетесь. – Змеевладелец вернул на место очки, и его глаза вновь обрели холодную проницательность. – У языческих славян тоже был Бог-Змей – Волос не то Велес, в летописях по-разному. И ему вовсю поклонялись, святилища ставили, жертвовали. Что же касается дальних стран… Вот вас, к примеру, коробит, когда мой питон кушает мышку. А в бразильской деревне, если вы им скажете, будто анаконда – страшный зверь, они вас засмеют. Да она там – любимое домашнее животное. А что? Гигиеничное, ест в месяц одного кролика, да ещё и всяких действительно опасных тварей отпугивает. Крестьяне в поле, а змея детей стережёт. Только малыш куда не надо ползти – она его кончиком хвоста за ногу и назад…
Благой не мог понять, серьёзно говорит Михаил Матвеевич или травит байки, издеваясь над герпетологическим невежеством обывателя. Но по большому счёту это было не важно. Благой не стал вдаваться в подробности и спросил о другом:
– Ваш школьный эпизод с платными билетами на кормление змей… Сейчас, вероятно, это сочли бы нормальной предприимчивостью подростка, решившего таким образом заработать своим питомцам на прокорм…
– Именно так всё и было, – кивнул миллионер. – На прокорм.
– …Разве что посетовали бы на моральную сторону дела: зрелище ведь, как ни крути, довольно нетривиальное… А вот по денежной линии – в те времена, когда мы с вами в школу ходили, могло до милиции…
– Не дошло, – усмехнулся хозяин дома. – Замяли. Школа престижная была, зачем им милиция? А что касается упомянутой вами моральной стороны дела, позвольте спросить: после всего, что наши подростки на экране видят, да и на улице… драки, насилия, про убийства я уж молчу… Скажите честно, я бы им что-то особо новенькое показал?
Мини-диск в диктофоне послушно крутился, записывая его голос.
– Новенькое? Пожалуй, нет, – согласился Благой. – Но ведь киношные трупы и ужасы – они киношные и есть. Невсамделишные. И даже если настоящие в новостях, они всё равно… где-то там. За экраном.
– Сейчас вон то и дело во дворах бомбы взрывают…
– Верно, но всё-таки не каждый день и не у каждого на глазах. И потом, мы с вами говорим не про сегодняшний день. Тридцать лет назад и жизнь другая была, и, кстати, новости с кинофильмами тоже… Мягче, что ли, добрее… А тут – натуральная и притом жестокая смерть! Определённый шок даже для нынешней психики, согласитесь? И кое-кому захочется эту остроту ощущений повторить…
– Но другой кое-кто скажет себе: больше никогда и ни за что! – и пойдёт вступать в общество защиты животных. Вы этого не учитываете? По-вашему, дети должны воспитываться в розовых очках и думать, что колбаса растёт на деревьях?..
Благой решил предоставить читателям самим поразмыслить над этой проблемой и сменил тему.
– Несколько лет назад, после истории с вашим чековым инвестиционным фондом, о вас много писали… Не в таких размерах, как о Мавроди, но тоже, помнится, полоскали изрядно. И, конечно, коллекцию вашу своеобразную вниманием не обошли… – Показалось ему или нет, будто за толстыми линзами мелькнул огонёк беспокойства?.. – Так вот, – продолжал Борис Дмитриевич, – собираясь к вам в гости, я посмотрел старые публикации и обратил внимание на один случай. Якобы прежде ваших финансовых взлётов, когда ещё не было денег на квалифицированных служащих и всё это оборудование, вы для ухода за змеями нанимали бомжей… Кстати о бомжах, так сказать… И вот одного такого работника, трудившегося за стол и крышу над головой, по какой-то причине цапнул-таки весьма ядовитый аспид. Повторюсь, это не мои слова, так говорится в статье, я её с собой захватил… – Благой потянулся к сумке, но Михаил Матвеевич лишь молча кивнул: – уж верно, та давняя статейка мимо него не прошла. – Очень неприятная подробность, – вздохнул Благой, – но далее там утверждается, будто тело несчастного обнаружили на глухой улице. Ему не было оказано никакой медицинской помощи… Вы бы не могли как-то прокомментировать этот эпизод? Или, так скажем, осветить реальный случай, породивший столь мрачную, легенду о вас?
Борис Дмитриевич Благой сидел в мягком кресле, размешивая ложечкой великолепнейший кофе, и помимо воли косился на залитый светом клочок бразильского болота, где не спеша, с расстановкой обедал пёстрый питон. Большая, специально построенная оранжерея миллионерского особняка в целом являла собой сер-пентарий на зависть именитому зоопарку – и по составу чешуйчатого контингента, и по технической оснащённости. Несколько кресел и письменный стол, за которым в спортивном костюме расположился собеседник Благого, стояли в сплошном окружении просторных стеклянных узилищ. Электронные датчики заботливо следили за влажностью, давлением и температурой в террариумах. А также, надо думать, за тем, чтобы обитатели не ускользнули наружу. Пока в этом плане всё было – тьфу, тьфу! – спокойно. Гады пребывали в благодушии и размягчении – нежились под лучами искусственных солнц или медленно ползали, перетекали с места на место среди зелени и живописных камней.
И только маленький амазонский удав всё так же неотвратимо, терпеливо и постепенно душил уже давно мёртвую мышь.
– Не могу!.. – сконфузился Борис Дмитриевич, когда стало ясно, что его безуспешные попытки оторвать взгляд от происходящего за стеклом не остались незамеченными. – Вроде понятно, природа… всё естественно… И змеюке «Вискас» небось не предложишь, ей мышь подавай, не то от несварения сдохнет… Наверное, слишком городские мы люди. И смотреть тошно, и не смотреть нельзя – притягивает…
– Натура человеческая, – владелец серпентария слегка усмехнулся. – Когда я в школе учился, из класса ребята деньги мне предлагали – только пригласи посмотреть, как, мол, змей живыми мышами кормишь… Кстати, некоторые змеи только другими змеями и питаются. Дай ей мышь – и тоже погибнет. Не может переваривать шерсть, зато чешую – запросто… А вы знаете, между прочим, что у сытого удава в террариуме нельзя оставлять мышей?
– Почему?..
– Потому что они его загрызут и съедят.
– Да уж, природа, – покачал головой журналист. – Но человек всё-таки… Вот так поразмыслишь, и получается весёленькая картинка. Взять объявить публичную казнь… так тоже небось за билетами в драку…
– Публичную казнь? – Хозяин дома отпил кофе из маленькой позолоченной чашки. – Зачем далеко ходить. Устраивают же, как я слышал, абсолютно средневековые аутодафе над бродягами и бомжами. Потом за бешеные деньги видеозаписи продают…
Они помолчали. Благой снова покосился на освещённую витрину террариума. Питончик, кажется, закончил ритуальное удушение и понемногу натягивал на мышь широко раскрытую пасть. Глядя на него. Благой вспомнил знаменитую историю про древнего римлянина, который был принципиальным противником жестоких зрелищ и ни под каким видом не желал посещать цирк. Когда же друзья всё-таки притащили его на трибуну и чуть не силой вынудили смотреть – буквально прикипел взглядом к залитой кровью арене и до конца представления не отрывал от неё глаз…
– Михаил Матвеевич, но почему всё-таки змеи? – спросил Благой, и маленький японский диктофон автоматически включился на запись. – Не кошки там, не собаки?.. – Я к тому, что в обыденном понимании с вашими любимцами как-то мало доброго связано…
– Почему же? – Банкир снял толстые очки и стал протирать их специальной замшевой салфеткой. Без очков его круглое, немного одутловатое лицо сделалось моложе и проще, утратив значительность. – Давайте вспомним: змея всегда была символом мудрости. Все народы в древности поклонялись змее…
– Ну, это где-то далеко. В древнем Египте… китайские драконы… Мудрый Каа, благородная кобра, это Индия, да и то нечто опасное… А у нас – змея подколодная, и весь сказ!
– А вот и ошибаетесь. – Змеевладелец вернул на место очки, и его глаза вновь обрели холодную проницательность. – У языческих славян тоже был Бог-Змей – Волос не то Велес, в летописях по-разному. И ему вовсю поклонялись, святилища ставили, жертвовали. Что же касается дальних стран… Вот вас, к примеру, коробит, когда мой питон кушает мышку. А в бразильской деревне, если вы им скажете, будто анаконда – страшный зверь, они вас засмеют. Да она там – любимое домашнее животное. А что? Гигиеничное, ест в месяц одного кролика, да ещё и всяких действительно опасных тварей отпугивает. Крестьяне в поле, а змея детей стережёт. Только малыш куда не надо ползти – она его кончиком хвоста за ногу и назад…
Благой не мог понять, серьёзно говорит Михаил Матвеевич или травит байки, издеваясь над герпетологическим невежеством обывателя. Но по большому счёту это было не важно. Благой не стал вдаваться в подробности и спросил о другом:
– Ваш школьный эпизод с платными билетами на кормление змей… Сейчас, вероятно, это сочли бы нормальной предприимчивостью подростка, решившего таким образом заработать своим питомцам на прокорм…
– Именно так всё и было, – кивнул миллионер. – На прокорм.
– …Разве что посетовали бы на моральную сторону дела: зрелище ведь, как ни крути, довольно нетривиальное… А вот по денежной линии – в те времена, когда мы с вами в школу ходили, могло до милиции…
– Не дошло, – усмехнулся хозяин дома. – Замяли. Школа престижная была, зачем им милиция? А что касается упомянутой вами моральной стороны дела, позвольте спросить: после всего, что наши подростки на экране видят, да и на улице… драки, насилия, про убийства я уж молчу… Скажите честно, я бы им что-то особо новенькое показал?
Мини-диск в диктофоне послушно крутился, записывая его голос.
– Новенькое? Пожалуй, нет, – согласился Благой. – Но ведь киношные трупы и ужасы – они киношные и есть. Невсамделишные. И даже если настоящие в новостях, они всё равно… где-то там. За экраном.
– Сейчас вон то и дело во дворах бомбы взрывают…
– Верно, но всё-таки не каждый день и не у каждого на глазах. И потом, мы с вами говорим не про сегодняшний день. Тридцать лет назад и жизнь другая была, и, кстати, новости с кинофильмами тоже… Мягче, что ли, добрее… А тут – натуральная и притом жестокая смерть! Определённый шок даже для нынешней психики, согласитесь? И кое-кому захочется эту остроту ощущений повторить…
– Но другой кое-кто скажет себе: больше никогда и ни за что! – и пойдёт вступать в общество защиты животных. Вы этого не учитываете? По-вашему, дети должны воспитываться в розовых очках и думать, что колбаса растёт на деревьях?..
Благой решил предоставить читателям самим поразмыслить над этой проблемой и сменил тему.
– Несколько лет назад, после истории с вашим чековым инвестиционным фондом, о вас много писали… Не в таких размерах, как о Мавроди, но тоже, помнится, полоскали изрядно. И, конечно, коллекцию вашу своеобразную вниманием не обошли… – Показалось ему или нет, будто за толстыми линзами мелькнул огонёк беспокойства?.. – Так вот, – продолжал Борис Дмитриевич, – собираясь к вам в гости, я посмотрел старые публикации и обратил внимание на один случай. Якобы прежде ваших финансовых взлётов, когда ещё не было денег на квалифицированных служащих и всё это оборудование, вы для ухода за змеями нанимали бомжей… Кстати о бомжах, так сказать… И вот одного такого работника, трудившегося за стол и крышу над головой, по какой-то причине цапнул-таки весьма ядовитый аспид. Повторюсь, это не мои слова, так говорится в статье, я её с собой захватил… – Благой потянулся к сумке, но Михаил Матвеевич лишь молча кивнул: – уж верно, та давняя статейка мимо него не прошла. – Очень неприятная подробность, – вздохнул Благой, – но далее там утверждается, будто тело несчастного обнаружили на глухой улице. Ему не было оказано никакой медицинской помощи… Вы бы не могли как-то прокомментировать этот эпизод? Или, так скажем, осветить реальный случай, породивший столь мрачную, легенду о вас?
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента