Страница:
Потом пошли смотреть воозовских подопечных. Они размещались в большом помещении, которое на первый взгляд было похоже на мастерскую горшечника. Тут и там стояли большие кувшины, из которых торчали детские головы, остриженные наголо. Некоторые головы спали, другие таращились на вошедших круглыми испуганными глазами. Каскета разобрал смех, и он согнулся надвое. Ипсиланти начал объяснять, какие уродцы получаются из тех, что в горшках, а какие пользуются спросом, служа на потеху местным князьям и прочим аристократам.
— Мы копим, — пояснил его слова Вооз. — Надо расширять производство, усиливать темпы, заменять устаревшее оборудование. Появилась конкуренция. С такими моделями сейчас много не заработаешь. Методы, которыми мы пользуемся, также безнадежно устарели. Но не ломать же им кости молотками! Каскет, понимая справедливое возмущение Вооза, смеялся.
— В знак нашей старой дружбы, — наклонился к нему Вооз, — дарим тебе любого… да хотя бы вот этого, он как раз готов для продажи. Учти, просить за него следует не меньше 500 оболов. И то этого будет мало, ибо за те труды, которые мы положили на него, он потянет на целую 1000 оболов.
— Отлично, — сказал довольный Каскет, осматривая товар. — Ну, приятно было повидаться.
— Ты куда идешь? — спросил Ипсиланти.
— Перевалю через горы, а там видно будет. Хочу пойти сейчас, потому что, как мне показалось, местные жители производят впечатление людей хоть и недалеких, но весьма быстроногих.
— О да! — заулыбался Вооз. — Но ты же от них уйдешь?
— О да! — заулыбался и Каскет.
Компрачикосы снабдили его плетенкой вина и некоторым количеством съестных припасов, и Каскет отправился в путь, захватив с собой мальчика лет десяти, карлика с непомерно большой головой и носом, набрякшим какой-то темной жидкостью. Так как Каскет отправлялся в путь без денег, то ему требовалось побыстрее сбыть свой товар, а потому он зашел в один большой и богатый замок, где карлика приобрели у него за 800 оболов. Больше получить не удалось, хотя Каскет долго и упорно торговался, отстаивая каждый грош и нудно перечисляя все достоинства своего спутника. Но ему удалось выжать из представившейся возможности все, переночевав в замке и стянув несколько мелких, но ценных безделушек, отсутствие которых обитатели замка, люди богатые и немелочные, заметят еще нескоро. В полдень Каскет двинулся в путь по седой от выпавшей за ночь росы долине к серым горным цепям вдалеке.
— Мы копим, — пояснил его слова Вооз. — Надо расширять производство, усиливать темпы, заменять устаревшее оборудование. Появилась конкуренция. С такими моделями сейчас много не заработаешь. Методы, которыми мы пользуемся, также безнадежно устарели. Но не ломать же им кости молотками! Каскет, понимая справедливое возмущение Вооза, смеялся.
— В знак нашей старой дружбы, — наклонился к нему Вооз, — дарим тебе любого… да хотя бы вот этого, он как раз готов для продажи. Учти, просить за него следует не меньше 500 оболов. И то этого будет мало, ибо за те труды, которые мы положили на него, он потянет на целую 1000 оболов.
— Отлично, — сказал довольный Каскет, осматривая товар. — Ну, приятно было повидаться.
— Ты куда идешь? — спросил Ипсиланти.
— Перевалю через горы, а там видно будет. Хочу пойти сейчас, потому что, как мне показалось, местные жители производят впечатление людей хоть и недалеких, но весьма быстроногих.
— О да! — заулыбался Вооз. — Но ты же от них уйдешь?
— О да! — заулыбался и Каскет.
Компрачикосы снабдили его плетенкой вина и некоторым количеством съестных припасов, и Каскет отправился в путь, захватив с собой мальчика лет десяти, карлика с непомерно большой головой и носом, набрякшим какой-то темной жидкостью. Так как Каскет отправлялся в путь без денег, то ему требовалось побыстрее сбыть свой товар, а потому он зашел в один большой и богатый замок, где карлика приобрели у него за 800 оболов. Больше получить не удалось, хотя Каскет долго и упорно торговался, отстаивая каждый грош и нудно перечисляя все достоинства своего спутника. Но ему удалось выжать из представившейся возможности все, переночевав в замке и стянув несколько мелких, но ценных безделушек, отсутствие которых обитатели замка, люди богатые и немелочные, заметят еще нескоро. В полдень Каскет двинулся в путь по седой от выпавшей за ночь росы долине к серым горным цепям вдалеке.
Глава 3
«Муза скажи мне о том многоопытном муже который боги Пора он настигает мчится словно молния вот уж не ожи оп хоп ямы какие глубокие коряги черт бы их побрал оп взобраться бы на гору а там оп-па черт ямы а там я в безопасности меч потерял нет не по оп нет не потерял слава небе».
Каскет бежал по светлой березовой роще, ловко прыгая через коряги и глубокие ямины, а следом за ним скакало, сопя и взрывая землю короткими толстыми ногами, опасное чудовище бинфэн. Обе головы его, расположенные спереди и сзади мускулистого кабаньего туловища, покрытого короткой лоснящейся щетиной, громко хрюкали от возбуждения. Они бежали так довольно долго, и только недостаточная для быстрого бега длина ног бинфэна до сих пор спасала Каскета. Но бинфэн был упорен в достижении своей цели — сожрать Каскета, а сам Каскет уже порядком устал. Где-то по дороге он потерял пояс, в котором хранились все его вырученные деньги, и это отнюдь не придавало ему сил. Как назло, береза — дерево не очень-то удобное, чтобы мигом взобраться на него, не обладая цепкими когтями, а потому Каскета могла спасти только виднеющаяся немного впереди гора — преддверие вечного льда, снега и разреженного воздуха.
Роща, как мельком успел заметить Каскет, не была необитаемой. Когда они с бинфэном с шумом проносились между прямых и белых древесных стволов, ломая и приминая кустарник, по сторонам мелькали некие плохо различимые фигуры в зеленых колпаках. По-видимому, это были альрауны. В одном месте такая фигура с белой бородой и с топором в руке восхищенно заулюлюкала им вслед, и радостно захрюкали ей в тон головы бинфэна.
Роща вплотную примыкала к каменистому боку горы, поднимавшейся вверх, словно ступени гигантской лестницы. Каскет с ходу запрыгнул на первые исполинские валуны и быстро начал взбираться вверх. Но и бинфэн не отставал. Он проявил чудеса прыти и ловкости — видимо, был сильно голоден. Так они некоторое время молча, с сопением, карабкались вверх, пока, наконец, Каскет не заметил немного в стороне от себя вход в пещеру, возле которого толпились какие-то карлики в оранжево-бурых плащах. При его приближении карлики резво скрылись в недрах горы, а вход закрыла большая бронзовая дверь с четырьмя наклепанными сверху железными полосами. Каскет не раздумывая налег на эту дверь плечом, и она утробно скрипнула. Бинфэн уже был где-то рядом: слышалось его шумное хрюканье. Каскет налег сильнее. За дверью завозились, и чей-то голос сипло прокричал:
— Эй! Ты сейчас нам дверь выломаешь! Полегче налегай, дурило! Каскет с руганью пнул дверь, вызвав тем самым обильный поток ответной ругани, и, путаясь в собственном изодранном плаще, начал карабкаться на почти отвесную стену возле пещеры. Ему удалось залезть на скальный козырек, нависающий над бронзовой дверью. Здесь Каскет устроился и с любопытством стал ждать появления бинфэна. Тот себя ждать не заставил. Он тяжело дышал, отдувался и оглядывал окрестности двумя парами налитых кровью глазок. Каскет, сидя на козырьке, с помощью специальных упражнений привел в порядок свое дыхание и крикнул бинфэну: — Наверх посмотри. Что, слопал? А ты постучись вот в эту дверь. Или не открывают?
Бинфэн с радостным хрюканьем устремился к двери, одним ударом вышиб ее и скрылся в недрах горы. Из темного лаза послышались громкие и горестные вопли. Каскет с удовольствием прислушался к ним, еще немного передохнул и полез дальше вверх.
Когда он достиг вершины этой горы, его глазам представился грандиозный пейзаж громадного хребта, частью которого, как оказалось, и была гора. Вид был — точно на плоском белом чертеже, потонувшем в прозрачном мареве облаков, что особенно подчеркивало чисто геометрические пропорции открывшегося пейзажа: четкие треугольники пиков, устремляющиеся вверх; округлая бесконечность туманных бездонных пропастей; трапеции пиков поменьше, которым будто не хватило сил дорасти до своих громадных братьев, сравняться с недосягаемыми треугольниками; многогранники горных цепей, закидывающих сети своих скал далеко в сердце мирных зеленых долин. И надо всем этим ровным и сверкающим кругом — символом вечной бесконечности — висело холодное горное солнце.
Вершина горы была плоской и каменистой, только в дальнем ее углу, на маленьком клочке земли росла старая ель, у корней которой журчал пробивающийся между камней слабый ручеек. Под этой елью толстый старик по имени Лаплас лепил из влажной земли глиняного голема. Когда на вершине показался Каскет, утомленный, исцарапанный и в изодранном плаще, Лаплас уже заканчивал свой труд.
— Собственно, я уже заканчиваю свой труд, — сказал он подошедшему Каскету, который жадно приник к воде ручейка, а потом, напившись, устало присел на камни у корней дерева. — Правда, остались кое-какие детали…… нос… глаза — вместо них я вставлю вот эти два камешка, правда, красивые?.. рот… у-у, какой большой, в него поместишься даже ты…
Взгляд старика скользнул по Каскету.
— Давно лепишь? — спросил тот, отдышавшись.
— Давно, давно. Как создан мир.
— Да, давненько, — согласился с ним Каскет. — Что там вдали, за этими горами?
— Страны.
— Это хорошо. А то я подумал было, что горы эти никогда не кончатся.
— Все кончается и заканчивается. Все начинается и зачинается. Все претворяется и притворяется.
— Вода в твоем ручейке вкусная.
— Обычная вода. Вода жизни.
— А.
Ель шумела своими ветвями. Было прохладно.
— Все. — Лаплас долепил своего истукана. — Теперь самое главное. Теперь надо его оживить. Поможешь?
— А почему нет? — бездумно согласился Каскет.
— Сначала нужно узнать текущее имя бога, — наставительствовал Лаплас. — Но какое? Текущих имен великое множество. Затем — кровь. Нужно сбрызнуть кровью голову голема. Можно, конечно, этого и не делать. Но лучше сбрызнуть. Тогда он будет прямо как человек.
— Где ты найдешь здесь кровь? — наивно спросил Каскет.
— Они растут быстро, — говорил старик. — За неделю вырастают до громадных размеров. Конечно, риск. Но зато сколько возможностей! Имя бога может быть совершенно неведомым, иным словом, еще не слышанным доселе этим миром. Попробуем?
И они стали изощряться в произнесении невнятных и чуждых разуму словес, каждое из которых по своему звучанию чем-то роднилось с шумами, издаваемыми органами пищеварения. Сначала Каскету это нравилось, но затем порядком наскучило. Он сильно проголодался и устал. Отойдя от Лапласа, который продолжал что-то бормотать и выкрикивать, Каскет сел возле ручейка и задремал.
Разбудил его звук голоса Лапласа, который произнес что-то вроде очередного «грмрдр», и последовавший за этим странный шорох. Он открыл глаза и увидел, что голем больше не походит на серую бесформенную глыбу затвердевшей глины, но более похож на облепленного влажной почвой человека, правда, немного уродливого. Глаза-камешки его странно блестели, а руки были разведены в стороны. Но что самое главное, в правой руке его был меч, и этим мечом голем описывал в воздухе угрожающие круги, направляясь к Каскету. Лаплас за спиной голема тихонько хихикал и потирал руки.
— Вот видишь, — крикнул он Каскету, — Мне удалось узнать текущее имя бога. А теперь ты узнаешь, чья кровь необходима моему голему для полного завершения.
Каскет вскочил на ноги и сделал выпад своим мечом в сторону голема. Тот ловко отскочил. Лаплас прыгал и громко смеялся. Каскет и глиняное порождение магии закружили друг против друга, обмениваясь частыми ударами. Голем двигался упруго и ловко, тогда как уставший после длительного подъема Каскет был не в форме и скоро понял, что, если поединок будет продолжаться так и дальше, он действительно очень быстро узнает, чья же кровь нужна для полного завершения голема. Тот обрушился на него с новыми силами, которых у него, судя по всему, оставалось еще много, и ослепил сериями эскапад и туше. Каскету пришлось плохо. Он кое-как сумел отбиться, не обращая внимания на издевательский смех творца голема. Затем прыгнул за большой камень, оттягивая время. Голем на секунду потерял ориентацию. Они стали ходить вокруг камня, время от времени обмениваясь ударами. Каскет пока думал.
— Все по правилам! — вопил Лаплас. — Все по правилам!
Судя по всему, он был в восторге.
Не придумав ничего лучшего, Каскет стал подбирать с земли увесистые булыжники и метать их в своего противника. Эта прогрессивная метода вскоре оказала свое действие: один булыжник выбил меч из руки голема, другой раздробил ему живот, а третий, метко запущенный, снес истукану голову. После этого голем рассыпался, превратившись в кучку серой глины, а улыбка быстро сползла с лица Лапласа.
Каскет крепко связал его и прислонил спиной к камню. В рот Лапласу он сунул кусок своего плаща — дабы старик не учинил еще какого-нибудь злонамеренного колдовства. Закончив, Каскет отошел и полюбовался на плоды своих трудов. Затем вытащил меч.
— Блаженны идиоты, — произнес он, — ибо их есть царство небесное. Блаженны тупые ублюдки, ибо они соль земли. Блаженны нелепые ханжи, ибо они бога узрят. Блаженны гонители и мракобесы, ибо они — свет мира. Блаженны алчущие и жаждущие чужого, ибо они насытятся. Блаженные нечистые душой и оскверненные пороками, ибо они наследуют землю. И если просто изречешь: «да, да» или «нет, нет», то это от лукавого. И если правый глаз соблазняет тебя, соблазнись, ибо не причинишь так себе вреда. Ты слышал, что сказано: «Око за око, зуб за зуб»? И я говорю тебе: воистину!
С этими словами он кончиком своего меча сделал несколько аккуратных надрезов на теле Лапласа в месте залегания крупных сосудов и с минуту с удовлетворением смотрел, как кровь вымывает из колдуна жизнь, орошая землю и одежду темно-красным. Потом Каскет ушел с этого места.
Когда же сошел он с горы, за ним не следовало множество народа.
Каскет бежал по светлой березовой роще, ловко прыгая через коряги и глубокие ямины, а следом за ним скакало, сопя и взрывая землю короткими толстыми ногами, опасное чудовище бинфэн. Обе головы его, расположенные спереди и сзади мускулистого кабаньего туловища, покрытого короткой лоснящейся щетиной, громко хрюкали от возбуждения. Они бежали так довольно долго, и только недостаточная для быстрого бега длина ног бинфэна до сих пор спасала Каскета. Но бинфэн был упорен в достижении своей цели — сожрать Каскета, а сам Каскет уже порядком устал. Где-то по дороге он потерял пояс, в котором хранились все его вырученные деньги, и это отнюдь не придавало ему сил. Как назло, береза — дерево не очень-то удобное, чтобы мигом взобраться на него, не обладая цепкими когтями, а потому Каскета могла спасти только виднеющаяся немного впереди гора — преддверие вечного льда, снега и разреженного воздуха.
Роща, как мельком успел заметить Каскет, не была необитаемой. Когда они с бинфэном с шумом проносились между прямых и белых древесных стволов, ломая и приминая кустарник, по сторонам мелькали некие плохо различимые фигуры в зеленых колпаках. По-видимому, это были альрауны. В одном месте такая фигура с белой бородой и с топором в руке восхищенно заулюлюкала им вслед, и радостно захрюкали ей в тон головы бинфэна.
Роща вплотную примыкала к каменистому боку горы, поднимавшейся вверх, словно ступени гигантской лестницы. Каскет с ходу запрыгнул на первые исполинские валуны и быстро начал взбираться вверх. Но и бинфэн не отставал. Он проявил чудеса прыти и ловкости — видимо, был сильно голоден. Так они некоторое время молча, с сопением, карабкались вверх, пока, наконец, Каскет не заметил немного в стороне от себя вход в пещеру, возле которого толпились какие-то карлики в оранжево-бурых плащах. При его приближении карлики резво скрылись в недрах горы, а вход закрыла большая бронзовая дверь с четырьмя наклепанными сверху железными полосами. Каскет не раздумывая налег на эту дверь плечом, и она утробно скрипнула. Бинфэн уже был где-то рядом: слышалось его шумное хрюканье. Каскет налег сильнее. За дверью завозились, и чей-то голос сипло прокричал:
— Эй! Ты сейчас нам дверь выломаешь! Полегче налегай, дурило! Каскет с руганью пнул дверь, вызвав тем самым обильный поток ответной ругани, и, путаясь в собственном изодранном плаще, начал карабкаться на почти отвесную стену возле пещеры. Ему удалось залезть на скальный козырек, нависающий над бронзовой дверью. Здесь Каскет устроился и с любопытством стал ждать появления бинфэна. Тот себя ждать не заставил. Он тяжело дышал, отдувался и оглядывал окрестности двумя парами налитых кровью глазок. Каскет, сидя на козырьке, с помощью специальных упражнений привел в порядок свое дыхание и крикнул бинфэну: — Наверх посмотри. Что, слопал? А ты постучись вот в эту дверь. Или не открывают?
Бинфэн с радостным хрюканьем устремился к двери, одним ударом вышиб ее и скрылся в недрах горы. Из темного лаза послышались громкие и горестные вопли. Каскет с удовольствием прислушался к ним, еще немного передохнул и полез дальше вверх.
Когда он достиг вершины этой горы, его глазам представился грандиозный пейзаж громадного хребта, частью которого, как оказалось, и была гора. Вид был — точно на плоском белом чертеже, потонувшем в прозрачном мареве облаков, что особенно подчеркивало чисто геометрические пропорции открывшегося пейзажа: четкие треугольники пиков, устремляющиеся вверх; округлая бесконечность туманных бездонных пропастей; трапеции пиков поменьше, которым будто не хватило сил дорасти до своих громадных братьев, сравняться с недосягаемыми треугольниками; многогранники горных цепей, закидывающих сети своих скал далеко в сердце мирных зеленых долин. И надо всем этим ровным и сверкающим кругом — символом вечной бесконечности — висело холодное горное солнце.
Вершина горы была плоской и каменистой, только в дальнем ее углу, на маленьком клочке земли росла старая ель, у корней которой журчал пробивающийся между камней слабый ручеек. Под этой елью толстый старик по имени Лаплас лепил из влажной земли глиняного голема. Когда на вершине показался Каскет, утомленный, исцарапанный и в изодранном плаще, Лаплас уже заканчивал свой труд.
— Собственно, я уже заканчиваю свой труд, — сказал он подошедшему Каскету, который жадно приник к воде ручейка, а потом, напившись, устало присел на камни у корней дерева. — Правда, остались кое-какие детали…… нос… глаза — вместо них я вставлю вот эти два камешка, правда, красивые?.. рот… у-у, какой большой, в него поместишься даже ты…
Взгляд старика скользнул по Каскету.
— Давно лепишь? — спросил тот, отдышавшись.
— Давно, давно. Как создан мир.
— Да, давненько, — согласился с ним Каскет. — Что там вдали, за этими горами?
— Страны.
— Это хорошо. А то я подумал было, что горы эти никогда не кончатся.
— Все кончается и заканчивается. Все начинается и зачинается. Все претворяется и притворяется.
— Вода в твоем ручейке вкусная.
— Обычная вода. Вода жизни.
— А.
Ель шумела своими ветвями. Было прохладно.
— Все. — Лаплас долепил своего истукана. — Теперь самое главное. Теперь надо его оживить. Поможешь?
— А почему нет? — бездумно согласился Каскет.
— Сначала нужно узнать текущее имя бога, — наставительствовал Лаплас. — Но какое? Текущих имен великое множество. Затем — кровь. Нужно сбрызнуть кровью голову голема. Можно, конечно, этого и не делать. Но лучше сбрызнуть. Тогда он будет прямо как человек.
— Где ты найдешь здесь кровь? — наивно спросил Каскет.
— Они растут быстро, — говорил старик. — За неделю вырастают до громадных размеров. Конечно, риск. Но зато сколько возможностей! Имя бога может быть совершенно неведомым, иным словом, еще не слышанным доселе этим миром. Попробуем?
И они стали изощряться в произнесении невнятных и чуждых разуму словес, каждое из которых по своему звучанию чем-то роднилось с шумами, издаваемыми органами пищеварения. Сначала Каскету это нравилось, но затем порядком наскучило. Он сильно проголодался и устал. Отойдя от Лапласа, который продолжал что-то бормотать и выкрикивать, Каскет сел возле ручейка и задремал.
Разбудил его звук голоса Лапласа, который произнес что-то вроде очередного «грмрдр», и последовавший за этим странный шорох. Он открыл глаза и увидел, что голем больше не походит на серую бесформенную глыбу затвердевшей глины, но более похож на облепленного влажной почвой человека, правда, немного уродливого. Глаза-камешки его странно блестели, а руки были разведены в стороны. Но что самое главное, в правой руке его был меч, и этим мечом голем описывал в воздухе угрожающие круги, направляясь к Каскету. Лаплас за спиной голема тихонько хихикал и потирал руки.
— Вот видишь, — крикнул он Каскету, — Мне удалось узнать текущее имя бога. А теперь ты узнаешь, чья кровь необходима моему голему для полного завершения.
Каскет вскочил на ноги и сделал выпад своим мечом в сторону голема. Тот ловко отскочил. Лаплас прыгал и громко смеялся. Каскет и глиняное порождение магии закружили друг против друга, обмениваясь частыми ударами. Голем двигался упруго и ловко, тогда как уставший после длительного подъема Каскет был не в форме и скоро понял, что, если поединок будет продолжаться так и дальше, он действительно очень быстро узнает, чья же кровь нужна для полного завершения голема. Тот обрушился на него с новыми силами, которых у него, судя по всему, оставалось еще много, и ослепил сериями эскапад и туше. Каскету пришлось плохо. Он кое-как сумел отбиться, не обращая внимания на издевательский смех творца голема. Затем прыгнул за большой камень, оттягивая время. Голем на секунду потерял ориентацию. Они стали ходить вокруг камня, время от времени обмениваясь ударами. Каскет пока думал.
— Все по правилам! — вопил Лаплас. — Все по правилам!
Судя по всему, он был в восторге.
Не придумав ничего лучшего, Каскет стал подбирать с земли увесистые булыжники и метать их в своего противника. Эта прогрессивная метода вскоре оказала свое действие: один булыжник выбил меч из руки голема, другой раздробил ему живот, а третий, метко запущенный, снес истукану голову. После этого голем рассыпался, превратившись в кучку серой глины, а улыбка быстро сползла с лица Лапласа.
Каскет крепко связал его и прислонил спиной к камню. В рот Лапласу он сунул кусок своего плаща — дабы старик не учинил еще какого-нибудь злонамеренного колдовства. Закончив, Каскет отошел и полюбовался на плоды своих трудов. Затем вытащил меч.
— Блаженны идиоты, — произнес он, — ибо их есть царство небесное. Блаженны тупые ублюдки, ибо они соль земли. Блаженны нелепые ханжи, ибо они бога узрят. Блаженны гонители и мракобесы, ибо они — свет мира. Блаженны алчущие и жаждущие чужого, ибо они насытятся. Блаженные нечистые душой и оскверненные пороками, ибо они наследуют землю. И если просто изречешь: «да, да» или «нет, нет», то это от лукавого. И если правый глаз соблазняет тебя, соблазнись, ибо не причинишь так себе вреда. Ты слышал, что сказано: «Око за око, зуб за зуб»? И я говорю тебе: воистину!
С этими словами он кончиком своего меча сделал несколько аккуратных надрезов на теле Лапласа в месте залегания крупных сосудов и с минуту с удовлетворением смотрел, как кровь вымывает из колдуна жизнь, орошая землю и одежду темно-красным. Потом Каскет ушел с этого места.
Когда же сошел он с горы, за ним не следовало множество народа.
Глава 4
Каскет шел по узкой, извилистой горной тропинке, и яростный ледяной ветер сшибал его с ног. В горах была непогода. Временами, когда не было ветра, откуда-то снизу наползал парной, промозглый туман, в котором невозможно было дышать, и тогда и тропа, и горные пики вокруг переставали быть видны. Потом, внезапно, туман разгоняло резким ветром, и он принимался завывать в камнях и темных отверстиях гротов. Этот визг был неприятен на слух, особенно Каскету, слушавшему его вот уже двое суток. Двое суток он пробирался через горные цепи, одолевал крутые заснеженные перевалы, попадая то в утомительно жаркие долины с вязким неподвижным воздухом, то на столь же утомительно пронизывающе-холодные вершины. Он измотался и похудел, но не потерял присутствия духа. Сейчас, правда, в голове его была сплошная мешанина и бардак, но в тумане не важно думать — важно не потерять тропу под ногами и не сбиться с пути.
Два раза ему казалось, что за ним кто-то следит, и оба раза так оно и оказывалось. Один раз горный великан-етун, притаившись за утесом, попытался схватить его своей громадной лапищей. Но Каскет юркнул в узкую щель и дождался, пока етун не уковыляет прочь. Другая раз целая орава скальных троллей высыпалась на него откуда-то сверху. Троих он сбросил в пропасть, остальных преследовал до тех пор, пока не убил одного. Его мясом он поужинал. С тех пор в его желудке не побывало и кусочка пищи, и Каскету ничего не оставалось, как брести в поисках безопасного и относительно теплого ночлега. В этих горах полновластным владыкой был Рюбецаль, хозяин горной непогоды и обвалов. Предполагалось, что Рюбецаль хорошо разбирается в людях, ибо всегда делит их на хороших и плохих, — весьма поверхностное и несправедливое определение.
Когда Каскет, чудом увернувшись от очередного обвала, ступил на шаткий свайный мостик, пролегший над головокружительной пропастью, сзади из тени вынырнула фигура серого монаха. Холодные узловатые пальцы легли на руку Каскета.
— Ночлег, — пояснила фигура. — А мостик этот тебя не выдержит.
И Каскет послушно последовал за монахом, уныло размышляя, что вот, очередная ловушка какая-то, да не все ли равно, ночевать негде, и вскоре оказался в великолепных подземных чертогах. С потолка свешивались сталактиты самых невероятных конфигураций, камень стен сверкал мириадами оттенков, а потолок поддерживали прямые и толстые, будто гигантские свечи, сталагмиты. В глубине зала возвышался красивый резной трон, сделанный из драконьего черепа, и на этом троне сидел провожатый Каскета.
— Приветствую тебя, Рюбецаль, — церемонно поклонился Каскет. — Прости, что я в такой затрапезной одежде: увы, я не знал, что меня ожидает визит в твои подземные чертоги.
— Не беспокойся, — произнес Рюбецаль звучным голосом. — Давно уже у меня никто не бывал, а если бы ты увидел моего последнего гостя, ты задрожал бы от ужаса. Но приблизься, ибо тебя ждет угощение.
Это было кстати. Каскет мигом оказался за столом, внезапно появившимся ниоткуда и заставленным великолепными яствами.
— Тебе налить этого вина? — из вежливости осведомился он с полным ртом, показывая кувшин.
— Нет. Ты знаешь, я не пью.
— Я этого не знал. Извини.
— Ты уже давно идешь по моим горам, — сказал Рюбецаль, когда желудок Каскета более или менее удовлетворился объемом втиснутой туда пищи. — Куда?
— Туда.
— Понятно. Это хорошее и полное объяснение. Но все-таки нельзя ли поподробнее?
— Я иду к Товне, — сказал Каскет. — Но, может, по пути раздумаю и направлюсь куда-нибудь еще.
— Ну, будем пока придерживаться этого. Здесь редко ходят путники, поэтому ты был заметен.
— Немножко шалили етуны и тролли. Но это незначительно.
— Отрадно, что ты пришел к такому заключению. Люди боятся ходить по моим горам — чувствуют опасность, а я лишь поддерживаю слухи. Нехорошо, когда у моего народа появляется дополнительный стимул охотиться за людьми.
— Все вы здесь отличаетесь редкой любознательностью, — проворчал Каскет. — Только ты один удосужился поинтересоваться, что я за человек, а не сколько я вешу, достаточно ли жирен и помещусь ли в котел целиком или по частям.
— Да, мой народ не очень-то цивилизован, — сокрушенно подтвердил Рюбецаль.
— Не очень-то, — ядовито передразнил его Каскет. — Дикари и троглодиты, лишенные способности мыслить! Рюбецаль сошел со своего трона и остановился возле колонны.
— Вот никак не определю, что ты за человек, Каскет, — сказал он. — Я привык судить о человеке с первого взгляда. Тебя же мне не удается подогнать под определенные мерки. Ты весь какой-то изменчивый, мерцающий, как радужная пленка на воде.
— Не суди, да не судим будешь, — поднял палец Каскет. — И каким судом будешь судить, таким будут судить и тебя.
— Ерунду говоришь, — поморщился Рюбецаль. — Все вы, люди, болтаете что ни попадя, а сами делаете себе же поперек. Вот ты, например, — не суди! Вздор! Все судят друг о друге, причем судят зло, пристрастно, явно добра не желая и не боясь, что о них будут судить так же, потому что о них так и судят. Зато извергается масса слов, тяжелых и велелепных, призванных избыть то, чего уже никогда не избудешь.
Каскет пожал плечами.
— Ты себя таким не считаешь, — констатировал Рюбецаль. — Но и ты такой же, Каскет. Хотя про тебя этого не скажешь с такою же определенностью. Ты все так же — идешь к Товне или уже передумал?
— Иду к Товне.
— А я уж боялся, что ты передумал.
— А чего тебе бояться?
— Люди, — пояснил Рюбецаль, — часто меняют свои решения. Это объясняется их недолговечностью и вытекающей отсюда боязнью не успеть.
Каскет промолчал. Он осматривал зал.
— Конец света, — наконец проговорил он.
— Чушь, — тут же отрезал Рюбецаль. — Еще одна выдумка. Мир рушится постоянно, изо дня в день, — где-то старое меняется новым. А что еще такое — конец мира? Не бывает — порушилось, и все. Обычно на это место приходит другое, не обязательно новое, прогрессивное и молодое, чаще даже того же возраста, но — более живучее и умеющее приспособиться. А иногда и новое летит в тартарары, единственно только затем, чтобы уступить место старому. Но это старое более приемлемо для мира. Новое не всегда приходится к месту, а старое — оно как давно притертый чехол, в который можно затолкать весь букет грехов и ошибок и забыть о нем.
— А ты философ. Налить тебе этого вина?
— Я не пью.
— Забыл. Извини.
Каскет отхлебнул из бокала.
— Твоя теория неприменима к богам, — сказал он. — Все обваливается, ползет, а они стоят как ни в чем не бывало.
— Я сам бог, — услышал он. — Ты удивлен? Не удивляйся. Я тоже старый бог. Но по натуре я отшельник, а потому моя теория скорее всего применима именно к богам. Ты вот говоришь — стоят как ни в чем не бывало. Да не стоит никто! Стоять — это значит почивать на лаврах. Задача богов — не допускать, чтобы порушились их культы. А если, как утверждают некоторые, мир зиждется на богах, то он никогда целиком не обрушится, — им это невыгодно. Они зубами и когтями будут держаться за старое, оно им мило и нескучно, оно навевает приятные воспоминания о сотворении мира и тому подобных вещах, — любому богу, который хоть раз сотворил что-то, всегда приятно вспоминать об этом.
— Твой мир обрушился, — подумав, ответил Каскет.
— Я сам не хотел, чтобы он стоял. И потом, кто сказал, что он обрушился? Вот мой мир — и он стоит.
— Это горы, сюда никто не ходит.
— Дело не в этом. Как там они меня называют? Дух, демон, гений? Низшая мифология. А ведь все равно — бог. Бог Места, имеющий над ним Власть. Что еще нужно? Я не тщеславен. Мне не нужна власть над всем миром. Когда я сержусь или не в настроении, в горах непогода. Когда у меня здесь пир, над горами сияет солнце. Понимаешь?
— Абсолютно. Ты очень гостеприимный хозяин.
— Да нет, не очень. Знаешь, как бывает, — хозяин-то гостеприимен, а гостей нет. Такая вот история.
— Не расстраивайся. Я разнесу по всему свету, чтобы почаще заходили в гости к Рюбецалю, ибо он гостеприимный хозяин.
— Не надо, — отмел Рюбецаль. — Не надо. Будут шастать здесь толпами, пугать троллей, дразнить етунов, стрелять моих ласок. Меня сердить. Ладно. Ты не передумал? Тебе все еще надо в Товну? Снаружи буря, ибо я не в настроении сегодня, поэтому говори, куда тебе надо, и я перенесу тебя туда.
— Мне в Товну, — сказал Каскет. — Спасибо за пищу и кров, Рюбецаль.
И он оказался на пустынной неприглядной равнине к северу от города Товны.
Возле Товны уже много лет сидел сфинкс, терзающий своими неумными вопросами сначала уши путников, бредущих в город, а буде помянутые путники на эти вопросы не отвечали, то сфинкс терзал их тела, но уже не вопросами, а зубами. Эта же участь предстояла и Каскету. Он подошел к сфинксу.
— Ты уже был здесь, — приветствовал его сфинкс. — Только в прошлый раз ты сумел ускользнуть от меня, не ответив на мои вопросы.
— На глупые вопросы не отвечаю.
— Те — может быть. Сейчас у меня другие вопросы.
— Пропасти рядом есть? — спросил Каскет.
— Зачем тебе пропасти? — поразился сфинкс.
— Это первый вопрос, — деловито произнес Каскет. — Дело в том, что мое имя Эдип.
— Мы так не договаривались, — заюлил сфинкс. — Здесь вопросы задаю я.
— Пока ты ходил вокруг да около, — перебил его Каскет, — выяснял, кто здесь уже был, а кого еще не было, какие вопросы глупые, а какие нет, я взял инициативу в свои руки. Лучше благодари богов, что тебе попался такой добродетельный человек, как я, а не какой-нибудь шарлатан и краснобай. Вот уж картина, представьте: сфинкс и досужий демагог никак не могут переговорить друг друга.
— Только без фантазий, — строго сказал сфинкс. — Обязательно ведь найдется такой — давай фантазировать: и то будет так, и это будет эдак, сфинкс и этот дема… ну, в общем, начинаю задавать вопросы.
Он одел очки и вытащил бумажку.
— Отвечать быстро, четко, не раздумывая и без лишних рассусоливаний, — сказал он и задал первый вопрос: — Кто из живых существ утром ходит на четырех ногах, днем на двух, а вечером на трех? — При этих словах сфинкс хитро прищурился.
Возникла пауза.
— Кто-то здесь говорил, что у него вопросы умные, — сказал разочарованный Каскет.
— Извольте отвечать! — грозно рыкнул сфинкс.
Каскет устало помотал головой, закрыл и открыл глаза, потер лицо рукой.
— Человек, — наконец сказал он. — Расшифровать?
— Странно, — задумался сфинкс. — А я-то думаю, что это у меня в животе бурчит? Давно не ел, оказывается! А все потому, что вы все больно умные стали! — заорал он сварливо.
— Ты не кричи, — посоветовал Каскет. — Еще вопросы будут?
Сфинкс одел очки и вытащил другую бумажку.
— На этот вопрос ты уж точно не ответишь, — самодовольно заметил он и спросил: — Что быстрее всех на свете?
Каскет присел на камень.
— Давай, — предложил он, — я вздремну пока, а ты там поройся в своих бумажках, поищи, может, найдешь вопрос посложнее. Ну, если уж нет посложнее, то хоть поумнее, позаковыристее, что ли…
— Да что это такое! — возмутился сфинкс. — Ты отвечаешь или нет?
— Мысль, — сказал Каскет. — Мысль быстрее всего на свете. Но тем, у кого ее нет, этого не понять.
— Прошу без намеков, — предупредил сфинкс и провозгласил: — И, наконец, последний, самый сложный вопрос!
Каскет приготовился слушать с терпеливым выражением на лице.
— Что не умирает, если даже бывает похоронено в земле?
Каскет поднялся с камня.
— Сначала договоримся, — сказал он. — Если я найду разгадку и для этой твоей шарады, ты выполнишь любое мое желание.
Сфинкс был вынужден согласиться.
— Мой ответ — семя, — сказал Каскет. — А теперь желание. Когда-то жители этого города или города, похожего на этот, — сейчас уже не помню, — обидели меня. Они палками и пинками изгнали меня из города только за то — согласись, что это пустяк! — что я не уплатил за ночь одной шлюхе по имени Раав. Ты голоден. Иди и покормись немного в Товне.
Сфинкс почесал затылок.
— У меня уже была такая мысль, — важно объявил он, — но я ее почему-то отбрасывал. Но ты прав. Да, — сказал он, окончательно решившись. — Пойду. А что еще делать? Есть-то надо. Но ответственность — на тебе.
Два раза ему казалось, что за ним кто-то следит, и оба раза так оно и оказывалось. Один раз горный великан-етун, притаившись за утесом, попытался схватить его своей громадной лапищей. Но Каскет юркнул в узкую щель и дождался, пока етун не уковыляет прочь. Другая раз целая орава скальных троллей высыпалась на него откуда-то сверху. Троих он сбросил в пропасть, остальных преследовал до тех пор, пока не убил одного. Его мясом он поужинал. С тех пор в его желудке не побывало и кусочка пищи, и Каскету ничего не оставалось, как брести в поисках безопасного и относительно теплого ночлега. В этих горах полновластным владыкой был Рюбецаль, хозяин горной непогоды и обвалов. Предполагалось, что Рюбецаль хорошо разбирается в людях, ибо всегда делит их на хороших и плохих, — весьма поверхностное и несправедливое определение.
Когда Каскет, чудом увернувшись от очередного обвала, ступил на шаткий свайный мостик, пролегший над головокружительной пропастью, сзади из тени вынырнула фигура серого монаха. Холодные узловатые пальцы легли на руку Каскета.
— Ночлег, — пояснила фигура. — А мостик этот тебя не выдержит.
И Каскет послушно последовал за монахом, уныло размышляя, что вот, очередная ловушка какая-то, да не все ли равно, ночевать негде, и вскоре оказался в великолепных подземных чертогах. С потолка свешивались сталактиты самых невероятных конфигураций, камень стен сверкал мириадами оттенков, а потолок поддерживали прямые и толстые, будто гигантские свечи, сталагмиты. В глубине зала возвышался красивый резной трон, сделанный из драконьего черепа, и на этом троне сидел провожатый Каскета.
— Приветствую тебя, Рюбецаль, — церемонно поклонился Каскет. — Прости, что я в такой затрапезной одежде: увы, я не знал, что меня ожидает визит в твои подземные чертоги.
— Не беспокойся, — произнес Рюбецаль звучным голосом. — Давно уже у меня никто не бывал, а если бы ты увидел моего последнего гостя, ты задрожал бы от ужаса. Но приблизься, ибо тебя ждет угощение.
Это было кстати. Каскет мигом оказался за столом, внезапно появившимся ниоткуда и заставленным великолепными яствами.
— Тебе налить этого вина? — из вежливости осведомился он с полным ртом, показывая кувшин.
— Нет. Ты знаешь, я не пью.
— Я этого не знал. Извини.
— Ты уже давно идешь по моим горам, — сказал Рюбецаль, когда желудок Каскета более или менее удовлетворился объемом втиснутой туда пищи. — Куда?
— Туда.
— Понятно. Это хорошее и полное объяснение. Но все-таки нельзя ли поподробнее?
— Я иду к Товне, — сказал Каскет. — Но, может, по пути раздумаю и направлюсь куда-нибудь еще.
— Ну, будем пока придерживаться этого. Здесь редко ходят путники, поэтому ты был заметен.
— Немножко шалили етуны и тролли. Но это незначительно.
— Отрадно, что ты пришел к такому заключению. Люди боятся ходить по моим горам — чувствуют опасность, а я лишь поддерживаю слухи. Нехорошо, когда у моего народа появляется дополнительный стимул охотиться за людьми.
— Все вы здесь отличаетесь редкой любознательностью, — проворчал Каскет. — Только ты один удосужился поинтересоваться, что я за человек, а не сколько я вешу, достаточно ли жирен и помещусь ли в котел целиком или по частям.
— Да, мой народ не очень-то цивилизован, — сокрушенно подтвердил Рюбецаль.
— Не очень-то, — ядовито передразнил его Каскет. — Дикари и троглодиты, лишенные способности мыслить! Рюбецаль сошел со своего трона и остановился возле колонны.
— Вот никак не определю, что ты за человек, Каскет, — сказал он. — Я привык судить о человеке с первого взгляда. Тебя же мне не удается подогнать под определенные мерки. Ты весь какой-то изменчивый, мерцающий, как радужная пленка на воде.
— Не суди, да не судим будешь, — поднял палец Каскет. — И каким судом будешь судить, таким будут судить и тебя.
— Ерунду говоришь, — поморщился Рюбецаль. — Все вы, люди, болтаете что ни попадя, а сами делаете себе же поперек. Вот ты, например, — не суди! Вздор! Все судят друг о друге, причем судят зло, пристрастно, явно добра не желая и не боясь, что о них будут судить так же, потому что о них так и судят. Зато извергается масса слов, тяжелых и велелепных, призванных избыть то, чего уже никогда не избудешь.
Каскет пожал плечами.
— Ты себя таким не считаешь, — констатировал Рюбецаль. — Но и ты такой же, Каскет. Хотя про тебя этого не скажешь с такою же определенностью. Ты все так же — идешь к Товне или уже передумал?
— Иду к Товне.
— А я уж боялся, что ты передумал.
— А чего тебе бояться?
— Люди, — пояснил Рюбецаль, — часто меняют свои решения. Это объясняется их недолговечностью и вытекающей отсюда боязнью не успеть.
Каскет промолчал. Он осматривал зал.
— Конец света, — наконец проговорил он.
— Чушь, — тут же отрезал Рюбецаль. — Еще одна выдумка. Мир рушится постоянно, изо дня в день, — где-то старое меняется новым. А что еще такое — конец мира? Не бывает — порушилось, и все. Обычно на это место приходит другое, не обязательно новое, прогрессивное и молодое, чаще даже того же возраста, но — более живучее и умеющее приспособиться. А иногда и новое летит в тартарары, единственно только затем, чтобы уступить место старому. Но это старое более приемлемо для мира. Новое не всегда приходится к месту, а старое — оно как давно притертый чехол, в который можно затолкать весь букет грехов и ошибок и забыть о нем.
— А ты философ. Налить тебе этого вина?
— Я не пью.
— Забыл. Извини.
Каскет отхлебнул из бокала.
— Твоя теория неприменима к богам, — сказал он. — Все обваливается, ползет, а они стоят как ни в чем не бывало.
— Я сам бог, — услышал он. — Ты удивлен? Не удивляйся. Я тоже старый бог. Но по натуре я отшельник, а потому моя теория скорее всего применима именно к богам. Ты вот говоришь — стоят как ни в чем не бывало. Да не стоит никто! Стоять — это значит почивать на лаврах. Задача богов — не допускать, чтобы порушились их культы. А если, как утверждают некоторые, мир зиждется на богах, то он никогда целиком не обрушится, — им это невыгодно. Они зубами и когтями будут держаться за старое, оно им мило и нескучно, оно навевает приятные воспоминания о сотворении мира и тому подобных вещах, — любому богу, который хоть раз сотворил что-то, всегда приятно вспоминать об этом.
— Твой мир обрушился, — подумав, ответил Каскет.
— Я сам не хотел, чтобы он стоял. И потом, кто сказал, что он обрушился? Вот мой мир — и он стоит.
— Это горы, сюда никто не ходит.
— Дело не в этом. Как там они меня называют? Дух, демон, гений? Низшая мифология. А ведь все равно — бог. Бог Места, имеющий над ним Власть. Что еще нужно? Я не тщеславен. Мне не нужна власть над всем миром. Когда я сержусь или не в настроении, в горах непогода. Когда у меня здесь пир, над горами сияет солнце. Понимаешь?
— Абсолютно. Ты очень гостеприимный хозяин.
— Да нет, не очень. Знаешь, как бывает, — хозяин-то гостеприимен, а гостей нет. Такая вот история.
— Не расстраивайся. Я разнесу по всему свету, чтобы почаще заходили в гости к Рюбецалю, ибо он гостеприимный хозяин.
— Не надо, — отмел Рюбецаль. — Не надо. Будут шастать здесь толпами, пугать троллей, дразнить етунов, стрелять моих ласок. Меня сердить. Ладно. Ты не передумал? Тебе все еще надо в Товну? Снаружи буря, ибо я не в настроении сегодня, поэтому говори, куда тебе надо, и я перенесу тебя туда.
— Мне в Товну, — сказал Каскет. — Спасибо за пищу и кров, Рюбецаль.
И он оказался на пустынной неприглядной равнине к северу от города Товны.
Возле Товны уже много лет сидел сфинкс, терзающий своими неумными вопросами сначала уши путников, бредущих в город, а буде помянутые путники на эти вопросы не отвечали, то сфинкс терзал их тела, но уже не вопросами, а зубами. Эта же участь предстояла и Каскету. Он подошел к сфинксу.
— Ты уже был здесь, — приветствовал его сфинкс. — Только в прошлый раз ты сумел ускользнуть от меня, не ответив на мои вопросы.
— На глупые вопросы не отвечаю.
— Те — может быть. Сейчас у меня другие вопросы.
— Пропасти рядом есть? — спросил Каскет.
— Зачем тебе пропасти? — поразился сфинкс.
— Это первый вопрос, — деловито произнес Каскет. — Дело в том, что мое имя Эдип.
— Мы так не договаривались, — заюлил сфинкс. — Здесь вопросы задаю я.
— Пока ты ходил вокруг да около, — перебил его Каскет, — выяснял, кто здесь уже был, а кого еще не было, какие вопросы глупые, а какие нет, я взял инициативу в свои руки. Лучше благодари богов, что тебе попался такой добродетельный человек, как я, а не какой-нибудь шарлатан и краснобай. Вот уж картина, представьте: сфинкс и досужий демагог никак не могут переговорить друг друга.
— Только без фантазий, — строго сказал сфинкс. — Обязательно ведь найдется такой — давай фантазировать: и то будет так, и это будет эдак, сфинкс и этот дема… ну, в общем, начинаю задавать вопросы.
Он одел очки и вытащил бумажку.
— Отвечать быстро, четко, не раздумывая и без лишних рассусоливаний, — сказал он и задал первый вопрос: — Кто из живых существ утром ходит на четырех ногах, днем на двух, а вечером на трех? — При этих словах сфинкс хитро прищурился.
Возникла пауза.
— Кто-то здесь говорил, что у него вопросы умные, — сказал разочарованный Каскет.
— Извольте отвечать! — грозно рыкнул сфинкс.
Каскет устало помотал головой, закрыл и открыл глаза, потер лицо рукой.
— Человек, — наконец сказал он. — Расшифровать?
— Странно, — задумался сфинкс. — А я-то думаю, что это у меня в животе бурчит? Давно не ел, оказывается! А все потому, что вы все больно умные стали! — заорал он сварливо.
— Ты не кричи, — посоветовал Каскет. — Еще вопросы будут?
Сфинкс одел очки и вытащил другую бумажку.
— На этот вопрос ты уж точно не ответишь, — самодовольно заметил он и спросил: — Что быстрее всех на свете?
Каскет присел на камень.
— Давай, — предложил он, — я вздремну пока, а ты там поройся в своих бумажках, поищи, может, найдешь вопрос посложнее. Ну, если уж нет посложнее, то хоть поумнее, позаковыристее, что ли…
— Да что это такое! — возмутился сфинкс. — Ты отвечаешь или нет?
— Мысль, — сказал Каскет. — Мысль быстрее всего на свете. Но тем, у кого ее нет, этого не понять.
— Прошу без намеков, — предупредил сфинкс и провозгласил: — И, наконец, последний, самый сложный вопрос!
Каскет приготовился слушать с терпеливым выражением на лице.
— Что не умирает, если даже бывает похоронено в земле?
Каскет поднялся с камня.
— Сначала договоримся, — сказал он. — Если я найду разгадку и для этой твоей шарады, ты выполнишь любое мое желание.
Сфинкс был вынужден согласиться.
— Мой ответ — семя, — сказал Каскет. — А теперь желание. Когда-то жители этого города или города, похожего на этот, — сейчас уже не помню, — обидели меня. Они палками и пинками изгнали меня из города только за то — согласись, что это пустяк! — что я не уплатил за ночь одной шлюхе по имени Раав. Ты голоден. Иди и покормись немного в Товне.
Сфинкс почесал затылок.
— У меня уже была такая мысль, — важно объявил он, — но я ее почему-то отбрасывал. Но ты прав. Да, — сказал он, окончательно решившись. — Пойду. А что еще делать? Есть-то надо. Но ответственность — на тебе.