Войцеховская Галина. Холодно

   Рыжов уже садился в машину, когда сторож вышел из каптерки, и, заперев шлагбаум на выезде, вразвалочку направился вдоль гаражей - то ли бдительность решил проявить, то ли потребовать своей законной порции уважения.... И трех минут не прошло - дед выскочил из-за угла. Трусил старческой неровной рысью, взмахивая засаленной кепкой, охая и торопливо, на ходу, крестясь.
   Рыжова обдало колкой волной - предчувствием налетающей опасности. Усталость и досада вмиг сменились отточенной настороженностью.
   Старик трясущимися руками отпирал каптерку. Никак не мог попасть ключом в замочную скважину. Кепку уронил - и сам же наступил на нее. Отпер. Метнулся к столу, торопливо схватил телефонную трубку. Что-то кричал, захлебываясь от дрожи.
   Рыжов отъехал чуть дальше, к магазинчику, и поставил машину так, чтобы не терять из виду ворота. Минут через двадцать приехала милиция. Попозже - скорая. Мент дал отмашку, постоял у раскрытой дверцы, крутя башкой и размахивая руками. Дверца хлопнула. Белый рафик развернулся и отправился восвояси. Было ясно - спасать там некого. Вскоре по дороге запрыгала раздолбанная "Нива". За ней натужно штурмовала колдобины труповозка.
   Рыжов поспешно выбрался на кольцевую, и - педаль до полика - помчался в Москву. Обида на мелочное бабское вранье начисто вылетела из его головы. Дела в Воскресенске закручивались аховые. С окружной дороги позвонил Красовскому - договорились сейчас же встретиться.
   Базиль Чарковский задумчиво созерцал колечки дыма, плывущие из носика кальяна. Очень хорошо думается вот так - томно развалившись на широкой тахте, обтянутой дамасским пестрым шелком. А подумать было над чем. Право же, было. Он брезгливо покосился на пестревшую синими печатями стопку бумаг, небрежно рассыпанную на палисандровом журнальном столике между тахтой и креслом. Чарковский очень не любил чрезмерной определенности. Лежащие перед ним бумаги были слишком определенны. Слишком материальны. Это была вещь. Базилю Чарковскому вещи не нравились. Вещи могли быть доказательствами.... Хуже того, вещи могли быть уликами! Вещи побуждали к действию.... Имея на руках такую вещь, он чувствовал себя обязанным использовать ее - не откладывая, прямо сейчас. Базиль терпеть не мог обязательств. И даже простая пунктуальность казалась ему слишком обременительной. Жизнь Базиля Чарковского должна была плыть вольно, сообразуясь лишь с его собственными желаниями и капризами. Увы, подобный способ существования требовал денег - и не маленьких, ибо капризы Базиля всегда были довольно расточительны. Поэтому ему приходилось время от времени покидать безбрежный виртуальный мир, и вступать в пределы мира материального. Причем материализм этот был столь груб, что явно вторгался в область криминала. А если уж предельно конкретизировать - Базиль Чарковский был профессиональным шантажистом. Высокопрофессиональным! Великая Паутина была его основным полем деятельности. Каждый дурак, возомнивший себя серьезным бизнесменом, спешит подключиться к Интернету. Даже если его не интересует там ничего, кроме порнушки. И совсем не думают новоявленные покорители виртуального мира, что с этого момента они сами становятся чьей-то потенциальной добычей. Вот серьезный политик каждый день посещает сайты с детской порнографией. Вот романтический актер, кумир нежных дев, ночует в "голубых" чатах. А вот певица, тинейджерская звездюлька, пасется в "садо-мазо". Ох, не догадываются они, бедолаги, про Базиля Чарковского. Впрочем, это так, приятная остренькая приправа к основному блюду. Главная работа Базиля - взлом корпоративных и коммерческих сетей. Вот там иной раз можно круто поживиться! Коммерческие тайны дорогого стоят! И простор для маневра есть. Можно получить денежки за неразглашение, а можно продать секрет конкуренту. Можно слить компромат в газеты - тоже не за так. Риска практически никакого! Переговоры в чатах, денежки - безналом. А превратить их в зеленый нал, и хорошенько припрятать, поможет верный друг - Петьке Худякову Базиль доверяет. Во-первых, знают они друг друга давненько, учились в одном институте - правда, Базиля отчислили с четвертого курса, а Худяков доучился, да еще и аспирантуру закончил. А во-вторых, Базиль Худякову платит. Много и очень много. Худякову самому в жизни столько не заработать, несмотря на его великую образованность. Петька Худяков - жуткий сквалыга. Удавится за копейку. И пока Базиль платит - он может рассчитывать на Худякова, как на себя самого.
   Петр Иванович Худяков задумчиво созерцал колечки дыма, плывущие из носика кальяна: " Вечно Васька выдумает какую-то ерунду! Вот и кальян этот - спрашивается, и на хрена Ваське кальян? Тучу же денег стоит!" - Худяков спрятал ехидную ухмылку - " Базиль Чарковский, Базиль Чарковский.... Пуп земли - Базиль Чарковский! А на самом деле - был и останется Васька Чирко, по прозвищу Чирей! Журналист, блин, звезда светской тусовки.... Если бы они все знали, чем эта звезда себе на жизнь зарабатывает, они бы его на порог не пустили. Да что там, на порог - половина этих людей обязана Чирью своими неприятностями. И если бы им сказать,... нет, только намекнуть, кто такой на самом деле Базиль Чарковский.... Ладно уж, пусть пока поживет. Пока что с него есть толк. А там посмотрим...".
   Базиль потягивал душистый дым кальяна, и разглядывал сидящего в кресле Худякова: " Мягкое же кресло! Огромное, с пологой спинкой. Нет - Худяков сидит, как аршин проглотил! Наверное, только такие люди и могут работать бухгалтерами и аудиторами! Заточен на дело.... Вылитый Штирлиц!... Не расслабится ни на секунду. Кажется, одна цифирь в голове. А вот, поди ж ты - оказывается, наш Петенька Худяков - начинающий вор и авантюрист. Пожалуй, мне следует быть с ним поосторожнее...".
   Базиль вынул из вазы алую герберу, принялся меланхолически обрывать лепестки:
   -Любит,... не любит,... плюнет,... поцелует,... к сердцу прижмет,... к черту пошлет....
   Худяков скрипнул зубами: " Ну, Васька, ну, козел!... Не может не придуриваться!... Ну, сделаю я тебе когда-нибудь - ни одна ромашка такого не нагадает...".Сидеть без толку в Васькиной гостиной, похожей на дворец свихнувшегося султана, Худякову надоело. Терпения ему было не занимать, но уж очень важным казалось задуманное.... А Васька молчит, и поторопить его нельзя - Чирей не любит понуканий, из одной вредности сорвет все дело.... Но и ждать уже нет сил. Конечно, с Чирьем они знакомы сто лет, и денег ему Чирей переплатил немеряно, но Худякова мучила и точила мысль, что у самого Чирья их остается гораздо больше. Чарковский пользовался его услугами для обналичивания зелени на прожитье, да еще для консультаций по разным экономическим вопросам - если нужно было разобраться в чьих-нибудь слишком уж хитроумных махинациях. Базиль за услуги платил, ничего не скажешь - щедро платил. Однако, не настолько щедро, чтобы Худякову не захотелось большего. Петру Ивановичу хотелось быть с Чирьем в доле, получать солидный процент от всех его дел. Но Базиля нечем, совершенно нечем было зацепить. Обналичивание обставлялось тщательно, Чарковский везде оказывался не при делах, даже имя его не упоминалось. Именно за это - за непричастность - Базиль Худякову и платил так много. А что еще можно поставить ему в вину? Сомнительные расследования? Сбор информации? Так Базиль Чарковский - журналист солидного издания, специализирующегося именно на расследованиях серьезных политических и экономических скандалов. Это их работа. Они себе на этом делают имя и деньги. То, что Чирей попутно сшибает неплохие бабульки в собственный карман - Худякову никак не доказать, не приплетя к делу себя самого. Нет - просто нет, не существует - вещественных доказательств. Нет улик. Виртуальную реальность к делу не подошьешь. Так было до сегодняшнего дня. А вот сейчас нежданная удача дала Худякову в руки шанс: " Лежащие на столе бумаги - большой соблазн, жирная наживка. Базиль должен, просто обязан ее проглотить! О чем он думает? Сидит, и не телится - курит кальян, ощипывает цветочки.... Такие деньги!..."Худяков чувствовал, как от нетерпения и злости желудок сжимается в болезненный ком. Показалось, что его сейчас вырвет - прямо на пушистый персидский ковер. Но тут Чарковский вздохнул, выронил из рук растерзанную герберу, отложил мундштук кальяна:
   -Ладно, Худяков.... Расскажи-ка все еще раз.
   -Ну что я тебе расскажу? Вот аналитика - смотри.... Я все моменты выделил. Отправитель выписал отгрузочную накладную - как положено, со всеми реквизитами, номером транспорта и росписью получателя - все, как надо. Смотри, как он с ней обошелся: первые два экземпляра - для получателя - остались у отправителя. Третий и четвертый - для отправителя - подколоты в отдельную папочку, и, видимо, пойдут по назначению. Пятый экземпляр - для проходной - отсутствует. Надо полагать, на проходной и остался. То есть - все правильно и законно, но машина пошла в путь без документов. А без документов она у нас доедет разве что до первого поста. Значит, документы там сделали - другие. Смотрим. Вот они. Накладная напечатана под тем же номером - компьютер учитывает номера, тут не нахимичишь, и накладные печатает неукоснительно по пять экземпляров. Первые два отсутствуют - с ними-то наша машинка и уехала. И печатали дубликат не просто так, для перевода бумаги - поменялись реквизиты отправителя и получателя, код и наименование товара. То есть - неведомо, кто сделал и неизвестно, кому отдал. Все шито-крыто.... Так.... Вот еще комплект накладных - это уже третий - под тем же номером, и первые две опять отсутствуют. Здесь поменялся и номер транспорта. А товарчик отгружался замечательный - в первой накладной указан растворитель на основе восьмидесяти процентного этилового спирта, бутилированный в тару по 0,5 литра, для розничной продажи, отгружен на базу "Стройбытремонт", в количестве брутто - значит, вместе с тарой - восемнадцати тонн. У отправителя все так и будет числиться - в лучшем виде. А фактически - исходя из двух накладных, отданных перевозчикам - отпущена водка "Голубой кристалл", тридцать шесть тысяч бутылок, на базу N6 "Горпищеторга". Думаю, на базу она не приедет, где-нибудь еще им документы поменяют, и впитается водочка в поля Нечерноземья. Вот так-то.... Налицо имеем крупного оптовика - производителя паленой водочки. Кстати, и экземпляр продукции при бумагах имелся. Я его в химзаводовскую лабораторию пристроил. Пойло, конечно. На техническом спирту, примеси кое-какие, но ничего жизнеопасного. И разлито - как положено. Этикетка, пробка, акцизная марка - все тип-топ. То есть - пойдет через магазины, по приличной цене.
   -Ага.... Проще говоря, некто вместо одной машины растворителя сбацал две машины водки. Так?
   -Ну, да... так.
   -Ну и зачем ты это говнишко мне сюда притащил?
   Худяков опешил. Меньше всего он ожидал подобного вопроса. Дело казалось ему ясным и чрезвычайно выгодным. Нужно просто обратиться к производителю, и предложить ему выкупить компрометирующие бумаги. Желательно подороже. И все. То есть с бумагами - все. Но Петр Иванович будет участвовать в этом дел от начала и до конца. У него останутся копии всех накладных. И он постарается сделать записи разговоров, и заснять на пленку встречи, и засветить причастность Чирья к полученным от этого дела деньгам. И потом можно уже будет доить самого Чирья. Худяков так неотвязно думал об этом целых три дня. Так распланировал все, что должно произойти. Даже прикинул, какие суммы он может получить от Чирья, и как он распорядится ими. Все распланировал Худяков, все предусмотрел. Но вот такого вопроса в его планах, ей Богу, не было....
   -Чего это говнишко? Дело верное, да ты послушай....
   -Нет, Петечка, это ты послушай! Как к тебе эти бумажки попали - я и не спрашиваю. В любом случае - не сами прилетели. Одно то, что они у тебя - уже опасно. Потом, я так понимаю, если посеявший их мужичок шел с отгрузки - при бумажках и денежки были. Ну, разница между стоимостью растворителя и водки. Что, Худяков, были? Да ты не бледней-то, не бледней - не заберу я у тебя эти денежки.... Денежки-то небольшие - тысяч двадцать, или около того, это если в баксах. А?
   -Тридцать....- прошептал Худяков помертвевшими губами.
   -Ну, хоть бы и тридцать.... Я тебе все тутошние проблемы объяснять не буду, но, Петя, от всей души советую - бумажки отнеси, и положь, где взял. И постарайся, чтобы тебя при этом никто не видел. Целее будешь
   -Васька, ты что, деньги же!... Сами в руки идут, как можно пропустить?
   -Это ты, Худяков, бабки косишь. А я их, как цветочки в букет, собираю. Какие рву, а какие оставляю, пусть дальше растут. А за некоторые даже руками не берусь - для здоровья вредно. Так что отстань, Худяков! И бумажки свои прибери, и никому не показывай. И сюда пока что не приходи - я сам позову, когда понадобишься.
   Худяков медленно собрал бумаги, уложил их в дипломат. Злость и ненависть душили его: "Я отомщу Чирью за это! Отомщу - только еще не знаю, как...".
   Едва за Худяковым закрылась дверь, Базылеву томность, как ветром сдуло. Конечно, память у него феноменальная. Короткого, вроде бы небрежного просмотра вполне хватило, чтобы засечь все реквизиты, номера, цифры и суммы. Но все же следовало побыстрее перенести это в компьютер. И проверить....
   
   -Господи, Худяков, где ты ходишь? Где это можно бегать все воскресенье?.... Целый день тебе звоню.... Нужно срочно увидеться. Прямо сейчас!
   -Что там может быть за срочность? А по телефону нельзя? - голос звучал недовольно.
   -Никак нельзя. Я сейчас приеду к тебе.
   -Прямо сейчас? И не по телефону? Только не говори мне, что ты беременна....
   -Что? Беременна? Нет, Худяков, конечно, я не беременна.... Все гораздо хуже!
   -Ничто не может быть хуже... - буркнул Худяков. - Ладно, приезжай. - Худяков зевнул прямо Оленьке в ухо. - Массажик мне сделаешь, устал до чертиков.... - телефон щелкнул, и замолчал.
   Оленька еще пару секунд задумчиво слушала гудки. Потом медленно и осторожно положила телефонную трубку. Потом поплелась на кухню, сварила себе кофе. Лихорадочное нетерпение, с которым она весь вечер ждала Худякова, названивая ему каждые полчаса, разлетелось вмиг, как воздух из лопнувшего шарика: "Ничто не может быть хуже... ничто не может быть ху же Худякова. Сын бы ходил уже в школу . Или дочка...". Оленька представила - как представляла уже не один раз - того малыша, которого Худяков уговорил, умолил ее не рожать. Оленька училась тогда на втором курсе, и страстно была влюблена в Худякова, и отдавалась ему безоглядно, уверенная в его горячем взаимном чувстве. А Худяков - он был старше ее на пять лет, умен, и красив, как греческий бог - оканчивал аспирантуру, но кандидатскую писать не собирался. Ему был обещан жирненький пятилетний контракт - работа на строительстве химзавода в Египте. Или еще где-нибудь за границей. Худяков-старший - главный инженер Воскресенской "Химички" - имел должный вес и блат, чтобы пристроить сынка на хлебное место. При таких обстоятельствах Худякову-младшему жена была нужна - контракты охотнее заключали с семейными. А вот ребенок - ребенок совсем не нужен был, и более того - мог создать массу проблем, и поставить под угрозу все мероприятие. С грудным ребенком могли не выпустить за границу. Оленька могла не пожелать оставить малыша в России, а самим уехать. Мало ли что могло быть.... Короче, ребенок Худякову был не нужен. За помощью в решении этой деликатной проблемы он обратился не к кому-нибудь - прямиком к Оленькиной матери. И та целиком и полностью поддержала его. Оленька, кстати, всегда удивлялась - с ее матерью Худяков всегда ладил наилучшим образом. На все и всегда у них была одна точка зрения. В один не прекрасный день мать безапелляционным тоном заявила Ольге - для блага обожаемого Петеньки она должна сделать аборт. Оленька заплакала и заметалась, но все в один голос твердили ей одно.... А она так любила Худякова, и все, буквально все готова была сделать для его блага.... И Худяков так клялся ей в любви, так обещал вечно помнить и ценить ее жертву.... Они поженятся, как только будет получен контракт, и обязательно еще родят ребенка, да хоть троих, если она захочет. Оленька, конечно, знала, что она беременна, но как-то больше умом. Так сказать, теоретически. Она совсем этого не чувствовала, не ощущала. И ребенок пока что не казался Оленьке живым, реальным.... Только слова,... просто неприятная процедура. И Оленька сломалась.... Худяков встречал ее из больницы с цветами, и целовал на крыльце в немые губы. А она не могла поднять на Худякова глаз, потому что там, в больнице, до нее дошло.... Неизвестно, что послужило тому толчком, когда и как она поняла... может быть, в забытьи наркоза, который ей по блату сделали... в тумане боли - что вот, только что, у нее был ребенок. БЫЛ!!! А теперь его нет!!! Что это жуткое, нечеловеческое решение приняла она сама- не ее мать, не Худяков - она самапогасила крошечную, беззащитную, зависимую только от нее искру жизни.... Она самаубила своего ребенка! И с того самого дня, вот уже семь лет, по ночам она думает: " Сейчас у него уже резались бы зубки... " . " Теперь бы он уже начал ходить... " . " Он бы уже говорил мне "мама".... " Мы бы гуляли вдвоем, а на ночь я бы читала ему книжки".Порой она покупала, и украдкой прятала в своей тумбочке - то кружевную распашонку, то яркую погремушку, то книжку с веселым зайцем. А сейчас она одна сидела на кухне, пила кофе, и думала о том, что вот ее ребенок уже ходил бы в школу.... И что все ее муки, и загубленная жизнь не рожденного ребенка - все было напрасно. Все, все.... Худяков-старший попался на каких-то крупных махинациях с этиловым спиртом, и умер от инфаркта еще до суда, в камере предварительного заключения. Так что ни в какую заграницу Петенька не поехал. И на Ольге не женился. Они встречались - так часто, как только могли себе позволить. И им, наверное, хорошо было вместе. Но порой Оленьке казалось, что она бредет по пустой и серой равнине, сама вся серая, как придорожная пыль,... угрюмо и бесцельно бредет... по пути без конца.
   Кофе Оленька допила, и к Худякову все же поехала.
   -Петя, там был портфель....
   -Где это "там"?
   -На поле. После обстрела. Там был портфель.
   -Какой портфель? Ты купила себе портфель?
   -Петенька, послушай... - Ольга чувствовала, как закипает в ней смесь злости и отчаяния - когда я ехала в той машине...
   -Дети малые знают, что нельзя садиться в чужую машину. А у тебя мозгов совсем нет, вот и влезла...
   -Худяков, мы сейчас говорим не об этом. Выслушай меня, пожалуйста.
   -Ладно, ладно, выкладывай, что там у тебя. Вечно ты вляпаешься в какую-нибудь дурацкую историю...
   -Худяков!
   -Что?
   -Худяков, когда я села в ту машину, у пассажира на заднем сиденье был портфель. И мне пришлось взять его на колени...
   -Чего ради? Места там, что ли, не было? Ты же говорила, что это был джип!
   -Не важно. Так вот, когда я из машины выскочила, этот портфель вывалился на землю...
   -Вот, вот... вечно ты ни на что не смотришь, на все натыкаешься,... не видишь, что у тебя перед носом!
   -Мы не об этом. Портфель остался на поле, а потом его кто-то поднял.
   -И что?
   -И я думаю, что это был ты.
   -Я взял чужой портфель? Ты в своем уме?
   -В своем, Худяков. В портфеле было что-то опасное - деньги, или бумаги - из-за чего людей убивают. Я не хотела бы, чтобы это оказалось у тебя. Портфель надо вернуть. Полностью, со всем содержимым. Петенька, портфель надо вернуть!... Пожалуйста....
   -С чего ты вообразила, что он у меня?
   -Вместе с портфелем у меня в руках был еще мой зонт и пакет. Все это я уронила, когда упала. Все вместе. Ты спросил, где мои вещи, сходил за ними и мне их вернул. Ты не мог не видеть портфеля.
   -Так что, лучше было твои шмотки тебе не возвращать? Вот ты вечно так - сама подняла меня в шесть утра, заставила переться черт знает куда, изгваздала всю машину, мне пришлось потом ехать на мойку, за чистку салона платить!
   -Худяков, я отдам тебе деньги за чистку салона. Но я хочу, чтобы ты вернул портфель.
   -Какой еще, к черту, портфель? Не знаю я никакого портфеля. Что ты ко мне пристала?
   -Петенька, пойми, держать у себя этот портфель опасно...
   -Да с чего ты взяла?
   -Из-за него напали на машину.
   -Просто разборки, или случайное нападение. Может, машину хотели отнять.
   -Нет, Петя, нет, ... подумай сам.
   -Да что тут думать?
   -Заткнись, Худяков!!! Заткнись, и слушай меня!!! - Петеньке за восемь лет знакомства еще не приходилось видеть, чтобы Ольга Воронцова перешла на крик, и от удивления он действительно заткнулся. - Слушай - машину обстреляли именно из-за портфеля, вернее, из-за его содержимого. Случайной засада быть не могла - по той дороге никто случайный не ездит, тем более, ночью. И это не просто покушение - тогда мужика было бы проще пристрелить прямо возле проходной. И машину они отнять не хотели - стреляли довольно таки издалека, из леса, трассирующими пулями. Машину остановили, Голубенко ждал этого где-то неподалеку, открыл дверь - заднюю, заметь, где должен был сидеть пассажир. Он хотел забрать портфель, не иначе.
   -А может - самого пассажира?
   -Нет. Его проще было бы захватить на той же проходной, или прямо на территории завода - он туда ходил вообще один. А пройти на территорию и выйти незамеченным сейчас совсем не проблема. Да оттуда слона можно вынести - и никто не заметит. А они стреляли, чтобы остановить джип именно после отгрузки, и подальше от проходной, и убить охранника и шофера. И Голубенко в том месте уже сторожил, ждал, и полез сразу на заднее сиденье. Нет, как ни рассуждай - им нужен был только портфель.
   -Ну, может, если он им был так уж нужен - то они его и забрали?
   -Нет, Петенька. И так не выходит. Если бы они нашли портфель, пока я шла к ремонтному вагончику, звонила, и ждала там тебя, они бы нашли и мой пакет, и зонт. И обязательно забрали бы все вещи - некогда бы им там было разбираться, в темноте, на поле рядом с трупом. Да и зачем им оставлять лишние улики? А пакет и зонт принес мне ты, Худяков. Значит, и портфель у тебя. По принципу - кто шляпку спер, тот и тетку пришил. - Оленькино отчаяние ли прошло от злости, или злость перегорела от отчаяния, неизвестно, но сейчас она была спокойна. И с пронзительной ясностью видела все Худяковские выверты и уловки. И прочему-то ей было не больно - смешно. И почему-то она отчетливо осознавала полнейшую напрасность этого разговора. И почему-то ей было даже не жаль Худякова. Но она все же надеялась достучаться до его разума, объяснить ему, предостеречь:
   -Они тебя найдут, Худяков.
   -И как же они меня найдут?
   -Ну, ведь меня же нашли. В субботу вечером приходил тот парень.... Из машины. И про портфель спрашивал. Просто он оказался туповат, не догадался спросить, как я - такая мокрая и грязная - добралась домой. А найдется кто-то поумнее - и спросит...
   -Вот, вот, и ты тут же меня заложишь! Знаешь что - не вали с больной головы на здоровую! И вообще - на хрена им меня искать? Ничего я не знаю, и портфеля твоего в глаза не видел! Может, ты его сама и прихватила, а теперь мечтаешь на меня спихнуть. А то, что этот мужик тебя нашел, так может, ты ему сама оставила телефончик. Глянула - крутой мужик....
   -Худяков, что ты мелешь? Ну, ты хоть думаешь - что ты мелешь? - Оленькино изумление было так велико, что она даже не рассердилась.
   -Я всегда знал, что этим кончится - взвизгнул Худяков - всегда знал!!! Ты мне не простила, что я не женился на тебе! Я знал, что ты еще сделаешь мне какую-нибудь гадость!...
   Худяков все еще что-то выкрикивал, сыпал какие-то обвинения, а Оленька, на ходу натягивая куртку, уже неслась вниз по лестнице, перепрыгивая через ступени. Со скоростью кометы вылетев из подъезда, она вдруг обнаружила прямо перед собой тощую старушенцию. Нелепо вывернувшись, чтобы не сбить бабульку с ног, поскользнулась, и растянулась во весь рост в липкой грязи. Все!!! Уж это было выше ее сил! Оленька медленно села, посмотрела на свои сбитые, грязные ладони - и разревелась во весь голос.
 
   Через час она сидела в собственной квартире и умиротворенно чаевничала со своим одноклассником - три года просидели за одной партой - Владькой Дубининым. Правда, теперь это был уже не Владька - целый Владислав Ильич. Круглый пузень важно возлежал на его коленях, а лысина весело отражала свет пяти-рожковой люстры. Развалившись на диване, отдуваясь, и отирая испарину со лба, Дубинин приканчивал седьмую чашку чая.
   -Уморишь ты меня, Воронцова. И на хрена ты так вкусно печешь? Это ж одна погибель - ешь, ешь - и еще хочется. Вот этот кусок пирога мне жрать не давай - заверни, я Катьке своей отнесу - пусть обзавидуется, как бабы пекут. А то она все путем - мясное там что, разносолы какие, консервацию - ну все классно готовит. А вот печь - на это у нее таланту нету. По какому рецепту тесто не замесит - все у нее выходит на один вкус. И зубы не вобьешь!
   Оленька засмеялась, польщенная комплиментом.
   -Грех тебе жаловаться, Дубинин. Если бы Катерина еще и пекла - тебя вообще бы в дверь боком закатывали.
   -Это точно! - Дубинин смеялся, хлопая себя по животу, сверкая сахарными зубами. Веселый человек был Дубинин. И надежный. И знакомы они были - сто лет. Когда-то, едва устроившись на химзавод, Олина мать снимала времянку у Вали Дубининой - Владькиной матери. На нее-то Оленька едва и не налетела возле Худяковского подъезда. Она-то и притащила Оленьку к себе домой с радостным криком: "Владька, смотри, кого я к нам веду!". Оленьку дружно утешали, отмывали и перевязывали, а потом Владька привез ее домой - с полного одобрения супруги. Конечно, Оленька не могла не пригласить его на чай!
   История их дружбы терялась во тьме веков. Они ходили вместе в детский сад. Вдвоем, держась за ручки, в сопровождении хлюпающих носами мам, пришли в первый класс. И сидели за одной партой. Воронцова была самой высокой в классе - даже выше всех мальчишек. И малорослого толстенького Владьку Дубинина самоотверженно защищала от всех превратностей школьной жизни. Била мальчишек, которые дразнили его "Пончиком". И носила домой его портфель. А летом мама получила комнату в общежитии, и Оленьку перевели в другую школу, на другой конец города. И как-то не пришлось им встретиться целых семь лет. А может, когда и встречались, в парке или на улицах, да не узнавали друг друга - дети меняются быстро, а забывают легко. К восьмому классу Воронцовы, наконец, получили квартиру, и, так случилось - первого сентября Оленька вернулась в ту же школу, где начинала учиться. И прямо на пороге встретила свою первую учительницу - поседевшую, и постаревшую, но все такую же хлопотливую Клавдию Ивановну: