Одновременно Опперпут - как утверждает В. Т. Дриммер - обвинил начальника польского штаба, генерала Пискора, начальника второго отдела полковника Байера и самого автора воспоминаний в том, что они - советские агенты. Большевики не раз пользовались и продолжают пользоваться таким злостным обвинением, чтобы повредить своим наиболее непримиримым противникам. Польское правительство возведенной на его офицерство клевете не поверило, но сообщенная В. Т. Дриммером подробность поведения Опперпута в Гельсингфорсе подтверждает, что он там остался тем, чем был в Москве - советским агентом-провокатором.
   1967г.
   {141}
   ПИСЬМО П. H. ВРАНГЕЛЯ
   В литературе о Тресте есть несколько указаний на осторожное, недоверчивое отношение генерала П. Н. Врангеля к появлявшимся за границей эмиссарам организации, называвшей себя Монархическим Объединением России. Это недоверие подтверждено документом, хранящимся в Соединенных Штатах, в Институте имени Гувера в Станфорде и опубликованном мною в парижском журнале "Возрождение" (№ 233, июнь 1971 года) с согласия П. П. Врангеля, сына покойного главнокомандующего Русской Армии.
   Этот документ - копия письма, написанного генералом Врангелем за два года до разоблачения советской провокации в М.О.Р., из Сремских Карловцов (Югославия) в Париж, лицу, фамилия которого в письме не указана. Однако, сопоставление с остальной перепиской автора дает возможность установить, что оно было адресовано генералу М. Н. Скалону, пользовавшемуся доверием великого князя Николая Николаевича.
   Частное по форме и доверительное по содержанию, письмо было, тем не менее, помечено номером и напечатано на машинке. Копия, в соответствии с дореволюционным обыкновением, названа отпуском.
   Некоторые имена и фамилии были заменены псевдонимами, легко поддающимися расшифровке, потому что - как это ни удивительно - эти условные обозначения совпадают с теми, которыми Трест пользовался в переписке с А. П. Кутеповым и другими эмигрантами. Мною, в скобках, включены в текст подлинные имена.
   Письмо свидетельствует о редкой проницательности П. Н. Врангеля, подтвержденной, два года спустя, разоблачением чекистской провокации.
   --
   № 1728/с
   Сремски Карловци, 12 марта 1925 г.
   Дорогой Михаил Николаевич,
   В бытность мою в Париже я докладывал Великому Князю о подозрениях моих касательно известных тебе Федорова {142} (Якушева) и Волкова (Потапова). Отсутствие конспиративности в их переписке и в свиданиях заграницей невольно внушает мне некоторые подозрения. Подозрения эти усилились, когда в свой приезд заграницу в 1923 году Федоров послал бывшему начальнику моей разведки порученные ему, Федорову, Марковым (председателем Высшего Монархического Совета в Берлине) письма к кн. Н. Л. Оболенскому и А. Н. Крупенскому. Как ты можешь увидеть из содержания этих писем, сообщение мне таковых не могло иметь другой цели, как поселить во мне недоверие к Маркову. Между тем последний имел связь с Россией через того же Федорова. Все это я докладывал Великому Князю и по его приказанию сообщил Кутепову.
   На днях я совершенно неожиданно получил одновременно прилагаемые письма от Федорова и Волкова. Последнего я видел один раз более полутора года тому назад, когда он приезжал в Сербию, первого я вовсе не знаю. Он изредка переписывался с генералом Климовичем, каждый раз прося передать мне привет, за что я просил передать благодарность. Вот, вероятно, та "деловая связь", о которой он пишет.
   Одновременное обращение ко мне Федорова и Волкова и самое содержание их писем усиливают бывшие у меня ранее подозрения. Я не считаю себя вправе не сообщить их Великому Князю. Вместе с тем эти подозрения все же не непреложная уверенность, а потому убедительно прошу тебя, буде Великий Князь сочтет необходимым в интересах дела поддержать с ним дальнейшие сношения, чтобы это письмо и препровождаемые документы остались бы для всех, кроме тебя и Великого Князя, неизвестными.
   Я со своей стороны приказал ответить им, что Сергеев (П. Н. Врангель) уже давно от всякой политической работы отошел, ограничив свою деятельность заботой о своих соратниках. Соображения, которые Вы считаете необходимым доводить до сведения Юнкерса (великого князя Николая Николаевича), могут быть направлены Вами обычным путем через Бородина (А. Н. Кутепова) ".
   Крепко жму твою руку.
   Твой П. Врангель
   {143}
   РЕВЕЛЬСКАЯ ЗАГАДКА
   Юрий Александрович Артамонов скончался в Сан Пауло (Бразилия) 21-го августа 1971 года. Его друг и однополчанин, князь Кирилл Алексеевич Ширинский-Шихматов, пережил его недолго - смерть постигла его в Париже 23-го марта 1972 года. Их имена связаны с тем эпизодом истории Треста, который они оба, до последних дней своей жизни, считали неразрешенной загадкой.
   В советской версии этой истории - "Мертвой зыби" Льва Никулина - это рассказано так:
   "В январе 1922 года, на Лубянке, Дзержинский сказал своим ближайшим сотрудникам, что "по сведениям из-за границы и данным, полученным внутри страны,... на советской территории действует довольно многочисленная и глубоко законспирированная контрреволюционная... Монархическая организация Центральной России,... установившая прямой контакт с центрами белой эмиграции за границей и, опираясь на их помощь, готовящая восстание против советской власти. ГПУ обязано проникнуть в замыслы и планы врага и в нужный момент нанести ему сокрушительный удар... Центральный комитет нашей партии, которому я доложил материал по этому делу, предлагает нам не производить арестов всех известных участников организации. ГПУ должно взять деятельность МОЦР под неослабный контроль с тем, чтобы выяснить масштабы ее, организационные формы построения, идейных и практических руководителей, состав, программу, цели, тактику борьбы и средства связи с заграницей, анализировать опасность организации для Советской республики, перехватить каналы, по которым МОЦР поддерживает контакты с {144} белоэмигрантскими центрами. Нужно сделать так, чтобы МОЦР превратилось в своего рода "окошко", через которое ГПУ могло бы иметь точное представление о том, как предполагает действовать против нас белая эмиграция... Нам нужен человек, который поможет чекистам проникнуть в ядро монархической организации".
   Тогда же Дзержинский - по словам Никулина - назвал арестованного чекистами Александра Александровича Якушева, сказав о нем :
   "Это видный специалист по водному хозяйству, занимавший в дореволюционное время солидное положение. Мы убедились, что сейчас он не только стоит на позициях, враждебных по отношению к советской власти, но и является одним из руководителей МОЦР...
   Якушев перешел на советскую службу после длительного саботажа, но, видимо, он начал работать лишь с целью маскировки своей контрреволюционной деятельности. Это ему не удалось. Он арестован. Однако, мы убедились в том, что, несмотря на свои монархические взгляды, он отвергает методы борьбы, которые предлагают его единомышленники. Он отвергает интервенцию и для него, как он заявил, "превыше всего интересы России". Поэтому он осуждает терроризм и шпионаж в пользу Антанты. В то же время он категорически отказывается дать нам откровенные признания относительно МОЦР и назвать хотя бы одно имя...
   Мы не должны терять надежды переубедить его, склонить на сторону советской власти. Попытаемся это сделать. Поэтому будем держать его арест втайне. Якушев арестован тотчас по его возвращении из заграничной командировки, в момент, когда он отправлялся в другую командировку, в Иркутск. Ни в Москве, ни за границей об его аресте не знают... Якушев может быть, говоря иносказательно, тем ключом, который откроет нам, чекистам, доступ в МОЦР... Он должен объявить тайную войну своим единомышленникам, войну смертельную... Такая работа требует выдержки, смелости и находчивости. Умело маскируясь, надо глубоко проникать в лагерь врагов, подогревать их недоверие друг к другу, возбуждать взаимные подозрения, вызывать споры. Мы знаем, что происходит за границей: склоки, грызня между белыми эмигрантами. Надо ловко подбрасывать им горючий материал, сеять между ними вражду".
   --
   {145} По той же советской версии чекистам не сразу удалось склонить Якушева к переходу на их службу. Первым шагом в оказанном на него давлении была очная ставка с арестованной москвичкой, Варварой Николаевной Страшкевич, показавшей на допросе, что до отъезда в заграничную командировку Якушев сказал, что хочет встретиться за границей с ее племянником Ю. А. Артамоновым, которого знал по Лицею.
   Якушеву - утверждает Никулин - пришлось сознаться в том, что он получил от Страшкевич записку к Артамонову и встретился в Ревеле не только с ним, но и со служившим в разведке генерала Врангеля Всеволодом Ивановичем Щелгачевым, офицером Лейб-Гвардии Преображенского полка.
   Не отрицая встречи, Якушев - сказано в "Мертвой зыби" - сделал слабую попытку опровергнуть обвинение в том, что разговаривал со Щелгачевым и Артамоновым, как представитель существующей в России тайной монархической организации, но вынужден был сознаться в этом, когда допрашивавший его чекист Пиляр показал копию письма, посланного Артамоновым из Ревеля в Берлин князю Ширинскому-Ших-матову.
   --
   Выдержки из этого письма включены Никулиным в его рассказ о допросе Якушева в О.Г.П.У.:
   "Якушев - написал Артамонов - крупный спец. Умен. Знает всех и вся. Наш единомышленник. Он то, что нам нужно. Он утверждает, что его мнение - мнение лучших людей России. Режим большевиков приведет к анархии, дальше - без промежуточных инстанций - к царю. Толчка можно ждать через три-четыре месяца. После падения большевиков спецы станут у власти. Правительство будет создано не из эмигрантов, а из тех, кто в России...
   Якушев говорил, что лучшие люди России не только видятся между собой; в стране существует, действует контрреволюционная организация. В то же время впечатление об эмигрантах у него ужасное. "В будущем милости просим в Россию, но импортировать из-за границы правительство невозможно. Эмигранты не знают России. Им надо пожить, приспособиться к новым условиям". Якушев далее сказал: "Монархическая организация из Москвы будет давать директивы организациям на Западе, а не наоборот". Зашел разговор о террористических актах. Якушев по этому поводу заметил: "Они {146} нe нужны. Нужно легальное возвращение эмигрантов в Россию, как можно больше. Офицерам и замешанным в политике обождать. Интервенция иностранная и добровольческая нежелательна. Интервенция не встретит сочувствия". Якушев безусловно с нами. Человек с мировым кругозором. Мимоходом бросил мысль о "советской" монархии. По его мнению, большевизм выветривается. В Якушева можно лезть, как в словарь. На все дает точные ответы. Предлагает реальное установление связи между нами и москвичами. Имен не называл, но, видимо, это люди с авторитетом и там, и у них, и за границей".
   --
   Пятьдесят лет с лишним спустя, эти впечатления Артамонова от первой встречи с Якушевым не подтверждают, а опровергают советскую версию о подлинном контрреволюционном облике приехавшего в Ревель эмиссара М.О.Ц.Р. Они доказывают, что на свидание с Артамоновым и Щелгачевым Якушев прибыл во всеоружии данной ему чекистами инструкции.
   "Мимоходом" - как выразился Артамонов - он оказался предшественником младороссов, связавших в один лозунг несовместимые слова "царь" и "советы". Теперь наследниками Якушева по советской пропаганде в эмигрантской среде могут быть названы московские "Голос Родины", призывающий к возвращению из эмиграции в Россию, и нео-младороссы, проповедующие ставку на "патриотически" и даже "монархически" настроенных коммунистов. Вопреки тому, что написал о нем Никулин, ревельский гость Артамонова и Щелгачева предстает теперь перед нами, как несомненный советский агент, выполнявший данное ему Москвой поручение. Неопытные молодые эмигранты это не поняли.
   Когда Артамонов и Ширинский-Шихматов узнали, что посланным из Ревеля в Берлин письмом большевики объясняют возникшую, якобы, в Якушеве ненависть к эмигрантам и его готовность повести против них "смертельную войну", они начали гадать, как могло неосторожное послание попасть в советские руки.
   "Одно могу сказать наверно - написал Артамонов после появления "Мертвой зыби" - что злополучное письмо было опущено в почтовый ящик в Берлине".
   "Могу тебя заверить - прибавил он позже - что "пропавшая грамота" была послана в Берлин особой почтой и там опущена в почтовый ящик... Можно строить бесконечную {147} массу предположений обо всем этом, но едва ли мы попадем на совсем правильное. Обо всем этом можно говорить без конца, но, во всяком случае, интересно, что провалов не было и никто не погиб... Ты не прав, если думаешь, что Арапов полностью верил Тресту; наоборот, он всегда думал, что они связаны (с О.Г.П.У.), т. к. одно подполье не может работать без связи с другим".
   Ширинский-Шихматов был ближе к истине, предполагая, что письмо Артамонова было, до доставки в Берлин, перехвачено в Ревеле. Упомянутая Артамоновым "особая почта" была, вероятно, эстонской дипломатической почтой, а перевозивший ее курьер мог быть тем, состоявшим тогда на службе эстонского министерства иностранных дел тайным коммунистом Романом Бирком, который позже явно перешел на сторону большевиков. Он легко мог снять копию с доверенного ему письма и опустить подлинник в берлинский почтовый ящик.
   --
   Выдержки из писем Артамонова заимствованы мною из сохранившегося архива покойного князя Ширинского-Шихматова.
   В том же архиве есть документ, показывающий, как Артамонов отнесся к разоблачению провокации в Тресте. В посланном из Варшавы 5-го января 1928 года письме он написал:
   "Вся та история, которая произошла, чрезвычайно тяжела для меня морально Все это дело очень сложное и запутанное. Нет сомнения, что Трест был связан с Г. П. У. и что многое из разоблачений Касаткина (Опперпута) верно, но дело, думается, вовсе не так просто, как он его изображает. Несомненно, роковую роль во всем этом деле сыграло письмо, которое было послано в Ллойд (Высший Монархический Совет) и в копии очутилось в Г.П.У., из-за чего А. А. (Якушев) и был арестован, как ты наверно хорошо помнишь. Но как это случилось, Оп-т не сказал, хотя я читал все его неопубликованные разоблачения о факте он говорит, но его не объясняет. Нет ли у тебя догадок или предположений по этому поводу? Ведь все отправлялось в те годы на твой адрес... Думаю, что правду мы узнаем только тогда, когда откроются архивы Г.П.У , пока же остается только грязь и ужас". {148} Если нужно еще одно доказательство того, что в апреле 1927 года Опперпут "бежал" в Финляндию по заданию ОГПУ, оно дано этим указанием Артамонова на то, что "беглец" предварил на 38 лет в своих "разоблачениях" рассказ Никулина о попавшем в руки чекистов ревельском письме, но скрыл, как оно стало их достоянием.
   1973 г.
   {149}
   ПАРИЖСКИЙ АРХИВ
   В бумагах скончавшегося в Париже князя Кирилла Алексеевича Ширинского-Шихматова сохранились документы, освещающие связь Якушева с русскими эмигрантами и их вовлечение в орбиту советской провокации нигде до сих пор не опубликованными подробностями. Документы эти принадлежали ныне также покойному князю Юрию Алексеевичу, брату Кирилла Алексеевича. Один из них - написанная, вероятно, Ю. А. Ширинским-Шихматовым, но им не подписанная памятная записка, дата которой не указала. В ней сказано:
   "Первое знакомство Александра Александровича Якушева с Юрием Александровичем Артамоновым относится, по-видимому, к концу лета или ранней осени 1921 года и имело место в Ревеле, где А. служил переводчиком в англ. консульстве. Якушев привез ему привет и поручения что-то купить от двух сестер, приятельниц Артамонова, живших в Москве в одном доме с Якушевым Арбат, Никольский пер. 12 - сестер Страшкевич, сидевших в тюрьме вместе с Якушевым; говорили о политике мало, между прочим. Якушев отозвался с иронией об эмиграции и ее правом секторе, назвав себя монархистом. Пришел в восторг от показанных ему статей в восьмом и четвертом номерах берлинского журнала "Двугл. Орел" Г. Лукьянова - псевдоним Юрия Алексеевича Ширинского-Шихматова - "Мысли беженца. Советская монархия" и "Наши задачи", в коих идеологически и тактически автор стремился обосновать анти-реставрационный нео-монархизм, "советско-монархическое народничество". Вот с такими людьми Я согласился бы работать, заявил Якушев. Артамонов написал об этом разговоре в Берлин брату автора статьи, своему однополчанину Кириллу Алексеевичу, прося довести эту беседу до сведения брата, проживавшего тогда в Париже, а также и до {150} сведения Высшего Монархического Совета в Берлине. Именно это письмо и было перехвачено коммун. агентами, ибо шло из Ревеля в Берлин почти три недели. Фотография этого письма была предъявлена Якушеву следователем ГПУ после ареста, о чем сам Я. и рассказывал в свои последующие приезды заграницу.
   В первых числах января 1922 г. к Ю. А. Артамонову на квартиру явился пробравшийся нелегально из Петербурга красный офицер, б. полковник Иванов. Он привез письмо от Я. с извещением, что у него "были неприятности, но теперь все уладилось", что в Москве им организована неб. группа, принявшая название "Монарх. Объединение Центральной России" - МОЦР - конспиративно завод "Металло-Обделочный Центро-Рельса"; Иванов показался искренним, но не умным и не серьезным; был типичным узким "белым офицером", ленинской "редиской". Для сношений с МОЦР Иванов предложил пользоваться эстонской (дипломатической) вализой. По-видимому, эстонское посольство в Москве уже состояло в контакте с МОЦР, ибо эст. военное министерство пошло сразу же навстречу Артамонову. Связующим звеном служил Бирк. Иванов уехал через два дня, а Артамонов организовал "ЗЯРМО № 1" - заграничную ячейку Российской Монарх. Организации - в которую привлек несколько человек, в том числе местного представителя "Центра Действия" Щелгачева, жившего на Нарвской ул. 10 кв. 9. Переписка с Артамоновым сначала велась по адресу булочной, где служила его невеста, теперь - жена, а потом, когда адрес этот провалился, (так как) эстонская полиция обратила внимание на шифрованную переписку, помещавшуюся в пакетах газет, по адресу: Г. Крузенстиерн для г. Бирк, Широкая 32 кв. 2. Переписка шифровалась "книжным шифром" по статье "Наши Задачи", положившей основу знакомству, как с Москвой, так и с "ЗЯРМО № 2" в Берлине и с "ЗЯРМО № 3" в Париже. Возглавляли: № 2 - Кирилл Алексеевич, а № 3 - Юрий Алексеевич Ширинские-Шихматовы.
   Первое общее совещание А. А. Якушева со всеми троими возглавителями "ЗЯРМО" относится к началу декабря 1922 года и имело место в Берлине, в одной из гостиниц близ Потсдамского вокзала, где остановились приехавшие вместе А. А. с Ю. А. и Ю. А. Ш.-Ш. Были выработаны основы программы и тактики. Совещание продолжалось 4 дня. К участию в последнем был привлечен Артамоновым его товарищ по {151} (Лейб-Гвардии Конному) полку, только что приехавший из Сербии племянник Ген. Врангеля и командир его личного конвоя, евразиец Петр Семенович Арапов. Немедленно после окончания совещания, А. А. Я. был поставлен в связь с Высш. Мон. Советом через К. А. Ш.-Ш. и с представителем ген. Врангеля полк. А. А. фон Лампе. На В. М. С. Якушев не произвел хорошего впечатления, за исключением А. М. Масленникова, но А. А. Лампе, которого познакомил с Якушевым Арапов, был им очарован.
   К этому моменту относятся два интересных факта: 1. На вопрос Ю. А. Ш.-Ш., какую роль в организации играет приезжавший в Ревель полковник Иванов, Як. ответил: "Никакой - мы его ликвидировали. Он слишком много знал. Пригласили на охоту и пристрелили"; в газ. "Руль" появилась заметка, что в Берлин приехал "чекист Якушев" для ревизии местного отдела заграничного ГПУ. Якушев был очень взволнован и говорил, что ничего не понимает. Впоследствии он писал из Москвы, что его сотрудники и, в частности, "Касаткин", были страшно оскорблены фактом этой заметки и предложили поехать в Берлин "вызвать (редактора газеты "Руль") Гессена на дуэль", но в ту минуту Як. говорил, что это, вероятно, какой-нибудь однофамилец или псевдоним. "Очень неприятное совпадение".
   На совещании в качестве шифра было решено пользоваться брошюрами, изданными в России: до осени 1923 г. шифром служила брошюра Быкова "Последние дни последнего царя", потом - "Дети будущего". Терминология была выработана следующая: МОЦР - трест. Высш. Мон. Совет - Ллойд, Врангелевская Армия - фирма Сергеева, Соввласть - Центролес. Монархия - кооперация, коммунисты - конкуренты, курьер - письмо, дипломатический - беспроволочный, договор - счет, опасность - согласие, дела идут хорошо - падение цен, плохо - повышение. Города переименовались: Прага именовалась Киев, Гельсингфорс - Вологда, Белград - Иннсбрук, Москва Варшава, Петербург - Вильно, Кенигсберг - Вильдунген, Берлин - Ковно, Париж - Вена, Варшава - Женева, Бухарест - Гамбург, Киев - Прага, Лондон Мурманск, Будапешт - Чита, Чита - Чикаго, Иркутск - Квебек, Севастополь Констанца, Рига - Копенгаген, Одесса - Варна, Мюнхен - Лихтенштейн, Омск Сан-Франциско и т. д. Псевдонимы: Якушев - Федоров, Ген. Зайончковский Боярин Василий и Верховский, {152} Опперпут - Стауниц и Касаткин, Ген. Потапов - Медведев, Ген. Лебедев - Богданов, Бирк - Борисов, Врангель Сергеев, Ген. Хольмсен - Климов, Ген. Миллер - Косенко, В. К. Николай Николаевич - Юнкер, Имп. Мария Фед. - Стиннес, В. К. Кирилл Вл. - Зингер, В. К. Дмитрий Павл. - Александров, Н. Марков 2-ой - Петренко, Н. Д. Тальберг Лысенко, Полк. Гершельман - Иванов, Полк. Баумгартен - Садовский; представители в странах: в Варшаве Ю. А. Артамонов - Посредников и Липский, в Париже Ю. А. Ширинский-Шихматов - Лукьянов и Вильде, в Берлине К. А. Ширинский-Шихматов - Шотт и Коган, при Ген. Врангеле П. С. Арапов - Шмит и Философов, он же для связи с евразийцами, в Ревеле Щелгачев - Порви и Второе, в Гельсингфорсе X. И. ф. Дерфельден - Алексеев.
   Якушев предложил желающим приехать "проверить работу на месте". На первый подпольный съезд, под Москвой, должны были поехать Ю. А. Ш.-Ш. и, от Ллойда (Александр Сергеевич) Гершельман, как представители полярных (противоположных) течений; съезд состоялся весной 1923 года, но эмигрантские делегаты на него не попали: Ш.-Ш. из-за отсутствия денег, а Г. разминувшись в Риге с лицом, посланным трестом, дабы перевести эмигр. делегатов через границу.
   В августе 1923 г. Якушев приезжал в Берлин и Париж, где виделся с В. К. Ник. Ник. К этому времени относится его разрыв с В. Moн. Сов., установление тесной связи с Врангелевской организацией - Лампе, Хольмсен, Монкевиц, знакомство с Шульгиным и уход Ю. А. Ширинского-Шихматова, не принявшего предложение Як. переехать в Берлин для слежки за Высш. Мон. Сов. и заявившего о неприемлемости для него "вождизма" - трест объявил себя подчиненным В. К. Н. Н. (великому князю Николаю Николаевичу) и национал-пораженческой линии трестовской тактики, выразившейся в торговле русскими военными тайнами, особенно в Варшаве и Ревеле, где покупателями были также англичане. К этому же моменту относится усиление дружбы Як. и Арапова и знакомство Як. с лидером евразийцев П. П. Сувчинским. Весной 1924 г. был второй съезд МОЦР, переименованного в М.О.Р., в котором участвовал и Арапов, близко сошедшийся с Касаткиным (Опперпутом)".
   [Image008]
   {153} Сообщение этого документа о несостоявшейся поездке А. С. Гершельмана на "съезд МО.Р." в России подтверждается его очень интересными, еще не опубликованными воспоминаниями, а тот трудно объяснимый факт, что Якушев не скрыл от некоторых эмигрантов ареста, которому - по советской версии истории Треста - был подвергнут после возвращения в Москву из Ревеля - запиской князя К. А. Ширинского-Шихматова.
   В последние годы своей жизни автор этой записки находился в полупарализованном состоянии, но сохранил до смерти полную ясность ума. Он постоянно вспоминал Трест и хотел написать критический отзыв о книге Никулина. Болезнь заставила отказаться от этого желания, но сохранилась написанная дрожащей рукой обреченного человека записка, в которой оказано:
   "Моя теория о двойной игре А. А. Якушева. Мы узнали об его аресте от него самого. Он играл на два "табло", чтобы в эмиграции не узнали от посторонних, напр. от Кутеповской линии, об его аресте, а, с другой стороны, он "предупреждал" эмиграцию о том, что его выпустили: не говорите мне лишнего, я обязан обо всем докладывать патронам".
   В таком запутанном и сложном случае, как дело Треста, каждое свидетельское показание заслуживает внимания, а показание К. А. Ширинского Шихматова - не только внимания, но и доверия. Мне кажется, однако, что он напрасно приписал Якушеву благородное побуждение - желание предостеречь эмигрантов. Судя по включенным в "Мертвую зыбь" сведениям об его докладах О.Г.П.У. после возвращения из заграничных поездок, он не щадил эмигрантов и над некоторыми издевался.
   --
   В том же парижском архиве сохранились: одна открытка Якушева К. А. Ширинскому-Шихматову, два письма Якушева его брату и один документ, поражающий подражанием Треста дореволюционной официальной переписке через пять лет после захвата власти в России коммунистами. Это подражание удивительно тем более, что Ю. А. Ширинский-Шихматов, которому документ был предназначен, отнюдь не был сторонником восстановления монархии в ее прежнем облике. {154} Открытка Якушева была написала в Кенигсберге 5-го января 1923 года и адресована "господину К. Шихматову, в отдел рукоделий на Потсдамерштрассе 27-6 в Берлине":
   "Покидая Кенигсберг, шлю в последний раз привет. Очень огорчен, что не встретил Липского (Артамонова), должно быть он проехал с другим поездом и не протелеграфировал. Желаю всякого успеха. Кланяюсь низко всем сослуживцам по Ллойду (Высшему Монархическому Совету).