Страница:
5. Присоединив их к прочим войскам, Алексей выступил и расположился лагерем у реки, которая, не знаю, как называлась в древности,[143] потому что названия часто изменяются, а ныне она, вытекая из фракийских гор, от туземцев получила имя Алмира. Близ неё на холме сооружена крепость, которой имя Каловрия. Расположившись здесь лагерем, Комнин не стал ни копать рва, ни устроять ограды, ибо хотел не выжидать нападения неприятеля, но, если можно, победить его. С малым числом войска ему надлежало подвизаться против вождей многих, мужественных и опытнейших, над которыми, как солнце над звездами, возвышался провозглашенный василевс. Поэтому, уступая неприятелю в числе и силе войск, доместик схол должен был приготовиться к поражению врагов не одной отвагой, но также размышлением и предусмотрительностью. От посланных лазутчиков узнал он, что Вриенний расположился лагерем на полях Кидокта.
6. Между тем Вриенний, посетив вечером один находившийся вблизи храм Матери Бога Слова и совершив там все обычное, узнал, что неприятель стоит лагерем близ Каловрии; потому что некоторые из находившихся с Алексеем Комниным турок, отправившись ночью высмотреть неприятельское войско, попали в руки лазутчиков и, быв приведены к Вриеннию, все рассказали ему. Итак, встав поутру, он приказал, чтобы все войско было в полном вооружении, и разделил его на отряды.
Вот в каком порядке выстроилось оно. Правым крылом командовал брат Вриенния Иоанн куропалат, которого он сделал доместиком схол. Эту фалангу составляли – приведенные Маниаком[144] из Италии франки, значительное число фессалийских всадников и сверх того немалочисленный отряд так называемых дружин (наемных) – всего не менее пяти тысяч человек. Таков был состав правого крыла. Над левым начальствовал тарханиотянин Катакалон, отличавшийся и правилами жизни, и словом, и воинской сообразительностью. Эта фаланга состояла из отрядов македонских и фракийских в числе трех тысяч человек. Центральную же фалангу вел сам Вриенний, и в ней находилось все отборное и главное из фракийцев, македонцев и фессалийской конницы. Вне левого крыла было еще вспомогательное войско скифское, шедшее впереди на расстоянии двух стадий. Вриенний выстроил свое войско так, что вытянул фалангу во всю длину, и приказал, чтобы скифы, как только покажется неприятель и зазвучит военная труба, попытались с шумом и криком ударить на его тыл. Это-то и повелел он своим полководцам.
7. Узнав от лазутчиков, что неприятель уже близко, Алексей Комнин скрыл все свое войско в овраге, а сам взошёл на холм и следил за движением неприятеля. Видя многочисленность врагов и опасаясь, как бы его войско, еще не сразившись с ними, не обратилось в бегство, Комнин придумал превосходный и весьма умный план – не допускать, чтобы оно увидело всех неприятелей разом. Особенно же беспокоило его то, что сражаться в этот день значило поступить вопреки воле царя; потому что накануне прислана была ему грамота, которой василевс предписывал не начинать сражения, не дождавшись прибытия отправленных уже на помощь турок. Между тем ждать не было никакой возможности, не завязывая с неприятелем битвы, когда дело доходило до рук; а отступить без сражения казалось поступком недостойным. Потому Алексей решился лучше или победить, или умереть в сражении, чем, боясь василевса, позволить себе малодушное и трусливое отступление. Осмотрев занимаемую неприятелем местность, он увидел с одной стороны открытую равнину, а с другой – множество холмов и оврагов; так что одна часть Вриенниевой фаланги была не видна, а другая видима. Вооружив свое войско, он разделил его на две части: сам принял начальство над отрядом Бессмертных и над франками, а хоматинцев и турок отдал под начальство Константина. Катакалона и поставил их против фаланги скифов.
8. Как скоро войска Вриенния спустились в овраги, Комнин указал своим воинам одно правое неприятельское крыло и велел ударить на него со всею стремительностью.[145] Выскочив, как бы из какой засады, войско Комнина нечаянным нападением до того поразило врагов, что едва не обратило их в бегство. Но в это время вождь их Иоанн Вриенний, вместе с немногими, обнажив свою саблю, поразил передового из Бессмертных, а прочие тоже сделали с другими, и этим не только остановил свое войско, но даже обратил в бегство противников, и таким образом, Бессмертные все побежали. Между тем Алексей Комнин, бывший в это время в тылу неприятелей, и предполагая, что за ним следует его фаланга, мужественно боролся, поражая всякого, кто попадал ему под руку. Но, когда увидел, что его фаланга обратилась в бегство, подозвал к себе своих приближенных (а с ним было несколько лучших его воинов – числом до 6-ти человек) и предложил им отважный план – идти в тылу Вриенния и, смешавшись с его свитой, спокойно следовать за ним до тех пор, пока не подойдут к нему близко, а как скоро приблизятся, обнажить мечи и умертвить его, хотя бы при этом пришлось пасть и им вместе с Вриеннием. Во всяком случае, это будет лучше, чем подвергаться суду василевса за неповиновение ему. От такого намерения отклонил Алексея Феодот, о котором упомянуто было выше; он сказал, что подобное предприятие безрассудно и глупо, что напротив теперь надобно выйти из неприятельского войска и отправиться к своим, и что только тогда, когда соединится с ними, он может, если ему будет угодно, взять с собой известнее количество товарищей и пуститься с ними на столь опасное дело. Таков был исход действий на правом крыле!
9. На левом же скифы, лишь только завидели хоматинцев, под начальством Константина Катакалона, тотчас с сильным криком и гамом устремились на них, быстрее, чем можно выговорить слово, обратили их в бегство. Кончив преследование их, они в порядке возвратились назад, а потом с великой быстротой устремились на охранявших тыл Вриенниева войска и, по обычаю наемников, ограбив убитых, захватив коней и добычу, уходили домой. От этого в рядах произошёл беспорядок: некоторые так называемые у ромеев тулды,[146] испугавшись скифов, стали вбегать в ряды вооруженных воинов и произвели в них замешательство. Заметив это, Алексей Комнин, находившийся еще в Вриенниевом войске, закрыл лице свое нависшими перьями шлема, по том у одного из конюхов взял Вриенниева коня, на котором красовались пурпурный чепрак и узда, покрытая золотой чешуей, и захватив сверх того сабли, по обычаю возимые царями во время путешествия, тайно скрылся из среды Вриенниева войска. Находясь уже вне всякой опасности, послал он с этим конем глашатая – громко кричать, что Вриенний пал в битве. Это удержало многих от бегства, а иных заставило даже воротиться назад; ибо случилось, что когда скифы, думая о добыче в войске Вриенния, лениво гнались за воинами Алексея Комнина, – последние, видя, что никто их не преследует, не далеко отбежали, но в нерешительности бродили близко, и потому, когда глашатай показал им Вриенниева коня[147] и сабли, и с уверенностью объявлял о смерти Вриенния, – они опять все собрались.
10. С этим совпало и другое обстоятельство. Немалый отряд турок, посланный василевсом на помощь, о чем он тогда извещал Комнина, прибыл сюда в то самое время, как завязалась битва и началось бегство. Увидев бегущих, они отыскали доместика схол и, находясь с ним, советовали ему не терять мужества и выразили желание встретиться с неприятелем. Комнин взял их вождей, взошёл с ними на один холм, с которого можно было видеть противников, и показал их оттуда. Турки заместили расстройство неприятельской фаланги, которая шла в совершенном беспорядке и продвигалась будто нехотя, как расслабленная; потому что все предались беспечности, как люди, уже одержавшие победу и обратившие неприятеля в бегство. В это время преданные Вотаниату франки все приходили к нему и, сходя с лошадей, в знак верности, по отечественному своему обычаю, подавали ему руки,[148] а прочие войска его фаланги стекались посмотреть на такое зрелище. Увидев все это, турецкие военачальники сошли с холма и разделили свое войско на три отряда: два из них они скрыли в засадой, а третьему велели врассыпную напасть на неприятелей, – но не на тех, которые построены в фалангу, а на небольшие отряды, и, гоня своих коней быстро, бросать копья и пускать более стрел.
11. За ними последовал и Алексей Комнин, успевший собрать столько из своего бежавшего войска, сколько позволяла ему краткость времени. При этом некоторые из Бессмертных, опередив турок, проникли в середину неприятельской фаланги, и один из них нанес самому Вриеннию удар копьем в грудь. Но тут Вриенний, выхватив из ножен свой меч, рассек это копье пополам и, ударив поразившего его воина в ключевую кость, насквозь разрубил ему плече вместе с панцирем. В ту же минуту с криком наскочили турки и начали метать стрелы, так что военачальники Вриенния от такой нечаянности пришли было в замешательство. Однако же, как люди, искусные в военном деле, они старались устроить свою фалангу и увещевали воинов быть мужами доблестными и не погубить славы, приобретенной победой. Восстановив порядок в своих рядах, сколько это позволяла краткость времени, они мужественно устремились на турок.
12. Турки же без оглядки побежали назад и влекли их к засадам, пока не поравнялись с первой из них; а, поравнявшись, и сами обернулись. И находившиеся в засаде, быстро выскочив оттуда, начали со всех сторон бросать в неприятелей копья и нанесли немало вреда как лошадям, так и всадникам. Когда войско Вриенния от этого уже готово было обратиться в бегстве, с величайшей быстротой прибежал на помощь доместик схол Иоанн куропалат, упомянутый выше родной брат Вриенния. Увидев его, Вриенниевы воины стали отважнее наступать на турок, и турки снова дали тыл и не переставали бежать до тех пор, пока не навели преследовавших на другую засаду. Тут-то, когда от натиска турок уже все готовы были обратиться в бегство, пало весьма много людей, окружавших Вриенния. Заметив это, он немедленно поспешил на помощь: встречал многих преследовавших и убивал их, а бежавших убеждал остановиться. Но на этот раз усилия его были напрасны: все обратились в бегство, оставив его одного с сыном и братом. Блистательно боролись они с турками и многих перебили; но, видя, что вся их фаланга рассеялась, и сами обратились в бегство. Турки преследовали их, – и они должны были непрестанно оборачиваться назад и отражать их напор, пока конь, на котором сидел Вриенний, от усталости не отказался бежать. В таких обстоятельствах Вриенний пошёл пешком, а брат и сын его то и дело оборачивались и отражали турок.
13. Но, пока преследовавших было не слишком много, они могли успешно продолжать свое отступление; а когда неприятели сбежались в большом количестве и усталый конь Вриенния сделался негоден для пути, враги стали окружать их и забегать вперёд. В это время сын и брат Вриенния оба с великим усилием устремились на врагов и двух из них поразили, а других заставили уйти, и на короткое время могли отступать безопасно. Но турки снова воротились еще в большем числе и с яростью напали на них. Тогда они опять поступили по-прежнему и с великим рвением пошли на турок. Однако же успех их мужества был уже не прежний. Иоанн куропалат, свалив одного турка, схватился с другим, но от этой схватки у обоих пали кони вместе с всадниками. Сын провозглашенного василевсом, увлекшись преследованием врагов и поразив одного из турок, попал в середину их и никак уже не мог возвратиться к отцу, хотя долго пытался соединиться со своими. Став от этого смелее, турки еще с большей силой напали на Вриенния. Один из них обнажил свой меч и дерзко бросился на него; но Вриенний, обернувшись, ударил его мечом по руке, – и рука упала на землю вместе с саблей. Остальные же окружили Вриенния. Он мужественно защищался и поражал копьем нападавших на него спереди. Но тогда как работало его копье против других, первый турок, с отрубленной рукой, соскочив с коня, повис на его спине, – и Вриенний никак не мог направить саблю так, чтобы ударить ей укрывавшегося за его спиной турка. Между тем сошли с коней и прочие турки и убеждали Вриенния, чтоб не бросался сам на смерть, а предался своей судьбе. Впрочем, пока у Вриенния не устали руки, он не переставал наносить и получать удары; а когда, наконец, утомился, – добровольно уступил увещаниям врагов и таким образом, попал в плен.
14. Варвары взяли Вриенния с великой честью и поехали к Алексею Комнину, отправив вперёд вестников для донесения о пленнике. Между тем, как все это происходило, один из франков встретил брата Вриенниева и, нашедши его в плачевном положении и пешим, посадил на своего коня и довез до Адрианополя. Спасся и сын Вриенния, пробравшись сквозь толпу врагов и ускользнув от стрел их. Когда они еще бежали, отец внушил ему, по прибытии в Адрианополь, сказать своей бабке и матери, чтобы они в случае, если не спасется его брат, собрали спасшихся после битвы воинов и убедили их – не прежде сдаться василевсу, как получив от него письменное уверение, что он никого из них не лишит принадлежащего им достоинства и ни у кого не отнимет имения. Впоследствии это и сделано.
15. Когда Вриенния привели к Алексею Комнину, последний изумлен был видом и величием этого мужа – он действительно стоил того, чтобы властвовать. Комнин гордился тем, что борьба его была с вождем, имевшим крепкую руку, неустрашимую душу и твердый характер: ибо душа Вриенния была, в самом деле, геройская. И да не подумает кто, будто я говорю и пишу это пристрастно. Напротив, да будет известно каждому, что подвиги, добросердечие и благородство этого мужа превосходят всякое описание.[149] Если бы настоящий рассказ не имел другой цели, и не хотел бы подробно описывать доблести этого человека; то понадобилась бы вторая Илиада. Над таким-то мужем, умевшем всегда ловко выйти из затруднительных обстоятельств, искусно устроить фалангу и сражаться с неприятелем, одержал победу Алексей Комнин, у которого не было еще и надлежащей бороды, а только пробивался и золотел пушок, ибо ему было[150]
[…]
После той схватки, мужественных подвигов и поражения, он одержал победу не многочисленностью войска, а твердостью, решительностью и военачальнической предусмотрительностью, при внешнем содействии Промысла, увенчивающего успехом человеческие предприятия.
16. Итак, Алексей Комнин взял Вриенния и пошёл по направлению к Константинополю,[151] отправив вперёд известие к державному о своем пленнике, при сем послал ему пурпурные сандалии царствовавшего, унизанные жемчугом и каменьями. Обрадованный таким слухом, василевс отдал приказание вернейшему, какого только имел, и приближеннейшему к себе мужу (не знаю, был ли то скиф или мизиец; имя его Борил), которого он возвел в сан протопроэдра – этнарха,[152] чтобы этот человек поехал и взял Вриенния, а доместику схол Комнину велел, не вступая в Константинополь, отправиться к Адрианополю и, утвердившись там, начать войну против Василаки; ибо и этот последний успел усилиться, когда присоединилось к нему все иллирийское и болгарское войско. Кроме того, он имел еще под своим начальством варягов, которые были посланы с ним в Диррахий василевсом Михаилом. Ему покорилась также и митрополия Фессалии, так называемая Фессалоника. Это приказание царя огорчило Комнина: он надеялся, что василевс наградит его почестями и дарами, сообразно с его заслугами, как человека, который подавил не какую-нибудь тиранию, но разрушил и покорил величайшее царство, поддерживавшееся столь многочисленным войском, столь славным вождем, и доходами с такой обширной страны и стольких городов. Впрочем, хотя и с неудовольствием, он исполнил приказание.
17. Приняв Вриенния, Борил отвел его в одно местечко, по имени Филопатион,[153] и здесь ослепил, лишив через то ромейское государство и правительство такого человека, лучше которого уже не оставалось, исключая того, который одержал над ним победу. А Алексей Комнин, простояв около трех дней за городом (Константинополем), где он виделся и простился со своими, пошёл к Адрианополю. Причем он взял от царя верительные грамоты с пурпурной подписью и золотыми печатями,[154] ручаясь за то, что каждый из военачальников Вриенния останется при своем достоинстве, какое кто имел, и со своим имуществом, каким владел дотоле.
18. Спустя несколько дней, василевс вызвал к себе Вриенния, сжалился над его несчастьем и не только возвратил ему всю его собственность, но и осыпал его новыми почестями и дарами. Приглашены были и прочие начальники, и спокойно переезжали в столицу. После того как Алексей Комнин вручил им грамоты василевса с золотыми печатями, василевс всех их принимал благосклонно, – и одни из них взяты были Комниным для исполнения повелений василевса и отправились против Василаки, а друге с женами и детьми, как выше сказано, переехали в столицу.
Пройдя Македонию и Вулер, Комнин достиг Стримона; переправившись через Стримон и оставив позади теснины между Струбицей и так называемой горою Мавр, прибыл в одно местечко, расположенное при реке, которая у туземцев называется Вардарий. Эта река, вытекая из гор новой Мизии и проходя через Скупы, течет между Струбицей и Стипием, и надвое разрезает горы. Протекая не сколько далее оттуда, она разделяет границы Веррии и Фессалоники и, проходя между ними, впадает в море. Незадолго до того времени, она, оставив прежний свой путь, уклонилась в сторону на расстояние двух-трех стадий, так что на месте прежнего её течения образовалось естественное углубление. Между этими двумя течениями Алексей Комнин расположился лагерем и объявил войскам, что остаток дня они посветят отдыху, так как ночь предполагалось провести им без сна, или спать вооруженными.
19. В самом деле, как человек проницательный и получивший достаточную опытность во время прежних своих действий, он предугадывал намерение неприятеля сделать на него нападение ночью, что действительно и случилось. К такому-то нападению Алексей готовился и рассылал повсюду лазутчиков. Так действовал он; а Василаки, – когда перебежал к нему некто от Комнина изменнически и сказал, что если ему угодно напасть на Алексея, он предаст его спящего в палатке, – нисколько не задумываясь, приказал всем вооружаться. Тотчас все вооружились. Потом, как скоро солнце склонилось к западу, он подал знак трубами к выступлению и вышел из города. Оставив прямую дорогу, чтобы таким образом, укрыться от того, от кого почти ничто не укрывалось, и перешедши так называемую Литу, он прибыл к реке, которую окрестные жители именуют Галиком; переправившись же через эту реку недалеко от крепости, называемую – Аэтос и перешедши находящийся там ров, шёл уже открытым полем.
20. Однако же Василаки не мог утаить своей цели. Едва только выступил он из города, лазутчики, видя густо поднявшуюся пыль, заключили о его выступлении и донесли о том доместику схол. Доместик приказал всем вооружиться и, приготовив коней, ждать знака, а между тем посылал одного за другим осведомляться о неприятеле. В это время прибыл к нему один из его свойственников, – человек ему верный, одних с ним лет и вместе с ним воспитывавшийся, по имени Татикий, и сказал, что неприятели находятся недалеко. А когда Комнин спросил его, точно ли он уверен, что это Василаки, – тот утверждал, что даже слышал его голос, как он устанавливал фалайгу и приказывал ей следовать за собой; мало того, – даже пустил в него стрелу из лука. Тогда доместик приказал тотчас подать трубами знак к выступлению, а на месте лагеря зажечь фонари и восковые фитили.
21. В своей палатке он оставил бывшего при нём монаха скопца, которому, как человеку расторопному и ловкому, мать Комнина поручила ему попечение о своем сыне Комнин наказал ему не гасить лампады целую ночь; велел также и всем другим в прежних их палатках зажечь фонари и смоляные факелы, чтобы они горели до самого утра; а сам со всем вооруженным войском, вышедши из лагеря, остановился в одном лесистом месте.
22. Быв недалеко от лагеря и видя, что его воины начинают грабить, Василаки сам овладел палаткой доместика и думал, что таким образом, всего достиг, что овладел и самим доместиком, – остается взять его в плен и вести. Осмотрев же всю палатку и не найдя в ней никого, кроме монаха и горящей лампады, он с надменностью спросил: «Где картавый? (ибо Алексей не чисто выговаривал букву „р“). Приведите его сюда ко мне!» Упомянутый монах с клятвой утверждал, что не знает, где он. Тогда Василаки, думая, что его обманывают, и волнуемый то гневом, то радостью, засмеялся, по поговорке, сардонически, и приказал своим подчиненным изрезать палатку; а когда это было сделано, велел нагнуться под кровать доместика, и искать, не там ли он спрятался; но так как и тут его не оказалось, заставил опрокинуть стоявшие в палатке ящики. Вот до чего доводит надменность, растлевающая разумную душу человека! И так, потеряв надежду и перешедши к чувству противоположному (ибо тогда радость его сменилась печалью), он многократно ударял себя по бедру и говорил: «Беда мне, картавый обманул меня». Не находя, над чем бы другим посмеяться в таком человеке, он только и твердил про этот малейший и невольный недостаток в произношении звука «р».
23. Потом он вдруг громогласно закричал: «Военачальники! выходите из лагеря; неприятель находится вне его». Голос Василаки был так силен, что одним восклицанием мог встревожить целые фаланги. Но, когда этот полководец выступал из лагеря, а воины его занимались еще грабежом, – встретил его мужественный Алексей, шедший с немногими впереди своей фаланги. Заметив переднего вождя, устанавливавшего фалангу и подумав, что то был Василаки, он тотчас бросился на него с обнаженным мечем и, ударив его по правой руке, державшей копье, отрубил три пальца, с которыми упало на землю и копье. Это сильно встревожило неприятельскую фалангу, – и воины побежали, перегоняя друг друга, хотя, кружась в беспорядке, они только мешали один другому.
24. Тут некто из Алексеева войска, каппадокиец, по прозванию Гулий, узнавши Василаки, ударил его саблей по шлему, – и сабля, переломившись у самой руки, упала. Видя это, Комнин стал, было, укорять воина, – как он так неосторожен, что упустил из рук оружие; но воин тотчас показал рукоять и оправдался от укоризны. Подобным образом и один македонянин, по имени Петр, по прозванию Торникий, вторгнувшись в середину неприятелей, перебил многих; а фаланга и не знала того, что делается, ибо битва происходила во мраке, и невозможно было видеть всех её случайностей… Между тем, Комнин продолжал нападать на стоявшую еще часть неприятелей, рубил и валил попадавшихся ему под руку, а потом снова возвращался к своим. В эту минуту никто из собственной его фаланги франков, видя, что он только лишь вышел из среды неприятелей, и думая; что то воин неприятельский, устремился на него и полетом своего копья чуть не свалил его, если бы только он не был самым крепким седоком на лошади. Когда же Комнин, обернувшись, пустился на него с мечом, – тот вдруг узнал, на кого нападал, и стал униженно просить прощения, утверждая, что он нападал на него по неведению, а не по злому умыслу, – и мужественный Алексей простил его.
25. Так как неприятели отчасти еще держались, то Комнин всеми силами старался разрушить и остальной порядок в их строе, а для того послал своей фаланге приказание, что бы она, ни сколько не медля, шла к нему. Таково было дело, исполненное им ночью и с немногими. Когда же показалось солнце, – сподвижники Василаки хотя и старались установить своих воинов и, сколько могли ободряли их, хотя к этому времени спешили возвратиться в свою фалангу и некоторые из тех Василакиевых воинов, которые отстали от неё, занявшись грабежом в лагере: но, видя их, некоторые из фаланги доместика схол Алексея поскакали назад и, устремившись навстречу им, легко обратили их в бегство, прежде чем дело дошло до боя, и взяв многих из них в плен, возвратились к своей фаланге.