Невесть откуда появляется царь, владыка полумира, то ли он незаметно выходит из-за занавеса, то ли чудесным образом возникает из воздуха. У него бледное, бескровное лицо, его шелковые одежды, расшитые золотом, алмазами и жемчугом, светятся и переливаются всеми цветами радуги, обут он в пурпуровые сапожки, а на голове у него золотой сверкающий венец. Царь всходит на престол, и львы сразу начинают рычать, как живые, а птицы оглашают залу дивным пением.
Сейчас послам полагалось бы упасть ниц перед наместником бога на земле, и толмач свистящим шепотом умоляет их об этом, но, может быть, чересчур нов и непривычен для северных дикарей такой обычай или слишком уж оглушило их великолепие греческого царя и убранство залы, особенно механические львы и птицы, только русы, словно не слыша толмача, по-прежнему стоят в оцепенении, круглыми от изумления глазами разглядывая рычащих львов и поющих птиц. А бледный юноша безучастно сидит на престоле и смотрит куда-то поверх голов этих грубых варваров.
Вдруг русы видят, что царский престол поплыл ввысь. Теперь их внимание приковано к царю. Послы, разинув рты, поднимают головы вслед за улетающим на небо властелином великой империи. Наконец толмачу удается уговорить русов, они опускаются на колени и касаются лбами пола. Толмач возглашает, что его царственность повелитель ромеев изъявляет милостивое согласие выслушать послов.
Послы сообщают, что русские князья Аскольд и Дир, прозревшие от своих языческих заблуждений, желают принять святое крещение и просят царя быть их крестным отцом.
В продолжение этого разговора царь на своем престоле парит под сводами потолка. Послы не видят, чтобы у него хоть раз зашевелились губы, однако толмач говорит, что государь растроган просьбой и готов выполнить ее. Русским князьям разрешается войти в город в сопровождении свиты, состоящей не более чем из пятидесяти человек и без оружия. Русам оказана высочайшая честь - государь соглашается быть крестным отцом князей, а крестить их будет сам царьградский патриарх. Прочих русов, которые пожелают принять святое крещение, окрестят в церквах за пределами города.
Глава двадцать вторая * АСКОЛЬД И ДИР
Возле святой Софии толпятся любопытные, пришедшие поглядеть на новокрещеных варварских князей Аскольда и Дира. Среди толпы и Кукша. Люди поднимаются на цыпочки, толкаются, взгляды всех устремлены на главные врата. Наконец раздаются крики:
- Выходят, выходят! Вон они!
В церковных вратах появляются князья. Один из них небольшого роста, черноволосый, другой высокий и белокурый, по облику настоящий варяг. Шлемы князья держат в руках, но сразу по выходе из крытого притвора надевают на головы. На князьях синие корзна [Корзно - княжеский плащ, который накидывался поверх другой одежды и доспехов и застегивался на правом плече.] с малиновой подкладкой. Их сопровождает вереница воинов, все они тоже при выходе покрывают головы шлемами. Странно видеть воинов в шлемах, но без мечей, копий, щитов и прочего. Безоружный воин словно стрекоза, у которой оборваны крылья.
Кукша всматривается в лица князей, они кажутся ему знакомыми. А князья меж тем приближаются, вот они проходят рядом, и Кукша узнает в них Хаскульда и Тюра.
С этого мгновения Кукша теряет покой. Ведь Хаскульд и Тюр приплыли из Тавроскифии, а там его родина! Они княжат в Тавроскифии и, конечно, возвратятся туда же. Не посылает ли ему распятый бог возможность вернуться на родину за то, что он принял святое крещение?
Надо скорее повидаться с Хаскульдом и Тюром, они не век будут прохлаждаться в Царьграде. Однако Кукша не решается отправиться к ним в одиночку, ему неизвестно, что они думают о его исчезновении в Луне и о гибели Свавильда. На всякий случай он берет с собой друзей Ратшу и Догона не станут убивать троих царских гвардейцев.
Ратша и Догон тоже мечтают вернуться на родину, но византийские цари не любят отпускать наемников и чинят препятствия тем, кто хочет уехать. Обыкновенно варвары, состоящие на царской службе, до того привыкают к сладкой жизни в Царьграде, что забывают о родном доме. Накопив денег, они женятся и навек остаются среди греков. Однако Ратша ни о чем, кроме дома и Новгорода, думать и говорить не может, а Догон всегда думает и говорит то же, что и Ратша.
По дороге к Аскольду и Диру Ратша рассказывает:
- Вечером лягу спать, глаза закрою и мечтаю: течет Волхов наш полноводный, а на берегу байны рубленые стоят. И самая большая байна наша. И в ней дедо, тятя и дядья. Хлещут друг друга вениками без жалости, сыплют шутками-прибаутками. Я еще маленький, а туда же. Дедо выскакивает из байны и меня на руках выносит. А дело осеннее. Кидает он меня в студеную воду, как щенка, а я еще плавать не умею. Без мала утонул. Воды я тогда нахлебался - еле отходили. Зимой тоже хорошо. Дедо, бывало, учит меня в снегу крутиться, сам красный, что твоя малина спелая! А тут даже снегу путем не бывает. Да как же без снегу-то? Нешто возможно?
- Что правда, то правда, - откликается Догон, - без снегу никак невозможно.
- Мы, новгородские, не можем без снегу, - жалуется Ратша.
- Ясное дело, не можем, - вторит Догон.
И вот все трое сидят в княжеском шатре, разбитом на самом большом русском судне. Здесь же, кроме Хаскульда и Тюра, присутствуют еще несколько воинов, иные из них знакомы Кукше. В черной бороде Тюра появились серебряные нити, а Хаскульд как будто и не изменился, только весь его облик стал еще более властным. Гости и хозяева пьют греческое вино и беседуют.
Кукша рассказывает Хаскульду и Тюру, как он потерял Свавильда во время взятия Луны. Не найдя его, он решил вернуться на корабль и в лодке уснул, точно усталый берсерк. Его унесло в море, где он был подобран сарацинами. Сарацины дважды его продавали, и так он очутился в Царьграде.
Тюр в свою очередь рассказывает, что после разграбления Луны они с Хаскульдом пережили еще немало приключений, побывали во многих краях, а после вступили в дружину поморского конунга Рерика, которого позвали княжить те же племена, что прежде платили дань Орвару Стреле. Орвар Стрела хоть и был доблестным вождем, а плохо кончил - его данники возмутились против него, они перебили всю его дружину, а самого Орвара привязали к двум пригнутым деревьям и, отпустив деревья, разорвали пополам. Кукша помнит небось, как он ударил Орвара ножом? Хаскульд понял тогда этот знак судьбы, и они вовремя покинули ладожского конунга. После гибели Орвара Стрелы викинги, вспоминая Кукшу, называли его Вещим.
Рерик сперва княжил в Ладоге, а потом ему удалось осуществить то, о чем мечтал Орвар, - завладеть Новгородом. Хаскульд и Тюр отпросились у Рерика в поход на Царьград, а по дороге захватили Киев и стали в нем княжить. Там они собрали большое войско из новгородцев, варягов и полян, которые еще зовутся русью, и отправились в Царьград.
За время своих странствий Хаскульд и Тюр успели убедиться, что христианская и магометанская вера больше, чем языческая, способствует процветанию власти конунгов. Однако величие и могущество греческого царя затмевают все, что Хаскульд и Тюр видели до сих пор. Не мудрено, что они, сами ставшие конунгами, тоже решили принять христианство.
- Мы трое, - говорит Кукша, - хотим покинуть греческого царя. Согласны ли вы увезти нас тайно, если царь не захочет нас отпустить?
Хаскульд усмехается.
- Ты мог бы об этом и не спрашивать, - отвечает он. - Мы увезли тебя когда-то от конунга Харальда, увезем теперь и от царя Михаила. А эти люди, раз они твои друзья, всегда могут рассчитывать на нашу помощь.
Глава двадцать третья * ПРЕДЛОЖЕНИЕ АФАНАСИЯ
Патрокл передал Кукше, что Афанасий ищет его, чтобы поговорить о важном деле. Но Кукша боится встречи с Афанасием - как он посмотрит в глаза своему благодетелю, ведь он задумал бежать, и это после того, как его спасли от рабства и устроили на почетную службу, о которой можно только мечтать!
Кукша мучается от собственной неблагодарности, но сейчас он не в силах думать ни о чем, кроме приближающегося отплытия русов. Все свободное от службы время он проводит вне городских стен, на берегу, где лежат вытащенные из воды длинные корабли. Русы латают, конопатят, смолят свои суда, потрепанные бурей. Слышится стук деревянных молотков, плывет тревожный запах смолы.
Скоро Кукша покинет Царьград и отправится в Великую Скуфь, как иногда греки называют огромную страну, где затерялась и его родина. Нет сомнения, что сам великий христианский бог посылает Кукше счастливый случай за то, что он принял крещение. К тому же Кукша не жалел денег на свечи и на милостыню, моля господа помочь ему вернуться домой.
Нельзя не видеть благоволения господня и в том, что Кукша покидает Царьград богатым человеком - в бронзовом ларчике оказалось целое состояние. Жаль только, что попытка вернуть Афанасию деньги за выкуп была безуспешной. Афанасий не взял денег, сказав, будто Кукшу выкупил не он.
Среди русов немало новгородцев, Кукша помогает им чинить корабли. Проходящие мимо царьградские моряки или торговцы останавливаются и подолгу пялят глаза на человека со смоляным квачем в руках, которого по одежде можно принять за царского гвардейца
Вот из городских ворот появляется еще один любопытный и тоже направляется к Кукше. Зеваки надоели ему. К тому же человека, замыслившего побег, не могут не беспокоить лишние наблюдатели. Однако на этот раз идет не наблюдатель. Кукша узнает Афанасия, и у него сжимается сердце. Придется поведать Афанасию о своих намерениях, он не может его обманывать. Кукша услышит горькие заслуженные упреки, но ничего не поделаешь.
Афанасий подходит к Кукше, лицо его сияет.
- Вот где ты пропадаешь! - восклицает он. - А у меня к тебе важное дело. Я уезжаю с русскими князьями Аскольдом и Диром в Великую Скуфь. Не хочешь ли ты сопровождать меня в этом путешествии?
Кукша не верит своим ушам, и Афанасий повторяет.
- Патриарх Фотий, - говорит он, - посылает в Киев епископа Михаила и с ним двух проповедников, Кирилла и меня. Патриарх уже просил за тебя. Его царственность позволяет тебе оставить службу и сопровождать нас в Киев.
Тонкие кости Афанасия хрустят в объятиях Кукши. Сдавленным голосом Афанасий умоляет отпустить его, ибо если Кукша его задушит, то ему нечего и мечтать о возвращении на родину - дорога его будет не дальше плахи. Кукша отпускает Афанасия. Какое счастье, он поплывет на родину вместе с Афанасием! Но ему тут же приходит в голову мысль, которая омрачает его радость.
- Афанасий, - говорит он, - ты поплывешь в Киев, к киевским князьям, а ведь это еще не моя родина. Я поплыву дальше, на север. Я должен заранее предупредить тебя, что у киевских князей я не останусь.
- Я это знаю, - отвечает Афанасий, - я лишь хочу помочь тебе вернуться домой, а мне от тебя ничего не надо.
Кукше стыдно - он ждал упреков, а Афанасий только и думал, что о его благе.
- Как мне отблагодарить тебя, - говорит Кукша, - ты приютил меня, выкупил из рабства и теперь помогаешь вернуться домой!
- Благодари не меня, а Андрея. Ради него я приютил тебя. И это он, а не я выкупил тебя из рабства. Андрей просил меня хранить это в тайне, но я теперь могу раскрыть тебе ее - ведь ты навсегда покидаешь Царьград. Он выведал, что свечник Епифан купил тебя на невольничьем рынке за пять номисм. Он подсчитал, что, если просить милостыню, он сможет собрать тебе на выкуп примерно через полгода. Я хотел взять денег у своего отца - что для него пять номисм? Но Андрей мне запретил это делать. В течение полугода он собирал по оболу и каждый день приносил мне собранное, пока не накопилось достаточно. Мне было тяжко нести бремя твоей благодарности, и я счастлив, что могу наконец открыть тебе правду.
Кукша не может вымолвить ни слова, к горлу его подступают слезы. Откуда в этом мире, где кругом только и делают, что грабят, мучают и убивают друг друга, мог взяться такой человек, как Андрей? Кукша изо всех сил старается сдержать слезы, но слезы побеждают, они текут по щекам, щекочут в носу и капают на голубой хитон, который в этих местах сразу темнеет. Не дивно ли, что он не умел плакать, пока ему случалось испытывать только боль и страх, голод и холод, что плакать его научила безмерная человеческая доброта?
Афанасий с мягкой улыбкой, похожей на улыбку Андрея, молча глядит на Кукшу. Кукша, как маленький, вытирает глаза подолом гвардейского хитона.
- Афанасий, - говорит он, - я не хочу уезжать, не повидав на прощание Андрея. Ты ведь еще встретишься с ним до отплытия?
Афанасий утвердительно кивает.
- Попроси его, - продолжает Кукша, - прийти проститься со мной. Я хочу получить его благословение в дорогу.
Афанасий обещает уговорить Андрея, наверно, это возможно - ведь Андрей любит Кукшу и при каждой встрече справляется о нем.
Глава двадцать четвертая * ПОСЛЕДНЯЯ ВСТРЕЧА С АНДРЕЕМ
Кукша не идет, а летит по городу. Он знает, что он сделает! Он выкупит Антиоха из рабства! От радостного волнения Кукша не замечает прохожих, а они, завидев гвардейца, не то пьяного, не то повредившегося в уме, опасливо отходят в сторонку. Румяный вельможа в синей хламиде не хочет уступить дорогу какому-то пьяному варвару, хотя бы и состоящему на царской службе, и Кукша едва не сбивает его с ног. Вслед ему несутся проклятия, но Кукша не слышит их.
Сперва он выкупит Антиоха, а потом отдаст Андрею Блаженному ларчик, отнятый у Рябого. Там такое богатство, что Андрею больше не нужно будет вести нищенскую жизнь, страдать от голода и холода, терпеть побои и унижения. Андрей сможет купить себе дом, рабов, красивую одежду и жить припеваючи. Он сможет мыться хоть каждый день. И ему не нужно будет просить милостыню, чтобы сделать доброе дело.
Как давно Кукша здесь не был - с того самого дня, когда он ударил черпаком наемника Димитрия! Вот тот портик, где помещается свечная лавка, а вот и она сама. Проходя мимо отворенной двери лавки, Кукша заглядывает в нее и видит своего бывшего хозяина, сидящего за книгой. Епифан совсем не изменился, он все такой же высушенный и по-прежнему отодвигает читаемую книгу подальше от глаз. Странное чувство испытывает Кукша, видя человека, собственностью которого он был когда-то.
Из свечной мастерской несет знакомым смрадом. Кукша переступает порог, и в него вперяются три пары глаз. Он знает только одного из троих Димитрия. Кукша окидывает взглядом мастерскую - здесь все как было: те же котлы, корыта, подставки, батожки, те же циновки в углах, только рабы новые. Он ищет глазами Антиоха, хотя уже понимает, что его здесь нет. В мастерской должно быть два раба и наемник, и все они перед ним. Димитрий узнал Кукшу, он оробел и невольно попятился в глубину помещения.
- Где Антиох? - спрашивает Кукша,
- Антиох недавно умер, господин, - отвечает один из рабов.
Значит, Кукше здесь делать нечего, он поворачивается и уходит. Перед глазами у него кроткая щербатая улыбка Антиоха. Кукша слышит его голос: "Выронил черпак, ткнулся носом в пол и умер. И мы с тобой так умрем".
Ночью Кукша долго не может уснуть. Давно уже слышится похрапывание Ратши и ровное дыхание Догона, а к нему все не идет сон. Вихрем проносятся в его голове печальные мысли и воспоминания, перемешиваясь с мечтами и надеждами. Сожаление о том, что он не успел выкупить Антиоха, гасится предвкушением того, как он отдаст Андрею Блаженному ларчик с сокровищем. Ужас при мысли, что и он, Кукша, мог бы закончить свою жизнь у котла с растопленным салом, разрешается вздохом облегчения и всплеском радости: теперь ничто уже не помешает ему уехать! И среди всего этого снова и снова всплывает мечта о Домовичах. Вот он выходит из лодки на берег возле родной деревни, а люди, и среди них матушка и сестры, встречают его с удивлением и страхом, как выходца из страны мертвых. И долго приходится убеждать их, что за это время он так ни разу и не умер, хотя случаев умереть у него было много. Все дивятся его рассказам, и он становится первым человеком в Домовичах.
Под утро он засыпает, и ему снится сон. Будто стоит он в толпе народа, а рядом с ним Ратша, Догон и другие гвардейцы, и все с длинными копьями, и сам он тоже с копьем. Стоят они на склоне крутого холма, над ними большой деревянный крест, а на кресте тощий, как смерть, человек. Кукша догадывается, что это Иисус Христос, он много раз видел его распятым на иконах.
Руки и ноги распятого прибиты к кресту большими коваными гвоздями. По толпе проносится шум, Кукша улавливает слова: он уже умер, пора его снимать! Откуда-то появляется гвардейский начальник Патрокл, он велит Кукше и его товарищам снять распятого. Они приставляют к кресту лестницу, выдергивают клещами гвозди, и Кукша узнает в распятом Андрея Блаженного. Да, это Андрей Блаженный! Он уже умер, а Кукша так и не успел отдать ему ларчик!
Кукша начинает горько плакать и вдруг слышит голос Андрея:
"Я не умер. Это я для них умер, а для тебя я вечно буду жив. Где бы ты ни был, ты всегда узнаешь меня вот по этим знакам".
И Андрей показывает Кукше руки, пробитые гвоздями.
"Больно тебе?" - спрашивает Кукша.
"Уже нет", - отвечает Андрей.
Вокруг них ни души, они идут по пустынному, словно вымершему Царьграду. "Надо отдать ларчик!" - спохватывается Кукша. Андрей, улыбаясь, берет ларчик своими пробитыми руками и швыряет его. Кукша видит, как ларчик, становясь все меньше, летит над семью царьградскими холмами, над храмами, над стенами, отделяющими город от моря, и падает в синюю Пропонтиду. Кукша слышит далекий всплеск.
"Вот так", - говорит Андрей голосом Рябого, и перед Кукшей уже не Андрей, а Рябой.
Он спрашивает:
"Ну что, выгадал?"
И злорадно хохочет. Кукше почему-то страшно, он пытается убежать и не может, а Рябой тянет свои огромные заскорузлые лапы к его горлу. Кукша просыпается от собственного крика.
Никакого Рябого нет, рядом на своих ложах спокойно спят его друзья, один похрапывает, другой дышит легко и ровно, как младенец. В казарме мало-помалу светлеет, значит, уже рассвет. Сумрак еще гнездится по углам, но он редеет и тает на глазах.
Утром, при разводе на караул, Патрокл сообщает Кукше, что Афанасий ждет его вечером к себе домой, там Кукша застанет того, с кем хотел встретиться.
И вот Кукша в спальне Афанасия. Горит свеча. Андрей не пожелал сесть в кресло или на ложе - он, скрестив ноги, примостился в уголке на полу. Кукша вдруг оробел и не знает, с чего начать. Чтобы не стеснять его, догадливый Афанасий под каким-то предлогом выходит из комнаты. Кукша решается:
- Ты знаешь, мы с Афанасием завтра отплываем. Я тебя уже больше не увижу. Никто ко мне не был так добр, как ты. На прощание я хочу подарить тебе вот это.
Кукша извлекает из-под плаща бронзовый ларчик, украшенный виноградом и павлинами, и кладет его на пол перед Андреем. С усмешкой взглянув на ларчик, Андрей вопросительно смотрит на Кукшу. Но взгляды их не встречаются, Кукша, подавшись вперед, пристально глядит на руки Андрея, ему показалось, что на них следы от гвоздей.
Андрей, кивнув на ларчик, спрашивает:
- Что там? Золото?
- Да! - отвечает Кукша.
- Но зачем оно мне?
- Как - зачем? - говорит Кукша. - Ты не будешь больше голодать, а зимой мерзнуть, у тебя будет дом, рабы, хорошая одежда... Никто не посмеет тебя обидеть, потому что ты будешь как все...
- Чистое сердце! - вздыхает Андрей. - Если бы твое золото обладало хоть тысячной долей этой чистоты! Итак, ты принес его мне. А что ты с ним сделаешь, если я не возьму его?
- Не знаю, - растерянно говорит Кукша.
- Я хочу дать тебе добрый совет, - продолжает Андрей. - Скажи, последуешь ли ты моему совету?
Кукша кивает.
- Золото - идол алчных, - говорит Андрей, - на нем вся грязь мира. Завтра, когда твой корабль отойдет подальше от берега, брось этот ларчик в воду. Пусть он лежит на дне Пропонтиды, там достаточно глубоко, и он никогда не попадет больше в человеческие руки.
Глава двадцать пятая * ПРОЩАЙ, ЦАРЬГРАД!
Сам патриарх вышел провожать отплывающих. Он по очереди благословляет на трудное и опасное дело Михаила, Кирилла и Афанасия. Лицо его печально. Кто знает причину этой печали - жалеет ли он, что теряет милых его сердцу участников ученого кружка, тревожится ли за их судьбу а варварском краю, где они легко могут оказаться совершенно беззащитными? Корабли отчаливают от царьградского берега, и патриарх трижды осеняет их крестным знамением.
Епископ Михаил и проповедники плывут на головном, княжеском, судне. Князья, сами неприхотливые, как простыв воины, для епископа и его спутников велели устлать корму пестрыми коврами и на ковры накидать шелковых подушек, чтобы по возможности облегчить морское путешествие непривычным людям. Там, на корме, хранятся и заготовленные в Царьграде нарочито для них лучшие яства и питье. С честью везут Аскольд и Дир посланцев царьградской веры. Князья веселы, они не остались внакладе, несмотря на то, что пришлось вернуть часть награбленной добычи, - царь, их крестный отец, щедро одарил своих крестников.
Кукша вместе с Догоном и Ратшей плывет на корабле новгородцев. Ратша и Догон прячутся до поры среди мешков с припасами. На этом корабле, кроме Кукши, нет ни одного христианина. Новгородцы - народ упрямый, они не спешат менять дедовские обычаи.
Снова Кукша в море! Снова он слушает мерный скрип множества уключин и журчание воды вдоль корабля. Под скамейкой, на которой он сидит, покоится его деревянный, окованный медью сундучок. В сундучке имущество - кое-что из одежды, Евангелие на греческом языке и бронзовый ларчик. Кукша глядит, как удаляется каменистая береговая полоса и высокие стены Царьграда. Наконец, когда ему кажется, что отплыли достаточно далеко, он выдвигает из-под скамейки сундучок и открывает его.
Никто не обращает на Кукшу внимания - все глядят на удаляющийся Царьград. Кукша достает ларчик, рассеянно смотрит на павлина искусной работы, на гроздь винограда, полуприкрытую листьями. Он задумчиво поднимает крышку. Содержимое ларчика вспыхивает, словно он полон звезд небесных. Вот этот перстень с изумрудом или это тонкое запястье, усыпанное алмазами, стоят столько, сколько простому труженику не заработать и за десять жизней. Кукша захлопывает крышку, опускает ларчик за борт и разжимает пальцы. С негромким всплеском ларчик исчезает в прозрачных волнах Пропонтиды.
- Ты что-то уронил? - спрашивает Ратша.
- Заботу! - отвечает Кукша.
Да, теперь у Кукши нет никакой заботы, связывающей его с Царьградом. Он, как и все, спокойно глядит на великий, счастливый, царственный город, который уплывает все дальше и дальше. Все ниже и ниже опускаются встающие, словно из воды, приморские стены, зато все виднее город на семи холмах, все больше открывается взору золотых куполов и беломраморных дворцов, утопающих в пышной зелени. По склонам холмов лепятся, как пчелиные соты, бесчисленные дома. Город подернут голубоватой целомудренной дымкой, и, глядя отсюда, издалека, трудно поверить, что там гнездится столько грязи, горя и нищеты.
Мало-помалу дымка густеет, Царьград растворяется в ней и сам на глазах превращается в голубой дым, становится небом.
Мерные взмахи множества весел, воронки на воде от лопастей, мерные рывки корабля вперед. Журчит вода вдоль корабельных стенок, за кормой кипит пенистый след, он тянется сзади, покуда на него не наступает следующий корабль.
Сейчас послам полагалось бы упасть ниц перед наместником бога на земле, и толмач свистящим шепотом умоляет их об этом, но, может быть, чересчур нов и непривычен для северных дикарей такой обычай или слишком уж оглушило их великолепие греческого царя и убранство залы, особенно механические львы и птицы, только русы, словно не слыша толмача, по-прежнему стоят в оцепенении, круглыми от изумления глазами разглядывая рычащих львов и поющих птиц. А бледный юноша безучастно сидит на престоле и смотрит куда-то поверх голов этих грубых варваров.
Вдруг русы видят, что царский престол поплыл ввысь. Теперь их внимание приковано к царю. Послы, разинув рты, поднимают головы вслед за улетающим на небо властелином великой империи. Наконец толмачу удается уговорить русов, они опускаются на колени и касаются лбами пола. Толмач возглашает, что его царственность повелитель ромеев изъявляет милостивое согласие выслушать послов.
Послы сообщают, что русские князья Аскольд и Дир, прозревшие от своих языческих заблуждений, желают принять святое крещение и просят царя быть их крестным отцом.
В продолжение этого разговора царь на своем престоле парит под сводами потолка. Послы не видят, чтобы у него хоть раз зашевелились губы, однако толмач говорит, что государь растроган просьбой и готов выполнить ее. Русским князьям разрешается войти в город в сопровождении свиты, состоящей не более чем из пятидесяти человек и без оружия. Русам оказана высочайшая честь - государь соглашается быть крестным отцом князей, а крестить их будет сам царьградский патриарх. Прочих русов, которые пожелают принять святое крещение, окрестят в церквах за пределами города.
Глава двадцать вторая * АСКОЛЬД И ДИР
Возле святой Софии толпятся любопытные, пришедшие поглядеть на новокрещеных варварских князей Аскольда и Дира. Среди толпы и Кукша. Люди поднимаются на цыпочки, толкаются, взгляды всех устремлены на главные врата. Наконец раздаются крики:
- Выходят, выходят! Вон они!
В церковных вратах появляются князья. Один из них небольшого роста, черноволосый, другой высокий и белокурый, по облику настоящий варяг. Шлемы князья держат в руках, но сразу по выходе из крытого притвора надевают на головы. На князьях синие корзна [Корзно - княжеский плащ, который накидывался поверх другой одежды и доспехов и застегивался на правом плече.] с малиновой подкладкой. Их сопровождает вереница воинов, все они тоже при выходе покрывают головы шлемами. Странно видеть воинов в шлемах, но без мечей, копий, щитов и прочего. Безоружный воин словно стрекоза, у которой оборваны крылья.
Кукша всматривается в лица князей, они кажутся ему знакомыми. А князья меж тем приближаются, вот они проходят рядом, и Кукша узнает в них Хаскульда и Тюра.
С этого мгновения Кукша теряет покой. Ведь Хаскульд и Тюр приплыли из Тавроскифии, а там его родина! Они княжат в Тавроскифии и, конечно, возвратятся туда же. Не посылает ли ему распятый бог возможность вернуться на родину за то, что он принял святое крещение?
Надо скорее повидаться с Хаскульдом и Тюром, они не век будут прохлаждаться в Царьграде. Однако Кукша не решается отправиться к ним в одиночку, ему неизвестно, что они думают о его исчезновении в Луне и о гибели Свавильда. На всякий случай он берет с собой друзей Ратшу и Догона не станут убивать троих царских гвардейцев.
Ратша и Догон тоже мечтают вернуться на родину, но византийские цари не любят отпускать наемников и чинят препятствия тем, кто хочет уехать. Обыкновенно варвары, состоящие на царской службе, до того привыкают к сладкой жизни в Царьграде, что забывают о родном доме. Накопив денег, они женятся и навек остаются среди греков. Однако Ратша ни о чем, кроме дома и Новгорода, думать и говорить не может, а Догон всегда думает и говорит то же, что и Ратша.
По дороге к Аскольду и Диру Ратша рассказывает:
- Вечером лягу спать, глаза закрою и мечтаю: течет Волхов наш полноводный, а на берегу байны рубленые стоят. И самая большая байна наша. И в ней дедо, тятя и дядья. Хлещут друг друга вениками без жалости, сыплют шутками-прибаутками. Я еще маленький, а туда же. Дедо выскакивает из байны и меня на руках выносит. А дело осеннее. Кидает он меня в студеную воду, как щенка, а я еще плавать не умею. Без мала утонул. Воды я тогда нахлебался - еле отходили. Зимой тоже хорошо. Дедо, бывало, учит меня в снегу крутиться, сам красный, что твоя малина спелая! А тут даже снегу путем не бывает. Да как же без снегу-то? Нешто возможно?
- Что правда, то правда, - откликается Догон, - без снегу никак невозможно.
- Мы, новгородские, не можем без снегу, - жалуется Ратша.
- Ясное дело, не можем, - вторит Догон.
И вот все трое сидят в княжеском шатре, разбитом на самом большом русском судне. Здесь же, кроме Хаскульда и Тюра, присутствуют еще несколько воинов, иные из них знакомы Кукше. В черной бороде Тюра появились серебряные нити, а Хаскульд как будто и не изменился, только весь его облик стал еще более властным. Гости и хозяева пьют греческое вино и беседуют.
Кукша рассказывает Хаскульду и Тюру, как он потерял Свавильда во время взятия Луны. Не найдя его, он решил вернуться на корабль и в лодке уснул, точно усталый берсерк. Его унесло в море, где он был подобран сарацинами. Сарацины дважды его продавали, и так он очутился в Царьграде.
Тюр в свою очередь рассказывает, что после разграбления Луны они с Хаскульдом пережили еще немало приключений, побывали во многих краях, а после вступили в дружину поморского конунга Рерика, которого позвали княжить те же племена, что прежде платили дань Орвару Стреле. Орвар Стрела хоть и был доблестным вождем, а плохо кончил - его данники возмутились против него, они перебили всю его дружину, а самого Орвара привязали к двум пригнутым деревьям и, отпустив деревья, разорвали пополам. Кукша помнит небось, как он ударил Орвара ножом? Хаскульд понял тогда этот знак судьбы, и они вовремя покинули ладожского конунга. После гибели Орвара Стрелы викинги, вспоминая Кукшу, называли его Вещим.
Рерик сперва княжил в Ладоге, а потом ему удалось осуществить то, о чем мечтал Орвар, - завладеть Новгородом. Хаскульд и Тюр отпросились у Рерика в поход на Царьград, а по дороге захватили Киев и стали в нем княжить. Там они собрали большое войско из новгородцев, варягов и полян, которые еще зовутся русью, и отправились в Царьград.
За время своих странствий Хаскульд и Тюр успели убедиться, что христианская и магометанская вера больше, чем языческая, способствует процветанию власти конунгов. Однако величие и могущество греческого царя затмевают все, что Хаскульд и Тюр видели до сих пор. Не мудрено, что они, сами ставшие конунгами, тоже решили принять христианство.
- Мы трое, - говорит Кукша, - хотим покинуть греческого царя. Согласны ли вы увезти нас тайно, если царь не захочет нас отпустить?
Хаскульд усмехается.
- Ты мог бы об этом и не спрашивать, - отвечает он. - Мы увезли тебя когда-то от конунга Харальда, увезем теперь и от царя Михаила. А эти люди, раз они твои друзья, всегда могут рассчитывать на нашу помощь.
Глава двадцать третья * ПРЕДЛОЖЕНИЕ АФАНАСИЯ
Патрокл передал Кукше, что Афанасий ищет его, чтобы поговорить о важном деле. Но Кукша боится встречи с Афанасием - как он посмотрит в глаза своему благодетелю, ведь он задумал бежать, и это после того, как его спасли от рабства и устроили на почетную службу, о которой можно только мечтать!
Кукша мучается от собственной неблагодарности, но сейчас он не в силах думать ни о чем, кроме приближающегося отплытия русов. Все свободное от службы время он проводит вне городских стен, на берегу, где лежат вытащенные из воды длинные корабли. Русы латают, конопатят, смолят свои суда, потрепанные бурей. Слышится стук деревянных молотков, плывет тревожный запах смолы.
Скоро Кукша покинет Царьград и отправится в Великую Скуфь, как иногда греки называют огромную страну, где затерялась и его родина. Нет сомнения, что сам великий христианский бог посылает Кукше счастливый случай за то, что он принял крещение. К тому же Кукша не жалел денег на свечи и на милостыню, моля господа помочь ему вернуться домой.
Нельзя не видеть благоволения господня и в том, что Кукша покидает Царьград богатым человеком - в бронзовом ларчике оказалось целое состояние. Жаль только, что попытка вернуть Афанасию деньги за выкуп была безуспешной. Афанасий не взял денег, сказав, будто Кукшу выкупил не он.
Среди русов немало новгородцев, Кукша помогает им чинить корабли. Проходящие мимо царьградские моряки или торговцы останавливаются и подолгу пялят глаза на человека со смоляным квачем в руках, которого по одежде можно принять за царского гвардейца
Вот из городских ворот появляется еще один любопытный и тоже направляется к Кукше. Зеваки надоели ему. К тому же человека, замыслившего побег, не могут не беспокоить лишние наблюдатели. Однако на этот раз идет не наблюдатель. Кукша узнает Афанасия, и у него сжимается сердце. Придется поведать Афанасию о своих намерениях, он не может его обманывать. Кукша услышит горькие заслуженные упреки, но ничего не поделаешь.
Афанасий подходит к Кукше, лицо его сияет.
- Вот где ты пропадаешь! - восклицает он. - А у меня к тебе важное дело. Я уезжаю с русскими князьями Аскольдом и Диром в Великую Скуфь. Не хочешь ли ты сопровождать меня в этом путешествии?
Кукша не верит своим ушам, и Афанасий повторяет.
- Патриарх Фотий, - говорит он, - посылает в Киев епископа Михаила и с ним двух проповедников, Кирилла и меня. Патриарх уже просил за тебя. Его царственность позволяет тебе оставить службу и сопровождать нас в Киев.
Тонкие кости Афанасия хрустят в объятиях Кукши. Сдавленным голосом Афанасий умоляет отпустить его, ибо если Кукша его задушит, то ему нечего и мечтать о возвращении на родину - дорога его будет не дальше плахи. Кукша отпускает Афанасия. Какое счастье, он поплывет на родину вместе с Афанасием! Но ему тут же приходит в голову мысль, которая омрачает его радость.
- Афанасий, - говорит он, - ты поплывешь в Киев, к киевским князьям, а ведь это еще не моя родина. Я поплыву дальше, на север. Я должен заранее предупредить тебя, что у киевских князей я не останусь.
- Я это знаю, - отвечает Афанасий, - я лишь хочу помочь тебе вернуться домой, а мне от тебя ничего не надо.
Кукше стыдно - он ждал упреков, а Афанасий только и думал, что о его благе.
- Как мне отблагодарить тебя, - говорит Кукша, - ты приютил меня, выкупил из рабства и теперь помогаешь вернуться домой!
- Благодари не меня, а Андрея. Ради него я приютил тебя. И это он, а не я выкупил тебя из рабства. Андрей просил меня хранить это в тайне, но я теперь могу раскрыть тебе ее - ведь ты навсегда покидаешь Царьград. Он выведал, что свечник Епифан купил тебя на невольничьем рынке за пять номисм. Он подсчитал, что, если просить милостыню, он сможет собрать тебе на выкуп примерно через полгода. Я хотел взять денег у своего отца - что для него пять номисм? Но Андрей мне запретил это делать. В течение полугода он собирал по оболу и каждый день приносил мне собранное, пока не накопилось достаточно. Мне было тяжко нести бремя твоей благодарности, и я счастлив, что могу наконец открыть тебе правду.
Кукша не может вымолвить ни слова, к горлу его подступают слезы. Откуда в этом мире, где кругом только и делают, что грабят, мучают и убивают друг друга, мог взяться такой человек, как Андрей? Кукша изо всех сил старается сдержать слезы, но слезы побеждают, они текут по щекам, щекочут в носу и капают на голубой хитон, который в этих местах сразу темнеет. Не дивно ли, что он не умел плакать, пока ему случалось испытывать только боль и страх, голод и холод, что плакать его научила безмерная человеческая доброта?
Афанасий с мягкой улыбкой, похожей на улыбку Андрея, молча глядит на Кукшу. Кукша, как маленький, вытирает глаза подолом гвардейского хитона.
- Афанасий, - говорит он, - я не хочу уезжать, не повидав на прощание Андрея. Ты ведь еще встретишься с ним до отплытия?
Афанасий утвердительно кивает.
- Попроси его, - продолжает Кукша, - прийти проститься со мной. Я хочу получить его благословение в дорогу.
Афанасий обещает уговорить Андрея, наверно, это возможно - ведь Андрей любит Кукшу и при каждой встрече справляется о нем.
Глава двадцать четвертая * ПОСЛЕДНЯЯ ВСТРЕЧА С АНДРЕЕМ
Кукша не идет, а летит по городу. Он знает, что он сделает! Он выкупит Антиоха из рабства! От радостного волнения Кукша не замечает прохожих, а они, завидев гвардейца, не то пьяного, не то повредившегося в уме, опасливо отходят в сторонку. Румяный вельможа в синей хламиде не хочет уступить дорогу какому-то пьяному варвару, хотя бы и состоящему на царской службе, и Кукша едва не сбивает его с ног. Вслед ему несутся проклятия, но Кукша не слышит их.
Сперва он выкупит Антиоха, а потом отдаст Андрею Блаженному ларчик, отнятый у Рябого. Там такое богатство, что Андрею больше не нужно будет вести нищенскую жизнь, страдать от голода и холода, терпеть побои и унижения. Андрей сможет купить себе дом, рабов, красивую одежду и жить припеваючи. Он сможет мыться хоть каждый день. И ему не нужно будет просить милостыню, чтобы сделать доброе дело.
Как давно Кукша здесь не был - с того самого дня, когда он ударил черпаком наемника Димитрия! Вот тот портик, где помещается свечная лавка, а вот и она сама. Проходя мимо отворенной двери лавки, Кукша заглядывает в нее и видит своего бывшего хозяина, сидящего за книгой. Епифан совсем не изменился, он все такой же высушенный и по-прежнему отодвигает читаемую книгу подальше от глаз. Странное чувство испытывает Кукша, видя человека, собственностью которого он был когда-то.
Из свечной мастерской несет знакомым смрадом. Кукша переступает порог, и в него вперяются три пары глаз. Он знает только одного из троих Димитрия. Кукша окидывает взглядом мастерскую - здесь все как было: те же котлы, корыта, подставки, батожки, те же циновки в углах, только рабы новые. Он ищет глазами Антиоха, хотя уже понимает, что его здесь нет. В мастерской должно быть два раба и наемник, и все они перед ним. Димитрий узнал Кукшу, он оробел и невольно попятился в глубину помещения.
- Где Антиох? - спрашивает Кукша,
- Антиох недавно умер, господин, - отвечает один из рабов.
Значит, Кукше здесь делать нечего, он поворачивается и уходит. Перед глазами у него кроткая щербатая улыбка Антиоха. Кукша слышит его голос: "Выронил черпак, ткнулся носом в пол и умер. И мы с тобой так умрем".
Ночью Кукша долго не может уснуть. Давно уже слышится похрапывание Ратши и ровное дыхание Догона, а к нему все не идет сон. Вихрем проносятся в его голове печальные мысли и воспоминания, перемешиваясь с мечтами и надеждами. Сожаление о том, что он не успел выкупить Антиоха, гасится предвкушением того, как он отдаст Андрею Блаженному ларчик с сокровищем. Ужас при мысли, что и он, Кукша, мог бы закончить свою жизнь у котла с растопленным салом, разрешается вздохом облегчения и всплеском радости: теперь ничто уже не помешает ему уехать! И среди всего этого снова и снова всплывает мечта о Домовичах. Вот он выходит из лодки на берег возле родной деревни, а люди, и среди них матушка и сестры, встречают его с удивлением и страхом, как выходца из страны мертвых. И долго приходится убеждать их, что за это время он так ни разу и не умер, хотя случаев умереть у него было много. Все дивятся его рассказам, и он становится первым человеком в Домовичах.
Под утро он засыпает, и ему снится сон. Будто стоит он в толпе народа, а рядом с ним Ратша, Догон и другие гвардейцы, и все с длинными копьями, и сам он тоже с копьем. Стоят они на склоне крутого холма, над ними большой деревянный крест, а на кресте тощий, как смерть, человек. Кукша догадывается, что это Иисус Христос, он много раз видел его распятым на иконах.
Руки и ноги распятого прибиты к кресту большими коваными гвоздями. По толпе проносится шум, Кукша улавливает слова: он уже умер, пора его снимать! Откуда-то появляется гвардейский начальник Патрокл, он велит Кукше и его товарищам снять распятого. Они приставляют к кресту лестницу, выдергивают клещами гвозди, и Кукша узнает в распятом Андрея Блаженного. Да, это Андрей Блаженный! Он уже умер, а Кукша так и не успел отдать ему ларчик!
Кукша начинает горько плакать и вдруг слышит голос Андрея:
"Я не умер. Это я для них умер, а для тебя я вечно буду жив. Где бы ты ни был, ты всегда узнаешь меня вот по этим знакам".
И Андрей показывает Кукше руки, пробитые гвоздями.
"Больно тебе?" - спрашивает Кукша.
"Уже нет", - отвечает Андрей.
Вокруг них ни души, они идут по пустынному, словно вымершему Царьграду. "Надо отдать ларчик!" - спохватывается Кукша. Андрей, улыбаясь, берет ларчик своими пробитыми руками и швыряет его. Кукша видит, как ларчик, становясь все меньше, летит над семью царьградскими холмами, над храмами, над стенами, отделяющими город от моря, и падает в синюю Пропонтиду. Кукша слышит далекий всплеск.
"Вот так", - говорит Андрей голосом Рябого, и перед Кукшей уже не Андрей, а Рябой.
Он спрашивает:
"Ну что, выгадал?"
И злорадно хохочет. Кукше почему-то страшно, он пытается убежать и не может, а Рябой тянет свои огромные заскорузлые лапы к его горлу. Кукша просыпается от собственного крика.
Никакого Рябого нет, рядом на своих ложах спокойно спят его друзья, один похрапывает, другой дышит легко и ровно, как младенец. В казарме мало-помалу светлеет, значит, уже рассвет. Сумрак еще гнездится по углам, но он редеет и тает на глазах.
Утром, при разводе на караул, Патрокл сообщает Кукше, что Афанасий ждет его вечером к себе домой, там Кукша застанет того, с кем хотел встретиться.
И вот Кукша в спальне Афанасия. Горит свеча. Андрей не пожелал сесть в кресло или на ложе - он, скрестив ноги, примостился в уголке на полу. Кукша вдруг оробел и не знает, с чего начать. Чтобы не стеснять его, догадливый Афанасий под каким-то предлогом выходит из комнаты. Кукша решается:
- Ты знаешь, мы с Афанасием завтра отплываем. Я тебя уже больше не увижу. Никто ко мне не был так добр, как ты. На прощание я хочу подарить тебе вот это.
Кукша извлекает из-под плаща бронзовый ларчик, украшенный виноградом и павлинами, и кладет его на пол перед Андреем. С усмешкой взглянув на ларчик, Андрей вопросительно смотрит на Кукшу. Но взгляды их не встречаются, Кукша, подавшись вперед, пристально глядит на руки Андрея, ему показалось, что на них следы от гвоздей.
Андрей, кивнув на ларчик, спрашивает:
- Что там? Золото?
- Да! - отвечает Кукша.
- Но зачем оно мне?
- Как - зачем? - говорит Кукша. - Ты не будешь больше голодать, а зимой мерзнуть, у тебя будет дом, рабы, хорошая одежда... Никто не посмеет тебя обидеть, потому что ты будешь как все...
- Чистое сердце! - вздыхает Андрей. - Если бы твое золото обладало хоть тысячной долей этой чистоты! Итак, ты принес его мне. А что ты с ним сделаешь, если я не возьму его?
- Не знаю, - растерянно говорит Кукша.
- Я хочу дать тебе добрый совет, - продолжает Андрей. - Скажи, последуешь ли ты моему совету?
Кукша кивает.
- Золото - идол алчных, - говорит Андрей, - на нем вся грязь мира. Завтра, когда твой корабль отойдет подальше от берега, брось этот ларчик в воду. Пусть он лежит на дне Пропонтиды, там достаточно глубоко, и он никогда не попадет больше в человеческие руки.
Глава двадцать пятая * ПРОЩАЙ, ЦАРЬГРАД!
Сам патриарх вышел провожать отплывающих. Он по очереди благословляет на трудное и опасное дело Михаила, Кирилла и Афанасия. Лицо его печально. Кто знает причину этой печали - жалеет ли он, что теряет милых его сердцу участников ученого кружка, тревожится ли за их судьбу а варварском краю, где они легко могут оказаться совершенно беззащитными? Корабли отчаливают от царьградского берега, и патриарх трижды осеняет их крестным знамением.
Епископ Михаил и проповедники плывут на головном, княжеском, судне. Князья, сами неприхотливые, как простыв воины, для епископа и его спутников велели устлать корму пестрыми коврами и на ковры накидать шелковых подушек, чтобы по возможности облегчить морское путешествие непривычным людям. Там, на корме, хранятся и заготовленные в Царьграде нарочито для них лучшие яства и питье. С честью везут Аскольд и Дир посланцев царьградской веры. Князья веселы, они не остались внакладе, несмотря на то, что пришлось вернуть часть награбленной добычи, - царь, их крестный отец, щедро одарил своих крестников.
Кукша вместе с Догоном и Ратшей плывет на корабле новгородцев. Ратша и Догон прячутся до поры среди мешков с припасами. На этом корабле, кроме Кукши, нет ни одного христианина. Новгородцы - народ упрямый, они не спешат менять дедовские обычаи.
Снова Кукша в море! Снова он слушает мерный скрип множества уключин и журчание воды вдоль корабля. Под скамейкой, на которой он сидит, покоится его деревянный, окованный медью сундучок. В сундучке имущество - кое-что из одежды, Евангелие на греческом языке и бронзовый ларчик. Кукша глядит, как удаляется каменистая береговая полоса и высокие стены Царьграда. Наконец, когда ему кажется, что отплыли достаточно далеко, он выдвигает из-под скамейки сундучок и открывает его.
Никто не обращает на Кукшу внимания - все глядят на удаляющийся Царьград. Кукша достает ларчик, рассеянно смотрит на павлина искусной работы, на гроздь винограда, полуприкрытую листьями. Он задумчиво поднимает крышку. Содержимое ларчика вспыхивает, словно он полон звезд небесных. Вот этот перстень с изумрудом или это тонкое запястье, усыпанное алмазами, стоят столько, сколько простому труженику не заработать и за десять жизней. Кукша захлопывает крышку, опускает ларчик за борт и разжимает пальцы. С негромким всплеском ларчик исчезает в прозрачных волнах Пропонтиды.
- Ты что-то уронил? - спрашивает Ратша.
- Заботу! - отвечает Кукша.
Да, теперь у Кукши нет никакой заботы, связывающей его с Царьградом. Он, как и все, спокойно глядит на великий, счастливый, царственный город, который уплывает все дальше и дальше. Все ниже и ниже опускаются встающие, словно из воды, приморские стены, зато все виднее город на семи холмах, все больше открывается взору золотых куполов и беломраморных дворцов, утопающих в пышной зелени. По склонам холмов лепятся, как пчелиные соты, бесчисленные дома. Город подернут голубоватой целомудренной дымкой, и, глядя отсюда, издалека, трудно поверить, что там гнездится столько грязи, горя и нищеты.
Мало-помалу дымка густеет, Царьград растворяется в ней и сам на глазах превращается в голубой дым, становится небом.
Мерные взмахи множества весел, воронки на воде от лопастей, мерные рывки корабля вперед. Журчит вода вдоль корабельных стенок, за кормой кипит пенистый след, он тянется сзади, покуда на него не наступает следующий корабль.