Добрался я до кормы, ухватился за якорный канат и спустился в воду. Вода студеная, сразу-то даже вздохнуть не могу, будто черствым куском подавился. Разжал я пальцы, и подхватило меня течение.
   Вылезаю из воды, гляжу: далеко вверх по реке остатки варяжского костра мерцают, изрядно отнесло меня. Оно и лучше, к деревне ближе.
   Припустил я бегом вдоль берега. Чтоб с пути не сбиться, на прибрежную воду смотрю, в ней звезды небесные струятся-переливаются.
   Вот и деревня - крыши на звездном небе чернеют. Вышел на дорогу. Она за день нагрелась, еще остыть не успела. Чувствую ногами тележную колею, навоз и следы от конских копыт. Вижу впереди огонек, это та добрая женщина зажгла его перед волоковым оконцем, чтобы мне в потемках не плутать, ища ее избу.
   Не успел я постучать, дверь отворяется, на пороге она сама. Обнимает, как родного сына, шепчет:
   - Мокрый, бедняга, продрог!
   Глава двадцать первая * ДОМОВОЙ
   В избе тепло, пахнет квашней. Задвигает хозяйка заслонкой оконце, перед которым лучина горит, дает мне переодеться.
   - Теперь пойдем, - говорит, - отведу тебя в надежное место.
   Мне уходить неохота, хорошо у нее в избе, как дома у матушки, ребятишки по лавкам спят, и меня в сон начало клонить. Однако встаю и иду следом за ней прочь из избы.
   Берет она меня за руку и куда-то ведет. Глаза к темноте попривыкли, вижу: идем полем, различаю лес впереди. К лесу она меня и ведет.
   В лесу уже вовсе ничего не видать. Она дорогу знает, а я за ней как слепой иду. Шли мы, шли, наконец, остановились перед хижиной. Велит она мне нагнуться. Становимся мы с Ней на колени, проползаем в низенькую дверь. В хижине про сторно, посреди пола очаг, красные глазки в золе тлеют. У стены стоят идолы, один большой, другие поменьше. Это чудское капище. Женщина говорит:
   - Здесь тебя не найдут.
   Кидает она на угли бересту, раздувает огонь, приносит сухих дров. Хорошо стало, пламя над дровами приплясывает, дым к крыше, к волоковому отверстию поднимается. Светло, тепло. Приносит она охапку сена.
   - Вот, - говорит, - тебе постель. Живи здесь, пока варяги не уплывут своей дорогой. А там видно будет. Еды здесь достаточно, боги всегда готовы поделиться с людьми, попавшими в беду.
   Гляжу: возле идолов хлеб, рыба, мясо положены, деревянные чашки с кислым молоком стоят.
   Женщина ушла, а я на сено лег. Идолы на меня уставились, страшновато мне, одно я себе твержу: наверно, добрые они, иначе женщина не привела бы меня сюда.
   Лежу, гляжу на идолов, боязнь мало-помалу прошла, уютно. Проваливаюсь я куда-то, а на сердце сладко, весело.
   Очнулся я в родной избе. Никого в ней нет. Посреди избы светец стоит, в нем лучина горит. И лучина эта не простая - горит она и не сгорает.
   Зову матушку, сестер - никто не откликается. И вдруг вместо них невесть откуда является витязь. Усищи вот такие, шлем как жар горит, у пояса меч. Гляжу, а это Домовой, предок нашего рода. Я его сразу узнал, хоть и не видел никогда.
   Взглянул он на меня грозным взглядом - оторопь меня взяла. Говорит он громовым голосом:
   "Ты хочешь вернуться домой, а сам еще не отомстил за кровь матери!"
   Откуда-то взялись матушка и сестры, стоят у стены, как идолы чудские, кивают речи Домового. Хочу что-то сказать в свое оправдание и ни слова не могу вымолвить.
   А Домовой пошел к двери. У порога остановился, вынул меч из ножен и поставил его возле косяка. И сияет тот меч, что солнечный луч.
   "Вот тебе меч. Убьешь обидчика - вернешься домой".
   Матушка и сестры опять кивают. Гляжу: где же Домовой? Дверь вроде не отворялась, а Домовой пропал, будто его и не было. Матушки и сестер тоже не видать - вместо них у стены стоят недвижные чудские идолы. И меча нет падает сквозь щель солнечный луч.
   Глава двадцать вторая * ВОЗВРАЩЕНИЕ К ВАРЯГАМ
   Вылез я наружу - солнце уже высоко. И напал на меня страх: вдруг варяги уже уплыли? Огляделся я: капище, в котором я ночевал, посреди лесной поляны стоит, от двери тропка в лес убегает.
   Припустился я по ней. Кругом сосны огромные, толстые, вьется тропка между ними, через корни перепрыгивает. Бегу я и думаю: если варяги уплыли, мне конец. Зачем жить, коли отомстить за кровь рода я уже не могу, а вернуться домой не смею? И так мне захотелось увидеть варягов, словно нет для меня на свете людей дороже!
   Как я буду мстить, я и не думал тогда. Бегу и одно твержу: только бы не уплыли, только бы не уплыли! В лесу сумрачно, лишь иногда сверкнет солнечный луч, как меч, что Домовой мне оставил. Не знаю, может, это и был меч.
   Наконец лес кончается, тропка ведет полем в деревню. Я деревней бежать не хочу, вдруг встречу там эту добрую женщину? Что я ей скажу? Да и нельзя мне сейчас задерживаться. Бегу в обход деревни.
   Вижу: над варяжской стоянкой дым поднимается. Обнадежил он меня немного, может, думаю, не уплыли еще! Выбегаю на берег, на косогор, смотрю: пусто, лишь костер догорает. Глянул на реку, тоже пусто.
   Упал я ничком на траву и лежу. Ни о чем не думаю, будто у меня и дел никаких нет. Лежу себе, и все. Долго лежал. Потом встал, спустился к воде, поплелся по берегу.
   Иду и камешки ногой в воду кидаю. Ухвачу пальцами и кину, ухвачу и кину. И слушаю, как они булькают. Стали мне лодки попадаться, вытащенные на песок И словно проснулся я. Столкнул один челнок в воду и давай грести!
   Знаю, конечно, что догонять в долбленой лодочке добрый варяжский корабль дело пустое, однако гребу что есть мочи. А что мне еще делать? Гребу и думаю: буду плыть, пока не найду варягов или не погибну в чужом краю.
   И вот чудо: недолго мне и плыть-то пришлось! Миновал я деревню, проплыл еще немного, глядь: стоит в луке "Дракон", а варяги мои на берегу у костра сидят, обед стряпают. Обрадовался я и варяги тоже. Накормили они меня, и поплыли мы дальше опять вместе.
   Покуда плыли морем сюда к вам, судьба не послала мне случая убить Свавильда, а может, все дело в том, что у меня не было настоящего оружия. Ныне же у меня есть меч, и я убью Свавильда, когда буду с варягами в походе.
   Ну вот, все я тебе рассказал, ничего не утаил.
   Теперь Харальд знает, что нешуточное дело обязывает Кукшу отправиться в поход с викингами. Ему нечего возразить, более того, он должен помочь Кукше в его деле, только еще не знает, как к этому подступиться, но он непременно что-нибудь придумает!
   Глава двадцать третья * ЗАМЫСЕЛ ХАРАЛЬДА
   Хороший меч у Кукши: ударишь на лету подброшенную тряпку - тряпка пополам. От души, видно, пожаловал его Кукше старый конунг. Когда никто не видит, Кукша вынимает меч из ножен и подолгу любуется им. Или начинает размахивать, воображая, будто рубит Свавильда.
   Кукша вспоминает меч, который Домовой оставил ему у порога чудского капища и который превратился в солнечный луч. Может быть, это тот же самый меч?
   Теперь Харальд и Кукша рубят прутья каждый своим мечом. Спору нет, хороший меч у Харальда, но чужой меч или собственный - тут нет никакого сравнения. Свой словно и блестит ярче, и свистит веселее, и в руке сидит крепче.
   Судьба вручила Кукше оружие для того, чтобы он мог отомстить, дело только за удобным случаем. Однако, пока он гость конунга, об убийстве Свавильда не может быть и речи, ведь Свавильд тоже гость. Кто из смертных решится попрать закон гостеприимства?
   Однажды Харальд говорит Кукше:
   - Я придумал. Тебе незачем весной уплывать с викингами. Мы разделаемся со Свавильдом здесь.
   Кукша вопросительно смотрит на Харальда.
   - Мы его отравим, - говорит Харальд.
   - Как отравим? - изумленно восклицает Кукша.
   - Очень просто. Дадим яду в питье. Тут неподалеку в лесу живет одна колдунья, финка, она и лечит, и ворожит, и варит всякие ядовитые зелья - из трав, из кореньев, из жаб, из змей - изо всего. Колдунья даст мне самый страшный яд, если я попрошу.
   Однажды еще в младенчестве Кукша видел, как на лугу возле Домовичей подыхала корова. Изо рта у нее ручьем бежала слюна, и она часто-часто дышала. Потом у нее начались судороги, а немного погодя она вытянула ноги и затихла. Взрослые говорили, что корова наелась ядовитого веху, которого много растет на соседнем болотце.
   - Не надо травить, - растерянно просит Кукша.
   - Почему не надо? - говорит Харальд. - Сам же сказал, что должен отомстить. А мы теперь побратимы: твоя обида - моя обида, твоя месть - моя месть. Хорош я буду, если не помогу тебе в таком деле.
   - Его надо... убить мечом, - говорит Кукша. - Кровь за кровь...
   Ему не по себе, он никогда не слыхал, чтобы кто-нибудь из Домовичей кого-нибудь отравил. Да и Домовой говорил о мече, а не об отраве.
   - Кто же спорит! - восклицает Харальд. - Конечно, убить мечом было бы лучше! Но как это сделать? Вызвать Свавильда на поединок? Свавильд берсерк, а берсерки, как известно, в бою неуязвимы. Напасть неожиданно или прикончить сонного? Это значит нарушить мир и попрать закон гостеприимства. Мой отец - человек справедливый и никогда не простит такого убийства!
   - А если отравить, простит? - удивленно спрашивает Кукша.
   - Чудной ты, - снисходительно отвечает Харальд, - ведь об этом никто не узнает!
   И он с увлечением рассказывает о своем замысле:
   - Я выпрошу у колдуньи самый лучший яд и дам ей за это марку [Марка древнескандинавская мера веса, равная приблизительно 216 г, и денежная единица.] серебра. Не за горами большой пир по случаю весеннего жертвоприношения дисам [Дисы - сверхъестественные существа женского пола, олицетворяющие силы плодородия.]. Когда пирующие захмелеют, я насыплю в один рог яду и пошлю его с рабыней Свавильду. Никто не обратит внимания, что еще один пирующий свалился с лавки - там многие будут валяться, А наутро никому не покажется удивительным, что один так и не встал - на пирах ведь нередки случаи, когда упиваются до смерти.
   Кукше не нравится Харальдова затея. Раз Свавильда нельзя убить в поединке, поскольку он берсерк и в бою неуязвим, Кукша отправится с викингами в поход и выждет подходящий случай, когда Свавильд будет лежать после битвы в приступе берсеркского бессилия, и прикончит его. Справедливая месть допускает подобное действие, если силы настолько неравны. Но тайно расправиться с гостем доброго конунга Хальвдана, у которого ты и сам в гостях!..
   Кукша просит друга не трогать Свавильда, но Харальд неумолим. Он уже весь поглощен своим замыслом и во что бы то ни стало должен его осуществить. Таков уж Харальд - сын конунга Хальвдана - всякое дело он доведет до конца!
   Глава двадцать четвертая * ДАР КОЛДУНЬИ
   К колдунье мальчики пробираются на лыжах по сосняку, растущему на склонах высоких холмов. К ее дому не ведут ни тропки, ни лыжни - перед мальчиками нетронутая снежная целина. Давно, как видно, никто не бывал у колдуньи. То и дело приходится огибать поваленные бурей сосны. Кукша неотступно думает о том, как помешать Харальдовой затее, но ничего придумать не может. А просить бесполезно - Харальд все равно сделает по-своему.
   Впереди между сосен забелелся просвет. Это поляна, там у подножия скалы стоит хижина колдуньи. Возле опушки Харальд говорит Кукше:
   - Подожди здесь. Она терпеть не может, если к ней является больше одного человека.
   Кукша остается ждать в лесу, а Харальд выходит на поляну и бежит к хижине. Он останавливается перед низенькой дверью с высоким порогом и стучится в нее лыжной палкой. Дверь открывается, как черная пасть, и глотает Харальда. Кукша успевает заметить мелькнувшее в двери желтое лицо, обрамленное длинными седыми космами.
   От нечего делать он разглядывает жилище колдуньи. Перед ним маленькая избушка без единого оконца, потонувшая в сугробах, на нее нахлобучена высоченная снеговая шапка, над шапкой струится синеватый дымок. Там продушина для дыма, через эту же продушину, наверно, попадает в хижину колдуньи дневной свет. Хижина стоит среди огромных камней, иные гораздо больше ее самой. На камнях тоже высятся снежные шапки.
   Дома у колдуньи живут козы, это можно заключить по блеянию, которое доносится из хижины. На Кукшу повеяло воспоминаниями о родном доме. Плохо одному, в одиночестве тоска сдавливает сердце, словно капкан. Что же, однако, так долго нет Харальда? Наверно, старуха не хочет давать яду и Харальд ее уговаривает, стремясь, по обыкновению, во что бы то ни стало добиться своего. Хоть бы колдунья оказалась еще упрямей, чем он!
   Вдруг Кукша видит над хижиной вместо синеватой струйки густые желтые клубы. А немного погодя желтый дым начинает идти слабее, и постепенно его сменяет прежняя синеватая струйка. Сомнения нет, ведьма колдует. Значит, решила, как видно, дать яду, не посмела отказать, конунгов сын все-таки!
   Наконец снова распахивается черная пасть двери, и появляется Харальд. Опять мелькают седые космы и желтое лицо. Когда Харальд приближается, Кукша видит, что глаза у него красные, точно он плакал.
   Бежать обратно легче - они бегут по собственной лыжне. Харальд весело рассказывает:
   - Сперва не хотела давать. Большого быка, говорит, ты задумал свалить. Боюсь, что тебе это не удастся. Есть силы, которые не хотят этой смерти. Тут Харальд с усмешкой взглядывает на Кукшу: - Это она про тебя! Я, конечно, уговаривать. Долго уговаривал, наконец берет она из каменной ступы какой-то желтый песок, а из деревянной - зеленый и кидает в пламя. Что тут началось! Повалил дым, поднялась вонь - я чуть не задохнулся! Она пригнула меня к земле я говорит: "Смотри!" А у меня из глаз слезы, ничего не вижу.
   Когда дым рассеялся, колдунья говорит: "Вот тебе то, что ты просишь, только, сдается мне, что не судьба еще быку околеть. Сдается мне, не от яда он околеет, а падет от меча, и не здесь, а в дальних краях. Будь, говорит, поосторожнее, юный господин!" - "Это уж, отвечаю, не твоя забота!" Отсыпаю ей серебра - не берет. "Раз я не уверена в успехе дела, говорит, так и плату вперед брать не буду. Коли выйдет дело, принесешь, не забудешь, а нет - значит, квиты. Боюсь, от того, что ты задумал, будет у тебя больше огорчений, чем радостей".
   Помолчав, Харальд добавляет:
   - Вишь, сколько накаркала, серая ворона!
   - А может, не напрасно она каркала, - с надеждой говорит Кукша, может, лучше ее послушаться?
   Харальд громко смеется, даже чересчур громко; в смехе его слышится натужность:
   - А ты и рад! Все, мол, сходится - и в дальнем походе, и от меча, все, как ты хочешь! Да это она просто боится, как бы Хальвдан не узнал, вот и отговаривает. Так же как и ты. Ты ведь тоже боишься! Ведь боишься?
   Молчит Кукша, а Харальд меж тем продолжает:
   - Не бойся! Никому и в голову не придет, что мы его отравили.
   Он останавливается и достает из-за пазухи крохотный кожаный мешочек, точно такой же, как у Сигне. Харальд развязывает его и говорит:
   - У нее на стенах много развешано таких мешочков, откуда она знает, в котором что? Гляди!
   Они оба с любопытством рассматривают щепотку таинственного серого порошка, похожего на золу, но обладающего таким страшным могуществом.
   - Зола! - говорит Харальд. - Помогает от изжоги!
   Он высовывает язык и тянется кончиком языка к порошку, вот-вот коснется. Кукша цепенеет от ужаса, а Харальд, взглянув на него, весело хохочет. Перестав смеяться, он говорит с удивлением:
   - Чудно, так и подмывает попробовать!
   Глава двадцать пятая * СИГНЕ
   На дворе яркое солнце, по сугробам стелются синие тени. Студено, а Кукше все кажется, что он чувствует запах талого снега. Весна еще не пришла, но уже дразнит ноздри.
   Харальдовы сестры беззаботно катаются на санках с горы. Харальд и Кукша присоединяются к ним. Санки маленькие, с одним широким полозом. Они рассчитаны на двоих, в Кукша садится вместе с Сигне. Вот Кукша и Сигне съезжают по склону холма среди утонувших в снегу молоденьких сосенок. Все быстрее и быстрее летят расписные санки, оставляя позади облако снежной пыли.
   Кукша правит. У него в руках две палки, он нажимает то на одну, то на другую, в зависимости от того, в какую сторону надо повернуть. Сигне сидит сзади и крепко обнимает его. У Кукши дух захватывает от нарастающей скорости и от Сигне. Кукша чувствует, что она, такая взрослая и насмешливая, сейчас полагается на него, на его силу и ловкость.
   Они медленно всходят на холм и снова вихрем съезжают, и так без конца. Когда они в очередной раз поднимаются по склону холма, таща за собой санки, Кукша набирается решимости и просит:
   - Сигне, сшей мне такой же мешочек, как у тебя!
   - Для чего он тебе?
   - Я тоже боюсь злого глаза, я стану, как и ты, носить в нем корешок.
   Сигне хохочет, все-то она хохочет, зубы ее сверкают, как снег.
   - Боишься злого глаза? - восклицает она. - Мужчина ничего не должен бояться, он должен бояться только угодить в гости к старой Хель.
   Кукша вспыхивает от стыда. Он хорошо знает, что Хель - это хозяйка подземного царства, мрачного и унылого. Она наполовину синяя, наполовину цвета сырого мяса, ее легко узнать по сутулой спине и свирепому виду. К ней попадают те, кто умирает от старости и болезни. Храбрые воины, павшие в битве, отправляются в Вальгаллу - во дворец бога Одина, они живут там весело и беззаботно: с утра бьются на мечах и копьях, к вечеру прекрасные девы валькирии лечат-исцеляют их раны, и воины садятся за огромный стол, где на почетном сиденье восседает сам Один. Они пируют в свое удовольствие, а наутро все начинается сначала.
   Кукша сердится, он горячо возражает Сигне, нет, он не трус, он ничего не боится, даже старухи Хель. Насмешница Сигне тут же ловит его на слове ведь он сам сказал, что боится злого глаза. Кукша путается, лепечет какую-то невнятицу, мешая мурманскую речь со словенской. Просто ему нужен такой же мешочек!
   - Возьми мой вместе с корешком! - говорит Сигне. - Он на золотой цепочке!
   Кукша мотает головой:
   - Нет, твой я не возьму, сшей мне другой.
   - Бери! - уговаривает Сигне. - Чем он тебе не хорош?
   - Мне не нужен на золотой цепочке, - отвечает Кукша, - мне нужен на обыкновенной льняной веревочке.
   - Чудной ты! - говорит Сигне, совсем как брат. - Никогда еще не видела викинга, который предпочитает лен золоту!
   "Если бы можно было побрататься с нею, а не с Харальдом!" - думает Кукша, искоса поглядывая на Сигне. Ему кажется, что девушка гораздо надежнее своего брата. Она наверняка не захочет, чтобы в усадьбе ее отца совершилось такое злодейство!
   - Сигне, - говорит Кукша, - поклянись молчать о том, что я тебе сейчас скажу!
   Сигне удивленно поворачивается к нему.
   - Клянусь Фрейей! [Фрейя - богиня любви у древних скандинавов.] быстро произносит она и глядит на Кукшу, с нетерпением ожидая, что он скажет.
   Кукша рассказывает ей о замысле ее брата и о своем намерении помешать ему. Кукша не ошибся, Сигне тоже не нравится затея Харальда, она готова помочь Кукше и еще раз торжественно клянется блюсти тайну.
   Глава двадцать шестая * БЕСПОКОЙНАЯ НОЧЬ
   Надо спешить - пир, посвященный дисам, будет уже совсем скоро. Сигне исполнила свое обещание - под рубахой у Кукши на льняной бечевке висит теперь точно такой же мешочек, как у Харальда Кукша насыпал в него золы, и ему остается только подменить Харальдов мешочек своим.
   Поздний вечер. В гостевом доме затихают бесконечные рассказы о подвигах и грабежах, о смешных и страшных случаях, о ведьмах и привидениях. Прерывается игра в кости. Даже самых заядлых игроков в шахматы одолевает усталость. Викинги гасят пальцами светильни и укладываются спать на помостах, выстланных соломой и шкурами.
   Теперь изба освещается только пламенем очага, горящего посреди земляного пола. На бревенчатых стенах поблескивают доспехи. Над каждым из спящих висит его снаряжение - кольчуга или панцирь, меч и секира, шлем и щит. Викинги строго блюдут такой порядок. В случае нужды каждый воин даже в темноте может быстро облачиться в свои доспехи и приготовиться к бою.
   Над Кукшей и Харальдом тоже висит их оружие - хороший воин сызмальства привыкает к военному порядку. Пламя очага бросает красноватый отблеск на видавшие виды доспехи взрослых воинов и на отроческое оружие Кукши и Харальда.
   Кукша ждет, чтобы уснул его побратим. Он волнуется, и от волнения на него нападает сонливость. "Только бы не уснуть прежде Харальда!" - твердит он себе. Веки его тяжелеют, смыкаются, и он раздвигает их пальцами.
   А Харальд сегодня, как на зло, особенно разговорчив, он и не думает спать. По обыкновению, он мечтает о том, как они с Кукшей, сделав Кукшино дело, будут вместе ходить в заморские походы и непременно вступят в дружину знаменитого Хастинга, а потом Хастинг погибнет славной смертью, и викинги провозгласят морским конунгом знатного и доблестного Харальда. Кукша, понятно, будет его правой рукой. Вот тут-то и начнутся главные подвиги Харальда и Кукши.
   Когда умрет старый конунг Хальвдан, его сын Харальд, а с ним и Кукша, уже прогремевшие на весь мир воины, вернутся в Норвегию отбирать власть у людей, нагло захвативших ее в отсутствие законного наследника Харальда. Сделавшись конунгом, Харальд начнет с помощью Кукши выполнять предсказание бабки Асы - покорять соседние земли
   Харальдова болтовня убаюкивает Кукшу, наконец он не выдерживает и проваливается в бездонный мрак. Среди ночи Кукша просыпается, словно от толчка. Он садится и озирается, не сразу понимая, где он. Угли очага еле освещают гостевую избу. Кругом слышится храп и свист, кто-то надсадно кашляет.
   Кукша вглядывается в лежащего рядом Харальда. Лицо его спокойно, дыхание ровно и почти беззвучно. Кукша тяжело вздыхает. Сейчас он сделает обманное дело со своим другом, который так любит его, с побратимом, что смешал свою кровь с его, Кукшиной, кровью.
   Протянув руку к Харальдовой шее, Кукша вытаскивает у него из-под рубахи мешочек с ядом. Харальд что-то бормочет, мычит и переворачивается на другой бок. Отпрянув, Кукша замирает, потом снова склоняется над Харальдом.
   Снять бечевку через голову оказывается делом нелегким - бечевка цепляет за ухо, и Харальд мотает головой, мгновенье Кукше даже кажется, что он проснулся.
   Кукша пребывает в нерешительности, а потом поступает дерзко и просто он подсовывает ладонь под голову Харальда и немного приподнимает ее. Это совсем не нарушает крепкого отроческого сна. Кукша легко снимает с шеи Харальда мешочек и надевает на нее свой. Теперь можно спокойно спать.
   В гостевом доме царит безмятежный сон. Спят Кукша и Харальд, спят бородатые длинноволосые воины, спит берсерк Свавильд, не подозревая, какой спор шел о его жизни и смерти. Узнает ли он когда-нибудь, что в эту ночь судьба отвела от него мучительную смерть, неотступно приближавшуюся к нему в последние дни?
   Глава двадцать седьмая * ГИБЕЛЬ ХАЛЬВДАНА ЧЕРНОГО
   Снег с крыш уже стаял, обнажились вершины бугров, а в низинах еще синеют сугробы. Но и их дни сочтены, они незаметно съеживаются, уползая все дальше в тень, в лесные чаши, уступая место прошлогодней траве.
   Солнце поедает снеговые шапки, всю зиму пригнетавшие еловые лапы к земле. Когда изъеденные остатки снега с шумом рушатся к подножию дерева, освобожденная еловая лапа шевелится, как живая, и поднимается вверх, приветствуя солнце.
   Все в усадьбе радуются ранней весне - и знатный воин, садящий на пирах у конунга на почетном сиденье возле огня, и жалкий раб, грызущий кусок окаменелого овечьего сыра в хлеву на теплом навозе. Оба блаженно жмурятся, выходя на двор и подставляя лицо весеннему солнцу, хотя весна сулит им разные вещи - одному заманчивые походы за добычей и славой, а другому увеличение ненавистной, безысходной работы.
   Славный конунг Хальвдан Черный собирается в гости к своему другу ярлу [Ярл - наместник конунга, воевода.] Сигурду. Путь к нему лежит через фьорд. Старый верный управляющий Хальвдана Бьёрн не советует конунгу ехать по льду. Да, обыкновенно в эту пору и даже гораздо позже люди преспокойно ездят на санях по фьорду, однако в этом году очень уж ранняя весна, старику кажется, что лед должен быть ненадежен и не следует рисковать.
   Но Хальвдан только посмеивается. Весело сверкают его зубы, белые и крепкие, несмотря на преклонный возраст. Седые длинные волосы и борода блестят на солнце, как чистое серебро. Весна. Вкусно пахнет талым снегом и преющей на проталинах землей.
   Владения Хальвдана благоденствуют. Сердце конунга радуется и ранней весне, и прочности власти, и верности жителей страны. Он хороший конунг. Он живет не зря. Судьба к нему благосклонна. Никогда его ничто не подводило ни здоровье, ни люди, ни силы природы. Почему на этот раз должно быть иначе, с какой стати подведет его сегодня лед фьорда?
   Слуги запрягают пару коней в легкие сани. Чудо что за сани! Все они сплошь изрезаны затейливой резьбой, по углам украшены звериными головами с оскаленными пастями. Внутри сани поверх соломы выстелены медвежьими шкурами.
   Конунг с сыном садятся в сани, и кони трогают. Правит юный Харальд. Он помахивает бичом, посвистывает и покрикивает. Но сытые кони не нуждаются в поощрении. Они и сами, того гляди, пустятся вскачь.
   Следом из усадьбы выезжает целая вереница саней, это дружинники и гости Хальвдана Черного. Среди гостей и Кукша в одних санях с Тюром и Свавильдом. С тех пор как он избавил Свавильда от смерти, он чувствует к нему уже гораздо меньше неприязни.
   Хорошо вдыхать встречный ветер, хорошо не быть рабом, что всю зиму греется теплом навозной кучи, хорошо быть дружинником или гостем конунга и мчаться на пир к гостеприимному ярлу!
   Что за кони у Хальвдана Черного, соколы, а не кони! Особенно веселится сердце, когда сани летят под гору и возницы с трудом сдерживают коней. Вот как сейчас, когда внизу раскинулся ослепительно белый фьорд и на него с берега одна за другой вылетают упряжки.