Отверзла уста свои мертвая девица и говорит: «Окаянный! Уж коли не боялся ты ни бога, ни ангелов его, так хоть постыдился бы видеть женское тело обнаженным. Хватило бы тебе и того, что взял сперва, хоть сорочку оставил бы несчастному телу моему! Но умыслил ты сделать меня посмешищем во второе пришествие перед всеми святыми девами. Только уж больше ты не украдешь никогда». Сказав это, встала девица, облеклась в сорочку и саван, надела покров на голову. А потом опять легла с миром и уснула.
   Я же, несчастный, еле нашел стену виноградную, чтобы добраться оттуда к дороге, и так, шаря руками, от стены к стене и пришел к городским воротам. Тем, кто спрашивал меня о причине моей слепоты, я тогда не рассказал, как было на самом деле. Потом, смирившись, поведал все, как было, одному своему приятелю. И с тех пор начал просить милостыню и тем кормиться. Иной раз сижу и утробе своей говорю: будь ты проклята, несытая, ведь из-за тебя я слепоту получил. Кто кормилец утробе своей, а не душе, кто крадет ради нее, тот получает, что я получил. Так-то, братцы. Налейте еще винца!
   — Враки все это, — неуверенно говорит Рябой.
   Он поднимается и выходит из кабака, Кукша идет вслед за ним.
   — Кто такой Андрей Блаженный? — спрашивает Кукша. — Не тот ли юродивый, с которого я стянул плащ как-то ночью?
   — Он самый, — угрюмо отвечает Рябой.
   Кукша задумывается. Вдруг Андрей Блаженный захочет ему отомстить и тоже накличет на него слепоту? Кукша не робкого десятка, за свой недолгий век многажды смотрел смерти в глаза, не отворачиваясь, а этот убогий нагоняет на него страх. Оно и понятно, ведь Андрею Блаженному помогают бесы, а против подобных сил человек мало что может.
   Рябой дает Кукше последние наставления, и Кукша отправляется на дело. Он выходит на Месу, главную улицу Царьграда, пересекающую весь город, и медленно бредет к Харисийским воротам. Под мышкой у Кукши воровской ломик, завернутый в мешок, на сердце тяжело, ноги не хотят идти в ту сторону. Он бы вернулся, да Рябому это не понравится. Рябой частенько напоминает, что он спас Кукшу и человеком сделал. Кукша должен быть ему благодарен, а коли не будет благодарен, то Рябой сдаст его стражникам.
   Теперь с Кукшиной помощью Рябой разбогател. Кукша помнит, что еще викинги считали самой лучшей добычей вещицы, подобные тем, которые лежат в бронзовом ларчике. Он видел, какое сделалось у Рябого лицо, когда Рябой открыл ларчик. У Рябого к тому же должно было скопиться немало денег за время, что на него работает Кукша, ведь Рябой тратит лишь малую толику украденного. Однако обещанных перемен в своей судьбе Кукша что-то не замечает.
   Он бы завладел всем богатством Рябого, если бы знал, что делать дальше. В тот вечер, когда он возвращался с ларчиком в кабак Мустафы, он встретил человека большого роста, который торопливо шагал, согнувшись под тяжестью мешка. Кукша не сразу признал в нем Рябого, а признав, не стал окликать. Ему пришло в голову выследить его, чтобы узнать, где он живет. Кукша так и сделал. Рябой вошел в дверь трехэтажного каменного дома, а немного погодя Кукша увидел, что в чердачном оконце загорелся свет. Вскоре оконце занавесили рядном.
   Рябой, конечно, там и хранит свое богатство. Недаром он туда тащил то, что награбил при разгроме кабака. Кукша еще раньше видел, что к нательному поясу Рябого привязан ключ с хитрой головкой, это наверняка и есть ключ от его жилища. Если овладеть этим ключом…
   Кукша идет к Харисийским воротам и смотрит вдоль улицы, он все время ждет, что появится Андрей Блаженный. А что, если он и в самом деле встретит юродивого? Неужто, подобно тому несчастному слепцу, пренебречь пророчествами юродивого, пойти на кражу и тоже ослепнуть? Мало-помалу он распаляется, в нем кипит негодование против этого злобного дурачка, который сует нос не в свое дело. Хорошо бы заманить юродивого в глухое место и убить его! Кукша взвешивает в руке ломик. Сойдет! Много ли надо такому тщедушному существу, как Андрей Блаженный!
   В это мгновение Кукша замечает, что навстречу ему трусит тощий человек, он обнажен, лишь на чреслах его болтается ветхая, грязная тряпка. И оттого, что Кукша шел и думал об этом человеке, встреча с ним повергает его в растерянность. Поравнявшись с Кукшей, юродивый приветливо спрашивает:
   — Куда путь держишь, юноша?
   Сейчас, думает Кукша, сейчас этот бесноватый скажет, что ему известно и про то, кто украл его плащ, а также про то, куда и зачем держит путь Кукша, и накличет ему слепоту. Надо поскорее, не дожидаясь его злобных пророчеств, ударить его ломиком и бежать прочь. Но на улице много людей — погоришь в два счета. И Кукша, не отвечая, ускоряет шаг. Авось отстанет проклятый юрод, не успев изречь свои прорицания.
   Однако юродивый вприпрыжку перегоняет Кукшу и загораживает ему дорогу.
   — Что же ты не отвечаешь, юноша? — ласково спрашивает он. — Язык проглотил?
   Кукша вспоминает, что он немой, показывает на свой рот и разводит руками: рад бы, мол, поговорить с тобой, да, вишь, не могу, немой я. Для убедительности он нечленораздельно мычит.
   По лицу юродивого пробегает усмешка. Он говорит:
   — Покажи-ка мне язык!
   Кукша старательно высовывает язык, едва не доставая до подбородка. Юродивый весело смеется:
   — Ты такой же немой, как и я. Не хитри со мной, юноша. Ты, видно, не знаешь, что немыми бывают глухие с младенчества, и притворяешься неудачно, изображая немого и не изображая при этом глухого.
   — Как так? — растерянно спрашивает Кукша и тут же больно прикусывает себе язык, но уже поздно — он проговорился.
   — А так, — отвечает юродивый, — когда у человека во рту есть язык, он не умеет разговаривать, только если он глухонемой. Впредь делай вид, что ты глухой, а то иные не поверят в твою немоту.
   Кукша пытается сообразить, сказал ли юродивый что-нибудь опасное для него, а тот продолжает, но уже не насмешливо, а печально:
   — Не иди тем путем, на который направляет тебя Рябой, ибо сей путь — путь погибели. Заруби это на сердце, юноша.
   Андрей Блаженный потрусил прочь, а Кукша еще долго стоит на месте, размышляя над словами юродивого, наконец поворачивается и медленно бредет назад. Он робко отворяет дверь и заглядывает в кабак Петра. На лице Рябого появляется недоумение и тревога. Он сразу встает и выходит на улицу. Они сворачивают за угол, в поперечную улицу, потом в безлюдный переулок.
   — Говори, — разрешает Рябой.
   — Я встретил этого Блаженного, — тихо говорит Кукша.
   — Ну и что же?
   — Он сказал, что я такой же немой, как и он. И заставил меня заговорить.
   — Так ему известно, что ты не немой?
   — Да.
   — Говорил ли он тебе еще что-нибудь?
   — Он не велел мне идти туда, куда ты меня послал.
   — Вон оно что!
   Рябой погружается в мрачное раздумье. Он впервые почуял опасность с тех пор, как перестал воровать самолично. «Слепой не соврал, — думает он, — проклятый юродивый и вправду все видит насквозь. Я у него как на ладошке. Вот уж не чаял, что этот убогий встанет мне поперек пути! Дурак, дурак, но ведь он может навести на след и умных!» Вслух Рябой произносит:
   — Его надо убить, и поскорее. Сделай это сегодня, если не хочешь с его помощью угодить в лапы к стражникам. Пойди отыщи его и следуй за ним по пятам, пока не представится удобный случай. Смотри не погори, делай чисто.

Глава двенадцатая
ОХОТА ЗА АНДРЕЕМ

   Кукша находит Андрея на одной из самых людных площадей и уже не упускает его из виду. Солнце скрылось за домами, скоро на Царьград опустятся короткие южные сумерки, а за ними упадет ночь, черная как сажа — самое лучшее время для черных дел.
   Удивительно, откуда берутся силы в этих костях, обтянутых кожей? Ведь юродивый все время в движении, и большей частью бегом. Иной упитанный давно бы уже рухнул в изнеможении на его месте, а этот бежит себе и бежит, то вприпрыжку, то так. И хоть бы что!
   На Хлебном торгу Андрея встречает толпа подвыпивших гуляк. Верховодит у них худощавый юноша лет двадцати с накрашенными губами и нарисованными бровями. Лицо у него бледное, словно присыпанное мукой. Он велит поймать юродивого. Гуляки с хохотом ловят Андрея и тащат его в ближайший кабак.
   Кукша остается ждать на площади, не спуская глаз с кабака. Ждать ему приходится долго. Гуляки, накупив вина и снеди, садятся за стол и пьют. Кукша видит их сквозь решетку окна. Смеркается, в кабаке зажигают светильники. Окна отворены, и на улицу доносятся громкие разговоры, хохот и пьяные крики.
   Время от времени кто-нибудь из гуляк бьет Блаженного по шее или тычет кулаком в бок, Блаженный выкрикивает какую-нибудь бессмыслицу, и все дружно хохочут. Он делает попытку убежать, но его хватают и снова сажают за стол.
   Есть ему не предлагают, и Андрей протягивает руку к блюду с мясом. Накрашенный юноша ударяет его по руке. Кто-то кричит:
   — Бедняга хочет есть!
   Теперь у гуляк новое развлечение — они по очереди наклоняются к тощему как смерть юродивому и с чавканьем жуют у него над ухом. Андрей снова тянется к мясу и снова получает по руке. Тогда он говорит с обычной своей улыбкой:
   — Царь земной, дай мясца, не корчи скупца!
   Гуляки переглядываются и заливаются хохотом. Накрашенный юноша ставит на стол стеклянную чашу с вином, ему надо освободить руку, чтобы ударить юродивого. Андрей хватает чашу, быстро выпивает вино и, разбив чашу о голову юноши, выбегает вон.
   С гиканьем и свистом гуляки кидаются за ним и, поймав, волокут назад. Они немилосердно колотят его и пинают ногами. Особенно старается накрашенный. От ожесточения он побледнел еще больше.
   После закрытия кабака пьяная ватага бредет по улицам, криками и громким пением нарушая покой горожан, задирая и избивая редких прохожих. Андрей Блаженный идет вместе с ними. Его уже никто не держит, он мог бы незаметно ускользнуть, но он не делает этого.
   За ватагой неотступно следует Кукша, отстав от нее не более чем на три-четыре шага, — он боится в темноте потерять Андрея, если тот вздумает убежать от ватаги. В руке у Кукши завернутый в мешок увесистый ломик.
   Бесчинствующих гуляк окружает и хватает ночная стража. Кукша не успевает скрыться и тоже попадает в этот бредень. Всех схваченных ведут в караульное помещение. Гуляки обезумели от вина, совсем страх потеряли — бьют стражей порядка по чем ни попадя. Им и горя мало, что за это можно угодить в темницу.
   В караульном помещении пьяниц начинают раздевать и бить, но они, к удивлению стражей, заливаются хохотом. Андрей Блаженный не сводит глаз с накрашенного юноши. Юношу распирает смех. Вдруг он становится серьезным и властным голосом восклицает:
   — Как вы смеете поднимать руку на своего государя?
   Стражи застывают, обалдело глядя на юношу. Наконец, убедившись, что перед ними и в самом деле тот человек, чье изображение чеканят на золотых монетах, то есть император Византии Михаил III, прозванный в народе Пьяницей, стражи падают ниц к ногам накрашенного юноши. Михаил медлит несколько мгновений, чтобы дать возможность своим незадачливым подданным испытать всю полноту страха, и милостиво произносит:
   — Государь благодарит вас за исправную службу!
   И гуляки веселой гурьбой вываливаются на улицу. Кукша тоже норовит вслед за ними и Андреем выскользнуть из караульного помещения. Но ему это не удается.
   — Стой, ты куда? — рявкает один страж, преграждая ему дорогу. Он раньше других опомнился от испуга. Подозрительно оглядев Кукшу с ног до головы, он говорит, обращаясь к начальнику караула: — Парень не из этих. Что прикажете с ним делать?
   — Задержать! — отвечает начальник и подходит к Кукше. Ему стыдно допущенной оплошности и хочется заглушить стыд, поэтому он полон служебного рвения. — Ты кто таков? — грозно спрашивает он Кукшу.
   В караульное помещение возвращается Андрей Блаженный. Он козлом прыгает через порог и подбегает к начальнику.
   — Поди прочь, убогий! — отмахивается от него начальник и снова обращается к Кукше: — Так кто же ты таков?
   Кукша мычит и разводит руками, со страхом поглядывая на Андрея Блаженного. Сейчас проклятый юродивый скажет: «Он такой же немой, как и я», — и Кукше конец.
   Андрей Блаженный отбирает у Кукши завернутый в мешковину ломик и дает ему пинка.
   — Пошла, пошла вон, бессловесная скотина! — приговаривает Андрей и пинками гонит Кукшу к двери.
   Стражи брезгливо сторонятся и дают им дорогу.
   — Ишь, слепней испугался, убежал с пастбища, озорник! Вот я тебе ужо задам! — укоризненно бормочет Андрей, подталкивая Кукшу к двери.
   Стражи смеются, и Кукша с Андреем беспрепятственно покидают караульное помещение. На улице Андрей сует Кукше в руку какой-то предмет — Кукша узнает свой ломик. Андрей Блаженный возвращает ему оружие, от которого должен погибнуть!
   Они долго идут молча. «Что же ты медлишь? — говорит себе Кукша. — Делай свое дело, пока не поздно!» Наконец Андрей спрашивает:
   — Где ты ночуешь, юноша?
   — В Большом портике, — отвечает Кукша.
   — Прощай пока, скоро увидимся, — говорит Андрей и пропадает во мраке.

Глава тринадцатая
НА БЕРЕГУ ЛИКОСА

   Косые утренние лучи хлынули в Большой портик, длинные тени колонн ложатся на каменные плиты пола, чередуясь с солнечными полосами. По портику летают голуби, хлопанье их крыльев гулко разносится под сводами. Портик выглядел бы сейчас торжественно, если бы на полу не виднелись разбросанные повсюду фигурки бездомных людей.
   Солнце падает Кукше на лицо, и он открывает глаза. Перед ним на корточках сидит Андрей Блаженный. Он улыбается Кукше. Как видно, он давно уже ждет Кукшиного пробуждения. Андрей дает Кукше ломоть хлеба:
   — На, поешь, юноша!
   Кукша берет хлеб, разламывает пополам и протягивает половину Андрею. Тот отрицательно мотает головой.
   — Ешь, ешь! — ласково говорит он.
   Кукша молча ест. Если падают крошки, Андрей подбирает их и бросает голубям. Когда Кукша съедает хлеб, Андрей говорит:
   — Теперь идем в укромное место, я хочу с тобой поговорить.
   С этими словами он хватает Кукшу за руку и куда-то ведет. Кукша покорно, как ребенок, следует за ним, даже не пытаясь высвободить руку. Некоторое время они петляют по узеньким улицам и переулкам, потом пересекают широкую Месу как раз там, где накануне Кукша повстречал Андрея.
   По мере удаления от Месы все меньше становится каменных домов и все больше попадается убогих гнилых лачуг. Мостовых нет, то и дело встречаются зловонные лужи, в них довольно жмурятся на солнце щетинистые свиньи. На месте выгоревших улиц чернеют еще не застроенные пустыри.
   Наконец Андрей и Кукша выходят к оврагу, по дну которого чуть слышно журчит ручей — это Ликос. Они спускаются по крутому склону и, напившись, садятся на берегу ручья. «Чудно, — думает Кукша, — сам привел туда, где его удобно убить!»
   — О нашем разговоре никто никогда не услышит, хорошо?
   Юродивый смотрит на Кукшу, на дне глубоких глазниц светятся бледно-голубые глаза, кажется, будто они видят насквозь.
   Кукша кивает. Молчать — это ему не в труд, жизнь не приучила его к болтливости. Недаром его уже давно никто не называет иначе, как Немым.
   Кукша с удивлением слушает голос Андрея Блаженного, никогда в жизни он не слышал такого голоса. Он почти ничего не понимает из того, что говорит юродивый, только слушает, как звучит его речь. Разве есть еще на свете голос, в котором бы звучало столько мягкости и доброты? Может быть, только голос матери был столь же мягок и добр, когда Кукша был совсем маленький и она склонялась над его деревянной колыбелью. Но голос юродивого вместе с тем не похож на голос матери.
   — Да ты ничего не понимаешь из того, что я говорю! — восклицает Андрей Блаженный. — Ты плохо знаешь по-гречески?
   Кукша кивает. Да, он плохо знает по-гречески. Его никто никогда не учил слушать такие диковинные речи. Если бы не Антиох, большой любитель поговорить, Кукша, наверно, и вовсе не выучился бы греческому.
   — Ты скиф? — спрашивает юродивый и вдруг заговаривает с Кукшей на его родном языке.
   Да, Кукша слышит родную речь, хотя она и отличается несколько от той, что звучала в Домовичах. Иногда в речи Андрея мелькают греческие слова, и Андрей, если видит, что они непонятны Кукше, объясняет их.
   Однако и теперь до Кукши туго доходит смысл того, что говорит Андрей Блаженный — потому ли, что Кукша отвык от родной словенской речи, или потому, что его завораживает голос юродивого.
   Кукше хочется плакать. Ни боль, ни страх, ни отчаяние ни разу не выдавили из него слезинки с тех пор, как он плакал от злости и бессилия, колотя могучего Свавильда в сенях родного дома. Он думал, что совсем уже закаменел. И вот слезы неудержимо текут из его глаз по щекам и щекочут в носу. Он знает, что не мужское это дело — плакать, ему стыдно, но он не может остановиться.
   Увидев на его лице слезы, юродивый замолкает. Он смотрит на Кукшу спокойно, без удивления и гладит его по голове.
   И тут Кукшу окончательно прорывает. Он валится на землю ничком и разражается рыданиями. Он яростно грызет жесткую траву, в рот ему набивается песок. Плач Кукши мало схож с человеческим плачем, скорее он напоминает вой и рычание раненого зверя. Да, сказать по правде, не звериной ли жизнью живет этот юноша?
   Над ним яркой синевой сияет прекрасное враждебное небо, под ним чужая враждебная земля, во рту у него жесткая трава чужой земли, и нет у него на земле приюта, ибо дом его где-то на другом конце земли, и он никогда его не увидит. Ничего нет на свете нужнее родного дома и ничего нет недоступнее!
   — Блаженны плачущие, ибо они утешатся, — тихо, самому себе, говорит юродивый, — блаженны чистые сердцем, ибо взглянут на небо и увидят его.
   — Я хотел тебя убить! — вдруг кричит Кукша.
   — Знаю, юноша, — ласково отвечает юродивый, — ничего, хотел и расхотел.
   — Это я утащил у тебя плащ!
   — Знаю, юноша, — говорит Андрей, — зато теперь ты не пожалеешь для меня последней рубашки.
   «А ведь это правда!» — удивленно думает Кукша. Мало-помалу он затихает, и Андрей говорит ему:
   — Нельзя тебе возвращаться к Рябому.
   Андрей наклоняется и поднимает с земли ломик, завернутый в мешковину.
   — Это тебе больше не понадобится.
   Он кидает ломик через ручей в зыбкую грязь, и его начинает медленно засасывать.
   Кукшу пронзает догадка: до этого мгновения юродивый предоставлял ему возможность убить себя!
   Андрей ведет Кукшу вдоль ручья, потом они поднимаются по склону оврага, и Андрей показывает Кукше неглубокую рытую пещеру, из-за кустарника невидимую постороннему взгляду.
   — Жди меня здесь, — говорит Андрей Блаженный и куда-то уходит.

Глава четырнадцатая
АФАНАСИЙ

   Кукшу приютил друг Андрея Блаженного молодой набожный горожанин Афанасий. Отец Афанасия богат, занимает высокую придворную должность, перед Афанасием открыта завидная возможность службы при дворе и продвижения вверх по лестнице чинов, но он не стремится в залы царского дворца, он погружен в раздумья о смысле жизни, в изучение богословских и философских сочинений.
   Афанасий посещает беседы у патриарха Фотия, где собираются наиболее ученые и склонные к размышлению царьградцы и куда приезжают просвещенные люди даже из отдаленных провинций. В этом кругу избранных Фотия признают самым умным и образованным человеком империи. Несмотря па юный возраст Афанасия, патриарх нередко удостаивает его беседы наедине.
   Сам Афанасий считает себя учеником Андрея Блаженного. Впервые он увидел юродивого случайно на Хлебном торгу: Афанасий и его друг Патрокл куда-то торопились, и вдруг внимание Афанасия привлек нищий, раздававший милостыню. Потом Афанасий снова встретил юродивого, на этот раз Афанасий был один, никуда не спешил и заговорил с юродивым. Этот человек потряс его душу. Афанасий и Андрей Блаженный подружились. Время от времени они видятся и подолгу беседуют где-нибудь в укромном месте — зазвать Андрея Блаженного домой Афанасию удается очень редко.
   В доме Афанасия с рабами обращаются хорошо. Пища у них простая, но добротная. Афанасий ест то же, что и рабы его отца. В пост он никогда не позволяет себе съесть скоромное и следит, чтобы рабы тоже постились. К рабам он обращается не иначе, как «сударь». Время от времени он собирает их в своей спальне для благочестивых бесед. Узнав, что Кукша некрещеный, но хотел бы креститься, Афанасий стал заниматься с ним особо.
   С самого начала Афанасий проникся дружеским участием к Кукше. Да и как могло быть иначе, если Кукшу привел к нему Андрей Блаженный? Афанасий часто беседует с Кукшей и даже учит его грамоте. Беседы у них не только о божественном, они разговаривают обо всем на свете. Афанасий смотрит на Кукшу, как на живое чудо, ведь Кукша за свою короткую жизнь успел повидать столько стран, сколько видел не всякий бывалый купец-мореход. Сам Афанасий прожил лет на пять больше Кукши, а еще не выезжал за пределы царьградских окрестностей. Он расспрашивает Кукшу о неведомых краях, ему любопытно, что тамошние жители едят и как одеваются, в каких домах живут и в какого бога веруют.
   Особенно удивительной страной кажется Афанасию родина Кукши. Подумать только, там чуть ли не полгода землю покрывает глубокий снег и стоит такой мороз, что по рекам ездят на конях совершенно так же, как по дорогам! И все ходят в меховой одежде, тогда как здесь меха носят только богатые люди, да и то больше для украшения, чем по нужде.
   А сколько там изводят дров, ведь, по словам Кукши, топят непрерывно! Правда, Кукша говорит, что с дровами дело обстоит просто, покупать их не надо, потому что кругом леса без конца и края.
   В самые холодные дни в лесу слышно, как от мороза трещат деревья. Страшно подумать о такой лютой стуже! В Царьграде одного дня столь суровой зимы было бы достаточно, чтобы тысячи бездомных, подобных Андрею Блаженному, погибли все до единого!
   Не нравится Афанасию, что в северных странах до сей поры поклоняются деревянным или каменным богам. В ужас и негодование повергает его то, что в жертву этим богам приносят людей. Он поражается глубине человеческого заблуждения. Эти северяне простодушно почитают истинным бога, который может потребовать человеческой крови, тогда как на деле истинный бог не только не принимает кровавых человеческих жертв, но и самого себя принес в жертву ради людей.
   Немало дивится Афанасий тому, что Кукша в свои годы уже бывалый воин и участвовал в настоящих битвах. Когда Кукша рассказывает об убийстве Свавильда, Афанасий взволнованно восклицает:
   — Видит бог, ты, язычник, поступил тогда как настоящий христианин!
   Кукша спрашивает, почему не видать Андрея Блаженного. Разве нельзя как-нибудь помочь этому несчастному, чтобы хоть теперь, когда на дворе зима, он не ходил нагишом и не ночевал, где придется. Афанасий смущается и, поколебавшись, говорит:
   — Твой вопрос повергает меня в замешательство, ибо Андрей в свое время взял с меня слово никому не рассказывать о нем правды. Но тебе, раз он сам тебе открылся, я могу и даже должен, мне кажется, кое-что о нем сказать. Это такой человек, которому мы не можем ничего дать, дать может только он нам. Понимаешь?
   Кукша не понимает, но кивает головой.
   — Так вот. Когда-то я просил его поселиться у нас. Мы богаты, мой отец — добрый и благочестивый человек, он не стал бы чинить мне препятствия в таком деле. Мне ничего не стоило приютить Андрея, если бы он захотел этого. Но он со своей обычной веселой кротостью отказался. И мне стало стыдно. Я ведь и раньше понимал, что его жизнь — это не просто жизнь, а подвижничество, ведь я знаю, что в свое время он добровольно оставил вполне благополучное существование. Но нам, обычным людям, так трудно преодолевать свои обычные понятия!
   Если Афанасию трудно, то Кукше и подавно. Он с отчаянием думает, что ему, например, никогда не постичь удивительного христианского учения. Он спрашивает:
   — А Христос поможет мне вернуться на родину, когда я приму святое крещение?
   — Как ты, однако, привязан к родной земле! — удивляется Афанасий. — Впрочем, оно и понятно, здесь ты несчастный раб, отверженное существо, не мудрено, что ты стремишься сердцем туда, где тебе жилось лучше.
   Помолчав, Афанасий спрашивает:
   — Скажи, а если ты станешь свободным гражданином Византийской империи, неужто ты по-прежнему будешь рваться из этой благословенной страны на свою засыпанную снегами родину?
   Кукша в затруднении, он не знает, что отвечать. Ведь ему неизвестно, что значит быть свободным гражданином Византийской империи.
   — Через несколько месяцев, я думаю, это станет тебе известно, — задумчиво говорит Афанасий. — Недаром господь послал тебе Андрея Блаженного.
   Видя недоумевающий взгляд Кукши, Афанасий словно спохватывается:
   — Больше я тебе пока ничего не скажу, я и так сегодня яаговорил слишком много.

Глава пятнадцатая
СНОВА РЯБОЙ

   Для домочадцев Афанасия Кукша — новый раб, купленный Афанасием для личных услуг. Кукше не надо больше притворяться немым, он должен лишь скрывать, что живет в Царьграде уже давно. Сицилийские сарацины, у которых купил его Афанасий, привезли его только что, а по-гречески он выучился еще в Сицилии.
   Перемена в жизни Кукши столь разительна, что иногда ему не верится, что это явь, а не сон. Он содрогается при воспоминании о своей недавней жизни. Афанасий даже обронил, что Кукша через несколько месяцев станет свободным. Неужто это возможно? А может, Кукше просто послышалось? Ему этого не проверить — у него нет привычки переспрашивать.