поменьше, тогда как подбородок привлек бы внимание, будь он у гиганта. Узкая
полоска лба не гармонировала с ушами непомерной величины, да еще под прямым
углом.
Такое сборное рагу удивило бы многих, но Гораций не дрогнул, только
зевнул.
-- Привет, Джо, -- сказал он. -- Ты, что ли?
-- А то! -- отозвался гость. -- Пришел поглядеть, чего делаешь. Так я и
знал, ни фига.
-- Я раз-мы-ши-ляю, -- сообщил Гораций.
Джо (ибо это был он) оглядел тихий садик и, убедившие!", что он пуст,
вылез из кустов. Тем самым прояснился его профессиональный статус:
преступник, спора нет, но не из руководящих, а. скажем так, из исполняющих.
Если вам нужны тонкие замыслы, он вам ни к чему. Если надо кого-то стукнуть
-- просим, кричите "Эврика!" Сам по себе он был невысок, коренаст,
сутуловат, но с широкими плечами, словно набычился раз и навсегда. Ноги у
него оказались большие и разлапые.
-- Прям, счас! -- усмехнулся он. -- Ты у меня смотри! Не для того я
перся. Как дела-то, а? Шеф беспокоится.
-- Дэ-э? -- сказал Гораций.
-- Дэ. Торчишь тут, с жиру бесишься... Зажрался!
-- Тут особо не зажрешься.
-- Ну, прям! Лежит, а! Я б на твоем месте...
-- Дэ?
-- Дэ. Чего волынишь? Чего тянешь мочалу?. Гораций угнездился попрочнее
в шезлонге и твердо посмотрел на собеседника.
-- Я думаю, -- ответил он.
-- Время нету, -- укоризненно сказал Джо. -- Давай, работай.
-- Я думаю, -- продолжал Гораций, -- может, не надо у него воровать?
-- Чего? -- задохнулся Джо. -- Чегой-то ты?
-- Вот ходил я тут в киношку, -- поведал юный злоумышленник. -- Так
воры, это, исправляются. Сопрешь -- сел, исправишься -- порядок! Штаны
хорошие, пиджак...
Джо нервно облизнул губы, явственно ощущая, что цензура в кино
недостаточно строга.
-- Вот, один, -- рассказывал Гораций, -- подговорил мальчишку, сопри,
грит, у старичка. Ну, поселили его к старикану, живет чин-чинарем, а тут
этот, первый явился, красть пора. Мальчишка-то и скажи: "Не буду! Хочу в
люди выйти". А вор ему и ответь: "Слава Богу! Я тебя просто ис-пы-ты-вал".
Здорово, а?
-- Жуть какая, -- пылко отвечал Джо.
-- Да ладно, -- хихикнул Гораций, -- это я так, шутю.
Джо с облегчением вздохнул.
-- Чего мне киношка? -- пояснил Гораций. -- Я сам красть не буду. Ты,
гришь, заигрался. Эт верно. Житуха тут -- во! Прям счас, буду я книги брать!
Сам бери. Мне и так хорошо.
Мы уже упоминали, что Джо не был особенно умен. Такую измену он
осмыслить не мог. Когда он пытался угадать, как сообщить об этом шефу и как
отреагирует шеф, не любивший проколов, из дома кто-то вышел. Пришлось
нырнуть в кусты, что он и сделал, тяжко страдая.
Спугнул его сам хозяин, с тростью в руке. Пока тот спускался по
ступеням и шел по лужайке, гнев его возрастал, глаза сверкали, губы
сжимались. Он вступил на тропу войны.
Гораций ждал его спокойно, не чуя опасности. Юная совесть, будучи
толстокожей, ничего ему не подсказала.
-- Привет, папаша! -- воскликнул он.
Мистер Параден был человеком действия.
-- Я тебе покажу, -- сказал он, -- как кормить дворецкого мылом! Я тебе
покажу, как клеить учителя клеем! -- И после этой преамбулы приступил к
самому уроку. Нелегко привить сладость и свет юноше типа Горация, но все,
что можно сделать с помощью трости, мистер Параден сделал. Случайный
прохожий, повстречавшись с ним на улице, мог бы счесть его слишком хилым, но
Гораций бы внес исправления. Он знал, что к чему, из первых рук.
-- Ну, все! -- сказал наконец приемный отец, тяжко отдуваясь, и,
повернувшись, направился к дому
Пока он не скрылся, Джо из кустов не вылезал. Когда же скрылся, вылез,
невольно ухмыляясь. Вопли юного друга усладили его слух. Жалел он только о
том, что социальные условности не позволяют ему принять участие в столь
добром деле.
-- Что, съел? -- заметил он, оглядывая страдальца. -- Там тебе и надо.
Будешь вилять!
Гораций еще не пришел в себя после нежданного побоища. Он и не знал,
что в новоявленном отце таится такой пыл.
-- Эт кто виляет? -- осведомился он.
-- Ты, кто ж еще! -- ответил Джо. -- Жаль, я руку не приложил. Дружков
предавать, это надо же!
Гораций обиделся, особенно -- потому, что упрек показался ему
несправедливым. За последние минуты взгляды его резко изменились. Сдуру он
принял этот дом за земной рай, теперь -- осознал свою ошибку.
-- Кто вас предает! -- вскричал он. -- Скажи шефу, стащу эти книги,
тресну -- а стащу.
-- Вот это разговор! -- одобрил Джо. -- Это я понимаю!
Английская весна особенно пленяет тем, что некоторые, нет --
практически все дни, особенно к вечеру, побуждают растопить камин. Огонь,
освещавший гостиную одной из квартир в доходном доме Мармонт дней через
десять после известного нам побега, пылал весело и ярко, бросая золотистые
отсветы на собачку, которая спала на ковре; на Билла, который курил в
кресле; на Флик, чья светлая головка склонилась над чьими-то носками. Трубка
курилась хорошо, мысли были приятны.
Жизнь после бурной ночи вошла в свою колею. Флик поселили рядом, у
почтенной дамы, которая, к вящему счастью, встретила Боба с материнской
нежностью, а теперь -- перекармливала, что немедленно сказалось на его
фигуре. Кроме того, она хорошо готовила, что нечасто бывает у хозяек, и Флик
была вполне довольна. Казалось бы, после роскошеств Холли-хауза нелегко
счесть роскошной крохотную квартирку, но, кроме угрызений, возникавших при
мысли о дяде, она поистине наслаждалась жизнью. Ей нравилось не ведомое
чувство свободы, ей нравился дух приключений, а уж особенно нравились ей
ежедневные визиты к Биллу и Джадсону Не нравились в новом мире только
фотографии Алисы, презрительно глядевшие на нее с двенадцати сторон. Теперь
она точно знала, что эта девица ей противна.
Билл тоже не жаловался. Он смутно ощущал, что вечно так длиться не
может, но не позволял этой мысли омрачать свое счастье. Не выйдя из лет,
когда не слишком часто заглядывают в будущее, он радовался мгновенью,
освещенному уютным светом очага. Никто еще не штопал ему носков, он просто
носил их, пока дыры не становились огромными даже на его непридирчивый
взгляд, -- и преспокойно выбрасывал. Глядя из кресла на проворные пальчики
Флик, он думал о том, что именно такая жизнь и зовется счастливой.
Пальчики остановились. Флик подняла глаза и спросила:
-- А что с мистером Кокером?
К Джадсону она искренне привязалась. Он преодолел привычку разевать
рот, как рыба, при ее появлении, и теперь они были в дружбе. Собственно,
отношения их можно сравнить с отношениями Дездемоны и Отелло. Флик любила
Джадсона за муки, он ее -- за состраданье. Никогда еще его так не жалели.
Поистине, в этом злом мире Флик возвращала ему веру в людей.
-- Вроде бы пошел к Слинсби, -- отвечал Билл, и совесть кольнула его,
как бывало всегда при упоминании Лондонского Представителя. Шустрый Слинсби
выскользнул из его жизни, и мысль эта была неприятна. Пребывание в Лондоне
ни в малой мере не шло на пользу дяде, все больше обретая сходство с чем-то
средним между путешествием и отдыхом. Конечно, так нельзя, но что же делать?
Как заметил сам дядя, если уж Уилфрид Слинсби не понимает, почему упали
доходы, куда это понять какому-то новичку!
-- Вот как? -- заметила Флик. -- Они знакомы?
-- Да, я его туда водил.
Флик вернулась к носку.
-- Я все думаю, -- сказала она, -- не нравится мне ваш Слинсби.
-- Что вы, он совсем ничего! -- ответил Билл с той терпимостью, какую
порождает удобство.
-- Какой-то он подозрительный... -- не уступала Флик.
Билл мягко улыбнулся. Вот оно, думал он, женское чутье! Здравый смысл
давно разрушил сомнения в честности лондонского представителя.
-- Да нет, -- сказал он, -- вообще-то он мне не очень нравится, но
подозревать его -- незачем. Да, доходы упали, и все же...
-- Вы говорили, он хороший работник.
-- Он мне все объяснил, когда мы с ним завтракали. Правда, я не псе
понял, сложное дело. Условия там всякие...
-- М-да... -- проговорила Флик, и они помолчали. Билл переменил тему.
-- Я тоже думаю.
-- Вот как?
-- Да. Я думаю, что у вас там делают. Почему в газетах ничего нет?
-- Дядя Джерри не допустит. Он боится скандала.
-- Никакого ответа... А если вообще не ответят, что вы делать будете?
Флик встряхнула головкой, ее васильковые глаза задорно сверкнули. Биллу
это очень нравилось. Он непременно припоминал вспугнутого котенка.
-- Пойду куда-нибудь служить. Я хорошо печатаю, знаю стенографию. Дяде
помогала. Во всяком случае, за Родерика не выйду
-- Еще бы! -- согласился Билл и назидательно прибавил: -- Нельзя
выходить замуж без любви. Надо подождать, любовь того стоит. Когда-нибудь вы
встретите человека...
-- Встречу?
-- Конечно. Р-р-аз -- и готово! Как молния.
-- Вы думаете?
-- Я уверен. Когда я встретил Алису...
-- Расскажите мне о ней, -- прервала его Флик. -- Какая она?
-- Какая?.. -- Билл не умел описывать богинь. -- Ну, скажем... Да я вам
тысячу раз говорил!
-- Правда, говорили, -- признала Флик.
-- Хорошо, когда есть кому рассказать, -- продолжал хозяин. -- От
Джадсона толку мало. Другое дело -- вы. Настоящий друг! Вам я...
-- Она бы чинила вам носки? -- спросила гостья.
Билл растерялся. Недавно он понял, что штопка -- одно из самых
достойных занятий (для женщины, конечно), и ему не хотелось находить
недостатки в Алисе. Но против правды не пойдешь. Алису, штопающую носки, он
не мог себе представить.
-- Понимаете, -- сказал он, -- она в другом духе... такая светская.
И с удивлением заметил, что тон у него виноватый.
-- А, вон что! -- откликнулась гостья.
Они помолчали. На решетку выпали угольки. Терьер взвизгнул во сне;
вероятно, ему снилась охота.
-- Вы пишете ей по вторникам? -- беспечно осведомилась Флик.
-- Ой, Господи! -- Билл уронил трубку. -- Совсем забыл.
-- Идите, пишите, а то почту упустите.
Билл с удивлением заметил, что секунду, одну секунду ему было лень
вылезать из кресла. Письма он писал в столовой -- только там стол не
качался, как лилия; а приятно ли уходить из такого уютного уголка?
Однако лучшее, высшее "я" быстро одержало победу Он встал и вышел. Флик
отложила работу и стала смотреть на огонь. Потом, нетерпеливо дернувшись,
снова взялась за иголку и штопала минут пять, когда пришел Джадсон.
-- Здравствуйте! -- сказала Флик. -- А мы уже беспокоились. Случилось
что-нибудь?
Джадсон опустился в кресло, покинутое Биллом. Он был явно расстроен и
явно нуждался в сочувствии.
-- Да уж! -- отвечал он. -- Вам я расскажу, вы поймете. Кто-кто. а вы
смеяться не будете.
-- Конечно!
-- Ну вот. Вы знаете не хуже меня, что бывают тяжелые минуты. Особенно
в этой жуткой стране. Ветер дует, все промозгло... В общем, надо выпить, а
то простудишься. Спросите любого врача. Правильно? Надо?
-- Если вам от этого лучше...
-- Вот. А разве тут выпьешь? Билл -- прямо как полиция.
-- Он говорит, он о вас заботится.
-- Уж он скажет! -- холодно отозвался Джадсон.
-- Потом, он обещал вашей сестре.
-- Противно смотреть! -- взволновался Джадсон. -- Cмотреть противно,
как он перед ней пресмыкается. Она на него чихать хотела.
-- Да?
-- А то как же!
-- Я думала, они -- жених и невеста.
-- Все может быть. Но вы уж мне поверьте, она его просто использует.
Вообще-то она ничего, меня не обижает, но одно дело -- брат, другое --
прочие люди. Ей бы только пококетничать. Вечно у нее человек десять на
привязи. Помяните мое слово, бросит его, как миленького! Врежет -- будь)
здоров.
Хотя предмет беседы очень нравился Флик, она решила что продолжать ее
нечестно, и с большим трудом предложила новую тему
-- Ай-я-яй! -- заметила она. -- Да, что вы хотели рассказать? Ну,
помните! Вы еще говорили, что я пойму, не буду смеяться.
-- Да, да, -- согласился Джадсон, переходя в минор. -- Значит, так: в
плохую погоду надо выпить. А тут не разгуляешься. Решил я попытать счастья
на стороне.
-- Что ж вы сделали? -- спросила Флик, представляя себе, как он падает
на улице, чтобы ему дали хлебнуть бренди.
-- Пошел к этому Слинсби.
-- К Слинсби! Зачем?
-- Ну, он служит у Парадена, а Билл -- Параденов племянник, а я -- друг
Билла. Все-таки, связь. В общем, пошел. А время выбрал плохо. Он очень
сердился, только что рассчитал стенографистку.
-- Почему?
-- Не знаю. Он вообще сердитый. Лучше бы уйти, а я ждал, выпить
хотелось. В общем, досидел до шести, смотрю -- выпускает кошку и говорит:
все, закрываем. Ну, я говорю, мне делать нечего, я еще с вами побуду
-- Наверное, к этому времени он вас нежно полюбил, -- предположила
Флик.
-- Да не знаю, -- отвечал Джадсон. -- Вроде он был какой-то мрачный.
-- Странно. А почему, как вы думаете?
-- Кто его разберет! Мне-то было не до того, я выпить хотел.
-- Кстати, -- перебила Флик, -- у вашей истории конец хороший?
-- Э?
-- Я говорю, выпили вы?
Джадсон скорбно рассмеялся.
-- Выпить-то выпил... Я к тому и веду. Сели мы в его машину...
-- У него есть машина? Какая?
-- Не помню. "Винчешир", что ли.
-- "Винчестер-мерфи"?
-- Вот, вот. Серая такая, здоровая, вроде лимузина.
-- То есть дорогая?
-- Уж не без того. Нет, вы подумайте! Купается, можно сказать, в
деньгах, возьми и пригласи пообедать. Так нет же! Поехали мы к нему, у него
свой дом...
-- Дом? И машина, и дом? А где?
-- На Бертен-стрит? Нет, на Бретон-стрит. Рядом с этим, как его...
-- Беркли-сквер?
-- Именно. Повернуть направо, пройти немного, по левую руку. Большой
такой дом. Ну, мы вышли, открыл он дверь и смотрит, ироде ждет. Я вошел.
Подождал немного и спрашиваю, как человека: "Выпить можно?" -- "Да, --
говорит, -- без всяких сомнений".
-- Странно. -- задумчиво сказала Флик.
-- Да уж!
-- Нет, как странно! Дорогая машина, такой район...
-- И знаете, что он мне дал?
-- Там жуткие цены.
-- Какао! -- мрачно вымолвил Джадсон. -- Чашку какао на подносике. Ну,
я оцепенел, как говорится, а он и скажи, что Билл его предупреждал, я
совершенно не пью. Это Билл! Да мы пятнадцать лет дружим! Я говорю, он
что-то спутал, может, у вас есть виски? А он говорит с такой усмешечкой:
какао гораздо питательней, оно согревает и еще содержит жиры. "Простите, --
говорит, -- мне надо переодеться к обеду".
-- Не понимаю, -- сказала Флик, -- получается, что он очень богат.
-- А то! Вот и гнусно...
-- Мистер Параден ему столько не платит. Интересно, какой оклад у таких
вот представителей?
-- Ясно, -- оживился Джадсон. -- Вы думаете, он мухлюет? Очень может
быть.
-- Конечно, он мог получить наследство.
-- Да, да...
-- Но он бы бросил службу, завел свое дело. Я думаю, ему платят не
больше тысячи в год.
-- А то и меньше.
-- Как же это он?.. Надо подумать. Билл вроде бы говорит, что мистер
Параден не слишком занимался фирмой в последние годы. Все запустил, из-за
этих книг. Тут-то мошеннику и разгуляться.
-- Кто-кто, а этот Слинсби...
-- Вы думаете, у него хватит ума?
-- Не в том дело. Человек, который поит гостя этой гадостью, способен
на все. Что хочешь смухлюет и еще посмеется, как последний гад.
Уилфрид Слинсби занимал не только Фелисию Шеридан и Джадсона Кокера.
Наша цивилизация столь сложна, что передвижениями управляющего
заинтересовался сам Перси Пилбем, тайный глава газеты, которую явно и
неохотно возглавлял Родерик Пайк.
Наутро после той беседы, о которой мы рассказали, Родерик сидел в
редакции, глядя на корректуру статьи о злодеях-букмекерах -- статьи, в
которой Айк Пуля упоминался по меньшей мере трижды и без малейшей симпатии.
Серия разоблачений, порожденная Пилбемом, пресеченная Родериком и властно
воскрешенная его отцом, вообще отличалась остротою; но, с отвращением
признавал ее подневольный покровитель, на сей раз она переострила самое
себя. Перед Пилбемом, обличавшим козни Пули, сам Ювенал казался робким
миротворцем.
Родерик отирал бледный лоб, страдая не столько из-за сбежавшей невесты,
сколько из-за пламенной статьи. Бегство буквально сотрясло семью; однако
жених сохранял присутствие духа, что там -- он даже насвистывал. А вот на
первом же абзаце статьи свист исчез, как Фелисня. Когда Родерик совсем
спекся, вошел Пилбем, сияющий, наглый, бойкий, бодрый и неумолимый. Он был
молод (двадцать три года), плюгав, или, если хотите -- тщедушен, носил
клетчатый костюм, лелеял похожие на мох усики, а черные волосы смазывал
бриолином.
Поздоровался он радушно, ибо, по тактичности, не хотел подчеркивать
свою победу Формально Родерик был начальством; это он тоже учитывал.
-- А! -- заметил он. -- Читаете мою вещицу.
Резко вздрогнув, Родерик выронил вещицу, словно ядовитого паука.
-- Ну, как вам? -- осведомился подчиненный, но ответа дожидаться не
стал. -- Прямо скажем, повезло. На таку-у-ую штуку вышел, опупеть! Дадим в
следующий номер.
Родерик облизнулся -- нет, не плотоядно, губы как-то ссохлись. Мысль о
следующем номере вызывала тупую боль под ложечкой.
-- Что там у вас? -- мрачно спросил он. Пилбем снял пиджак, повесил на
вешалку, надел куртку с эмблемой крикет-- ного клуба, куда ходил по
субботам, и ловко вырезал из старой обложки новые нарукавники.
-- Захожу это к Марио, -- начал он. -- А там один тип с девицей.
Хористка, что ли, платье такое розовое. Не иначе, из театра. А его я знаю,
он тут был, Слинсби фамилия. Видали?
Родерик ответил, что не удостоился этой чести.
-- Уилфрид Слинсби, -- пояснил Пилбем. -- Сколько спустил на эти всякие
шоу! Как говорится, ба-альшой хват. Прихожу я, значит, -- он там. Сидит с
девицей. А тут... Такую Лилию Бум не знаете?
Родерик сообщил, что не удостоен и этой чести, явственно намекая, что
не вращается в лондонском полусвете.
-- Американка, -- продолжал Пилбем. -- На манер испанки. Волосы черные,
глаза -- во! И сверкают.
Родерик задрожал. Именно этот женский тип он особенно ненавидел и робко
надеялся, что Пилбем не собирается печатать мемуары огненной Лилии.
-- Ну, входит она с каким-то типом, -- рассказывал тот. -- И ка-ак
закричит, ка-ак завизжит! Брямц всю посуду, хрясь ему в морду! Э? А? Ловко?
Сразу вывели, беднягу. Не успел спросить, с чего бы это она.
Почему Пилбем сочувствует девице, которой вполне подходит фамилия, но
не совсем подходит имя, Родерик не понял.
-- Так вот, я что думаю, -- продолжал рассказчик. -- Пойду, возьму
интервьюху, дадим в следующий номер. У него контора на Сэнт Мэри Экс. Зайду,
значит, побеседую, к вечеру будет статья,
Родерик смотрел на энтузиаста, думая о том, что судьба все-таки
перестаралась. Теперь взъярится эта Лилия, судя по давешней драме -- женщина
опасная. Словно в хрустальном шаре увидел он свою с ней встречу.
-- Зачем? -- осведомился он. -- Не наш материал.
Пилбем уставился на него в полном изумлении.
-- Ну, прям! -- сказал он. -- Самый наш. Этого типа все знают.
Родерик уцепился с горя за последнюю фразу.
-- Вот видите! Наверное, они дружат с отцом.
-- Почему? -- упорствовал Родерик. -- Помните, что было после статьи
про сэра Клода Мопси и домик в Брайтоне? Я бы на вашем месте не рисковал.
Пилбем задумался. Инцидент, упомянутый начальством, пятнал его чистый
щит. Материален -- оближешься; а что вышло? Ближайший друг сэра Джорджа. Да,
рисковать не стоит. Но тут его осенило.
-- Пойду, спрошу, -- сказал он, снял нарукавники, заменил куртку плащом
и пошел наверх, к Главному.
Там, на четвертом этаже, Шеф совещался с сестрой. Естественно, речь шла
о Фелисии.
-- Ты смотри, -- говорила гостья, -- как мы не знали ничего, так и не
знаем.
-- Да, -- вдумчиво произнес хозяин. -- О, да.
В этот день он был особенно похож на чучело лягушки. Недавний мятеж
глубоко его поразил.
-- Надеюсь, -- сказал он, пройдясь раза два по комнате, как делал и
Наполеон, -- надеюсь, ты не думаешь сдаться? Нет, что же это, в "Дэйли
Мэйл"!
Слова эти он выговорил с трудом. Как она могла?! В какой-то чужой
газете...
-- Ну. что ты! -- отвечала сестра. -- Просто надо что-то сделать. Кроме
тебя некому, Джордж. Синклер не годится. Иногда мне кажется, что он ей
сочувствует.
Сэр Джордж глубокомысленно нахмурился.
-- Я, -- сообщил он, -- поручил дело опытному сыщику.
-- Сыщику!
-- Под полным секретом. Я сказал, что это дочь моего старого друга, у
которой что-то с памятью. Ничего мысль, а? Пока ответа нет. Работать не
умеют, только деньги дерут.
Именно в эту минуту деликатно звякнул телефон. Шеф взял трубку и
услышал:
-- Мистер Пилбем спрашивает, сэр Джордж, можно к вам зайти?
Сэр Джордж просто подскочил.
-- Что случилось? -- спросила сестра.
-- Нет, ты подумай! Да, именно он. Ну, Пилбем, помнишь? Делает
буквально все в этих "Сплетнях". Голова! То самое, что нам нужно.
-- Где он? -- вскричала миссис Хэммонд.
-- Сейчас придет.
Опытная гостья с первого взгляда поняла, что брат ее совершенно прав.
Да, эстет осудил бы яркую клетку, физиономист -- маленькие глазки и
неприятную улыбку, но в том ли дело? Истинный, прирожденный вынюхиватель
самых сокровенных секретов. Когда сэр Джордж знакомил ее с Пилбемом, она
благосклонно улыбнулась.
-- Вы хотели меня видеть? -- спросил Шеф.
-- Да так, -- отвечал Пилбем. -- Пустячное дельце. Вышел на такого
Слинсби -- Уилфрид Слинсби, слыхали? -- и думаю, спрошу-ка, не ваш ли он
друг.
-- Слинсби? Слинсби... В жизни своей не слышал. А кто это?
-- У него какая-то контора. А так, ба-альшой театрал. Как говорится,
известен в театральных кругах. Дал кое-что на два мюзикла.
-- Прекрасно! Как раз для наших читателей.
-- Вот я и подумал.
-- Что же с ним случилось?
-- Влип, понимаете, в историю. Сидит это в ресторане... Тут девица...
Бамц, блямц! В общем, верняк.
-- Ага, ага, ага... Прекрасно. Разузнайте все, как следует.
-- Спасибо, сур Джордж.
-- Минутку! Постоите. Вот, прошу.
Шеф вынул фотографию; Пилбем внимательно в нее вгляделся.
-- Это. -- сказал Шеф звонким и чистым голосом, каким говорят, когда
собираются солгать, -- это... м-м-м... мисс...
Как всегда бывает в таких случаях, он не мог припомнить ни одной
сносной фамилии. Но тут вмешалась сестра.
-- Фарадей, -- сказала мисс Хэммонд. -- Мисс Фарадей.
-- Вот именно, -- обрадовался Шеф, -- Анджела Фарадей. Да, Анджела.
Единственная дочь моего старого друга. Надо ее найти.
-- Она ушла из дома, -- сказала гостья.
-- Да, да, -- поддержал хозяин. -- Исчезла.
-- В сущности, -- пояснила честная гостья, -- она сбежала. Видите ли,
мистер Пилбем, у нее был грипп.
-- А! -- сказал Пилбем. -- А-а!
-- Мы думаем, -- подхватил Шеф, обретая почву, -- у нее что-то с
памятью.
-- Да, да, да, -- сказала мисс Хэммонд. -- Посудите сами, никаких...
-- ... причин, -- продолжал ее брат. -- Аб-со-лютно никаких.
Счастливая, тихая жизнь...
-- Ясно, ясно, -- сказал Пилбем.
Сказал он это спокойно, а как мучался! У него была прекрасная намять, и
он сразу узнал девицу, заходившую к ним не так давно. Выйти на такой скандал
и ничего не написать -- нет, невыносимо. Даже тогда, когда один дядя спустил
его с лестницы вместо того, чтобы честно открыть, почему жена уехала в
Уганду, даже тогда, повторим, Перси Пилбем мучался меньше.
-- Вы всюду бываете, -- продолжал Шеф, -- все подмечаете. Возьмите
фотографию, Пилбем, и -- за дело! Стоит ли говорить, что оно сугубо
конфиденциальное?
-- Что вы, что вы!
-- Тогда -- все. Старайтесь.
-- Хорошо, сэр Джордж. А к Слинсби я забегу после перерыва.
-- Пожалуйста. Да, насчет... э... мисс Фарадей, о расходах не
заботьтесь.
-- Хорошо, сэр Джордж. Хорошо.
Голос его был звонок, и это означало, что где-где, а здесь на него
положиться можно.
В самом сердце лондонской толчеи, неподалеку от Лиденхолмского рынка,
приютился маленький ресторанчик под вывеской "У Пиранделло". Кроме густых
ароматов, он привлекает публику витриной, где лежат на блюде свиная голова
умильного вида, два помидора и вялый салат. Глубже, в зале, маячат печальные
потомки Борджиа, хлопотливо поддерживающие традицию своей семьи.
Часа через два после того как Пилбем ушел от Шефа, Билл и Джадсон
стояли у дверей и смотрели на прохожих, явно кого-то поджидая.
-- А ты не ошибся? -- спросил Джадсон, которого допекла загадочная
улыбка свиньи. -- Точно здесь?
-- Ну, смотри сам, -- отвечал его друг, показывая телеграмму. --
"Пиранделло, Леденхилл-стрит". Значит, у Пиранделло, на этой улице.
-- Странно, -- сказал Джадсон, угрюмо глядя на Джоконду свиного мира,
-- очень странно.
Но тут Билл воскликнул: "Идет!" -- и шагнул на мостовую, завидев, что
Флик лавирует между машинами. В отличие от Джадсона, она сияла.
-- Получили? -- сказала она. -- Очень хорошо! Идем туда, а то я умру с
голода.
-- Вы собираетесь тут есть? -- проверил Джадсон.
-- Конечно. Замечательный ресторан. Генри сюда ходит.
-- Генри? -- удивился Билл. -- А кто это?
-- Наш рассыльный.
-- Чей?
-- Наш.
-- Это где?
-- У меня на службе.
-- Э? А?
-- Да, я теперь служу. В лондонском отделении целлюлозно-бумажной
компании.
-- Что?!
-- Потом объясню. Праздный богач не поймет, как хочется есть после
работы.
Они растерянно пошли за ней. В лицо им ударил теплый, сладкий запах.
-- Какао, -- сказала Флик. -- Ах, ка-кое ка-као! Правда, мистер Кокер?
Ка-ка-о Ко-ке-ра...
Поглядев на друга, Билл увидел, что тот с немым укором смотрит на
спутницу, которая, заметим, села к столику и что-то заказывала. Официант
записывал столь отрешенно, словно снял с себя всякую ответственность.
-- Так, -- сказала она, когда смертоносные яства уже стояли на столе.
-- Теперь поговорим. Я выбрала эту дыру, потому что здесь никто не бывает.
-- Разве что спьяну, -- мрачно заметил Джадсон.
Менее разборчивый Билл интересовался не этим.
-- Вы служите у Слинсби? -- спросил он. -- Господи, почему?
-- Потому что я решила за ним следить.
-- Нет, что это? -- воскликнул Джадсон, проглотив какой-то кусок. --
Да, знаю, парафин -- но с чем?
полоска лба не гармонировала с ушами непомерной величины, да еще под прямым
углом.
Такое сборное рагу удивило бы многих, но Гораций не дрогнул, только
зевнул.
-- Привет, Джо, -- сказал он. -- Ты, что ли?
-- А то! -- отозвался гость. -- Пришел поглядеть, чего делаешь. Так я и
знал, ни фига.
-- Я раз-мы-ши-ляю, -- сообщил Гораций.
Джо (ибо это был он) оглядел тихий садик и, убедившие!", что он пуст,
вылез из кустов. Тем самым прояснился его профессиональный статус:
преступник, спора нет, но не из руководящих, а. скажем так, из исполняющих.
Если вам нужны тонкие замыслы, он вам ни к чему. Если надо кого-то стукнуть
-- просим, кричите "Эврика!" Сам по себе он был невысок, коренаст,
сутуловат, но с широкими плечами, словно набычился раз и навсегда. Ноги у
него оказались большие и разлапые.
-- Прям, счас! -- усмехнулся он. -- Ты у меня смотри! Не для того я
перся. Как дела-то, а? Шеф беспокоится.
-- Дэ-э? -- сказал Гораций.
-- Дэ. Торчишь тут, с жиру бесишься... Зажрался!
-- Тут особо не зажрешься.
-- Ну, прям! Лежит, а! Я б на твоем месте...
-- Дэ?
-- Дэ. Чего волынишь? Чего тянешь мочалу?. Гораций угнездился попрочнее
в шезлонге и твердо посмотрел на собеседника.
-- Я думаю, -- ответил он.
-- Время нету, -- укоризненно сказал Джо. -- Давай, работай.
-- Я думаю, -- продолжал Гораций, -- может, не надо у него воровать?
-- Чего? -- задохнулся Джо. -- Чегой-то ты?
-- Вот ходил я тут в киношку, -- поведал юный злоумышленник. -- Так
воры, это, исправляются. Сопрешь -- сел, исправишься -- порядок! Штаны
хорошие, пиджак...
Джо нервно облизнул губы, явственно ощущая, что цензура в кино
недостаточно строга.
-- Вот, один, -- рассказывал Гораций, -- подговорил мальчишку, сопри,
грит, у старичка. Ну, поселили его к старикану, живет чин-чинарем, а тут
этот, первый явился, красть пора. Мальчишка-то и скажи: "Не буду! Хочу в
люди выйти". А вор ему и ответь: "Слава Богу! Я тебя просто ис-пы-ты-вал".
Здорово, а?
-- Жуть какая, -- пылко отвечал Джо.
-- Да ладно, -- хихикнул Гораций, -- это я так, шутю.
Джо с облегчением вздохнул.
-- Чего мне киношка? -- пояснил Гораций. -- Я сам красть не буду. Ты,
гришь, заигрался. Эт верно. Житуха тут -- во! Прям счас, буду я книги брать!
Сам бери. Мне и так хорошо.
Мы уже упоминали, что Джо не был особенно умен. Такую измену он
осмыслить не мог. Когда он пытался угадать, как сообщить об этом шефу и как
отреагирует шеф, не любивший проколов, из дома кто-то вышел. Пришлось
нырнуть в кусты, что он и сделал, тяжко страдая.
Спугнул его сам хозяин, с тростью в руке. Пока тот спускался по
ступеням и шел по лужайке, гнев его возрастал, глаза сверкали, губы
сжимались. Он вступил на тропу войны.
Гораций ждал его спокойно, не чуя опасности. Юная совесть, будучи
толстокожей, ничего ему не подсказала.
-- Привет, папаша! -- воскликнул он.
Мистер Параден был человеком действия.
-- Я тебе покажу, -- сказал он, -- как кормить дворецкого мылом! Я тебе
покажу, как клеить учителя клеем! -- И после этой преамбулы приступил к
самому уроку. Нелегко привить сладость и свет юноше типа Горация, но все,
что можно сделать с помощью трости, мистер Параден сделал. Случайный
прохожий, повстречавшись с ним на улице, мог бы счесть его слишком хилым, но
Гораций бы внес исправления. Он знал, что к чему, из первых рук.
-- Ну, все! -- сказал наконец приемный отец, тяжко отдуваясь, и,
повернувшись, направился к дому
Пока он не скрылся, Джо из кустов не вылезал. Когда же скрылся, вылез,
невольно ухмыляясь. Вопли юного друга усладили его слух. Жалел он только о
том, что социальные условности не позволяют ему принять участие в столь
добром деле.
-- Что, съел? -- заметил он, оглядывая страдальца. -- Там тебе и надо.
Будешь вилять!
Гораций еще не пришел в себя после нежданного побоища. Он и не знал,
что в новоявленном отце таится такой пыл.
-- Эт кто виляет? -- осведомился он.
-- Ты, кто ж еще! -- ответил Джо. -- Жаль, я руку не приложил. Дружков
предавать, это надо же!
Гораций обиделся, особенно -- потому, что упрек показался ему
несправедливым. За последние минуты взгляды его резко изменились. Сдуру он
принял этот дом за земной рай, теперь -- осознал свою ошибку.
-- Кто вас предает! -- вскричал он. -- Скажи шефу, стащу эти книги,
тресну -- а стащу.
-- Вот это разговор! -- одобрил Джо. -- Это я понимаю!
Английская весна особенно пленяет тем, что некоторые, нет --
практически все дни, особенно к вечеру, побуждают растопить камин. Огонь,
освещавший гостиную одной из квартир в доходном доме Мармонт дней через
десять после известного нам побега, пылал весело и ярко, бросая золотистые
отсветы на собачку, которая спала на ковре; на Билла, который курил в
кресле; на Флик, чья светлая головка склонилась над чьими-то носками. Трубка
курилась хорошо, мысли были приятны.
Жизнь после бурной ночи вошла в свою колею. Флик поселили рядом, у
почтенной дамы, которая, к вящему счастью, встретила Боба с материнской
нежностью, а теперь -- перекармливала, что немедленно сказалось на его
фигуре. Кроме того, она хорошо готовила, что нечасто бывает у хозяек, и Флик
была вполне довольна. Казалось бы, после роскошеств Холли-хауза нелегко
счесть роскошной крохотную квартирку, но, кроме угрызений, возникавших при
мысли о дяде, она поистине наслаждалась жизнью. Ей нравилось не ведомое
чувство свободы, ей нравился дух приключений, а уж особенно нравились ей
ежедневные визиты к Биллу и Джадсону Не нравились в новом мире только
фотографии Алисы, презрительно глядевшие на нее с двенадцати сторон. Теперь
она точно знала, что эта девица ей противна.
Билл тоже не жаловался. Он смутно ощущал, что вечно так длиться не
может, но не позволял этой мысли омрачать свое счастье. Не выйдя из лет,
когда не слишком часто заглядывают в будущее, он радовался мгновенью,
освещенному уютным светом очага. Никто еще не штопал ему носков, он просто
носил их, пока дыры не становились огромными даже на его непридирчивый
взгляд, -- и преспокойно выбрасывал. Глядя из кресла на проворные пальчики
Флик, он думал о том, что именно такая жизнь и зовется счастливой.
Пальчики остановились. Флик подняла глаза и спросила:
-- А что с мистером Кокером?
К Джадсону она искренне привязалась. Он преодолел привычку разевать
рот, как рыба, при ее появлении, и теперь они были в дружбе. Собственно,
отношения их можно сравнить с отношениями Дездемоны и Отелло. Флик любила
Джадсона за муки, он ее -- за состраданье. Никогда еще его так не жалели.
Поистине, в этом злом мире Флик возвращала ему веру в людей.
-- Вроде бы пошел к Слинсби, -- отвечал Билл, и совесть кольнула его,
как бывало всегда при упоминании Лондонского Представителя. Шустрый Слинсби
выскользнул из его жизни, и мысль эта была неприятна. Пребывание в Лондоне
ни в малой мере не шло на пользу дяде, все больше обретая сходство с чем-то
средним между путешествием и отдыхом. Конечно, так нельзя, но что же делать?
Как заметил сам дядя, если уж Уилфрид Слинсби не понимает, почему упали
доходы, куда это понять какому-то новичку!
-- Вот как? -- заметила Флик. -- Они знакомы?
-- Да, я его туда водил.
Флик вернулась к носку.
-- Я все думаю, -- сказала она, -- не нравится мне ваш Слинсби.
-- Что вы, он совсем ничего! -- ответил Билл с той терпимостью, какую
порождает удобство.
-- Какой-то он подозрительный... -- не уступала Флик.
Билл мягко улыбнулся. Вот оно, думал он, женское чутье! Здравый смысл
давно разрушил сомнения в честности лондонского представителя.
-- Да нет, -- сказал он, -- вообще-то он мне не очень нравится, но
подозревать его -- незачем. Да, доходы упали, и все же...
-- Вы говорили, он хороший работник.
-- Он мне все объяснил, когда мы с ним завтракали. Правда, я не псе
понял, сложное дело. Условия там всякие...
-- М-да... -- проговорила Флик, и они помолчали. Билл переменил тему.
-- Я тоже думаю.
-- Вот как?
-- Да. Я думаю, что у вас там делают. Почему в газетах ничего нет?
-- Дядя Джерри не допустит. Он боится скандала.
-- Никакого ответа... А если вообще не ответят, что вы делать будете?
Флик встряхнула головкой, ее васильковые глаза задорно сверкнули. Биллу
это очень нравилось. Он непременно припоминал вспугнутого котенка.
-- Пойду куда-нибудь служить. Я хорошо печатаю, знаю стенографию. Дяде
помогала. Во всяком случае, за Родерика не выйду
-- Еще бы! -- согласился Билл и назидательно прибавил: -- Нельзя
выходить замуж без любви. Надо подождать, любовь того стоит. Когда-нибудь вы
встретите человека...
-- Встречу?
-- Конечно. Р-р-аз -- и готово! Как молния.
-- Вы думаете?
-- Я уверен. Когда я встретил Алису...
-- Расскажите мне о ней, -- прервала его Флик. -- Какая она?
-- Какая?.. -- Билл не умел описывать богинь. -- Ну, скажем... Да я вам
тысячу раз говорил!
-- Правда, говорили, -- признала Флик.
-- Хорошо, когда есть кому рассказать, -- продолжал хозяин. -- От
Джадсона толку мало. Другое дело -- вы. Настоящий друг! Вам я...
-- Она бы чинила вам носки? -- спросила гостья.
Билл растерялся. Недавно он понял, что штопка -- одно из самых
достойных занятий (для женщины, конечно), и ему не хотелось находить
недостатки в Алисе. Но против правды не пойдешь. Алису, штопающую носки, он
не мог себе представить.
-- Понимаете, -- сказал он, -- она в другом духе... такая светская.
И с удивлением заметил, что тон у него виноватый.
-- А, вон что! -- откликнулась гостья.
Они помолчали. На решетку выпали угольки. Терьер взвизгнул во сне;
вероятно, ему снилась охота.
-- Вы пишете ей по вторникам? -- беспечно осведомилась Флик.
-- Ой, Господи! -- Билл уронил трубку. -- Совсем забыл.
-- Идите, пишите, а то почту упустите.
Билл с удивлением заметил, что секунду, одну секунду ему было лень
вылезать из кресла. Письма он писал в столовой -- только там стол не
качался, как лилия; а приятно ли уходить из такого уютного уголка?
Однако лучшее, высшее "я" быстро одержало победу Он встал и вышел. Флик
отложила работу и стала смотреть на огонь. Потом, нетерпеливо дернувшись,
снова взялась за иголку и штопала минут пять, когда пришел Джадсон.
-- Здравствуйте! -- сказала Флик. -- А мы уже беспокоились. Случилось
что-нибудь?
Джадсон опустился в кресло, покинутое Биллом. Он был явно расстроен и
явно нуждался в сочувствии.
-- Да уж! -- отвечал он. -- Вам я расскажу, вы поймете. Кто-кто. а вы
смеяться не будете.
-- Конечно!
-- Ну вот. Вы знаете не хуже меня, что бывают тяжелые минуты. Особенно
в этой жуткой стране. Ветер дует, все промозгло... В общем, надо выпить, а
то простудишься. Спросите любого врача. Правильно? Надо?
-- Если вам от этого лучше...
-- Вот. А разве тут выпьешь? Билл -- прямо как полиция.
-- Он говорит, он о вас заботится.
-- Уж он скажет! -- холодно отозвался Джадсон.
-- Потом, он обещал вашей сестре.
-- Противно смотреть! -- взволновался Джадсон. -- Cмотреть противно,
как он перед ней пресмыкается. Она на него чихать хотела.
-- Да?
-- А то как же!
-- Я думала, они -- жених и невеста.
-- Все может быть. Но вы уж мне поверьте, она его просто использует.
Вообще-то она ничего, меня не обижает, но одно дело -- брат, другое --
прочие люди. Ей бы только пококетничать. Вечно у нее человек десять на
привязи. Помяните мое слово, бросит его, как миленького! Врежет -- будь)
здоров.
Хотя предмет беседы очень нравился Флик, она решила что продолжать ее
нечестно, и с большим трудом предложила новую тему
-- Ай-я-яй! -- заметила она. -- Да, что вы хотели рассказать? Ну,
помните! Вы еще говорили, что я пойму, не буду смеяться.
-- Да, да, -- согласился Джадсон, переходя в минор. -- Значит, так: в
плохую погоду надо выпить. А тут не разгуляешься. Решил я попытать счастья
на стороне.
-- Что ж вы сделали? -- спросила Флик, представляя себе, как он падает
на улице, чтобы ему дали хлебнуть бренди.
-- Пошел к этому Слинсби.
-- К Слинсби! Зачем?
-- Ну, он служит у Парадена, а Билл -- Параденов племянник, а я -- друг
Билла. Все-таки, связь. В общем, пошел. А время выбрал плохо. Он очень
сердился, только что рассчитал стенографистку.
-- Почему?
-- Не знаю. Он вообще сердитый. Лучше бы уйти, а я ждал, выпить
хотелось. В общем, досидел до шести, смотрю -- выпускает кошку и говорит:
все, закрываем. Ну, я говорю, мне делать нечего, я еще с вами побуду
-- Наверное, к этому времени он вас нежно полюбил, -- предположила
Флик.
-- Да не знаю, -- отвечал Джадсон. -- Вроде он был какой-то мрачный.
-- Странно. А почему, как вы думаете?
-- Кто его разберет! Мне-то было не до того, я выпить хотел.
-- Кстати, -- перебила Флик, -- у вашей истории конец хороший?
-- Э?
-- Я говорю, выпили вы?
Джадсон скорбно рассмеялся.
-- Выпить-то выпил... Я к тому и веду. Сели мы в его машину...
-- У него есть машина? Какая?
-- Не помню. "Винчешир", что ли.
-- "Винчестер-мерфи"?
-- Вот, вот. Серая такая, здоровая, вроде лимузина.
-- То есть дорогая?
-- Уж не без того. Нет, вы подумайте! Купается, можно сказать, в
деньгах, возьми и пригласи пообедать. Так нет же! Поехали мы к нему, у него
свой дом...
-- Дом? И машина, и дом? А где?
-- На Бертен-стрит? Нет, на Бретон-стрит. Рядом с этим, как его...
-- Беркли-сквер?
-- Именно. Повернуть направо, пройти немного, по левую руку. Большой
такой дом. Ну, мы вышли, открыл он дверь и смотрит, ироде ждет. Я вошел.
Подождал немного и спрашиваю, как человека: "Выпить можно?" -- "Да, --
говорит, -- без всяких сомнений".
-- Странно. -- задумчиво сказала Флик.
-- Да уж!
-- Нет, как странно! Дорогая машина, такой район...
-- И знаете, что он мне дал?
-- Там жуткие цены.
-- Какао! -- мрачно вымолвил Джадсон. -- Чашку какао на подносике. Ну,
я оцепенел, как говорится, а он и скажи, что Билл его предупреждал, я
совершенно не пью. Это Билл! Да мы пятнадцать лет дружим! Я говорю, он
что-то спутал, может, у вас есть виски? А он говорит с такой усмешечкой:
какао гораздо питательней, оно согревает и еще содержит жиры. "Простите, --
говорит, -- мне надо переодеться к обеду".
-- Не понимаю, -- сказала Флик, -- получается, что он очень богат.
-- А то! Вот и гнусно...
-- Мистер Параден ему столько не платит. Интересно, какой оклад у таких
вот представителей?
-- Ясно, -- оживился Джадсон. -- Вы думаете, он мухлюет? Очень может
быть.
-- Конечно, он мог получить наследство.
-- Да, да...
-- Но он бы бросил службу, завел свое дело. Я думаю, ему платят не
больше тысячи в год.
-- А то и меньше.
-- Как же это он?.. Надо подумать. Билл вроде бы говорит, что мистер
Параден не слишком занимался фирмой в последние годы. Все запустил, из-за
этих книг. Тут-то мошеннику и разгуляться.
-- Кто-кто, а этот Слинсби...
-- Вы думаете, у него хватит ума?
-- Не в том дело. Человек, который поит гостя этой гадостью, способен
на все. Что хочешь смухлюет и еще посмеется, как последний гад.
Уилфрид Слинсби занимал не только Фелисию Шеридан и Джадсона Кокера.
Наша цивилизация столь сложна, что передвижениями управляющего
заинтересовался сам Перси Пилбем, тайный глава газеты, которую явно и
неохотно возглавлял Родерик Пайк.
Наутро после той беседы, о которой мы рассказали, Родерик сидел в
редакции, глядя на корректуру статьи о злодеях-букмекерах -- статьи, в
которой Айк Пуля упоминался по меньшей мере трижды и без малейшей симпатии.
Серия разоблачений, порожденная Пилбемом, пресеченная Родериком и властно
воскрешенная его отцом, вообще отличалась остротою; но, с отвращением
признавал ее подневольный покровитель, на сей раз она переострила самое
себя. Перед Пилбемом, обличавшим козни Пули, сам Ювенал казался робким
миротворцем.
Родерик отирал бледный лоб, страдая не столько из-за сбежавшей невесты,
сколько из-за пламенной статьи. Бегство буквально сотрясло семью; однако
жених сохранял присутствие духа, что там -- он даже насвистывал. А вот на
первом же абзаце статьи свист исчез, как Фелисня. Когда Родерик совсем
спекся, вошел Пилбем, сияющий, наглый, бойкий, бодрый и неумолимый. Он был
молод (двадцать три года), плюгав, или, если хотите -- тщедушен, носил
клетчатый костюм, лелеял похожие на мох усики, а черные волосы смазывал
бриолином.
Поздоровался он радушно, ибо, по тактичности, не хотел подчеркивать
свою победу Формально Родерик был начальством; это он тоже учитывал.
-- А! -- заметил он. -- Читаете мою вещицу.
Резко вздрогнув, Родерик выронил вещицу, словно ядовитого паука.
-- Ну, как вам? -- осведомился подчиненный, но ответа дожидаться не
стал. -- Прямо скажем, повезло. На таку-у-ую штуку вышел, опупеть! Дадим в
следующий номер.
Родерик облизнулся -- нет, не плотоядно, губы как-то ссохлись. Мысль о
следующем номере вызывала тупую боль под ложечкой.
-- Что там у вас? -- мрачно спросил он. Пилбем снял пиджак, повесил на
вешалку, надел куртку с эмблемой крикет-- ного клуба, куда ходил по
субботам, и ловко вырезал из старой обложки новые нарукавники.
-- Захожу это к Марио, -- начал он. -- А там один тип с девицей.
Хористка, что ли, платье такое розовое. Не иначе, из театра. А его я знаю,
он тут был, Слинсби фамилия. Видали?
Родерик ответил, что не удостоился этой чести.
-- Уилфрид Слинсби, -- пояснил Пилбем. -- Сколько спустил на эти всякие
шоу! Как говорится, ба-альшой хват. Прихожу я, значит, -- он там. Сидит с
девицей. А тут... Такую Лилию Бум не знаете?
Родерик сообщил, что не удостоен и этой чести, явственно намекая, что
не вращается в лондонском полусвете.
-- Американка, -- продолжал Пилбем. -- На манер испанки. Волосы черные,
глаза -- во! И сверкают.
Родерик задрожал. Именно этот женский тип он особенно ненавидел и робко
надеялся, что Пилбем не собирается печатать мемуары огненной Лилии.
-- Ну, входит она с каким-то типом, -- рассказывал тот. -- И ка-ак
закричит, ка-ак завизжит! Брямц всю посуду, хрясь ему в морду! Э? А? Ловко?
Сразу вывели, беднягу. Не успел спросить, с чего бы это она.
Почему Пилбем сочувствует девице, которой вполне подходит фамилия, но
не совсем подходит имя, Родерик не понял.
-- Так вот, я что думаю, -- продолжал рассказчик. -- Пойду, возьму
интервьюху, дадим в следующий номер. У него контора на Сэнт Мэри Экс. Зайду,
значит, побеседую, к вечеру будет статья,
Родерик смотрел на энтузиаста, думая о том, что судьба все-таки
перестаралась. Теперь взъярится эта Лилия, судя по давешней драме -- женщина
опасная. Словно в хрустальном шаре увидел он свою с ней встречу.
-- Зачем? -- осведомился он. -- Не наш материал.
Пилбем уставился на него в полном изумлении.
-- Ну, прям! -- сказал он. -- Самый наш. Этого типа все знают.
Родерик уцепился с горя за последнюю фразу.
-- Вот видите! Наверное, они дружат с отцом.
-- Почему? -- упорствовал Родерик. -- Помните, что было после статьи
про сэра Клода Мопси и домик в Брайтоне? Я бы на вашем месте не рисковал.
Пилбем задумался. Инцидент, упомянутый начальством, пятнал его чистый
щит. Материален -- оближешься; а что вышло? Ближайший друг сэра Джорджа. Да,
рисковать не стоит. Но тут его осенило.
-- Пойду, спрошу, -- сказал он, снял нарукавники, заменил куртку плащом
и пошел наверх, к Главному.
Там, на четвертом этаже, Шеф совещался с сестрой. Естественно, речь шла
о Фелисии.
-- Ты смотри, -- говорила гостья, -- как мы не знали ничего, так и не
знаем.
-- Да, -- вдумчиво произнес хозяин. -- О, да.
В этот день он был особенно похож на чучело лягушки. Недавний мятеж
глубоко его поразил.
-- Надеюсь, -- сказал он, пройдясь раза два по комнате, как делал и
Наполеон, -- надеюсь, ты не думаешь сдаться? Нет, что же это, в "Дэйли
Мэйл"!
Слова эти он выговорил с трудом. Как она могла?! В какой-то чужой
газете...
-- Ну. что ты! -- отвечала сестра. -- Просто надо что-то сделать. Кроме
тебя некому, Джордж. Синклер не годится. Иногда мне кажется, что он ей
сочувствует.
Сэр Джордж глубокомысленно нахмурился.
-- Я, -- сообщил он, -- поручил дело опытному сыщику.
-- Сыщику!
-- Под полным секретом. Я сказал, что это дочь моего старого друга, у
которой что-то с памятью. Ничего мысль, а? Пока ответа нет. Работать не
умеют, только деньги дерут.
Именно в эту минуту деликатно звякнул телефон. Шеф взял трубку и
услышал:
-- Мистер Пилбем спрашивает, сэр Джордж, можно к вам зайти?
Сэр Джордж просто подскочил.
-- Что случилось? -- спросила сестра.
-- Нет, ты подумай! Да, именно он. Ну, Пилбем, помнишь? Делает
буквально все в этих "Сплетнях". Голова! То самое, что нам нужно.
-- Где он? -- вскричала миссис Хэммонд.
-- Сейчас придет.
Опытная гостья с первого взгляда поняла, что брат ее совершенно прав.
Да, эстет осудил бы яркую клетку, физиономист -- маленькие глазки и
неприятную улыбку, но в том ли дело? Истинный, прирожденный вынюхиватель
самых сокровенных секретов. Когда сэр Джордж знакомил ее с Пилбемом, она
благосклонно улыбнулась.
-- Вы хотели меня видеть? -- спросил Шеф.
-- Да так, -- отвечал Пилбем. -- Пустячное дельце. Вышел на такого
Слинсби -- Уилфрид Слинсби, слыхали? -- и думаю, спрошу-ка, не ваш ли он
друг.
-- Слинсби? Слинсби... В жизни своей не слышал. А кто это?
-- У него какая-то контора. А так, ба-альшой театрал. Как говорится,
известен в театральных кругах. Дал кое-что на два мюзикла.
-- Прекрасно! Как раз для наших читателей.
-- Вот я и подумал.
-- Что же с ним случилось?
-- Влип, понимаете, в историю. Сидит это в ресторане... Тут девица...
Бамц, блямц! В общем, верняк.
-- Ага, ага, ага... Прекрасно. Разузнайте все, как следует.
-- Спасибо, сур Джордж.
-- Минутку! Постоите. Вот, прошу.
Шеф вынул фотографию; Пилбем внимательно в нее вгляделся.
-- Это. -- сказал Шеф звонким и чистым голосом, каким говорят, когда
собираются солгать, -- это... м-м-м... мисс...
Как всегда бывает в таких случаях, он не мог припомнить ни одной
сносной фамилии. Но тут вмешалась сестра.
-- Фарадей, -- сказала мисс Хэммонд. -- Мисс Фарадей.
-- Вот именно, -- обрадовался Шеф, -- Анджела Фарадей. Да, Анджела.
Единственная дочь моего старого друга. Надо ее найти.
-- Она ушла из дома, -- сказала гостья.
-- Да, да, -- поддержал хозяин. -- Исчезла.
-- В сущности, -- пояснила честная гостья, -- она сбежала. Видите ли,
мистер Пилбем, у нее был грипп.
-- А! -- сказал Пилбем. -- А-а!
-- Мы думаем, -- подхватил Шеф, обретая почву, -- у нее что-то с
памятью.
-- Да, да, да, -- сказала мисс Хэммонд. -- Посудите сами, никаких...
-- ... причин, -- продолжал ее брат. -- Аб-со-лютно никаких.
Счастливая, тихая жизнь...
-- Ясно, ясно, -- сказал Пилбем.
Сказал он это спокойно, а как мучался! У него была прекрасная намять, и
он сразу узнал девицу, заходившую к ним не так давно. Выйти на такой скандал
и ничего не написать -- нет, невыносимо. Даже тогда, когда один дядя спустил
его с лестницы вместо того, чтобы честно открыть, почему жена уехала в
Уганду, даже тогда, повторим, Перси Пилбем мучался меньше.
-- Вы всюду бываете, -- продолжал Шеф, -- все подмечаете. Возьмите
фотографию, Пилбем, и -- за дело! Стоит ли говорить, что оно сугубо
конфиденциальное?
-- Что вы, что вы!
-- Тогда -- все. Старайтесь.
-- Хорошо, сэр Джордж. А к Слинсби я забегу после перерыва.
-- Пожалуйста. Да, насчет... э... мисс Фарадей, о расходах не
заботьтесь.
-- Хорошо, сэр Джордж. Хорошо.
Голос его был звонок, и это означало, что где-где, а здесь на него
положиться можно.
В самом сердце лондонской толчеи, неподалеку от Лиденхолмского рынка,
приютился маленький ресторанчик под вывеской "У Пиранделло". Кроме густых
ароматов, он привлекает публику витриной, где лежат на блюде свиная голова
умильного вида, два помидора и вялый салат. Глубже, в зале, маячат печальные
потомки Борджиа, хлопотливо поддерживающие традицию своей семьи.
Часа через два после того как Пилбем ушел от Шефа, Билл и Джадсон
стояли у дверей и смотрели на прохожих, явно кого-то поджидая.
-- А ты не ошибся? -- спросил Джадсон, которого допекла загадочная
улыбка свиньи. -- Точно здесь?
-- Ну, смотри сам, -- отвечал его друг, показывая телеграмму. --
"Пиранделло, Леденхилл-стрит". Значит, у Пиранделло, на этой улице.
-- Странно, -- сказал Джадсон, угрюмо глядя на Джоконду свиного мира,
-- очень странно.
Но тут Билл воскликнул: "Идет!" -- и шагнул на мостовую, завидев, что
Флик лавирует между машинами. В отличие от Джадсона, она сияла.
-- Получили? -- сказала она. -- Очень хорошо! Идем туда, а то я умру с
голода.
-- Вы собираетесь тут есть? -- проверил Джадсон.
-- Конечно. Замечательный ресторан. Генри сюда ходит.
-- Генри? -- удивился Билл. -- А кто это?
-- Наш рассыльный.
-- Чей?
-- Наш.
-- Это где?
-- У меня на службе.
-- Э? А?
-- Да, я теперь служу. В лондонском отделении целлюлозно-бумажной
компании.
-- Что?!
-- Потом объясню. Праздный богач не поймет, как хочется есть после
работы.
Они растерянно пошли за ней. В лицо им ударил теплый, сладкий запах.
-- Какао, -- сказала Флик. -- Ах, ка-кое ка-као! Правда, мистер Кокер?
Ка-ка-о Ко-ке-ра...
Поглядев на друга, Билл увидел, что тот с немым укором смотрит на
спутницу, которая, заметим, села к столику и что-то заказывала. Официант
записывал столь отрешенно, словно снял с себя всякую ответственность.
-- Так, -- сказала она, когда смертоносные яства уже стояли на столе.
-- Теперь поговорим. Я выбрала эту дыру, потому что здесь никто не бывает.
-- Разве что спьяну, -- мрачно заметил Джадсон.
Менее разборчивый Билл интересовался не этим.
-- Вы служите у Слинсби? -- спросил он. -- Господи, почему?
-- Потому что я решила за ним следить.
-- Нет, что это? -- воскликнул Джадсон, проглотив какой-то кусок. --
Да, знаю, парафин -- но с чем?