Страница:
---------------------------------------------------------------
© Copyright P.G.Wodehouse. Strychnine in the Soup (1932)
© Copyright Перевод Перевод И. Гуровой (2000)
Опубликовано в сборнике "Мир мистера Муллинера"
Origin: The Russian Wodehouse Society (wodehouse.ru)
---------------------------------------------------------------
С той минуты, когда Пиво Из Бочки вошел в залу "Отдыха удильщика",
стало ясно, что обычное солнечное настроение его покинуло. Лицо у него
осунулось, перекосилось. Понурив голову, он сел в дальнем углу у окна, а не
присоединился к общей беседе, которая велась у камина с заметным участием
мистера Муллинера. Время от времени из угла доносились тяжелые вздохи.
Горькая Настойка С Лимонадом поставил свой стакан, прошел в дальний
угол и сочувственно положил ладонь на плечо страдальца.
-- В чем дело, старина? -- спросил он. -- Потеряли друга?
-- Хуже, -- сказал Пиво Из Бочки. -- Детективный роман. По пути сюда
прочел половину и забыл его в вагоне.
-- Мой племянник Сирил, специалист по интерьерам, -- сказал мистер
Муллинер, -- однажды допустил такую же оплошность. Подобные провалы в памяти
не столь уж редки.
-- А теперь, -- продолжал Пиво Из Бочки, -- я всю ночь буду ворочаться
с боку на бок, гадая, кто же все-таки отравил сэра Джоффри Татла, баронета.
-- А баронета, значит, отравили?
-- В самую точку. Лично я думаю, что прикончил его приходской
священник, по слухам коллекционировавший редкие яды.
Мистер Муллинер снисходительно улыбнулся.
-- Это был не священник, -- сказал он. -- Я читал "Тайну
Мэрглоу-Мэнора". Отравителем был водопроводчик.
-- Какой водопроводчик?
-- Тот, который во второй главе приходил починить душ. Сэр Джоффри в
тысяча восемьсот девяносто шестом году разбил сердце его тетушки, а потому
он приклеил змею внутрь сетки душа, и, когда сэр Джоффри включил горячую
воду, клей размыло, освободившаяся змея проскользнула в одну из дырочек,
укусила баронета за ногу и скрылась в сливном отверстии.
-- Но этого не могло быть, -- сказал Пиво Из Бочки. -- Между второй
главой и убийством прошло несколько дней.
-- Водопроводчик забыл свою змею дома, и ему пришлось за ней вернуться,
-- объяснил мистер Муллинер. -- Уповаю, раскрытие тайны послужит вам
надежным снотворным.
-- Я чувствую себя другим человеком, -- сказал Пиво Из Бочки. -- Не то
бы я пролежал без сна всю ночь, разгадывая это убийство.
-- Вполне вероятно. В таком же положении оказался и мой племянник
Сирил. В современной нашей жизни, -- сказал мистер Муллинер, отхлебнув
горячего шотландского виски с лимонным соком, -- пожалуй, самым
примечательным следует считать то, как детективные романы завладели умами
общества. Истинный их поклонник, лишившись любимого чтива, ни перед чем не
остановится, лишь бы обрести его. Он подобен наркоману, которого лишили
кокаина. Мой племянник Сирил...
-- Поразительно, чего только люди не забывают в вагонах, -- сказал
Стакан Портера. -- Чемоданы... зонтики... а иногда так даже чучела шимпанзе,
как мне рассказывали. На днях мне довелось услышать одну...
Мой племянник Сирил (продолжал мистер Муллинер) питал к детективным
романам страсть, какой я не наблюдал ни в ком другом. Я отношу это на счет
того факта, что, подобно большинству специалистов по интерьерам, он был
молодым человеком хрупкого телосложения, готовой жертвой для любой болезни,
появившейся в округе. Всякий раз, когда свинка, или инфлюэнца, или корь, или
какой-либо подобный им недуг укладывали его в постель, дни выздоровления он
коротал за детективными романами. И, поскольку аппетит приходит во время
еды, к тому моменту, с которого начинается мой рассказ, он безнадежно
пристрастился к ним. Он не только пожирал любое произведение подобного
жанра, которое попадалось ему под руку, но и стал завсегдатаем премьер в
театрах, услаждающих свою публику спектаклями, в которых из шифоньеров
внезапно высовываются костлявые руки, а зрители слегка изумляются, если огни
рампы не гаснут чаще чем каждые десять минут.
И вот на премьере "Серого вампира" в одном из театров возле
Сент-Джеймсского парка его место оказалось рядом с местом Амелии Бассетт,
девушки, которую ему суждено было полюбить со всем долго копившимся и
нерастраченным пылом юноши, до этой минуты склонного стушевываться в
присутствии представительниц прекрасного пола.
Сирил не знал, что она Амелия Бассетт. Он никогда ее прежде не видел.
Знал лишь, что наконец-то встретил свою судьбу, и весь первый акт он
мысленно изыскивал способ познакомиться с ней.
А когда в зрительном зале вспыхнули люстры, возвещая первый антракт,
резкая боль в правой ноге заставила его очнуться от размышлений. И пока
Сирил пытался решить, симптом это подагры или ишиаса, что-то подтолкнуло его
посмотреть вниз, и он увидел, что его соседка, захваченная происходившим на
сцене, в рассеянии стиснула в пальцах часть его икры и самозабвенно
выкручивает.
Сирил счел это отличным point a'appui [3десь: предлог (фр.).].
-- Прошу прощения, -- сказал он.
Девушка обернулась. Ее глаза сияли, а кончик носа чуть подергивался.
-- Извините?
-- Моя нога, -- сказал Сирил. -- Не могу ли я получить ее назад, если
она вам больше не нужна?
Девушка посмотрела вниз и заметно смутилась.
-- Ах, простите меня, ради Бога! -- воскликнула она.
-- Пустяки, -- сказал Сирил. -- Я был очень рад оказаться вам полезным.
-- Я была зачарована.
-- Видимо, вам нравятся пьесы такого жанра.
-- Обожаю их.
-- Как и я. А детективные романы?
-- Ода!
-- Вы читали "Кровь на перилах"?
-- О да-да! По-моему, даже "Перерезанные глотки" ни в какое сравнение
не идут.
-- По-моему, тоже. Ни в какое. Убийства более увлекательные, детективы
более проницательные, улики позабористее... Никакого сравнения!
Две родственные души поглядели в глаза друг другу. Для чудесной дружбы
нет закваски лучше, чем общие литературные вкусы.
-- Я -- Амелия Бассетт, -- сказала девушка.
-- Сирил Муллинер. Бассетт? Почему эта фамилия мне знакома?
-- Вероятно, вы слышали о моей матери, леди Бассетт. Она ведь довольно
известная охотница на крупную дичь и путешественница по неведомым пустыням и
дебрям. Топает по джунглям и тому подобному. Она вышла в фойе покурить.
Кстати... -- Девушка запнулась. -- Если она застанет нас за разговором, вы
не забудете, что мы познакомились у Полтервудов?
-- Я понимаю.
-- Видите ли, мама не любит, когда со мной разговаривают люди,
формально мне не представленные. А когда маме кто-нибудь не нравится, она
имеет обыкновение обрушивать ему на голову какие-нибудь тяжелые предметы.
-- Ах так! -- сказал Сирил. -- Как горилла в "Крови ведрами"?
-- Именно. Скажите мне, -- спросила девушка, меняя тему, -- будь вы
миллионером, предпочли бы вы удар в спину ножом для вскрытия конвертов или
чтобы вас нашли без каких-либо следов насилия на теле пустым взором
созерцающим нечто жуткое?
Сирил хотел ответить, но взглянул поверх ее плеча и довольно точно
воспроизвел второй вариант. В кресло рядом с девушкой опустилась дама
редкостной внушительности и впилась в него взыскующим взором через лорнет в
черепаховой оправе, точно леди Макбет -- в дерзкого таракана.
-- Твой знакомый, Амелия? -- спросила она.
-- Это мистер Муллинер, мама. Мы познакомились у Полтервудов.
-- О? -- сказала леди Бассетт и оглядела Сирила сквозь лорнет. --
Мистер Муллинер, -- сказала она, -- несколько похож на вождя нижних исси,
хотя, разумеется, тот был чуть чернее и носил кольцо в носу. Милейший,
обаятельнейший человек, -- задумчиво продолжала она, -- но под влиянием
дешевого джина становился несколько развязным. Я прострелила ему ногу.
-- Э... почему?
-- Он вел себя не как джентльмен, -- чопорно заметила леди Бассетт.
-- Уверен, что после вашего назидания, -- благоговейно сказал Сирил, --
он мог бы написать руководство по хорошим манерам.
-- Кажется, и написал, -- равнодушно сказала леди Бассетт. --
Как-нибудь загляните к нам, мистер Муллинер. Я значусь в телефонной книге.
Если вас интересуют пумы-людоеды, могу показать вам парочку-другую
интересных голов.
Взвился занавес, началось второе действие, и Сирил вернулся к своим
думам. Наконец-то, восторженно размышлял он, в его жизнь пришла любовь. А с
ней, вынужден он был признать, и леди Бассетт. Увы, увы, нет в мире
совершенства, вздохнул он.
Я не стану останавливаться на ухаживании Сирила, достаточно сказать,
что оно продвигалось быстро и успешно. С той минуты, когда он открыл Амелии,
что как-то взял автограф у Дороти Сойерс, все пошло без сучка, без
задоринки. И однажды, явившись с визитом и узнав, что леди Бассетт уехала
погостить за городом, он взял руку девушки в свои и сказал ей о своей любви.
Некоторое время все шло чудесно. Амелия отозвалась на его признание
вполне удовлетворительно. Она с восторгом приняла его предложение. Пав в его
объятия, она особо отметила, что он -- мужчина ее мечты.
И вот тут-то прозвучал диссонанс.
-- Все бесполезно, -- сказала она, и ее дивные глаза наполнились
слезами. -- Мама никогда не даст своего согласия.
-- Но почему? -- сказал Сирил в полном ошеломлении. -- Что она имеет
против меня?
-- Не знаю, но обычно она называет тебя "этот недопесок".
-- Недопесок? -- повторил Сирил. -- А что такое "недопесок"?
-- Точно не скажу, но, во всяком случае, мама их не терпит. И к
сожалению, она узнала, что ты специалист по интерьерам.
-- Это престижная профессия, -- сказал Сирил с некоторой сухостью.
-- Я знаю. Однако ей нравятся мужчины, побывавшие на лоне первобытной
природы среди бесконечных диких просторов.
-- Ну, я ведь планирую еще и декоративные сады.
-- Да, конечно, -- сказала Амелия с сомнением, -- и все-таки...
-- И, прах меня побери, -- негодующе сказал Сирил, -- сейчас ведь не
викторианские времена! Все эти материнские согласия и благословения
гигнулись лет двадцать назад.
-- Да. Но маме никто этого не объяснил.
-- Возмутительно, -- сказал Сирил. -- В жизни не слыхивал такой чепухи.
Давай потихоньку улизнем, поженимся, а ей пришлем цветную открытку из
Венеции или откуда-то еще с крестиком и надписью: "Это наш номер. Жалеем,
что вас нет с нами".
Амелия содрогнулась.
-- Она будет с нами, не сомневайся, -- сказала бедная девушка. -- Ты не
знаешь мамы. Чуть только она получит эту открытку, как приедет, положит тебя
поперек своих колен и отшлепает щеткой для волос. И я не знаю, сохраню ли я
к тебе всю полноту чувств, если увижу, как ты лежишь поперек маминых колен,
а она шлепает тебя щеткой для волос. Это испортит наш медовый месяц.
Сирил нахмурился. Однако человек, который значительную часть жизни
провел, пробуя патентованные лекарства, всегда оптимист.
-- Остается одно, -- сказал он. -- Я увижусь с твоей матерью и
попытаюсь ее образумить. Где она сейчас?
-- Уехала утром погостить у Уингемов в Суссексе.
-- Отлично! Я знаком с Уингемами. И приглашен приезжать к ним
погостить, когда захочу. Пошлю им телеграмму и двину туда сегодня вечером. Я
буду усердно умасливать твою мать и попытаюсь добиться, чтобы она переменила
свое нынешнее неблагосклонное ко мне отношение. Потом, выждав удобную
минуту, сообщу ей новость. Возможно, сработает, возможно, не сработает, но,
во всяком случае, думаю, это правильный ход.
-- Но ты такой застенчивый, Сирил, такой робкий, такой уступчивый и
скромный. Как же ты сумеешь осуществить свой план?
-- Любовь придаст мне твердости.
-- Думаешь, этого хватит? Вспомни-ка маму. Может, надежнее будет выпить
чего-нибудь покрепче?
Сирил нерешительно помялся.
-- Мой доктор решительно против алкогольных стимуляторов. Они повышают
артериальное давление, говорит он.
-- Ну, когда ты встретишься с мамой, тебе понадобится все артериальное
давление, какое у тебя имеется. Нет, я тебе очень советую перед разговором с
ней залиться горючим.
-- Да, -- сказал Сирил, задумчиво кивнув. -- По-моему, ты права. Будет
все по слову твоему. До свидания, мой ангел.
-- До свидания, Сирил, любимый. Ты будешь думать обо мне каждую минуту
нашей разлуки?
-- Все до единой. Ну, практически все до единой. Видишь ли, я как раз
приобрел последний роман Хорейшо Слингсби "Стрихнин в супе" и буду время от
времени заглядывать в него. Но все остальные минуты... Кстати, ты его
читала?
-- Пока нет. Я купила, но мама забрала его с собой.
-- О? Ну, если я хочу попасть на поезд, который доставит меня в Баркли
к обеду, мне надо бежать. До свидания, счастье мое, и помни, что Гилберт
Глендейл в "Пропавшем большом пальце левой ноги" обрел свою любимую, хотя
ему пришлось преодолеть козни двух таинственных незнакомцев и расправиться с
бандой "Черноусых" в полном составе.
Он нежно ее поцеловал и отправился упаковать чемодан.
"Башни Баркли", поместье сэра Мортимера и леди Уингем, находятся в двух
часах пути от Лондона по железной дороге. Для Сирила, занятого мыслями об
Амелии, перемежавшимися первыми главами захватывающего шедевра Хорейшо
Слингсби, эти два часа пролетели незаметно. Собственно говоря, он был так
поглощен всем этим, что спохватился, когда поезд уже начал отходить от
платформы Баркли-Регис, и только-только успел выпрыгнуть из вагона.
Поскольку он успел на экспресс пять ноль семь, то достиг "Башен Баркли"
так рано, что не только оказался на месте, когда ударил гонг к обеду, но и
принял участие в животворящем распитии коктейлей перед указанной трапезой.
Приглашенное общество, как он заметил, едва вошел в гостиную, было
малочисленным. Кроме леди Бассетт и его самого, там имелись только ничем не
примечательная чета Симпсонов и высокий красавец с бронзовым загаром и
сверкающими глазами -- как ему шепотом сообщила хозяйка дома, Лестер
Маплдерхем (произносится "Мам"), путешественник по пустыням и дебрям, а
также охотник на крупную дичь.
Быть может, гнетущее открытие, что рядом с ним в комнате находятся двое
путешественников по пустыням и дебрям, они же охотники на крупную дичь,
толкнуло Сирила незамедлительно последовать совету Амелии. Впрочем, вполне
вероятно, и одного взгляда только на леди Бассетт оказалось бы достаточно,
чтобы нарушить строгое воздержание от алкогольных напитков, которое отличало
его всю жизнь. К обычному ее сходству с леди Макбет теперь добавились четко
различимые черты сказочного Людоеда, и это обстоятельство понудило Сирила
галопом ринуться к подносу с коктейлями.
После трех стремительно осушенных бокалов он ощутил себя куда бодрее и
храбрее, чем прежде. И так обильно он орошал последующий обед белым
рейнвейном, хересом, шампанским, выдержанным коньяком и старым портвейном,
что по завершении обеда с удовлетворением удостоверился в полном
исчезновении из его организма робости и застенчивости. Из-за стола он
поднялся в убеждении, что способен вырвать у дюжины леди Бассетт согласие на
его брак с дюжиной их дочерей.
Более того, как Сирил конфиденциально сообщил дворецкому, игриво тыкая
его пальцем под ребра, он знает, что ему делать, если леди Бассетт
попытается ставить ему палки в колеса. Нет, он не сыплет угрозами,
растолковывал он дворецкому, а просто доводит до его сведения: он знает, что
ему делать. Дворецкий сказал: "Слушаю, сэр. Благодарю вас, сэр", и инцидент
был исчерпан.
Сирил -- пребывая в таком на редкость возвышенном и морепоколенном
состоянии -- намеревался сразу же после обеда приступить к умасливанию.
Однако, задремав в курительной, а затем вступив в богословский спор с кем-то
из младших лакеев, попавшимся ему в коридоре, до гостиной он добрался
примерно в половине одиннадцатого. И испытал крайнее раздражение, когда,
войдя туда с веселым кличем на устах: "Леди Бассетт! А подать сюда леди
Бассетт!", он узнал, что она уже удалилась к себе в комнату.
Будь настроение Сирила самую чуточку менее восторженным, это известие
могло бы несколько умерить его энтузиазм. Однако радушие сэра Мортимера было
столь щедрым, что Сирил лишь одиннадцать раз кивнул в знак того, что усек, а
затем, удостоверившись, что его добычу поместили в Голубой комнате, понесся
туда с кратким: "Ату ее!"
Достигнув двери Голубой комнаты, он забарабанил в нее кулаками и
впорхнул внутрь. Леди Бассетт полулежала на подушках с сигарой во рту и
книгой в руках. А книга эта, как к вящему своему изумлению и негодованию
обнаружил Сирил, была не более и не менее, как "Стрихнин в супе" Хорейшо
Слингсби.
Это зрелище заставило его окаменеть на месте.
-- Черт меня побери! -- вскричал он. -- Черт меня подери! Слямзили мою
книжку?
При его появлении леди Бассетт опустила сигару. Теперь она подняла
брови.
-- Что вы делаете в моей комнате, мистер Муллинер?
-- Это уже чересчур, -- сказал Сирил, содрогаясь от жалости к себе. --
Я иду на огромные расходы ради приобретения детективных романов, но стоит
мне чуть повернуться спиной, как люди косяками начинают их лямзить.
-- Эта книга принадлежит моей дочери Амелии.
-- Милая старушка Амелия! -- сказал Сирил душевно. -- Таких поискать!
-- Я взяла роман, чтобы почитать в поезде. А теперь, мистер Муллинер,
не будете ли вы столь любезны объяснить мне, что вы делаете в моей комнате?
Сирил хлопнул себя по лбу:
-- Ну конечно же! Я теперь вспомнил. Все подробности воскресают у меня
в памяти. Она говорила, что вы его взяли. И более того. Я внезапно вспомнил
деталь, полностью вас очищающую. В конце пути я засуетился, задергался,
вскочил на ноги, швырнул чемоданы на платформу. Короче говоря, совсем
потерял голову. И, как идиот, оставил мой экземпляр "Стрихнина в супе" в
вагоне. Что же, мне остается лишь принести свои извинения.
-- Вы можете не только принести извинения, но и сообщить мне, что вы
делаете в моей комнате?
-- Что я делаю в вашей комнате?
-- Вот именно.
-- А-а! -- протянул Сирил, присаживаясь на край кровати. -- Вы вполне
вправе задать такой вопрос.
-- Я уже задала его. Три раза.
Сирил закрыл глаза. Почему-то его мозг слегка помутился и вообще
несколько утратил хватку.
-- Если вы намереваетесь уснуть тут, мистер Муллинер, -- сказала леди
Бассетт, -- поставьте меня в известность, и я буду знать, что делать.
Последние слова эхом отдались в памяти Сирила, и он сообразил, по какой
причине обретается там, где обретается. Открыв глаза, он устремил недвижный
взор на леди Бассетт.
-- Леди Бассетт, -- сказал он, -- вы, если не ошибаюсь, путешественница
по пустыням и дебрям?
-- Именно.
-- В процессе ваших путешествий вы ведь бродили по множеству джунглей
во множестве дальних краев?
-- Без сомнения.
-- Откройте мне, леди Бассетт, -- сказал Сирил проникновенно, -- когда
вы изводили обитателей указанных джунглей своим присутствием, не приходилось
ли вам обращать внимание на один факт? Я имею в виду тот факт, что Любовь
царит повсюду -- и даже в джунглях. Любовь, вне зависимости от границ и
запретов, от национальности и биологического вида, опутывает своими чарами
любое одушевленное создание. А потому, кем бы ни был каждый отдельно взятый
индивид -- туземцем с берегов Конго, американским поэтом-песенником,
ягуаром, броненосцем, модным портным или мухой цеце, -- он обязательно
устремится на поиски подруги. Так почему же не может устремиться на поиски
таковой специалист по интерьерам и планированию декоративных садов? Посудите
сами, леди Бассетт.
-- Мистер Муллинер, -- сказала его соседка по комнате, -- вы
нализались.
Сирил взмахнул рукой в широком жесте и рухнул с кровати.
-- Предположим, что я нализался, -- сказал он, вновь приняв прежнее
положение, -- но тем не менее, как бы вы ни возражали, вам никуда не уйти от
того факта, что я люблю вашу дочь Амелию.
Наступила напряженная пауза.
-- Что вы сказали?! -- вскричала леди Бассетт.
-- Когда? -- рассеянно спросил Сирил, так как он почти грезил наяву и,
насколько позволяло одеяло, загибал пальцы на ноге своей собеседницы, играя
в детскую игру "Эта свинка поехала на рынок, а эта осталась дома" и так
далее до пяти свинок.
-- Я не ослышалась? Вы упомянули мою дочь Амелию?
-- Сероглазая девушка среднего роста, каштановые волосы с рыжеватым
отливом, -- услужливо напомнил ей Сирил. -- Черт возьми, вы не можете не
знать Амелии. Она повсюду бывает. И позвольте кое-что вам сказать, миссис...
забыл вашу фамилию. Мы с ней поженимся, если я сумею добиться согласия ее
гнусной матери. Говоря между нами, старыми друзьями, каковы, по-вашему, мои
шансы?
-- Ничтожны.
-- Как?
-- Учитывая, что я мать Амелии...
Сирил заморгал в искреннейшем изумлении.
-- А ведь и правда. Я вас не узнал? Вы были здесь все это время?
-- Была.
Внезапно глаза Сирила посуровели. Он чопорно выпрямился.
-- Что вы делаете в моей кровати? -- спросил он грозно.
-- Это не ваша кровать.
-- Так чья же?
-- Моя.
Сирил безнадежно пожал плечами.
-- По-моему, все это выглядит очень странно, -- сказал он. -- Мне,
полагаю, придется поверить вашей истории, но я готов повторить, что считаю
все это весьма подозрительным и намереваюсь произвести строжайшее
расследование. Предупреждаю вас: все главари и зачинщики мне известны. Желаю
вам самой спокойной и доброй ночи.
Примерно час спустя Сирил, который расхаживал по террасе в глубоком
размышлении, вновь отправился в Голубую комнату на поиски информации.
Перебрав в уме подробности недавней беседы, он внезапно обнаружил, что один
вопрос так и остался без ответа.
-- Э-эй, -- сказал он.
Леди Бассетт оторвалась от книги с явной досадой.
-- У вас нет своей комнаты, мистер Муллинер?
-- Есть, как же, -- сказал Сирил. -- Меня поместили в Комнату Надо
Рвом. Но я хотел бы кое-что у вас уточнить.
-- Ну?
-- Вы сказали, можно мне или нельзя?
-- Что вам можно или нельзя?
-- Жениться на Амелии.
-- Нет, нельзя.
-- Нет?
-- Нет!
-- А! -- сказал Сирил. -- Ну так еще раз: наше вам с кисточкой.
Однако в Комнату Надо Рвом удалился мрачный Сирил Муллинер. Теперь он
разобрался в положении дел. Мать девушки, которую он любил, отказывалась
признать его достойной партией. Положеньице хуже некуда, думал Сирил, угрюмо
извлекая себя из ботинок.
Но тут он чуть повеселел. Возможно, его жизнь погублена безвозвратно,
однако у него остаются еще две нечитаные трети "Стрихнина в супе".
В тот самый момент, когда поезд подошел к Баркли-Регис, Сирил как раз
вгрызся в главу, где инспектор Тленн заглядывает в полуоткрытую дверь
подвала и, со свистом втянув воздух в судорожно вздымающуюся грудь, с ужасом
отшатывается. Дальше могло быть только еще заманчивее, и он шагнул к
туалетному столику, на который распаковавший чемоданы лакей должен был, по
его расчетам, положить роман. Вдруг по его позвоночнику поползла ледяная
струя, а комната затанцевала вместе со всей мебелью.
Вновь он вспомнил, что оставил роман в вагоне.
И взвизгнул, как попавшая в капкан зверушка. Потом, шатаясь, добрался
до кресла.
Тема горькой потери часто разрабатывалась поэтами, и они проиграли всю
гамму эмоций, обнажая перед нами муки тех, кто потерял родителей, жен,
детей, деньги, славу, собак, кошек, горлиц, возлюбленных, лошадей и даже
запонки. Но ни один поэт еще не коснулся самой горестной из утрат -- той,
которую переживает человек, прочитавший детективный роман до половины и
оказавшийся без него перед отходом ко сну.
Сирил не осмеливался и помыслить о предстоящей ему ночи. Уже его мозг
метался из стороны в сторону, будто раненая змея, ища хоть какого-то
объяснения странному поведению инспектора Тленна. Хорейшо Слингсби никогда
не подводил своих читателей. Он был не из тех авторов, которые в следующей
главе натянули бы читателю нос, уведомив его, что инспектор Тленн ужаснулся,
внезапно вспомнив, что забыл опустить письмо, которое его заботам поручила
супруга. Если взгляд в полуоткрытую дверь подвала подействовал на нервы
сыщика, сотворенного Слингсби, это сулило выпотрошенный труп за ней или, по
меньшей мере, отрубленную кисть.
Тихий стон смертной муки вырвался у Сирила. Что делать? Что делать? И
даже заменить "Стрихнин в супе" на что-либо более или менее сносное было
невозможно. Он прекрасно знал, что подстерегало бы его в библиотеке, рискни
он туда пойти. Сэр Мортимер Уингем во всех отношениях следовал традициям
помещиков, круглый год проживающих в своих поместьях. Леди Уингем
исповедовала эзотерические религии. Чтение супругов отвечало их вкусам. В
библиотеке Сирила поджидали в засаде книги о бахаизме, тома "Сельской
энциклопедии" в пропыленных кожаных переплетах, "Два года на солнечном
Цейлоне" преподобного Орло Уотербери, но ни следа чего-нибудь эдакого, что
могло бы заинтересовать Скотленд-Ярд, или чего-нибудь с ведерком крови и
парочкой-другой трупов, в которые можно уйти с головой.
Что же -- если вернуться к исходной точке -- делать?
И внезапно, будто в ответ на этот вопрос, его осенило. Он воспрял
духом, найдя выход из положения.
Час был достаточно поздний. Леди Бассетт уже, конечно, заснула, а
"Стрихнин в супе" покоится на тумбочке у ее изголовья. Надо всего лишь
прокрасться туда и сцапать книгу.
Чем больше Сирил взвешивал эту идею, тем заманчивей она представлялась
ему. И ведь никак нельзя сказать, будто ему не известен путь к комнате леди
Бассетт или топография указанной комнаты. У него было ощущение, что все
последние годы своей жизни он прожил в этой комнате. Он мог бы разгуливать
по ней с закрытыми глазами.
Сирил долее не колебался. Облачившись в халат, он покинул свою комнату
и торопливо зашагал по коридору.
Открыв дверь Голубой комнаты и осторожно притворив ее за собой, Сирил
на миг замер, исполненный тех чувств, которые охватывают человека по
возвращении в знакомые, дорогие сердцу места. Милая старушка комната, совсем
© Copyright P.G.Wodehouse. Strychnine in the Soup (1932)
© Copyright Перевод Перевод И. Гуровой (2000)
Опубликовано в сборнике "Мир мистера Муллинера"
Origin: The Russian Wodehouse Society (wodehouse.ru)
---------------------------------------------------------------
С той минуты, когда Пиво Из Бочки вошел в залу "Отдыха удильщика",
стало ясно, что обычное солнечное настроение его покинуло. Лицо у него
осунулось, перекосилось. Понурив голову, он сел в дальнем углу у окна, а не
присоединился к общей беседе, которая велась у камина с заметным участием
мистера Муллинера. Время от времени из угла доносились тяжелые вздохи.
Горькая Настойка С Лимонадом поставил свой стакан, прошел в дальний
угол и сочувственно положил ладонь на плечо страдальца.
-- В чем дело, старина? -- спросил он. -- Потеряли друга?
-- Хуже, -- сказал Пиво Из Бочки. -- Детективный роман. По пути сюда
прочел половину и забыл его в вагоне.
-- Мой племянник Сирил, специалист по интерьерам, -- сказал мистер
Муллинер, -- однажды допустил такую же оплошность. Подобные провалы в памяти
не столь уж редки.
-- А теперь, -- продолжал Пиво Из Бочки, -- я всю ночь буду ворочаться
с боку на бок, гадая, кто же все-таки отравил сэра Джоффри Татла, баронета.
-- А баронета, значит, отравили?
-- В самую точку. Лично я думаю, что прикончил его приходской
священник, по слухам коллекционировавший редкие яды.
Мистер Муллинер снисходительно улыбнулся.
-- Это был не священник, -- сказал он. -- Я читал "Тайну
Мэрглоу-Мэнора". Отравителем был водопроводчик.
-- Какой водопроводчик?
-- Тот, который во второй главе приходил починить душ. Сэр Джоффри в
тысяча восемьсот девяносто шестом году разбил сердце его тетушки, а потому
он приклеил змею внутрь сетки душа, и, когда сэр Джоффри включил горячую
воду, клей размыло, освободившаяся змея проскользнула в одну из дырочек,
укусила баронета за ногу и скрылась в сливном отверстии.
-- Но этого не могло быть, -- сказал Пиво Из Бочки. -- Между второй
главой и убийством прошло несколько дней.
-- Водопроводчик забыл свою змею дома, и ему пришлось за ней вернуться,
-- объяснил мистер Муллинер. -- Уповаю, раскрытие тайны послужит вам
надежным снотворным.
-- Я чувствую себя другим человеком, -- сказал Пиво Из Бочки. -- Не то
бы я пролежал без сна всю ночь, разгадывая это убийство.
-- Вполне вероятно. В таком же положении оказался и мой племянник
Сирил. В современной нашей жизни, -- сказал мистер Муллинер, отхлебнув
горячего шотландского виски с лимонным соком, -- пожалуй, самым
примечательным следует считать то, как детективные романы завладели умами
общества. Истинный их поклонник, лишившись любимого чтива, ни перед чем не
остановится, лишь бы обрести его. Он подобен наркоману, которого лишили
кокаина. Мой племянник Сирил...
-- Поразительно, чего только люди не забывают в вагонах, -- сказал
Стакан Портера. -- Чемоданы... зонтики... а иногда так даже чучела шимпанзе,
как мне рассказывали. На днях мне довелось услышать одну...
Мой племянник Сирил (продолжал мистер Муллинер) питал к детективным
романам страсть, какой я не наблюдал ни в ком другом. Я отношу это на счет
того факта, что, подобно большинству специалистов по интерьерам, он был
молодым человеком хрупкого телосложения, готовой жертвой для любой болезни,
появившейся в округе. Всякий раз, когда свинка, или инфлюэнца, или корь, или
какой-либо подобный им недуг укладывали его в постель, дни выздоровления он
коротал за детективными романами. И, поскольку аппетит приходит во время
еды, к тому моменту, с которого начинается мой рассказ, он безнадежно
пристрастился к ним. Он не только пожирал любое произведение подобного
жанра, которое попадалось ему под руку, но и стал завсегдатаем премьер в
театрах, услаждающих свою публику спектаклями, в которых из шифоньеров
внезапно высовываются костлявые руки, а зрители слегка изумляются, если огни
рампы не гаснут чаще чем каждые десять минут.
И вот на премьере "Серого вампира" в одном из театров возле
Сент-Джеймсского парка его место оказалось рядом с местом Амелии Бассетт,
девушки, которую ему суждено было полюбить со всем долго копившимся и
нерастраченным пылом юноши, до этой минуты склонного стушевываться в
присутствии представительниц прекрасного пола.
Сирил не знал, что она Амелия Бассетт. Он никогда ее прежде не видел.
Знал лишь, что наконец-то встретил свою судьбу, и весь первый акт он
мысленно изыскивал способ познакомиться с ней.
А когда в зрительном зале вспыхнули люстры, возвещая первый антракт,
резкая боль в правой ноге заставила его очнуться от размышлений. И пока
Сирил пытался решить, симптом это подагры или ишиаса, что-то подтолкнуло его
посмотреть вниз, и он увидел, что его соседка, захваченная происходившим на
сцене, в рассеянии стиснула в пальцах часть его икры и самозабвенно
выкручивает.
Сирил счел это отличным point a'appui [3десь: предлог (фр.).].
-- Прошу прощения, -- сказал он.
Девушка обернулась. Ее глаза сияли, а кончик носа чуть подергивался.
-- Извините?
-- Моя нога, -- сказал Сирил. -- Не могу ли я получить ее назад, если
она вам больше не нужна?
Девушка посмотрела вниз и заметно смутилась.
-- Ах, простите меня, ради Бога! -- воскликнула она.
-- Пустяки, -- сказал Сирил. -- Я был очень рад оказаться вам полезным.
-- Я была зачарована.
-- Видимо, вам нравятся пьесы такого жанра.
-- Обожаю их.
-- Как и я. А детективные романы?
-- Ода!
-- Вы читали "Кровь на перилах"?
-- О да-да! По-моему, даже "Перерезанные глотки" ни в какое сравнение
не идут.
-- По-моему, тоже. Ни в какое. Убийства более увлекательные, детективы
более проницательные, улики позабористее... Никакого сравнения!
Две родственные души поглядели в глаза друг другу. Для чудесной дружбы
нет закваски лучше, чем общие литературные вкусы.
-- Я -- Амелия Бассетт, -- сказала девушка.
-- Сирил Муллинер. Бассетт? Почему эта фамилия мне знакома?
-- Вероятно, вы слышали о моей матери, леди Бассетт. Она ведь довольно
известная охотница на крупную дичь и путешественница по неведомым пустыням и
дебрям. Топает по джунглям и тому подобному. Она вышла в фойе покурить.
Кстати... -- Девушка запнулась. -- Если она застанет нас за разговором, вы
не забудете, что мы познакомились у Полтервудов?
-- Я понимаю.
-- Видите ли, мама не любит, когда со мной разговаривают люди,
формально мне не представленные. А когда маме кто-нибудь не нравится, она
имеет обыкновение обрушивать ему на голову какие-нибудь тяжелые предметы.
-- Ах так! -- сказал Сирил. -- Как горилла в "Крови ведрами"?
-- Именно. Скажите мне, -- спросила девушка, меняя тему, -- будь вы
миллионером, предпочли бы вы удар в спину ножом для вскрытия конвертов или
чтобы вас нашли без каких-либо следов насилия на теле пустым взором
созерцающим нечто жуткое?
Сирил хотел ответить, но взглянул поверх ее плеча и довольно точно
воспроизвел второй вариант. В кресло рядом с девушкой опустилась дама
редкостной внушительности и впилась в него взыскующим взором через лорнет в
черепаховой оправе, точно леди Макбет -- в дерзкого таракана.
-- Твой знакомый, Амелия? -- спросила она.
-- Это мистер Муллинер, мама. Мы познакомились у Полтервудов.
-- О? -- сказала леди Бассетт и оглядела Сирила сквозь лорнет. --
Мистер Муллинер, -- сказала она, -- несколько похож на вождя нижних исси,
хотя, разумеется, тот был чуть чернее и носил кольцо в носу. Милейший,
обаятельнейший человек, -- задумчиво продолжала она, -- но под влиянием
дешевого джина становился несколько развязным. Я прострелила ему ногу.
-- Э... почему?
-- Он вел себя не как джентльмен, -- чопорно заметила леди Бассетт.
-- Уверен, что после вашего назидания, -- благоговейно сказал Сирил, --
он мог бы написать руководство по хорошим манерам.
-- Кажется, и написал, -- равнодушно сказала леди Бассетт. --
Как-нибудь загляните к нам, мистер Муллинер. Я значусь в телефонной книге.
Если вас интересуют пумы-людоеды, могу показать вам парочку-другую
интересных голов.
Взвился занавес, началось второе действие, и Сирил вернулся к своим
думам. Наконец-то, восторженно размышлял он, в его жизнь пришла любовь. А с
ней, вынужден он был признать, и леди Бассетт. Увы, увы, нет в мире
совершенства, вздохнул он.
Я не стану останавливаться на ухаживании Сирила, достаточно сказать,
что оно продвигалось быстро и успешно. С той минуты, когда он открыл Амелии,
что как-то взял автограф у Дороти Сойерс, все пошло без сучка, без
задоринки. И однажды, явившись с визитом и узнав, что леди Бассетт уехала
погостить за городом, он взял руку девушки в свои и сказал ей о своей любви.
Некоторое время все шло чудесно. Амелия отозвалась на его признание
вполне удовлетворительно. Она с восторгом приняла его предложение. Пав в его
объятия, она особо отметила, что он -- мужчина ее мечты.
И вот тут-то прозвучал диссонанс.
-- Все бесполезно, -- сказала она, и ее дивные глаза наполнились
слезами. -- Мама никогда не даст своего согласия.
-- Но почему? -- сказал Сирил в полном ошеломлении. -- Что она имеет
против меня?
-- Не знаю, но обычно она называет тебя "этот недопесок".
-- Недопесок? -- повторил Сирил. -- А что такое "недопесок"?
-- Точно не скажу, но, во всяком случае, мама их не терпит. И к
сожалению, она узнала, что ты специалист по интерьерам.
-- Это престижная профессия, -- сказал Сирил с некоторой сухостью.
-- Я знаю. Однако ей нравятся мужчины, побывавшие на лоне первобытной
природы среди бесконечных диких просторов.
-- Ну, я ведь планирую еще и декоративные сады.
-- Да, конечно, -- сказала Амелия с сомнением, -- и все-таки...
-- И, прах меня побери, -- негодующе сказал Сирил, -- сейчас ведь не
викторианские времена! Все эти материнские согласия и благословения
гигнулись лет двадцать назад.
-- Да. Но маме никто этого не объяснил.
-- Возмутительно, -- сказал Сирил. -- В жизни не слыхивал такой чепухи.
Давай потихоньку улизнем, поженимся, а ей пришлем цветную открытку из
Венеции или откуда-то еще с крестиком и надписью: "Это наш номер. Жалеем,
что вас нет с нами".
Амелия содрогнулась.
-- Она будет с нами, не сомневайся, -- сказала бедная девушка. -- Ты не
знаешь мамы. Чуть только она получит эту открытку, как приедет, положит тебя
поперек своих колен и отшлепает щеткой для волос. И я не знаю, сохраню ли я
к тебе всю полноту чувств, если увижу, как ты лежишь поперек маминых колен,
а она шлепает тебя щеткой для волос. Это испортит наш медовый месяц.
Сирил нахмурился. Однако человек, который значительную часть жизни
провел, пробуя патентованные лекарства, всегда оптимист.
-- Остается одно, -- сказал он. -- Я увижусь с твоей матерью и
попытаюсь ее образумить. Где она сейчас?
-- Уехала утром погостить у Уингемов в Суссексе.
-- Отлично! Я знаком с Уингемами. И приглашен приезжать к ним
погостить, когда захочу. Пошлю им телеграмму и двину туда сегодня вечером. Я
буду усердно умасливать твою мать и попытаюсь добиться, чтобы она переменила
свое нынешнее неблагосклонное ко мне отношение. Потом, выждав удобную
минуту, сообщу ей новость. Возможно, сработает, возможно, не сработает, но,
во всяком случае, думаю, это правильный ход.
-- Но ты такой застенчивый, Сирил, такой робкий, такой уступчивый и
скромный. Как же ты сумеешь осуществить свой план?
-- Любовь придаст мне твердости.
-- Думаешь, этого хватит? Вспомни-ка маму. Может, надежнее будет выпить
чего-нибудь покрепче?
Сирил нерешительно помялся.
-- Мой доктор решительно против алкогольных стимуляторов. Они повышают
артериальное давление, говорит он.
-- Ну, когда ты встретишься с мамой, тебе понадобится все артериальное
давление, какое у тебя имеется. Нет, я тебе очень советую перед разговором с
ней залиться горючим.
-- Да, -- сказал Сирил, задумчиво кивнув. -- По-моему, ты права. Будет
все по слову твоему. До свидания, мой ангел.
-- До свидания, Сирил, любимый. Ты будешь думать обо мне каждую минуту
нашей разлуки?
-- Все до единой. Ну, практически все до единой. Видишь ли, я как раз
приобрел последний роман Хорейшо Слингсби "Стрихнин в супе" и буду время от
времени заглядывать в него. Но все остальные минуты... Кстати, ты его
читала?
-- Пока нет. Я купила, но мама забрала его с собой.
-- О? Ну, если я хочу попасть на поезд, который доставит меня в Баркли
к обеду, мне надо бежать. До свидания, счастье мое, и помни, что Гилберт
Глендейл в "Пропавшем большом пальце левой ноги" обрел свою любимую, хотя
ему пришлось преодолеть козни двух таинственных незнакомцев и расправиться с
бандой "Черноусых" в полном составе.
Он нежно ее поцеловал и отправился упаковать чемодан.
"Башни Баркли", поместье сэра Мортимера и леди Уингем, находятся в двух
часах пути от Лондона по железной дороге. Для Сирила, занятого мыслями об
Амелии, перемежавшимися первыми главами захватывающего шедевра Хорейшо
Слингсби, эти два часа пролетели незаметно. Собственно говоря, он был так
поглощен всем этим, что спохватился, когда поезд уже начал отходить от
платформы Баркли-Регис, и только-только успел выпрыгнуть из вагона.
Поскольку он успел на экспресс пять ноль семь, то достиг "Башен Баркли"
так рано, что не только оказался на месте, когда ударил гонг к обеду, но и
принял участие в животворящем распитии коктейлей перед указанной трапезой.
Приглашенное общество, как он заметил, едва вошел в гостиную, было
малочисленным. Кроме леди Бассетт и его самого, там имелись только ничем не
примечательная чета Симпсонов и высокий красавец с бронзовым загаром и
сверкающими глазами -- как ему шепотом сообщила хозяйка дома, Лестер
Маплдерхем (произносится "Мам"), путешественник по пустыням и дебрям, а
также охотник на крупную дичь.
Быть может, гнетущее открытие, что рядом с ним в комнате находятся двое
путешественников по пустыням и дебрям, они же охотники на крупную дичь,
толкнуло Сирила незамедлительно последовать совету Амелии. Впрочем, вполне
вероятно, и одного взгляда только на леди Бассетт оказалось бы достаточно,
чтобы нарушить строгое воздержание от алкогольных напитков, которое отличало
его всю жизнь. К обычному ее сходству с леди Макбет теперь добавились четко
различимые черты сказочного Людоеда, и это обстоятельство понудило Сирила
галопом ринуться к подносу с коктейлями.
После трех стремительно осушенных бокалов он ощутил себя куда бодрее и
храбрее, чем прежде. И так обильно он орошал последующий обед белым
рейнвейном, хересом, шампанским, выдержанным коньяком и старым портвейном,
что по завершении обеда с удовлетворением удостоверился в полном
исчезновении из его организма робости и застенчивости. Из-за стола он
поднялся в убеждении, что способен вырвать у дюжины леди Бассетт согласие на
его брак с дюжиной их дочерей.
Более того, как Сирил конфиденциально сообщил дворецкому, игриво тыкая
его пальцем под ребра, он знает, что ему делать, если леди Бассетт
попытается ставить ему палки в колеса. Нет, он не сыплет угрозами,
растолковывал он дворецкому, а просто доводит до его сведения: он знает, что
ему делать. Дворецкий сказал: "Слушаю, сэр. Благодарю вас, сэр", и инцидент
был исчерпан.
Сирил -- пребывая в таком на редкость возвышенном и морепоколенном
состоянии -- намеревался сразу же после обеда приступить к умасливанию.
Однако, задремав в курительной, а затем вступив в богословский спор с кем-то
из младших лакеев, попавшимся ему в коридоре, до гостиной он добрался
примерно в половине одиннадцатого. И испытал крайнее раздражение, когда,
войдя туда с веселым кличем на устах: "Леди Бассетт! А подать сюда леди
Бассетт!", он узнал, что она уже удалилась к себе в комнату.
Будь настроение Сирила самую чуточку менее восторженным, это известие
могло бы несколько умерить его энтузиазм. Однако радушие сэра Мортимера было
столь щедрым, что Сирил лишь одиннадцать раз кивнул в знак того, что усек, а
затем, удостоверившись, что его добычу поместили в Голубой комнате, понесся
туда с кратким: "Ату ее!"
Достигнув двери Голубой комнаты, он забарабанил в нее кулаками и
впорхнул внутрь. Леди Бассетт полулежала на подушках с сигарой во рту и
книгой в руках. А книга эта, как к вящему своему изумлению и негодованию
обнаружил Сирил, была не более и не менее, как "Стрихнин в супе" Хорейшо
Слингсби.
Это зрелище заставило его окаменеть на месте.
-- Черт меня побери! -- вскричал он. -- Черт меня подери! Слямзили мою
книжку?
При его появлении леди Бассетт опустила сигару. Теперь она подняла
брови.
-- Что вы делаете в моей комнате, мистер Муллинер?
-- Это уже чересчур, -- сказал Сирил, содрогаясь от жалости к себе. --
Я иду на огромные расходы ради приобретения детективных романов, но стоит
мне чуть повернуться спиной, как люди косяками начинают их лямзить.
-- Эта книга принадлежит моей дочери Амелии.
-- Милая старушка Амелия! -- сказал Сирил душевно. -- Таких поискать!
-- Я взяла роман, чтобы почитать в поезде. А теперь, мистер Муллинер,
не будете ли вы столь любезны объяснить мне, что вы делаете в моей комнате?
Сирил хлопнул себя по лбу:
-- Ну конечно же! Я теперь вспомнил. Все подробности воскресают у меня
в памяти. Она говорила, что вы его взяли. И более того. Я внезапно вспомнил
деталь, полностью вас очищающую. В конце пути я засуетился, задергался,
вскочил на ноги, швырнул чемоданы на платформу. Короче говоря, совсем
потерял голову. И, как идиот, оставил мой экземпляр "Стрихнина в супе" в
вагоне. Что же, мне остается лишь принести свои извинения.
-- Вы можете не только принести извинения, но и сообщить мне, что вы
делаете в моей комнате?
-- Что я делаю в вашей комнате?
-- Вот именно.
-- А-а! -- протянул Сирил, присаживаясь на край кровати. -- Вы вполне
вправе задать такой вопрос.
-- Я уже задала его. Три раза.
Сирил закрыл глаза. Почему-то его мозг слегка помутился и вообще
несколько утратил хватку.
-- Если вы намереваетесь уснуть тут, мистер Муллинер, -- сказала леди
Бассетт, -- поставьте меня в известность, и я буду знать, что делать.
Последние слова эхом отдались в памяти Сирила, и он сообразил, по какой
причине обретается там, где обретается. Открыв глаза, он устремил недвижный
взор на леди Бассетт.
-- Леди Бассетт, -- сказал он, -- вы, если не ошибаюсь, путешественница
по пустыням и дебрям?
-- Именно.
-- В процессе ваших путешествий вы ведь бродили по множеству джунглей
во множестве дальних краев?
-- Без сомнения.
-- Откройте мне, леди Бассетт, -- сказал Сирил проникновенно, -- когда
вы изводили обитателей указанных джунглей своим присутствием, не приходилось
ли вам обращать внимание на один факт? Я имею в виду тот факт, что Любовь
царит повсюду -- и даже в джунглях. Любовь, вне зависимости от границ и
запретов, от национальности и биологического вида, опутывает своими чарами
любое одушевленное создание. А потому, кем бы ни был каждый отдельно взятый
индивид -- туземцем с берегов Конго, американским поэтом-песенником,
ягуаром, броненосцем, модным портным или мухой цеце, -- он обязательно
устремится на поиски подруги. Так почему же не может устремиться на поиски
таковой специалист по интерьерам и планированию декоративных садов? Посудите
сами, леди Бассетт.
-- Мистер Муллинер, -- сказала его соседка по комнате, -- вы
нализались.
Сирил взмахнул рукой в широком жесте и рухнул с кровати.
-- Предположим, что я нализался, -- сказал он, вновь приняв прежнее
положение, -- но тем не менее, как бы вы ни возражали, вам никуда не уйти от
того факта, что я люблю вашу дочь Амелию.
Наступила напряженная пауза.
-- Что вы сказали?! -- вскричала леди Бассетт.
-- Когда? -- рассеянно спросил Сирил, так как он почти грезил наяву и,
насколько позволяло одеяло, загибал пальцы на ноге своей собеседницы, играя
в детскую игру "Эта свинка поехала на рынок, а эта осталась дома" и так
далее до пяти свинок.
-- Я не ослышалась? Вы упомянули мою дочь Амелию?
-- Сероглазая девушка среднего роста, каштановые волосы с рыжеватым
отливом, -- услужливо напомнил ей Сирил. -- Черт возьми, вы не можете не
знать Амелии. Она повсюду бывает. И позвольте кое-что вам сказать, миссис...
забыл вашу фамилию. Мы с ней поженимся, если я сумею добиться согласия ее
гнусной матери. Говоря между нами, старыми друзьями, каковы, по-вашему, мои
шансы?
-- Ничтожны.
-- Как?
-- Учитывая, что я мать Амелии...
Сирил заморгал в искреннейшем изумлении.
-- А ведь и правда. Я вас не узнал? Вы были здесь все это время?
-- Была.
Внезапно глаза Сирила посуровели. Он чопорно выпрямился.
-- Что вы делаете в моей кровати? -- спросил он грозно.
-- Это не ваша кровать.
-- Так чья же?
-- Моя.
Сирил безнадежно пожал плечами.
-- По-моему, все это выглядит очень странно, -- сказал он. -- Мне,
полагаю, придется поверить вашей истории, но я готов повторить, что считаю
все это весьма подозрительным и намереваюсь произвести строжайшее
расследование. Предупреждаю вас: все главари и зачинщики мне известны. Желаю
вам самой спокойной и доброй ночи.
Примерно час спустя Сирил, который расхаживал по террасе в глубоком
размышлении, вновь отправился в Голубую комнату на поиски информации.
Перебрав в уме подробности недавней беседы, он внезапно обнаружил, что один
вопрос так и остался без ответа.
-- Э-эй, -- сказал он.
Леди Бассетт оторвалась от книги с явной досадой.
-- У вас нет своей комнаты, мистер Муллинер?
-- Есть, как же, -- сказал Сирил. -- Меня поместили в Комнату Надо
Рвом. Но я хотел бы кое-что у вас уточнить.
-- Ну?
-- Вы сказали, можно мне или нельзя?
-- Что вам можно или нельзя?
-- Жениться на Амелии.
-- Нет, нельзя.
-- Нет?
-- Нет!
-- А! -- сказал Сирил. -- Ну так еще раз: наше вам с кисточкой.
Однако в Комнату Надо Рвом удалился мрачный Сирил Муллинер. Теперь он
разобрался в положении дел. Мать девушки, которую он любил, отказывалась
признать его достойной партией. Положеньице хуже некуда, думал Сирил, угрюмо
извлекая себя из ботинок.
Но тут он чуть повеселел. Возможно, его жизнь погублена безвозвратно,
однако у него остаются еще две нечитаные трети "Стрихнина в супе".
В тот самый момент, когда поезд подошел к Баркли-Регис, Сирил как раз
вгрызся в главу, где инспектор Тленн заглядывает в полуоткрытую дверь
подвала и, со свистом втянув воздух в судорожно вздымающуюся грудь, с ужасом
отшатывается. Дальше могло быть только еще заманчивее, и он шагнул к
туалетному столику, на который распаковавший чемоданы лакей должен был, по
его расчетам, положить роман. Вдруг по его позвоночнику поползла ледяная
струя, а комната затанцевала вместе со всей мебелью.
Вновь он вспомнил, что оставил роман в вагоне.
И взвизгнул, как попавшая в капкан зверушка. Потом, шатаясь, добрался
до кресла.
Тема горькой потери часто разрабатывалась поэтами, и они проиграли всю
гамму эмоций, обнажая перед нами муки тех, кто потерял родителей, жен,
детей, деньги, славу, собак, кошек, горлиц, возлюбленных, лошадей и даже
запонки. Но ни один поэт еще не коснулся самой горестной из утрат -- той,
которую переживает человек, прочитавший детективный роман до половины и
оказавшийся без него перед отходом ко сну.
Сирил не осмеливался и помыслить о предстоящей ему ночи. Уже его мозг
метался из стороны в сторону, будто раненая змея, ища хоть какого-то
объяснения странному поведению инспектора Тленна. Хорейшо Слингсби никогда
не подводил своих читателей. Он был не из тех авторов, которые в следующей
главе натянули бы читателю нос, уведомив его, что инспектор Тленн ужаснулся,
внезапно вспомнив, что забыл опустить письмо, которое его заботам поручила
супруга. Если взгляд в полуоткрытую дверь подвала подействовал на нервы
сыщика, сотворенного Слингсби, это сулило выпотрошенный труп за ней или, по
меньшей мере, отрубленную кисть.
Тихий стон смертной муки вырвался у Сирила. Что делать? Что делать? И
даже заменить "Стрихнин в супе" на что-либо более или менее сносное было
невозможно. Он прекрасно знал, что подстерегало бы его в библиотеке, рискни
он туда пойти. Сэр Мортимер Уингем во всех отношениях следовал традициям
помещиков, круглый год проживающих в своих поместьях. Леди Уингем
исповедовала эзотерические религии. Чтение супругов отвечало их вкусам. В
библиотеке Сирила поджидали в засаде книги о бахаизме, тома "Сельской
энциклопедии" в пропыленных кожаных переплетах, "Два года на солнечном
Цейлоне" преподобного Орло Уотербери, но ни следа чего-нибудь эдакого, что
могло бы заинтересовать Скотленд-Ярд, или чего-нибудь с ведерком крови и
парочкой-другой трупов, в которые можно уйти с головой.
Что же -- если вернуться к исходной точке -- делать?
И внезапно, будто в ответ на этот вопрос, его осенило. Он воспрял
духом, найдя выход из положения.
Час был достаточно поздний. Леди Бассетт уже, конечно, заснула, а
"Стрихнин в супе" покоится на тумбочке у ее изголовья. Надо всего лишь
прокрасться туда и сцапать книгу.
Чем больше Сирил взвешивал эту идею, тем заманчивей она представлялась
ему. И ведь никак нельзя сказать, будто ему не известен путь к комнате леди
Бассетт или топография указанной комнаты. У него было ощущение, что все
последние годы своей жизни он прожил в этой комнате. Он мог бы разгуливать
по ней с закрытыми глазами.
Сирил долее не колебался. Облачившись в халат, он покинул свою комнату
и торопливо зашагал по коридору.
Открыв дверь Голубой комнаты и осторожно притворив ее за собой, Сирил
на миг замер, исполненный тех чувств, которые охватывают человека по
возвращении в знакомые, дорогие сердцу места. Милая старушка комната, совсем