– Да вроде.
– Что значит «вроде»?
– Ну, – спокойно отвечал Гораций, – вроде киселя. Чего-то тебе ложат, а чего – непонятно.
Педагог вцепился в редеющие волосы и застонал. С пятьюдесятью долларами в неделю набегала внушительная сумма, но он все чаще думал, что дешево оценил свои страдания.
– «Ложат»! – в отчаянии повторил он. – Разве культурные люди так говорят?
– Не знаю, – упорствовал Гораций, – я с такими людями не говорю.
– Сэр, – машинально поправил мистер Бэстейбл.
– Сэр.
– И не «людями», а «людьми». – Он с тоской воззрился на ученика. Припекало, его слабые нервы начали сдавать.
– Ты неисправим. Не знаю, что с тобой делать. Тебя совершенно не интересует занятия. Я думал, ты осознаешь свое положение. Возможности, которые перед тобой открываются.
– Знаю, – устало отвечал Гораций, – надо пользоваться случаем и выправляться, сколько могешь.
– Можешь.
– Ладно.
– Да, сэр! – Глаза мистера Бэстейбла зловеще блеснули.
– Да, сэр.
Педагог с размаху плюхнулся на стул, тот обиженно заскрипел.
– Ты понимаешь, что тысячи мальчиков, глядя на тебя, подыхают с зависти?
– Так культурные люди не говорят, – возразил Гораций. Ненавистные уроки, как ни странно, порой накрепко застревали в его памяти. – Вот вы и попались. Не «подыхают», а «умирают». Не "с" зависти, а «от». Вы меня поправляете, я вас. Что, съели?! – (При этом вопросе наставник не впервые подумал, что Ирод Великий – его любимый исторический персонаж.) – Сами ж мне и талдычили.
Каждый учитель в душе политик. Мистер Бэстейбл, сознавая шаткость своих позиций, перешел в контратаку, избрав мишенью выговор своего питомца.
– Да научишься ты как следует произносить слова?! – заорал он. -Можно ли так коверкать! Вот, – он вытащил толстую книгу. – Что толку учить французский, если ты на своем говорить не умеешь. Читай вслух. По-людски, а не… – он задумался, подбирая сравнение, – не как мальчишка для гольфа.
– А чего такого? – спросил Гораций, который водил дружбу с представителями этой почтенной профессии и сам на досуге не брезговал потаскать клюшки.
Мистер Бэстейбл не дал сбить себя на спор.
– Читай, – сказал он. – С девяносто девятой страницы.
Гораций открыл книгу, озаглавленную «Путеводные огни истории», том второй, «Средние века», с отвращением, которое даже не пытался скрыть.
– В ету епоху, – уныло начал он.
– Эту эпоху.
– В эту эпоху монастыри Эвропы…
– Европы.
– Я и прочел «Эвропы», – обиделся Гораций, – в эту эпоху монастыри Эвропы богатели, их церквы соперничали со сборами…
– Соборами.
– В размере и красоте убранства. Святой Бернард, или Сен Бернар по-французски… – Он перестал читать, впервые ощутив проблеск интереса. -У одного типа есть сенбернар. Лохматый такой, глазищи красные…
– Не отвлекайся, – рявкнул мистер Бэстейбл.
– …по-французски, величайший и самый яркий предт-т-дста-ви-тель средне-веко-вого монашества… Вау! – выдохнул Гораций, нежно поглаживая занывшую челюсть, – родился в 1101 году в Бурбундии.
– Бургундии.
– …Бурбундии, в благородном семействе. У его матери было шесть сыновей и дочь, которую та еще в младенчестве посвятила Богу. Третий сын, Бернард, красивый, утонченный, образованный юноша отличался высоким ростом, его белое лицо обрамляли золотистые кудри, голубые глаза лучились невиданной простотой и кротостью.
Гораций в гневе запнулся. Он плохо разбирался в святых, но вкусы свои знал. Что-то подсказывало: святой Бернард ему не понравится.
– Девчонка! – фыркнул он.
Мистер Бэстейбл изготовился миру явить нового Легри, когда в дверь негромко постучали.
– Простите, что прерываю, сэр, – сказал Робертс, дворецкий, почтительно замирая на пороге.
– Ничего, Бобби, я не в обиде, – великодушно заверил Гораций.
– В чем дело, Робертс?
– Профессор Эпплби к мастеру Горацию, сэр. Мистер Параден просит ненадолго отпустить его в библиотеку.
Новость вызвала всеобщее ликование. Гораций просиял, словно жители Гента, получившие добрую весть, да и мистер Бэстейбл не огорчился. Он готов был, стиснув зубы, длить занятие еще час, но двери темницы внезапно распахнулись и впереди засияла воля.
– Конечно, конечно, – сказал он.
– Я тоже не возражаю, – объявил Гораций.
Он радостно выбежал из застенка, а мистер Бэстейбл расправил плечи, с которых упало непомерное бремя, положил ноги на стол и закурил.
Почтенный профессор вошел десять минут назад и нарушил привычный распорядок мистера Парадена. Тот только что слез с лестницы и прибавил еще стопу к внушительной груде на столе, когда Робертс объявил посетителя.
С минуту мистер Параден чувствовал себя псом, у которого украли кость, но природная учтивость возобладала, и, когда профессор вошел, хозяин уже лучился улыбкой.
– Спасибо, что заглянули, – сказал он.
– Да вот, проезжал мимо, – сказал профессор, – и взял на себя смелость проведать нашего подопечного. Как он? Учится, конечно?
– Наверное. Присядите?
– Большое спасибо.
Профессор Эпплби блаженно опустился в кресло, утер белым платочком высокий лоб и расправил бороду. Сейчас он еще больше походил на доброжелательного малого пророка. Его кроткие глаза устремились на книжные полки, на мгновение хищно блеснули и тут же приняли обычное благостное выражение.
– Теплый денек, – заметил профессор.
– Да, жара. Вам не душно?
– Ничуть, – сказал профессор Эпплби. – Я люблю запах старых книг.
Мистер Параден проникся новой симпатией к собеседнику.
– А как Гораций? – спросил профессор.
– Здоровье – лучше некуда, – отвечал мистер Параден. – А вот…
Профессор остановил его движением руки.
– Знаю, что вы сейчас скажете, знаю. У мальчика душа не лежит к занятиям.
– Есть отчасти, – признался мистер Параден. – Мистер Бэстейбл, его учитель, говорит, что Горация трудно заинтересовать.
– Так я и предполагал. Нет должного рвения?
– Ни малейшего.
– Придет, – сказал профессор. – Всему свое время. Спокойствие, Параден, терпение. Будем подражать полипу, который кропотливо возводит коралловый риф. Я это предвидел, когда советовал взять неиспорченное дитя народа, и по-прежнему считаю, что был прав. Насколько лучше работать с таким ребенком, пусть поначалу успехи будут едва заметны, с чистой доской, не исписанной чужими руками. Не тревожьтесь. Куда проще было бы усыновить мальчика из хорошей семьи, но мое мнение – и я в нем уверен! – результаты были бы куда более жалкие. Гораций – непаханая почва. Рано или поздно он взрастит вам достойный плод. Рано или поздно – говорю с полной убежденностью – мальчик переймет ваш образ мыслей, ваш вкус, просто в силу постоянной близости к вам.
– Удивительно, что вы так сказали, – заметил мистер Параден.
– Ничуть. – Профессор мягко улыбнулся. – Мой психологический опыт редко меня подводит. А что вас удивило? Должен ли я понимать, что вы уже подметили какие-то признаки?
– Да. Поверите ли, Эпплби, но, кроме еды, Гораций интересуется только библиотекой.
Профессор деликатно кашлянул и отрешенно поглядел в потолок.
– Вот как! – мягко выговорил он.
– Постоянно крутится здесь, спрашивает, какие книги самые редкие, да какие самые ценные.
– Проблеск разума. Да, проблеск разума. Юный интеллект тянется к свету, как росток – к солнцу.
– Меня это слегка обнадеживает.
– Я с самого начала верил в Горация, – сказал профессор. – И не ошибся.
– Возможно, после двух лет в английской школе…
– Что?! – вскричал профессор Эпплби.
Мгновение назад казалось, что его просветленное спокойствие несокрушимо, однако сейчас он подался вперед и с тревогой уставился на собеседника. Челюсть у него отвисла, белоснежная борода возбужденно тряслась.
– Вы отправляете Горация в Англию? – выдохнул он.
– Беру с собой, – поправил мистер Параден. – Я отплываю через несколько дней. Давно обещал погостить у старого друга, Синклера Хэммонда. Прихвачу Горация, отдам в школу. Может быть, в Винчестер. Там учился Хэммонд.
– Но разумно ли это? Не слишком ли опасно?
– Я решил, – сказал мистер Параден с тем воинственным раздражением, которое частенько задевало его родственников.
Профессор Эпплби с явным недовольством потянул себя за бороду. Мистер Параден на мгновение удивился, чего тот так убивается.
– Но разве там образование! Все пишут, что оно слишком поверхностно, слишком механистично. Почитайте современные английские романы…
Мистера Парадена передернуло.
– Я не читаю романов! – сказал он.
– И опять-таки, поездка в Англию… Вы не боитесь оставить без присмотра свои книги?
Мистер Параден довольно хохотнул – собеседнику этот смех показался заупокойным звоном.
– Можно подумать, я никогда не выхожу из дома. Я все время в дороге. Мы с вами и познакомились в поезде. А если вы думаете, что книги остаются без присмотра, попробуйте взломать стальные ставни. Или дверь. Эта библиотека – сейф.
– Да уж, – печально произнес профессор.
– К тому же книги застрахованы, а самые ценные я возьму с собой.
– Вот как? – Профессор Эпплби вздрогнул, словно его пальцы нашарили в бороде змею. – С собой, говорите?
– Да. Хэммонд – библиофил. Он обрадуется им, как своим собственным.
– Неужели? – Профессор просветлел, словно летнее небо, когда солнышко выглянет из-за тучки.
– Да, редкий человек. Ни тени ревности.
– Замечательно!
– Вам бы он понравился.
– Наверняка… В Англии вы, безусловно, поместите книги в банк?
– Зачем? Книги – не бриллианты. Никто не знает, сколько они стоят. Воришка, если и заберется к Хэммонду, не додумается прихватить стопку потрепанных книг.
– Верно. Верно.
– Я положу их в обычный чемодан, буду держать в спальне.
– Очень мудро…. Ах, – сказал профессор, оборачиваясь. – Вот и наш юный друг. Здравствуй, Гораций.
– Привет, – сказал юный друг.
Профессор Эпплби взглянул на часы.
– Господи, я заговорился, пора идти. Только-только успеваю на поезд. Может быть, вы позволите мальчику вместо урока проводить меня на станцию? Спасибо. Беги за шляпой, Гораций. Мы спешим.
Однако за дверью он торопиться не стал, а двинулся медленно, словно человек, страдающий от мозолей.
– Очень удачно, что я заехал, – возбужденно обратился он к спутнику. – Знаешь, что случилось? Старому жуку не сидится на месте. Везет тебя в Англию.
Гораций застыл, ошеломленный не меньше, чем прежде профессор.
– В Англию? Зачем?
– В школу отдать.
– Меня?!
– Тебя.
– Окосеть можно! – возмущенно вскричал Гораций. – Усыновил, называется! Надо ж было так влипнуть! Здесь-то жуть, все дергают, заставляют учить французский, но я хоть знаю, что сбегу. В школу! – Он решительно нахмурился. – Нет, дудки! Не пойду в школу, и в Англию не поеду…
– Заткнись, – оборвал его профессор. – Если ты дашь мне вставить слово, я тебе все скажу. Ни в какую школу ты не пойдешь. Старик едет в Англию к приятелю. Тот тоже свихнулся на книжках. Вот он и повезет ему лучшее. Прихватишь их и слиняешь. Они у него будут в чемодане, в спальне.
– Как же, жди! – возразил Гораций. – Оставит он их в чемодане! Да он над ними трясется, будто они золотые.
– Говорю, оставит. Сам мне сказал. Думает, никто за ними не полезет. Кому лезть-то? Форточнику, что ли? Зачем ему книжки?
– Верно, – согласился Гораций.
– Я пришлю Джо, вы все обговорите.
– Идет, – согласился Гораций. – Ух ты, какая классная!
Замечание это вызвала светловолосая девушка с мальчишеской фигурой, которая устало брела от станции. Пока она проходила мимо, Гораций успел придирчиво ее оглядеть, и настолько утвердился в своем мнении, что так и остался стоять с разинутым ртом, глядя ей вслед, за что в воспитательных целях получил подзатыльник.
– Некогда на девок пялиться, – сказал профессор Эпплби тоном малого пророка, обличающего людские грехи. – Ты слушай, что тебе говорят, и мотай на извилину.
– Ладно, ладно, – сказал Гораций.
Девушка, которая так понравилась Горацию, дошла до владений мистера Парадена и, миновав ворота, двинулась к дому. Дорога была ей знакома. Она сама удивлялась, до чего отчетливо помнит все мелкие приметы местности. Вот старая, крытая дранкой крыша, вот окошко комнаты, где она жила, прудик за деревьями. При виде воды глаза ее затуманились, дыхание сперло. Две пляжные кабинки, мостик – все, как столетия назад, когда она была шестнадцатилетней, тощей и веснушчатой.
Она позвонила в колокольчик. Мистер Параден, только-только взобравшийся снова на лестницу, услышал голос дворецкого.
– Э? – рассеянно спросил мистер Параден.
– К вам дама, сэр.
Мистер Параден чуть не свалился с лестницы. Дама? К нему?
– Кто такая?
– Мисс Шеридан, сэр.
Трогательной встречи у Флик с Робертсом не вышло. Каждый полагал, что видит другого впервые. Флик смутно помнила, что пять лет назад здесь был какой-то дворецкий, но внешность его не врезалась ей в память. Что до Робертса, он если и сохранил какие-то воспоминания о девочке, которая останавливалась в доме на третьем году его служения, никак не связывал их с нынешней миловидной особой.
– Она сказала, зачем?
– Нет, сэр.
– Где она?
– Я провел ее в гостиную.
– Пригласите сюда.
– Сейчас, сэр.
У мистера Парадена закралось неприятное подозрение, что пришли за деньгами для местной церковной общины, но оно развеялось, едва Флик вошла. Местная церковная община засылает матрон постепеннее. Он так явственно недоумевал, что Флик, несмотря на расстроенные чувства, слабо улыбнулась.
– Вы не помните меня, мистер Параден?
– Э… если честно…
– Мы давно не встречались. Пять лет назад я гостила у вас с дядей, Синклером Хэммондом.
– Господи! – Мистер Параден, который перед тем ограничился кивком, шагнул вперед и крепко пожал ей руку. – В жизни бы не узнал! Вы были совсем ребенок. Конечно, я вас прекрасно помню. Опять в Америке? Или вы здесь живете? Вышли замуж?
– Я не замужем.
– Просто гостите? Ну, ну! Страшно рад вас видеть. Вы меня еле застали. Вот совпадение: я как раз уезжаю в Англию к вашему дяде.
– Знаю. Поэтому я и пришла. Дядя Синклер просит, чтобы вы взяли меня с собой. Вы получили телеграмму?
– Телеграмму? – переспросил мистер Параден. – Нет, не помню. – Он позвонил. – Робертс, мне в последнее время приносили телеграмму?
– Да, сэр, вчера. Если вы вспомните, сэр, я принес ее сюда. Вы стояли на лестнице и сказали, чтобы я положил на стол.
Стола было не видно под слоем книг. Мистер Параден зарылся в них и вскоре победно вынырнул с конвертом в руке. Оправданный Робертс вышел.
– Прошу прощения, – сказал мистер Параден. – У меня дурная привычка закладывать почту бумагами. И все равно, Робертс должен был напомнить. Телеграммы – это серьезно. – Он распечатал конверт и прочел. – Да, это она. Ваш дядя сообщает, что вы зайдете, и мы вместе поедем в Англию. Понятно. Очень рад. Где вы остановились? В Нью-Йорке, у друзей?
– Нет, я одна.
– Одна! – Мистер Параден надел свалившиеся очки и вытаращился на Флик. – Как же дядюшка вас отпустил?
– Я сбежала, – просто ответила Флик.
– Откуда?
– Из дома, а теперь… – Она дернула плечом и криво улыбнулась, -бегу обратно.
Даже очки не помогли мистеру Парадену рассмотреть Флик достаточно пристально. Он шагнул вперед и оторопело уставился на нее.
– Сбежали из дома? Зачем?
– Меня хотели выдать за человека, который мне не нравится. Дядя Синклер, – продолжала она быстро, – тут ни при чем. Это все тетя Фрэнси и дядя Джордж.
Мистер Параден предпочел бы, чтоб здесь поместили сноску, разъясняющую, кто эти персонажи, но не посмел прерывать взволновавший его рассказ.
– Дома, – продолжала Флик, – стало ужасно неуютно, и я сбежала. Думала, устроюсь тут на работу.
– Неслыханно!
– Вот так мне везде и отвечали. Я не знала, что можно быть настолько ненужной. У меня были кое-какие деньги, я думала их потянуть, но они куда-то исчезали. Когда у меня украли кошелек, это оказалось последней каплей. Я крепилась еще дня три, потом на последние два доллара послала дяде телеграмму.
Мистер Параден, хоть порой и преображался в вулкан, был мягкосердечным романтиком. Он растрогался.
– А дальше?
– Я получила ответ: идти к вам, вы меня приютите и возьмете в Англию.
– Милое дитя! Конечно. Вам сейчас же приготовят спальню. Ту, в которой вы жили пять лет назад.
– Боюсь, я доставила вам уйму хлопот.
– Да ничуть! – вскричал мистер Параден. – Какие хлопоты! О чем речь! Хотите чаю?
– Да, если это не очень трудно.
Мистер Параден позвонил, радуясь, что может хоть таким образом скрыть смущение. Какая кроткая девушка! И какая сила духа: бежать из дома, чтобы пытать счастье по другую сторону Атлантики! Пока не принесли чай, он ходил по комнате и переставлял книги, чтобы не смотреть на Флик.
– Но раз вы едите домой, – сказал он, подождав, пока она выпьет чаю, – вам придется выйти за человека, который вам противен.
– Да нет, не противен, – безжизненным голосом ответила Флик. – Мне очень нравится человек, которому я не нравлюсь, поэтому я решила, что могу с тем же успехом выйти за Родерика. В Нью-Йорке я оказалась без единого цента и поняла, как хорошо иметь дом и деньги. Надо смотреть на вещи практично, не правда ли? – Она встала и заходила по комнате. – Сколько у вас книг! Даже больше, чем у дяди Синклера!
– Зато у него есть экземпляры, которым я завидую, – великодушно произнес мистер Параден.
Он хотел бы больше узнать о человеке, который нравился Флик; однако она явно считала разговор оконченным и обиделась бы на дальнейшие расспросы. Он подошел и похлопал ее по плечу. Флик обернулась – в глазах ее стояли слезы. Наступило смущенное молчание; чтобы сгладить неловкость, мистер Параден взял фотографию, на которую она смотрела. Карточка запечатлела крепкого молодого человека в футбольной форме. Он был снят во весь рост и смотрел с бравой уверенностью, свойственной молодым людям в подобном наряде.
– Мой племянник Уильям, – сказал мистер Параден.
Флик кивнула.
– Знаю.
– Ну да, конечно, – сказал мистер Параден. – Он здесь был, когда вы с дядей у меня гостили.
Флик почувствовала, что надо как-то ответить.
– Он, наверное, очень сильный, – заметила она.
– Очень, – согласился мистер Параден. – И, – добавил он ворчливо, – совершенно никчемный.
– Ничего подобного! – вскричала Флик. – Ой, простите! Я хотела сказать, вы, наверное, не знаете, как настойчиво он разузнает, что там с вашим лондонским филиалом.
– Постойте-ка! – Мистер Параден нацепил очки. – Откуда вы знаете?
– Я… я его видела.
– В Лондоне?
– Да.
– Странно. Где же?
– Э… в нашем саду.
– Ну вот! – воскликнул мистер Параден. – Что я говорю? Шляется по гостям.
– Вовсе не по гостям, – сказала Флик. – Он правда старается выяснить, отчего падают прибыли.
– Конечно, конечно!
– Но это правда! – настаивала Флик. Она решила, что не позволит себя запугать. Да, мистер Параден говорит резко, но он держит фотографию в библиотеке, своей святая святых. Это кое-что значит. – Я вам скажу, что он уже обнаружил. Мистер Слинсби продает почти всю бумажную массу неким Хиггинсу и Беннету по очень низкой цене, хотя ему не раз предлагали куда больше.
– Что?
– Истинная правда. Я думаю – мы оба думаем – что мистер Слинсби не совсем чист на руку.
– Глупости! На редкость толковый и честный работник. Я-то разбираюсь.
– Не очень-то разбираетесь, если назвали Билла никчемным, – с жаром отвечала Флик.
– Что-то вы очень к нему расположены.
– Расположена.
– Да вы едва знакомы!
– Я знаю его много лет.
– Ну, можно, конечно, сказать и так. Любопытно, что вы говорили о ценах на бумажную массу. Уильям сообщил, откуда ему это известно?
– Нет, но он очень, очень умный.
– Хм! Что-то не замечал.
– А зря. Если вы возьмете его в дело, он вас еще удивит.
Мистер Параден хохотнул.
– Если я решу организовать клуб почитателей Уильяма, то знаю, кто его возглавит.
– По-моему, он обижается, что вы ни разу не поинтересовались, как у него дела.
– Ручаюсь, он обо мне и не вспомнил, – отвечал бесчувственный мистер Параден, – но раз вы думаете, что он такой обидчивый, так и быть – пошлю с корабля телеграмму и договорюсь о встрече.
– Обязательно пошлите!
– Я даже не знаю, на какой адрес.
– Девять, доходный дом Мармонт, улица принца Уэльского, Батерси-парк, Лондон, – без запинки отвечала Флик.
– Боже! Откуда вы знаете?
– Он мне сказал.
Мистер Параден взглянул с любопытством.
– Не знаю, как долго вы говорили в саду, – заметил он, – но, похоже, Билл многое успел рассказать. Костерил меня, небось, на чем свет стоит?
– Он сказал, что вы – просто прелесть, – объявила Флик. -Стараетесь казаться злым, но никто в это не верит.
Она нагнулась и быстро поцеловала мистера Парадена в окруженную седой щеточкой лысину.
– Я пойду в сад, – сказала она. – Хочу проверить, не переделали ли там чего-нибудь с нашего отъезда. Если переделали, я вас убью.
Мистер Параден проводил ее округлившимися глазами, потом вспомнил недавний рассказ и сердито фыркнул.
– Человек, которому не нравится такая девушка, – пробормотал он, -полный болван!
Он взял фотографию. Губы его скривились в улыбке. Хорош, бездельник. Этого у него не отнимешь.
Он положил фотографию и побрел к лестнице.
Глава XIII
Облаченный в цветастый халат, Джадсон Кокер завтракал в гостиной дома номер девять по улице принца Уэльского, Баттерси. В открытое окно проникал легкий ветерок, запах весенней листвы мешался с ароматом крепкого кофе и жареной ветчины. К кофейнику был прислонен номер «Нью-Йорк Уолд», прибывший сегодня утром с американской почтой. Часы показывали 10.30.
Джадсона переполняло неизъяснимое блаженство. Он откусил еще ветчины и привычно задумался, откуда такая легкость во всем теле. Здесь есть чем заинтересоваться врачам: вот уже два месяца он лишен возможности регулярно подкреплять организм алкоголем, как рекомендует – нет, требует – медицина, и на тебе – так и пышет здоровьем. Он в превосходной форме. Почему в Нью-Йорке он с утра шарахался от ветчины, словно испуганная лошадь, а сейчас ни свет, ни заря задумался о второй порции?
Не иначе как дело в бодрящем лондонском воздухе. Джадсон пришел к выводу, что вторая порция необходима, и двинулся на кухню. Когда он вернулся, то застал Билла Веста, который с тоской созерцал заставленный стол.
– Привет, – весело сказал Джадсон. – Перекусить решил? Садись и придвигай стул. Я хотел сказать, придвигай стул и садись. Вскорости подоспеют спасатели с провизией.
Билл не откликнулся на дружеский призыв.
– Я позавтракал три часа назад, – сказал он мрачно. – Ты еще не закончил? Мне нужен стол, написать письмо.
Живительный лондонский воздух, пробудивший вторую молодость в Джадсоне, видимо, обошел Билла стороной. В последние несколько недель тот сделался раздражителен, часто срывался по пустякам, чем очень огорчал своего друга. Джадсон, проникшись сентиментальной любовью ко всему сущему, желал видеть вокруг только улыбки.
– У тебя весь день впереди, – заметил он. – Садись и смотри, как я ем. Я быстро.
– Тебе письмо, – сказал Билл. – В гостиной лежит. От Алисы.
– Да? – отозвался Джадсон с поистине братским безразличием. Он глядел в газету. – Вот послушай: «Признание в эфире. Веллингтон, штат Масачусетс. Вчера вечером здешняя жительница мисс Луэлла Фипс выключила радиоприемник в ту самую минуту, когда ее возлюбленный Джеймс Дж.Ропер из Нью-Йорка объявил в эфире об их помолвке. Радиолюбитель рассчитывал порадовать невесту, во всеуслышание сообщить о грядущем радостном событии…»
– Зачем печатают такую чушь? – кисло произнес Билл.
– Разве не трогательно? – спросила Полианна [14] из-за кофейной чашки. Счастливый Джадсон готов был умиляться чему угодно.
– Нет!
– Ох! – Джадсон вернулся к литературным изысканиям. – «Догонят ли чудо-пловчиху мисс Бауэр?»
(Он как раз дошел до спортивного раздела.)
– Кто догонит?
– Тут сказано просто «догонят». Дружки, наверное. Во время шестидневных соревнований по плаванию мисс Бауэр поставила четыре мировых рекорда и два американских.
– Ну и что?
Джадсон перевернул страницу и хихикнул.
– Горничная спрашивает постояльца: «Вам кофе в постель?». «Нет, -отвечает он, – пожалуйста, в чашку».
Он с надеждой взглянул на друга, но на лице у Билла не дрогнул и единый мускул. Джадсон, испробовав трогательные истории, спорт и юмор, взглянул на него встревоженно.
– Что стряслось?
– Ничего. Ты кислый, как дождливое воскресенье в Питсбурге. Вот уже несколько дней ходишь мрачнее тучи. Тебе чего-то нехватает.
– Всего мне хватает.
– Откуда ты знаешь? – с жаром произнес Джадсон. – Cимптомы налицо. Ты весь дерганный, сто лет не улыбался. Я тебе объясню, в чем дело. Нам просто необходимо держать в доме чуточку бренди как раз на такие случаи.
– Что значит «вроде»?
– Ну, – спокойно отвечал Гораций, – вроде киселя. Чего-то тебе ложат, а чего – непонятно.
Педагог вцепился в редеющие волосы и застонал. С пятьюдесятью долларами в неделю набегала внушительная сумма, но он все чаще думал, что дешево оценил свои страдания.
– «Ложат»! – в отчаянии повторил он. – Разве культурные люди так говорят?
– Не знаю, – упорствовал Гораций, – я с такими людями не говорю.
– Сэр, – машинально поправил мистер Бэстейбл.
– Сэр.
– И не «людями», а «людьми». – Он с тоской воззрился на ученика. Припекало, его слабые нервы начали сдавать.
– Ты неисправим. Не знаю, что с тобой делать. Тебя совершенно не интересует занятия. Я думал, ты осознаешь свое положение. Возможности, которые перед тобой открываются.
– Знаю, – устало отвечал Гораций, – надо пользоваться случаем и выправляться, сколько могешь.
– Можешь.
– Ладно.
– Да, сэр! – Глаза мистера Бэстейбла зловеще блеснули.
– Да, сэр.
Педагог с размаху плюхнулся на стул, тот обиженно заскрипел.
– Ты понимаешь, что тысячи мальчиков, глядя на тебя, подыхают с зависти?
– Так культурные люди не говорят, – возразил Гораций. Ненавистные уроки, как ни странно, порой накрепко застревали в его памяти. – Вот вы и попались. Не «подыхают», а «умирают». Не "с" зависти, а «от». Вы меня поправляете, я вас. Что, съели?! – (При этом вопросе наставник не впервые подумал, что Ирод Великий – его любимый исторический персонаж.) – Сами ж мне и талдычили.
Каждый учитель в душе политик. Мистер Бэстейбл, сознавая шаткость своих позиций, перешел в контратаку, избрав мишенью выговор своего питомца.
– Да научишься ты как следует произносить слова?! – заорал он. -Можно ли так коверкать! Вот, – он вытащил толстую книгу. – Что толку учить французский, если ты на своем говорить не умеешь. Читай вслух. По-людски, а не… – он задумался, подбирая сравнение, – не как мальчишка для гольфа.
– А чего такого? – спросил Гораций, который водил дружбу с представителями этой почтенной профессии и сам на досуге не брезговал потаскать клюшки.
Мистер Бэстейбл не дал сбить себя на спор.
– Читай, – сказал он. – С девяносто девятой страницы.
Гораций открыл книгу, озаглавленную «Путеводные огни истории», том второй, «Средние века», с отвращением, которое даже не пытался скрыть.
– В ету епоху, – уныло начал он.
– Эту эпоху.
– В эту эпоху монастыри Эвропы…
– Европы.
– Я и прочел «Эвропы», – обиделся Гораций, – в эту эпоху монастыри Эвропы богатели, их церквы соперничали со сборами…
– Соборами.
– В размере и красоте убранства. Святой Бернард, или Сен Бернар по-французски… – Он перестал читать, впервые ощутив проблеск интереса. -У одного типа есть сенбернар. Лохматый такой, глазищи красные…
– Не отвлекайся, – рявкнул мистер Бэстейбл.
– …по-французски, величайший и самый яркий предт-т-дста-ви-тель средне-веко-вого монашества… Вау! – выдохнул Гораций, нежно поглаживая занывшую челюсть, – родился в 1101 году в Бурбундии.
– Бургундии.
– …Бурбундии, в благородном семействе. У его матери было шесть сыновей и дочь, которую та еще в младенчестве посвятила Богу. Третий сын, Бернард, красивый, утонченный, образованный юноша отличался высоким ростом, его белое лицо обрамляли золотистые кудри, голубые глаза лучились невиданной простотой и кротостью.
Гораций в гневе запнулся. Он плохо разбирался в святых, но вкусы свои знал. Что-то подсказывало: святой Бернард ему не понравится.
– Девчонка! – фыркнул он.
Мистер Бэстейбл изготовился миру явить нового Легри, когда в дверь негромко постучали.
– Простите, что прерываю, сэр, – сказал Робертс, дворецкий, почтительно замирая на пороге.
– Ничего, Бобби, я не в обиде, – великодушно заверил Гораций.
– В чем дело, Робертс?
– Профессор Эпплби к мастеру Горацию, сэр. Мистер Параден просит ненадолго отпустить его в библиотеку.
Новость вызвала всеобщее ликование. Гораций просиял, словно жители Гента, получившие добрую весть, да и мистер Бэстейбл не огорчился. Он готов был, стиснув зубы, длить занятие еще час, но двери темницы внезапно распахнулись и впереди засияла воля.
– Конечно, конечно, – сказал он.
– Я тоже не возражаю, – объявил Гораций.
Он радостно выбежал из застенка, а мистер Бэстейбл расправил плечи, с которых упало непомерное бремя, положил ноги на стол и закурил.
2
Почтенный профессор вошел десять минут назад и нарушил привычный распорядок мистера Парадена. Тот только что слез с лестницы и прибавил еще стопу к внушительной груде на столе, когда Робертс объявил посетителя.
С минуту мистер Параден чувствовал себя псом, у которого украли кость, но природная учтивость возобладала, и, когда профессор вошел, хозяин уже лучился улыбкой.
– Спасибо, что заглянули, – сказал он.
– Да вот, проезжал мимо, – сказал профессор, – и взял на себя смелость проведать нашего подопечного. Как он? Учится, конечно?
– Наверное. Присядите?
– Большое спасибо.
Профессор Эпплби блаженно опустился в кресло, утер белым платочком высокий лоб и расправил бороду. Сейчас он еще больше походил на доброжелательного малого пророка. Его кроткие глаза устремились на книжные полки, на мгновение хищно блеснули и тут же приняли обычное благостное выражение.
– Теплый денек, – заметил профессор.
– Да, жара. Вам не душно?
– Ничуть, – сказал профессор Эпплби. – Я люблю запах старых книг.
Мистер Параден проникся новой симпатией к собеседнику.
– А как Гораций? – спросил профессор.
– Здоровье – лучше некуда, – отвечал мистер Параден. – А вот…
Профессор остановил его движением руки.
– Знаю, что вы сейчас скажете, знаю. У мальчика душа не лежит к занятиям.
– Есть отчасти, – признался мистер Параден. – Мистер Бэстейбл, его учитель, говорит, что Горация трудно заинтересовать.
– Так я и предполагал. Нет должного рвения?
– Ни малейшего.
– Придет, – сказал профессор. – Всему свое время. Спокойствие, Параден, терпение. Будем подражать полипу, который кропотливо возводит коралловый риф. Я это предвидел, когда советовал взять неиспорченное дитя народа, и по-прежнему считаю, что был прав. Насколько лучше работать с таким ребенком, пусть поначалу успехи будут едва заметны, с чистой доской, не исписанной чужими руками. Не тревожьтесь. Куда проще было бы усыновить мальчика из хорошей семьи, но мое мнение – и я в нем уверен! – результаты были бы куда более жалкие. Гораций – непаханая почва. Рано или поздно он взрастит вам достойный плод. Рано или поздно – говорю с полной убежденностью – мальчик переймет ваш образ мыслей, ваш вкус, просто в силу постоянной близости к вам.
– Удивительно, что вы так сказали, – заметил мистер Параден.
– Ничуть. – Профессор мягко улыбнулся. – Мой психологический опыт редко меня подводит. А что вас удивило? Должен ли я понимать, что вы уже подметили какие-то признаки?
– Да. Поверите ли, Эпплби, но, кроме еды, Гораций интересуется только библиотекой.
Профессор деликатно кашлянул и отрешенно поглядел в потолок.
– Вот как! – мягко выговорил он.
– Постоянно крутится здесь, спрашивает, какие книги самые редкие, да какие самые ценные.
– Проблеск разума. Да, проблеск разума. Юный интеллект тянется к свету, как росток – к солнцу.
– Меня это слегка обнадеживает.
– Я с самого начала верил в Горация, – сказал профессор. – И не ошибся.
– Возможно, после двух лет в английской школе…
– Что?! – вскричал профессор Эпплби.
Мгновение назад казалось, что его просветленное спокойствие несокрушимо, однако сейчас он подался вперед и с тревогой уставился на собеседника. Челюсть у него отвисла, белоснежная борода возбужденно тряслась.
– Вы отправляете Горация в Англию? – выдохнул он.
– Беру с собой, – поправил мистер Параден. – Я отплываю через несколько дней. Давно обещал погостить у старого друга, Синклера Хэммонда. Прихвачу Горация, отдам в школу. Может быть, в Винчестер. Там учился Хэммонд.
– Но разумно ли это? Не слишком ли опасно?
– Я решил, – сказал мистер Параден с тем воинственным раздражением, которое частенько задевало его родственников.
Профессор Эпплби с явным недовольством потянул себя за бороду. Мистер Параден на мгновение удивился, чего тот так убивается.
– Но разве там образование! Все пишут, что оно слишком поверхностно, слишком механистично. Почитайте современные английские романы…
Мистера Парадена передернуло.
– Я не читаю романов! – сказал он.
– И опять-таки, поездка в Англию… Вы не боитесь оставить без присмотра свои книги?
Мистер Параден довольно хохотнул – собеседнику этот смех показался заупокойным звоном.
– Можно подумать, я никогда не выхожу из дома. Я все время в дороге. Мы с вами и познакомились в поезде. А если вы думаете, что книги остаются без присмотра, попробуйте взломать стальные ставни. Или дверь. Эта библиотека – сейф.
– Да уж, – печально произнес профессор.
– К тому же книги застрахованы, а самые ценные я возьму с собой.
– Вот как? – Профессор Эпплби вздрогнул, словно его пальцы нашарили в бороде змею. – С собой, говорите?
– Да. Хэммонд – библиофил. Он обрадуется им, как своим собственным.
– Неужели? – Профессор просветлел, словно летнее небо, когда солнышко выглянет из-за тучки.
– Да, редкий человек. Ни тени ревности.
– Замечательно!
– Вам бы он понравился.
– Наверняка… В Англии вы, безусловно, поместите книги в банк?
– Зачем? Книги – не бриллианты. Никто не знает, сколько они стоят. Воришка, если и заберется к Хэммонду, не додумается прихватить стопку потрепанных книг.
– Верно. Верно.
– Я положу их в обычный чемодан, буду держать в спальне.
– Очень мудро…. Ах, – сказал профессор, оборачиваясь. – Вот и наш юный друг. Здравствуй, Гораций.
– Привет, – сказал юный друг.
Профессор Эпплби взглянул на часы.
– Господи, я заговорился, пора идти. Только-только успеваю на поезд. Может быть, вы позволите мальчику вместо урока проводить меня на станцию? Спасибо. Беги за шляпой, Гораций. Мы спешим.
Однако за дверью он торопиться не стал, а двинулся медленно, словно человек, страдающий от мозолей.
– Очень удачно, что я заехал, – возбужденно обратился он к спутнику. – Знаешь, что случилось? Старому жуку не сидится на месте. Везет тебя в Англию.
Гораций застыл, ошеломленный не меньше, чем прежде профессор.
– В Англию? Зачем?
– В школу отдать.
– Меня?!
– Тебя.
– Окосеть можно! – возмущенно вскричал Гораций. – Усыновил, называется! Надо ж было так влипнуть! Здесь-то жуть, все дергают, заставляют учить французский, но я хоть знаю, что сбегу. В школу! – Он решительно нахмурился. – Нет, дудки! Не пойду в школу, и в Англию не поеду…
– Заткнись, – оборвал его профессор. – Если ты дашь мне вставить слово, я тебе все скажу. Ни в какую школу ты не пойдешь. Старик едет в Англию к приятелю. Тот тоже свихнулся на книжках. Вот он и повезет ему лучшее. Прихватишь их и слиняешь. Они у него будут в чемодане, в спальне.
– Как же, жди! – возразил Гораций. – Оставит он их в чемодане! Да он над ними трясется, будто они золотые.
– Говорю, оставит. Сам мне сказал. Думает, никто за ними не полезет. Кому лезть-то? Форточнику, что ли? Зачем ему книжки?
– Верно, – согласился Гораций.
– Я пришлю Джо, вы все обговорите.
– Идет, – согласился Гораций. – Ух ты, какая классная!
Замечание это вызвала светловолосая девушка с мальчишеской фигурой, которая устало брела от станции. Пока она проходила мимо, Гораций успел придирчиво ее оглядеть, и настолько утвердился в своем мнении, что так и остался стоять с разинутым ртом, глядя ей вслед, за что в воспитательных целях получил подзатыльник.
– Некогда на девок пялиться, – сказал профессор Эпплби тоном малого пророка, обличающего людские грехи. – Ты слушай, что тебе говорят, и мотай на извилину.
– Ладно, ладно, – сказал Гораций.
3
Девушка, которая так понравилась Горацию, дошла до владений мистера Парадена и, миновав ворота, двинулась к дому. Дорога была ей знакома. Она сама удивлялась, до чего отчетливо помнит все мелкие приметы местности. Вот старая, крытая дранкой крыша, вот окошко комнаты, где она жила, прудик за деревьями. При виде воды глаза ее затуманились, дыхание сперло. Две пляжные кабинки, мостик – все, как столетия назад, когда она была шестнадцатилетней, тощей и веснушчатой.
Она позвонила в колокольчик. Мистер Параден, только-только взобравшийся снова на лестницу, услышал голос дворецкого.
– Э? – рассеянно спросил мистер Параден.
– К вам дама, сэр.
Мистер Параден чуть не свалился с лестницы. Дама? К нему?
– Кто такая?
– Мисс Шеридан, сэр.
Трогательной встречи у Флик с Робертсом не вышло. Каждый полагал, что видит другого впервые. Флик смутно помнила, что пять лет назад здесь был какой-то дворецкий, но внешность его не врезалась ей в память. Что до Робертса, он если и сохранил какие-то воспоминания о девочке, которая останавливалась в доме на третьем году его служения, никак не связывал их с нынешней миловидной особой.
– Она сказала, зачем?
– Нет, сэр.
– Где она?
– Я провел ее в гостиную.
– Пригласите сюда.
– Сейчас, сэр.
У мистера Парадена закралось неприятное подозрение, что пришли за деньгами для местной церковной общины, но оно развеялось, едва Флик вошла. Местная церковная община засылает матрон постепеннее. Он так явственно недоумевал, что Флик, несмотря на расстроенные чувства, слабо улыбнулась.
– Вы не помните меня, мистер Параден?
– Э… если честно…
– Мы давно не встречались. Пять лет назад я гостила у вас с дядей, Синклером Хэммондом.
– Господи! – Мистер Параден, который перед тем ограничился кивком, шагнул вперед и крепко пожал ей руку. – В жизни бы не узнал! Вы были совсем ребенок. Конечно, я вас прекрасно помню. Опять в Америке? Или вы здесь живете? Вышли замуж?
– Я не замужем.
– Просто гостите? Ну, ну! Страшно рад вас видеть. Вы меня еле застали. Вот совпадение: я как раз уезжаю в Англию к вашему дяде.
– Знаю. Поэтому я и пришла. Дядя Синклер просит, чтобы вы взяли меня с собой. Вы получили телеграмму?
– Телеграмму? – переспросил мистер Параден. – Нет, не помню. – Он позвонил. – Робертс, мне в последнее время приносили телеграмму?
– Да, сэр, вчера. Если вы вспомните, сэр, я принес ее сюда. Вы стояли на лестнице и сказали, чтобы я положил на стол.
Стола было не видно под слоем книг. Мистер Параден зарылся в них и вскоре победно вынырнул с конвертом в руке. Оправданный Робертс вышел.
– Прошу прощения, – сказал мистер Параден. – У меня дурная привычка закладывать почту бумагами. И все равно, Робертс должен был напомнить. Телеграммы – это серьезно. – Он распечатал конверт и прочел. – Да, это она. Ваш дядя сообщает, что вы зайдете, и мы вместе поедем в Англию. Понятно. Очень рад. Где вы остановились? В Нью-Йорке, у друзей?
– Нет, я одна.
– Одна! – Мистер Параден надел свалившиеся очки и вытаращился на Флик. – Как же дядюшка вас отпустил?
– Я сбежала, – просто ответила Флик.
– Откуда?
– Из дома, а теперь… – Она дернула плечом и криво улыбнулась, -бегу обратно.
Даже очки не помогли мистеру Парадену рассмотреть Флик достаточно пристально. Он шагнул вперед и оторопело уставился на нее.
– Сбежали из дома? Зачем?
– Меня хотели выдать за человека, который мне не нравится. Дядя Синклер, – продолжала она быстро, – тут ни при чем. Это все тетя Фрэнси и дядя Джордж.
Мистер Параден предпочел бы, чтоб здесь поместили сноску, разъясняющую, кто эти персонажи, но не посмел прерывать взволновавший его рассказ.
– Дома, – продолжала Флик, – стало ужасно неуютно, и я сбежала. Думала, устроюсь тут на работу.
– Неслыханно!
– Вот так мне везде и отвечали. Я не знала, что можно быть настолько ненужной. У меня были кое-какие деньги, я думала их потянуть, но они куда-то исчезали. Когда у меня украли кошелек, это оказалось последней каплей. Я крепилась еще дня три, потом на последние два доллара послала дяде телеграмму.
Мистер Параден, хоть порой и преображался в вулкан, был мягкосердечным романтиком. Он растрогался.
– А дальше?
– Я получила ответ: идти к вам, вы меня приютите и возьмете в Англию.
– Милое дитя! Конечно. Вам сейчас же приготовят спальню. Ту, в которой вы жили пять лет назад.
– Боюсь, я доставила вам уйму хлопот.
– Да ничуть! – вскричал мистер Параден. – Какие хлопоты! О чем речь! Хотите чаю?
– Да, если это не очень трудно.
Мистер Параден позвонил, радуясь, что может хоть таким образом скрыть смущение. Какая кроткая девушка! И какая сила духа: бежать из дома, чтобы пытать счастье по другую сторону Атлантики! Пока не принесли чай, он ходил по комнате и переставлял книги, чтобы не смотреть на Флик.
– Но раз вы едите домой, – сказал он, подождав, пока она выпьет чаю, – вам придется выйти за человека, который вам противен.
– Да нет, не противен, – безжизненным голосом ответила Флик. – Мне очень нравится человек, которому я не нравлюсь, поэтому я решила, что могу с тем же успехом выйти за Родерика. В Нью-Йорке я оказалась без единого цента и поняла, как хорошо иметь дом и деньги. Надо смотреть на вещи практично, не правда ли? – Она встала и заходила по комнате. – Сколько у вас книг! Даже больше, чем у дяди Синклера!
– Зато у него есть экземпляры, которым я завидую, – великодушно произнес мистер Параден.
Он хотел бы больше узнать о человеке, который нравился Флик; однако она явно считала разговор оконченным и обиделась бы на дальнейшие расспросы. Он подошел и похлопал ее по плечу. Флик обернулась – в глазах ее стояли слезы. Наступило смущенное молчание; чтобы сгладить неловкость, мистер Параден взял фотографию, на которую она смотрела. Карточка запечатлела крепкого молодого человека в футбольной форме. Он был снят во весь рост и смотрел с бравой уверенностью, свойственной молодым людям в подобном наряде.
– Мой племянник Уильям, – сказал мистер Параден.
Флик кивнула.
– Знаю.
– Ну да, конечно, – сказал мистер Параден. – Он здесь был, когда вы с дядей у меня гостили.
Флик почувствовала, что надо как-то ответить.
– Он, наверное, очень сильный, – заметила она.
– Очень, – согласился мистер Параден. – И, – добавил он ворчливо, – совершенно никчемный.
– Ничего подобного! – вскричала Флик. – Ой, простите! Я хотела сказать, вы, наверное, не знаете, как настойчиво он разузнает, что там с вашим лондонским филиалом.
– Постойте-ка! – Мистер Параден нацепил очки. – Откуда вы знаете?
– Я… я его видела.
– В Лондоне?
– Да.
– Странно. Где же?
– Э… в нашем саду.
– Ну вот! – воскликнул мистер Параден. – Что я говорю? Шляется по гостям.
– Вовсе не по гостям, – сказала Флик. – Он правда старается выяснить, отчего падают прибыли.
– Конечно, конечно!
– Но это правда! – настаивала Флик. Она решила, что не позволит себя запугать. Да, мистер Параден говорит резко, но он держит фотографию в библиотеке, своей святая святых. Это кое-что значит. – Я вам скажу, что он уже обнаружил. Мистер Слинсби продает почти всю бумажную массу неким Хиггинсу и Беннету по очень низкой цене, хотя ему не раз предлагали куда больше.
– Что?
– Истинная правда. Я думаю – мы оба думаем – что мистер Слинсби не совсем чист на руку.
– Глупости! На редкость толковый и честный работник. Я-то разбираюсь.
– Не очень-то разбираетесь, если назвали Билла никчемным, – с жаром отвечала Флик.
– Что-то вы очень к нему расположены.
– Расположена.
– Да вы едва знакомы!
– Я знаю его много лет.
– Ну, можно, конечно, сказать и так. Любопытно, что вы говорили о ценах на бумажную массу. Уильям сообщил, откуда ему это известно?
– Нет, но он очень, очень умный.
– Хм! Что-то не замечал.
– А зря. Если вы возьмете его в дело, он вас еще удивит.
Мистер Параден хохотнул.
– Если я решу организовать клуб почитателей Уильяма, то знаю, кто его возглавит.
– По-моему, он обижается, что вы ни разу не поинтересовались, как у него дела.
– Ручаюсь, он обо мне и не вспомнил, – отвечал бесчувственный мистер Параден, – но раз вы думаете, что он такой обидчивый, так и быть – пошлю с корабля телеграмму и договорюсь о встрече.
– Обязательно пошлите!
– Я даже не знаю, на какой адрес.
– Девять, доходный дом Мармонт, улица принца Уэльского, Батерси-парк, Лондон, – без запинки отвечала Флик.
– Боже! Откуда вы знаете?
– Он мне сказал.
Мистер Параден взглянул с любопытством.
– Не знаю, как долго вы говорили в саду, – заметил он, – но, похоже, Билл многое успел рассказать. Костерил меня, небось, на чем свет стоит?
– Он сказал, что вы – просто прелесть, – объявила Флик. -Стараетесь казаться злым, но никто в это не верит.
Она нагнулась и быстро поцеловала мистера Парадена в окруженную седой щеточкой лысину.
– Я пойду в сад, – сказала она. – Хочу проверить, не переделали ли там чего-нибудь с нашего отъезда. Если переделали, я вас убью.
Мистер Параден проводил ее округлившимися глазами, потом вспомнил недавний рассказ и сердито фыркнул.
– Человек, которому не нравится такая девушка, – пробормотал он, -полный болван!
Он взял фотографию. Губы его скривились в улыбке. Хорош, бездельник. Этого у него не отнимешь.
Он положил фотографию и побрел к лестнице.
Глава XIII
Билл совершает открытие
1
Облаченный в цветастый халат, Джадсон Кокер завтракал в гостиной дома номер девять по улице принца Уэльского, Баттерси. В открытое окно проникал легкий ветерок, запах весенней листвы мешался с ароматом крепкого кофе и жареной ветчины. К кофейнику был прислонен номер «Нью-Йорк Уолд», прибывший сегодня утром с американской почтой. Часы показывали 10.30.
Джадсона переполняло неизъяснимое блаженство. Он откусил еще ветчины и привычно задумался, откуда такая легкость во всем теле. Здесь есть чем заинтересоваться врачам: вот уже два месяца он лишен возможности регулярно подкреплять организм алкоголем, как рекомендует – нет, требует – медицина, и на тебе – так и пышет здоровьем. Он в превосходной форме. Почему в Нью-Йорке он с утра шарахался от ветчины, словно испуганная лошадь, а сейчас ни свет, ни заря задумался о второй порции?
Не иначе как дело в бодрящем лондонском воздухе. Джадсон пришел к выводу, что вторая порция необходима, и двинулся на кухню. Когда он вернулся, то застал Билла Веста, который с тоской созерцал заставленный стол.
– Привет, – весело сказал Джадсон. – Перекусить решил? Садись и придвигай стул. Я хотел сказать, придвигай стул и садись. Вскорости подоспеют спасатели с провизией.
Билл не откликнулся на дружеский призыв.
– Я позавтракал три часа назад, – сказал он мрачно. – Ты еще не закончил? Мне нужен стол, написать письмо.
Живительный лондонский воздух, пробудивший вторую молодость в Джадсоне, видимо, обошел Билла стороной. В последние несколько недель тот сделался раздражителен, часто срывался по пустякам, чем очень огорчал своего друга. Джадсон, проникшись сентиментальной любовью ко всему сущему, желал видеть вокруг только улыбки.
– У тебя весь день впереди, – заметил он. – Садись и смотри, как я ем. Я быстро.
– Тебе письмо, – сказал Билл. – В гостиной лежит. От Алисы.
– Да? – отозвался Джадсон с поистине братским безразличием. Он глядел в газету. – Вот послушай: «Признание в эфире. Веллингтон, штат Масачусетс. Вчера вечером здешняя жительница мисс Луэлла Фипс выключила радиоприемник в ту самую минуту, когда ее возлюбленный Джеймс Дж.Ропер из Нью-Йорка объявил в эфире об их помолвке. Радиолюбитель рассчитывал порадовать невесту, во всеуслышание сообщить о грядущем радостном событии…»
– Зачем печатают такую чушь? – кисло произнес Билл.
– Разве не трогательно? – спросила Полианна [14] из-за кофейной чашки. Счастливый Джадсон готов был умиляться чему угодно.
– Нет!
– Ох! – Джадсон вернулся к литературным изысканиям. – «Догонят ли чудо-пловчиху мисс Бауэр?»
(Он как раз дошел до спортивного раздела.)
– Кто догонит?
– Тут сказано просто «догонят». Дружки, наверное. Во время шестидневных соревнований по плаванию мисс Бауэр поставила четыре мировых рекорда и два американских.
– Ну и что?
Джадсон перевернул страницу и хихикнул.
– Горничная спрашивает постояльца: «Вам кофе в постель?». «Нет, -отвечает он, – пожалуйста, в чашку».
Он с надеждой взглянул на друга, но на лице у Билла не дрогнул и единый мускул. Джадсон, испробовав трогательные истории, спорт и юмор, взглянул на него встревоженно.
– Что стряслось?
– Ничего. Ты кислый, как дождливое воскресенье в Питсбурге. Вот уже несколько дней ходишь мрачнее тучи. Тебе чего-то нехватает.
– Всего мне хватает.
– Откуда ты знаешь? – с жаром произнес Джадсон. – Cимптомы налицо. Ты весь дерганный, сто лет не улыбался. Я тебе объясню, в чем дело. Нам просто необходимо держать в доме чуточку бренди как раз на такие случаи.