После второго куплета ребёнок неожиданно умолк и заскользил к выходу. После чего состоялся следующий краткий диалог:
МАЛЫШ БИНГО (голос из-за кулис): Говори, что положено!
РЕБЕНОК (плаксиво): Не хочу!
МАЛЫШ БИНГО (громовым голосом): Говори, негодник, или я сверну тебе шею!
Мне кажется, ребёнок пораскинул мозгами и, поняв, что Бинго может сцапать его в любую минуту, решил повиноваться, невзирая на последствия. Он встал на прежнее место, крепко зажмурился и, истерично хихикнув, с трудом выговорил:
- Леди и джентльмены, а сейчас я попрошу сквайра Трессидера спеть нам припев!
Знаете, несмотря на всё моё хорошее отношение к Бинго, иногда мне кажется, что всем было бы спокойнее, если бы его содержали в каком-нибудь частном доме сами знаете для кого. Бедный дурачок, по всей видимости, думал, что это будет гвоздём всего представления. Наверняка он представлял себе, как сквайр немедленно вскочит и зальётся соловьём ко всеобщим радости и веселью. На самом же деле старый Трессидер - заметьте, я его ни капельки не виню - остался сидеть на месте, постепенно багровея и надуваясь как индюк. Мелкая буржуазия замерла, ожидая, когда упадёт крыша. Единственные зрители, которые и сейчас пришли в восторг, были Крепкие Орешки, завопившие в десятки глоток. Сегодня на их улице был праздник.
А затем свет снова погас.
Когда через несколько минут лампочки зажглись, зрители увидели, что сквайр с гордо поднятой головой идёт в сопровождении семьи к выходу. Девица Берджесс сидела за пианино белая как мел, а викарий смотрел на неё с надеждой, видимо осознав, что на самом-то деле всё получилось не так и плохо.
Представление продолжалось. Дети вновь забормотали что-то из <Рождественских сказок для крошек>, а затем мисс Берджесс заиграла прелюдию к песенке <Девушка-апельсин> из ревю, которая всегда пользуется огромным успехом. Все актёры вышли на сцену, и из-за занавеса высунулась чья-то рука, чтобы опустить его в нужный момент. Похоже, это был финал, но вскоре я убедился, что вместо театрального термина здесь куда лучше подошло бы обычное слово <конец>. Конец света.
Насколько я понимаю, вы видели этот номер во Дворце? Песенка звучит так:
Ох, тра-та-та, тра-та-та, апельсины,
Мои апельсины,
Тра-та, апельсины,
Ох, тра-та-та, тра-та-та, уж не помню чего,
Тра-та-та, тили-бом, и чего-то ещё,
Ох:
По крайней мере слова примерно такие. Прекрасная музыка и неплохой мотив, но популярной эту песенку делало то, что в конце номера девушки доставали из корзин апельсины и кидали их в публику. Не знаю, обращали вы внимание или нет, но зрителям всегда жутко нравится, когда со сцены им чего-нибудь перепадает. Каждый раз зал стонал от восторга.
Но во Дворце, как вы понимаете, апельсины сделаны из шерсти, и девушки не швыряются ими, а мягко подкидывают в первый и второй ряды. Я начал понимать, что сегодня ситуация сложилась несколько иная, когда нечто твёрдое и круглое пронеслось мимо меня и взорвалось, шмякнувшись о стену. Второй жёлтый шар угодил в лоб одной из шишек в третьем ряду, а третий апельсин заехал мне по носу, и на некоторое время я перестал интересоваться представлением.
Когда я кое-как отёр лицо, а глаза мои перестали слезиться, я увидел, что школьный рождественский праздник превратился в нечто напоминающее оживлённую ночь в Белфасте. Повсюду слышались крики и летали фрукты. Дети на сцене развили бурную деятельность, а Бинго метался, не зная, что ему предпринять. Смышлёные ребята поняли, что второго такого шанса им никогда не представится, и поэтому швырялись апельсинами, сияя от счастья. Крепкие Орешки поднимали те апельсины, которые можно было поднять, и кидали их обратно, так что на некоторое время публика попала под перекрёстный огонь. Страсти накалились, а затем свет снова погас.
Я решил, что мне пора уматывать, и потихоньку скользнул к двери. Я вышел на улицу первым, но через несколько секунд публика валом повалила из зала. Они выходили .группами, и я ещё не слышал, чтобы о каком-нибудь представлении у зрителей сложилось столь единодушное мнение. До последнего человека, включая женщин, все проклинали малыша Бинго, и в народе постепенно стало складываться мнение, что его неплохо было бы купнуть в деревенском пруду.
Энтузиастов этой идеи становилось всё больше, и лица у них были такими суровыми, что я решил как-нибудь добраться до Бинго и посоветовать ему натянуть шляпу поглубже на лоб и выйти из здания чёрным ходом. Я вернулся в зал и после недолгих поисков обнаружил малыша за кулисами. Бедолага, взмокший от пота, сидел на ящике из-под апельсинов и был похож на выжатый лимон. Волосы у него растрепались, плечи поникли, а в глазах стояли слёзы.
- Берти, - сказал он трагическим голосом, увидев меня, - это всё подстроил негодяй Стегглз! Я поймал одного мальчишку, и он мне во всём признался! Стегглз подложил настоящие апельсины вместо шаров из шерсти, на которые я ухлопал кучу сил, времени и не меньше фунта стерлингов! Ну погоди же! Сейчас пойду и разорву его на мелкие кусочки! Хоть какое-то будет утешение!
Мне не хотелось нарушать его планы, но у меня не было выхода.
- У тебя нет времени на легкомысленные развлечения, - сказал я. - Тебе надо сматываться. И чем скорее, тем лучше!
- Берти, - безжизненным голосом произнёс Бинго, - она только что была здесь. Сказала, что я во всём виноват и что больше не желает меня видеть. Обозвала меня бессердечным шутником: Ох, что толку? Она порвала со мной всякие отношения.
- Пусть это будет последней твоей неприятностью. - Несчастный придурок никак не мог понять всей трагичности своего положения. - Ты понимаешь, что две сотни широкоплечих крестьян собираются купнуть тебя в пруду?
- Нет!
- Да!
На какое-то мгновение бедолага, казалось, совсем упал духом. Но только на мгновение. В малыше Бинго всегда было что-то от доброго, старого, породистого английского бульдога. Странная, лёгкая улыбка на мгновение озарила его лицо.
- Не беспокойся, - сказал он. - Я выберусь через подвал и перелезу через стену. Меня им не запугать!
* * *
Примерно через неделю после описанных выше событий Дживз, подав мне чай в постель, отвлёк моё внимание от спортивной странички в <Морнинг пост> и указал на колонку брачных объявлений, где сообщалось, что вскоре состоится свадьба между достопочтенным викарием Губертом Уингхэмом, третьим сыном его светлости эрла Стурриджского, и Мэри, единственной дочерью покойного Мэттью Берджесса из Уэверли Корт, Хантс.
- Естественно, - заметил я, прочитав объявление с востока на запад, этого следовало ожидать, Дживз.
- Да, сэр.
- Она никогда не простила бы ему того, что произошло.
- Нет, сэр.
- Ну, - сказал я, с наслаждением делая глоток ароматной живительной влаги, - вряд ли Бинго будет долго переживать. На моей памяти подобное происходит с ним в сто пятнадцатый раз. Вот тебя мне жаль, Дживз.
- Меня, сэр?
- Прах побери, не мог же ты забыть, сколько сил затратил, чтобы помочь малышу. Все твои труды пропали даром.
- Не совсем, сэр.
- А?
- Это верно, сэр, что мне не удалось устроить брак между мистером Литтлом и молодой леди, но тем не менее я удовлетворён.
- Потому что сделал всё, что мог?
- Отчасти да, сэр, хотя в данном случае я имел в виду финансовую сторону вопроса.
- Финансовую сторону вопроса? В каком смысле?
- Когда я узнал, что мистер Стегглз заинтересовался данной историей, сэр, я на паях с моим приятелем Брукфилдом откупил билеты ставок у хозяина <Коровы и лошадей>. Предприятие оказалось очень выгодным. Ваш завтрак будет готов через несколько минут, сэр. Жареные почки с грибами. Я подам блюдо по вашему звонку, сэр.
ГЛАВА 16
Отъезд с запозданием Юстаса и Клода
Когда в то утро тётя Агата припёрла меня к стенке в моём собственном доме, сообщив мне дурные вести, я почувствовал, что мне перестало везти. Дело в том, знаете ли, что, как правило, я не ввязываюсь в семейные скандалы. В тех случаях, когда одна Тётя перекликается с другой Тётей, подобно мастодонтам в первобытных болотах, а письмо дяди Генри о странном поведении кузины Мэйбл обсуждается на разные лады в семейном кругу (пожалуйста, прочти внимательно и передай Джейн), клан обычно меня игнорирует. Это одно из преимуществ, которыми я пользуюсь как холостяк и к тому же - согласно мнению моих ближайших и дражайших - холостяк слабоумный. <Нет никакого смысла говорить об этом Берти, он всё равно ничего не поймёт> - таков девиз моих родственников, и должен признаться, я подпишусь под ним обеими руками. Мне нравится спокойная жизнь, знаете ли. И поэтому я решил, что меня просто сглазили, когда тётя Агата величественно вплыла в мою комнату, не дав мне понаслаждаться сигаретой, и принялась разглагольствовать о Юстасе и Клоде.
- Слава всевышнему, - сказала она, - наконец то я пристроила Юстаса и Клода.
- Пристроила? - спросил я, не имея ни малейшего представления, о чём идёт речь.
- В пятницу они отплывают в Южную Африку. Мистер Ван Альстайн, друг бедной Эмилии, устроил их на работу в свою фирму, и мы надеемся, теперь они образумятся и сделают карьеру.
По правде говоря, я ничего не понял.
- В пятницу? Ты имеешь в виду послезавтра?
- Да.
- В Южную Африку!
- Да. На пароходе <Эдинбургский Замок>.
- Но зачем? Сейчас середина семестра.
Тётя Агата холодно на меня посмотрела.
- Должна ли я понять, Берти, что тебя так мало волнуют дела твоих ближайших родственников, что ты впервые слышишь об исключении Юстаса и Клода из Оксфорда? Это случилось две недели назад.
- Нет, правда?
- Ты безнадёжен, Берти. Мне казалось, что даже ты:
- Но за что их вытурили?
- Они вылили лимонад за шиворот младшему декану колледжа: не вижу ничего смешного, Берти. Это безобразие!
- Да, да, конечно, - торопливо согласился я. - Поперхнулся дымом. Что-то застряло в горле, знаешь ли.
- Бедная Эмилия, - продолжала тётя Агата. - Безумная мать, которая только губит детей своей любовью. Она хотела оставить их в Лондоне и отдать на военную службу, но я настояла на своём. Колонии - единственное место для таких безрассудных молодых людей, как Юстас и Клод. Последние две недели они жили с твоим дядей Кливом в Уорчестершире. Завтра им придётся провести день в Лондоне, а в пятницу рано утром они сядут на поезд, чтобы успеть к отплытию парохода.
- Немного рискованно, тебе не кажется? Я имею в виду, оставлять их в Лондоне одних почти на сутки.
- Они будут не одни. Ты за ними присмотришь.
- Я?!
- Да. Я хочу, чтобы Клод и Юстас остановились в твоей квартире, а наутро ты проследил бы, чтобы они сели на поезд.
- Ох, нет, послушай!
- Берти!
- Нет, пойми меня правильно, я о них самого лучшего мнения, и всё такое, но оба они психи, знаешь ли: нет, конечно, я всегда рад их видеть, но когда речь идёт о том, чтобы они остановились у:
- Берти, если ты так занят самолюбованием, что даже на минуту не можешь отвлечься, когда к тебе обращаются с пустяковой просьбой:
- Ох, ну хорошо! - сказал я. - Хорошо!
Само собой, спорить не имело смысла. Когда я вижу тётю Агату, мне всегда кажется, что мой позвоночник размягчается до желеобразного состояния. Она относится к тем женщинам, которых называют волевыми. Должно быть, такой же была королева Елизавета. Когда тётя Агата сверкает на меня глазами и говорит: <А ну-ка, живо, мой мальчик> или что-нибудь в этом роде, я повинуюсь, не рассуждая.
Когда она ушла, я позвал Дживза и сообщил ему последние новости.
- Послушай, Дживз, - сказал я. - Завтра к нам приезжают Клод и Юстас. Они останутся на ночь.
- Сэр?
- Я рад, что ты так спокойно к этому отнёсся. Лично я далеко не в восторге. Ты ведь знаешь Клода и Юстаса!
- Энергичные молодые джентльмены, сэр.
- Придурки, Дживз. Придурки, каких мало. Кошмар, что меня ждёт.
- Я вам больше не нужен, сэр?
Как вы понимаете, тут я распрямил плечи и высокомерно на него посмотрел. Мы, Вустеры, становимся холодными как лёд, когда ищем сочувствия, а получаем вежливые отговорки. Я, конечно, знал, в чём было дело. Последние два дня в атмосфере нашего дома витала некоторая напряжённость из-за шикарных штрипок, которые я откопал в магазинчике берлингтонского Пассажа. Одному из чертовски толковых парней, может, даже тому, кто изобрёл разноцветные сигаретные пачки, недавно пришла в голову блестящая мысль выпускать также разноцветные штрипки. Я хочу сказать, вместо обычных серых с белыми вы сейчас можете купить штрипки, копирующие флаг или штандарт школы, где вы учились. И, поверьте, только человек бесчувственный отказался бы от улыбнувшихся ему с витрины совершенно потрясающих добрых итонских штрипок. Я нырнул в магазинчик и совершил покупку, даже не подумав, как к этому отнесётся Дживз. А он не оправдал моих ожиданий. Дживз, хотя его можно во многих отношениях считать лучшим камердинером в Лондоне, слишком консервативен. Старомоден, если вы понимаете, что я имею в виду. Одним словом, враг прогресса.
- Можешь идти, Дживз, - с достоинством сказал я.
- Слушаюсь, сэр.
Он бросил на штрипки ледяной взгляд и исчез. Прах его побери!
* * *
На следующий день, когда я переодевался к обеду, близнецы ворвались ко мне в квартиру, и хотите верьте, хотите нет, давно я не видел таких радостных и весёлых парней. Я всего лет на шесть старше Юстаса и Клода, но, непонятно по какой причине, чувствую себя рядом с ними как старец, которому два шага до могилы. Я и оглянуться не успел, как они заняли мои лучшие кресла, стянули пару моих особых сигарет, налили себе по бокалу виски с содовой и принялись болтать с развязностью честолюбцев, достигших своей заветной цели, - словно это не их только что выперли из колледжа и, можно сказать, отправили в ссылку.
- Привет, Берти, старичок, - поздоровался Клод. - Как славно, что ты согласился нас приютить.
- Да ну, брось. Я был бы рад, если б вы погостили у меня подольше.
- Слышишь, Юстас? Он был бы рад, если б мы погостили у него подольше.
- Надеюсь, у него останется впечатление, что мы гостили достаточно долго, - философски заметил Юстас. - Ты в курсе наших дел, Берти? Я имею в виду, знаешь, как нам не подфартило?
- О, да. Тётя Агата мне рассказала.
- Мы покидаем родину на благо родины, - изрёк Юстас.
- И пусть за нас поднимут бокалы, - добавил Клод, - когда мы выйдем в море. Что тебе рассказала тётя Агата?
- Что ты вылил лимонад за шиворот младшего декана.
- Я предпочел бы, прах побери, - раздражённо произнёс Юстас, - чтобы люди не искажали фактов. Это был не младший декан, а старший преподаватель.
- И не лимонад, а содовая, - пояснил Клод.
- Дело было так. Я сел на подоконник с сифоном в руке, а старикашка стоял под окном. Он поднял голову, и: сам понимаешь, если б я не всадил ему струю между глаз, я б упустил блестящую возможность, какая раз в жизни бывает.
- Упустил бы раз и навсегда, - согласился Клод.
- Такое больше могло не повториться, - сказал Юстас.
- Сто к одному, что не повторилось бы, - заявил Клод.
- Ну, Берти, - спросил Юстас, - как ты собираешься развлекать своих дорогих гостей?
- Пообедаем дома, - ответил я. - У Дживза почти всё готово.
- А потом?
- Ну, я думал, мы поболтаем о том, о сём, и вы ляжете спать. Ведь вам завтра рано вставать - поезд уходит около десяти.
Близнецы с жалостью переглянулись.
- Берти, - сказал Юстас. - В твоей программе есть хорошие моменты, но их недостаточно. Я представляю себе наш вечер следующим образом: сначала мы обедаем, а затем отправляемся в <Киро>. Там ведь закрывают поздно, верно? Ну вот, до половины третьего, а может, до трёх, нам будет чем заняться.
- После чего, - вставил Клод, - с божьей помощью мы развлечёмся где-нибудь в другом месте.
- Но мне казалось, вам надо хорошенько выспаться перед дальней дорогой.
- Выспаться?! - воскликнул Юстас. - Старичок, неужели ты мог подумать, что сегодня мы ляжем спать?
* * *
Должно быть, я уже не тот, что был раньше. Я имею в виду, ночные бдения не кажутся мне такими привлекательными, как несколько лет назад. Помнится, когда я учился в Оксфорде, мы гуляли на балу в Ковент-Гардене до шести утра, затем завтракали у Хэммамза и изредка устраивали потасовки с уличными торговцами овощами - тогда мне казалась, это именно то, что доктор прописал. Но сейчас два ночи - предел моих возможностей, а в два часа ночи близнецы только разгулялись и взялись за дело засучив рукава.
Насколько я помню, после <Киро> мы отправились играть в железку с какими-то типами, которых я видел первый раз в жизни, и до дому нам удалось добраться что-то около девяти утра. Должен вам признаться, что к этому времени я туго соображал, на каком я свете. По правде говоря, у меня едва хватило сил попрощаться с близнецами, пожелать им доброго пути и удачной карьеры в Южной Африке, а затем завалиться в постель. Последнее, что я помню, - весёлое пение двух придурков, принимавших холодный душ, которое изредка прерывалось требованиями к Дживзу поскорее подать яичницу с беконом.
Проснулся я около часа дня, чувствуя себя как нечто забракованное Комиссией Пищевых Продуктов, но одна мысль меня утешала: в этот момент близнецы прощались со своей страной, стоя на палубе лайнера. И поэтому можете представить, какой шок я испытал, когда дверь открылась и в спальню вошёл Клод.
- Привет, Берти! - сказал он. - Отоспался? Как насчёт доброго, старого ленча?
За эти несколько часов мне приснилось такое количество кошмаров, что сначала я принял Клода за один из них, причём самый ужасный, и только когда он уселся мне на ноги, я убедился, что не сплю.
- Святые угодники и их тётушка! Что ты здесь делаешь? - с трудом прохрипел я.
Клод посмотрел на меня с упрёком.
- Странным тоном ты разговариваешь со своим гостем, Берти, - укоризненно произнёс он. - Не ты ли вчера вечером утверждал, что был бы рад, если б я погостил у тебя подольше? Твоё желание исполнилось. Вот он я!
- Но почему ты не уехал в Южную Африку?
- Я так и думал, что тебя это заинтересует, - сказал Клод. - Сейчас всё тебе объясню. Помнишь девушку, с которой ты познакомил меня в <Киро>?
- Какую именно?
- Там была одна девушка, - холодно ответил Клод. - Единственная, о которой стоит говорить. Её звали Марион Вардур. Если ты не забыл, я почти всё время с ней танцевал.
Я начал смутно припоминать события прошедшей ночи. С Марион Вардур мы подружились довольно давно. Очень приятная женщина. Сейчас она играет в спектакле, который идёт в <Аполлоне>. Я вспомнил, что она сидела в <Киро> в своей компании и близнецы настояли, чтобы я её с ними познакомил.
- Мы родственные души, Берти, - сказал Клод. - Я пришёл к этому выводу с первой минуты, и чем больше думал, тем сильнее убеждался в своей правоте. Так иногда бывает, знаешь ли. Два сердца бьются в унисон, и так далее, и тому подобное. Короче говоря, я улизнул от Юстаса в Ватерлоо и вернулся. Я не могу уехать в Южную Африку и бросить здесь эту девушку. Само собой, я целиком за Империю и считаю, что колонии надо осваивать, и всё такое, но сам я этого сделать не смогу. В конце концов, - рассудительно произнёс он, - Южная Африка прекрасно до сих пор без меня обходилась, и я не понимаю, почему она должна развалиться, если я в неё не приеду.
- А что насчёт Ван Альстайна, или как его там? Он ведь вас ждёт.
- Хватит с него Юстаса. Обойдётся. Юстас надёжный парень, и наверняка станет каким-нибудь магнатом. Я с интересом буду следить за его карьерой. А сейчас ты должен извинить меня, Берти. Я хочу разыскать Дживза и попросить приготовить мне один из его чудо-коктейлей. Не понимаю почему, но у меня с утра немного болит голова.
И хотите верьте, хотите нет, не успела дверь за ним закрыться, как в спальню ввалился Юстас, сияя как медный таз. Меня чуть не вытошнило от его радостной физиономии.
- Святые угодники! - простонал я.
Юстас захихикал.
- Я умница, Берти, просто умница! - сообщил он. - Мне, конечно, жаль беднягу Клода, но у меня не было выбора. Я смылся от него в Ватерлоо и вернулся сюда на такси. Должно быть, несчастный дурачок до сих пор гадает, куда я подевался. Такова жизнь. Если ты действительно хотел, чтобы я отправился в Южную Африку, тебе не следовало знакомить меня с мисс Вардур. Я ничего не стану от тебя скрывать, Берти, - сказал Юстас, усаживаясь мне на ноги. - Я не из тех, кто влюбляется в первую встречную. Если ты думаешь обо мне как о волевом, скрытном мужчине, ты не ошибаешься. Но когда я встретил свою половинку, я не стал рассусоливать:
- О, боже! Ты тоже влюбился в Марион Вардур?
- Тоже? Что значит <тоже>?
Только я собрался рассказать ему о Клоде, как тот появился в спальне собственной персоной, свеженький как огурчик. Коктейли Дживза оказывают мгновенное действие на кого угодно, за исключением, пожалуй, египетских мумий. То ли тут дело в уорчестерширском соусе, то ли в чём ещё, но я не знаю лучшего лекарства от похмелья. Клод ожил, как увядший цветок после поливки, но он чуть было не вернулся в прежнее состояние, когда увидел близнеца-брата, смотревшего на него с отвисшей челюстью поверх спинки кровати.
- Какого ладана ты здесь делаешь? - спросил он.
- Какого ладана ты здесь делаешь? -. не остался в долгу Юстас.
- Ты вернулся, чтобы навязать своё мерзкое общество мисс Вардур?
- Так вот почему ты вернулся?
Они перекинулись ещё несколькими фразами в том же роде, затем Клод сказал:
- Раз уж ты здесь, ничего не попишешь. Пусть победит достойнейший!
- Проклятье! - не выдержал я. - Что вы несёте? Где вы собираетесь жить, если останетесь в Лондоне?
- То есть как это где? - удивлённо спросил Юстас. - Естественно, у тебя.
- Где же ещё? - Клод недоумённо поднял брови.
- Ты ведь не станешь возражать, Берти? - сказал Юстас.
- Берти - настоящий друг, - убеждённо произнёс Клод.
- Олухи царя небесного! Допустим, тётя Агата узнает, что я вас спрятал, вместо того чтобы отправить в Южную Африку. Как вы думаете, что она со мной сделает?
- Что она с ним сделает? - спросил Клод Юстаса.
- О, Берти как-нибудь выкрутится, - ответил Юстас Клоду.
- Ну конечно! - Клод просиял. - Берти жутко изобретательный. Он обязательно выкрутится.
- Ещё бы он не выкрутился! - воскликнул Юстас. - У Берти ума палата.
Должно быть, нет такого человека, который, оглянувшись назад, не вспомнил бы какого-нибудь кошмарного эпизода из своей жизни. У некоторых деятелей если верить современным романам - вся жизнь - сплошной кошмар, но лично я, обладая большим постоянным доходом и прекрасным пищеварением, не могу пожаловаться, что часто попадаю в подобные переделки. Наверное, поэтому тот период запомнился мне так ярко. Все последующие дни после возвращения близнецов я чувствовал себя настолько отвратительно, что мои нервы, казалось, вылезли из тела и стали загибаться на концах, как нестриженые ногти. По сути дела я превратился в один обнажённый нерв. К тому же мы, Вустеры, честны, искренни и всё такое, и терпеть не можем обманывать своих ближних.
В течение двух-трёх дней всё было тихо-спокойно, а затем тётя Агата забежала ко мне, чтобы поболтать. Приди она на двадцать минут раньше, перед её взором предстали бы близнецы, уминающие яичницу с беконом. Она упала в кресло, и я понял, что обычная жизнерадостность ей изменила.
- Берти, - сказала она, - у меня неспокойно на душе.
У меня тоже было неспокойно на душе. Близнецы могли вернуться в любую минуту, а я не знал, сколько времени тётя Агата у меня проторчит.
- Меня мучает мысль, - продолжала она, - что я слишком сурово обошлась с Юстасом и Клодом.
- Это невозможно, - вырвалось у меня.
- Что ты имеешь в виду?
- Я: э-э-э: хотел сказать, ты никогда и ни с кем не бываешь сурова, тётя Агата. - Неплохо получилось, и главное, я ответил почти не задумываясь. Моя престарелая родственница явно была польщена; она посмотрела на меня с куда меньшим отвращением, чем обычно.
- Ты очень мил, Берти, но тем не менее я всё время думаю, не попали ли они в беду.
- Попали во что?!
Я был потрясён до глубины души. С моей точки зрения скорее, чем близнецы, в беду могли попасть два тарантула.
- Значит, ты считаешь, с ними всё в порядке?
- В каком смысле?
Тётя Агата посмотрела на меня чуть ли не с тоской во взоре.
- Тебе никогда не приходило в голову, Берти, - спросила она, - что твой дядя Джордж - ясновидящий?
По-моему, она решила поменять тему разговора.
- Ясновидящий?
- Как ты думаешь, это возможно, что он видит то, чего нам не видно?
Лично я всегда считал, что это не только возможно, но и более чем вероятно. Не знаю, встречались ли вы когда-нибудь с моим дядей Джорджем? Он шустрый старикашка, который целыми днями шатается по клубам и пропускает рюмку за рюмкой с другими шустрыми старикашками. Когда он появляется в ресторане, официанты встают по стойке смирно, а метрдотель достаёт из кармана штопор. Именно мой дядя Джордж задолго до современных медиков сделал открытие, что алкоголь - это пища.
- Твой дядя Джордж потрясён до глубины души. Он обедал со мной вчера вечером, и мне было жалко на него смотреть. Понимаешь, он утверждает, что по дороге из одного клуба в другой неожиданно увидел фантом Юстаса.
- Чего Юстаса?
- Фантом. Призрак. На мгновение ему показалось, что это сам Юстас, так ясно он его видел. Призрак исчез за углом, и когда дядя Джордж прибежал туда, улица была пустынна. Всё это очень странно и тревожно. Бедный Джордж совсем упал духом. За весь обед он не пил ничего, кроме ключевой воды, и ужасно нервничал. Ты думаешь, с нашими несчастными дорогими мальчиками всё в порядке? Они не попали в какую-нибудь ужасную катастрофу?
МАЛЫШ БИНГО (голос из-за кулис): Говори, что положено!
РЕБЕНОК (плаксиво): Не хочу!
МАЛЫШ БИНГО (громовым голосом): Говори, негодник, или я сверну тебе шею!
Мне кажется, ребёнок пораскинул мозгами и, поняв, что Бинго может сцапать его в любую минуту, решил повиноваться, невзирая на последствия. Он встал на прежнее место, крепко зажмурился и, истерично хихикнув, с трудом выговорил:
- Леди и джентльмены, а сейчас я попрошу сквайра Трессидера спеть нам припев!
Знаете, несмотря на всё моё хорошее отношение к Бинго, иногда мне кажется, что всем было бы спокойнее, если бы его содержали в каком-нибудь частном доме сами знаете для кого. Бедный дурачок, по всей видимости, думал, что это будет гвоздём всего представления. Наверняка он представлял себе, как сквайр немедленно вскочит и зальётся соловьём ко всеобщим радости и веселью. На самом же деле старый Трессидер - заметьте, я его ни капельки не виню - остался сидеть на месте, постепенно багровея и надуваясь как индюк. Мелкая буржуазия замерла, ожидая, когда упадёт крыша. Единственные зрители, которые и сейчас пришли в восторг, были Крепкие Орешки, завопившие в десятки глоток. Сегодня на их улице был праздник.
А затем свет снова погас.
Когда через несколько минут лампочки зажглись, зрители увидели, что сквайр с гордо поднятой головой идёт в сопровождении семьи к выходу. Девица Берджесс сидела за пианино белая как мел, а викарий смотрел на неё с надеждой, видимо осознав, что на самом-то деле всё получилось не так и плохо.
Представление продолжалось. Дети вновь забормотали что-то из <Рождественских сказок для крошек>, а затем мисс Берджесс заиграла прелюдию к песенке <Девушка-апельсин> из ревю, которая всегда пользуется огромным успехом. Все актёры вышли на сцену, и из-за занавеса высунулась чья-то рука, чтобы опустить его в нужный момент. Похоже, это был финал, но вскоре я убедился, что вместо театрального термина здесь куда лучше подошло бы обычное слово <конец>. Конец света.
Насколько я понимаю, вы видели этот номер во Дворце? Песенка звучит так:
Ох, тра-та-та, тра-та-та, апельсины,
Мои апельсины,
Тра-та, апельсины,
Ох, тра-та-та, тра-та-та, уж не помню чего,
Тра-та-та, тили-бом, и чего-то ещё,
Ох:
По крайней мере слова примерно такие. Прекрасная музыка и неплохой мотив, но популярной эту песенку делало то, что в конце номера девушки доставали из корзин апельсины и кидали их в публику. Не знаю, обращали вы внимание или нет, но зрителям всегда жутко нравится, когда со сцены им чего-нибудь перепадает. Каждый раз зал стонал от восторга.
Но во Дворце, как вы понимаете, апельсины сделаны из шерсти, и девушки не швыряются ими, а мягко подкидывают в первый и второй ряды. Я начал понимать, что сегодня ситуация сложилась несколько иная, когда нечто твёрдое и круглое пронеслось мимо меня и взорвалось, шмякнувшись о стену. Второй жёлтый шар угодил в лоб одной из шишек в третьем ряду, а третий апельсин заехал мне по носу, и на некоторое время я перестал интересоваться представлением.
Когда я кое-как отёр лицо, а глаза мои перестали слезиться, я увидел, что школьный рождественский праздник превратился в нечто напоминающее оживлённую ночь в Белфасте. Повсюду слышались крики и летали фрукты. Дети на сцене развили бурную деятельность, а Бинго метался, не зная, что ему предпринять. Смышлёные ребята поняли, что второго такого шанса им никогда не представится, и поэтому швырялись апельсинами, сияя от счастья. Крепкие Орешки поднимали те апельсины, которые можно было поднять, и кидали их обратно, так что на некоторое время публика попала под перекрёстный огонь. Страсти накалились, а затем свет снова погас.
Я решил, что мне пора уматывать, и потихоньку скользнул к двери. Я вышел на улицу первым, но через несколько секунд публика валом повалила из зала. Они выходили .группами, и я ещё не слышал, чтобы о каком-нибудь представлении у зрителей сложилось столь единодушное мнение. До последнего человека, включая женщин, все проклинали малыша Бинго, и в народе постепенно стало складываться мнение, что его неплохо было бы купнуть в деревенском пруду.
Энтузиастов этой идеи становилось всё больше, и лица у них были такими суровыми, что я решил как-нибудь добраться до Бинго и посоветовать ему натянуть шляпу поглубже на лоб и выйти из здания чёрным ходом. Я вернулся в зал и после недолгих поисков обнаружил малыша за кулисами. Бедолага, взмокший от пота, сидел на ящике из-под апельсинов и был похож на выжатый лимон. Волосы у него растрепались, плечи поникли, а в глазах стояли слёзы.
- Берти, - сказал он трагическим голосом, увидев меня, - это всё подстроил негодяй Стегглз! Я поймал одного мальчишку, и он мне во всём признался! Стегглз подложил настоящие апельсины вместо шаров из шерсти, на которые я ухлопал кучу сил, времени и не меньше фунта стерлингов! Ну погоди же! Сейчас пойду и разорву его на мелкие кусочки! Хоть какое-то будет утешение!
Мне не хотелось нарушать его планы, но у меня не было выхода.
- У тебя нет времени на легкомысленные развлечения, - сказал я. - Тебе надо сматываться. И чем скорее, тем лучше!
- Берти, - безжизненным голосом произнёс Бинго, - она только что была здесь. Сказала, что я во всём виноват и что больше не желает меня видеть. Обозвала меня бессердечным шутником: Ох, что толку? Она порвала со мной всякие отношения.
- Пусть это будет последней твоей неприятностью. - Несчастный придурок никак не мог понять всей трагичности своего положения. - Ты понимаешь, что две сотни широкоплечих крестьян собираются купнуть тебя в пруду?
- Нет!
- Да!
На какое-то мгновение бедолага, казалось, совсем упал духом. Но только на мгновение. В малыше Бинго всегда было что-то от доброго, старого, породистого английского бульдога. Странная, лёгкая улыбка на мгновение озарила его лицо.
- Не беспокойся, - сказал он. - Я выберусь через подвал и перелезу через стену. Меня им не запугать!
* * *
Примерно через неделю после описанных выше событий Дживз, подав мне чай в постель, отвлёк моё внимание от спортивной странички в <Морнинг пост> и указал на колонку брачных объявлений, где сообщалось, что вскоре состоится свадьба между достопочтенным викарием Губертом Уингхэмом, третьим сыном его светлости эрла Стурриджского, и Мэри, единственной дочерью покойного Мэттью Берджесса из Уэверли Корт, Хантс.
- Естественно, - заметил я, прочитав объявление с востока на запад, этого следовало ожидать, Дживз.
- Да, сэр.
- Она никогда не простила бы ему того, что произошло.
- Нет, сэр.
- Ну, - сказал я, с наслаждением делая глоток ароматной живительной влаги, - вряд ли Бинго будет долго переживать. На моей памяти подобное происходит с ним в сто пятнадцатый раз. Вот тебя мне жаль, Дживз.
- Меня, сэр?
- Прах побери, не мог же ты забыть, сколько сил затратил, чтобы помочь малышу. Все твои труды пропали даром.
- Не совсем, сэр.
- А?
- Это верно, сэр, что мне не удалось устроить брак между мистером Литтлом и молодой леди, но тем не менее я удовлетворён.
- Потому что сделал всё, что мог?
- Отчасти да, сэр, хотя в данном случае я имел в виду финансовую сторону вопроса.
- Финансовую сторону вопроса? В каком смысле?
- Когда я узнал, что мистер Стегглз заинтересовался данной историей, сэр, я на паях с моим приятелем Брукфилдом откупил билеты ставок у хозяина <Коровы и лошадей>. Предприятие оказалось очень выгодным. Ваш завтрак будет готов через несколько минут, сэр. Жареные почки с грибами. Я подам блюдо по вашему звонку, сэр.
ГЛАВА 16
Отъезд с запозданием Юстаса и Клода
Когда в то утро тётя Агата припёрла меня к стенке в моём собственном доме, сообщив мне дурные вести, я почувствовал, что мне перестало везти. Дело в том, знаете ли, что, как правило, я не ввязываюсь в семейные скандалы. В тех случаях, когда одна Тётя перекликается с другой Тётей, подобно мастодонтам в первобытных болотах, а письмо дяди Генри о странном поведении кузины Мэйбл обсуждается на разные лады в семейном кругу (пожалуйста, прочти внимательно и передай Джейн), клан обычно меня игнорирует. Это одно из преимуществ, которыми я пользуюсь как холостяк и к тому же - согласно мнению моих ближайших и дражайших - холостяк слабоумный. <Нет никакого смысла говорить об этом Берти, он всё равно ничего не поймёт> - таков девиз моих родственников, и должен признаться, я подпишусь под ним обеими руками. Мне нравится спокойная жизнь, знаете ли. И поэтому я решил, что меня просто сглазили, когда тётя Агата величественно вплыла в мою комнату, не дав мне понаслаждаться сигаретой, и принялась разглагольствовать о Юстасе и Клоде.
- Слава всевышнему, - сказала она, - наконец то я пристроила Юстаса и Клода.
- Пристроила? - спросил я, не имея ни малейшего представления, о чём идёт речь.
- В пятницу они отплывают в Южную Африку. Мистер Ван Альстайн, друг бедной Эмилии, устроил их на работу в свою фирму, и мы надеемся, теперь они образумятся и сделают карьеру.
По правде говоря, я ничего не понял.
- В пятницу? Ты имеешь в виду послезавтра?
- Да.
- В Южную Африку!
- Да. На пароходе <Эдинбургский Замок>.
- Но зачем? Сейчас середина семестра.
Тётя Агата холодно на меня посмотрела.
- Должна ли я понять, Берти, что тебя так мало волнуют дела твоих ближайших родственников, что ты впервые слышишь об исключении Юстаса и Клода из Оксфорда? Это случилось две недели назад.
- Нет, правда?
- Ты безнадёжен, Берти. Мне казалось, что даже ты:
- Но за что их вытурили?
- Они вылили лимонад за шиворот младшему декану колледжа: не вижу ничего смешного, Берти. Это безобразие!
- Да, да, конечно, - торопливо согласился я. - Поперхнулся дымом. Что-то застряло в горле, знаешь ли.
- Бедная Эмилия, - продолжала тётя Агата. - Безумная мать, которая только губит детей своей любовью. Она хотела оставить их в Лондоне и отдать на военную службу, но я настояла на своём. Колонии - единственное место для таких безрассудных молодых людей, как Юстас и Клод. Последние две недели они жили с твоим дядей Кливом в Уорчестершире. Завтра им придётся провести день в Лондоне, а в пятницу рано утром они сядут на поезд, чтобы успеть к отплытию парохода.
- Немного рискованно, тебе не кажется? Я имею в виду, оставлять их в Лондоне одних почти на сутки.
- Они будут не одни. Ты за ними присмотришь.
- Я?!
- Да. Я хочу, чтобы Клод и Юстас остановились в твоей квартире, а наутро ты проследил бы, чтобы они сели на поезд.
- Ох, нет, послушай!
- Берти!
- Нет, пойми меня правильно, я о них самого лучшего мнения, и всё такое, но оба они психи, знаешь ли: нет, конечно, я всегда рад их видеть, но когда речь идёт о том, чтобы они остановились у:
- Берти, если ты так занят самолюбованием, что даже на минуту не можешь отвлечься, когда к тебе обращаются с пустяковой просьбой:
- Ох, ну хорошо! - сказал я. - Хорошо!
Само собой, спорить не имело смысла. Когда я вижу тётю Агату, мне всегда кажется, что мой позвоночник размягчается до желеобразного состояния. Она относится к тем женщинам, которых называют волевыми. Должно быть, такой же была королева Елизавета. Когда тётя Агата сверкает на меня глазами и говорит: <А ну-ка, живо, мой мальчик> или что-нибудь в этом роде, я повинуюсь, не рассуждая.
Когда она ушла, я позвал Дживза и сообщил ему последние новости.
- Послушай, Дживз, - сказал я. - Завтра к нам приезжают Клод и Юстас. Они останутся на ночь.
- Сэр?
- Я рад, что ты так спокойно к этому отнёсся. Лично я далеко не в восторге. Ты ведь знаешь Клода и Юстаса!
- Энергичные молодые джентльмены, сэр.
- Придурки, Дживз. Придурки, каких мало. Кошмар, что меня ждёт.
- Я вам больше не нужен, сэр?
Как вы понимаете, тут я распрямил плечи и высокомерно на него посмотрел. Мы, Вустеры, становимся холодными как лёд, когда ищем сочувствия, а получаем вежливые отговорки. Я, конечно, знал, в чём было дело. Последние два дня в атмосфере нашего дома витала некоторая напряжённость из-за шикарных штрипок, которые я откопал в магазинчике берлингтонского Пассажа. Одному из чертовски толковых парней, может, даже тому, кто изобрёл разноцветные сигаретные пачки, недавно пришла в голову блестящая мысль выпускать также разноцветные штрипки. Я хочу сказать, вместо обычных серых с белыми вы сейчас можете купить штрипки, копирующие флаг или штандарт школы, где вы учились. И, поверьте, только человек бесчувственный отказался бы от улыбнувшихся ему с витрины совершенно потрясающих добрых итонских штрипок. Я нырнул в магазинчик и совершил покупку, даже не подумав, как к этому отнесётся Дживз. А он не оправдал моих ожиданий. Дживз, хотя его можно во многих отношениях считать лучшим камердинером в Лондоне, слишком консервативен. Старомоден, если вы понимаете, что я имею в виду. Одним словом, враг прогресса.
- Можешь идти, Дживз, - с достоинством сказал я.
- Слушаюсь, сэр.
Он бросил на штрипки ледяной взгляд и исчез. Прах его побери!
* * *
На следующий день, когда я переодевался к обеду, близнецы ворвались ко мне в квартиру, и хотите верьте, хотите нет, давно я не видел таких радостных и весёлых парней. Я всего лет на шесть старше Юстаса и Клода, но, непонятно по какой причине, чувствую себя рядом с ними как старец, которому два шага до могилы. Я и оглянуться не успел, как они заняли мои лучшие кресла, стянули пару моих особых сигарет, налили себе по бокалу виски с содовой и принялись болтать с развязностью честолюбцев, достигших своей заветной цели, - словно это не их только что выперли из колледжа и, можно сказать, отправили в ссылку.
- Привет, Берти, старичок, - поздоровался Клод. - Как славно, что ты согласился нас приютить.
- Да ну, брось. Я был бы рад, если б вы погостили у меня подольше.
- Слышишь, Юстас? Он был бы рад, если б мы погостили у него подольше.
- Надеюсь, у него останется впечатление, что мы гостили достаточно долго, - философски заметил Юстас. - Ты в курсе наших дел, Берти? Я имею в виду, знаешь, как нам не подфартило?
- О, да. Тётя Агата мне рассказала.
- Мы покидаем родину на благо родины, - изрёк Юстас.
- И пусть за нас поднимут бокалы, - добавил Клод, - когда мы выйдем в море. Что тебе рассказала тётя Агата?
- Что ты вылил лимонад за шиворот младшего декана.
- Я предпочел бы, прах побери, - раздражённо произнёс Юстас, - чтобы люди не искажали фактов. Это был не младший декан, а старший преподаватель.
- И не лимонад, а содовая, - пояснил Клод.
- Дело было так. Я сел на подоконник с сифоном в руке, а старикашка стоял под окном. Он поднял голову, и: сам понимаешь, если б я не всадил ему струю между глаз, я б упустил блестящую возможность, какая раз в жизни бывает.
- Упустил бы раз и навсегда, - согласился Клод.
- Такое больше могло не повториться, - сказал Юстас.
- Сто к одному, что не повторилось бы, - заявил Клод.
- Ну, Берти, - спросил Юстас, - как ты собираешься развлекать своих дорогих гостей?
- Пообедаем дома, - ответил я. - У Дживза почти всё готово.
- А потом?
- Ну, я думал, мы поболтаем о том, о сём, и вы ляжете спать. Ведь вам завтра рано вставать - поезд уходит около десяти.
Близнецы с жалостью переглянулись.
- Берти, - сказал Юстас. - В твоей программе есть хорошие моменты, но их недостаточно. Я представляю себе наш вечер следующим образом: сначала мы обедаем, а затем отправляемся в <Киро>. Там ведь закрывают поздно, верно? Ну вот, до половины третьего, а может, до трёх, нам будет чем заняться.
- После чего, - вставил Клод, - с божьей помощью мы развлечёмся где-нибудь в другом месте.
- Но мне казалось, вам надо хорошенько выспаться перед дальней дорогой.
- Выспаться?! - воскликнул Юстас. - Старичок, неужели ты мог подумать, что сегодня мы ляжем спать?
* * *
Должно быть, я уже не тот, что был раньше. Я имею в виду, ночные бдения не кажутся мне такими привлекательными, как несколько лет назад. Помнится, когда я учился в Оксфорде, мы гуляли на балу в Ковент-Гардене до шести утра, затем завтракали у Хэммамза и изредка устраивали потасовки с уличными торговцами овощами - тогда мне казалась, это именно то, что доктор прописал. Но сейчас два ночи - предел моих возможностей, а в два часа ночи близнецы только разгулялись и взялись за дело засучив рукава.
Насколько я помню, после <Киро> мы отправились играть в железку с какими-то типами, которых я видел первый раз в жизни, и до дому нам удалось добраться что-то около девяти утра. Должен вам признаться, что к этому времени я туго соображал, на каком я свете. По правде говоря, у меня едва хватило сил попрощаться с близнецами, пожелать им доброго пути и удачной карьеры в Южной Африке, а затем завалиться в постель. Последнее, что я помню, - весёлое пение двух придурков, принимавших холодный душ, которое изредка прерывалось требованиями к Дживзу поскорее подать яичницу с беконом.
Проснулся я около часа дня, чувствуя себя как нечто забракованное Комиссией Пищевых Продуктов, но одна мысль меня утешала: в этот момент близнецы прощались со своей страной, стоя на палубе лайнера. И поэтому можете представить, какой шок я испытал, когда дверь открылась и в спальню вошёл Клод.
- Привет, Берти! - сказал он. - Отоспался? Как насчёт доброго, старого ленча?
За эти несколько часов мне приснилось такое количество кошмаров, что сначала я принял Клода за один из них, причём самый ужасный, и только когда он уселся мне на ноги, я убедился, что не сплю.
- Святые угодники и их тётушка! Что ты здесь делаешь? - с трудом прохрипел я.
Клод посмотрел на меня с упрёком.
- Странным тоном ты разговариваешь со своим гостем, Берти, - укоризненно произнёс он. - Не ты ли вчера вечером утверждал, что был бы рад, если б я погостил у тебя подольше? Твоё желание исполнилось. Вот он я!
- Но почему ты не уехал в Южную Африку?
- Я так и думал, что тебя это заинтересует, - сказал Клод. - Сейчас всё тебе объясню. Помнишь девушку, с которой ты познакомил меня в <Киро>?
- Какую именно?
- Там была одна девушка, - холодно ответил Клод. - Единственная, о которой стоит говорить. Её звали Марион Вардур. Если ты не забыл, я почти всё время с ней танцевал.
Я начал смутно припоминать события прошедшей ночи. С Марион Вардур мы подружились довольно давно. Очень приятная женщина. Сейчас она играет в спектакле, который идёт в <Аполлоне>. Я вспомнил, что она сидела в <Киро> в своей компании и близнецы настояли, чтобы я её с ними познакомил.
- Мы родственные души, Берти, - сказал Клод. - Я пришёл к этому выводу с первой минуты, и чем больше думал, тем сильнее убеждался в своей правоте. Так иногда бывает, знаешь ли. Два сердца бьются в унисон, и так далее, и тому подобное. Короче говоря, я улизнул от Юстаса в Ватерлоо и вернулся. Я не могу уехать в Южную Африку и бросить здесь эту девушку. Само собой, я целиком за Империю и считаю, что колонии надо осваивать, и всё такое, но сам я этого сделать не смогу. В конце концов, - рассудительно произнёс он, - Южная Африка прекрасно до сих пор без меня обходилась, и я не понимаю, почему она должна развалиться, если я в неё не приеду.
- А что насчёт Ван Альстайна, или как его там? Он ведь вас ждёт.
- Хватит с него Юстаса. Обойдётся. Юстас надёжный парень, и наверняка станет каким-нибудь магнатом. Я с интересом буду следить за его карьерой. А сейчас ты должен извинить меня, Берти. Я хочу разыскать Дживза и попросить приготовить мне один из его чудо-коктейлей. Не понимаю почему, но у меня с утра немного болит голова.
И хотите верьте, хотите нет, не успела дверь за ним закрыться, как в спальню ввалился Юстас, сияя как медный таз. Меня чуть не вытошнило от его радостной физиономии.
- Святые угодники! - простонал я.
Юстас захихикал.
- Я умница, Берти, просто умница! - сообщил он. - Мне, конечно, жаль беднягу Клода, но у меня не было выбора. Я смылся от него в Ватерлоо и вернулся сюда на такси. Должно быть, несчастный дурачок до сих пор гадает, куда я подевался. Такова жизнь. Если ты действительно хотел, чтобы я отправился в Южную Африку, тебе не следовало знакомить меня с мисс Вардур. Я ничего не стану от тебя скрывать, Берти, - сказал Юстас, усаживаясь мне на ноги. - Я не из тех, кто влюбляется в первую встречную. Если ты думаешь обо мне как о волевом, скрытном мужчине, ты не ошибаешься. Но когда я встретил свою половинку, я не стал рассусоливать:
- О, боже! Ты тоже влюбился в Марион Вардур?
- Тоже? Что значит <тоже>?
Только я собрался рассказать ему о Клоде, как тот появился в спальне собственной персоной, свеженький как огурчик. Коктейли Дживза оказывают мгновенное действие на кого угодно, за исключением, пожалуй, египетских мумий. То ли тут дело в уорчестерширском соусе, то ли в чём ещё, но я не знаю лучшего лекарства от похмелья. Клод ожил, как увядший цветок после поливки, но он чуть было не вернулся в прежнее состояние, когда увидел близнеца-брата, смотревшего на него с отвисшей челюстью поверх спинки кровати.
- Какого ладана ты здесь делаешь? - спросил он.
- Какого ладана ты здесь делаешь? -. не остался в долгу Юстас.
- Ты вернулся, чтобы навязать своё мерзкое общество мисс Вардур?
- Так вот почему ты вернулся?
Они перекинулись ещё несколькими фразами в том же роде, затем Клод сказал:
- Раз уж ты здесь, ничего не попишешь. Пусть победит достойнейший!
- Проклятье! - не выдержал я. - Что вы несёте? Где вы собираетесь жить, если останетесь в Лондоне?
- То есть как это где? - удивлённо спросил Юстас. - Естественно, у тебя.
- Где же ещё? - Клод недоумённо поднял брови.
- Ты ведь не станешь возражать, Берти? - сказал Юстас.
- Берти - настоящий друг, - убеждённо произнёс Клод.
- Олухи царя небесного! Допустим, тётя Агата узнает, что я вас спрятал, вместо того чтобы отправить в Южную Африку. Как вы думаете, что она со мной сделает?
- Что она с ним сделает? - спросил Клод Юстаса.
- О, Берти как-нибудь выкрутится, - ответил Юстас Клоду.
- Ну конечно! - Клод просиял. - Берти жутко изобретательный. Он обязательно выкрутится.
- Ещё бы он не выкрутился! - воскликнул Юстас. - У Берти ума палата.
Должно быть, нет такого человека, который, оглянувшись назад, не вспомнил бы какого-нибудь кошмарного эпизода из своей жизни. У некоторых деятелей если верить современным романам - вся жизнь - сплошной кошмар, но лично я, обладая большим постоянным доходом и прекрасным пищеварением, не могу пожаловаться, что часто попадаю в подобные переделки. Наверное, поэтому тот период запомнился мне так ярко. Все последующие дни после возвращения близнецов я чувствовал себя настолько отвратительно, что мои нервы, казалось, вылезли из тела и стали загибаться на концах, как нестриженые ногти. По сути дела я превратился в один обнажённый нерв. К тому же мы, Вустеры, честны, искренни и всё такое, и терпеть не можем обманывать своих ближних.
В течение двух-трёх дней всё было тихо-спокойно, а затем тётя Агата забежала ко мне, чтобы поболтать. Приди она на двадцать минут раньше, перед её взором предстали бы близнецы, уминающие яичницу с беконом. Она упала в кресло, и я понял, что обычная жизнерадостность ей изменила.
- Берти, - сказала она, - у меня неспокойно на душе.
У меня тоже было неспокойно на душе. Близнецы могли вернуться в любую минуту, а я не знал, сколько времени тётя Агата у меня проторчит.
- Меня мучает мысль, - продолжала она, - что я слишком сурово обошлась с Юстасом и Клодом.
- Это невозможно, - вырвалось у меня.
- Что ты имеешь в виду?
- Я: э-э-э: хотел сказать, ты никогда и ни с кем не бываешь сурова, тётя Агата. - Неплохо получилось, и главное, я ответил почти не задумываясь. Моя престарелая родственница явно была польщена; она посмотрела на меня с куда меньшим отвращением, чем обычно.
- Ты очень мил, Берти, но тем не менее я всё время думаю, не попали ли они в беду.
- Попали во что?!
Я был потрясён до глубины души. С моей точки зрения скорее, чем близнецы, в беду могли попасть два тарантула.
- Значит, ты считаешь, с ними всё в порядке?
- В каком смысле?
Тётя Агата посмотрела на меня чуть ли не с тоской во взоре.
- Тебе никогда не приходило в голову, Берти, - спросила она, - что твой дядя Джордж - ясновидящий?
По-моему, она решила поменять тему разговора.
- Ясновидящий?
- Как ты думаешь, это возможно, что он видит то, чего нам не видно?
Лично я всегда считал, что это не только возможно, но и более чем вероятно. Не знаю, встречались ли вы когда-нибудь с моим дядей Джорджем? Он шустрый старикашка, который целыми днями шатается по клубам и пропускает рюмку за рюмкой с другими шустрыми старикашками. Когда он появляется в ресторане, официанты встают по стойке смирно, а метрдотель достаёт из кармана штопор. Именно мой дядя Джордж задолго до современных медиков сделал открытие, что алкоголь - это пища.
- Твой дядя Джордж потрясён до глубины души. Он обедал со мной вчера вечером, и мне было жалко на него смотреть. Понимаешь, он утверждает, что по дороге из одного клуба в другой неожиданно увидел фантом Юстаса.
- Чего Юстаса?
- Фантом. Призрак. На мгновение ему показалось, что это сам Юстас, так ясно он его видел. Призрак исчез за углом, и когда дядя Джордж прибежал туда, улица была пустынна. Всё это очень странно и тревожно. Бедный Джордж совсем упал духом. За весь обед он не пил ничего, кроме ключевой воды, и ужасно нервничал. Ты думаешь, с нашими несчастными дорогими мальчиками всё в порядке? Они не попали в какую-нибудь ужасную катастрофу?