Вулф Джин. УЖОСы войны

   — Сейчас будем, сэр, — отозвался 2900-й. Оказывается, он уже стоял над 2910-м и наклонился, помогая ему подняться.
   2910-й попытался найти глазами других УЖОСов.
   — Потери большие? — спросил он.
   — Четверо убиты, и один ранен — ты. Наверно, ни один человек — ни один другой человек — не заметил бы боли в грубом голосе 2900-го. — Идти можешь?
   — Даже встать не могу.
   — Значит, поедешь на Пиноккио.
   2900-й удивительно бережно поднял его на маленькое сиденье — «погонщик», то есть координировавший действия роботанка УЖОС, ехал тут, если скорость движения была слишком велика, чтобы просто бежать рядом. На шоссе, например.
   Остатки отделения встали цепью впереди Пиноккио. 2910-й услышал, как 2900-й вызывает:
   — Лагерь! Вызываю лагерь! Как у вас, сэр?
   — Лейтенант Кайл убит, — ответил срывающийся голос Бреннера. — Только что прибежал 3003-й и сказал, что Кайл убит!
   — Вы держитесь?
   — Не знаю! — Было слышно, как Бреннер спрашивает, отвернувшись от микрофона: «Они держатся, 3003-й?»
   — Воспользуйтесь перископом, сэр. Или «птичкой», если она еще не сбита.
   Бреннер торопливо затарахтел:
   — Я не знаю, держимся мы или нет. 3003-й был ранен, только что он умер. В любом случае он вряд ли знал… Вы должны торопиться! Скорее!
   Это противоречило уставу — но 2910-й сдернул шлем, чтобы не слышать терпеливого ответа 2900-го. Теперь, когда не мешало бормотание Бреннера, он слышал далекие взрывы — несомненно, в лагере. Автоматные и пулеметные очереди сливались в почти неумолчный гул, на который накладывалось «у-у-у-бумм!» вражеских снарядов и ответный кашель минометов.
   Затем джунгли расступились — перед ними открылся лагерь: среди травы и траншей то и дело вздымались фонтаны грязи. Отделение перешло на бег, а Пиноккио на ходу открыл огонь из пушки.
   Они нас обвели, думал 2910-й. Нога болела, но как-то отдаленно; голова кружилась и стала странно легкой — словно он был орнитоптером, висящим в туманной мороси над своей же головой… Вместе с легкостью пришла странная ясность сознания.
   Да, они нас обвели. Они заставили нас привыкнуть к небольшим коротким налетам, к разведкам боем — а когда мы наконец вывели Пиноккио из лагеря, они были готовы и ударили разом в двух местах: засада в джунглях и атака на лагерь…
   Между прочим, он все еще сидит на броне, на открытом сиденье, и вот-вот окажется в самой гуще боя. Отряд уже подошел к минному полю, и УЖОСы впереди на бегу перестраивались в колонну по два, чтобы не оказаться за пределами безопасной полосы.
   — Куда мы, Пиноккио? — спросил он и только тут сообразил, что так и не включил шлемофон. Щелкнул рычажком и повторил вопрос.
   — Раненая боевая единица будет доставлена на командный пункт для оказания ей помощи сотрудником Биосинтетической Службы, — прогудел Пиноккио. Но 2910-й уже не слышал его. Впереди, казалось, разом протрубили пять десятков горнов, командуя новую атаку Врага.
   Южная сторона треугольника лагеря была пуста: очевидно, остатки их взвода перебросили на помощь первому и второму. Но война — штука нелогичная, что в очередной раз подтвердилось здесь. Там, где Враг мог бы пройти, практически не встретив сопротивления, у него не было ни одного солдата!
   — Прошу помощи сотрудника БСС, имею раненую боевую единицу, — слышал 2910-й голос Пиноккио. В то же время роботанк продолжал стрелять. Он вызывал Бреннера уже больше минуты, но тот не выходил; тогда 2910-й исхитрился соскользнуть с брони, приземлившись на здоровую ногу. Пиноккио тотчас умчался.
   Бункер КП перекосило — судя по воронкам, били прицельно, и то, что КП вообще не разнесло в щепки, следовало отнести к чистым случайностям. Когда 2910-й подошел к дверному проему, в нем появилось белое как мел лицо Бреннера.
   — Кто здесь?
   — 2910-й. Я ранен — дайте мне войти и лечь.
   — Они сказали, что не могут поддержать нас с воздуха. Я запросил их, а они сказали, что весь район охвачен боями и они до нас не доберутся. Даже не найдут.
   — Дайте пройти. Я ранен и хочу войти и лечь… — в последний момент он вспомнил и добавил: — Сэр.
   Бреннер нехотя посторонился. В бункере было темновато, но не совсем темно.
   — Осмотреть вашу ногу?
   2910-й нашил пустые носилки и лег, стараясь не тревожить рану.
   — Незачем, — ответил он. — Займитесь лучше другими ранеными.
   Бреннер, конечно, был не в себе, но и в таком состоянии он мог бы заметить, что с 2910-м не все в порядке.
   Но сотрудник БСС не подошел к нему, а вернулся к рации — его отчаянный голос доносился откуда-то издалека. До чего же хорошо лежать…

 
   Где-то вдали голоса спорили о чем-то, перебивали друг друга. Где-то очень далеко. Интересно — где?..
   Потом он услышал пушки и вспомнил. Попытался повернуться на бок и сумел сделать это со второго раза — хотя голова была еще более легкой, чем накануне. На соседних носилках лежал 2893-й — он был мертв.
   В дальнем углу землянки, которая, собственно, и представляла собой весь КП, Бреннер спорил с 2900-м.
   — Был бы хоть один шанс, — говорил торопливо Бреннер, — я бы это сделал. Вы же это знаете, взводный.
   — Что происходит? — сумел наконец спросить 2910-й. — Что такое?..
   Он был слишком слаб, чтобы продолжать играть роль УЖОСа, но ни Бреннер, ни 2900-й этого не заметили.
   — Дивизия, — ответил Бреннер. — Целая дивизия Врага. Мы не можем сдерживать ее нашими силами!
   2910-й приподнялся на локте.
   — О чем это вы?
   — Я говорил с ними по радио… поймал их частоту — это целая дивизия. Они нашли офицера, который знает английский. Они предлагают нам сдаться.
   — Это они говорят, что у них дивизия, — сдержанно заметил 2900-й.
   2910-й потряс головой, пытаясь привести ее в порядок.
   — Хоть бы и дивизия — с Пиноккио…
   — Роботанк уничтожен.
   2900-й бесстрастно объяснил:
   — Мы пытались контратаковать, 2910-й, но они подбили Пиноккио и отбросили нас назад… Как ты себя чувствуешь?
   — Их целая дивизия! — твердил Бреннер.
   Голова 2910-го теперь лихорадочно работала, но это было так, словно в ней крутился какой-то нелепый механизм. Если Бреннер намерен сдаться, 2900-й не сможет даже подумать о неповиновении. Но он, 2910-й, может убедить Бреннера в том, что он — человек. Бреннер сможет объяснить это Врагу — обязательно объяснит; и в этом спасение. Война рано или поздно кончится, и он вернется домой. Никто не сможет его ни в чем упрекнуть. Если Бреннер собирается…
   Бреннер спросил:
   — Сколько у нас осталось боеспособных?
   — Меньше сорока, сэр.
   В голосе 2900-го ничто не изменилось, а ведь не мог же он не понимать: капитуляция могла означать для него только верную смерть. Враг брал в плен только людей. (А сможет ли он убедить 2900-го? Вообще кого-либо из УЖОСов
   — после того как они вместе ели и шутили? УЖОСов, которые не разбирались в физиологии и считали всех людей, кроме Врага, полубогами? Поверят ли они ему, если он попытается принять командование?..) Он видел, как Бреннер кусает губы.
   — Я собираюсь капитулировать, — сказал наконец представитель БСС. Совсем рядом с КП взорвалась мина или, может, реактивный снаряд, но Бреннер как будто не заметил этого. Он говорил неуверенно, словно пытался свыкнуться с этой мыслью.
   — Сэр… — начал было 2900-й.
   — Я запрещаю вам обсуждать мои приказы, — оборвал его Бреннер. Теперь он говорил решительнее. — Но я попрошу их на этот раз сделать исключение, взводный. Я попрошу их не… — его голос слегка дрогнул. — Не делать того, что они обычно делают… с не-людьми.
   — Не в этом дело, — твердо возразил 2900-й. — Дело в самой сдаче. Мы готовы умереть, сэр, — но мы хотим умереть, сражаясь.
   Один из раненых застонал, и 2910-й подумал, что тот, может быть, тоже слушает сейчас их разговор. Бреннер явно потерял контроль над собой.
   — Вы умрете так, черт возьми, как я вам прикажу! — взвизгнул он.
   — Погодите, — 2910-му было неожиданно трудно говорить, но он все же смог привлечь их внимание. — 2900-й, мистер Бреннер еще фактически не отдал вам приказа о сдаче, а вы нужны сейчас в бою. Ступайте — я поговорю с ним.
   Увидев, что старший УЖОС колеблется, 2910-й добавил:
   — Если понадобится, он свяжется с вами по шлемофону; а сейчас идите к нашим!
   2900-й резко повернулся и выскользнул в узкую дверь бункера. Пораженный Бреннер спросил:
   — Что за черт, 2910-й? Что вам взбрело в голову?!
   2910-й попытался встать, но оказался слишком слаб для этого.
   — Подойдите, мистер Бреннер, — попросил он. Сотрудник БСС не шевельнулся, и тогда он добавил: — Я знаю, как нам выбраться из этой каши.
   — По джунглям? — голос Бреннера дрожал, но был полон сарказма. — Бред!
   Но он подошел и наклонился к нему, и прежде чем Бреннер успел сообразить, в чем дело, 2910-й рванулся с носилок, вцепился в Бреннера и повалил его.
   — Что вы делаете?!
   — А то вы сами не видите. Приставляю мой нож к вашей шее.
   Бреннер пытался сопротивляться, но, почувствовав лезвие у горла, сдался.
   — Вы… не можете.
   — Могу. Потому что я не УЖОС. Я человек, Бреннер, и вам лучше хорошенько понять это.
   Он скорее ощутил, чем увидел, недоверие на лице Бреннера.
   — Я журналист, и два года назад, когда эту группу УЖОСов готовили к активации, я был внедрен в нее. Я тренировался вместе с ними, потом я воевал вместе с ними, а если вы читали журналы, вы могли прочесть некоторые из моих репортажей. И поскольку вы тоже штатский и не больше моего имеете право тут распоряжаться, я принимаю командование.
   Бреннер шумно сглотнул.
   — Эти репортажи — блеф… трюк, чтобы публика примирилась с существованием УЖОСов… это знают даже в штаб-квартире БСС в Вашингтоне…
   Смеяться было больно, но 2910-й засмеялся.
   — Тогда как вы объясните тот очевидный факт, что я приставил нож к вашему горлу, мистер Бреннер?
   БССовца трясло.
   — Вы что, не понимаете, 2910-й? Ни одному человеку не под силу жить жизнью УЖОСа — бежать много миль подряд, не чувствуя усталости, спать только пару часов в сутки, — и прочее — поэтому мы поступили проще. Поверьте, 2910-й, я в курсе. Меня проинструктировали перед отправкой в этот лагерь, и я все про вас знаю, 2910-й.
   — О чем это вы?
   — Черт возьми, да отпустите же меня… Вы — самый настоящий УЖОС и никак не можете так обращаться с человеком. — Бреннер вздрогнул, когда лезвие плотнее прижалось к его горлу, но потом продолжил:
   — Они не могли сделать репортера УЖОСом, поэтому они взяли УЖОСа. Они взяли вис, 2910-й, и сделали из вас репортера. Они всадили в вас память настоящего человека, когда записывали в ваш мозг стандартные инстинкт-программы. Они, если вам нравится такое выражение, вдохнули в вас душу… но вы все равно УЖОС.
   — Они наверняка придумали эту легенду для моего прикрытия, Бреннер. Поэтому они вам все так и представили. Чтобы вы не болтали про меня и не попытались деактивировать, как только я в чем-то поступлю не так, как УЖОСы. А я человек.
   — Это просто невозможно!
   — Уж поверьте мне, Бреннер, — человек способен на многое. Вы просто не пробовали.
   — Говорю же вам…
   — Разбинтуйте мою ногу.
   — Что?!
   Он опять пощекотал шею Бреннера кончиком лезвия.
   — Бинт, бинт снимите.
   Когда это было сделано, он велел:
   — Теперь раздвиньте края раны.
   Пальцы Бреннера дрожали, но он подчинился.
   — Ну? Видите кость? Можете сунуться и глубже, если надо. Так как?
   Бреннер вывернул шею и скосил глаза, чтобы взглянуть 2910-му в лицо.
   — Там нержавеющая сталь.
   2910-й опустил взгляд-и в глубине кровоточащей раны увидел блеск металла. Нож легко, словно сам по себе, вошел в горло Бреннера. Он вытер лезвие о рукав мертвеца, прежде чем вложить нож в ножны.
   Когда десять минут спустя 2900-й вернулся на КП, он не сказал ничего. Но по его глазам 2910-й понял, что тот догадался. Тогда он сказал, не поднимая головы от носилок:
   — Теперь ты командир.
   2900-й взглянул на труп Бреннера и, помолчав секунду, медленно сказал:
   — Он был тоже вроде Врага, верно? Потому что он хотел сдаться. Вот лейтенант Кайл, тот никогда не пошел бы на это.
   — Верно. Бреннер был вроде Врага.
   — Только пока он был жив, я не мог так думать… — 2900-й задумчиво посмотрел на 2910-го. — Есть у тебя что-то такое… чего у нас нет. Искра какая-то. — Он задумчиво потер подбородок огромной пятерней. — Вот поэтому я и поставил тебя командовать отделением. Еще, правда, потому, что хотел освободить тебя от кое-какой самой тяжелой работы — ты, знаешь, не очень-то с ней справлялся. Но все-таки главное — это твоя искра…
   — Я знаю, — ответил 2910-й. — Что там у вас, снаружи?
   — Пока еще держимся. Ты как себя чувствуешь?
   — Голова кружится. И еще темное такое вокруг, когда смотрю… Слушай, прежде чем уйдешь — можешь мне ответить на один вопрос? Если сумеешь?
   — Конечно.
   — Если человек сильно ломает ногу — кажется, это называется «сложный перелом с подвывихом и смещением», может быть такое, чтобы люди-врачи удалили кусок кости и заменили его металлическим протезом?..
   — Не знаю, — пожал плечами 2900-й. — Да какое тебе до них дело?
   — Кажется, — задумчиво пробормотал 2910-й, — знал я про одного футболиста, которому поставили такую кость… Да, кажется, я про такое слышал. Забыл вот только — а теперь вспомнил.
   Снаружи опять загудели трубы.
   Рядом застонал умирающий УЖОС.

 
   В американских журналах на второй странице обложки, среди рекламных объявлений, печатается иногда колонка из жизни редакции и самых известных ее сотрудников. Через две недели после того как корреспондент по фамилии Томас поместил последний репортаж сериала, ставшего настоящей сенсацией, в этой колонке появилось следующее:
   «Гибель сотрудника на войне — не первый случай в истории нашего издания. Но особую горечь мы испытываем в связи с гибелью молодого человека, чьи репортажи публиковались только под его именем, без фамилии или номера (читайте раздел „ПРЕССА“). Десантный отряд, посланный на помощь лагерю, в котором он работал и сражался, отказавшись от человеческого „я“ ради своего дела, опоздал. Десантники сообщили, что наш корреспондент погиб, очевидно помогая сотруднику БСС ухаживать за существами, чью судьбу он разделил настолько, насколько это возможно для человека. Оба они, и наш корреспондент, и сотрудник БСС, выполнили свой долг до конца. И были заколоты штыками, когда противник захватил лагерь…»